итель искал исполнения хотя бы одного пророчества. Однако стоило ему набрести на что-нибудь похожее, как откуда-то издалека раздавался голос старика Бена, который предлагал альтернативное объяснение и в очередной раз высмеивал уверенность Сказителя, осмелившегося утверждать, будто бы между видениями и реальным миром существует какая-то связь. - Да никогда видения не обернутся правдой, - усмехался, бывало, старик Бен. - Пригодиться могут, не спорю. Твой ум может раскопать в них какую-нибудь связь. Но _истина_ - дело иное. Истина возникает, когда ты обнаруживаешь некую связь, которая существует независимо от твоего мироощущения, которая существовала и будет существовать независимо от того, заметил ты ее или нет. Признаюсь, сам я никогда не находил ничего похожего. Временами я даже начинаю подумывать, что таких связей не существует, что все сочленения, узы, следствия и подобия суть плод человеческого вымысла и не имеют под собой реальной почвы. - Тогда почему земля у нас под ногами не расступается? - спросил Сказитель. - Потому что нам каким-то образом удалось убедить ее не пропускать наших тел. Может, в этом виноват сэр Исаак Ньютон. Уж очень упорный был человек. Люди могут сомневаться в его постулатах сколько угодно, но земля ему верит - вот и держит нас. Высказав свою гипотезу, старик Бен расхохотался. Для него подобные беседы были не больше чем забавой. Он даже себя не мог заставить поверить в собственный скептицизм. И вот сейчас, сидя с закрытыми глазами у подножия дерева. Сказитель вновь пустился на поиски связи, увязывая историю Ноя с жизнью старика Бена. Старик Бен был Хамом, увидевшим голую истину, неприкрыто безвольную и позорную. Он увидел ее и расхохотался, тогда как преданные сыны церкви и университетов, отворачивая лица, упорно заворачивают в одежды глупую правду. И мир продолжает считать, что правда непоколебима и горда - мир не видел ее в минуту слабости. "Вот эта связь истинна, - подумал Сказитель. - Это и есть настоящее значение библейской истории. Исполнение пророчества. Истина, если к ней приглядеться, смешна, поэтому если мы желаем и дальше боготворить ее, то никогда не должны сдергивать с нее покровов". Открытие было столь ново, что Сказитель вскочил на ноги. Он немедленно должен найти кого-нибудь, с кем можно было бы поделиться снизошедшим откровением, - надо поговорить с кем-нибудь, пока он еще верит собственным выводам. Ибо, как гласило написанное его рукой присловие: "Водоем содержит; источник источает". Если он не расскажет людям эту историю, она отсыреет и помутнеет, сожмется и спрячется внутри. Только рассказами можно сохранить свежесть и добродетель происходящего. Но куда идти? Лесная дорога, что пролегала в десятке ярдов, вела к большой белой церкви с крышей, достигающей высоты самых старых дубов, - он заметил ее шпиль, когда забирался на иву. Таких огромных зданий Сказитель не видел со времен последнего посещения Филадельфии. Церковь подобных размеров, способная вместить множество людей, намекала, что здешние поселенцы с радостью привечают вновь прибывших и места хватит всем. Добрый знак для бродяжничающего рассказчика, поскольку жил он исключительно благодаря милости деревенских людей. Они впускали его в дома, кормили и поили, тогда как у него не было ничего, кроме рассказов, воспоминаний, двух крепких рук и порядком истоптанных ног, которые исходили уже более десятка тысяч миль и способны преодолеть как минимум еще пяток тысяч. Дорога была изрядно побита колесами повозок и телег, а это означало, что по ней частенько ездят. В низких местах она была укреплена положенными на землю жердинами, чтобы проезжающие не вязли в вечной спутнице дождя - непролазной грязи. Ага, значит, поселение твердо вознамерилось превратиться в город. Большая церковь могла символизировать нечто иное, нежели открытость местных людей, - скорее она говорила о процветающих здесь амбициях. "Вот почему опасно судить за глаза, - упрекнул себя Сказитель. - У каждого явления имеется сотня возможных причин, и каждая причина может породить сотню возможных явлений". Он подумал было записать эту мысль, но потом решил, что не стоит. Она не несла на себе никаких особых отметин, за исключением отпечатка его собственной души, - ни Небеса, ни ад не удостоили ее внимания. Именно так он определял происхождение мысли. Это присловие выдумал он сам. Следовательно, оно не могло быть пророчеством и не могло оказаться истинным. Дорога выходила на принадлежащие деревеньке луга. Где-то неподалеку текла река - Сказитель сразу почуял запах бегущей воды, нюх у него был хоть куда. Вокруг лугов беспорядочно разместились несколько построек, однако взгляд привлекала лишь одна из них - большой, выкрашенный в белый цвет и обшитый досками дом с небольшой вывеской: "Семья Уиверов". Вывеска на доме обычно означала, что владельцы хотят, чтобы люди с первого взгляда узнавали их жилище, хоть никогда его и не видели. А это все равно что объявить во всеуслышание: "Наши двери открыты для всех". Поэтому Сказитель не преминул подняться на крыльцо и постучаться. - Минутку! - прокричал кто-то изнутри. Сказитель стал ждать, осматривая тем временем веранду. С одной стороны висело несколько садовых корзиночек, из которых выпирали длинные листья всевозможных растений. Сказитель достаточно неплохо разбирался в травах, поэтому сразу узнал некоторые из них: они помогали в лечении болезней, в поисках потерявшейся вещи, в запечатывании дома от дурных намерений и в напоминании давно забытого. Кроме того, он заметил, что корзиночки развешены таким образом, чтобы человек, подошедший к дверям, подпадал под действие идеально сотворенного магического знака. По сути дела, знак был так умело замаскирован, что Сказитель даже опустился на корточки, чтобы рассмотреть его повнимательнее. В конце концов, он вообще лег, чтобы лучше видеть. Цвета, в которые были раскрашены корзиночки, сходились друг с другом под идеальным углом, отметая случайное совпадение. На входную дверь дома смотрел искусно созданный магический оберег. Загадка оберега поставила Сказителя в тупик. Зачем создавать столь сильный магический знак - чтоб потом прятать от глаз людских? Сказитель, может, единственный в этих краях способен почувствовать волну силы, исходящую от магических знаков, которые по природе своей пассивны. Если б не могучая сила оберега, то даже Сказитель не заметил бы его. Лежа на досках крыльца и позабыв обо всем, он предавался размышлениям, когда дверь отворилась и из дома выглянул какой-то мужчина: - Неужель, чужеземец, ты так притомился? Сказитель мигом вскочил на ноги. - Я просто восхищался вашим садиком трав. Прекрасный и очень необычный сад, сэр. - Это все моя жена, - махнул рукой мужчина. - Постоянно возится с этой зеленью. Подстригает, пересаживает, поливает... Зачем этот человек лжет ему? "Впрочем, нет, он не лжет, - понял Сказитель. - Он ведь не пытается скрыть, что корзиночки образуют знак, а переплетенные ветви связывают его воедино и наполняют силой. Он просто не знает. Кто-то - может быть, его жена, раз этот садик принадлежит ей, - начертил у дверей дома оберег, а он и не подозревает об этом". - Не знаю, по-моему, лучше быть не может, - ответил Сказитель. - Я все гадал, как это я умудрился проворонить гостей, ведь ни повозка вроде не подъезжала, ни лошадь. Но, глядя на вас, вижу, вы пришли пешком. - Именно так оно и есть, - кивнул Сказитель. - Да и котомка у вас не столь набита, чтоб вы могли что-то предложить взамен. - Я меняюсь не _вещами_, - подчеркнул Сказитель. - Чем же тогда? Что еще, кроме вещей, можно обменять? - Ну, во-первых, работу, - пожал плечами Сказитель. - Я отрабатываю кров и обед собственными руками. - Вы слишком стары для бродяги. - Я родился в пятьдесят седьмом, и до старости еще далеко. Кроме того, у меня есть кое-какие способности, которые могут пригодиться. Мужчина как будто отступил от него. Хотя на самом деле он и с места не тронулся. Просто глаза его стали далекими. - Моя жена и я справляемся с работой по дому, пока наши дети не выросли, чтобы помогать. А помощь от посторонних нам не требуется. Позади мужчины возникла женщина, не женщина даже, а девушка - лицо ее еще не затвердело и не обветрилось, хотя хранило печать торжественной серьезности. На руках она держала младенца. - Армор, сегодня вечером мы вполне можем поделиться с кем-нибудь обедом... - обратилась она к мужчине. Услышав ее голос, хозяин дома упрямо поджал губы. - Моя жена куда более щедра, чем я, незнакомец. Но скажу тебе напрямик. Ты тут намекал на кое-какие способности, которые могут пригодиться, и я исходя из собственного опыта понял, что ты имеешь какое-то отношение к тайным силам. Я не потерплю ничего подобного в добром христианском жилище. Сказитель немигающим взглядом посмотрел ему в глаза, после чего, уже немного помягче, взглянул на жену. Так вот как обстоят дела: магические обереги и заклятия она творит втайне от мужа, и он тупо считает, что ничего подобного в их доме нет. Интересно, что будет, если ее тайна откроется? Этот человек - Армор, кажется? - вроде не расположен к насилию и убийству, но разве можно предугадать, что за страшная сила заиграет в мужских венах, когда ярость вырвется на волю? - Я принял ваше предупреждение, сэр, - вежливо ответил Сказитель. - Знаю, на тебе имеются обереги, - продолжал Армор. - Такой путь преодолеть по лесной глуши в одиночку и пешком! Скальп, еще присутствующий на твоей голове, доказывает, что ты, должно быть, заговорен от краснокожих. Сказитель широко улыбнулся и стащил с себя шапку, демонстрируя лысую, как локоть, макушку. - Самый лучший оберег от них - это отражение сияющей славы солнца. За _мой_ скальп они награды не получат. - По правде говоря, - согласился Армор, - краснокожие, обитающие в здешних лесах, гораздо менее воинственны, чем где-либо. На другой стороне Воббской долины построил свой город одноглазый Пророк. Там он учит их не пить огненную воду. - Этому полезно поучиться не только краснокожим, - ответил Сказитель. А про себя подумал: "Надо же, краснокожий, величающий себя пророком!" - Думаю, прежде чем покинуть ваши края, я постараюсь встретиться с этим человеком и перекинуться с ним парой слов. - Не волнуйся, _тебя_ он видеть не захочет, - хмыкнул Армор. - Разве что ты вдруг изменишь цвет кожи. Он и словом не перемолвился с белым человеком с тех пор, как несколько лет назад его посетило первое видение. - Так что же, он убьет меня? - Вряд ли. Во всяком случае, своих людей он учит не убивать бледнолицых. - Тоже полезное начинание, - усмехнулся Сказитель. - Полезное для белых людей, но для краснокожих оно может аукнуться не лучшим образом. Белые всякие встречаются, взять, к примеру, так называемого губернатора Гаррисона [Гаррисон, Уильям Ллойд (1773-1841) - американский президент, прославившийся самым кратким сроком пребывания на посту; приняв обязанности президента 4 марта 1841 года, он успел пробыть в должности ровно один месяц, скончавшись 4 апреля; воевал против индейцев и англичан, разбил войска известного вождя Текумсе при Типпекану в 1811 году; во второй книге серии об Элвине Творце этот герой будет одним из основных действующих лиц; но надо помнить, что на самом деле Гаррисон не был таким уж отрицательным человеком, каким его выводит Орсон Скотт Кард, о чем говорит сам писатель в предисловии ко второй книге], что обосновался в Карфаген-сити. Для него все краснокожие едины, мирные они или нет. Спит и видит, как бы перебить их племя. - Лицо Армора по-прежнему заливала краска гнева, и тем не менее он продолжал говорить, и слова его шли от чистого сердца. Превыше всех на свете Сказитель ставил тех людей, которые всегда говорят искренне - даже с незнакомцами, даже со своими врагами. - Да и не все краснокожие, - продолжал Армор, - веруют в мирные речи Пророка. Такие, как Такумсе [в настоящей мировой истории этого великого индейского вождя племени шони звали Текумсе (ок. 1768-1813); в конце XVIII века Текумсе начал создавать союз западных и южных племен, поднимая восстание против американских колонистов, захвативших земли, исконно принадлежащие индейцам; заручившись поддержкой английской короны, Текумсе вступил в войну с американцами; в битве при Типпекану в 1811 году армия Текумсе была разгромлена войсками Уильяма Ллойда Гаррисона; сам вождь погиб позже, в бою на территории Канады], постоянно баламутят в низовьях Гайо. За последнее время множество народу переселилось на север Воббской долины. Так что ты без труда найдешь дом, где с радостью примут нищего попрошайку - за это, кстати, можешь поблагодарить краснокожих. - Я не нищий и не попрошайка, сэр, - поправил его Сказитель. - И как уже говорил, от работы я никогда не отлыниваю. - Конечно, не отлыниваешь. Всякие способности да изворотливость тебе помогают. Жена, вопреки неприкрытой враждебности мужа, излучала мягкое радушие. - Так каков же ваш дар, сэр? - спросила она. - Судя по вашим речам, вы человек образованный. Может, вы учитель? - Мой дар становится явным, стоит лишь назвать мое имя, - ответил он. - Меня кличут Сказителем. Мой дар - рассказывать истории. - Выдумывать, точнее сказать. Знаешь, у нас здесь всякие байки кличут враками. - Чем больше жена пыталась сдружиться со Сказителем, тем холоднее становился ее муж. - Я умею запоминать. Но рассказываю только те истории, которые считаю правдивыми, сэр. И убедить меня - дело не из легких. Если вы расскажете мне что-нибудь новенькое, я поделюсь с вами своими рассказами. От этого обмена мы оба выгадаем, поскольку ни один из нас не потеряет того, с чем начинал торги. - Не знаю я никаких историй, - буркнул Армор, хотя уже поведал Сказителю о Пророке и Такумсе. - Печальные новости. Что ж, раз так, значит, и вправду я постучался не в те двери. Теперь Сказитель и сам видел, что этот дом не для него. Даже если Армор смягчится наконец и впустит странника, его со всех сторон будет окружать подозрение, а Сказитель не мог жить под крышей, где спину сверлят косые взгляды. - Славного вам дня, прощайте. Но Армору, видно, не хотелось так легко отпускать его. Он воспринял слова Сказителя как вызов: - Почему ж печальные? Я веду тихую, заурядную жизнь. - Нет такого человека на свете, который назвал бы свою жизнь "заурядной", - произнес Сказитель. - И в рассказ о таком человеке я никогда не поверю. - Ты что, называешь меня лжецом? - зарычал Армор. - Нет, всего лишь спрашиваю, не знаете ли вы случаем место, где к моему дару отнесутся более благосклонно? Армор стоял спиной к жене, поэтому ничего не заметил, зато Сказитель прекрасно видел, как пальцами правой руки она сотворила знак спокойствия, а левой рукой коснулась запястья мужа. Заклятие было сотворено с идеальной чистотой, видимо, она не в первый раз прибегает к нему. Армор чуть расслабился и немного отступил, пропуская жену. - Друг мой, - сказала она, сделав небольшой шаг вперед, - если ты пойдешь по дороге, огибающей вон тот холм, и проследуешь по ней до конца, перейдешь через два ручья, через которые перекинуты мостки, то в конце концов доберешься до дома Элвина Мельника. Я уверена, он с радостью примет тебя. - Ха, - презрительно фыркнул Армор. - Благодарю вас, - поклонился Сказитель. - Но почему вы так решили? - Вы можете оставаться у него в семье, сколько пожелаете. Вас никто не выгонит, пока вы горите желанием помочь. - Это желание живет во мне всегда, миледи, - сказал Сказитель. - Всегда ли? - усомнился Армор. - Не может человек _всегда_ гореть желанием помочь. А я думал, ты говоришь только правду. - Я говорю то, во что верю. А правда ли это, судить не мне. - Тогда почему ты величаешь меня "сэром", хотя я не рыцарского звания, а ее - "миледи", тогда как она по происхождению ничем не отличается от меня? - Просто я не верю в королевские посвящения в рыцари. Король с охотой дарует титул любому, кто окажет ему ценную услугу, и не важно, рыцарь этот человек в душе или нет. А с королевскими любовницами обращаются как со знатными дамами за те успехи, что они продемонстрировали на царском ложе. Именно так используют эти слова роялисты: ложь на лжи. Но ваша жена, сэр, вела себя как настоящая леди, проявив милосердие и радушие. А вы, сэр, были истинным рыцарем, смело защитив свои владения от опасностей, которых больше всего боитесь. Армор громко расхохотался: - Да твои речи настолько сладки, что после нашего разговора тебе, наверное, придется по меньшей мере час соль жевать, чтобы избавиться от привкуса сахара во рту. - Это мой дар, - промолвил Сказитель. - Однако я могу и по-другому заговорить, уже не так сладко, когда наступит должное время. Доброго дня вам, вашей жене, детям и этому благочестивому дому. Сказитель неторопливо побрел по лужайке. Коровы не обращали на него никакого внимания, поскольку на нем и в самом деле был оберег, но этот знак Армор никогда бы не разглядел. Решив немного прогреть мозги и поискать в голове умных мыслей, Сказитель некоторое время посидел на солнышке. Правда, это ничего не дало. После полудня умные мысли не лезут в голову. Как гласило присловие: "Думай утром, действуй днем, вечером ешь и ночью спи". Солнце высоко в небе - слишком поздно для раздумий. И несколько рановато для трапезы. Он направился по тропинке к церкви, которая стояла на краю деревенских лугов, на вершине приличных размеров холма. "Будь я настоящим пророком, - думал Сказитель, - все бы уже понял. Я бы знал, задержусь здесь на день, на неделю или на месяц. Увидел бы, станет Армор мне другом, как я смею надеяться, или врагом, чего я опасаюсь. Узнал бы, наступит ли день, когда его жена сможет открыто, ничего не страшась, использовать свои силы. Я б, наверное, даже знал, доведется ли мне повстречаться с этим краснокожим пророком". Лезет ведь всякая ерунда на ум. Такое может увидеть обыкновенный светлячок, а светлячков он встречал не раз и не два. Их способности наводили на него ужас, потому что он не сомневался, что не должно человеку знать большую часть жизненного пути, который ожидает его в будущем. Нет, сам он желал стать настоящим пророком, он жаждал видеть - но не маленькие творения мужчин и женщин, расселившихся по всем уголкам этого мира, а великую панораму событий, затеянных Богом. Или сатаной - это Сказителю было без разницы, поскольку и тот, и другой обладали собственным, хорошо продуманным планом дальнейших действий, и поэтому каждый имел хотя бы приблизительное понятие о будущем. Конечно, предпочтительнее общаться с Богом. Те творения дьявола, с которыми Сказителю пришлось столкнуться в жизни, причиняли ему одну боль - причем каждое по-своему. В этот на диво теплый осенний день дверь церкви была настежь распахнута, и Сказитель без труда проник внутрь вместе со стайкой жужжащих мух. Изнутри здание было не менее прекрасно, чем снаружи, - церковь относилась к шотландской ветви, это было видно сразу, - только внутри оно было насыщено лучами света и свежим воздухом, царящими среди выбеленных стен и застекленных окон. Даже шпоны и кафедра были вытесаны из светлого дерева. Единственным темным местом в церкви казался алтарь. Поэтому взгляд перво-наперво падал именно на него. А поскольку Сказитель обладал даром видения, то он сразу распознал следы жидкого касания на его поверхности. Медленными шагами он подошел к алтарю. Он направился к нему, поскольку должен был убедиться наверняка; а шел медленно потому, что такой вещи было не место в христианской церкви. Изучив коробку, он понял, что не ошибся. Точь-в-точь такой же след он видел на лице человека в Дикэйне, который, зверски убив собственных детей, свалил вину на краснокожих. Подобная слизь покрывала лезвие меча, обезглавившего Джорджа Вашингтона [Вашингтон, Джордж (1732-1799) - американский государственный деятель, главнокомандующий американской армией во время Войны за Независимость, первый президент США (1789-1797); в конце войны группа офицеров, организовавшая монархический заговор, предложила Вашингтону корону, но тот отказался; в настоящей мировой истории Вашингтон мирно окончил жизнь в Маунт-Верноне]. Она напоминала тонкую пленку мутной воды, незаметную, если не смотреть на нее под определенным углом и при должном освещении. Но Сказитель научился безошибочно различать ее, натренировав глаз. Вытянув руку, он осторожно коснулся указательным пальцем наиболее явной отметины. Потребовалась вся сила воли, чтобы удержаться от крика, - так жглась эта слизь. Рука, от кончиков пальцев и до плеча, дрожала и мучительно ныла. - Добро пожаловать в обитель Господню, - раздался чей-то голос. Сказитель, сунув обожженный палец в рот, повернулся к говорящему. Мужчина был облачен в одежды шотландской церкви - пресвитерианин, как звали этих людей в Америке. - Вы случайно не занозились? - участливо осведомился священник. Легче было сказать: "Ага, занозу посадил". Но Сказитель всегда говорил только то, во что верил. - Отец, - промолвил Сказитель, - на этот алтарь наложил лапу дьявол. Скорбную улыбку священника как корова языком слизнула. - Вы умеете различать следы дьявола? - Это дар Господа, - кивнул Сказитель. - Умение видеть. Священник внимательно изучил странника, сомневаясь, верить ему или нет. - Тогда вы, наверное, способны разглядеть и касание ангела? - Да, следы добрых духов я тоже умею различать. Я не раз видел их в прошлом. Священник помедлил, будто на языке его вертелся какой-то очень важный вопрос, который он почему-то боялся задать. Но колебания длились недолго: дернув плечами и отогнав от себя искушение, священник вновь заговорил, но теперь уже с оттенком презрения: - Нелепица. Вы можете обмануть простых людей, но я получил образование в Англии, и меня не так-то просто сбить с толку всякими разговорами о скрытых силах. - А-а, - протянул Сказитель, - следовательно, вы человек образованный... - Как и вы, впрочем, судя по вашей речи, - отозвался священник. - Ваш акцент напоминает южноанглийский. - Академия искусств лорда-протектора, - подтвердил догадку Сказитель. - Я получил образование гравера. И поскольку вы приверженец шотландской церкви, осмелюсь предположить, что вы могли видеть мои работы в книге для ваших воскресных школ. - Стараюсь не обращать внимания на подобные глупости, - поморщился священник. - Гравюры, на мой взгляд, не что иное, как бессмысленная трата бумаги, которую можно было бы отдать несущим правду словам. Если, конечно, эти гравюры не иллюстрируют предметы, виденные художником воочию, как, например, анатомические рисунки. А игра воображения художника никогда не производила на меня впечатления - сам я могу вообразить ничуть не хуже. Поймав священника на слове. Сказитель решил задать вопрос, непосредственно волнующий его: - Даже если художник одновременно пророк? Священник мудро прикрыл глаза: - Дни пророчеств остались в далеком прошлом. Подобно тому презренному изменнику, одноглазому пьянице-краснокожему, что поселился на другом берегу реки, все нынешние самозваные пророки - чистой воды шарлатаны. Если б в наши времена Бог пожаловал пророческий дар хоть одному художнику, то, не сомневаюсь, мир был бы затоплен волной всяких малевщиков и бездарностей. И они бы незамедлительно потребовали общего признания в качестве пророков - тем более что тут дело пахнет немалыми деньгами. Сказитель ответил довольно мирно, голословные обвинения священника требовали возражения: - Человеку, который проповедует слово Господне за деньги, не следует критиковать подобных ему, которые зарабатывают на жизнь, открывая людям глаза. - Я был посвящен в духовный сан, - ответил священник. - Художников же никто не посвящает. Они сами себя посвящают. Другого ответа Сказитель и не ожидал. Стоило священнику почувствовать, что его идеи не имеют реального подкрепления, как он сразу прикрылся церковными властями. Как только судьями становятся высшие мира сего, всякие аргументы теряют смысл. Поэтому он решил вернуться к более насущной проблеме. - Этого алтаря касались когти дьявола, - повторил Сказитель. - Я обжег палец, дотронувшись до него. - Я неоднократно до него дотрагивался, и у меня с пальцами все в порядке, - заметил священник. - Ну естественно, - согласился Сказитель. - Ведь _вы_ же приняли сан. Сказитель даже не пытался скрыть прозвучавшее в голосе презрение. Священник аж взвился, разве что не отпрыгнул от него. Но Сказитель привык не смущаться людского гнева. Злость означает, что собеседник слушает и отчасти верит ему. - Что ж, поведайте мне тогда, раз у вас столь острые глаза, - прошипел священник. - Поведайте мне, касалась ли этого алтаря длань посланника нашего Господа? Очевидно, священник намеревался устроить ему испытание. Сказитель понятия не имел, какой ответ сочтет священник правильным. Да это было и не важно - в любом случае Сказитель ответил бы на этот вопрос только правдой. - Нет. Неверный ответ. Самодовольная улыбка расползлась по физиономии священника. - Так, значит? Вы утверждаете, что нет? Может быть, священник себя считает святым и думает, что его руки способны оставлять печать Божественной силы? Этот вопрос следовало немедленно прояснить. - Большинство священников не способны оставлять следы света на предметах, которых касаются. Людей, обладающих подобной святостью, крайне мало. Нет, очевидно, священник не себя имел в виду. - Вы достаточно сказали, - молвил он. - Теперь я окончательно уверился, что вы обыкновенный мошенник. Убирайтесь из моей церкви. - Я не мошенник, - возразил Сказитель. - Я могу ошибаться, но лгать - никогда. - А я никогда не поверю человеку, который утверждает, будто никогда лжет. - Человек склонен приписывать собственные добродетели своему окружению, - заметил Сказитель. От ярости лицо священника вспыхнуло ярко-багровым цветом. - Вон отсюда, не то я вышвырну тебя! - С радостью уйду, - согласился Сказитель, торопливо зашагав к двери. - И надеюсь, больше мне не доведется побывать в церкви, проповедник которой ничуть не удивляется сообщению, что его алтарь осквернил сам сатана. - Я не удивился твоим словам, потому что не поверил им. - Неправда, вы поверили мне, - ответил Сказитель. - Но также вы верите, что алтаря касался ангел. Вот во что вы верите. Но, говорю вам, ни один ангел не может дотронуться до него, не оставив видимого мне следа. А я вижу на алтаре лишь одну отметину. - Лжец! Да ты сам послан сюда дьяволом, дабы сотворить свои грязные некромантские дела в доме Господнем! Изыди! Вон! Заклинаю тебя сгинуть! - А мне показалось, что столь образованные церковники, как вы, не практикуют изгнание дьявола. - Вон! - во всю глотку заорал священник, так что на шее у него вздулись вены. Сказитель напялил шляпу и широким шагом удалился. За спиной раздался грохот захлопнувшейся двери. Он пересек холмистый луг, заросший пожелтевшей осенней травой, и вышел на дорогу, которая вела прямиком к дому, о котором говорила та женщина. К дому, в котором, как она утверждала, с радостью примут прохожего странника. Вот в этом Сказитель не был уверен. Еще ни разу, ни в одной деревне он не посещал больше трех домов: если с третьей попытки не находил понимания, то предпочитал отправиться дальше в путь. Сегодня уже первая попытка была крайне неудачной, а вторая встреча прошла еще хуже. Однако тревожило и беспокоило его нечто совсем другое. Даже если хозяева последнего дома упадут лицом в пыль и станут целовать ему ноги, и то он вряд ли задержится здесь. Этот городок настолько пропитался духом христианства, что самый уважаемый горожанин не впускает в дом скрытые силы, - и одновременно с тем дьявол оставляет свой след на алтаре в церкви. Но куда хуже тот обман, что здесь творится. Волшебство живет прямо под носом у Армора, и наводит его человек, которого Армор больше всего любит и которому больше всех на свете доверяет. Тем временем церковный проповедник искренне убежден, что именно Бог, а не дьявол, освятил его алтарь. Что ждет Сказителя в том доме, на холме? Очередное сумасшествие? Очередной обман? Зло распространяется быстро и предпочитает селиться рядом с таким же злом - эту истину Сказитель познал из собственного печального опыта. Женщина не соврала: через ручьи действительно были переброшены мостки. Еще один недобрый знак. Мост через реку - необходимость; мост через широкий ручей - доброта к путникам. Но зачем строить аккуратные, прочные мостки через какие-то лужицы, через которые даже такой старик, как Сказитель, может перепрыгнуть, не замочив ног? Концы мостиков были надежно врыты в землю по обоим концам каждого ручейка как можно дальше от воды. Сверху мосты закрывала сплетенная из свежей соломы крыша. "Люди платят деньги за ночлег в гостиницах, которые и вполовину не так безопасны и сухи, как эти мостки", - подумал Сказитель. Стало быть, поселенцы, живущие в конце дороги, по которой он шел, не менее странные люди, чем те, с которыми он успел за сегодня познакомиться. Пожалуй, лучше будет повернуть назад. Чувство благоразумия подсказывало ему немедленно убираться из этой деревни. Хотя благоразумие никогда не входило в список многочисленных достоинств Сказителя. Как-то, много лет назад, старик Бен сказал: "Когда-нибудь, Билл, ты залезешь прямо в адову пасть, выясняя, действительно ли зубы дьявола настолько плохи, как о них говорят". Чтобы строить мосты через крошечные ручейки, должна быть весомая причина, и Сказитель нутром чувствовал, что здесь кроется какая-то тайна, которая может превратиться в историю для его книги. Кроме того, идти-то было всего-навсего милю. И когда дорога, казалось, вот-вот должна была сгинуть в густых и непролазных зарослях леса, она вдруг резко свернула на север и вывела Сказителя к небольшой ферме. Таких прекрасных хозяйств Сказитель не встречал даже в мирных, давно заселенных землях Нью-Оранжа и Пенсильвании. Дом был большим и поражал красотой и величием; искусно вытесанные бревна были положены таким образом, чтобы продержаться века; а вокруг здания были разбросаны многочисленные амбары, сараи, курятники и маленькие загоны для скота, поэтому ферма сама выглядела целой деревней. Струйка дыма, поднимающаяся в полумиле, явственно говорила, что Сказитель не ошибся в своих предположениях. Неподалеку находился еще чей-то дом, на той же дороге, а это означало, что живут в нем родственники хозяев фермы. Скорее всего, обзаведшиеся женами сыновья. Большое семейство дружно вело хозяйство, к вящему процветанию всех и каждого. Редко когда выросшие вместе братья любят друг друга столь крепко, чтобы с охотой возделывать поля друг дружки. Сказитель всегда направлялся прямиком к дому: лучше сразу заявить о себе, чем бесконечно бродить вокруг, пока тебя не примут за вора. Однако на этот раз, стоило ему шагнуть к дому, все мысли вдруг куда-то испарились. Почувствовав себя мгновенно поглупевшим, Сказитель попытался вспомнить, что же он собирался только что сделать, - и не смог. Оберег оказался настолько силен, что, прежде чем прийти в себя. Сказитель успел преодолеть полпути к подножию холма, где на берегу ручейка стояло каменное здание. До смерти перепугавшись, он встал как вкопанный - вдоволь постранствовав по свету, он привык считать, что нет такой силы на земле, которая может вертеть им как вздумается. Этот дом был не менее странен, чем первых два. Почему-то ему расхотелось участвовать в этой игре. Он развернулся спиной и зашагал по дороге обратно к деревне. Но вновь случилось то же самое. Придя в себя, он понял, что снова спускается вниз по холму к домику с каменными стенами. Опять он остановился, пробормотав при этом: - Кто бы ты ни был и какие бы цели ни преследовал, я пойду по собственной воле или не пойду вообще. В спину подул будто бы легкий ветерок, настойчиво подталкивающий к домику у ручья. Однако теперь Сказитель знал, что спокойно может повернуть обратно и пойти наперекор воле "ветерка". Трудно будет, но он справится. Страхи, терзающие его, отступили. Какие бы чары на него ни наложили, это было сделано вовсе не для того, чтобы поработить его и лишить воли. Стало быть, здесь действует какое-то доброе заклятие, а не тайная ворожба какого-нибудь любителя помучить прохожих странников. Тропинка слегка уводила влево, следуя вдоль ручья, и теперь Сказитель разглядел, что перед ним не просто домик, а самая настоящая мельница, ибо к ней был пристроен мельничный лоток, а там, где должна была бежать вода, стоял каркас огромного деревянного колеса с лопастями. Однако вода почему-то не играла и не бурлила в лотке. Подойдя поближе и отворив большую амбарную дверь, он понял, в чем здесь причина. Вопреки ожиданиям, приближающаяся зима была совсем ни при чем. Дом вообще никогда не использовался в качестве мельницы. Механизмы все на месте; не хватало только огромного каменного жернова. Хотя место для него было подготовлено и усеяно хорошо утрамбованной речной галькой. Да, долгохонько пришлось дожидаться этой мельнице работы. Домику исполнилось по меньшей мере лет пять, судя по лозам и мху, облепившим крышу и стены. Потребовалось немало усилий, чтобы выстроить его, однако на протяжении вот уже долгого времени мельница использовалась исключительно для хранения соломы. Заглянув внутрь, Сказитель увидел раскачивающуюся из стороны в сторону телегу, наверху которой, на невысоком стожке сена, боролись двое мальчишек. Битва велась шутливо, не взаправду; мальчишки явно приходились братьями друг другу - одному было лет двенадцать, а другому, вероятно, девять. Младший брат умудрялся до сих пор удерживаться наверху только потому, что старший в самые ответственные моменты схватки никак не мог подавить рвущийся наружу смех. Разумеется, Сказителя они не замечали. Не замечали они и другого мужчину, что стоял на краю сеновала, сжимая в руках вилы и рассматривая сражающихся мальчишек. Сказителю сначала показалось, что человек смотрит на них с гордостью, как отец. Но, приблизившись, он увидел, с какой яростью рука сжимает рукоять вил. Словно это метательное копье, готовое отправиться в смертельный полет. За какое-то мгновение в голове Сказителя прокрутился дальнейший стремительный ход событий: вилы будут брошены, вонзятся в тело одного из мальчиков и наверняка убьют его. Не сразу, но достаточно быстро - либо начнется гангрена, либо мальчуган сам истечет кровью. На глазах у Сказителя должно было свершиться убийство. - Нет! - выкрикнул он. Он вбежал в дверь, забрался на повозку и, подняв голову, смело взглянул на человека, стоящего на сеновале. Мужчина всадил вилы в кучу сена поблизости и перекинул охапку через борт телеги, с головой засыпав двух братьев. - Эй вы, бандиты, я привез вас сюда работать, а не для того, чтобы вы завязывали друг друга морскими узлами! Человек улыбался, подшучивая над мальчиками. Дружелюбно он подмигнул Сказителю. Как будто за секунду до этого в его глазах не отражалась смерть. - Приветствую тебя, юноша, - сказал мужчина. - Ну, не так уж я юн, - возразил Сказитель. И стащил с головы шляпу, демонстрируя блестящую лысину, которая сразу выдавала его истинный возраст. Мальчишки кубарем скатились со стога сена. - А чего вы кричали, мистер? - полюбопытствовал младший. - Я испугался, что с кем-нибудь из вас может случиться несчастный случай, - ответил Сказитель. - Да не, - махнул рукой старший, - мы все время так возимся. Давайте познакомимся. Меня зовут Элвин, как и моего папу. Улыбка его была заразительной. Даже Сказитель, порядком перепуганный, встретивший за сегодняшний день немало зла, не сумел сдержаться. Улыбнувшись в ответ, он пожал протянутую руку. Силой рукопожатия Элвин-младший мог потягаться со взрослым мужчиной, отметил Сказитель. - Ой, вы там поосторожнее, - предупредил младший. - Сейчас он начнет выкручиваться, а потом ухватит поудобнее и будет мять ваши пальцы, как пьяные ягоды. - Младший брат тоже пожал руку. - Мне семь лет, а Элу-младшему - ему десять. А они гораздо моложе, чем выглядят. От обоих братьев пахло едко-сладким потом, который пропитывает рубаху, когда мальчишки вдоволь набегаются и навозятся. Однако Сказитель не обращал на братьев ни малейшего внимания. Его сейчас занимало поведение отца. Может, какая-нибудь причуда воспаленного воображения заставила его поверить, будто бы отец хочет убить своих сыновей? Неужели найдется человек, способный поднять руку на таких забавных и смешных мальчишек? Мужчина бросил вилы на сеновале, спустился вниз по лестнице и широким шагом направился к Сказителю, протягивая тому сразу обе руки, словно намереваясь заключить его в объятия. - Добро пожаловать, чужеземец, - произнес он. - Меня зовут Элвин Миллер, а эти двое - мои младшие сыновья, Элвин-младший и Кэлвин. - Кэлли, - поправил младший брат. - Ему не нравится, что наши имена рифмуются, - объяснил Элвин-младший. - Элвин и Кэлвин. Видите ли, его назвали похожим на мое именем, думая, что он вырастет таким же сильным и замечательным человеком, как я. К сожалению, надежды не всегда оправдываются. Кэлвин в шутливом гневе толкнул его: - Ничего подобного, он был всего лишь первой, неудачной попыткой. А вот я - я удался на славу! - Обычно мы зовем их Эл и Кэлли, - сказал отец. - Обычно вы зовете нас "Эй-заткнись" и "А-ну-быстро-сюда", - уточнил Кэлли. Эл-младший схватил младшего брата за плечи и быстрым движением швырнул на пол домика. Отец же надежно приложил старшего сапогом по заднему место - Элвин с воем выкатился из дверей на улицу. Все было не более чем шуткой. Никто не обиделся, никто не ударился. "И как я мог подумать, что в этом доме может случиться, убийство?" - Вы принесли какое-нибудь послание? Письмо? - спросил Элвин Миллер. Теперь, когда мальчишки возились на лугу, носясь друг за другом с воинственными воплями, взрослые мужчины наконец-то могли толком поговорить. - Увы, - пожал плечами Сказитель. - Я всего лишь путник. Одна молодая леди в городе сказала, что здесь найдется для меня место переночевать. Взамен я могу исполнить любую, даже самую тяжелую работу, которую вы сможете подыскать. Элвин Миллер широко ухмыльнулся: - Ну-ка, посмотрим, на что ты способен. Он шагнул к Сказителю, но не для того, чтобы пожать ему руку. Схватив его за предплечье, Элвин-старший поставил правую ногу напротив правой ноги Сказителя. - Положить меня на лопатки сможешь? - спросил Миллер. - Прежде всего я хотел бы узнать, - ответил Сказитель, - каким исходом я заработаю себе на ужин: если положу вас или если буду побежден? Элвин Миллер запрокинул голову и издал долгий улюлюкающий клич на манер краснокожих. - Как тебя зовут, незнакомец? - Сказитель. - Так вот, мистер Сказитель, надеюсь, тебе придется по вкусу местная грязь, потому что ее-то ты точно наешься вдоволь! Сказитель почувствовал, как рука мельника, лежащая у него на плече, сжалась. Сам он к слабакам не относился, но с этим человеком равняться силой было бесполезно. Хотя подчас сила в борьбе не самое главное. Здесь требуются мозги, а Сказитель не мог пожаловаться на их отсутствие. Он стал медленно прогибаться под давлением Элвина Миллера, заставляя мужчину нагнуться над ним. И вдруг, совершенно внезапно, он ухватил мельника за рубаху и рванул со всей мочи в том же направлении, в котором толкали его. Обычно здоровяк-противник мигом слетал с ног, влекомый собственным весом, - но Элвин Миллер был готов к этой неожиданности. Он вывернулся и дернул в другом направлении, зашвырнув Сказителя так далеко, что странник приземлился прямо посреди камней, которые должны были служить основанием для мельничного жернова. Злобы в этом рывке не было - одна тол