тавив при этом остановиться и всю группу. Поэтому я и Глобальное Потепление вместе завернули за угол и на несколько мгновений остались совершенно одни. Никаких людей из НАТО, никаких из ООН, никого из консульства США, никаких официальных поляков. Только я и создание, которое родилось в бессчетном количестве световых лет от Земли. Я остановился и посмотрел вниз на лацертанина, просто изумляясь самой ситуации. То, что произошло потом, мне кажется, было просто случайностью. С туристами такое происходит все время. Они выучивают несколько слов на вашем языке и им просто хочется поговорить. Фактически, это довольно лестно - особенно с языком, вроде польского, который, мне говорили, не самый легкий для изучения язык в мире - когда кто-то не устрашится трудностей. Из всех лацертан именно Глобальное Потепление был единственным, который, казалось, научился справляться с языковым софтвером, что продало им НАСА. Он весь день болтал с каждым, кто желал слушать. С полицейскими, с агентами секретной службы, с морпехами. Наверное, он увидел, что я смотрю на него, и подумал, что должен что-то сказать. Наверное, он просто хотел затеять разговор. Задним числом, мне ясно, что такой случайности стоило ожидать. Он сказал: "Весьма впечатляет, Бедный Ублюдок. Вы должны здорово гордиться." "Извините?", сказал я. Глобальной Потепление махнул рукой жестом, который трогательно был почти человеческим. "Эти координаты. Весьма впечатляет. Убито много миллионов неполноценных людей. Вы должны основательно гордиться." Я, разинув рот, смотрел вниз на лацертанина. "Удивляюсь только", продолжил Глобальное Потепление, "почему вы остановились?" В этот момент Брайт и Фруки, которые, должно быть, торопились догнать нас, на случай если мы с лацертанином обменяемся друг с другом военными тайнами, завернули за угол, увидели выражение на моем лице, и, вежливо, но твердо, взяли меня за оба локтя. "Закройте рот, Том", пробормотал мне в ухо Фруки, когда они почти силком повлекли меня к зданию музея. "Вы выглядите глупо." Я закрыл рот. Потом открыл его снова и сказал: "Он сказал..." "Думаю, мы все догадались, что он сказал", тихо сказал Брайт. "Пан Козинский, давайте найдем какое-нибудь уединенное место, где мы сможем это обсудить." Мы подошли к музею. Брайт открыл дверь, а Фруки, не затормозим ни на секунду, повлек меня внутрь, но к этому времени ко мне снова стал возвращаться разум. Я сказал: "Вы мне лгали." Брайт дергал двери кабинетов. Нашел ту, что открылась, заглянул внутрь. "Окей", сказал он, "сюда." Фруки затащил меня в кабинет к Брайту и остался снаружи, гарантируя, что нас не потревожат. Но для пущей уверенности Брайт закрыл дверь и запер ее. Потом он посмотрел на меня. Он смотрел на меня очень долго. "Что он вам сказал?", спросил он, наконец. Я не знал, что ответить. Я осмотрелся в кабинете. Это был гораздо более уютный кабинет, чем когда директором здесь был я. Тут стоял стол с компьютером и принтером. Стояли какие-то деловые шкафы, на которых располагались горшки с полузасохшими цветами. На полу лежал ковер, у одной стены стоял маленький диван и пара удобных кресел. Брайт не отрывал от меня глаз: "Козинский?" Я сказал: "Мне кажется, Глобальное Потепление просто поздравил меня с Холокостом." Брайт испустил легкий стон и потер глаза. "Он спросил, почему мы перестали", сказал я, и постучал себя по виску. "Либо это я свихнулся, пан посол, либо Глобальное Потепление считает, что Холокост был правильным делом." Он казался смущенным. Возможно, он и был таким. "Не только Глобальное Потепление", сказал он. "Так считают они все." "О боже." Брайт подошел к столу, выдвинул кресло и уселся. "Даже при всей их технологии, лацертане не могут путешествовать быстрее света", сказал он. "Они были в сорока световых годах от нашей Солнечной системы, когда засекли здесь следы разумной жизни, и чтобы добраться сюда у них заняло почти столетие." Он откинулся в кресле и сцепил руки. "И большую часть этого времени они изучали наше радио и телепередачи. Они знают о нас все." "Мы здесь толкуем не о нас, господин посол", напомнил я. Он кивнул. "Одно из первых сообщений, что они нам послали - они находились еще в годах, э-э, шести от нас - было поздравлением за понимание важности удаления неполноценных рас из коллективного генофонда. Это их слова, не мои", торопливо добавил он. "Они сказали, что это доказывает, что мы расово зрелые." У меня снова отвалилась челюсть. "Это поставило нас перед определенной дилеммой", признался Брайт. "Да уж", сказал я слабым, тонким голосом. "Надо было принять определенные тяжелые решения", сказал он. "Хотя в реальности, это были совсем не наши решения. Лацертане в любом случае шли сюда." "Господин посол!", сказал я. "Лацертане одобряют Аушвиц!" Он кивнул и опустил взгляд на руки. "Для меня это тоже было шоком." "Прекрасно!", заорал я. "Проявили ли бы вы больше терпения, если б обнаружили, что они все - коммунисты?!" "Мистер Козинский", сказал он успокаивающим тоном. "Я, как вы говорите, проявляю терпение. Я еврей. Мой дед и бабушка погибли в Бухенвальде. Что, вы думаете, я чувствую?" "Думаю, вы чувствуете то, что прикажет вам чувствовать ваше правительство." Он снова опустил взгляд на руки. "Больше никто об этом не знает?", спросил я. "Вы в уникальном положении", признал он. Он посмотрел на меня. "На личной встрече в Кэмп-Дэвиде три месяца назад Сверхмеховые Животные сказал президенту: он считает, что решением проблемы городских бездомных является программа организованной эвтаназии." Я закрыл лицо руками. "Сейчас думают, что мы не можем навязывать человеческие моральные ценности чужим цивилизациям, как не можем ожидать, что они воспримут Пикассо", сказал Брайт. "Они не люди. У них иное восприятие. Они смотрят на вещи по-другому." "Это не делает их правыми." "Конечно, не делает. Но нам надо приспособиться к ним." Я отнял руки от лица и уставился на него. "Извините, что?" Он пожал плечами. Я подошел прямо к столу и наклонился над Брайтом. "Господин посол, нацисты превратили мою страну в скотобойню. Они настроились уничтожить заметный процент человеческой расы. Похоже, лацертане считают, что это было правильно. И нам надо согласиться с этим, потому что лацертане являются продвинутой космической расой, и у них есть вещи, которые мы хотим заполучить, так?" Он начал было отвечать, но я поднял руку и остановил его. "Пожалуйста, поправьте меня, если я понял это неправильно." Он некоторое время со спокойным лицом смотрел на меня. В конце концов он сказал: "Вы закончили, мистер Козинский?" Когда я не ответил, он достал свой футляр с сигарами и вынул гавану. "Надеюсь, вы не думаете, что американскому правительству нравится положение, в котором оно оказалось, мистер Козинский", сказал он наконец, катая сигару между пальцами. "Ясно, что моральные устои лацертан позорны. Но я должен повториться: Они не люди. Если б вы знали кое-что из их точек зрения на религию..." Он покачал головой. Я отвернулся от стола и подошел к окну. Я закрыл глаза и прижался лбом к холодному стеклу. "Задайте себе вопрос, пан Козинский", услышал я Брайта. "Учитывая то, что мы не контактируем с чужими цивилизациями раз в неделю, должны ли мы сказать лацертанам убираться прочь и никогда больше не подходить к нашему порогу? Или мы проглотим наше отвращение и будем иметь с ними дело? Вы мыслящий человек. Скажите мне." Я открыл глаза и посмотрел в окно. Я увидел гравийную дорожку, деревья, стену. Часть меня была рада, что мне не придется принимать никаких решений. Другая часть испытывала большее отвращение, чем я мог выразить словами, что такие решения кому-то принимать надо. И что всем остальным приходится с этими решениями соглашаться. Брайт встал из-за стола и закурил свою сигару. "Люди станут удивляться, куда это я пропал." "А такого нам допускать не надо, верно?", спросил я. "Вы постойте здесь и подумайте над ситуацией, в которой вы оказались, пан Козинский", сказал он, подходя к двери и отпирая ее. "И спросите себя, что вы собираетесь делать дальше. Потому что, поверьте мне, это самый важный вопрос, который вы когда-либо себе задавали." Я отвернулся от окна и увидел, как выходит в дверь. Мгновением позже в кабинет зашел Фруки, закрыл дверь и снова запер ее. "Ну", радостно сказал он, "догадываюсь, вы поняли, что у этих недомерков есть маленький грязный секрет." "Ты ублюдок", сказал я. "Ты все знал с начала." Он пожал плечами. "Ага. Ну, мы сказали недомеркам, чтобы они не говорили ничего. Сказали, что люди не поймут." "Боюсь, я понял чересчур хорошо." "Ага. Наци из Большого Космоса." Он издал звук поцелуя. "У тебя, Том, прости за выражение, коленная реакция." "Если ты не перестанешь меня патронировать, я врежу тебе по зубам." "Эй, успокойся." Он выставил перед собой ладони. "Что сказал Брайт?" Я сел на диван. "Сказал, что это прискорбно, и спросил, мог бы я справиться с ситуацией лучше." "А ты смог бы?" "Не мое дело справляться с такой ситуацией", ответил я. "Лично я испытываю отвращение." Он задумчиво покачал головой. "А ты знаешь, что мы к ним готовились?" "Извини?" "Ну, не к этим недомеркам в частности, но мы годы провели, обдумывая возможные сценарии Первого Контакта. Мы всегда были уверены, что когда-нибудь это обязательно произойдет, и что нам надо быть готовым. Мы рассматривали случаи, когда мы не узнаем в них формы жизни, или когда они не узнают формы жизни в нас. Все эти научно-фантастические штучки, знаешь?" "Не имею понятия, о чем ты толкуешь." "Но здесь у нас сценарий, о котором мы никогда не думали: мы узнаем в них жизнь, они узнают жизнь в нас, но их мораль оказывается такой..." "Злой?", подсказал я. Он пожал плечами. "Ну, как посоображаешь, зло - это строго человеческая концепция." "Знаешь, ты мне начинаешь по-настоящему не нравиться", сказал я. "Все это дело - сплошной фарс. Это вовсе не паломничество. Это вовсе не уважение. Они наслаждались каждым мгновением. Это их эквивалент поездки заграницу и посещения художественной галереи, чтобы там взглянуть на прекрасную живопись." "Что ж", сказал он, "нам же надо было что-то сказать прессе. Они не поняли бы правду." Я потер глаза. "Лично я думаю - это весьма хорошее прикрытие", сказал он. "Мы же придумали эту версию второпях." "От нее тошнит!", заорал я. "Она отвратительна!" Он смотрел на меня некоторое время. Потом сказал: "Ходит одна теория. Ее называют Теорией Потерянного Племени." Я уставился на него: "Что?" "Теория Потерянного Племени. Говорят, в году 1939-1940 в недрах амазонского дождевого леса существовало потерянное племя, и в один прекрасный день с ним установила контакт группа немецких исследователей." "Немецких исследователей", повторил я. "Нацистских исследователей. Арийские стереотипы, пропитанные нацистской идеологией и мелочами технологии, о которой потерянное племя никогда и не мечтало. Оружие, репелленты от москитов, двигатель внутреннего сгорания, туалетная бумага. Что-то в этом роде. В общем, потерянное племя разговаривает с немцами, и они начинают ощущать, что что-то не совсем правильно в этих светловолосых, голубоглазых парнях. Те толкуют о расовой чистоте, о превосходстве арийцев, говорят до упаду. Потерянному племени это совсем не нравится, но они идут на это, потому что у немцев есть вещи, которые им нужны." "Оружие", сказал я, "туалетная бумага." "Верно. И они понимают, что где-то там, за пределами леса, существуют люди, которые думают не так, как эти нацисты. Поэтому потерянное племя выдаивает из немцев все, что те могут дать, а потом в один прекрасный день они строят свой собственный самолет, улетают оттуда, устанавливают контакт со старыми добрыми американскими парнями, и после этого все живут вполне счастливо." Я откинулся назад. "И такое... безумие маскирует официальную политику?" "Лучше тебе в это поверить. Мы получим от лацертан все, что хотим, а потом поищем добрых парней." "Шатко", сказал я. Неужто весь мир управляется психами? "Но - и в этом суть - только вожди потерянного племени знают о гнусных взглядах на жизнь этих нацистов. А остальное племя не должно ничего знать, потому что..." "Потому что если они узнают, то истыкают немцев стрелами, и тогда больше не будет туалетной бумаги." Фруки улыбнулся мне: "Мелким народцем было бы действительно тяжело крутить, если б они знали больше о вещах, в которые верят." "Догадываюсь, какие возникли бы проблемы", согласился я. Он прямо засветился. "Вот", сказал он, "я знал, что в конечном счете ты это поймешь." "С другой стороны", добавил я, "проблемой может оказаться, когда станет всеобщим знание, что вы сознательно имели дело с людьми, которые заставляют Ивана Грозного казаться матерью Терезой." Он махнул рукой: "Э-э, это не проблема. Правительства все время это делают." Конечно, я это уже понимал. Но по какой-то причине мне все еще было очень печально. "Значит, тебе хочется создать впечатление высокой морали, не зная в действительности в чем она заключается." "Черт, да мне плевать на то, что обо мне думают люди, Том. Я всего лишь выполняю свою работу." Он потер лицо. "Слушай, пойдем отсюда, ладно? А то начнут удивляться, что случилось." "Люди имеют право знать, что случилось." "Конечно, имеют, конечно." Он руками делал мелкие успокаивающие жесты. "Слушай, я же согласен с тобой, Том. В эту религию ты обратился здесь. Но нам надо держать это втихую ради всеобщего блага." Я просто сидел и смотрел на него. "Что скажешь?", спросил он. "Так ты на борту?" Я пожал плечами. Он широко улыбнулся. "Ну вот", сказал он. "Пошли, Том, надо выбираться." "Мне все это совсем не нравится", сказал я. "Знаю, знаю. Но, по крайней мере, мы теперь понимаем друг друга, верно?" Я сильно сомневался, понимает ли он меня вообще, но его я понимал слишком хорошо. В мою страну веками вторгались люди, наподобие Фруки. Они приходили потом, когда свое дело завершали солдаты. Бюрократы. Клерки. Безликие мелкие аппаратчики. Люди, которые всего лишь выполняют свою работу. x x x Мы вышли наружу. Лацертане стояли маленькой группой, почти окруженные морскими пехотинцами, ЦРУшниками и людьми из секретной службы. Все чужаки снова мягко переваливались с боку на бок. Эльжбета, Бартек и все остальные сановные лица стояли в нескольких метрах по одну сторону, со своими собственными морпехами, ЦРУшниками и агентами. Эльжбета перехватила мой взгляд, когда я шел в сторону лацертан, но я просто тихонько покачал головой. "Бедный Ублюдок", сказал Глобальной Потепление, когда я подошел к ним, "эта личность информирует, что была совершена оплошность." "Забудем о ней", пробормотал я. "Очень хорошо", сказал пришелец. "Забыто. Скинхед." Подошел Брайт. "Этим личностям надо посетить много других координат", сказал послу Глобальное Потепление. "Покатили." Брайт смотрел на меня несколько секунд, а я смотрел на него. Потом я кивнул и увидел, что он расслабился. "Очень хорошо", сказал он, и посмотрел на одного из агентов секретной службы. "Пошли, Майк." Весь цирк начал перемещаться через главные ворота на автостоянку, морпехи, агенты секретной службы и ЦРУшники вышли вперед, чтобы образовать широкий коридор между нами и машинами. Я шел рядом с лацертанами; Эльжбета и другие были в отдельной группе позади, но мыслями я был во многих милях отсюда. Я думал только о том, что сказал Глобальное Потепление, и о том, что рассказали мне Брайт и Фруки. Если бы я был начеку, то, наверное, реагировал бы не так, как реагировал на то, что произошло потом. Вдруг повсюду вокруг меня началась суматоха. Люди завопили, побежали, закричали. А потом наступила тишина, и в это мгновение тишины я услышал, как о бетон ударился тяжелый металлический предмет. Я оглянулся в поисках источника шума, и увидел, как что-то темное размером с кулак катится между двумя ногами Хитрого Кота и останавливается прямо под его скафандром. Еще крики и вопли, но как бы очень, очень далеко. Лацертанин наклонялся на своих неуклюжих ногах туда-сюда, словно пытаясь увидеть, что закатилось под его тело. Потом он пустился в странный маленький танец но одном месте, высоко поднимая свои ноги и бухая ими назад в быстром темпе. Не думая по-настоящему о том, что же я делаю, я подскочил, упал на колени, дотянулся под бронированную сферу и выхватил металлический объект. Он оказался ручной гранатой. Я посмотрел на нее. Потом я попробовал отбросить ее прочь, но рука отказалась выпустить ее. Я все еще стоял там на коленях, отставив руку от тела как только мог дальше, когда парни из американской службы безопасности подбежали ко мне. Им пришлось выдирать гранату из моей ладони, отковыривая палец за пальцем. Я минут пятнадцать не мог перестать вопить. x x x Это сделал Рамиус, тот ЦРУшник с латышским именем. Конечно. Никому другому не было позволено находиться возле лацертан с чем-то более опасным, чем зажигалка для сигарет, но ЦРУшники были уже вооружены, и никто не догадался проверить их самих еще и на взрывчатку. Что случилось с Рамиусом после инцидента, остается лишь догадываться. Казалось, он просто испарился. "Перестал существовать", сказал Бартек. "О нем, конечно, спрашивали. "Как там мистер Рамиус?" А ему отвечают: "Кто-кто?" Он перестал быть личностью." Бартек откинулся и положил ноги на стол. "Словно во времена Сталина. Ты их, конечно, не можешь помнить." "Ты тоже", сказал я. Он улыбнулся. "Наверное, это ностальгия." Он закурил сигарету. "По-видимому, они называют себя Сынами Земли." "Да." Он кивнул и щелчком сбросил пепел на пол. "Сыны Земли. Кто придумывает такие глупые имена?" "И много их?" "Похоже, никто не знает. Если верить Майку, мужику из секретной службы, то Белый Дом и ООН затоплены психованными сообщениями от разных групп, выступающих против лацертан. Сыны Земли - просто одна из многих." "Предполагаю, было бы чересчур - просить американцев рассказать нам о них." Бартек махнул рукой. "Никто не принимал их всерьез", сказал он. "Теперь принимают." Дорожное шоу с лацертанами вернулось в Краков и высадило нас всех возле здания министерства. Потом они умчали в неизвестное место, оставив нас стоять несколько растерянной группкой, осаждаемой журналистами и телевизионщиками, вопящими свои вопросы. Бартек большую часть дня провел вместе с агентами секретной службы, и с их помощью организовал группу весьма хмурых полицейских для сопровождения нас в здание, где меня многократно хлопали по спине и поздравляли за проявленную храбрость. Потом в течении почти двух часов меня безжалостно расспрашивал Павлюк, пока Эльжбету столь же безжалостно, но несколько более мягко расспрашивала Зося и другие секретарши за едой в столовой министерства. Я обратил внимание, что никто даже не предположил, что мне лучше бы повидаться с врачом. Я не рассказал Павлюку о том, что именно Глобальное Потепление назвал оплошностью. Не рассказал я ему и о своем разговоре с Брайтом и Фруки. Свою отлучку от группы я объяснил тем, что мне внезапно стало нехорошо, и надеялся, что никто не найдет необычным, что о моей здоровье решили позаботиться американский посол и связник НАСА/ДжПЛ лично. "Они все еще там?", спросил Бартек. Я подошел к окну и выглянул. Большинство журналистов отчалили, но пара закоренелых групп оставались стоять через дорогу. "Некоторые еще здесь." "Ненавижу журналистов", сказал он. Я отвернулся от окна. "Едва ли такой подход станут ожидать от человека, чья работа - доводить до публики невероятное очарование Кракова и его окрестностей." Он засмеялся. "Ну, теперь это едва ли будет проблемой. Мы стоим перед потопом людей, желающих посетить Краков и его окрестности только потому, что здесь побывали лацертане. Нам придется расширить в Освенциме автостоянку, чтобы вместить всех, кто захочет нанести визит." В любое другое время перспектива возрастания потока туристов обрадовала бы мое сердце, но сейчас я ощущал просто смутное чувство страха. "Я иду домой", сказал я. "Мы хорошо сработали сегодня", сказал Бартек. "Такая экскурсия, почти без всякого предупреждения. Могло бы оказаться катастрофой." Меня искушало сказать ему, что это и была катастрофа, что мы провели весь день, бродя по Аушвицу с самыми большими фанатами нацистов, но я вспомнил свое обещание, данное Фруки, и вместо этого пошел искать Эльжбету. x x x Меня разбудил звонящий на ночном столике телефон. Я схватил трубку до того, как проснулась Эльжбета, и пробормотал что-то напоминающее свое имя. "Большое инфо", сказал Фруки. "Настоящее большое инфо." Рядом со мной Эльжбета вздохнула во сне и повернулась. Я посмотрел на будильник. Было полчетвертого. "Ты где?", спросил я. "Не могу тебе сказать. Но мы еще в Польше." "Ты когда-нибудь спишь?", спросил я. "Мы спим посменно", сказал Фруки. На другом конце линии я слышал возгласы и пение на фоне какой-то из песен Нирваны. Словно вечеринка в номере отеля. "Не мой черед." "Поспи немного", сказал я. "Ради нашей общей безопасности." "Ты ведь хочешь реально узнать, почему она не взорвалась, не так ли?", спросил он. "Не взорвалась, и ладно", сказал я. "Мне и этого достаточно." "Мы думаем, у них есть какое-то силовое поле, которое подавляет химические реакции", сказал он. "Хитрый Кот просто остановил эту штуку." "Иди спать", повторил я. "Я хочу сказать, чем бы это ни было, оно достаточно маленькое, чтобы поместиться внутри скафандра. Вообрази, если они продадут это нам." "У меня был длинный день", сказал я ему. "Вали прочь." Я положил трубку, улегся на спину и уставился в потолок. Я очень устал, но не чувствовал ни капельки, что хочу спать. Я раздумывал, смогу ли я когда-нибудь перестать чувствовать ощущение формы гранаты в своей ладони. 3 Лацертане улетели из Кракова на следующий день, и я был рад видеть их и весь цирк дипломатов, сановников ООН и прихлебателей НАСА покидающими мою страну. Я хотел получить обратно свою жизнь, и я хотел, чтобы она вернулась ко мне в состоянии по возможности близком к тому, какой она была, прежде чем чужаки решили отдать дань уважения окончательному решению еврейского вопроса. Так, конечно, не произошло. Я вернулся на работу, но все для меня стало выглядеть по-другому. Я пытался заниматься своим делом, но не мог перестать думать о том, как маленькие ублюдки восхищенно топают по лагерю в Освенциме. Газетные и теле-журналисты из такого далека, как Окленд и Душанбе, звонили мне, чтобы взять интервью о моем времени в компании лацертан, и хотя я обнаружил, что лично мне интересно наличие в Душанбе тележурналистов, я сказал им всем, что говорить с ними не желаю. Множество британских, американских, французских и немецких телеканалов предлагали мне весьма ощутимые суммы за эксклюзивы, и я завернул их всех, что вызвало массу жгучих ссор с Эльжбетой. Поэтому я нарушил свое обещание Фруки и рассказал ей все. Когда я закончил, она подумала немного, а потом сказала, что, хотя она теперь понимает мое нежелание давать интервью, я все же должен дать одно ради денег. Мы согласились, хотя и без охоты, разойтись во мнениях. Как-то ночью примерно через пару недель после лацертан меня около полуночи разбудил телефон, звонящий возле постели. Я взял трубку и голос Стивена Хоукинга сказал: "Эта личность говорит с личностью, известной как Бедный Ублюдок?" "О боже", сказал я. Голос произнес снова: "Эта личность говорит с личностью, известной как Бедный Ублюдок?" "Это который их вас?", спросил я. Возникла пауза, пока лацертанин справлялся в языковой базе данных. Потом он начал: "Эта личность гово..." "Да!", закричал я. "Кто вы?" "Эта личность известна как Хитрый Кот", сказал лацертанин. "Удовлетворительно ли здоровье Бедного Ублюдка?" "Откуда вы взяли мой номер?", спросил я. "Эта личность взяла справку в телефонном каталоге Кракова и установила контакт с личностью в списке под именем Козинский Т." У меня вдруг возник пугающий образ Хитрого Кота, держащего трубку в бронированной руке, приближающего аппарат к боку скафандра, и бешено набирающего номер каждого Козинского Т. из телефонного справочника Кракова. "Что вы хотите?", пробормотал я, борясь с подушками, пока не уселся в постели. Возникла пауза, лацертанин, очевидно, просматривал какую-то заранее приготовленную речь. "Я хочу поблагодарить вас за спасение моей жизни", сказал он. Потом он сказал: "Эта строка - просто шум, Бедный Ублюдок. Эта личность приносит много извинений за недостаток легкости с языком Бедного Ублюдка." Я прижимал трубку к уху и думал, кончится ли когда-нибудь этот кошмар. "Я не спас вашу жизнь", сказал я. "У вас была штуковина, которая останавливает взрывы." "Бедный Ублюдок верил, что жизнь этой личности в опасности. Бедный Ублюдок не знал о штуковине, которая останавливает взрывы." "Ну, это верно, но..." "Поэтому Бедный Ублюдок спас жизнь этой личности." Логика вывода в данный момент мне плохо давалась, поэтому я просто сказал: "Ну, ладно, если вы так считаете..." "Поэтому эта личность..." Компьютерный голос прервался и я мог поклясться, что услышал тук-тук-тук металлической ноги, в раздумье постукивающей по полу. "Мы вам обязаны", сказал он. Потом пауза. "Нет, еще одна бессмысленная строка. В этом языке нет смысла, Бедный Ублюдок. Эти люди продали нам дефективные лингвистические программы. Эта личность будет требовать замены." Я устало покачал головой. "Нет, смысл есть. Может, вы еще не до конца поняли, как пользоваться языковым софтвером. Надо просто говорить я, а не мы. Хитрый Кот обязан мне, но не все лацертане." Я никак не мог поверить, что веду такой разговор. "Хитрый Кот, все лацертане, все - одна вещь", сказал голос. "Эти личности не делают различий." "Правда?" "Эти люди обязаны Бедному Ублюдку." "Хорошо, порядок, купите мне какие-нибудь цветочки." "Наверное, Бедный Ублюдок захочет технические спецификации на ту штуку, которая останавливает взрывы?" "Хорошая мысль, но я не думаю, что буду пользоваться ею очень часто." Молчание на другом конце линии. "Хотя", сказал я, когда совершенно причудливая мысль скользнула ко мне неизвестно откуда, "кое-что вы могли бы сделать..." x x x Я повесил трубку и потер ухо. Глянув на будильник, я увидел, что уже почти четыре утра. Рядом со мной Эльжбета - очевидно, привыкшая к долгим телефонным разговорам в нелепые ночные часы - тихонько посапывала. Я улегся и закрыл глаза. И здесь кто-то начал тарабанить в дверь. "Ты встанешь и ответишь", сказала Эльжбета. Я открыл глаза. "Я думал, ты спишь." "Когда столько происходит вокруг меня?" Снова затарабанили. "Давай, посмотри кто это, Томек." Я встал, надел шлепанцы и зашаркал из спальни через гостиную, в конце концов прислонив голову к входной двери. Дверной глазок оказался прямо напротив моего глаза, дал картинку типа рыбий глаз с очень возбужденным Фруки. Я не был слишком удивлен, даже если и предполагал, что он улетел вместе с лацертанами обратно в Америку. Я отпер дверь, открыл ее и сказал: "Тебе следовало позвонить загодя. Я бы приготовил еду." "Ага", пробормотал он, протираясь мимо меня в квартиру. "Только я не мог позвонить загодя. Разве я мог, когда твой телефон последние три с половиной часа был занят?" "Разве?" Я пожал плечами: "Наверное, сбой на линии." "Нет, сбоя не было. Я проверил." Он остановился в центре гостиной и повернулся ко мне лицом: "Я думал, я у нас хорошие рабочие отношения, Том." "Хорошие", сказал я, "если ты запомнишь, что не надо называть меня Том." Я закрыл входную дверь и снова запер ее. "Том", сказал он, "я когда-нибудь лгал тебе?" Я подумал. "Не думаю", сказал я. "Если не считать лжи умолчания, конечно, в противном случае ты лжешь мне более или менее постоянно с тех пор, как мы впервые встретились." Его обычная улыбка полностью отсутствовала, и было не тяжело догадаться, почему. Он смотрел на меня так пронзительно, что я мог бы вспыхнуть от жара. Я устало мигал на него. "О, это ты, Тим", сказала Эльжбета из дверей спальни. "Я не знала, что ты вернулся." "Иди в постель, Лиз", сказал Фруки, не отрывая глаз от меня. "Нам с Томом надо кое о чем потолковать." "Да как ты смеешь говорить со мной подобным образом!", закричала она, больше от удивления, чем от чего-то иного. "Врываешься сюда в черт знает какое..." "Иди в постель", мягко сказал я. "Томек!" "Просто иди, Эльжбета. Тиму и мне надо кое-что обсудить." Она уставилась на нас, и я должен признать, это был гораздо более пугающий взгляд, чем тот, на который был способен Фруки. "Мне что, и уши пальцами заткнуть?", иронически спросила она. "Просто на случай, если я подслушаю какие-то ваши секреты?" "Не попала", сказал Фруки, так и не посмотрев на нее. "И меня зовут не Лиз!", завопила она. До этой ночи я мог бы сказать, что невозможно делать резкие движения в рубашке до лодыжек, однако Эльжбете это прекрасно удалось, когда она бросилась обратно в спальню. И она хлопнула дверью достаточно сильно, чтобы сбить со стены одну из уродливых картин своей кузины Ивоны. Фруки и я остались стоять в центре гостиной, уставясь друг на друга. Я сказал: "У тебя две минуты, а потом я звоню в полицию." "Думаешь, я боюсь полиции?" "Через пару минут узнаем." "Окей", сказал он, "о чем вы говорили?" "Извини?", сказал я. "Ты и твой маленький приятель", рявкнул он. "Не надо, я знаю, что один из них звонил тебе; который? Хитрый Кот? Сверхмеховые Животные?" "Тим, я в шоке", сказал я. "Ты хочешь сказать, что следил за моими телефонными звонками?" "Не играй со мной в дурачки, Томаш. О чем вы говорили?" "Если ты подслушивал мой телефон", сказал я, начиная злиться, "почему ты сам не можешь сказать?" Фруки уставился на меня. Он повернулся какой-то новой стороной своего характера, и при любых других обстоятельствах я нашел бы это очаровательным. Он сказал: "Мы сделаем это здесь или сделаем это где-то в другом месте, мне все равно." Я встал. "Достаточно", сказал я. "Сейчас середина ночи, а я устал. Выматывайся из моей квартиры." "О, нет", сказал он, качая головой. "Нет, нет. У тебя нет представления, во что ты вляпался, Томаш. Я могу арестовать тебя немедленно, я тебя увезу и заставлю все рассказать." "Не сможешь." "Выгляни-ка наружу." "Это становится ребячеством, Тим", сказал я. "Выгляни наружу, Томаш." Я подошел и снова открыл дверь. В коридоре стояли два морпеха в полном боевом снаряжении. Напротив в своих дверях стоял наш сосед пан Рыбинский. Он был в пижаме и в потертом синем купальном халате, на ногах шлепанцы "Винни-Пух". Пан Рыбинский и я посмотрели друг на друга и безмолвно признали по сути своей глубоко комическую природу нашей Вселенной. Я шагнул назад в квартиру, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. "Ты совсем не из НАСА", сказал я Фруки. "НАСА не прослушивает чужие телефоны. Ты из ЦРУ." "Нет", сказал он. Потом подумал. "Да." Потом снова подумал. "Нет." Он гневно махнул рукой в воздухе. "Ладно, это серая зона. Иногда я из ЦРУ, иногда из других структур." Он увидел выражение моего лица. "Это лучший способ описать истину, окей?" "Твои жучки не сработали, верно?", спросил я. "Ты знаешь, что один лацертанин звонил мне, но не имеешь понятия, что он сказал." Фруки посмотрел на меня секундой дольше, потом отвернулся и подошел к окну. "Маленькие ублюдки", пробормотал он. Я улыбнулся. "Силовые поля, что предотвращают взрывы гранат", сказал я. "Что-то отключающее телефонные жучки. Они полны сюрпризов, не так ли?" Он повернулся и снова посмотрел на меня: "Так что он сказал?" Я вздохнул. "Хитрый Кот позвонил, чтобы поблагодарить за спасение своей жизни." "Но ты не спасал", напомнил Фруки. "Граната никогда бы не взорвалась. Хитрый Кот знал все это." "Но я не знал", сказал я, снова начиная гневаться. "Хитрый Кот сказал, что благодарит за мои действия, которые я предпринял, не зная, что граната не взорвется." Он фыркнул. "Ты висел на телефоне три с половиной часа, Том. Вы ведь не обсуждали шансы Вистулы против Манчестер Юнайтед в кубке УЕФА." "Верно", сказал я. "Это, наверное, длилось бы дольше." Я потер свое лицо. "Сколько у тебя времени?" "Все время мира, Том", сказал он, доставая из кармана маленький цифровой рекордер и переходя к дивану. "Все время мира. Только ничего не оставляй за кадром." x x x У лацертан нет родного мира, по крайней мере такого, который они помнят. Вся их цивилизация, если ее можно назвать цивилизацией, состоит из сотен тысяч торговых кораблей, путешествующих между звезд в поисках экзотических товаров, чтобы торговать друг с другом. Это очень древнее общество. Далеко за миллион лет возрастом. Его научный и технический прогресс остановился тысячи лет назад, и лацертане просто несутся дальше, ремонтируя свою существующую технологию снова и снова. Их центральному кораблю, "Корделии", уже почти десять тысяч лет, и хотя для наших глаз она может выглядеть технологическим чудом, в действительности это латанное-перелатанное старое корыто, межзвездный скрипучий и дымный пароход. Лацертане не воспроизводятся. Они со всех точек зрения - бессмертны. Их память и личность постоянно перезаписываются и дополняются, а когда лацертанин умирает, его тело клонируется, а личность и воспоминания впечатываются в новое тело. Но после столь долгой жизни более далекие воспоминания становятся смутными, туманными и недостоверными. И хотя перенос памяти происходит почти без сбоев, если его делаешь снова и снова почти миллион лет, то по закону среднего что-то должно сбойнуть рано или поздно. Легче отредактировать и удалить эти малодостоверные воспоминания, и все такие удаления с годами тоже накапливаются. Многое в истории лацертан является загадкой даже для них. "Корделия" не являлась одним из флагманских судов, это было совершенно ясно. Чужаки измеряли важность своих отдельных кораблей численностью популяции на борту - у более успешного судна большая команда. Нас посетило не самое успешное судно. Лацертане на Земле фактически представляли собой всю команду "Корделии". Их едва ли можно винить за то, что, протащившись в космосе бог знает как долго, они сразу захотели сойти на берег. На борту осталось всего два лацертанина - на случай неожиданностей. На случай каких неожиданностей? Что ж, очень давно, так далеко в их истории, что об этом событии не осталось ясных записей, лацертане вели гражданскую войну, корабль против корабля. Ныне никто в точности не помнил, зачем воевали, и кто выиграл, а кто проиграл. Все, что у них осталось - это наследие экзотического оружия, с годами передаваемое потомкам. "Корделия", например, были экипирована устройством, которое могло строить гравитационные линзы, чтобы фокусировать солнечный свет на поверхности планеты, сильно напоминая жестокого ребенка, который увеличительным стеклом поджигает муравьев. Закипели бы моря, расплавились горные цепи. И конец неожиданности. Я диктовал все это с минимальным понуканием, закрыв глаза и откинув голову на спинку кресла. Я не имел понятия, верит ли Фруки хоть чему-то, и в значительной степени мне было на это наплевать. "И Хитрый Кот рассказал тебе все это только потому, что чувствует, что тебе обязан?", спросил он. "Я понимаю", вяло сказал я, глянув на часы. Было почти шесть утра. "Мне стоило бы попросить лекарство от рака, или оружие из гравитационных линз, или еще что-нибудь. Но я устал, Фруки. Я просто попросил первое, что мне пришло в голову." "Ты попросил рассказать его о себе." "И о своем народе", зевнул я. "Типичная реакция гида для туристов. Извини." Фруки смотрел на меня с выражением благоговейного ужаса на лице. "За три с половиной часа ты ухитрился получить от лацертан больше, чем нам удалось выбить из них за год." "Да всего-то надо было - чтобы хоть кто-то из них почувствовал, что чем-то обязан." Я пожал плечами. "Хотя есть и еще кое-что." Фруки проверил, сколько пространства осталось в памяти его цифрового рекордера. "Да?" "Я спросил Хитрого Кота, где находятся хорошие парни." Он поднял глаза: "Ты что?" "Я спросил его о других разумных расах." "Ты шутишь." Его улыбка постепенно возвращалась по мере того, как я передавал свой разговор с Хитрым Котом. Теперь он заулыбался так широко, что я наполовину ожидал, что вся верхняя часть его головы подымется вверх, как крышка на мусорном баке с педалькой. "Ты просто выдаешь один сюрприз за другим, Том." "Ну, раз уж мы разговорились..." "И что он сказал?" "Их нет." Его улыбка застыла. "Что?" "Никаких добрых парней нет. В действительности нет вообще никаких других парней." В первый раз с тех пор, как мы познакомились, он не нашелся, что сказать, и это зрелище стоило потери ночного сна. "Это... это же смешно, Том. Они же должны быть..." Я покачал головой. "Лацертане путешествовали по Галактике, когда твои и мои предки пытались сообразить, каким концом берцовой кости лучше лупить друг друга, и за все это время они ни разу не нашли другие разумные виды. Хитрый Кот был тверд в этом пункте, потому что для торговой цивилизации важно помнить, где расположены все их рынки. Но других разумных рас нет. Есть прорва растений и животных; Галактика абсолютно кишит жизнью. Но насколько известно лацертанам - а я готов верить, что они знают, о чем говорят - существуют лишь два разумных вида. Они и мы!" И я завопил со всей силой: "А теперь скажи-ка мне, как эта инфо гармонирует с теорией потерянного племени! Давай! Говори!" "Он тебе солгал", сказал он слишком быстро. "Нет, не солгал", ответил я, понизив голос. "За ним был должок, а я попросил сказать мне правду, и он сказал. Они не похожи на нас, Тим. Они держат свои обещания. Хитрый Кот сказал мне правду и я верю ему. Существуют только мы и они. И что ты собираешься делать теперь?" Из спальни вышла Эльжбета. "Нет смысла пытаться хранить секреты от меня, а потом вопить, как сумасшедшему", сказала она. "Тебя слышала, наверное, половина квартала." Половина квартала вполне меня устраивала, но я особенно надеялся, что меня услышал два морпеха за входной дверью. Солдаты любят сплетничать. Я сказал Фруки: "Выкатывайся из моего дома." Он начал: "Том..." "Прочь", сказал я, поднимаясь."Ты получил от меня, что хотел. Теперь проваливай." Он встал и сунул рекордер в карман своей боевой куртки. "Тебя станут еще допрашивать." "Ты получил все, что хотел", сказал я ему. И звонко хлопнул в ладоши. "Уходи. Прочь." Он неохотно двинулся к двери. "Дело еще не кончено, Том." "Нет, кончено", сказал я, выпроваживая его из квартиры, пока Эльжбета следила, широко распахнув глаза. "Я записал все, что знаю о лацертанах и об их отвратительных нравах, и я передал записи адвокату. По моим указаниям, если что-то случится со мной или с тем, кого я знаю, он по электронной почте перешлет все, что я ему дал, в десяток самых больших агентств новостей в мире." Он улыбнулся мне. "Такие приемчики срабатывают только в триллерах, Том." "Я считаю до десяти",