кто камнем шли ко дну, уходили милосердно быстро. Подумай об этом, Палли. Я думал, -- он вспоминал это до сих пор, вскакивая в постели, когда в кошмарном сне вода смыкалась над его головой. Или еще хуже... когда он оставался на плаву. Был случай -- однажды надсмотрщик развлекался, наказывая купанием одного беднягу ибранца, и тут внезапно налетел ветер. Капитан поспешил в порт, чтобы успеть до шторма. Он отказался сделать круг и подобрать раба, а надсмотрщика за небрежность наказал тем, что вычел стоимость гребца из его жалования. Надсмотрщик долго еще ходил с кислой рожей. Палли с минуту молчал, округлив глаза, потом выдохнул: -- Ох. Именно, "ох". -- Когда я только попал на судно, меня часто били, из-за моей гордости и моего языка -- тогда я еще считал себя лордом Шалиона. Позже меня... избавили от иллюзий. -- Но... тебе ведь не пришлось... я имею в виду... они не использовали тебя... не унижали, как... ну... Было слишком темно, чтобы разглядеть краску на щеках Палли, но Кэсерил понял, что его беспокоит и о чем он столь сбивчиво пытается спросить -- не насиловали ли Кэсерила. Кэсерил мягко улыбнулся. -- Боюсь, ты путаешь рокнарцев с дартаканцами. Эти легенды представляют собой чьи-то домыслы. Рокнарский еретический культ Четырехбожия полагает преступными необычные виды любви, которыми управляет Бастард. Рокнарские теологи считают Бастарда демоном, как его отец, а не богом, как его святая мать, и объявляют нас всех дьяволопоклонниками. Это глубокое оскорбление как для леди Лета, так и для бедного Бастарда -- разве он просил о своем рождении? Рокнарцы пытают и вешают обвиняемых в содомии, а лучшие рокнарские капитаны никогда ни нанимают таких людей в команду и не терпят рабов с подобными наклонностями. -- А-а... -- Палли облегченно вздохнул. Но он не был бы собой, если бы не додумался спросить: -- А худшие капитаны? -- Эти могут все. Со мной такого не случилось -- вероятно, я был слишком костляв. Жертвами становились молодые рабы, почти мальчики... и мы обычно знали об этом. Старались быть помягче с ними, когда они возвращались на свои скамьи. Некоторые из них плакали. Некоторые учились пользоваться своим положением ради поблажек... кое-кто из нас делился с ними едой. Этим беднягам всегда угрожала опасность, поскольку капитан мог избавиться от них в любой момент -- как от свидетелей своего греха. -- У меня волосы встают дыбом. Я думал, что знаю все об этом мире, но... Ты, по крайней мере, избежал худшего. -- Не знаю, что хуже, -- задумчиво проговорил Кэсерил. -- Однажды со мной позабавились так чудовищно, что рядом со мной те мальчики могли бы показаться счастливчиками. И никто из рокнарцев при этом не рисковал быть повешенным за содеянное, -- Кэсерил никогда еще не рассказывал об этом -- ни добрым служителям храмового приюта и, уж конечно, никому из окружения провинкары. Подобную историю он просто не мог поведать до сих пор ни одному человеку. Он почти нетерпеливо продолжил: -- Мой корсар совершил ошибку, напав на браджарское торговое судно, -- сопровождавшие его галеры он заметил слишком поздно. Когда мы начали отходить, я потерял сознание от жары и выронил весло. И чтобы от меня была хоть какая-то польза, надсмотрщик вытащил меня из оков, раздел и, привязав запястья к щиколоткам, вывесил голого за кормой. Так он насмехался над нашими преследователями. В корму и в перекладину, на которой я болтался, вонзались стрелы браджарских лучников. Уж не знаю, браджарцы ли плохо целились или это была милость богов, но я не закончил жизнь со стрелами в заднице. Может, преследователи думали, что я -- рокнарец, который решил поиздеваться над ними, а может, хотели положить конец моим унижениям. Заметив расширившиеся глаза Палли, Кэсерил опустил самые жуткие и гротескные подробности. -- Ты знаешь, что в последние месяцы осады Готоргета мы жили в постоянном ужасе, пока не привыкли к нему, как и к той вечной боли в животе, которую мы научились не замечать, но которая от этого никуда не девалась. Палли молча кивнул. Кэсерил продолжил: -- Но тогда я понял кое-что... странное. Я даже не знаю, как объяснить... У него до сих пор не было случая выразить словами то, что он испытал. -- Я понял, что есть нечто за пределами страха. Когда тело, душа и рассудок уже не в состоянии выдерживать больше этот страх -- мир, время... все меняется. Сердце бьется все медленнее, тело перестает потеть... словно впадаешь в какой-то священный транс. Когда меня подвешивали, у меня от страха и стыда текли слезы -- столь сильным было отвращение к происходящему. Когда же браджарцы в конце концов повернули назад, и надсмотрщик снял меня, обожженного солнцем до волдырей, и швырнул на палубу, я... смеялся. Я хохотал так, что рокнарцы решили, будто я спятил. Весь мир стал... другим, совсем новым. Конечно, "весь мир" был длиной в несколько дюжин шагов и сделан из дерева, да еще и раскачивался на воде... а время этого мира отмерялась боем склянок... И я рассчитывал теперь вперед на часы своей жизни, как иные рассчитывают на годы, причем загадывал не больше, чем на час. Все люди стали добры и прекрасны -- каждый по-своему, -- и рокнарцы, и рабы, с благородной или мужицкой кровью в жилах... все равно. И я был другом им всем и улыбался. Я больше не боялся. Правда, старался все-таки не терять больше сознания за веслом. Голос Кэсерила зазвучал тише, задумчивее. -- С тех пор, когда в мое сердце приходил страх, я только приветствовал его -- это убеждало меня, что я не сумасшедший. Или, по крайней мере, иду на поправку. Страх -- мой друг, -- он поднял глаза и улыбнулся короткой, извиняющейся улыбкой. Палли сидел прямой, напряженный, с застывшей, как гримаса на лице, улыбкой. Темные глаза его округлились и стали похожи на плошки. Кэсерил громко рассмеялся. -- О пятеро богов, Палли, прости меня. Я не хотел нагрузить тебя, словно осла, тюками своих исповедей с тем, чтобы ты унес их от меня подальше, -- а может, потому он все и рассказал, что Палли завтра в любом случае покинет замок. -- Это было бы слишком тяжким бременем. Прости меня. Палли отмахнулся от извинений, словно отгоняя назойливую муху. Шевельнул губами, сглотнул и только после этого смог выговорить: -- А ты уверен, что это был не солнечный удар? Кэсерил хохотнул: -- О конечно, и солнечный удар у меня тоже был. Но если он не убивает сразу, то исцеляешься через пару дней. А это длилось... не один месяц. Вплоть до последнего случая с тем ибранским мальчиком, над которым рокнарцы собрались поиздеваться, что закончилось для Кэсерила жестокой поркой. -- Мы, рабы... -- Хватит! -- крикнул Палли, запустив пальцы в волосы. -- Что "хватит"? -- озадаченно переспросил Кэсерил. -- Хватит говорить -- мы, рабы! Ты -- лорд Шалиона! Кэсерил скривил губы в странной улыбке. Затем мягко произнес: -- Мы, на веслах, -- лорды? Потные, мочащиеся под себя, изрыгающие проклятия и рычащие господа? Нет, Палли. На галерах мы были не лордами и простолюдинами. Мы были даже не людьми, скорее животными, и кто лучше -- определялось не рождением или кровью. Я знал человека величайшей души -- то был обыкновенный дубильщик, и встреть я его, я расцеловал бы его сапоги, радуясь, что он еще жив. Мы -- рабы, мы -- лорды, мы -- дураки, мы -- мужчины и женщины, мы -- смертные... это одно и то же, Палли. Все равны для меня теперь. Ведь все мы -- игрушки в руках богов. Палли после долгого молчания резко сменил тему разговора, перейдя к обсуждению походных проблем эскорта из военного ордена Дочери. Кэсерил с удивлением обнаружил себя дающим привычные советы по лечению потертостей на конских шкурах и болячек на копытах. Вскоре Палли удалился -- или сбежал -- к себе. Кэсерил остался наедине со своей болью и воспоминаниями и улегся в постель. Несмотря на выпитое вино, сон не шел. Страх мог быть его другом -- он не обманывал Палли, чтобы успокоить того, -- но братья Джиронал уж точно не были ему друзьями. "Рокнарцы сообщили, что ты умер от лихорадки", -- ложь вопиющая, но умная, и теперь ее уже не проверить. Здесь, в тихой Валенде, он защищен. В безопасности. Он надеялся, что предостережения его помогут Палли сохранять осторожность при кардегосском дворе и не вступать в старую, поросшую мхом трясину. Кэсерил сел в постели и прочел молитву леди Весны -- за Палли. Помолился и остальным богам. А потом -- и Бастарду, за избавление на сегодняшнюю ночь от всего, связанного с морем. 6 На празднике в честь прихода лета леди Весны изображала уже не Исель, ибо роль эта предназначалась для молодой женщины, только что вышедшей замуж. С трона царствующей богини сошла скромная, застенчивая новобрачная, уступив место леди Лета -- столь же скромной замужней женщине, носившей под сердцем дитя. Кэсерил заметил краем глаза, что настоятель храма Святого Семейства облегченно вздохнул, когда церемония, не отмеченная на сей раз никакими сюрпризами, подошла к концу. Жизнь замедлилась. Ученицы Кэсерила -- так же как и их учитель -- вздыхали и зевали в душной классной комнате, когда послеполуденное солнце, казалось, прогревает каменные стены насквозь. Наконец он решил, что в жару после обеда занятий проводить не будет. Как и предсказывала Бетрис, рейне Исте летом стало лучше. Она чаще появлялась за столом и почти каждый день сидела с компаньонкой в саду провинкары под фруктовыми деревьями. Ей, однако, не позволяли взбираться на головокружительно высокие, обдуваемые прохладным ветром крепостные стены, облюбованные Исель и Бетрис, -- девушки прятались там от жары и назойливых взрослых, которым лень было карабкаться по лестницам. Изгнанный из спальни удушливой жарой, от коей язык так и вываливался изо рта, словно у страдающего одышкой пса, Кэсерил направился в сад в поисках прохладного местечка. С собой он взял одну из немногих еще не прочитанных им книг из библиотеки покойного провинкара -- "Пятилистник души: Об истинных методах кинтарианской теологии" Ордолла. Не то чтобы ему хотелось ее прочесть, но он надеялся, что с книгой на коленях будет выглядеть как подобает ученому наставнику, даже если вздремнет ненароком. Обойдя розовые кусты, он остановился, обнаружив возле своей любимой скамейки сидевшую в кресле рейну Исту и ее компаньонку, склонившуюся над пяльцами. Женщины подняли на него глаза. Кэсерил, отмахнувшись от пролетавшей мимо любопытной пчелы, поклонился леди и принес извинения за неожиданное вторжение. -- Подождите. Кастиллар ди... Кэсерил, да? -- тихо проговорила Иста. Собравшийся было удалиться Кэсерил вопросительно посмотрел на нее. -- Как успехи моей дочери? -- Чудесно, миледи, -- ответил он, склонив голову. -- Ей замечательно даются арифметика и геометрия, и она весьма... гм... упорна в изучении дартакана. -- Очень хорошо, -- немного рассеянно кивнула Иста, -- очень хорошо, -- и на секунду отвела взгляд. Компаньонка продолжала работать над пяльцами. Леди Иста не вышивала. Кэсерил слышал, как служанки шептались, что она с компаньонками почти полгода трудилась над вышивкой для храма, а когда работа была почти готова, внезапно сожгла ее в камине своей комнаты. Правда то была или нет, но сегодня леди Иста держала в руках не иглу, а розу. Кэсерил заглянул ей в лицо. -- Простите... Я давно собирался спросить вас, миледи, не помните ли вы меня по тем давним дням, когда я служил пажом у вашего отца? Хотя вряд ли это возможно, через; столько-то лет, -- он осмелился улыбнуться. -- Тогда у меня еще не было бороды. Чтобы как-то помочь ей вспомнить, Кэсерил прикрыл ладонью нижнюю часть лица. Иста улыбнулась в ответ и произнесла: -- Мне очень жаль, но у моего покойного отца было так много пажей... -- Конечно, он ведь был великим лордом. Впрочем, не важно, -- Кэсерил, чтобы скрыть замешательство, переложил книгу из одной руки в другую, и виновато улыбнулся. Компаньонка Рейны, порывшись в коробке с нитками, что-то недовольно проворчала и обратилась к Кэсерилу: -- Милорд ди Кэсерил, если это не очень обременит вас, не могли бы вы остаться с миледи ненадолго, пока я схожу к себе и поищу катушку темно-зеленого шелка? -- С удовольствием, миледи, -- автоматически ответил Кэсерил, потом смущенно кашлянул. -- А... -- он посмотрел на Исту, которая одарила его полным иронии взглядом. Непохоже было, что рейна может вдруг забиться в конвульсиях, закричать или начать бредить. Кэсерил кивнул леди-компаньонке, и та, поднявшись с кресла, взяла его под руку и отвела на несколько шагов в сторону. -- Все будет в порядке, только не упоминайте лорда ди Льютеса, -- быстро прошептала она ему на ухо, привстав на цыпочки. -- Побудьте с ней, пока я не вернусь. Если она заговорит о ди Льютесе, тогда... не оставляйте ее одну, -- и поспешила прочь. Сиятельный лорд ди Льютес в течение тридцати лет был ближайшим советником покойного рея Иаса: друг детства, товарищ по оружию, веселый собутыльник. За это время Иас отметил его всеми возможными почестями и привилегиями, сделав провинкаром двух областей, канцлером Шалиона, маршалом своей личной гвардии и генералом богатого и могущественного военного ордена Сына. Завистники и недоброжелатели даже распускали слухи, что ди Льютес был истинным реем Шалиона во всем, кроме титула, а Иас был его рейной... Кэсерил иногда задумывался, было ли это слабостью или мудростью со стороны Иаса -- позволить ди Льютесу делать всю грязную работу, оставив себе лишь имя Иас Добрый. Хотя нет, поправился Кэсерил, Иас Сильный. Не Иас Мудрый, ни -- боги свидетели -- даже Иас Счастливый. Именно ди Льютес устроил вторую свадьбу Иаса, женив его на леди Исте, вероятно, в попытке пресечь сплетни среди благородного сословия Кардегосса о неестественной любви между реем и его давним другом. Однако... Через пять лет после заключения этого брака ди Льютес потерял расположение Иаса, его милость, все свои привилегии -- внезапно и навсегда. Обвиненный в измене, он умер под пытками в застенках Зангра -- огромной резиденции рея в Кардегоссе. За пределами двора Шалиона ходили слухи, что изменой этой была любовь ди Льютеса к молодой рейне Исте. В более узких кругах поговаривали, что рейна в конце концов убедила своего мужа уничтожить ненавистного соперника. Так или иначе, но проблема треугольника разрешилась. Жуткая геометрия смерти свела количество его вершин к двум, а когда по прошествии менее чем года скончался и сам Иас, вершина осталась всего одна -- Иста. Иста же забрала детей и покинула Зангр -- или была изгнана из него. Ди Льютес. Не упоминайте ди Льютеса. Не вспоминайте, таким образом, об истории Шалиона на протяжении последних полутора поколений. Так вот. Кэсерил вернулся к Исте и немного опасливо сел в кресло, покинутое удалившейся за нитками леди. Иста принялась ощипывать розу, но не взволнованно, а аккуратно и неторопливо, выкладывая лепестки круг за кругом в форме скручивающейся спирали, так что они образовывали новую розу у нее на подоле. -- Прошлой ночью меня навестил покойник, -- сказала Иста. -- Хотя это был всего лишь сон. Вам когда-нибудь снится такое, Кэсерил? Кэсерил сморгнул и, решив, что признаков какого-либо припадка не заметно, да и непохоже, чтобы рейна была не в своем уме, ответил: -- Иногда мне снятся мать и отец. Такие же, как и при жизни... и мне бывает жаль просыпаться, потому что это означает потерять их снова. Иста кивнула. -- Этим-то сны-иллюзии и печальны. Но правдивые сны просто жестоки. Их внушают нам боги, Кэсерил. Кэсерил нахмурился и склонил голову набок. -- Все мои сны растворяются, как дым или туман, стоит столько проснуться. Иста наклонилась над оставшейся без лепестков розой -- теперь она аккуратно отделила покрытые золотистой пыльцой тычинки и выложила их в центре импровизированного цветка на подоле. -- Правдивые сны ложатся свинцом на сердце и теснят грудь. Их тяжесть погружает душу в тоску. Правдивые сны остаются с нами наяву и не дают покоя. От них не избавиться -- это так же бесполезно, как и пытаться вернуть слетевшее с языка обещание. Не доверяйте снам, кастиллар. Как и людским обещаниям, -- она подняла лицо. Взгляд ее был полон решимости. Кэсерил смущенно откашлялся. -- Ну, миледи, это было бы по меньшей мере глупо. Но мне приятно время от времени видеть отца. Я ведь не могу встретиться с ним никаким иным способом. Леди Иста улыбнулась загадочной улыбкой. -- Вы не боитесь покойников? Своих покойников? -- Нет, миледи, не во снах. -- Может, ваши покойники не слишком ужасны? -- По большей части нет, мэм, -- согласился он. Высоко в замке распахнулось окно. Из него выглянула компаньонка рейны, чтобы удостовериться, что с ее подопечной все в порядке. Убедившись, что леди ведет спокойную беседу, женщина снова скрылась в глубине комнаты. Кэсерилу хотелось знать, как проводит время рейна. Она, кажется, не вышивает; непохоже, чтобы она много читала или играла на каком-нибудь инструменте; музыкантов она тоже не держала. Кэсерил несколько раз заставал ее за молитвой -- в течение нескольких недель Иста проводила часы в зале предков или за переносным алтарем, установленным в ее комнате. Иногда, довольно редко, компаньонки и ди Феррей сопровождали ее в городской храм, когда там бывало безлюдно. В то же время рейна могла неделями не обращаться к богам, словно позабыв об их существовании. -- Вы находите утешение в молитве? -- поинтересовался Кэсерил. Она посмотрела на него и снова тихо улыбнулась. -- Я? Я не нахожу утешения ни в чем. Боги посмеялись надо мной. Мое сердце и душа находятся у них в плену, мои дети -- узники судьбы. А судьба в Шалионе сошла с ума. -- Гм... я полагаю, есть более страшные темницы, чем в этом спокойном солнечном замке, миледи. Брови ее поднялись, она выпрямилась. -- О да. Вы бывали когда-нибудь в Зангре, в Кардегоссе? -- Да, в юности. В последнее время не доводилось. Огромная резиденция. Половину того времени, что я пробыл там, я блуждал по коридорам в поисках нужного зала. -- Странно... я тоже там терялась. Знаете, там полно привидений. -- Я бы не удивился, -- согласно кивнул Кэсерил. -- Это естественно для больших крепостей... ведь сколько народу погибает при строительстве и во время осад. И жители Шалиона умирали в этой крепости, а еще прежде -- рокнарские каменотесы, первые короли и те, кто был до них и кого уже никто не помнит. Зангр был обителью множества поколений правителей, благородных мужчин и женщин, скончавшихся в нем кто естественной, а кто и таинственной смертью. -- Зангр старше самого Шалиона. Конечно, в нем... накопилось много всего. Иста начала медленно выкладывать в ряд шипы со своей розы; выходило нечто похожее на зубья пилы. -- Да, именно накопилось. Очень верное слово. Зангр накапливает зло и бедствия, словно отстойник -- так же как его водосточные канавы и желоба накапливают дождевую воду. Вам следует избегать Зангра, Кэсерил. -- У меня нет никакого желания ни служить, ни жить при дворе, милели. -- А мне когда-то страстно хотелось. Всем сердцем. Знаете, наиболее чудовищные проклятия богов падают на наши головы, как ответ на наши же молитвы. Молитвы -- опасное занятие. Думаю, их должно запретить, -- и она стала неспешно очищать стебель от тонкой зеленой кожицы, снимая ее длинными узкими полосками и оголяя белую сердцевину. На это Кэсерилу нечего было сказать. Замявшись, он лишь улыбнулся. Иста провела пальцами по белому прутику. -- Лорду ди Льютесу предрекали, что он утонет на вершине горы. И потому он никогда не боялся плавать, не важно, сколь злы и неистовы были волны -- ведь каждый знает, что на вершине гор нет воды, она вся стекает в долины. Кэсерил в панике сглотнул слюну и беспокойно оглянулся, не идет ли леди-компаньонка. Но той видно не было. Лорда ди Льютеса, как говорили, пытали водой, под пытками он и умер в темнице Зангра. Глубоко под каменными стенами замка, но в то же время значительно выше уровня Кардегосса. Кэсерил облизал пересохшие губы и проговорил: -- Знаете, я не слышал об этом, когда он был жив. Я думаю, это пророчество выдумали позже, чтобы история казалась страшнее и загадочнее. Губы рейны изогнулись в самой странной улыбке, когда-либо виденной Кэсерилом. Она сняла со стебля последнюю остававшуюся на нем зеленоватую нить кожицы, присовокупив ее к остальным, уже разложенным на подоле частям розы, и аккуратно прижала всю конструкцию ладонью. -- Бедный Кэсерил! Как вам удалось стать таким мудрым? От необходимости придумывать достойный и безопасный ответ, который помог бы перевести беседу в другое русло, Кэсерила избавило появление компаньонки. В руках у нее был целый моток цветных шелковых ниток. Кэсерил вскочил и поклонился рейне. -- Возвращается ваша милая компаньонка... Он поклонился приблизившейся леди, которая встревоженным шепотом спросила: -- Она была в здравом рассудке? -- Да, совершенно, -- в своем роде... -- И ничего о ди Льютесе? -- Ничего... существенного. Действительно, ничего такого, о чем следовало бы сообщить. Дама облегченно вздохнула и, изобразив беззаботную улыбку, прошла к своему креслу. Села и защебетала о том, сколько ей пришлось перерыть шкатулок и ящиков в поисках нужных ниток. Итса смотрела на нее с выражением тоскливой покорности. Кэсерилу пришла в голову мысль, что мать Исель и дочь провинкары не может страдать слабоумием. Если Иста разговаривала с окружавшими ее людьми такими же таинственными фразами, как с ним, то немудрено, что ходили слухи о ее безумии, хотя... ему сказанное ею показалось не бессвязным бредом, а шифром, к которому нужно только подобрать ключ. Правда, что-то не совсем нормальное в этом тоже было... Кэсерил хлопнул ладонью по книге и отправился искать более спокойное местечко в тени. Лето неспешно продвигалось вперед ленивым шагом; тело и душа Кэсерила пребывали в блаженной расслабленности. Страдал только бедняга Тейдес, измученный жарой, бездельем и своим наставником. Одним из немногих оставшихся у него развлечений была утренняя охота на кроликов в окрестностях замка. Таковое занятие приветствовали и одобряли все местные садовники. Характер мальчика -- решительный, пылкий, неутомимый -- совершенно не соответствовал этому времени года. Кэсерилу казалось, что если кто на земле и мог быть воплощением Сына Осени -- бога охоты, войны и прохладной погоды, -- то это был именно Тейдес. Кэсерил слегка удивился, когда по дороге в обеденный зал встретил принца с его секретарем-наставником, раскрасневшихся и поглощенных жарким спором. -- О, лорд Кэс! -- обратился к нему Тейдес. -- Скажите, разве учитель фехтования старого провинкара не водил пажей на скотобойню убивать молодых быков, чтобы приучить их не бояться в настоящей схватке? Он ведь занимался не только этими... этими танцами на площадке для поединков? -- Ну да... -- Вот видите! Я же говорил вам! -- крикнул принц своему наставнику. -- Но мы практиковались и на площадке, -- немедленно добавил Кэсерил на тот случай, если учитель принца нуждался в поддержке. Секретарь скривился. -- Борьба с быком -- это старая деревенская традиция, принц. Это неподобающий спорт для высокородных. Вы же кавалер, в конце концов, а не ученик мясника! В замке провинкары в настоящее время не было преподавателя фехтования, поскольку она считала, что ди Санда вполне способен заменить такового. Кэсерил пару раз наблюдал за учебными поединками и признавал за секретарем принца достаточное мастерство во владении мечом и высокую точность ударов. Но его мастерство было скорее спортивным, благородным. Если он и владел грубыми, обманными приемами боя, то подопечному своему их не показывал. Кэсерил кисло усмехнулся. -- Наш мастер не ставил перед собой цель воспитать из нас джентльменов -- он готовил нас быть солдатами, и я убедился в действенности его методов. Ни одно из полей сражения, где мне довелось побывать, не напоминало площадку для поединков, это были настоящие бойни. Да, это жестокий и уродливый способ обучения, но мы усвоили главное... Сам Кэсерил довольно быстро научился поражать быка мечом насмерть столь же ловко и безболезненно, как это делают мясники-профессионалы. -- Благодарение богам, на поле боя нам не приходилось потом поедать тех, кого мы убили, разве что лошадей порой. Ди Санда фыркнул и обратился к Тейдесу: -- Мы можем выехать с соколами завтра утром, милорд, если сохранится хорошая погода. И если вы справитесь со своим уроком по картографии. -- Дамское развлечение -- соколы и голуби! Что мне эти голуби? -- со страстью в голосе отозвался Тейдес. -- При дворе кардегосского рея охотятся осенью на диких кабанов в дубовых рощах. Вот это настоящий мужской спорт! Говорят, кабаны очень опасны. -- Абсолютно верно, -- подтвердил Кэсерил. -- Крупные самцы способны завалить собаку и даже лошадь. Или человека. Они куда проворнее, чем кажется. -- Вы охотились в Кардегоссе? -- восхищенно глядя на него, спросил принц. -- Да, я бывал там с милордом ди Гуарида несколько раз. -- В Валенде нет кабанов, -- вздохнул Тейдес. -- Но у нас есть быки! Хоть что-то. Все лучше, чем голуби... или кролики. -- О, охота на кроликов -- тоже обычная тренировка солдата, -- утешительно произнес Кэсерил. -- На тот случай, если придется охотиться на крыс, чтобы не умереть с голоду. Приемы те же самые. Ди Санда метнул на него испепеляющий взгляд. Кэсерил улыбнулся и, поклонившись, покинул их, предоставив Тейдесу терзаться наедине с наставником. Во время обеда Исель завела свою версию той же самой песни, только власть, к которой она обращалась, была представлена ее бабушкой, а не наставником. -- Бабушка, такая жара! Разве мы не можем ходить на речку, как Тейдес? В разгар лета дневные верховые прогулки принца в сопровождении воспитателя, пажей и грумов были заменены купанием в отгороженном выше по реке бассейне, за чертой города. Там купались еще в бытность Кэсерила пажом. Леди, безусловно, на такие прогулки не допускались. Несколько раз Кэсерилу пришлось вежливо отклонить приглашение присоединиться к компании, мотивируя отказ обязанностями перед своей воспитанницей. Истинной причиной, однако, была необходимость раздеваться и обнажать следы прошлого, начертанные у него на спине. Он еще слишком хорошо помнил недоразумение с банщиком. -- Конечно нет! -- отрезала провинкара. -- Это совершенно неприлично! -- Но не с мужчинами же, -- настаивала Исель. -- Мы бы ходили только с гувернантками, -- она повернулась к Кэсерилу. -- Вы рассказывали, что раньше женщины из замка тоже ходили на реку. -- Прислуга, Исель, -- строго уточнила бабушка, -- более низкие по рангу. Для тебя это неподобающее занятие. Исель надула губы и скрестила руки на груди -- раздосадованная, покрасневшая, но решительная. Бетрис, напротив, казалась бледной и сдавшейся. Подали суп. Все сидели и с отвращением смотрели на поднимавшийся над тарелками пар. Поддерживая традицию -- как и всегда, -- провинкара взяла ложку и отправила в рот недрогнувшей рукой первую порцию супа. Кэсерил вдруг сказал: -- Но ведь леди Исель умеет плавать, ваша милость? То есть, я хочу сказать, ее этому учили в детстве? -- Конечно нет, -- ответила провинкара. -- Ох, -- пробормотал Кэсерил, -- пятеро богов. Он оглядел присутствующих. Рейна Иста сегодня осталась у себя. И потому, не обнаружив за столом особо чувствительных персон, он решил, что можно продолжить: -- Это напомнило мне об одной ужасной трагедии. Глаза провинкары подозрительно сощурились, но она промолчала. Только Бетрис заинтересованно спросила: -- Да? Что за трагедия? -- Это случилось, когда я служил у провинкара Гуариды, во время кампании против рокнарского принца Олуса. Рокнарцы пересекли границу под покровом ночи, во время бури. Мне было приказано эвакуировать леди из замка ди Гуариды до того, как город будет окружен. Перед рассветом, проскакав уже полночи, мы переправлялись через реку. Брод был довольно глубокий. Лошадь одной из фрейлин провинкары оступилась, девушка упала в воду. Течение было очень сильным, оно подхватило ее и пажа, который бросился на помощь, и быстро понесло их прочь. К тому моменту, когда я развернул наконец своего коня, они уже скрылись из виду... Мы нашли тела только на следующее утро. Река была неглубокая, но леди, не умея плавать, слишком испугалась. Если б она имела хоть какие-то навыки, трагедии можно было бы избежать и падение в воду оказалось бы всего лишь неприятным эпизодом. Три жизни были бы спасены... -- Три? Вы сказали -- три? -- переспросила Исель. -- Леди, паж... -- Она была беременна. -- О! За столом воцарилась гнетущая тишина. Провинкара потерла щеку и пронзила Кэсерила взглядом. -- Это правдивая история, Кэсерил? -- Да, увы, -- вздохнул он. Он еще помнил, каким синим было лицо девушки, холодным и неподвижным -- тело и как тяжелы были мокрые насквозь одежды... На душе же у Кэсерила было еще тяжелее. -- Я должен был поставить в известность ее мужа. -- Ух, -- выдохнул ди Феррей. Несмотря на свое пристрастие к застольным беседам, поддержать сейчас разговор он не решился. -- Не хотелось бы мне пережить такое еще раз, -- добавил Кэсерил. Провинкара издала странный звук и отвела взгляд. Через мгновение она сказала: -- Моя внучка не может плавать в речке нагишом, извиваясь, как какой-нибудь угорь. Исель выпрямилась. -- О-о, ну конечно же, мы будем в льняных рубашках! -- Это правильно. В случае крайней нужды одежду обычно снимать некогда, -- поддержал принцессу Кэсерил. Бетрис тихо пробормотала: -- И тогда мы будем стучать зубами от холода дважды: сначала -- пока купаемся, потом -- пока сохнем. -- Может ли какая-нибудь леди из замка научить принцессу? -- поинтересовался Кэсерил. -- Никто из них не умеет плавать, -- отрезала провинкара. Бетрис согласно кивнула. -- Они способны только перебраться вброд через лужу, -- и с надеждой посмотрела на него. -- А вы можете научить нас плавать, лорд Кэс? -- О да! -- хлопнула в ладоши Исель. -- Я... гм... -- Кэсерил замялся. Рубашку, правда, при таких обстоятельствах ему снимать не придется, и не надо будет ничего объяснять. -- Полагаю, да... если ваши гувернантки тоже поедут с нами, -- он кинул взгляд на провинкару, -- и если ваша бабушка позволит мне. После долгого молчания провинкара сердито проворчала: -- Надеюсь, вы не продрогнете там до костей. Исель и Бетрис благоразумно сдержали вопль радости, но одарили Кэсерила благодарными взглядами. Он задумался, не решили ли они, что он выдумал всю эту историю с ночными утопленниками ради них. Первый урок был дан в тот же день. Кэсерил стоял посередине речки на случай, если его подопечные с перепугу пойдут ко дну, не успев замочить волос. Страх его поубавился, когда через некоторое время девушки расслабились и сами перестали бояться воды. Они, естественно, были более плавучими, чем Кэсерил, хотя месяцы за столом провинкары не прошли даром, стерев с его бородатого лица следы изможденности и чрезмерной худобы. Его старания были вознаграждены. К концу лета девушки плавали и ныряли как утки. Кэсерил просто сидел на камнях у берега по пояс в воде, на всякий случай внимательно наблюдая за ними. Это сидение в воде было необходимо Кэсерилу не только для того, чтобы освежиться. Ему пришлось признать, что провинкара была права -- плавание действительно неподобающее занятие. Тонкий лен, намокнув, прилипал к молодым стройным телам девушек, словно смеясь над скромностью, ради которой и был надет. Впечатление от увиденного Кэсерил и пытался всячески скрыть от своих жизнерадостных учениц. Мокрая одежда плотно облегала не только тела девушек, она выдавала и его принадлежность к другому полу, подчеркивая его -- гм! -- вполне восстановившееся и отнюдь не хрупкое здоровье. Оставалось только молиться, чтобы девушки ничего не заметили. Исель, кажется, и не замечала. Но что касается Бетрис, он был не вполне в этом уверен. Сопровождавшая их пожилая леди Нан ди Врит, отклонив предложение тоже научиться плавать, ограничивалась тем, что прогуливалась по камешкам, застегнутая на все пуговицы, не приподнимая даже длинную, до щиколоток, юбку. Она явно все замечала и с трудом сдерживала хихиканье. Благодарение богам, леди, похоже, доверяла Кэсерилу и уважала его, потому и не смеялась вслух, и не обсуждала подобные детали с провинкарой. Так ему, во всяком случае, казалось. Кэсерил со смущением сознавал, что его влечение к Бетрис с каждым днем неуклонно возрастает. Не до такой, конечно, степени, чтобы подсовывать ей под дверь записки с глупыми стишками -- благодарение богам за то, что сохранили в здравии его рассудок! -- но вот поиграть бы на лютне под окном... Гм, как замечательно, однако, что теперь для него это было практически невозможно! Хотя сходить с ума можно по-разному, и не от всех таких возможностей он был застрахован... Бетрис улыбалась ему -- это правда, он не обманывал себя -- и была добра с ним. Однако она улыбалась и своей лошади и с нею тоже была добра. Вряд ли ее дружеское расположение было настолько глубоким и прочным, чтобы даже в мечтах возводить на нем фундамент прекрасного замка, вносить туда кровать под льняными покрывалами и пытаться войти самому. Хотя... она действительно улыбалась ему. Он много раз пытался отделаться от этой навязчивой идеи, но она снова и снова донимала его -- вместе с прочими милыми мечтами, -- особенно во время занятий на реке. Но он больше не будет строить из себя дурака, черт возьми! Возбуждение, столь его смущавшее, было признаком того, что силы и здоровье полностью восстановились, но что ему с того? У него, как и тогда, когда он был пажом, нет ни кола, ни двора, ни денег. А надежд -- и того меньше. Он был бы безумцем, лелея мечты о любви, хотя... Отец Бетрис -- дворянин и тоже не имеет земли. Живет на то, что получает на службе у провинкары. Он наверняка не станет презирать себе подобного. Нет, презирать Кэсерила он, конечно, не будет. Ди Феррей умный человек. Но он достаточно умен, чтобы, учитывая красоту своей дочери и ее близость к принцессе, надеяться в будущем на куда более удачного мужа для нее, чем несчастный Кэсерил. Да взять любого отпрыска кого-нибудь из местных дворян -- хоть и тех, что сейчас служат здесь пажами. Конечно, Бетрис считает их сопливыми щенками, но ведь у них могут быть старшие братья, наследники хотя и скромных, но состояний... Сегодня Кэсерил вынужден был забраться в воду до самого подбородка и изо всех сил стараться не смотреть, как Бетрис карабкается на камни в этой своей мокрой, прозрачной рубашке, с повторяющими все соблазнительные изгибы тела мокрыми, черными волосами и, вытянувшись в струнку, ныряет в реку. Девушки брызгались и громко смеялись. Дни делались короче и прохладнее, по ночам становилось даже холодно. Праздник пришествия Сына Осени был уже не за горами. Всю прошлую неделю даже купаться было уже нельзя -- должно быть, немного осталось теплых денечков, а потом купания прекратятся вовсе. Это послеобеденное летнее развлечение девушкам скоро заменят верховые прогулки и охота. А к нему, как верный пес, вернется его здравый смысл. Вернется ли?.. Солнце садилось, поднялся холодный ветер, и девушки выбрались на каменистый берег, чтобы успеть обсохнуть перед возвращением домой. Кэсерил так замерз, что не в состоянии был заводить с ученицами разговор на дартакане или рокнари. Он натянул плотные брюки для верховой езды, новые ботинки -- подарок провинкары -- и застегнул пояс с мечом. Подтянув подпруги, Кэсерил снял с лошадей путы и, подведя их к своим леди, помог девушкам забраться в седла. Маленькая кавалькада тронулась в путь. Наконец, после многочисленных вздохов и взглядов через плечо на оставшуюся позади серебристую водную гладь, всадники начали подниматься на холм к замку. Кэсерил, поддавшись неясному порыву, стиснул ногами бока своей лошади и поравнялся с Бетрис. Она кинула на него быстрый взгляд. Но язык его словно прилип к небу -- от недостатка то ли смелости, то ли ума, а может, и того, и другого. Того и другого, решил он. Они с леди Бетрис вместе ежедневно сопровождали Исель. Если попытки ухаживания с его стороны будут сочтены неуместными, не испортит ли это непринужденность и легкость их отношений, возникшие за последнее время, что он служит принцессе? Нет... он должен, обязан, и он скажет что-нибудь прямо сейчас! Но лошадь Бетрис, завидев ворота замка, перешла на рысь, и момент был упущен. Когда они въехали во внутренний дворик и копыта лошадей застучали по булыжникам, из боковой двери с криками: "Исель! Исель!" выскочил Тейдес. Кэсерил увидел кровь на одежде мальчика и потянулся было за мечом, но тут же расслабился и вздохнул с облегчением. Вслед за Тейдесом во двор вышел его наставник ди Санда, весь в пыли и недовольный. Внешний вид принца объяснялся уроком фехтования на бойне Валенды. И не ужас был причиной его возбужденных криков, а восторг. Обращенное к сестре круглое лицо принца светилось от радости. -- Случилась самая-самая замечательная вещь! Угадай, какая! -- Как же я угадаю... -- со смехом начала она. Мальчик нетерпеливо отмахнулся, и новость сама слетела с его губ: -- Только что прибыл курьер от рея. Тебе и мне предписано явиться ко двору и провести осень в Кардегоссе! А мама и бабушка не приглашены! Как здорово, Исель! Мы сбежим из Валенды! -- Мы едем в Зангр? -- округлила глаза Исель. Она соскользнула с седла, взяла брата за руки и отвела его в сторону. Бетрис, приоткрыв рот в предвкушении неведомого, возбужденно наклонилась в седле. Их гувернантка нахмурилась, не испытывая, как видно, особого восторга по поводу услышанной новости. Кэсерил перехватил взгляд сьера ди Санда. Тот стоял с мрачным видом, плотно сжав губы. В животе у Кэсерила все похолодело и сжалось. До его сознания дошло -- принцессе Исель велено явиться ко двору, и стало быть, ее собственный маленький двор отправится в Кардегосс вместе с нею. Включая ее первую фрейлину и правую руку -- Бетрис. И ее секретаря. 7 Караван принца и принцессы приближался к Кардегоссу по южной дороге. Лошади упрямо карабкались наверх, отыскивая ровные участки пути между скалами. Из-под ног их то и дело скатывались вниз камни. В лицо Кэсерилу ударил резкий порыв ветра, и ноздри его раздулись. Холодный дождь, прошедший прошлой ночью, очистил и освежил воздух. Клубящиеся сине-стальные тучи относило к востоку, где они сбивались плотным слоем над горизонтом. Свет с запада пронизывал их, как меч. Зангр, возвышавшийся на высокой горе прямо над местом, где сливались два речных потока, как властелин этих рек, плоскогорий, дальних вершин и всего живого и сущего вокруг, сверкал в лучах солнца на фоне темных отступающих туч, подобно расплавленному золоту. Его башни желтого камня, увенчанные зубчатыми коронами и похожими на железные шлемы крышами, походили на армию отважных солдат. Излюбленное место правителей Шалиона в течение многих поколений, Зангр выглядел как крепость, а не дворец -- он был создан для войны и посвящен войне, как создаются и посвящаются военным орденам армии. Принц Тейдес торопил своего вороного коня вслед за лошадью Кэсерила. Лицо его горело нетерпением, жаждой приключений и опасностей. Жаждой свободы. "Однажды эта величественная крепость может стать его владением", -- подумал Кэсерил. А иначе зачем рею Орико, отчаявшемуся получить наследника о