многих. Многих. Нам приходилось рассматривать множество рапортов о различных необъяснимых событиях, замеченных, но неопознанных предметах, феноменах... слухах. Ни один из них не принес нам ничего большего, чем обычный набор фантазий, "погоню за недостижимым", как вы это очень удачно описали. Он бросил на пол окурок, все еще довольно длинный, и сразу же наступил на него. Мне показалось, что и ему стало тошно наконец от собственных сигарет. - Я буду еще более откровенным с вами, сэр. Мне не нравится моя работа, но это мой долг. Что же касается карты Космострады, у меня нет своего мнения относительно ее существования или несуществования, когда я увижу ее своими собственными глазами, я в нее поверю. Понимаете? - глаза его на кратенький миг оттаяли. - Да. - Так вот, - он хлопнул ладонями по столу. - Скажите мне, - начал я, пытаясь перевести его на другие вопросы, - а почему такой рейд против нас? Почему вы не могли просто прийти в дом с ордером? Или без такового? - Я как раз собирался об этом сказать, - ответил он, - как я уже вам сказал, в своем интересе к вам, равно как и в своей слежке за вами, мы не одиноки. Мы также следим за теми, кто следит за вами. Нас особенно интересуют ретикулянцы. Мы следуем за ними, следим очень внимательно за сферой их интересов, а они приводят нас прямехонько к вам. Весьма примечательно. Но кто может понять инопланетную психологию? Он улыбнулся, в первый раз за это время. Улыбка была мимолетна, но искренна. - Как я уже сказал, мы проследили ретикулянцев сюда, отсюда наш интерес к вам. Они не направились в Ураниборг, как направились мы. Мы потеряли их след в Максвеллвилле. Как бы там ни было, констебль, который совершал обычное патрулирование, наткнулся на них на Космостраде, где они встали к востоку от города. Естественно, он не мог ничего сделать. Он спросил их, может, им нужна помощь по части починки машины, но они ответили, что у них все в порядке. Однако констебль все равно внес их в рапорт. Та машина-тяжеловоз, на которой они ехали, вполне могла перевозить внутри маленькую легковушку, в то же примерно время мы сумели отыскать вас у телеологистов. Это было не так трудно, но заняло изрядно много времени. Однако было вполне очевидно, что эти инопланетяне станут делать. Они встали на Космостраде в точке, удаленной примерно на семьдесят километров от фермы. Я немедленно приказал провести "рейд", как вы его назвали, - он снова улыбнулся. - Вы видите, мистер Мак-Гроу? Этот рейд был предназначен для вашей же защиты. Мы, если признаться, уже ждали того, что ретикулянцы полностью захватили вас. К счастью, мы приехали вовремя. - Понятно. - Почему-то с ним было трудно спорить. Если учесть, что Роланд заснул, а мы все были до смерти измучены, у нас не было ни малейшего шанса противостоять рикки-тиккам. Но оставался еще вопрос Дарлы. - Где теперь мои друзья? - спросил я. - Не знаю. Их тоже расспрашивают. Мы ими не интересуемся. - Вы предупредили их насчет ретикулянцев? - Ну, не совсем такими словами. Мы сказали, чтобы они ожидали вторжения посторонних. Мне кажется, они уехали и отправились в город. И снова - никакого упоминания об Уилксе в этих речах, что само по себе весьма примечательно. Но у Уилкса на всяких высоких постах есть приятели. Вне сомнения. Петровски знал, что Уилкс был замешан в историю с картой Космострады, но мне непонятно было, каким образом Уилкс был связан с ретикулянцами. На экране чтеца затанцевали символы. Петровски прищурился на экран, стальные мышцы его челюстей напряглись. Он ткнул в панель управления пальцем, похожим на сардельку, и кассета начала прокручиваться назад. Он перевел взгляд на меня. - Мне кажется, сэр, что наша беседа окончена. - Угу. Так что, я могу идти? Он не ответил. Чтец издал что-то вроде "фырк-динь", и Петровски поднял аппаратик, надел снова фуражку, открыл папку, бросил в нее чтеца. Он откинулся подальше назад в кресле и соединил ладони на животе. - Боюсь... что пока нет. - Металл кресла застонал, словно собирался сломаться и распасться от усталости на мелкие кусочки. - У меня здесь нет возможностей продолжать свое расследование дальше. Вам придется последовать за мною на Эйнштейн, где это расследование, возможно, закончится. - Тогда, значит, вы имеете в виду прогнать меня через дельфийскую серию? - Если это понадобится. Извращенная логика завязала мои мозги в узлы. - Послушайте, - сказал я, пытаясь убрать из голоса нотку раздражения, которая, как я понимал, все равно прорывалась наружу. - Вы же почти ясным языком сказали, что не верите, что у меня есть карта Космострады. И все же вы хотите прогнать меня через дельфийскую серию, чтобы убедиться, что ее у меня нет. - Я должен следовать правилам ведения расследования, невзирая на свои личные чувства. Если вы что-нибудь знаете, это узнаем и мы. Если карта Космострады действительно реальность, то мы будем это знать, и вся эта история - просто бредни или политическая интрига, мы тоже будем это знать. В слове "политика" прозвучали странные тона, поэтому я был заинтригован. - Политическая интрига? Как такое может быть? - Все возможности надо принимать во внимание, - сказал он, немного отводя взгляд, словно жалел, что вообще упомянул политику. - Во всяком случае, - сказал я, думая о том, что хорошо бы как раз сейчас и сбежать, - дельфийская серия была бы совершенно нелегальна в такой ситуации. - Без должного разрешения - да. Но у меня есть такое полномочие, - руки его расплелись, и он развел ими, а потом снова сплел. - Техника дельфийской серии не причиняет постоянного вреда. Вы и сами это знаете. Неужели Фрейзер был у дверей? Наверное, был. - Да, конечно, но на время я превращусь в калеку. Как после лоботомии. - Это преувеличение. - А я-то думал, что колониальные власти недавно издали закон, который объявлял дельфийскую серию нелегальной. - Да, но есть и исключения. Язык закона весьма ясно это объяснял. Да кому какое дело, как Ассамблея колоний нашла выход из этого положения? Они там все бюрократы, им бы только печатями шлепать. - И все же, - продолжал я, - у вас нет ничего, чтобы задерживать меня. Сколько, интересно, человек за дверями? Двое? Трое? Один? Наверное, двое. Фрейзер и еще один. - Вы неправы, - говорил мне Петровски. - У нас есть показания менеджера мотеля. - Переса? А что он мог вам сказать? - От него мы составили вместе картину того, что произошло. - У меня есть такое чувство, - догадался я, - что Перес на самом деле не был свидетелем дорожного происшествия. Петровски наклонил голову набок. - Правильно. Мне приходилось признать, что в некоторых вопросах этот человек был скрупулезно прям и честен. - Однако его показания дают нам так называемую вероятную причину происшествия, которое вы упомянули раньше. Кроме того, - он беспомощно пожал плечами, - есть мертвое тело, которое необходимо объяснить. Вы должны понять. - О да, конечно. Петровски был искренен, но в руках у него были все козыри. - Разумеется, - продолжал он, играя большими пальцами где-то возле своего солнечного сплетения, - если у вас есть какие-либо сведения, которые могут меня заинтересовать, и вы добровольно передадите их мне, дельфийская серия, конечно, не понадобится. - Замечательный пример средневековой логики. Петровски нахмурился. - Не понял. - Я думаю, что поняли. Кстати, вот вам стульчик. Я поднял стул между ног и швырнул его через письменный стол прямо ему в физиономию. Мощная рука заслонила лицо и пыталась защититься от удара, но немного поздно. Спинка стула попала ему в переносицу, и он опасно откинулся назад, зажав руками нос, пока он не перекинулся через спинку стула и не упал со стулом вместе на металлическую книжную полку, уставленную призами, чашами и кубками. На него с громом и грохотом посыпались полки. К этому времени я уже скорчился возле дверей. Двери с треском распахнулись, и Фрейзер влетел внутрь, держа руку на пистолете. Я дал ему войти, но зато дал ребром ладони по шее его напарнику, который влетел за ним по пятам. Мент обмяк у меня в руках, и я подпер его одной рукой, а второй схватился за его пистолет. Фрейзер был у письменного стола, все еще копался в кобуре, пытаясь вытащить пистолет. - Эй, - сказал он, и это все, что он смог сказать, прежде чем его напарник полетел прямо к нему, подгоняемый одним из запасных ботинок Фрейзера, который пришелся напарнику как раз пониже спины. Друзья обнялись и упали вместе на письменный стол. Я выглянул в коридор, вышел и захлопнул дверь. Я уже прошел половину коридора влево, когда услышал, что кто-то вот-вот выйдет из-за угла коридора, который пересекал мой. Я выпалил с полдюжины зарядов в стену возле угла, посылая каскады дюропены в физиономию старого Фреда, как раз когда он выходил из-за угла. Он отпрянул, закрыв лицо руками. Я рванулся по коридору назад, прикрывая свой зад выстрелами через каждые три шага, а пока я мчался, то встретил бедного Фрейзера снова как раз в тот момент, когда он выбегал из кабинета, наконец выхватив свой пистолет. Я остановил его собственным телом, добавил ему удар локтем в зубы для ровного счета и отправил его падать обратно в кабинет, а его пистолет уже катился, подскакивая по коридору. Я повернулся на углу и увидел, что этот коридор свободен. Я бросился в темный кабинет, чтобы прислушаться и переждать, думая, что пропущу таким образом все вспомогательные силы, когда они встретятся на том месте, с которого пошла вся заварушка. Я проверил свой пистолет. Это был "горбатов" стандартного образца, стреляющий дробью. В магазин входило восемьсот зарядов, и он был почти полон, но зато энергия была почти на нуле. Я немного поудобнее пристроил пистолет в руках и высунул нос за дверь. Я услышал грохочущие шаги, вопли. Не мешало бы еще узнать, в какую сторону выход. Я потерял ориентацию. Вон туда по коридору и направо - нет, та дорога вела к письменному столу в холле и к выходу, через который меня привели. Задняя дверь должна вести на стоянку и к машинам отделения. Но где она? Двое прошли за угол справа от меня, и я прикрыл дверь и стал ждать, пока они пройдут. Я прождал еще примерно секунд пять, потом выбрался и на цыпочках прошел туда, откуда они пришли, надеясь таким образом отыскать задний вход. Я оглянулся на бегу и увидел, как тень легла на пол и метнулась по полу. Я развернулся, упал на пол и выстрелил, причем "горби" зажужжал, как сердитое шмелиное гнездо. Человек за углом встал на ноги. - Бросай!.. - но это было все, что он успел сказать. Пистолет вылетел у него из кисти, а потом и несколько пальцев. Остальные части его тела были защищены стеной, кроме колена и ноги. Его брюки разлетелись облаком кровавых ошметков, а закаленная дюропена стены задымилась, когда "горби" выхаркнул свои пятьдесят зарядов в секунду. Я перестал стрелять и перекатился на другую сторону холла, прижавшись там к стене. Я услышал стон и глухой стук. Мне не нравилось то место, где я был. Я поглядел на холл за своей спиной, но никого не было видно. Приглушенные спорящие голоса. Потом хриплый шепот: - Не хочу, чтобы вы его убивали! - Петровски. Я воспользовался преимуществом их колебаний, чтобы вскочить и побежать, поливая коридор за своей спиной мощным потоком выстрелов. Я пробежал через следующее пересечение коридоров и застиг врасплох двух ментов, которые планировали напасть на меня сзади. Я продолжал стрелять назад на бегу, бросился вправо, пробежал мимо полок с картонными коробками, мимо ряда шкафчиков для одежды, а потом нашел двойные двери. Я присел и аккуратно и осторожно приоткрыл одну из дверей. Огромные двери гаража были закрыты, несколько патрульных машин стояло на домкратах, но не было никаких механиков и ни одной машины, которой можно было бы воспользоваться. Однако в углу была еще и маленькая дверь, и я промчался к ней, прекрасно зная, что я потерял время и теперь наверняка все выходы будут под прицелом. Я прижался к стене и схватился за ручку двери, аккуратно приоткрыв ее. Огонь автоматов прорезал то место, где я должен был бы стоять, если бы хотел совершить самоубийство. Луч сконцентрированной энергии прорезал воздух и зажег небольшой пожар среди полок с коробками вдоль одной из стен. Это одна из причин, почему такое оружие нельзя применять внутри зданий и помещений. На меня бросили в бой все, что можно. Пули высокого давления впивались в дюропену, рикошетивший свинец и сталь пели песни по всему гаражу. Одна из дверей повисла на петлях: кто-то вошел. Я оглянулся в поисках убежища, но был в десяти шагах от чего-нибудь подходящего. - Порядок, камрада. Все кончено. Бросай оружие. Это снова был старый Фред, который нацелил на меня снайперскую винтовку поверх прозрачного фонаря полицейской патрульной машины. Он злорадно усмехался, и что-то подсказало мне, что совершенно безразлично, брошу я пистолет или нет. Но выбора у меня не было, поэтому я бросил пистолет на пол так, что слышен был стук. Фред поднял прицел до уровня глаз, наслаждаясь своим переживанием, он набрал воздуха в грудь, словно участвовал в финале турнира милицейских снайперов, он все делал, как полагалось, как надо было по книжкам, он уже видел мысленно очередной платиноиридиевый трофей для своей коллекции на каминной полке, потому что все, что от него требовалось, - это как следует нацелить свой выстрел, только нажать курок, и потом можно идти праздновать вместе с мальчиками и девочками, с соевым пивом и хрустящей картошкой... Петровски, словно пуля, ворвался в двери и врезался прямо во Фреда, так что тот полетел через весь пол и врезался в стеллаж с инструментами. Когда прекратились грохот и звон, Фред лежал на спине под грудой металла, вырубившись насмерть. Задолго до того, как я сделал хоть долю движения, чтобы нагнуться за своим пистолетом. Петровски уже нацелил на меня свою пушку. Я был поражен его быстротой, тем, какие ловкие у него оказались и ноги, и руки. - Так вот. Мак-Гроу, - сказал он. - Хватит нам рассуждать над тем, почему мы вас задержали, теперь всему есть причина. Правильно? - в его голосе не было никакого триумфа, просто окончательность и решимость. - Я рад, что все так чудесно устроилось. Ей-богу, так оно и было. Обрывок разговора донесся до меня как раз в тот момент в блоке камер, когда прозрачная дверь в мою ячейку захлопнулась и отрезала интересный разговор. - Полковник-инспектор, я понимаю, что ваш ранг и ваши особые полномочия от центрального командования требуют от нас нашего полного содействия и сотрудничества, но я должен вам указать, что... Тот, кто говорил, носил лейтенантские погоны и шел в той торжественной процессии, которая меня сюда привела. Он как раз и выглядел так, словно был тем самым Элмо, чье имя значилось на двери. Я растянулся на койке. У Петровски были свои проблемы, у меня - свои, но мне не хотелось думать ни над теми, ни над этими. Мне хотелось пока просто лежать здесь и дать воздуху, профильтрованному сквозь вентиляцию, омывать меня. Я слушал, как шумят машины по очистке воздуха, заглушая тишину камеры. Матрас был комковатый и вонял мочой и плесенью, но мне и на это было, в общем-то, наплевать. Я дал своим мозгам как следует отдохнуть, позволил им встрепенуться и посчитать секунды, которыми измеряется отведенное мне время, каждую порцию крови, которой сопровождается наша печаль, наша радость. И потом мне пришла в голову одна мысль: можно очень легко подсчитать хорошие минуты и радости моей жизни, потому что они так легко выделяются во всей пакости и дерьме. Хорошие вещи - это преимущественно негативные понятия: отсутствие боли, когда нет горя, нет беспокойств. Любовь, отсутствие ненависти. Удовлетворение, то есть, смерть лишений. И я сказал себе: к черту все это. Я решил попытаться активно думать снова, поскольку была пара-тройка таких вещей, на которых стоило попробовать свои мысли, например, парадокс - если таковой действительно существовал. Парадокс, казалось, говорил мне: ты выберешься отсюда, ты снова увидишь Дарлу, только для того, чтобы снова ее потерять. И это будет на сей раз окончательно. Мне это не нравилось, но это была правда, чего бы она ни стоила. Пока я продумал эту идею до конца, мне пришло в голову, что и это - очередная порция дерьма. Так мало я знал, чтобы продолжать всерьез это продумывать. Неужели у меня здесь действительно был двойник, будущее "я", которое действительно нашло путь в прошлое? Неужели у моего парадоксального "я" была карта Космострады? Вопросы, вопросы... и еще вопросы: кто сказал Томассо и Ченгу в тот день быть у "Сынка"? Ведь это место отстояло на несколько световых лет от их обычного маршрута. Неужели кто-то все-таки им подсказал? Тайны не прекращались, их было столько, что можно было бы загрузить ими тяжеловоз. Уилкс, ретикулянцы, власти, химера карты Космострады - кто? где? когда? почему? что? И что общего у этих проблем с политикой? То, о чем проговорился Петровски, было самой значительной частью нашей с ним беседы. Разумеется, карта Космострады была бы замечательным трофеем для любого, кому удалось бы ее захватить. Но колониальные власти обладали полномочиями только в земном лабиринте, и только слабая Ассамблея риторически время от времени пыталась противостоять им. Внутри Ассамблеи тоже были оппозиционные и диссидентские элементы, верно, но за ними велась тщательная слежка, они постоянно компрометировались, нейтрализовались, уничтожались и все такое в том же роде, по крайней мере, так гласили дорожные байки. О, конечно, все говорили о том, как придет славный день и колонии достигнут какой-никакой независимости от материнской планеты, но об этом не так много разговаривали, как о том плачевном факте, что колониальные власти уже достигли де-факто определенной независимости и правили колониями так, словно именно они, власти, были колыбелью человечества, а не просто заместителем и наместником земли в земном лабиринте. Колониальные власти были обыкновенной бюрократией, раздутой, озабоченной только поддержанием собственного благополучия, как и Советы, которые ее породили, и они крепко окопались на всех планетах, которые были поближе к родной планетной системе, если ехать Космострадой, и хватка властей постепенно ослаблялась, чем дальше от Космострады находилась планета. Но я очень мало знал обо всех событиях в последнее время, потому что поклялся не слушать новости по радио и видео очень давно. Слава богу, земной лабиринт - очень большой, и пухлые пальцы колониальных властей не могут дотянуться повсюду, не могут они контролировать и Космостраду, у которой есть своя собственная жизнь. Там, разумеется, тоже были свои подводные течения бунта и непокорности, на самых корневых уровнях, но все дело о карте Космострады пахло чем-то гораздо более глубоким и серьезным. Шла какая-то борьба за право обладания этой картой, и она простиралась не только за пределы лабиринта, она шла и в самом лабиринте. Это была охота, и многие скакали с борзыми собаками. Кроме того, можно было бы подумать про Дарлу... Над умывальником было небольшое зеркало. Оно было врезано в стену и отдавало пустотелым звуком, если по нему постучать. Вне всякого сомнения, его сюда поставили не с мыслью о косметических потребностях узника. Я смотрел на слепую сторону наблюдательного окошка, но это меня не беспокоило. Какое мне дело до отражения моего тридцатипятилетнего лица на теле пятидесяти трех лет от роду, которое постепенно проигрывает войну, проигрывает потому, что лекарства от старения оказались не на его стороне. Лицо слегка постарело. Люди говорят, что я постоянно выгляжу мальчишкой, но ребенок, о котором шла речь, был папашей того старого джентльмена, на которого я смотрел сейчас. В уголках глаз - морщинки, черные волосы, пусть и курчавые, стали суше и реже, щеки немного отвисли и расслабились, кожа стала напоминать дубленую шкуру, вся в пятнах, линия подбородка - более определенная, а щетина, двухдневной давности, гораздо менее привлекательной, чем раньше. Опять-таки, подумал я, может быть, все, что мне надо - это принять горячий душ и побриться. Я повернул лицо в профиль. - Хороший профиль, - всегда говорила мне мама, - сильный. Но что это за пухлый кусочек вон тут - начало второго подбородка? Хватит. Я лег на койку. Самокопание - это не мой род невроза, кроме того, я почувствовал, как у меня начинает болеть голова. Я подумал, могу ли я себе позволить такую роскошь, как пожалеть о своей попытке к бегству. Тот мент, в которого я стрелял, вероятно, выживет, если они направили его вовремя в больницу. Но обвинение одновременно в сопротивлении властям и попытке к бегству окажется достаточно трудным, чтобы выкрутиться. Единственное, что я мог сказать в свое оправдание - это что меня задержали незаконно, но у меня было такое ощущение, что меня это ни к чему не приведет. Кроме того, у меня еще было то обвинение, которое они мне уже попробовали предъявить: то, что я сбил человека и уехал с места происшествия, не оказав ему помощи. Совершенно верно, вел не я, но водители отвечают за свои системы автопилотирования... Вот черт, эта головная боль явно торопилась. Я слышал, как из задней части головы, от самого затылка, идет какое-то странное жужжание, и это жужжание оставалось там независимо от того, куда я поворачивал голову. Оно все быстрее становилось все громче и громче. Я сел, чувствуя внезапную тошноту и головокружение. Я постарался свесить голову между колен, но от этого мне стало только хуже. Жужжание становилось оглушительным, словно кто-то пытался прорезать металл вибропилой прямо у меня на шее. Кровь колотилась у меня в голове, и я словно видел ее пульсацию перед глазами. Ну что же, ничего не поделаешь. Сердечный приступ или удар. Лечение от старости имеет свои преимущества, но тело все-таки находит способ воздать вам по заслугам. Я надеялся, что кто-нибудь смотрит через окошко. Вроде как Петровски хотел, чтобы я был жив. Может быть, ему удастся убедить Элмо, что меня стоило бы отвезти в больницу. Я сполз по стене. ...Оставить меня в живых, ведь Петровски фанатичный профессионал, но как я буду жить с каким-нибудь изосердцем... понятия не имею. Ладно, я и так ничего об этом не знаю... они до сих пор не усовершенствовали их, эти ученые. Сердца время от времени впадали в фибрилляцию без всякого предупреждения. Они не знали до сей поры, в чем дело: может быть, какой-нибудь случайный энзим, который не воспроизвелся как следует... Я был совершенно свеж и бодр. Дверь камеры была открыта. Я вскочил на ноги. Кто-то только что был здесь и что-то делал со мной. Что именно? В моем правом плече было жжение, что говорило за то, что мне сюда вкатили шприц чего-то, какого-то лекарства. Следа не осталось, но моя куртка была стянута с левого плеча. У меня все еще не было рубашки. Я не совсем вырубился - состояние было вроде полусна, какому подвергают в космолетах, но оно сперва очень неприятно: что-то вроде тошнотворной нирваны. У меня было абсолютно ясное воспоминание о том, как кто-то наклонился надо мною, пока я сидел тут, а я даже не удостоил его взглядом, словно это было настолько неважно, что можно было не беспокоить собственную персону. Но краем глаза я все-таки увидел какой-то частью своего восприятия очень знакомую личность, знакомое лицо. Очень даже знакомое, но лицо оставалось белым пятном, дырой в когнитивном поле, недостающим звеном. Я попытался заполнить этот пробел, но не мог. Сигнал распознавания был каким-то образом блокирован, застрял в подсознании. Я знал, черт побери. Я знал, кто это, но не мог сказать. Но времени теперь не оставалось. Я вышел из камеры. Возле своего письменного стола сидел вахтенный охранник, но лицо его было в тарелке рагу, глаза открыты и таращились на стену. Очень тихо я взял ключ от всех дверей, помахал им перед кодировочной пластиной и выпустил себя из блока камер. Все в участке вырубились, кроме меня. Коридоры были завалены телами с широко раскрытыми глазами, чиновники валялись у панелей управления. Менты сидели вдоль стен, тупо уставясь на вытащенные пушки, окаменевшие и неподвижные. В одной из комнат принтер был оставлен включенным, и теперь непрерывно плевал рулон копий, рассыпая их прямо на пол. Судя по размерам этой кучи бумаги, все они были без сознания примерно минут тридцать. Я искал контору Петровски, а если не найду, то такие места, где они хранят ценности, изъятые у арестованных, или какие-нибудь улики. Мне нужен был ключ от Сэма. Никто не проявлял пока признаков жизни, но я торопился, пробегая сквозь лабиринт белых антисептических холлов, заглядывая в комнаты и снова удирая. Офис Рейли был пуст, и нигде не было никаких признаков Петровски. Я попробовал еще полдюжины комнат, наткнулся на комнату отдыха для персонала, где два мента были расстелены на столе, который просто тонул в пролитом напитке, нашел коммутатор, архив, набитый картотечными ящиками, библиотеку, но ничего даже отдаленно похожего на ту грозную комнату под ключом, где хранятся улики. Может быть. Петровски как раз просматривал мое имущество, когда их всех вырубили - если бы мне только его найти... Я нашел его в еще одной комнате, где он сидел за столом прямо и неподвижно, глаза его остекленели, он смотрел в одну точку, как рыжеголовый будда, в трансе, фуражка была у него в правой руке, белый носовой платок - в левой, обе руки протянуты через стол, словно он собирался о чем-то просить. Голова его склонилась набок, взгляд был направлен в вечность. А на полу перед письменным столом лежала Дарла. 9 Она лежала лицом вниз, причем голова покоилась на согнутой руке. Я перевернул ее, чтобы невидящие глаза уставились на меня. Она переменила одежду и теперь была в темно-зеленом комбинезоне из эрзац-бархата, а на ногах были сапоги до колен. Она выглядела совершенно иначе. Я поднял ее, чтобы она села, и она как бы ответила на это, начав двигаться, словно под водой, руки и ноги - как мороженое в жаркий день на солнце, но когда я поднял ее на ноги, она не могла идти, не могла выполнить всю последовательность движений, которые надо было выполнять. Я прижал ее к себе, наклонился через стол и впихнул Петровски снова в его кресло. Потом открыл верхний ящик стола и стал искать ключ к Сэму, но нашел только "Вальтер" Дарлы. Я взял его, потом протянул руку во внутренний карман мундира Петровски, чтобы достать его пистолет. Я остановился, подпер плечом Дарлу в живот, потом резко выпрямился, и она повисла у меня на плече, как мешок с картошкой. Ее рюкзак был возле перевернутого стула, и я бросил ее пистолет в рюкзак, а потом подхватил его. Когда я пронес ее по полицейскому участку, я все время думал, сколько времени у меня осталось. У меня было такое ощущение, что все очень скоро начнут приходить в себя. Я не забивал себе голову размышлениями над тем, что могло вызвать такое странное явление, поскольку я мог назвать сразу несколько методов для выполнения такого плана, но меня впечатлили интенсивность и масштаб эффекта. Попозже - если это время для меня вообще наступит - я напишу торжественное благодарственное письмо на красивой бумаге и подумаю, кому его послать. Я добрался до гаража, прошел сквозь маленькую боковую дверцу, думая о том, как странно, что никто не зашел внутрь, удивляясь тому, что же такое могло тут произойти - например, полицейские, которые могли возвращаться с патрулирования, возвращаться с обеда, и все такое прочее. Я приотворил дверь и выглянул на стоянку. Двое крепких, как сталь, констеблей развалились в своей патрульной машине неподалеку, их загипнотизированные пушки целились в никуда. Теперь я действительно находился под глубоким впечатлением от случившегося. Даже более того, когда снаружи я нашел еще одного полицейского, который въезжал на стоянку, когда эффект парализовал всех - или он тоже поддался влиянию парализатора, либо у него была привычка сворачивать свою машину вокруг пожарного крана, когда он ставил ее на стоянку. Это напомнило мне, что нам немедленно нужен был транспорт. Украсть милицейскую машину? Невозможно. Нет времени, чтобы дезактивировать отпечатки пальцев полицейских, которые их водят, или выключить наводящий маяк. Кроме того, они бы прекрасно знали, на какой машине я сбежал, вплоть до серийного номера. Потом на миг я забыл про эту проблему, обалдев от того факта, что пешеходы на противоположной стороне улицы тоже поддались парализующему фактору. Трое лежали и на нашей стороне улицы. Нечего сказать, здорово. Я бросился в боковой проход, параллельно улице позади участка. Дарла вряд ли весила больше шестидесяти килограмм на планете с обычной силой тяжести, но на Голиафе она была обузой. Ее рюкзак - тоже не мелочь. Я нашел проход между двумя домами, положил Дарлу и прислонил ее к стене. Я крепко похлестал ее по щекам несколько раз, аккуратно переходя болевой барьер, потом потряс ее изо всех своих сил. Щеки ее раскраснелись, как зимняя заря, глаза затрепетали, и она вздохнула, но все еще никак не могла прийти в себя и спала на ногах. Ну что же, настало время снова идти. Я подхватил ее на плечо, взвалил на другое рюкзак и стоял там, думая, куда же мне идти. Потом я почувствовал позади себя движение и резко развернулся, чуть не упав. Два рикксианина стояли в проходе, пялясь на нас, а их тощие птичьи ноги упирались в асфальт под странным углом. Их страусиные тела еле выстаивали при почти двойной тяжести по сравнению с той, которая была на их родной планете. Прозрачные вспомогательные дыхательные маски покрывали их лица. Лица не соответствовали птичьим телам, кислые старые физиономии, похожие на морды земных верблюдов, но глаза были гораздо больше, и их было четыре, два над основанием пятачка-носа, а два в основании тонкой длинной шеи. Они очень тщательно следили, куда ставят свои тонкие птичьи ножки. Одеты они были обычным образом, в тесные прилегающие к телу комбинезоны из цветного материала с богатой золотой вышивкой в тех местах, где прорези обрамляли вырезы для нижних глаз. Их огромные костлявые руки - руки, которые когда-то были костяком мембраны крыльев - были очень сложно и аккуратно сложены по бокам. Я прощелкал подходящее приветствие, которое, если не написать, читалось бы так: - Ррикс-ррикс-ррикс-щелк-ррикс. При этом каждая морфема произносится слегка в другой тональности. Если учесть мои лингвистические неспособности, я, вероятно, попросил их передать мне соль. Один, справа, ответил приветствием на приветствие, а второй заговорил на интерсистемном: - Тебе привет, брат по дороге. - И вам тоже, братья по дороге, - сказал я, - большие спасибо, если именно вам я обязан своей свободой. Я повернулся и пошел прочь после того, как решил, что они не собираются ответить мне или переменить выражение своих лиц, чтобы показать мне, они или не они освободили меня. Я не оборачивался, зная, что они следует за мной на приличном расстоянии. Я вышел на улицу, на которую выходил и милицейский участок, только чуть подальше. Это было рискованно, но я автоматически шел прочь от рикксиан, пусть даже они и не делали никаких попыток мне помешать или загородить дорогу. Я стоял на входе в закоулок рядом с магазинчиком "Остановись - Купи". Мимо проходили поселенцы, смотрели на стройную молодую девушку, переброшенную через мое плечо, хмурились и шли дальше. Но я на них и не смотрел. Вот оно. Древний автомобиль, припаркованный возле магазина. Мотор был включен. В нем был ключ! Не электронный сигнал-радар-радио, как ключ от Сэма, а _к_л_ю_ч_, господи помилуй, кусок металла, который подходил к механическому отверстию, к замку. Я подивился интерьеру машины, металлической решетке приборной доски, голубому меху на сиденьях, розовым мохнатым коврам на полу, парочке мохнатых побрякушек, которые висели на зеркальце заднего обзора... и руль-то, руль! Настоящая баранка. Матерь божья, руль, а на нем какая-то блестящая кнопка. Что же это такое? Так, это переключатель скоростей, который торчит из примечательного горба в полу и разделяет нутро машины на две части, старый большой переключатель скоростей, украшенный ручкой с луковицеобразным наконечником, на котором было выгравировано какое-то изображение. Вот оно: R 1 3 | | | +++++++++++++ | | | 2 4 Переключатель скоростей? Рулевое колесо? Окна, которые приходится открывать вручную? И к тому же кажется, что их сделали из стекла. Это была машина, которая не стоила космострады. Погодите минуту. Ну да, вот они, под приборной доской, датчики. Не такое забавное фуфло вроде давления масла или температуры воды, а настоящие приборы, просто спрятанные от глаз: температура плазмы, дельта потока, все, что надо. Это была машинка, которая ездила на плазменном топливе. Разумеется, внешний вид был просто имитацией, а не настоящим древним автомобилем. Но все-таки: где она включается? А это что такое? Батюшки, сцепление! Как раз как в книжках. Не может такого быть, но я не видел никакого другого способа воздействовать на эту штуку. Давайте-ка попробуем... если я правильно помню... выжать педаль сцепления - выпустить сцепление, - и оно должно быть в нейтральном положении. Где ты, буква "н"? Нет буквы. Ладно, хорошо, линия, которая соединяет две вертикальные на ручке. Нейтральное положение. Так, перевести туда. Теперь повернуть на 1. Первая скорость. Правильно... теперь... Машина рванулась вперед, и я почувствовал, как мотор заглох. Я снова прижал педаль к полу, и машина остановилась, но что-то словно напрягалось, чтобы удержать ее на месте. А это что, ручка у меня рядом? Ах, механический тормоз. Я правильно догадался. Ну конечно. Я порылся в нем до тех пор, пока ручка не отскочила назад, в дырку, где ей и положено быть, под приборной панелью. Машина медленно покатилась вперед, разгоняясь на легком наклоне улицы. Я наконец поставил машину на скорость, и мы начали двигаться. Дарла лежала на сиденье рядом со мной, лицом вверх, проявляя некоторые знаки того, что просыпается. Она слабо стонала и мотала головой из стороны в сторону. Когда мы отъезжали прочь, молодой человек со странной прической выскочил из магазинчика с воплем: - Эй! Что вы, черт возьми... Эй!!! Вернитесь!!!!! Вернитесь!!! Я нажал педаль газа, и машина рванулась вперед с пугающей скоростью, а звук мотора поднялся до высокого визга. - Ах вы, вшивые ублюдки! - вопил парень, пока мы, ревя, удалялись по улице прочь. Вшивые? Я многие годы не слышал такого выражения. Оно было явно американским и архаичным. Мотор, протестуя, завыл, требуя от меня сменить скорость. Я отпустил сцепление, и мотор бешено заработал вхолостую, пока я не сообразил, что хорошо бы убрать ногу с газа. Я боролся с переключателем скоростей, пока не нашел то углубление, куда должен соскальзывать переключатель, и потом осторожно отпустил педаль. Машина слегка встряхнулась и полетела вперед на второй скорости. Владелец перестал бежать за нами следом и стоял, уперся руки в боки, посередине улицы. Я помахал ему рукой. Машина обладала поразительной силой. Самое примечательное было то, что нутро машины было переделано, чтобы она могла работать так, как если бы действительно была колымагой с мотором внутреннего сгорания и механической трансмиссией. Я повернул за угол влево. - Джейк! - это Дарла пришла в себя. Она уселась, опершись одной рукой о приборную доску, а другой на сиденье. Она смотрела то на меня, то на машину, и лицо ее выражало изумление. Наконец она ахнула. - Джейк, что произошло? - Доброе утро. Понятия не имею, но мы выбрались из одного безобразия и попали в другое. - А где ты?.. - до нее дошло то, на какой странной машине мы едем. - Что это за штуковина? - Это чье-то представление об истории на колесах. Я украл ее, если хочешь знать. Но сперва скажи мне, почему ты не превратилась в хорошо прожаренный бифштекс с корочкой там, на ранчо. - А? - она нахмурила лицо, протерла кулаками глаза и откинулась обратно на сиденье. - Извини, я все еще чувствую себя немножко странно. Как я что?.. Ах, да. Она резко повернулась ко мне. - А они тебе не сказали? Ты хочешь мне сказать, что все это время ты думал, что я умерла? - Я думал, что ты - кусок горелого мяса. - О, Джейк. Извини, пожалуйста. - Неважно. Так ты мне лучше скажи, как у тебя все это получилось. Молния попала прямо в цель, - я неодобрительно цокнул языком. - Довольно глупо стрелять в упор в милицейский флиттер, тебе не кажется, дурочка? Она смущенно усмехнулась. - Глупая, но гордая, мне кажется. Выражение ее лица переменилось. - Черт побери, Джейк, я не хотела, чтобы они тебя забрали. Я стреляла в панель управления, думала, что они на миг потеряют контроль над флиттером, чтобы ты мог убежать из полосы света. Я свернул на боковую улочку, убравшись с главной аллеи. Шины завизжали. Они не трещали, как роллеры, они вопили, как щенок, которому отдавили лапу. - Это не сыграло бы никакой роли. С их приборами ночного видения для них всюду был ясный день. Поисковые прожекторы были включены для нас, чтобы произвести впечатление. Человеческая жертва инстинктивно думает, что темнота ее прячет. - Я об этом и не подумала, - она прикусила губу и задумалась, потом пожала плечами. - Как бы там ни было, - продолжала она, - у их флиттера была дополнительная броня, поэтому глупо спорить по теоретическим вопросам. Я выстрелила, потом немедленно бросилась на землю и покатилась по ней. Даже при такой уловке я едва избежала поражения. Она оттянула широкий воротник комбинезона, чтобы показать мне мягкое обнаженное плечо, обожженное красными горящими следами. - Мне уже помазали их чем-то. Да и не такие они страшные. Второй степени. - И все же, - сказал я, - это было глупо, но я тебя за это люблю. Я наклонился вбок и поцеловал ее плечо. Она улыбнулась и обняла меня. - Джейк, дорогой, я так рада! - Фу-у-у! Я же должен вести эту штуковину. - Она тем не менее не обратила на мои слова никакого внимания, просто накрыла мой рот своим и закрыла от меня всякую видимость на дороге. Руки мои были прижаты к телу ее объятиями, и мы вильнули вправо к тяжеловозу, который как раз разгружал каркас надувного дюропенного домика на пустынном участке. - Эй! - проорал я, когда мой рот наконец был свободен, схватился за блестящую кнопку на рулевом колесе и передвинул ее вправо. Женщина, которая разгружала тяжеловоз, отскочила с дороги, потом выругала нас очень старательно на, как мне показалось, нидерландском языке. - Ух ты! Извини! - Дарла слезла с меня. Она снова привела себя в порядок - это превратилось почти в ритуал. Потом она посмотрела на меня. - Куда мы едем? - спросила она. - Если бы я знал, где Сэм, я наверняка быстро убрался бы из города. У меня такое ощущение, что эта штука могла бы перегнать любую машину милиции, даже перехватчик. Но... - О господи, я совсем забыла, - перебила она меня и, сунув руку в правый боковой карман, протянула мне ключ от Сэма. - Петровски пытался убедить меня вызвать Сэма, выманить его из укрытия, чтобы они смогли обездвижить его и обыскать. Из-за карты, как мне кажется. Я сумела сунуть ключ в карман, прежде чем вырубилась. Я схватил черную продолговатую коробочку и нажал кнопку вызова. - Джейк! Господи Иисусе, где ты?! - Разъезжаю по Максвеллвиллю, ищу тебя. А ты где, черт побери? - Да в кустах неподалеку от Космострады на Семь Солнц и портала на эту планету. Ищу это проклятое ранчо, или Джона, или Дарлу, или любого, кто сможет... (треск)... да что, черт побери, происходит? - Все в городе. Можешь назвать мне свое местоположение более точно? - Не совсем. Вокруг Голиафа нет навигационного сателлита. Но я примерно в двадцати кликах к се