-быть в курсе интересов общества. Мы--управляющие тысячелетним Знанием. Мортимер: Но вы образуете замкнутую группу в государстве, группу с особыми правами и привилегиями. Кто у вас становится ученым? Ван Стейн: Здесь действительно есть известная проблема. Раньше просто выбирали людей с чрезвычайно высокой квотой умственного развития и готовили для науки. Сегодня мы можем каждого превратить в гения... Мортимер: Почему же вы не делаете этого? Ван Стейн: Мир, состоящий из одних гениев, был бы обречен на гибель. Гениальность рядовое существо может переносить лишь в крайне разбавленной дозе. И все же-- мы повышаем умственные способности у некоторых; с помощью учебных программ, внушения и тому подобного мы ведем их к пику интеллектуальной эффективности. Для этого мы можем выбрать в буквальном смысле любого. Мортимер: И вы сами определяете, кто имеет право вкусить счастья? Ван Стейн: Думаете, мы действительно счастливее других? ОМНИВАК рассчитал и это: мы к ним не относимся. Мортимер: Это все, что я хотел у вас узнать. Благодарю вас. 17 ...Прошел год. Они все еще находились в зоне обстрела из лазерных пушек, но теперь опасное для жизни облучение им уже не грозило. Корабль двигался со скоростью, какой еще никому до сих пор достичь не удавалось, всего несколько миллионных долей секунды отделяли их от рубежа световой скорости. Гамма-излучение казалось сейчас безобидным светом. Мельчайшие частицы, отражая его, искрились, как снежинки. Лучевые импульсы двигались едва ли быстрее, чем они,--словно их постоянные попутчики, мощные световые столбы двигались рядом с кораблем, порой они удалялись от него, но иногда подходили совсем близко. Теперь уже не требовалось выполнять маневры расхождения, чтобы уйти от этого света, корабль двигался строго по прямой. Доктор Цик счел необходимым обследовать всех, кто находился на борту. Они сбросили ускорение на одно g, и врач, который сам автоматически тут же пришел в нормальное состояние, сделав инъекции, стал следить за тем, как проходит у остальных критическая фаза возвращения к жизни. ...На первой же личной встрече предстояло обсудить дальнейшие шаги. Гвидо пригласил на пост управления ван Стейна. Были вызваны также главный инженер Оль-сон--от имени мятежников и Деррек -- от группы ученых. Мортимер пришел без приглашения. На экранах они увидели окружающее их корабль пространство. Оно выглядело странно. Все поле зрения было разделено на сферические зоны, расположенные вокруг корабля -- они напоминали кованые обручи, стягивающие бочку. Ось симметрии всех этих сферических зон совпадала с направлением движения корабля. Сферы эти были ярко окрашены во все цвета радуги. Если приглядеться, то можно было заметить, что кольца эти распадались на яркие, светящиеся точки--то были звезды. Даже на экранах это было величественное зрелище. -- Вот он, небесный свод,--сказал ван Стейн.-- Мы первые из людей видим его.--Заметив, что Гвидо покачал головой, он добавил: -- Это результат эффекта Допплера и замедления хода времени, в принципе то же самое, что и превращение гамма-лучей в свет. Инженер пристально посмотрел на экраны и потер рукой лоб. -- Что-нибудь не так?--спросил Гвидо. Инженер, не отвечая, переходил от одного экрана к другому, потом, повернув храповик на коммутационном пульте, изменил контраст и яркость. Ван Стейн подошел и стал рядом. -- Вы заметили что-то необычное? Эти краски? На самом деле свет, который мы видим, стянут до узкой зоны вокруг конечной звезды-цели, тогда как остальное пространство остается совершенно темным. Но у нас есть преобразователь изображения. То, что мы видим,-- всего лишь радиоизлучение, которое трансформируется в видимое. -- Это-то понятно,-- произнес инженер.-- Но, кроме этого, вам ничто не бросается в глаза?--Он выждал несколько секунд и продолжал: -- Странно, что мы видим так много... Несмотря на наличие преобразователя изображений, мы должны были бы улавливать лишь излучение тех звезд, которые находятся под острым углом к направлению нашего движения. Вам ведь ничего не стоит все вычислить! Ван Стейн зажмурил глаза и некоторое время стоял не двигаясь. -- Проклятье! -- пробормотал он.-- Кажется, вы правы. Это необъяснимо. Я хотел бы посоветоваться с моим физиком и с астронавигатором. Вы не против?--Ольсон отрицательно покачал головой, и ученый подошел к переговорному устройству.-- Доктор Дранат, прошу вас зайти на пост управления.-- Он еще дважды повторил эту фразу, после чего появился темнокожий физик, судя по внешности, предки его были выходцами из Индии. Ван Стейн указал ему на замеченное несоответствие, доктор Дранат тут же сел за пульт и принялся следить за навигационными приборами. Гвидо оторвал взгляд от звездной радуги. -- Господа, у нас есть более серьезные проблемы, чем разгадывание физических курьезов. Прежде всего надо решить вопрос, нужно ли нам делать поворот и лететь к Земле. -- Обстрел гамма-лучами нам уже не страшен,-- пояснил Ольсон.-- На этих частотах они уже не могут причинить нам вреда, они рассеяны настолько, что их интенсивность снизилась до безопасных величин. -- Но если мы замедлим ход, не станет ли излучение снова сильнее? -- Теоретически да. Но, может, они уже не стреляют по кораблю? -- Да мы же сами видим это! -- воскликнул Гвидо, указывая на слегка искривленный световой цилиндр, который, казалось, завис возле корабля. -- Это ни о чем не говорит,-- заметил профессор.-- Лучи идут из прошлого. На Земле прошли уже столетия. За это время мы уже давно перестали интересовать всех противников. -- Вы уверены? -- спросил Гвидо. Ван Стейн пожал плечами: -- А в чем можно быть уверенным! -- Может, нам удастся перехватить радиопередачу новостей?--сказал Мортимер. -- Ее мы тоже давно обогнали,-- возразил ван Стейн. -- И все же, может быть, нам удастся что-нибудь выведать об их планах, ну хотя бы как долго они собираются продолжать обстрел. Мы еще в состоянии принимать радиопрограммы с Земли? -- Не думаю, чтобы радиоволны здесь уже рассеялись до единичных квантов,-- отвечал инженер.-- В таком случае мы сможем их принимать. Правда, это очень трудное дело. Чтобы обеспечить одну минуту передачи, нам пришлось бы вести прием в течение полмиллиона минут. Речь доходила бы до нас в сверхинфразвуковом диапазоне. Нам пришлось бы накапливать колебания и тут же ускоренно передавать их в запоминающее устройство. -- Грустная перспектива,-- вздохнул Гвидо.-- И все же стоит попробовать. А теперь вернемся к нашей проблеме: поворачиваем или нет? -- Можно рискнуть, не откладывая,-- ответил ван Стейн. -- Хотя нет никакой уверенности, что Земля вообще еще существует,--бросил Деррек. -- А если даже она и существует, она могла за это время неузнаваемо измениться,-- заметил Мортимер. -- Необязательно,--сказал ван Стейн.-- Наша социальная система была весьма стабильной. И нет оснований сомневаться, что она просуществует еще несколько столетий, если не тысячелетий. -- И все же это не было бы возвращением в полном смысле слова,--сказал Гвидо.-- Мы уже не встретим на Земле ни одного человека из тех, кого прежде знали. -- Но это все же возвращение к Земле,-- возразил ван Стейн.-- А это уже немало. Мы сможем снова возобновить наши исследования и продолжать двигаться по пути технического прогресса. К тому же мы вернемся туда не с пустыми руками. Мне и моим коллегам удалось сделать кое-какие наблюдения, которые представляют определенную ценность. А если добавить к этому еще и записи автоматов... -- Для нас это не имеет такого значения, как для вас,--сказал Мортимер.-- Нас не волнует то, что происходит на Земле. Кто знает, существует ли еще там либеральная партия! Гвидо взглянул ему в лицо. -- Мы организуем новую,-- прошептал он. -- Стоит ли сейчас спорить?--перебил их ван Стейн.-- Вспомните о нашем соглашении! Вы дали нам слово. -- Мы могли бы основать новую партию,--повторил Гвидо, на сей раз громко и торжествующе, обращаясь ко всем.-- Если хотите знать мое мнение, то я за возвращение к Земле! Как только он произнес эти слова вслух, у всех словно гора с плеч свалилась, кто-то с облегчением рассмеялся, остальные заговорили наперебой. Однако физик по-прежнему не отрывал взгляда от приборов, наконец. Услыхав за спиной шум, он обернулся и попросил: -- Подождите! Кое-что еще может нам помешать! Заинтригованные, все окружили его и тоже стали внимательно следить за стрелками приборов, язык которых они не так хорошо понимали, как он. Судьба их сейчас была в руках этого человека. -- Что ты подразумеваешь под словом "помешать"?-- спросил ван Стейн. Доктор Дранат отодвинулся вместе со стулом в сторону, чтобы остальные могли видеть небесную карту. На матовом стекле возникла четкая проекция расположения звезд, зафиксированная в накопителе центрального компьютера, точно рассчитываемая с переводным коэффициентом, чтобы учитывалось изменение их местоположения. -- Перед вами звездная карта, составленная в соответствии с расчетами, там, на экранах, вы видите их настоящие позиции. Вам ничто не бросается в глаза? Они не совпадают,-- констатировал Мортимер. -- Находящиеся вблизи от траектории нашего движения звездные системы сместились.-- Ван Стейн подошел к скоростному вычислителю и снял несколько цифр.-- Сместились на шестьдесят... шестьдесят пять градусов... Или чуть больше. -- И какой же вывод отсюда следует?--спросил Гвидо, недоверчиво следивший за ученым. -- Пока ничего не могу сказать...-- пробормотал физик.-- ...в крайнем случае... но тогда надо было бы... Впрочем, посмотрим... Он совместил две масштабные линейки, настроил автоматические часы. И вдруг крикнул: -- Какое ускорение у нас сейчас? -- Одно g,-- быстро ответил инженер. -- Двенадцать g! -- ответил доктор Дранат, вскочивший с места.-- Двенадцать g, и оно еще будет нарастать. -- Но почему мы ничего не ощущаем?--воскликнул побледневший Мортимер, словно заразившись волнением остальных.-- Мы падаем--чем же еще это можно объяснить?-- заволновался он. Деррек кинулся к таблицам. -- Под нами должно быть огромное скопление массы! Ван Стейн, напряженно всматривавшийся в экран, резко повернул ручки настройки -- черная дыра впереди по траектории движения становилась все больше, но распознать, что находится там, внутри, было невозможно. -- Мы влетаем в жесточайшее гамма-излучение,-- крикнул инженер,-- преобразователь изображений вышел из строя! Мортимер схватился за лацкан пиджака ван Стейна. -- Что еще можно сделать? -- Обратное ускорение! -- воскликнул ван Стейн. -В этом единственное наше спасение! Гвидо подошел к микрофону. -- Тревога! Всем лечь на койки. Через две минуты начинаем ускорение. Повторяю... Спустя пять минут все они лежали в защитных углублениях своих постелей, замершие, надежно укрытые, тесно связанные друг с другом коммуникационной системой и единым страхом перед неизвестностью. Ракета повернулась -- кормой к цели. Ван Стейн мысленным импульсом снял торможение, и сила тяги мгновенно выросла до установленной величины. Треск прошел по кораблю, волны скоростного напора побежали от кормы к носовой части, обшивка корабля цвета слоновой кости пучилась, одни предметы силой тяжести придавило к полу, другие рассыпались, подобно сооружениям из спичек. Стрелки приближались к красным отметкам, зазвучали предупредительные сигналы, только они регистрировали сейчас процессы в мозгу спящих--серии волн, смодулированные по образцам, означавшим наивысшую нагрузку. Крик ужаса пронесся по кораблю: -- Тяги не хватает -- мы падаем! Ускорение всего сорок восемь g! -- Отключить первый предохранитель! Увеличить поток энергии! Повисла зловещая тишина, затем снова раздался отчаянный крик: -- Слишком мало! Восемьдесят g! Мы падаем! -- Второй предохранитель отключить! Уровень потока энергии поднять до отметки безопасности! Прошло еще несколько минут, и крик отчаянья уничтожил последнюю надежду: -- Мы опрокидываемся! Наша тяга уже не действует! В любой момент мы можем столкнуться. Сто сорок g! -- Дальнейшее ускорение опасно для жизни! -- Надо попытаться! -- Поток энергии на максимальный уровень! Коэффициент аннигиляции--сто! Поток ионов разбивался о силовые поля автоматической навигации, пробивал стены из электрических и магнитных сил. Ракета выбрасывала сноп темно-пурпурных лучей. Металлический каркас накалился. Стенки корабля вибрировали, точно кожа барабана, в лабораториях с глухим звоном взрывались стеклянные сосуды. Но все это было ничто в сравнении с той мощью, которая считается самой незначительной среди элементарных сил,-- с гравитацией. Выброшенные против направления падения заряды сгорали безрезультатно. Сила тяжести увлекала их. Они падали, так же как и корабль,-- неудержимо и тяжело. Ужас объял людей, следивших из своих убежищ за этой игрой противоборствующих сил. Истерический крик оглушил беспомощных землян: -- На помощь, мы становимся бесплотными, мы превращаемся в излучение! Неожиданно стрелки прыгнули к нулям. Рев оборвался. Стало невыносимо тихо. И тогда начался флаттер-- корабль трясло, он раскачивался, точно на качелях... Время от времени он возвращался в прежнее положение... но амплитуда раскачиваний быстро увеличивалась... он поворачивался... наконец совсем перевернулся, один раз, второй, все быстрее и быстрее... его вертело, как лист на ветру. Световые риски индикатора ориентации бешено плясали, ртутный столбик измерителя гравитации подскакивал, стрелки ускорения качались между минусом и плюсом, подходя все ближе к красной черте. И тут заблокировало несколько приборов наблюдения-- разделенное на восемь зон поле обзора поблекло, шумы исчезли, только несколько второстепенных систем индикаторов оставались еще невредимыми, и вдруг разом все кончилось: рухнула коммуникационная система. Теперь они были отрезаны друг от друга, стали одинокими, как никогда прежде. Неожиданно они были выброшены в смертельную пустоту абсолютного одиночества; ни малейшего проблеска не пробивалось снаружи, ни малейшего звука -- ни голоса, ни дыхания, которое выдало бы чье-то присутствие, свидетельствовало о том, что что-то живое еще оставалось снаружи. Они не знали, что с ними произошло, разметет ли их в разные стороны в следующую же секунду или у них еще есть время, чтобы проклясть свою судьбу. Неизвестность была хуже всего, она доводила до безумия, ибо казалось, что все это будет длиться вечность. Перистая спираль распускалась веером, превращаясь в окаймленную рубиново-красной и иссиня-черной каймой звезду, чьи лучи смыкались с сетью. Сеть словно полоскалась на ветру, волнилась, надувалась, касалась испещренной прожилками сферы. Звуки переплетались, сливаясь в один синусоидальный тон, снова расходились, между опорными точками пульсировал восьмиголосный ряд. На фоне белого шума плясали звуковые акценты, они сгущались до колкого треска искр... Мортимер погружался в эту игру, точно в теплую ванну. Это вызывало у него целую гамму ощущений, волнующих и приятных, грустных и радостных. Где-то в глубине его существа звучали струны, и ему чудилось, будто какой-то мост перекинулся между двумя взаимосвязанными вещами, но он не знал, что это были за вещи, да и не желал знать этого. Слева от него сидела Майда, справа Люсин; даже не глядя на них, он ощущал их присутствие как последний штрих в совершенствовании своего бытия. И тут он услышал зов. Только он один услыхал его, только к нему одному он был обращен. Чья-то холодная рука сжала сердце. Краски и образы на сцене таяли у него перед глазами, звуки стали постепенно затихать... Мортимер был уже не в силах сосредоточиться. Но как раз в тот момент, когда он намеревался встать, поднялась Майда, и Люсин это ничуть не удивило. Они ничего не подозревали о зове, он был беззвучным, однако почувствовали растерянность и даже смятение Мортимера и сами прервали игру -- освещение в комнате разлилось потоком, стало рассеянным, сцена стала всего лишь черным полукругом, воздух наполнился шуршанием кондиционера. Уже поздно,-- сказал Мортимер.-- Очень поздно. -- Снаружи, наверное, уже темно,-- заметила Майда. На террасе танцуют,-- заметила Люсин. Они медленно подошли к лифту, спустились вниз. Вестибюль был слабо освещен. Люсин села на большие качели "Голливуд", с которых открывался вид на сады и на простирающиеся за ними зубчато-рваные холмы. Поверхность их была черной, и над ними откуда-то исходило мерцание под зеленовато-серым небом. С террасы доносилась мелодия старого блюза. По матовой стеклянной стене скользили бесплотные тени двух танцующих пар. "Уже поздно",-- подумал Мортимер. Но он не спешил. Вместе с Майдой он пошел к качелям, и они тоже уселись на них. Мортимер успокаивал себя: еще несколько секунд! -- Всего несколько секунд,-- произнес он вслух.-- Всего несколько мгновений, несколько вдохов. Это очень мало -- и в то же время много. -- Что вы затеваете?--спросила Люсин. Взгляд Мортимера задержался на черной глыбе скалы. "Что там, за ней?" -- спросил он себя. А вслух сказал: -- Самый свежий воздух по вечерам. Целый день я жду этих нескольких живительных глотков; с тех пор как мы находимся здесь, я вечером всегда выхожу на воздух. Снаружи так неописуемо тихо. Так прекрасно. -- Снаружи сумрачно,-- сказала Люсин.-- Вы не боитесь сумерек? -- Сумерек? Нет. Майда коснулась его руки. Я иду с вами. Внезапно Мортимер спрыгнул с качелей. Он снова видел перед собой темные ворота. -- Нет! -- сказал он испуганно. Затем подошел к Майде и долго всматривался в ее лицо.-- Вы не пойдете со мной. Оставайтесь здесь, пока можете! Прощайте! Он попятился назад, к воротам. Потом резко повернулся и заспешил вниз по ступенькам. 18 Их пробуждение было подобно чуду. Они чувствовали покалывание в мышцах, гудение в ушах, как от перемодулированного микрофона. Веки их затрепетали, когда вспыхнуло красное свечение, потом они увидели что-то неясное и хаотичное, вызывавшее какие-то смутные воспоминания, но постепенно они обретали четкость. Первое, что узнал Мортимер, это резкие черты лица врача и его глаза -- глаза человека! -- он внезапно понял это. Затем его ощущения сконцентрировались в единое целое, и тут вспыхнуло сознание. Сложные неясные образы, мелькавшие перед ним, вдруг померкли и вновь ожило прошлое. Последнее--да, последнее, что он помнил,-- было отчаяние. Корабль бешено раскачивался, затем устремился в неизвестность.... Чудовищное ускорение... Отчаянные попытки... Деформация в небесном пространстве! Да, теперь все, что происходило, было логичным продолжением их полета. То, что было между этим,-- бессмысленный кошмар. Спустя несколько часов они снова собрались у пульта управления: Гвидо, главный инженер Ольсон, ван Стейн и Деррек, а также Мортимер, с присутствием которого все молча мирились. Позднее появился физик, доктор Дра-нат. Это был единственный человек на корабле, у которого они могли получить хоть какие-то разъяснения. Все взгляды с ожиданием устремились к нему. -- Я должен пояснить, почему мы все еще живы,-- сказал доктор Дранат.-- В принципе для меня это столь же необъяснимое явление, как и для вас. Но я хочу попытаться дать хоть какое-то толкование происшедшему. Прежде всего: установлено, что сработала третья предохранительная система, как известно, она не поддается выключению через мыслительную сеть, и в этом, как оказалось, наше спасение. Это помешало нам превратиться в раскаленный воздух. Двигатель был отключен, мезонная реакция остановилась. С этого момента уже не было никакой надежды затормозить наше падение. -- Что же произошло? Ракета разломилась? Мы мертвы? Физик улыбался. -- Мы все сделали поспешные выводы. О разломе не было и речи. Правда, нас могло бы поймать чудовищно тяжелое небесное тело, возможно, из нуклоновой материи, но даже и в этом случае мало вероятно, чтобы мы налетели на него. Намного вероятнее захват--и тогда мы стали бы в качестве спутника блуждать вокруг этого великана. -- Но что же все-таки в действительности случилось?--спросил Деррек с таким растерянным видом, что доктор Дранат поспешил положить ему руку на плечо. -- Во всяком случае, мы еще живы! Насколько я могу судить в настоящий момент, ни одно из небесных тел не было причиной нашего адского спуска "на лифте"--всему виной отклонение от равномерного распределения массы в космосе. Вокруг региона, который, к счастью, мы уже оставили позади, -- я имею в виду гигантскую, включающую миллионы звездных туманностей зону -- звезды распределились плотнее, чем в других областях. Так возникает нерегулярность в континууме непрерывности "пространство-время". Проще сказать, пространство было там искривлено сильнее, оно как бы стянулось. Это своего рода сужение или порог-- гравитационная линза, как мы назовем это явление. Гвидо нетерпеливо перебил его: -- Не все ли равно? -- Не совсем, -- отвечал физик.-- По крайней мере благодаря этому обстоятельству мы остались невредимы. В известной степени мы как бы провалились сквозь донышко чаши, с одной стороны -- внутрь, с другой -- наружу. -- Почему же мы не остались лежать в самой нижней точке?--спросил Мортимер. -- Мы прошли словно пуля, пробившая самую нижнюю точку чаши, которая тоже не остается внизу, а снова взбирается вверх. Энергия нашего движения не исчезает. Мы вначале разогнались, а потом затормозили движение. Потери при трении благодаря нашей собственной скорости с лихвой компенсированы. -- Где мы сейчас находимся?--спросил Гвидо. Доктор Дранат пожал плечами. -- Определенно могу сказать только одно: по другую сторону сингулярности в пространстве. Это неслыханное открытие. Только представьте: Вселенная не сфера, а нечто вроде двойного конуса! Эйнштейн перевернулся бы в могиле. Радиус кривизны, пропорциональный массе... Гвидо нетерпеливо постучал по столу. -- Извините, но научные сенсации нас не интересуют! Скажите лучше, как нам вернуться на Землю! Физик с удивлением взглянул на него. -- Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Мы находимся в незнакомой части Вселенной. Из-за бортовой качки мы потеряли направление. Вследствие статистического собственного движения окрестных звездных систем мы не имеем никакой отправной точки для определения направления нашего курса. Система регистрации вышла из строя -- наш путь неизвестен. Взгляните на экран! Вы узнаете хоть одну звездную систему? Экран снова переключили на цветное воспроизведение, и преобразователь изображений трансформировал все виды излучений в видимый свет. Казалось, доктору Дранату доставляет наслаждение их растерянность -- он сделал долгую паузу и продолжал: Естественно, вы не узнаете ни одну из них, так как среди них ни одной нам известной. Все они незнакомы нам. Насколько я понимаю, хотя звездные разряды распределены точно так же, как в нашем старом пространстве, у нас отсутствует какая-либо ориентация. -- Это значит...-- Гвидо не рискнул произнести роковые слова, но доктор Дранат, не дрогнув, сделал это: -- ...Это значит, что мы не можем вернуться на Землю. Ни сегодня, ни завтра. Никогда. ...На сей раз они собрались все вместе, революционеры и ученые. Первым взял слово Гвидо. -- Друзья мои! Мы оказались в положении, которое никто из нас не мог предвидеть и которое столь фантастично, что в него невозможно было бы поверить, если б доказательства не были у всех перед глазами. Ни для кого теперь не тайна: мы очутились в одной из частей Вселенной, откуда нет возврата. Не хочу больше говорить об этом, но вы, конечно, можете задать любые вопросы, интересующие вас. В конце нашей встречи доктор Дранат к вашим услугам. Мы остались живы, потому что сработала предохранительная система, потому что действуют антигравитационные сети и еще потому, что доктор Цик, все еще владевший собственным разумом, собрал всю свою волю и отдал приказ о пробуждении, а затем стал наблюдать за процессом пробуждения всех остальных. Как мы установили, большая часть чувствительных электронных систем вышла из строя; однако их можно снова привести в порядок. Силовая установка почти не пострадала. Понадобится около недели для того, чтобы произвести генеральную переборку двигателя. Насколько нам известно, корабль снова может войти в строй. Один из мужчин крикнул: -- А куда мы направимся? -- Это мы как раз сейчас и обсудим,--ответил Гвидо.-- Для этого я и собрал всех, кто находится на борту. После того, что нам всем пришлось здесь пережить, стерлись различия в целях и интересах. Мы по-прежнему верны идеалу свободы, но отныне мы должны бороться за него здесь; в рамках нашего небольшого сообщества каждый будет пользоваться абсолютной свободой. Наши исследователи, обладающие массой знаний, будут продолжать свою работу здесь и приумножать эти знания. Ведь задача, которую они выполняли по поручению земного правительства, утратила смысл, так же, как и наша освободительная борьба. Главное сейчас -- преодолеть трудности, которые выпали на всех нас в одинаковой степени. Ученые тоже должны употребить все свои способности на пользу нашему общему делу. Я предлагаю отныне похоронить наши разногласия и работать сообща. Его выступление не вызвало никаких споров -- сейчас нужно было и в самом деле решать более неотложные задачи. -- С этого момента руководство будет осуществляться двумя представителями--по одному от каждой стороны. Я за то, чтобы мы выбрали их открытым голосованием. Голосование прошло при всеобщем одобрении. Гвидо и ван Стейн были выбраны руководителями команды. Отныне в течение двух лет судьбы людей будут находиться в их руках. -- А теперь ван Стейн расскажет о наших дальнейших планах, -- объявил Гвидо. -- Прежде всего необходимо привести корабль в порядок,-- начал ван Стейн, -- тогда перед нами откроются все возможности. Никогда еще люди не были так свободны от каких-либо обязательств, как мы с вами сейчас. Если и существует абсолютная свобода, то именно теперь мы ее и получим! Так как у нас ни перед кем нет никаких обязательств, мы можем мчаться через всю Вселенную, бездельничая до конца дней своих. Мы можем путешествовать от одной звезды к другой, видеть то, чего еще никто не видел, пережить небывалые приключения, получать новые впечатления--и так продолжать эту экспедицию без цели и без конца.--Он окинул взглядом слушателей и уловил на лицах нечто вроде согласия.-- Есть и другие возможности полнейшей свободы, -- продолжал он,-- и если кто-то захочет предложить что-то иное, давайте подискутируем. Но, насколько мне известен человек как биологическое существо, мне не верится, что он сможет долго жить в условиях такой свободы. Поэтому я предлагаю другое, хотя это и менее удобно, неопределеннее в смысле результата и вовсе не занимательно. Правда, тут нам придется пожертвовать своей свободой: мы можем попытаться отыскать планету, где климатические условия похожи на земные. Среди нас достаточно молодых и здоровых мужчин и женщин, в нашем распоряжении не самая плохая техника. Мы могли бы поселиться на планете, похожей на Землю, создать коммуну, основать новый человеческий род... Его слова заглушил шквал аплодисментов -- ученые и революционеры с одинаковым воодушевлением одобряли его предложение. Ван Стейн успокаивающе помахал рукой. -- Надеюсь, вы не питаете на этот счет никаких иллюзий-- ведь нам будет очень нелегко. Конечно, мы располагаем определенными знаниями и источниками энергии на нашем корабле, и все же во многом придется начинать все сначала. Снова по рядам прокатился гул одобрения: -- Ничего страшного. -- Возьмемся за дело... Когда голоса наконец затихли, Гвидо задал решающий вопрос: -- Какие у нас шансы отыскать планету, где были бы сносные условия обитания? Ван Стейн рассмеялся -- и лицо его словно помолодело. -- Шанс из лучших. Насколько нам удалось установить, этот сектор космического пространства не отличается от нашего. Есть множество планет, и существенная их часть имеет сходную массу, сходное удаление от солнца, благоприятный состав воздуха и достаточное количество воды. Доктор Дранат уже ознакомился с одним из таких благоприятных вариантов. Об этом он сейчас скажет сам. Прошу вас, доктор Дранат. Хрупкий ученый казался им всем сейчас богом, ибо одному ему были известны пути, ведущие в рай. -- Поначалу ситуация выглядела не такой уж благоприятной, как ее описал ван Стейн, ибо в регионе, куда мы попали в результате постепенного замедления скорости, нет ни одной звездной туманности. Есть лишь немногочисленные, в большинстве своем черные погасшие солнца. Правда, я обнаружил в стороне от нашей траектории полета вполне досягаемую изолированную солнечную систему, в которую входят две планеты, и первая полностью соответствует нашей Земле... Дальше говорить он не смог -- его прервал шквал аплодисментов и громкие крики. Да он, собственно, все уже сказал. Сейчас всех их -- будь то бывший борец за свободу или ученый -- объединяла общая цель: они желали как можно скорее попасть на эту новую планету, на эту вновь подаренную судьбой Землю. 19 Покончив с ремонтом корабля, они снова заняли свои места на антигравитационных койках, но на этот раз настроение у всех было совсем иным. Казалось, каждый втайне сомневался: стоит ли возвращаться на Землю, постаревшую на тысячелетия, возможно перенаселенную планету, а возможно и превратившуюся в радиоактивную пустыню, разрушенную бомбами, с которыми недоверчивые властители не решились расстаться, пока однажды не погибли от них сами. Во всяком случае, наверняка ничего не осталось от того зеленого рая, который запечатлелся в их памяти, а значит, не сохранилось ничего, что вызывало бы у них тоску по дому. Другое дело -- не тронутое цивилизацией небесное тело, надвигавшееся все ближе в перекрестье визира! Оно, казалось, полностью соответствовало тем представлениям и желаниям, которые глубоко гнездились в душе каждого. Сейчас они снова выходили на первый план, смывали краски столетий, цеплялись за едва различимую точечку на экране, которая постепенно росла, превращаясь в свет надежды. Все больше сложных астрономических приборов подключалось к прощупыванию этой звезды, снимая с нее покров темноты и обнаружив у нее два спутника -- один зеленовато-светящийся, словно облепленный водорослями, другой--серо-синий, окруженный лучистой зеленой короной. Мортимер уже переборол чувство разбитости, преследовавшее его с момента поражения восстания. Всеобщая уверенность заражала и его, наподобие лихорадки. И он был поражен, когда вступил в контакт в Дерреком и не заметил у того и намека на радостное ожидание, скорее ощутил знакомую ему разбитость. "Чего ты опасаешься?--спросил его Мортимер.-- Ты сомневаешься в том, что нам удастся справиться с немилостями природы? Или ты думаешь о встрече с аборигенами--живыми существами, населяющими эту планету? Ведь доктор Дранат пока не обнаружил признаков более высоких ступеней развития". Деррек медлил с ответом, но Мортимер видел, что он полон желания поделиться с кем-нибудь своими сомнениями, и потому он не оставлял его в покое. Мои сомнения совсем другой природы, нежели ты полагаешь. Я считаю, что мы сами себя обманываем. Эти поиски новой планеты так же бессмысленны, как и увеселительный полет через космическое пространство. "Конечно, определенный риск тут есть. Наверняка нас ждут опасности, о которых мы не подозреваем. Но неужели ты считаешь, что это главное для нас?" Нет, не считаю. Риск есть повсюду. Меня беспокоит то, что невозможно достичь желаемого. У нас есть шанс для выживания. Но что мы бессознательно связываем с понятием выживания? Дальнейшее развитие человеческой культуры. Все думают, что достаточно всего лишь где-нибудь поселиться и позаботиться о том, чтобы сохранить собственную жизнь и жизнь своего потомства. "А разве этого недостаточно?" Нет. Этого абсолютно недостаточно, чтобы остаться цивилизованными людьми. Чтобы удержаться на том уровне, которого мы достигли. "Что же еще нужно, по-твоему?" Несколько десятков человек--слишком мало. Они просто не смогут сохранить все то, что мы им оставим в наследство. Уже с первым же следующим поколением основная часть этого погибла бы. А еще через несколько поколений люди перестанут быть людьми. В крайнем случае одичают. Все, чего мы достигли, будет утеряно. "Ты имеешь в виду информацию? Она накоплена. Как только человечество размножится в достаточном количестве, снова появятся те, кто воспримет эту информацию". Может быть. Спустя тысячелетия. Но, вероятно, так же, как мы сейчас воспринимаем дощечки с клинописью. Как документы истории. "Я абсолютно не согласен с таким прогнозом. Почему люди должны одичать? И уж совсем неверно, что нам придется начинать с самого начала. У нас есть знания, помогающие нам иметь достаточное количество энергии. Нам известно, как выращивать питательные растения, как добыть из минералов воздух и воду, как превратить клеточные культуры в белок. Мы знаем, как создаются машины, с помощью которых прокладываются дороги и строятся дома. Нам известны все виды оружия, чтобы в случае нужды защитить себя. Знания, энергия, пища, машины--что же может перечеркнуть все это?" Чего нам недостает и чего мы не сможем создать в мгновение ока--так это население в несколько миллионов человек. "Массу людей, теснящихся на Земле? Но что за роль им уготована? Они станут влачить жалкое существование без идей и без идеалов и не создадут ничего ценного, ничего прочного. Все, что им нужно, -- это вкусная пища из автоматических кухонь, бездумные массовые развлечения -- массовый ажиотаж во время спортивных состязаний, коллективный туризм, модные платья и уютные квартиры, примитивные фильмы и пьесы. Человечество двигают вперед одиночки, а не безликие бездуховные массы. Вы, ученые, никогда не были мне слишком симпатичны, да и среди борцов за свободу едва ли найдется хоть один, к кому я чувствовал бы привязанность, если бы не верил в великую цель--в освобождение человечества. Однако одно нужно признать: и та и другая категория людей привносит с собой то, что ведет к истинному прогрессу. И потому я убежден, что у нас хорошие перспективы". Было бы прекрасно, если бы ты был прав. Но твои рассуждения неверны. Ни активисты, ни деловые люди, ни интеллигентская элита не выполнили бы своей социальной функции, если бы на каждого из них не приходились тысячи тех, кто реализует их замыслы. От них состояние культуры зависит точно так же, как от ведущей прослойки. Наша цивилизация зиждется на огромном резерве людей. Это кибернетическая проблема: множество маленьких и кажущихся маловажными элементов образуют комплексный аппарат, который без них не может существовать, пусть в нем есть даже и дорогостоящие детали. "Можно ли всерьез проводить параллель между человеческим обществом и схемой механизма без опасения когда-нибудь подойти к черте, за которой все это приведет к ошибочным выводам? Мы здесь уже достигли такого рубежа. Я думаю, что от культуры, опирающейся на существование массы, мы можем легко отказаться, а вот индивидуальные способности действительно представляют ценность, они могут сохраниться и в малой группе, такой, как наша". Хотел бы надеяться, что ты прав. Прошло еще полгода, и однажды главный инженер сообщил остальным неожиданную новость -- он уловил электромагнитные волны, модулированные по частоте чередования большой переменности, скорее всего, это был какой-то способ передачи информации, то есть продукт деятельности мыслящих существ. Так как вокруг солнца, к которому они направлялись, кружили лишь две планеты и одна из них проходила по орбите, расположенной вдали от зоны жизнетворного тепла, мыслящие существа могли находиться на родственном Земле зеленом шаре, который они выбрали для себя. До сих пор к ним не поступало никаких сигналов оттуда, и после того, как несколько инженеров и ученых решили провести новое скрупулезное исследование--для чего в течение двух дней ускорение ракеты было снижено на одно g, -- ничего нового обнаружено не было. Тем временем непонятные сигналы прекратились, а передатчик запеленговать так и не удалось. Они залетели уже так далеко, что не было смысла разыскивать другую планетную систему, и все же в последние недели все испытывали смешанные чувства. За шесть дней до посадки они дали команду разбудить себя. Пока дел было еще немного, и большую часть времени они проводили у экранов, где красовался серо-зеленый шар--цель их полета. Уже различались серебристые пятна морей и желтые полосы -- очевидно, пустыни, зеленые участки означали растительный покров, то была какая-то родственная хлорофиллу субстанция, как показал спектральный анализ, произведенный физиком доктором Белгастом, а солнце высвечивало гряды горных хребтов и складчатые горы, очень похожие на земные. Они часами обсуждали новые данные, получаемые по мере приближения к неведомой планете: состав воздуха, температура, склонение оси и его влияние на смену времен года, а также длительность вращения, гравитация и многое другое. Все это как нельзя лучше подтверждало уже известные данные, полученные доктором Дранатом в результате чисто теоретических расчетов, отклонения от условий Земли были настолько незначительными, что существенной роли не играли. Временами они видели белые туманности, которые приняли за стаи птиц, но, кроме этого, им не удалось обнаружить больше никаких признаков жизни на планете: ни животных, ни человека или каких-либо иных мыслящих созданий. Наступил великий день выполнения посадочного маневра. В качестве посадочной площадки они выбрали равнину в зоне умеренного климата, которую пересекала большая река. Корабль так плавно начал торможение, что им не пришлось принимать меры по защите от перепада давления. Но все остальные перегрузки они почувствовали основательно, несмотря на совершенство коммуникационной сети, впечатление все же было сильнее, чем предполагалось, -- они ощущали сильную вибрацию, их нещадно трясло вместе со всем кораблем, они слышали шипение направленных книзу кормовых дюз, а затем оглушительный гул, когда огненные снопы, скашивая растения и плавя почву, коснулись поверхности планеты. И наконец корабль содрогнулся от резкого толчка -- посадка! Еще несколько последних замеров проб воздуха, последний взгляд на экраны--и шлюзы открылись, путешественники стали спускаться по трапу, они спрыгивали в рыхлый песок, зарывались в пушистой траве, забрасывали друг друга какими-то репьями, сорванными с высоких зонтичных растений, и глубоко, всей грудью, вдыхали свежий воздух, подставив лица солнцу. И тут вдруг кто-то запел песенку из старого кинофильма, все вспомнили забытую мелодию и один за другим подхватили ее, мощный хор голосов поплыл над этой чужой и неведомой и вместе с тем удивительно знакомой планетой. Взгляды их блуждали, словно опьяненные этим простором, видом этих лугов, широкой серой реки, зеленых лесных опушек, тонущих в белесом мареве. А потом все столпились вокруг Гвидо и ван Стейна, спрашивая, что им делать дальше. Всем не терпелось поскорее взяться за дело, покорить эту землю, поскорее обжить ее. 20 Прошло восемь недель, как они высадились. Планета оказалась идеальной--действител