тех, кто потемнее, и тех, кто посветлее. Но мы выбирали наши фигуры с учетом того, какой стороне они симпатизировали. Одни, такие, как адвокат Браун, несмотря на белую кожу и иностранное происхождение, были среди черных фигур с Диасом, другие, хотя и местные, в силу личных предпочтений выступали на стороне гражданской партии и белых. Затем нам пришлось согласиться отвести некоторым лицам роли, эквивалентные фигурам на настоящей шахматной доске. Сам Алехандро Майор - он не догадывался об этом - был моим ферзем, самой влиятельной фигурой на доске, и обладал соответствующим могуществом в реальной жизни, влияя на каждого в стране через средства массовой информации. И еще мы согласились на том, что если фигура взята, то она уже не должна оказывать влияния на реальный мир. Я имею в виду... - Вы имеете в виду смерть, - закончил я. Я смотрел на раскрытые передо мной папки. Толстяк Браун был мертв, Фелипе Мендоса тоже, Марио Герреро... - Да, для некоторых это означало смерть, - согласился Вадос. - Но не для всех. После первых нескольких случаев я почувствовал, что это хуже, чем... впрочем, уже не имеет значения. Да, как я говорил, тогда было удивительно легко побуждать свои фигуры к действию. Возьмем, к примеру, весьма неглупую вещь, которую проделал против меня Диас. Он хотел взять Марио Герреро. Он знал, как Герреро презирал и ненавидел Фрэнсиса, и если бы их удалось свести вместе, то Герреро обязательно оскорбил бы его, а оскорбленный Фрэнсис в неконтролируемой ярости ударил бы Герреро. Ему уже пришлось покинуть из-за этого две страны. Прежде я и сам никогда не поверил бы, что действия людей столь предсказуемы! - Как же было в таком случае со мной? - О, вы следовали указаниям, вы подготовили для меня нужные планы. В некотором отношении вы вели себя, как я и ожидал, но временами вы оказывались очень трудным! Мы думали, вы невзлюбите Брауна, который был слишком непохож на вас и ненавидел все расовые противопоставления. А вы взяли и подружились с ним. А Мария Посадор, вдова моего побежденного соперника! Мы ожидали, что вы будете холодны друг с другом, а возможно, и заинтересуетесь ею как красивой женщиной, но будете отвергнуты и оскорблены. И опять нет! Обнаружилось, что Диас в любой момент с готовностью может воспользоваться непоправимыми слабостями одной из моих фигур. Поэтому я ходил вами лишь несколько раз. Но в конце концов эта слабость обернулась против Диаса. Чтобы снять вас с доски и в то же время соблюсти нашу договоренность, он был вынужден пойти на сложный ход, который не удался! - Вы... вы знали, кто были фигурами Диаса? - Мы оговорили всех, кроме пешек, заранее. А поскольку возможности и ценность пешек в процессе игры меняются, в дальнейшем по мере вступления в игру мы сообщали о наших пешках друг другу. Однако предварительное определение заняло много времени, даже с помощью Алехандро как арбитра. - Вы хотите сказать, что Диас разрешил одной из фигур противника выступать в роли судьи? Вадос пожал плечами. - Я думаю, мы все понимали, - тихо проговорил он, - что Алехо заботило не столько то, кто из нас выиграет, сколько сама партия. Именно она была для него конечной целью независимо от результата, и ничто другое в жизни не значило для него так много, как это. - Тогда он заслужил того, что с ним произошло. - Может быть, и так. Я продолжил допрос. - Но я не понимаю, как вы ходили фигурой?! - с отчаянием воскликнул я. - Как... как меня передвигали с клетки на клетку? - О, с вами было очень трудно, сеньор! Другие ходили сами. Я знал, например, что судья Ромеро заклеймит иск против Герреро, как махинации, потому что он обедал со мной накануне и мне все рассказал. Если бы он не пришел к этой мысли сам, я бы натолкнул его на нее. И потом я всегда был в курсе того, какие сообщения готовит Алехо, Хотя он и не знал, как именно развивается игра - это была наша с Эстебаном тайна, - но имел о ней представление в целом и делал то, что я ему советовал. Точно так же поступал Диас с Христофоро Мендосой и "Тьемпо". Мне было известно, что Энжерс ненавидел Брауна, считал его предателем, потому что тот был белым и говорил на английском, а женился на индианке и работал на Сигейраса. Очень часто той или иной фигуре не требовалось никаких приказаний. Достаточно было сообщить ей какую-то информацию или дать совет. Все, что я должен был сделать, чтобы вызвать падение Хосе Дальбана, - это посоветовать Луи Аррио, чтобы Дальбан или кто-то из его людей поджег телецентр. Правда, Аррио сказал, что, если полиция ничего с Дальбаном не сделает, он доведет его до банкротства. Так он и поступил. Но, бог свидетель, я не предвидел, что Дальбан покончит с собой! - Вы считаете, что не нарушили правил игры, хотя отлично знали, что Дальбан убил при этом Майора? - мой голос сорвался на последнем слове. - Вы не дали полиции преследовать Дальбана с тем, чтобы им занялся Аррио? - Да, мы изучали положение на доске, выбирали следующий ход, делали его независимо от собственных действий соответствующего лица, потому что мы обязались обосновывать друг другу каждый ход и объяснять, как он был сделан. Потом мы меняем положение фигур на доске и ждем следующего хода. Фактически партия играется там, в городе, - эта шахматная доска в сейфе служит лишь для справок. - Вы всегда соглашались с тем, что каждый из вас считал правильным ходом? Никогда не спорили? Он пожал плечами. - А если ваши фигуры выводило из игры что-то не связанное с партией? - настаивал я. - Однажды такое случилось. - Он потер лоб кончиками пальцев. - Время, которое судья Ромеро дал Тесолю для уплаты штрафа, истекло тогда, когда я был занят другим, еще более трудным ходом. В соответствии с законом Тесоля посадили в тюрьму. Диас пытался настоять, чтобы я считал это своим следующим ходом вместо того, который я в то время осуществлял, что было бы катастрофой для моей стратегии. Они залили тогда краской мою статую. Помните? Но я попросил Алехандро Майора успокоить его и... Диас грозился отказаться от игры, но я думаю, что его напугали драки в городе, казнь куклы, представлявшей Луи Аррио. Я убедил его согласиться засчитать акцию Ромеро в качестве другого моего хода, через один после следующего. Потом я доказал Диасу, что и действия Ромеро были частью моего плана, и признал за ним право сделать два хода подряд. К моему ужасу, второй из этих ходов решил судьбу Алехо. Вадос выглядел совершенно изнуренным, как будто испытал огромную физическую нагрузку. Его голос становился все тише, и я вынужден был наклониться к нему, чтобы услышать последние слова. - Мы не обманывали друг друга, - пробормотал он. - Мы всегда ходили по правилам. Я чувствовал себя совершенно беспомощным. В силу случая Вадос оказался в моей власти. И это человек, который сам обладал невообразимой властью и использовал ее! Неужели может быть правдой эта иллюзорная игра, которую Вадос и Диас придумали для того, чтобы скрыть от самих себя тот факт, что их соперничество разрушает все, что они хотели бы сохранить? Чем больше я знакомился с содержимым взятых из сейфа папок, тем меньше оставалось сомнений в реальности всей истории. Я вспомнил, как высказывалась Мария Посадор о неведомых силах, которые движут людьми. После приезда в Вадос я не раз испытывал ощущение, словно помимо моей воли втянут в столкновение враждующих сторон. Возможно, подсознательно я догадывался о происходящем. Я открыл одну из папок - она содержала всего несколько листков. На обложке стояла фамилия главнокомандующего генерала Молинаса. Внутри поверх стопки бумаг лежала записка, написанная рукой самого Вадоса. Она гласила: "Удивлялся вначале, почему Д. выбрал его для своей стороны; мне казалось, он больше симпатизировал белым. Получается же... Р.S.: Проверить надежность." Это сразу вернуло меня в мир суровых фактов. - Во всяком случае, то, что произошло в Агуасуле, не могло случиться в какой-либо другой стране, - я, наверное, пытался успокоить самого себя. Вадос резко поднял голову. - Это могло произойти где угодно. Любой мог бы проделать то же самое при умении Алехо руководить и его способности убеждать... - Нет! - резко возразил я. - И слава богу, что вы ошибаетесь. Вы сказали, что прежде всего вам нужно было хорошо и послушно управляемое население. Вы имели в виду народ, совершенно равнодушный к тому, что им вертят, как хотят, на шахматной доске. И вы начали с диктатуры, с "самой управляемой страны в мире". Я посмотрел ему прямо в глаза. - Ради своей прихоти вы лишили характера, силы воли половину населения. Из страха, что ваш красивый новый город может пострадать, вы оскорбляли достоинство его жителей. С помощью камуфляжа - вроде этих фальшивых опросов - вы дали человеку с улицы приятное ощущение, что его взгляды кого-то интересуют, с ними кто-то считается, а на самом деле использовали весь набор шулерских приемов для того, чтобы заразить его пассивным конформизмом, как и всех других. Вы смогли использовать предрассудки и страхи своих жертв и гонять их по этой вашей шахматной доске лишь потому, что сами их создали. Но вы не создавали моих предубеждений и не могли контролировать меня. Я вовсе не претендую на роль героя, поломавшего вашу проклятую игру. Вы сами вырыли себе яму и сами же угодили в нее. В свое время вам уже пришлось приглашать иностранцев строить ваш город, вы просто не доверяли своим людям и не верили в них. Господи, даже если бы ваши планы осуществились и пуля Марии Посадор прошла мне через голову, а не через руку... Вадос поморщился. - Все равно это попытка свести жизнь к игре потерпела бы провал. Вы клянетесь, что точно следовали правилам, однако вот эта папка свидетельствует, что вы планировали избавиться от генерала Молинаса, который думал не так, как остальные офицеры, и не разделял ваше презрение к простым людям Агуасуля. Он одна из шахматных фигур, но неужели вы действительно думаете, что армия проявила бы уважение к правилам шахматной игры, если бы вы обыграли Диаса и получили возможность делать все, что хотели? Или вы считаете, что если бы Диас угрожал вывести из игры епископа Круса - одну из ваших фигур, то священнослужители сидели бы сложа руки и смотрели, как его убивают? Ничего подобного! А сам Диас! И вы, если уж на то пошло! Если бы вам грозило поражение, разве продолжали бы вы или он следовать правилам? Если Диас, по вашим словам, заботясь о своем народе, согласился с этой сумасшедшей идеей ради того, чтобы избежать гражданской войны, то в случае проигрыша ради своего же народа он должен нарушить соглашение и попытаться использовать другие средства. Может быть, все мы лишь винтики в сложном механизме и наше поведение предопределено. В моей работе мне часто кажется, что так оно и есть. Но в таком случае это касается всех смертных, и никто из нас не может присваивать себе то, что вы называете властью всевышнего, и диктовать образ мыслей и манеру поведения остальным. Я поднялся из-за стола. - Вы сами привели свою страну и свои амбиции к катастрофе. Что же, черт возьми, вы собираетесь теперь делать? 33 Все открывшееся моим глазам было столь с нереальным, что я вспомнил "Алису в Зазеркалье". Иначе я, видимо, не смог бы сохранить присутствие духа. Я забыл или попросту отмахнулся от того, что только сегодня утром Диас был весьма близок к тому, чтобы лишить меня жизни как "фигуру" Вадоса. Конечно, в любом случае очень трудно признать возможность своей смерти. Так привычно думать, что тебе уготована долгая жизнь, что в порядке самозащиты сама идея смерти изгоняется из головы очень быстро. Может быть, именно поэтому я уже почти не ощущал злости. Я почувствовал ярость позже, но в те минуты, когда говорил с Вадосом, сохранял ясность мысли и некоторую отрешенность как человек, который в состоянии еще трезво рассуждать, хотя тело его лихорадит. Вадос не ответил на мой последний вопрос. Я повторил его. - Что же, черт возьми, вы собираетесь делать? - Одному богу известно, - устало проговорил он. - Куда бы я ни повернулся, меня преследует предчувствие катастрофы. Что я могу поделать? - Вы спрашиваете меня?! - с горечью воскликнул я. - Меня, одну из ваших фигур! Вы разбудили силы, которые вышли из-под вашего контроля! Вы сумасшедший, если думаете, что смерть таких людей, как Герреро или Мендоса, можно назвать ходами в шахматной игре! Или вы забыли обо всех остальных жителях вашего города? Для вас что-нибудь значат чувства жены Толстяка Брауна, или брата Мендосы, или других, кто любил тех, кого вы убили? Весь гнев, собравшийся во мне, внезапно вырвался наружу, я почти кричал. - Кто посоветовал вам участвовать в кровавой бойне? И это называется управлять страной?! Ведь вы сами загнали себя в угол, из которого можете выйти не иначе как по трупам! Может, вы построили Сьюдад-де-Вадос и принесли ему процветание, но вы явно сделали это ради возвеличивания собственного "я", потому что слишком презираете людей! Он пытался перебить меня, но я расходился все больше. - Вы готовы были уничтожить тысячи людей, только бы не запачкать ваши красивые здания! Разве не так? Почему же, черт возьми, вы не поступились собственным комфортом ради кого-то из бедняг, живущих в трущобах Сигейраса? Думаете, он хотел, чтобы они жили там как животные? Но большего дать им он не мог. Да по сравнению с вами даже у работорговца чистые руки! - Не вправе отрицать, - тихо проговорил он. Я подошел к сейфу, вытащил с полок оставшиеся папки и методично просмотрел их. Некоторые из имен мало что значили для меня. Но фамилии Браун, Энжерс, Посадор... Я сосчитал их. Тридцать. Не хватало двух. - Кто были королями в вашей безумной игре? - спросил я. - Мы сами, - ответил он. - Вполне естественно. Единственная фигура, которую нельзя брать! Генерал, руководящий резней из бомбоубежища! Он слегка поморщился. Я продолжал рыться в папках. - Сеньор Хаклют, - сказал он после паузы, - что вы намерены предпринять? Видите, я отдал себя в ваши руки. Я не доверился никому другому, кроме разве моего исповедника, а он обязан хранить тайну. - Не пытайтесь успокоить свою совесть таким образом! - оборвал я его. - Вы можете позвать слуг и вышвырнуть меня вон. Вы можете просто выдворить меня сегодня же из страны. Вы в состоянии заткнуть рот Гарсиа, Диасу и даже своей жене. Вы могли бы даже не утруждать себя моей отправкой. Просто пристрелили бы. Никто не знает, где я, кроме нанятого шофера и Марии Посадор. Вадос съежился еще больше. - За кого вы меня принимаете? Вы что же, считаете, что я из тех, кто делает королей? Или, может быть, вы ждете, что я выбегу на улицу и начну кричать обо всем, чтобы люди вышвырнули вас отсюда? Кто мне может поверить, если даже я покажу им эти папки? Да, вы ловко все придумали; единственный человек, который способен был бы мне поверить, - больной бедняга Колдуэлл. Случилось так, что именно папку Колдуэлла я держал в руках. Я почти швырнул ее в Вадоса. - Да, двадцать лет все происходило так, как вы хотели. Немногие правители могут похвастать этим. Вам пора теперь снова взглянуть фактам в лицо, забыв о ваших правилах игры, иначе рано или поздно вас расстреляют. Управление государством - ваше дело, не мое! Успокойте хотя бы людей - дайте пенсию вдове Толстяка Брауна, вы ведь прекрасно знаете, что он невиновен. Зачем я говорю вам все это? Я машинально открыл папку Колдуэлла. Внутри была вложена записка: "30. Пабло говорит, что лучший ход с5." - Значит, и здесь вы обманывали, - тихо сказал я. - Даже когда вы поклялись, что будете следовать правилам, вы обманывали. Вы спросили Пабло Гарсиа, какой следующий ход. Из того, что я хотел бы сделать с вами, нет ничего, что так или иначе не ожидает вас и без меня, - спокойно произнес я. - Единственное мое желание - поскорее убраться отсюда. Я почувствовал, как во мне растет отвращение, и это придало силу моим последним словам. Вадос в растерянности встал. - Я... я пошлю за вашим водителем, - начал он, но я прервал его: - Я хочу уехать не только из вашего дворца, но и из страны. Сегодня же! В соседней комнате приглушенно зазвонил телефон. Вадос полуобернулся и вздохнул. - Хорошо, сеньор Хаклют. Меня не огорчит ваш отъезд. Может быть, тогда я смогу заставить себя стать таким, каким я хочу видеть себя снова. Сейчас я лишь тень того человека, каким себе казался... - Сеньор президент! - раздался резкий крик. Дверь комнаты распахнулась, и вошел дворецкий. - Сеньоры, простите меня, но только что позвонили и сказали, что в городе идут бои. Генерал Молинас отдал приказ о мобилизации резервов, толпа атаковала станцию монорельсовой дороги. Станция горит! Я посмотрел на Вадоса. Слова были излишни. Он сидел с каменным лицом. Затем он выпрямился, расправил плечи. Постепенно к нему возвращалась прежняя решительность. - Хорошо, - произнес он наконец. - Вызовите водителя. Пусть Хаим возьмет из сейфа двадцать тысяч доларо и отдаст их сеньору Хаклюту; если наличных не хватит, пусть покроет разницу чеком. Потом он должен заехать в "Отель-дель-Принсип", взять вещи сеньора и отвезти их в аэропорт. Обеспечьте военный самолет, который доставит сеньора Хаклюта, куда он пожелает. - Но... - с удивлением начал дворецкий. Вадос вспыхнул. - Никаких но. Делайте, что я сказал, и побыстрее! Пораженный дворецкий вышел из комнаты. Вадос смотрел в мою сторону ничего не видящим взглядом. - Я добился лишь отсрочки того, чего я больше всего хотел избежать, - задумчиво произнес он. - И какой ценой... Но это касается меня и моего народа. Вам же я могу сказать только одно: прощайте. Извините меня. Он, должно быть, понял, что я не подам ему руки, повернулся и вышел из комнаты. Через несколько минут возвратился дворецкий с деньгами - я не стал их пересчитывать. Машина ждала у подъезда. Я шел к ней с чувством огромного облегчения, как будто с моих плеч сняли тяжесть, которую я носил с самого рождения, не ведая о том. - В аэропорт, - сказал я водителю. Он кивнул, и машина двинулась вперед. За дворцовой оградой открылась панорама города. Зарево над монорельсовой станцией затмило вечерние огни. Водитель явно не верил своим глазам - он еще ничего не знал, - затем прибавил скорость. Позади нас одна за другой последовали две вспышки. Я оглянулся назад. Раздались взрывы. На фасаде президентского дворца зияли две пробоины, похожие на выщербины в ряду зубов. Я прикинул - батарея явно находилась на другой стороне города, однако точность попадания была поразительной. - Побыстрее! - бросил я шоферу. Он кивнул и снова увеличил скорость. Я боялся, что, когда прибуду в аэропорт, приказ Вадоса уже утратит свою силу и обещанный самолет будет использован иначе. Мне повезло. Самолет ждал вместе с пилотом, который, очевидно, проклинал судьбу, что должен покинуть Сьюдад-де-Вадос в такое время. Однако он вынужден был подчиниться приказу, исходящему непосредственно от президента, который, возможно, был уже мертв. Я решил не дожидаться багажа, протянул сто доларо чрезмерно усердному таможеннику, чтобы он отстал, и через десять минут был уже в воздухе. Мы летели на реактивном учебном самолете. В маленькой кабине было два места - для пилота-инструктора и курсанта, которое занял я. Я посмотрел на своего смуглолицего соседа. - Может быть, вы хотите сделать круг над городом? - предложил я. Он удивленно взглянул на меня. - Нас могут обстрелять, - заметил он. Пожар на монорельсовой станции понемногу стихал. Но он был не единственным. Еще в ряде мест полыхало яркое зарево. От собора на Пласа-дель-Эсте, в который, видно, угодил снаряд, двигалась огромная толпа с пылающими крестами. Она хлынула к лачугам вдоль дороги на Пуэрто-Хоакин. - О господи! - лишь вымолвил пилот. На крутом вираже стала видна вторая толпа. Она поднималась вверх по холму к президентскому дворцу. Значит, правила игры больше не действовали. Теперь начнется просто резня. Город уменьшался в размерах. Альтиметр показывал пятьсот, восемьсот, тысячу метров. Я увозил с собой всю тяжесть сознания, что всякий человек в любом месте и в любое время может быть обращен в пешку и будет вести себя со всей предсказуемостью обычного куска резного дерева. Возможно, никто не поверит мне. Возможно, папки, в которых запечатлены все детали этой неправдоподобно дикой партии, погребены под развалинами президентского дворца. В таком случае я один должен буду нести бремя этой тайны. Достаточно ли это основание для того, чтобы одному нести и бремя вины? А я был виноват, хотя до сих пор не отдавал себе в том отчета. Каждый виноват, кто отрекся от права думать и действовать разумно, если кто-то другой еще может нажать на кнопку и заставить его танцевать под свою дудку. Я протянул руку и похлопал пилота по плечу: - Если хотите, можете повернуть назад. В вестибюле аэропорта я нашел телефон, который, к счастью, еще работал. Негнущимися пальцами я набрал номер и с чувством огромного облегчения услышал голос Марии Посадор, решительный и взволнованный. - Мария! - закричал я. - Вы должны выслушать меня. Вряд ли вы можете поверить мне, но вы должны выслушать все. То, что я собираюсь сказать вам, очень-очень важно. - Бойд! - Она узнала меня. - Да, говорите. Пожалуйста, говорите. Я слушаю. ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА Персонажи, место действия и события, описываемые в этой книге, разумеется, являются вымышленными. Однако этого нельзя сказать о методах, посредством которых передвигаются в романе человеческие фигуры. Конечно, они несколько отличаются от описанных. Тем не менее эти методы присутствуют в повседневной рекламе, их все чаще и чаще используют в политике. Сегодняшняя история полна примеров того, как преуспевающим и целеустремленным дельцам, прибегающим ко лжи и играющим на человеческих страстях, удается управлять образом мыслей и поступками людей. Сама же шахматная партия отнюдь не придумана. Она была сыграна в матче на первенство мира в 1892 году в Гаване между чемпионом мира американцем Вильгельмом Стейницем и русским гроссмейстером Михаилом Ивановичем Чигориным. Каждому шахматному ходу в романе соответствует то или иное событие, за исключением, пожалуй, рокировки. Персонажи, соответствующие тем или иным фигурам, наделены властью и полномочиями, которые сопоставимы с "властью" данных шахматных фигур. Естественно, поскольку никто из "фигур" не подозревает, что ими "ходят", включая и самого автора повествования, Бойда Хаклюта, в книге приводятся некоторые события, не имеющие прямого эквивалента в шахматной партии. Однако все шахматные ходы воспроизведены в романе в точной последовательности и по мере возможности также влияют на развитие ситуации в целом. Так, например, что касается поддержки одной фигуры другой, угрозы одной или нескольким фигурам со стороны фигуры противника, скрытых угроз и фактического взятия фигур, - все это в максимальной степени учтено при развитии сюжетной линии. В романе действие заканчивается на три хода раньше, чем в самой шахматной партии, в связи с неудавшейся попыткой убить Бойда Хаклюта и потому, что Хаклют узнает всю правду. В реальной шахматной партии черные сдались на тридцать восьмом ходу. Для любознательных читателей я прилагаю таблицу участвующих в игре фигур с указанием там, где это возможно, на их окончательную судьбу. Джон Браннер. ФИГУРЫ БЕЛЫЕ Ферзевая ладья а1 - епископ Крус Ферзевый конь b1 - Луи Аррио Ферзевый слон с1 - судья Ромеро Ферзь d1 - Алехандро Майор Король е1 - Хуан Себастьян Вадос Королевский слон f1 - Дональд Энжерс Королевский конь g1 - Бойд Хаклют Королевская ладья h1 - профессор Кортес Пешка ферзевой ладьи а2 - Эстрелита Халискос Пешка ферзевого коня b2 - доктор Алонсо Руис Пешка ферзевого слона c2 - Ники Колдуэлл Ферзевая пешка d2 - Андрес Люкас Королевская пешка е2 - Марио Герреро Пешка королевского слона f2 - Сейксас Пешка королевского коня g2 - Изабелла Кортес Пешка королевской ладьи h2 - Энрико Риоко ЧЕРНЫЕ Ферзевая ладья а8 - генерал Молинас Ферзевый конь b8 - Мария Посадор Ферзевый слон с8 - Хосе Дальбан Ферзь d8 - Христофоро Мендоса Король е8 - Эстебан Диас Королевский слон f8 - Фелипе Мендоса Королевский конь g8 - Мигель Домингес Королевская ладья h8 - Томас О'Рурк Пешка ферзевой ладьи a7 - Фернандо Сигейрас Пешка ферзевого коня b7 - Толстяк Браун Пешка ферзевого слона c7 - Педро Муриетта Ферзевая пешка d7 - Сэм Фрэнсис Королевская пешка е7 - Хуан Тесоль Пешка королевского слона f7 - Гийран Пешка королевского коня g7 - Кастальдо Пешка королевской ладьи h7 - Гонсалес БЕЛЫЕ, ВЗЯТЫЕ В ХОДЕ ИГРЫ: Ферзевый конь (Луи Аррио) - выдан полиции Педро Муриеттой за убийство Фелипе Мендосы на дуэли. Ферзевый слон (судья Ромеро) - снят за несоответствие занимаемой должности по настоянию Мигеля Домингеса. Ферзь (Алехандро Майор) - погиб во время пожара на телецентре после угроз Хосе Дальбана. Пешка ферзевой ладьи (Эстрелита Халискос) - погибла, выбросившись из окна квартиры, принадлежавшей Толстяку Брауну. Пешка ферзевого слона (Ники Колдуэлл) - потерял рассудок после раскрытия вымышленных им обвинений в адрес Педро Муриетты. Ферзевая пешка (Андрес Люкас) - посажен в тюрьму по обвинению в шантаже Толстяка Брауна по представлению Мигеля Домингеса. Королевская пешка (Марио Герреро) - убит Сэмом Фрэнсисом за оскорбление его в принадлежности к низшей расе. ЧЕРНЫЕ, ВЗЯТЫЕ В ХОДЕ ИГРЫ: Ферзевый слон (Хосе Дальбан) - потерпел банкротство и доведен до самоубийства Луи Аррио. Ферзь (Христофоро Мендоса) - заключен в тюрьму судьей Ромеро за неподчинение властям вслед за закрытием газеты "Тьемпо". Королевский слон (Фелипе Мендоса) - убит на дуэли с Луи Аррио. Пешка ферзевой ладьи (Фернандо Сигейрас) - заключен в тюрьму за то, что крестьянская семья поселилась в квартире Энжерса. Пешка ферзевого коня (Толстяк Браун) - убит Энжерсом после того, как его обвинили в убийстве Эстрелиты Халискос. Ферзевая пешка (Сэм Фрэнсис) - наложил, по слухам, на себя руки в тюрьме, ожидая суда за убийство Марио Герреро. Королевская пешка (Хуан Тесоль) - заключен в тюрьму судьей Ромеро за неуплату штрафа.