похлопывает по мраморному животу "любимицы публики номер один". - Ну, мне пора назад. Мы откапываем сосуд, похороненный под красным каменным крестом. Знаешь, такой высокий крест у северных ворот. Лула кивает и говорит: - Как только лопата упрется, я за вами приду. Насвистывая песенку "Гляжу на дивные рога", толстушка выходит из кадра. Лула вздыхает и снова принимается копать. Чей-то голос необычайно нежно произносит ее имя. Она резко вздрагивает и оборачивается на звук. Средний план с точки, где стоит Лула: доктор Пул осторожно выходит из-за гробницы Родольфо Валентине. В кадре снова Лула. Она вспыхивает, потом делается мертвенно бледной. Рука ее прижимается к сердцу. - Алфи, - шепчет она. Доктор Пул входит в кадр, спрыгивает к ней в яму и, ни слова не говоря, обнимает девушку. Их поцелуй полон страсти. Затем она утыкается лицом ему в плечо. - Я думала, что никогда больше тебя не увижу, - прерывающимся голосом говорит Лула. - За кого ты меня принимаешь? Ботаник опять целует ее, потом, отодвинув девушку от себя, вглядывается ей в лицо. - Ты почему плачешь? - спрашивает он. - Ничего не могу с собой поделать. - Оказывается, ты еще красивее, чем мне запомнилась. Не в силах говорить, Лула качает головой. - Улыбнись, - велит доктор Пул. - Не могу. - Улыбнись, улыбнись. Я хочу снова их увидеть. - Что увидеть? - Улыбнись! Лула улыбается - вымученно, но в то же время нежно и страстно. Ямочки на щеках пробуждаются от долгой печальной спячки. - Вот они! - в восторге кричит он. - Вот они! Осторожно, словно слепой, читающий Геррика по системе Брайля, доктор Пул проводит пальцами по ее щеке. Лула улыбается уже не так вымученно; под его прикосновением ямочки становятся глубже. Он радостно смеется. Насвистываемая кем-то за кадром мелодия "Гляжу на дивные рога" от далекого pianissimo переходит к piano, потом к mezzo forte {Очень тихо... тихо... довольно громко (ит.).}. На лице у Лулы появляется ужас. - Быстрей, быстрей! - шепчет она. С поразительным проворством доктор Пул выкарабкивается из ямы. К тому времени, как толстушка снова появляется в кадре, он стоит, с хорошо выверенной небрежностью прислонившись к памятнику "любимицы публики номер один". Внизу, в яме, Лула копает как одержимая. - Забыла тебе сказать: через полчаса у нас перерыв на завтрак, - начинает Флосси, но, увидев доктора Пула, удивленно вскрикивает. - Доброе утро, - учтиво говорит доктор Пул. Наступает молчание. Флосси переводит взгляд с доктора Пула на Лулу и обратно. - А что вы тут делаете? - подозрительно осведомляется она. - Зашел по пути в собор Святого Азазела, - отвечает он. - Архинаместник велел мне передать, что хочет, чтобы я присутствовал на трех его лекциях для семинаристов. Тема - "Велиал в истории". - Интересно вы идете к собору. - Я искал вождя, - объясняет доктор Пул. - Его здесь нет, - говорит толстушка. Снова наступает молчание. - В таком случае я пошел, - заявляет наконец доктор Пул. - Не стану отрывать вас, юные леди, от ваших занятий, - добавляет он с деланной и совершенно неубедительной бодростью. - Будьте здоровы. Будьте здоровы. Он кланяется девушкам и, напустив на себя беспечный вид, уходит. Флосси молча смотрит ему вслед, потом строго говорит Луле: - Послушай-ка, детка... Лула перестает копать и поднимает голову. - В чем дело, Флосси? - невинно спрашивает она. - В чем дело? - насмешливо переспрашивает та. - Скажи-ка, что написано у тебя на фартуке? Лула смотрит на фартук, потом на Флосси. От смущения лицо ее краснеет. - Так что же там написано? - настаивает толстушка. - "Нет"! - А на этих заплатах? - "Нет"! - повторяет Лула. - А на других, сзади? - "Нет"! - "Нет, нет, нет, нет", - многозначительно произносит толстушка. - Когда закон говорит "нет", значит, нет. Ты знаешь это не хуже меня, не так ли? Лула молча кивает. - Скажи, знаешь или нет? - настаивает Флосси. - Вслух скажи. - Да, знаю, - едва слышно выдавливает в конце концов Лула. - Прекрасно. Тогда не прикидывайся, что тебя не предупредили. И если этот чужак - "бешеный" будет еще тут околачиваться, скажи мне. Уж я-то с ним разберусь. Наплыв: собор Святого Азазела изнутри. Бывший храм Пресвятой Марии Гваделупской претерпел лишь небольшие внешние изменения. Стоящие в боковых нефах гипсовые фигуры святого Иосифа, Марии Магдалины, святого Антония Падуанского и святой Розы Лимской просто-напросто выкрашены в красный цвет и снабжены рогами. На алтаре все осталось без изменений, только распятие уступило место паре огромных рогов, вырезанных из кедра и увешанных кольцами, наручными часами, браслетами, цепочками, серьгами и ожерельями, отрытыми на кладбищах и снятыми со скелетов или взятыми из заплесневелых останков шкатулок для драгоценностей. Посреди собора сидят, опустив головы, человек пятьдесят семинаристов в тогенбургских одеяниях и вместе с ними доктор Пул, которому борода и твидовый костюм придают нелепый вид; архинаместник произносит заключительные слова лекции: - Ибо, как могли они, если бы пожелали, жить по заведенному порядку, так, живя по Велиалу, все они осуждены и неизбежно будут осуждены на смерть. Аминь. Долгое молчание. Наконец встает наставник послушников. Громко шурша мехом, семинаристы следуют его примеру и парами чинно направляются к западному входу. Доктор Пул, уже собравшийся было идти за ними, слышит, как его окликает по имени высокий детский голосок. Обернувшись, он видит архинаместника, который подзывает его, стоя на ступенях престола. - Ну как вам понравилась лекция? - скрипит великий человек подошедшему доктору Пулу. - Замечательно! - Вы не льстите? - Нет, честно и откровенно. Архинаместник радостно улыбается. - Счастлив слышать, - говорит он. - Особенно мне понравилось то, что вы сказали о религии в девятнадцатом и двадцатом веках - об отходе от Иеремии к Книге Судей, от личного и поэтому всеобщего к национальному и поэтому междоусобному. Архинаместник кивает: - Да, тогда все висело на волоске. Если бы люди держались личного и всеобщего, они жили бы в согласии с заведенным порядком и с Повелителем Мух было бы покончено. Но, по счастью, у Велиала множество союзников - нации, церкви, политические партии. Он воспользовался их предубеждениями. Он заставил идеологию работать на себя. К тому времени, когда люди создали атомную бомбу, он повернул их умонастроения вспять, и они стали такими, какими были перед девятисотым годом до Рождества Христова. - И еще, - продолжает доктор Пул, - мне понравилось то, что вы сказали относительно контактов между Востоком и Западом - как Он заставил каждую сторону взять худшее из того, что мог предложить партнер. И вот Восток взял западный национализм, западное вооружение, западное кино и западный марксизм, а Запад - восточный деспотизм, восточные предрассудки и восточное безразличие к жизни индивидуума. Короче, Он проследил, чтобы человечество прогадало и тут, и там. - Вы только представьте, что было бы, если бы произошло обратное! - пищит архинаместник. - Восточный мистицизм следит за тем, чтобы западная наука использовалась как надо, восточное искусство жить облагораживает западную энергию, западный индивидуализм сдерживает восточный тоталитаризм. - В благоговейном ужасе архинаместник качает головой. - Да это был бы просто рай земной! К счастью, благодать Велиала оказалась сильнее благодати того, другого. Архинаместник визгливо хихикает, затем, положив руку на плечо доктора Пула, идет с ним к ризнице. - Знаете, Пул, - говорит он, - я чувствую, что полюбил вас. - Доктор Пул смущенно бормочет слова благодарности. - Вы умны, хорошо образованы, знаете многое, о чем мы и понятия не имеем. Вы могли бы быть весьма мне полезны, а я со своей стороны - вам. Разумеется, если вы станете одним из нас, - добавляет он. - Одним из вас? - неуверенно переспрашивает доктор Пул. - Да, одним из нас. Крупный план: лицо доктора Пула, который вдруг все понял. Он издает испуганное восклицание. - Не скрою, - продолжает архинаместник, - что сопряженная с этим хирургическая операция не безболезненна и даже не лишена опасности. Однако преимущества, которые вы получите, войдя в число священнослужителей, столь велики, что сводят на нет незначительный риск и неудобства. Не следует также забывать... - Но, ваше преосвященство... - пробует возразить доктор Пул. Архинаместник останавливает его жестом пухлой, влажной руки. - Минутку, - сурово говорит он. Вид у него столь грозный, что доктор Пул спешит извиниться: - Простите, пожалуйста. - Пожалуйста, мой дорогой Пул, пожалуйста. И снова архинаместник - сама любезность и снисходительность. - Как я сказал, - продолжает он, - не следует забывать, что, пройдя, если можно так выразиться, физиологическое обращение, вы будете избавлены от искушений, которых, по всей вероятности, не избегнете, оставшись нормальной особью мужского пола. - Конечно, конечно, - соглашается доктор Пул. - Но, уверяю вас... - Когда речь идет об искушении, - сентенциозно заявляет архинаместник, - никто не вправе никого уверять в чем бы то ни было. Доктор Пул вспоминает о недавнем разговоре с Лулой на кладбище и чувствует, что заливается краской. - Не слишком ли огульно это утверждение? - без особой убежденности спрашивает он. Архинаместник качает головой: - В таких делах и речи не может быть об огульности. И позвольте напомнить вам, что происходит с теми, кто поддается подобным искушениям. Воловьи жилы и похоронная команда всегда наготове. Именно поэтому, ради ваших же интересов, ради вашего будущего счастья и спокойствия духа я советую, нет, прошу, умоляю вас вступить в наши ряды. Молчание. Доктор Пул с трудом сглатывает слюну. - Я хотел бы подумать, - наконец говорит он. - Разумеется, - соглашается архинаместник. - Не спешите. Можете думать неделю. - Неделю? За неделю я не успею обдумать все как следует. - Пусть будет две недели, - соглашается архинаместник, а когда доктор Пул отрицательно качает головой, добавляет: - Пусть будет хоть месяц, хоть полтора, если желаете. Я не тороплюсь. Я беспокоюсь только за вас. - Он похлопывает доктора Пула по плечу. - Да, дорогой мой, за вас. Наплыв: доктор Пул работает на опытном участке - высаживает помидорную рассаду. Прошло почти полтора месяца. Его каштановая борода стала гораздо пышнее, а твидовый пиджак и брюки - гораздо грязнее по сравнению с прошлым его появлением в кадре. На нем серая домотканая рубаха и мокасины местного производства. Посадив последний кустик, он выпрямляется, потягивается, потирает занемевшую спину, затем медленно идет в конец огорода, останавливается и задумчиво всматривается в пейзаж. Дальний план: глазами доктора Пула мы видим широкую панораму брошенных фабрик и разваливающихся домов на фоне гор, которые хребет за хребтом уходят к востоку. Густо синеют островки тени; в ослепительном золотом свете отдаленные предметы кажутся маленькими, но очень резкими и отчетливыми, словно отраженные в выпуклом зеркале. На переднем плане почти горизонтальные солнечные лучи, точно резец осторожного гравера, открывают неожиданное богатство текстуры даже совершенно голых клочков выжженной земли. Рассказчик Бывают минуты - и это одна из таких минут, - когда мир кажется прекрасным, как нарочно, как будто все вокруг решило продемонстрировать тем, у кого открыты глаза, свою сверхъестественную реальность, которая лежит в основе всех внешних ее проявлений. Губы доктора Пула шевелятся; мы слышим его шепот: Любовь, восторг и красота Под солнцем будут жить всегда. Они сильнее нас - ведь мы Не терпим света, дети тьмы. Доктор Пул поворачивается и идет ко входу в сад. Прежде чем открыть калитку, он осторожно оглядывается вокруг. Вражеских соглядатаев не видно. Успокоившись, он выскальзывает из калитки и сразу сворачивает на тропинку, вьющуюся меж дюнами. Губы его снова шевелятся. ...Я - мать твоя Земля; В моих холодных венах вплоть до жилки Громаднейшего дерева, чьи листья Дрожали в воздухе морозном, радость Струилась, словно в человеке кровь, Когда с груди моей ты тучей славной Поднялся, радости чистейший дух. С тропинки доктор Пул выходит на улочку; по ее сторонам стоят небольшие дома; рядом с каждым - свой гараж, вокруг каждого - клочок голой земли, бывший когда-то газоном или клумбой. - "Радости чистейший дух", - повторяет доктор Пул и, вздохнув, качает головой. Рассказчик Радости? Но ведь радость давным-давно убита. Остался лишь хохот демонов, толпящихся вокруг позорных столбов, да вой одержимых, спаривающихся во тьме. Радость - она ведь только для тех, чья жизнь не противоречит заведенному в мире порядку. Для вас же, умников, которые считают, что порядок этот можно улучшить, для вас, сердитых, мятежных и непокорных, радость очень скоро становится незнакомкой. Те, кто обречен пожинать плоды ваших фантастических затей, не будут даже подозревать о ее существовании. Любовь, радость и мир - вот плоды духа, являющегося вашей сущностью и сущностью мира. А плоды обезьяньего склада ума, плоды мартышечьей самонадеянности и протеста - это ненависть, постоянное беспокойство и непрестанные беды, смягчаемые лишь еще более страшным безумием. Тем временем доктор Пул продолжает бормотать на ходу: Мир полон лесорубов, что грустящих Дриад любви с дерев сгоняют жизни И соловьев распугивают в чащах. Рассказчик Лесорубов с топорами, людей с ножами, убивающих дриад, людей со скальпелями и хирургическими ножницами, распугивающих соловьев. Доктор Пул вздрагивает и ускоряет шаг, словно человек, почувствовавший за спиной чье-то недоброжелательное присутствие. Потом вдруг останавливается и снова оглядывается. Рассказчик В городе, вмещающем два с половиной миллиона скелетов, присутствие нескольких тысяч живых людей едва заметно. Ничто не шелохнется. Полная тишина среди этих уютных буржуазных развалин кажется нарочитой и даже несколько заговорщицкой. Доктор Пул, пульс которого участился от надежды и страха перед разочарованием, сворачивает с улицы и идет по дорожке, ведущей к гаражу Э 1993. Двери его открыты и болтаются на ржавых петлях. Доктор Пул входит в затхлый полумрак. Пробивающийся через дырочку в западной стене гаража тонкий карандашный луч закатного солнца падает на левое переднее колесо четырехдверного седана "шевроле супер де люкс" и лежащие рядом на земле два черепа - один взрослый, другой, очевидно, детский. Ботаник открывает единственную незаклиненную дверцу машины и вглядывается в царящую внутри тьму. - Лула! Он залезает в машину, садится рядом с девушкой на заднее сиденье с разодранной обивкой и берет ее руку в свои ладони. - Милая! Лула молча смотрит на него. В глазах у нее выражение, граничащее с ужасом. - Значит, тебе все же удалось улизнуть? - Флосси что-то подозревает. - Да черт с ней, с этой Флосси! - отвечает доктор Пул тоном, который, по его мнению, должен звучать беззаботно и успокоительно. - Она задает всякие вопросы, - продолжает Лула. - Я сказала ей, что иду поискать иголки и ножи. - А нашла только меня. Он нежно улыбается и подносит ее руку к губам, но Лула качает головой: - Алфи, прошу тебя! В ее голосе звучит мольба. Так и не поцеловав, доктор Пул отпускает ее руку. - И все же ты меня любишь, правда? Глазами, широко открытыми от испуга и замешательства, она смотрит на него, потом отворачивается. - Не знаю, Алфи, не знаю. - А вот я знаю, - решительно говорит доктор Пул. - Знаю, что люблю тебя. Знаю, что хочу быть с тобой. Всегда. Пока смерть нас не разлучит, - добавляет он со всем пылом застенчивого сексуалиста, внезапно принявшего сторону реальности и моногамии. Лула снова качает головой: - Я знаю только, что не должна быть здесь. - Что за чушь! - Нет, не чушь. Я сейчас не должна быть здесь. И в другие разы не должна была приходить. Это против закона. Это в разлад со всем, что думают люди. Он этого не позволяет, - после секундной паузы добавляет она. На лице у нее появляется выражение крайнего отчаяния. - Но почему ж тогда Он создал меня такой, что я так отношусь к тебе? Почему Он создал меня наподобие этих... этих... - Она не в силах произнести мерзкое слово. - Я знала одного из них, - тихо продолжает она. - Он был милый, почти как ты. А потом они убили его. - Что толку думать о других? - говорит доктор Пул. - Лучше подумаем о нас. Подумаем, как счастливы мы могли бы быть - и были - два месяца назад. Помнишь? Лунный свет... А каким темным был мрак! "Душа же источает дух лесной и дикий..." - Но тогда мы не поступали дурно. - И сейчас не поступаем. - Нет, сейчас совсем не то. - То же самое, - настаивает доктор Пул. - Я не чувствую никакой разницы. И ты тоже. - Я чувствую, - возражает Лула не слишком громко и потому без убежденности. - Нет, не чувствуешь. - Чувствую. - Нет. Ты только что сама сказала. Ты не такая, как остальные, слава Богу! - Алфи! Чтобы загладить вину, она делает рожки. - Их превратили в животных, - продолжает он. - А тебя нет. Ты нормальный человек с нормальными человеческими чувствами. - Нет. - Да, не спорь. - Это неправда, - стонет Лула, - неправда. Она закрывает лицо руками и начинает плакать. - Он убьет меня, - рыдает она. - Кто убьет? Лула поднимает голову и с опаской смотрит через плечо, в заднее стекло машины. - Он. Он знает все, что мы делаем, все, даже то, что мы только думаем или чувствуем. - Может, и знает, - говорит доктор Пул, чьи либерально-протестантские воззрения на Дьявола за последние недели существенно изменились. - Но если мы чувствуем, и думаем, и делаем правильно, Он нас не тронет. - Но как это - правильно? - спрашивает Лула. Несколько секунд он молча улыбается. - Здесь и сейчас правильно вот что, - говорит наконец доктор Пул и, обняв Лулу за плечи, притягивает ее к себе. - Нет, Алфи, нет! Охваченная паникой, она пытается высвободиться, но он крепко держит ее. - Вот это - правильно, - повторяет он. - Быть может, это правильно не всегда и не везде. Но здесь и сейчас - наверняка. Он говорит сильно и очень убежденно. Еще никогда за всю его изменчивую и противоречивую жизнь ему не доводилось мыслить столь ясно и действовать столь решительно. Лула внезапно уступает: - Алфи, ты уверен, что это правильно? Совершенно уверен? - Совершенно, - отвечает он с высоты нового для него чувства самоутверждения и с нежностью гладит ее волосы. - "Так, смертная, - шепчет он, - она стоит, являя собой любовь, свет, жизнь и божество. Она - весны и утра воплощенье, она - младой апрель". - Еще, - шепчет Лула. Глаза ее закрыты, на лице выражение сверхъестественной безмятежности, какая бывает порой на лицах у мертвых. Доктор Пул начинает опять: Мы станем говорить, и дум напев, В словах ненужных робко замерев, Вновь оживет в проникновенных взорах, Гармония беззвучная которых Пронзает сердце. Мы с тобой сольем Дыханье наше, грудь к груди прижмем, Чтоб кровь забилась в унисон, а губы, Не прибегая к звукам речи грубой, Затмят слова, что жгли их так доныне; Как с гор ручьи встречаются в долине, Так, тихие покинув тайники, Сольются наших жизней родники, И станут страсти золотой струею, И станем мы с тобой душой одною, Живущей в двух телах... Зачем же в двух? Долгое молчание. Внезапно Лула открывает глаза, несколько мгновений пристально смотрит на доктора Пула, потом обнимает его и жарко целует в губы. Но стоит ему прижать ее к себе чуть покрепче, как она вырывается и отодвигается на свой конец сиденья. Он пытается придвинуться, но она не пускает. - Это не может быть правильно, - говорит она. - Но это правильно. Лула качает головой: - Это слишком прекрасно, я была бы слишком счастлива, если бы так оно и было. А Он не хочет, чтобы мы были счастливы. - Пауза. - Почему ты сказал, что Он нас не тронет? - Потому что есть кое-что посильнее Его. - Посильнее? - Она качает головой. - Он все время боролся с этим - и победил. - Только потому, что люди помогли ему победить. И не забывай, что победить раз и навсегда Он не может. - Почему же? - Потому что Он не может не поддаться искушению и не довести зло до предела. А когда зло доходит до предела, оно всегда уничтожает само себя. И после этого снова появляется обычный порядок вещей. - Когда еще это будет... - В масштабах всего мира и в самом деле не скоро. Однако для отдельных людей - тебя и меня, например, - хоть сейчас. Что бы Велиал ни сделал с остальным миром, мы с тобой всегда можем действовать во имя естественного порядка вещей, а не против него. Снова наступает молчание. - Мне кажется, я все же тебя не понимаю, - наконец говорит Лула, - но это не важно. - Она опять пододвигается ближе, кладет голову ему на плечо и продолжает: - Теперь для меня ничто не важно. Пускай Он убьет меня, если захочет. Это не имеет значения. Во всяком случае, сейчас. Он берет ее лицо в ладони, приближает к своему, наклоняется для поцелуя, и в этот миг экран темнеет и превращается в безлунную ночь. Рассказчик L'ombre etait nuptiale, auguste et solennelle. Но на этот раз торжественность свадебной ночи не нарушается ни бешено-похотливыми воплями, ни Liebestod, ни саксофонными мольбами о детумесценции. Пропитавшая эту ночь музыка чиста, но не наглядна, точна и определенна, но лишь в отношении реальности, которой нет названия, всеобъемлюща и плавна, но не вязка, свободна от малейшей тенденции властно прилипать ко всему, до чего бы она ни дотронулась и что бы ни охватила. Это музыка, пронизанная духом Моцарта, хрупкая и радостная, несмотря на свою причастность к трагедии, музыка сродни веберовской, аристократичная и утонченная и тем не менее способная на безрассудное веселье, равно как и самое точное понимание мировых страданий. Нет ли в ней намека на то, что в "Ave Verum, Corpus" {"Слава тебе, пресвятое тело" (лат.).} и в соль-минорном квинтете лежит вне пределов мира "Don Giovanni" {"Дон Жуан" (ит.).}? Нет ли тут намека на то, что уже (иногда у Баха и у Бетховена - в той конечной цельности искусства, которая сродни святости) выходит за пределы романтического сплава трагического и смешного, человеческого и демонического? И когда в темноте голос влюбленного снова шепчет слова: "...она стоит, являя собой любовь, свет, жизнь и божество", то не начинается ли уже здесь понимание того, что, кроме "Эпипсихидиона", есть еще и "Адонаис" и, кроме "Адонаиса", - беззвучная доктрина чистого сердца? Наплыв: лаборатория доктора Пула. Солнечный свет льется сквозь высокие окна и ослепительно сияет на сделанном из нержавеющей стали тубусе микроскопа, стоящего на рабочем столе. Комната пуста. Внезапно молчание нарушается звуком шагов, дверь открывается, и в лабораторию заглядывает директор по производству продуктов питания - все тот же дворецкий в мокасинах. - Пул, - начинает он, - его высокопреосвященство пожаловали, чтобы... Он останавливается, и на лице у него появляется удивление. - Его тут нет, - говорит он архинаместнику, который вслед за ним входит в комнату. Великий человек поворачивается к сопровождающим его двум служкам и приказывает: - Посмотрите, может быть, доктор Пул на опытном участке. Служки кланяются, скрипят в унисон: "Слушаюсь, ваше высокопреосвященство" - и уходят. Архинаместник садится и изящным жестом приглашает директора последовать его примеру. - Кажется, я вам еще не говорил, что пытаюсь убедить нашего друга принять постриг, - сообщает он. - Я надеюсь, ваше высокопреосвященство не имеет в виду лишить нас его неоценимой помощи в деле производства продуктов питания, - взволнованно отзывается директор. Архинаместник успокаивает собеседника: - Я прослежу, чтобы у него всегда было время помочь вам дельным советом. Однако я хочу быть уверен, что его способности пойдут на пользу церкви. Служки снова входят и кланяются. - Ну? - На участке его нет, ваше высокопреосвященство. Архинаместник сердито хмурится, директор корчится под его взглядом. - Вы как будто говорили, что в этот день он обычно работает в лаборатории? - Так точно, ваше высокопреосвященство. - Почему же его нет? - Не представляю, ваше высокопреосвященство. Он никогда не менял расписания без моего ведома. Молчание. - Мне это не нравится, - сообщает наконец архинаместник. - Очень не нравится. - Он поворачивается к служкам: - Бегом в центр, отправьте полдюжины верховых на его поиски. Служки кланяются, издают синхронный писк и исчезают. - Что же касается вас, - повернувшись к перепуганному бледному директору, говорит архинаместник, - то, если что-нибудь случится, вы за это ответите. Величественный и гневный, он поднимается и шествует к выходу. Наплыв: монтажная композиция. Лула со своей кожаной сумкой на плече и доктор Пул с ранцем, состоявшим на вооружении в армии еще до Этого, карабкаются через обвал, перегородивший одну из великолепно спроектированных автотрасс, которые еще бороздят отроги гор Сан-Габриэль. Открытый всем ветрам гребень горы. Двое беглецов смотрят вниз, на необозримый простор пустыни Мохаве. Следущий кадр: сосновый лес на северном склоне. Ночь. В пробивающейся сквозь кроны полосе лунного света доктор Пул и Лула спят, укрывшись домотканым одеялом. Скалистое ущелье, по дну которого течет ручей. Любовники остановились: они пьют и наполняют водой бутылки. А теперь мы в предгорьях, лежащих выше уровня пустыни. Идти среди кустиков полыни, зарослей юкки и можжевельника несложно. В кадр входят доктор Пул и Лула; камера следит, как они шагают по склону. - Натерла ноги? - озабоченно спрашивает доктор Пул. - Нет, ничего, - бодро улыбается Лула и качает головой. - Думаю, нам нужно скоро делать привал и перекусить. - Как скажешь, Алфи. Он извлекает из кармана старинную карту и изучает ее на ходу. - До Ланкастера еще миль тридцать, - говорит он. - Восемь часов ходу. Нужно подкрепиться. - А как далеко мы будем завтра? - спрашивает Лула. - Немного дальше Мохаве. А потом, по моим расчетам, нам потребуется не меньше двух дней, чтобы пересечь Техачапи и добраться до Бейкерсфилда. - Он засовывает карту в карман и продолжает: - Мне удалось выудить из директора довольно много всяких сведений. По его словам, на севере люди относятся весьма дружелюбно к беглецам из Южной Калифорнии. Не выдают их даже после официального запроса правительства. - Слава Вел... то есть слава Богу! - восклицает Лула. Снова наступает молчание. Вдруг Лула останавливается: - Смотри! Что это? Она протягивает руку, и с точки, где она стоит, мы видим невысокую юкку, а под ней - изъеденную ветрами бетонную плиту, которая нависла над старой могилой, заросшей сорной травой и гречихой. - Здесь кто-то похоронен, - говорит доктор Пул. Они подходят ближе; на плите, снятой крупным планом, мы видим надпись, которую читает за кадром доктор Пул: Уильям Тэллис 1882-1948  Не сомневайся, сердце, не грусти! Уж нет твоих надежд; они отсюда Ушли, теперь тебе пора идти! В кадре снова двое влюбленных. - Должно быть, он был очень печальным человеком, - говорит Лула. - Может, не таким уж печальным, как ты думаешь, - отвечает доктор Пул, снимая тяжелую укладку и садясь на землю рядом с могилой. Пока Лула достает из сумки хлеб, овощи, яйца и полоски вяленого мяса, доктор Пул листает томик Шелли. - Вот, нашел, - наконец говорит он. - Эта строфа идет после той, что выбита здесь. Краса, все приводящая в движенье, Свет, чья улыбка вечно молода, И милость, что проклятию рожденья Не уничтожить, - ты, любовь, тверда, Сквозь жизни ткань, что долгие года Ткут человек и зверь, земля и море, Горишь светло иль тускло, но всегда Желанно - ты, со смертной тучей споря, Ее развеешь надо мной в просторе. Наступает молчание. Лула протягивает доктору Пулу крутое яйцо. Он разбивает его о надгробие, принимается чистить и бросает белые кусочки скорлупы на могилу. ПРИМЕЧАНИЯ  ОБЕЗЬЯНА И СУЩНОСТЬ ("Аре and Essence") Роман написан в 1948 г. Впервые опубликован в Англии в издательстве "Чатто энд Уиндус" в 1949 г. Названием романа послужили слова Изабеллы, героини комедии У. Шекспира "Мера за меру" (акт II, сц. 2) (перевод Т. Щепкиной-Куперник). Текст романа воспроизводится по изданию: Утопия и антиутопия XX века. - М.: Прогресс, 1990. С. 713. Ганди, Мохандас Карамчанд (1869-1948) - идеолог и лидер национально-освободительного движения в Индии; сторонник учения о непротивлении злу насилием; выступал за независимость Индии от Великобритании; после получения Индией независимости в 1947 г. боролся против индо-мусульманских погромов, призывая к терпимости в отношении мусульман; в 1948 г. убит членом индусской шовинистической организации. Беддоуз, Томас Лоуэлл (1788-1824) - английский поэт-романтик. ...состоявшим во внебрачной связи Байроном... - Возможно, имеется в виду любовная связь Джорджа Гордона Байрона (1788-1824) с итальянской графиней Терезой Гвиччиоли, которая началась в Италии в 1819 г. и продолжалась до его отъезда в Грецию в 1823 г. ...Китсом, зачахшим из-за Фанни Брон... - Речь идет о невесте Китса, которую он покинул перед смертью, не желая омрачать ей жизнь своей болезнью. Гарриет, погибшей из-за Шелли. - Имеется в виду Гарриет Уэстбрук, первая жена Перси Биши Шелли (1792-1822), которая после его ухода покончила с собой в 1816 г., утопившись в пруду Серпентайн в лондонском Гайд-парке. С. 714. ...ich kann nicht anders - "Иначе я не могу" (нем.). - Автор приводит слова основателя протестантизма Мартина Лютера (1483-1546), произнесенные им в городе Вормсе на заседании имперского рейхстага в 1521 г. С. 715. Брейгель. - Имеется в виду Питер Брейгель Старший (между 1525 и 1530-1569), нидерландский живописец; для его картин характерно переплетение трагизма и фантастического гротеска, лиричности и эпичности ("Крестьянский танец", "Времена года", "Слепые" и др.). С. 716. Пьеро... - Имеется в виду Пьеро делла Франческа (ок. 1420-1492), итальянский художник раннего Возрождения. ...присутствием платоновского божества... - Речь идет о Демиурге из диалога "Тимей" Платона (см. ниже). ...от Парфенона и "Тимея"... - Парфенон здесь - символ красоты и гармонии; "Тимей" - диалог Платона, его единственный систематический очерк космологии. А.Ф. Лосев считает, что этот диалог необходимо рассматривать в сопоставлении с диалогами "Государство" и "Критий". Тогда в этой трилогии человек предстает "не только сопричастным материальной природе, но... выступает как общественная личность, мыслящая полисными категориями". Тимей - философ-пифагореец, современник Платона. Башня из слоновой кости - убежище, уединенное место для размышлений; так называется неоконченный роман американского писателя Генри Джеймса (1843-1916). Впервые это выражение употребил французский критик, сторонник биографического метода в литературоведении Шарль Огюстен Сент-Бев (1804-1869). С. 717. ...поклоняются брахману, являющемуся также и атманом. - В философии и религии индуизма "брахман" - центральное понятие, космическое духовное начало; "атман" - индивидуальное духовное начало; в индуизме утверждается постижение их тождества. С. 718. Чурригера, Хосе (1665-1725) - испанский архитектор и скульптор эпохи позднего барокко; в его творчестве сочетались мотивы барокко, готики и платереско (букв.: "серебряная тарелка"), стиля раннего Ренессанса в его испанском варианте. С. 719. Екатерина Сиенская (1347-1380) - итальянская монахиня-доминиканка, известная не только святостью и аскетичностью, но и даром дипломатии. С ее помощью папа Григорий XI возвратился после долгого пребывания в Авиньоне обратно в Рим. Обширная переписка Екатерины Сиенской с папами и высокопоставленными вельможами, полная религиозного рвения, опубликована в 1860 г. Никколо Лизано (ок. 1220 - между 1278-1284) - известный итальянский скульптор, один из основоположников Проторенессанса; создавал величественные, пластически осязаемые образы (кафедра баптистерия в Пизе). С. 725. "И час грядет". - Автором приводится строка из стихотворения Роберта Бернса, название которого С.Я. Маршак перевел как "Брюс - шотландцам" (1793). По словам Бернса, он хотел подчеркнуть тему "свободы и независимости", упоминая известных шотландских героев Роберта Брюса (1274-1329) и Уильяма Уоллеса (1270-1305), сражавшихся с английским королем Эдуардом I. С. 726. Головин - возможно, Сэмюэл Голдвин (1882-1974), известный американский продюсер, работавший в Голливуде. С. 727. Леди Гамильтон - Лайон, Эмма (1761-1815), жена Александра Гамильтона (1730-1803), английского посланника в Неаполе. В 1798 г. она стала любовницей английского адмирала Нельсона, от которого у нее родилась дочь; умерла в нищете и безвестности. Нинон де Ланкло (1620-1705) - французская красавица куртизанка, отличавшаяся острым умом даже в глубокой старости. Ее салон посещали Мольер и молодой Вольтер. Колиньи. - Имеется в виду Жан Колиньи-Салиньи (16171687), французский генерал, участник сражения при Сен-Готарде в 1664 г. во время войны Франции в союзе с Османской империей против Священной Римской империи. С. 729. Новая Англия - исторически сложившийся в начале XVII в. регион в северо-восточной части США, который принято считать колыбелью американской истории и культуры, родиной многих традиционных американских понятий и политических установлений. ...вильгелъмовского благосостояния и культуры... - Имеется в виду период пребывания на германском престоле кайзера Вильгельма II Гогенцоллерна (1859-1941). С. 730. Сакраменто - административный центр штата Калифорния. С. 731. Дебюсси, Клод (1862-1918) - французский композитор, основоположник музыкального импрессионизма. ...вагнеровской похотливости... - Музыка Рихарда Вагнера (1813-1883), немецкого композитора и дирижера, реформатора оперы, отличается огромной выразительностью и эмоциональной силой. Вагнер писал оперы на сюжеты национальной мифологии ("Кольцо нибелунга", "Тангейзер" и др.). С. 731-732. ...штраусовской вульгарности. - Для музыки немецкого композитора Рихарда Штрауса (1864-1949) характерны яркость и декоративность звучания. С. 732. Уилкокс, Элла Уилер (1850-1919) - американская поэтесса, автор сорока томов сентиментальных стихотворений ("Капли воды", 1872, и др.), а также рассказов и очерков. Семирамида - легендарная царица Ассирии (IX в. до н.э.), мать Минуса, основателя города Ниневия; вела войны с Мидией, по преданию, с ее именем связано сооружение одного из "семи чудес света" - висячих садов в Вавилоне. С. 733. ...в стиле Людовика XV. - Имеется в виду стиль рококо (вторая четверть XVIII в.), то есть стиль орнаментально-декоративного характера; называется также стилем маркизы Помпадур, по имени фаворитки Людовика XV. Фарадей, Майкл (1791 - 1867) - английский физик, основоположник учения об электромагнитном поле. Детумесценция - спад напряжения половых органов. С. 735. ...в залах Матери Парламентов! - Такое название автор дает парламенту Англии, который был образован в XIII в. как орган сословного представительства. С. 736. Госвами и Али жили мирно. - Имеются в виду Индия и Пакистан; после Второй мировой войны Англия была вынуждена предоставить Индии независимость; в 1947 г. было образовано два доминиона - Индийский Союз и Пакистан; в 1950 г. Индия стала республикой; в 1947 г. было образовано государство Пакистан. С. 737. Пастер, Луи (1822-1895) - французский ученый, основоположник современной микробиологии и иммунологии; ввел методы асептики и антисептики; создал в Париже институт микробиологии (Институт Пастера). "Земля надежды и славы" - стихотворение английского поэта Артура Бенсона (1862-1925); исполняется как торжественная песнь. С. 738. Но это ж ясно. - Смысл этих слов Рассказчика сводится к следующему: человеческий разум становится прислужником всего низменного и отвратительного, что воплощает собой в человеке обезьянье начало. С этой целью он спешит привлечь на помощь разные области человеческих знаний, в частности историю и философию Гегеля. Отвлекаясь от чисто научного содержания, принято считать, что Гегель выступает тут как носитель духа прусской государственности, прусской конституционной монархии, где свобода не может быть отделена от порядка. Становится понятным презрительный эпитет "Пруссии клеврет", которым Хаксли наградил человеческий разум, цель которого, по мнению писателя, глубоко безнравственна: призывая Богоматерь на помощь, он стремится погубить беззащитных людей. Роман Хаксли создавался в первые годы "холодной войны", и в нем, как представляется, отражены определенные настроения части интеллигенции Запада. С. 739. ...звучит "Христово воинство". - "Христово воинство, вперед" - название широко известного религиозного гимна Сэбина Беринга Гулда (1834-1924), английского религиозного писателя и поэта. Бронкс - район Нью-Йорка. ...voxhumana... - "человеческий голос" (лат.) - название одного из регистров органа. "Крест (dim) святой (рр) нас в битву (ff) за собой ведет"... - третья и четвертая строки англиканского гимна с указаниями для исполнителей ("затихая", "очень тихо", "очень громко"). С. 740. Парфенон - храм Афины на Акрополе в Афинах (447-438 до н.э.). Сикстинская капелла - бывшая домовая церковь в Ватикане, ныне музей произведений искусства Ренессанса; алтарная стена и свод расписаны Микеланджело (фреска "Страшный суд"). Эццелино - Эццелино III да Романо, прозванный Свирепым (1194-1259), тиран Падуи и Вероны, известный своей жестокостью. Гулд, Джей (1836-1892) - американский миллионер, биржевой игрок; символ спекуляции и продажности. Суд Линча - расправа над неграми в США; Чарльз Линч (1736-1796) - плантатор из штата Виргиния, известен своей жестокостью. С. 742. ...гас... обстреливала из пулеметов национальная гвардия... - Имеются в виду внутренние войска в США, подчиняющиеся администрации. С. 743. Колизей -