таял... Бесполезно кричать, никто нас не услышит. Однако есть еще телепатические волны. Ты ведь мутантка, ты можешь попробовать. - Нет, - благоразумно отказалась я, - я еще не умею. Я могу передавать, но что именно? А Гейнц понимает с трудом. Он может вообразить, что его атакуют, и... когда он дает отпор - это катастрофа. Вспомните, как выглядел центральный пост во время поисков "красной капсулы". - Я помню. Так что же, положение безвыходное? - Нет, - сказала я, - нет. Надо подумать. Вы пользуетесь такой славой в космосе и не захотите, чтобы в галактической энциклопедии напротив вашего имени написали: "замерз в компании малолетней мутантки"? Нет ли у нас какого-нибудь известного всем способа общения, не требующего применения сложного устройства? А, кажется, я придумала! Фонарь! Они ведь оставили вам электрический фонарь? Световой сигнал... И я уточнила: - Три коротких. Три длинных. Три коротких. Мы никогда больше не встречали мятежных нептунианцев. Строительство на острове заканчивалось. Гейнц был бесподобен, в одиночку ворочая самые большие стволы, любезничая с женщинами и смеша детей - они составляли теперь почти половину всего нашего населения. Женщины, которых чуть ли не силой выгнали из звездолета, тотчас почувствовали себя лучше, некоторые даже разожгли костры и растопили лед, чтобы умыться. Но не все... Как только были поставлены палатки, оборудовано убежище и подключено отопление, Лес созвал то, что Морозов называл "маленьким советом". Собрались они оба, Гейнц и еще двое мужчин, принимавших самое активное участие в строительстве: один штатский и один военный из пассажиров. Женщины делегировали двух представительниц: пожилую дьяконессу, которая постоянно распевала гимны, и президента клуба "Друзей Антенагораса Зизи". Я не знаю, кто был этот самый Антенагорас. По словам Морозова, это был философ раннего Четвертичного периода, известный, в первую очередь, в связи с событиями, которые называют "заблуждением Шератана". Но я и этого не знаю... Это была жирная и подвижная дама с массой завитушек на голове. Лес позвал и меня: - Талестра, иди сюда, ты будешь представлять детей. Он назначил, часовых в звездолет и по углам нового лагеря, окруженного частоколом из пробкового дуба. Потом мы собрались в самой большой палатке, там, где хранились аккумуляторы, оружие и запасы продовольствия. Все уселись вокруг небольшого костра: надо было экономить энергию обогревателей. Все это напоминало мне другую ночь в помещении центрального поста "Летающей Иглы" и другой военный совет, на который меня не позвали. Как и тогда, свет - теперь уже костра - придавал лицам выразительность, и я неожиданно поняла, что уже давно знаю моих друзей, что они близки мне, и что у нас есть общие воспоминания и переживания. Они тоже немного изменились. Морозов как-то съежился под своей шкурой, Шталь все больше походил на огромный чемодан, поставленный на-попа, а лицо Леса, огрубевшее, но все еще утонченное, стало еще восхитительнее... Он как можно проще изложил положение вещей: - Свободные гражданки и граждане, - сказал он, - сначала подведем итоги: нам невероятно повезло и, одновременно, ужасно не повезло, что мы сели именно на Гефестионе. Эта планета обитаема, что очень редко встречается в созвездии Лебедя, где большинство небесных тел - просто раскаленные метеориты. Вы безо всяких вредных последствий дышите ее воздухом, и, посадив несколько зерен из нашего запаса, мы собрали небольшой урожай пшеницы и овощей земного типа - магнум бонум. - Это означает картошку, - прошептал мне на ухо Морозов, - но при подготовке доклада я настоял на латыни: это звучит лучше! - С другой стороны, - продолжал Лес, - это созвездие лежит в стороне от обычных путей сообщения; мы можем остаться здесь на все сто лет, и никто нас не найдет. Передатчики не работают при таком большом скоплении звезд и интерференции магнитных полей. Следовательно, нам остается единственный выход: использовать как можно лучше то, что у нас есть, и изыскивать такие природные ресурсы планеты, которые позволили бы нам улететь. - А о каких ресурсах идет речь? - спросил штатский. - Уместный вопрос. - Лес повернулся к Морозову. - Ты производил изыскания. Объясни. - Так вот, - начал свое объяснение маленький ученый, - на Гефестионе, несомненно, есть месторождения минералов, но мы не в состоянии их разрабатывать. Имеются другие возможности: в относительно недалеком прошлом эта планета была обитаема, потом ее разорила ужасная сила - может быть, именно та, от которой мы бежим. Население, а также целые районы отныне существуют лишь в виде оптических миражей. Но должны существовать и материальные остатки той жизни. Может быть, среди них мы сможем найти и горючее. Пожалуй, эта возможность была довольно проблематична, но пассажиры воспрянули духом. Дьяконесса, которая принадлежала к секте Истинных Последователей, спела гимн, а дама с завитушками пообещала Лесу, что его имя будет упомянуто в хартиях общества Антенагораса Зизи. Трудности начались позже, когда договорились, что отряды пассажиров будут по очереди исследовать планету в поисках ресурсов. - Я накладывало вето! - крикнула литературная дама. - Все здоровые пассажиры должны одновременно исследовать планету - так будет быстрее! Мы все равны! - Она уничтожающе посмотрела на нас с Морозовым. - А старики и дети останутся в лагере! - Я не думаю, что такое решение будет рациональным, - возразил Лес. - Кто-то должен защищать остров. - От кого? На планете нет никого, кроме призраков. Нисколько не обидевшись, Морозов вмешался. Он забросал свою оппонентку, которая носила звучное имя Атенагора Бюветт (что, очевидно, было символом ее философских наклонностей), успокаивающими истинами и не совсем логичными уверениями... Но у дамы была боеспособность реактивного спрута с Шератана. - Если я вас правильно поняла, - заявила она, наставляя на Морозова протонный микроскоп, который служил ей лорнетом, - вы даже не знаете, могут ли на нас напасть чудовищные растения или бронтозавры? - Да, это так, свободная дама... - Но, в таком случае, вы ничего не, знаете! И вы еще пытаетесь мне противоречить, мне, у которой чувствительность точно такая же, как у великого Антенагораса Прорицателя, прозванного Зизи! Долой невежд! Долой! Она подпрыгивала и надсаживала глотку. Дьяконесса произнесла проповедь. Снаружи пассажиры подняли неописуемый гвалт. Лес приказал всем замолчать. Он заговорил ледяным тоном, какое-то не совсем человеческое спокойствие исходило от него. - У нас единственный вопрос, - сказал он, - надо решить в принципе, будем мы исследовать планету или нет. А техническая сторона и организация экспедиции касается только меня. Здесь командую я! Устроили открытое голосование. Только Атенагора оказалась против. И мы разошлись в некотором беспорядке. Палатка, в которой я жила с целой кучей детей, была на другом конце лагеря. И я была благодарна Лесу за то, что он проводил меня. Остатки старого лагеря были видны отсюда, и мне было не так страшно при виде этих ужасных груд мертвых тел, перекошенных лиц, ртов, разинутых в безмолвном крике или хрипе. Я закрыла, глаза и прижалась щекой к руке Леса, повторяя: - Я вне себя от возмущения! Они что же, все такие; жительницы Земли?! - Нет, не все, - отвечал он спокойно. И я как бы заново увидела остров: мы дошли до противоположной оконечности, единственного почти пустынного места между сиреневым и фосфоресцирующим небом и озером с мертвой водой - этими двумя безднами с мигающими звездами... А прямо надо мной в колеблющихся отблесках возвышался Лес, похожий на большую звезду в образе человека, затерянную в облаках этого проклятого богом места. И он смотрел на меня - и я забыла, что должна избегать взгляда его золотых арктурианских глаз. Я вообще все забыла. Это было так, будто какой-то туман застлал мое сознание, а яркий золотой луч света ранил и глубоко проник в меня, в мой мозг, в мое сердце. Может быть, я чуть было не закричала, чуть не упала... Я хотела умереть и воскреснуть тысячу раз и оставаться целую вечность под его взглядом... А он сказал: - Ты очень выросла, Талестра. - Это что, плохо? - спросила я растерянно. - Когда я таскала деревья по льду, все были довольны. А теперь ты упрекаешь меня в том, что я занимаю много места? - Я не это хотел сказать, - возразил он. - Но это так трогательно: я ведь знал тебя совсем маленькой девочкой... - Да, ты даже таскал меня за волосы на "Летающей Игле", когда мы обезвреживали механизм тик-тик-тик! Он смутился: - Я таскал тебя за волосы? Нет, ты сошла с ума! - Он помолчал. - Прости, Талестра... И вот мы стоим уже перед моей палаткой. Все произошло очень быстро... Лес взял мою руку и поднес ее к своему лицу, а я была смущена: ведь это была та самая рука, которая валила деревья, долбила лед, регулировала прицел излучателя - мозолистая, маленькая и потрескавшаяся. Но он не поцеловал ее, он просто поднес ее к своим глазам. Очень длинные ресницы обмахнули ее, и я почувствовала что-то свежее, словно слезу, какую-то ласку ангела... - Видя тебя такой большой, - прошептал он, - я начинаю понимать, как давно я покинул мою родную планету и всех тех, кого я любил... На другой день он ушел на разведку со своими людьми. А я осталась в лагере с Морозовым. Не могу сказать, что я скучала. Все окружающее было таким новым для меня, а у него была голова, из которой можно было много чего позаимствовать. Это было похоже на удачную рыбную ловлю. Мне было вполне достаточно ухватить какое-нибудь понятие, и я начинала тянуть его к себе, как на леске, и - гоп! - я вытаскивала большую аппетитную рыбу - решение какой-нибудь научной проблемы, исторический парадокс, бергсоновскую теорию. Мор, постоянно страдающий от холода, работал, закутавшись в свою шкуру, в самой большой палатке. Во время свободных гипнолекций, которые он читал детям пассажиров, я усаживалась у каталитического обогревателя, расслаблялась и буквально сгорала от любопытства: я страстно интересовалась прошлым Земли, будущим звезд, а также метафизикой. Я хотела знать все! Я могла все понять... Наступил день, когда... - Ты опустошаешь мой мозг! - объявил он. Я пожала плечами. - Это неизбежно. На этой планете остались только книги-призраки. А на острове - только списки казненных. А я уже выучила наизусть "Божественную комедию", а также еще одну штуку, которая лежит в футляре, и о которой я уж не буду упоминать... Он поглядел на меня с интересом: - Это тебе понравилось? Я хочу сказать, "Комедия"? - Неплохо, хотя Данте неизвестно зачем усложняет. Для чего столько разглагольствований в балладе о подпространстве? Зачем превращать эту несчастную Беатриче в святую, в инквизитора, в саму философию?.. И все-таки я полюбила этого древнего поэта, который совершил такое же путешествие, как и мы... - Ты так думаешь? - О! Есть вполне определенное сходство. Путешествие через круги ада, чудовищный зверь с Сатурна, озеро Смерти на Уране... Черные существа с огненными стрелами, которые нас преследуют. А здесь - не тот ли этот город Дит, в котором мы все были? Где: Навстречу нам шли тени и на нас Смотрели снизу, глаз сощуря в щелку, Как в новолунье люди, в поздний час. [Данте, "Ад", песнь пятнадцатая, 16] - Так ты полагаешь... что все это уже было времена Данте? - Это или что-то похожее. Ты же сам учил меня: в гиперсфере ничто не исчезает и не возникает бесследно. Он казался потрясенным, не знаю почему. Неожиданно он отослал всех учеников, и мы остались вдвоем в большой палатке. Дрожа, он повторял: - Замолчи! Лучше не думай об этом! Что же делать, что делать?! Он ходил большими шагами вокруг обогревателя, и развевающаяся шкура приоткрывала его худые ноги. - Такая маленькая девочка! - пробормотал он наконец. - А я еще думал, что никто, кроме меня, не в состоянии прикоснуться к этой бездне! - Я немного выросла! - возразила я. - Лес это уже заметил. Но это еще не все. У меня появились новые, довольно интересные способности. Я могу теперь передавать мысли в четырех измерениях. - Ты можешь... что? Мне даже не стало смешно от его изумления, когда я запустила (если можно так выразиться) в его голову все то, что я уже так хорошо знала, особенно с того самого вечера, особенно с той встречи на другом конце острова: "осенние сумерки", похожие на сумерки Гефестиона, эти мольбы, эти стоны, где "адский ветер, отдыха не зная, мчит сонмы душ среди окрестной мглы" [Данте, "Ад", песнь пятая, 31]. "И как скворцов уносят их крыла, как журавлиный клин летит на юг..." [Данте, "Ад", песнь пятая, 40,46]. И эта пара, которая проходит, обнявшись, никого и ничего не замечая вокруг, разве только, если сама любовь позовет их... Эта пара, которой я уже завидовала до слез... Я так увлеклась, что подлинное дыхание ледяного вихря коснулось нас, оно заполнило палатку, стерло контуры брезентового покрова, а от взмахов огромных крыльев колебалось затянутое густым дымом пространство вокруг, и весь ад испускал протяжные стоны, и оба мы могли расслышать главную жалобу - нежный и жалобный голос Франчески да Римини: Любовь, любить велящая любимым, Меня к нему так властно привлекла, Что этот плен ты видишь нерушимым. Любовь вдвоем на гибель нас вела... [Данте, "Ад", песнь пятая, 103-106] Я очнулась - Морозов испуганно тряс меня. - Как же так! - упрекал он самого себя. - Как же я ничего не заметил?.. Ведь это же самый опасный момент. Пифии теряли способности к предсказаниям, а служанки храма Весты - свою бдительность [пифии - жрицы храма Аполлона в Дельфах, предсказывающие судьбу; служанки Весты (весталки) - жрицы храма Весты в Древнем Риме], а мы и подавно не знаем, какие бури могут бушевать в организме мутантки! - А потом добавил в стиле самой пошлой прозы: - Бедное мое дитя, ты что же, уже давно влюблена в Леса?.. К счастью, мне не пришлось отвечать. Со стороны нового лагеря поднялся невообразимый шум: - Ночные! Ночные! Да, Ночные наступали. И это не было миражом. 12 Лес брал с собой на разведку двоих. Четыре человека оставались на корабле с приказом живыми оттуда не выходить, какая бы опасность ни угрожала лагерю. И это было правильно: корабль оставался нашей единственной надеждой, единственным средством, которое могло бы связать нас с остальным миром. Таким образом, в нашей крепостишке оставались Морозов, Гейнц и восемь пассажиров. После бегства мужчин из временного лагеря на том берегу у нас ощущалась нехватка в бойцах. Еще здесь были бесполезные женщины и дети, а также я... Лагерь состоял из подземного убежища, правда, не слишком глубокого, но защищенного всеми имевшимися на "Летающей Игле" противоатомными плитами, а еще из двадцати, примерно, палаток, в которых люди размещались по пять и по шесть. Все это было окружено уже упомянутым частоколом из стволов пробкового дуба, обмазанных толстым слоем глины. Несмотря на регулярные бессмысленные протесты Атенагоры, которая требовала: "Пространства! Еще пространства!". Лес приказал прорубить десяток амбразур и установить в них тяжелые дезинтеграторы. Все это чем-то напоминало военное поселение на американском Диком Западе или в древних колониях. Когда на противоположном берегу неожиданно потемнело, а ужасный запах паленого мяса и сернистого газа наполнил воздух, все женщины бросились в убежище и увлекли меня за собой. Там я пережила несколько самых неприятных минут в жизни, и так уже слишком богатой впечатлениями. Мы были стиснуты еще сильнее, чем на "Летающей Игле". Или это мне казалось, потому что я выросла? У всех детей разболелись животы. Дама Бюветт взобралась на ящик и попыталась обратиться к нам с речью: по ее мнению, любое сопротивление было чистейшим безумием, ведь учитель Зизи всегда подчинялся силе, что ярко отражено в его работах "Антиной любит Адриана", "Псаффа", "Я сплю один" и т.д. Она призывала нас одновременно выйти из убежища с белыми знаменами или с тем, что могло их заменить. "Ведь Ночные - гуманоиды. Но если все человекообразные одинаковы, и если они хотят установить порядок на всех планетах, то это говорит о том, что предприятие их вполне легально и..." Разрозненные выстрелы тяжелых дезинтеграторов потрясли убежище, и я почтительно предупредила проповедницу, что ящик, на котором она принимает позы великих ораторов, содержит изотопы трития, и в любой момент может начаться процесс распада... Я никогда бы не поверила, что она может слететь оттуда с такой легкостью. А ведь на ящике была надпись: "Витамины". Дьяконесса запела: "Господь, ты видишь ли меня..." У одной из пассажирок началась истерика, и это несколько отвлекло всех. Ее потащили под душ, но кто-то случайно повернул терморегулятор не в ту сторону, и кипящая струя обварила несчастную. И наступила всеобщая неразбериха... Когда крики стихли, оказалось, что наверху царит зловещая тишина. Это могло означать самые разные вещи - и очень важные. Я потихоньку двинулась к выходу, но дама Атенагора вцепилась в меня, визжа: - Держите ее, она хочет смыться! Возьмем ее заложницей, или мы пропали! Вопреки всем моим принципам я ударила ее и вырвалась из толпы этих одержимых с разодранным платьем и растрепанными волосами. В это время один мальчик вскочил на перевернутую тележку, которая служила Морозову рабочим столом, и, схватив молоток, начал стучать по пустому баллону из-под жидкого воздуха. Паника достигла предела, и мне удалось выскочить наружу. Когда мои глаза начали различать предметы в густом дыму, я поняла, что первый натиск с противоположного берега был остановлен. Но Ночные вели огонь яростно и точно, они вывели из строя четыре наших дезинтегратора. Среди обломков лежали семь пассажиров - семь черных, обугленных манекенов... На своем посту хрипел раненый электроник. Я принесла ему воды, и он вежливо поблагодарил меня. "Спасибо, свободная дама..." Затем голова его свесилась набок, а глаза закрылись. Прибежал Морозов. - А тебе что тут надо?! - крикнул он. - Эти бабы в убежище совсем рехнулись и крушат все вокруг себя. К тому же, сейчас самое время использовать мои способности... Мы с трудом затащили тяжелого Гейнца в одну из палаток: он был сильно обожжен. Морозов ввел ему антибиотики и морфий. - Как это произошло? - спросила я, когда мы вышли, стараясь не глядеть на черные тела у бойниц. - Они накрыли нас первым же залпом. Они... да ты с ума сошла, куда ты?! А я ползком направилась к одной из бойниц. Ну конечно, они были там. Черная блестящая масса заполнила противоположный берег и скалы. Это были все те же знакомые силуэты, ужасно похожие на людские, однако некоторые из них ковыляли, как гигантские пауки из кошмарных снов, другие, похожие на ракообразных, испускали какие-то странно дымящиеся желтые лучи, вращали шариковидными антеннами. Я старалась успокоиться, говорила себе, что это вспомогательные механизмы или оружие, но от этого мне не было легче... Царило странное затишье. - Похоже, они раздумывают, а? - сказал последний из пассажиров, сидя на стволе своего дезинтегратора. У него было располагающее круглое лицо молодого фермера откуда-нибудь с равнин Марса. - Хорошо, если бы они перенесли это на завтра! - Да, - ответила я рассеянно. В голове у меня почему-то звучала глупая песенка об одной даме, которая не знала, как ей лучше приготовить омара. - Они могли бы разрушить наш лагерь, не сходя с места, но почему-то не делают этого. Я думаю, они хотят взять нас живьем. - Напрасные надежды. - Им просто не удастся взять нас живьем, - вмешался Морозов, вернувшийся из убежища. - Гражданочки решили взорвать остров. Они собрали вместе ящики с боеприпасами и уже приготовили зажигалки... - Вы должны были конфисковать их. - Разве вы, дорогая моя, не знаете, что нет чудовищнее фурии, чем женщина, когда она выходит из себя? Как же странно звучала эта дискуссия среди руин и обугленных мертвецов, в ожидании новой атаки адских сил! Последний пассажир протянул мне булавку, чтобы я хоть как-то привела в порядок свою одежду, а Морозов раздал нам питательные таблетки. На противоположном берегу черные волны оживились и заколебались... Несомненно, привыкнув к беззащитной толпе безоружных людей, потерпевших кораблекрушение, которые попадали на мертвую планету. Ночные были ошарашены нашим отпором. Они, конечно же, готовили что-то новое. Но что именно? До острова нельзя было добраться, не имея плавучих средств. И враг не имел представления о нашей численности. А гефестионские сумерки все сгущались, и солнце Лебедя казалось всего лишь тусклым пятном на горизонте. На воде озера, почти мгновенно остывшей, сталкивались крошечные льдинки. - Сейчас они снова будут атаковать, - сказал Морозов. - Это потемнение... соответствует древней формуле: _сумерки людей Аэрса_. И действительно, на другом берегу появилось что-то новое. К воде спускался большой отряд, одетый в легкие скафандры. - Это не так уж плохо, - сказал последний пассажир с таким выражением, будто любовался классным спортивным соревнованием. - Они поняли, чем рискуют, атакуя под огнем наших дезинтеграторов. Тогда они решили пройти под водой... - А на Сигме вот изучают возможность создания термического прибора, способного вскипятить море, - мечтательно проговорил Морозов. - Да, но ведь мы на Гефестионе! Это бесспорное утверждение, казалось, встряхнуло Морозова, и он приказал мне лезть в звездолет. Я пожала плечами и вместо этого заняла место у перископического прицела одного из дезинтеграторов. К сожалению, "Летающая Игла" была всего лишь разведывательным кораблем - у нас не было мощного оружия, так необходимого сейчас. Поколебавшись немного, Морозов достал откуда-то из глубин своей шкуры еще одну пригоршню таблеток. Они были такие симпатичные - зеленые и красные. - Это на тот случай, если мы не взлетим на воздух, - пояснил он. - Они безболезненные, комбинация стрихнина с гипноэффектом... Со странным чувством держала я в руке эти веселые таблеточки - нашу смерть... И у меня было странное предчувствие: в течение всех этих ужасных часов (или дней?) я была уверена, что это еще не конец. Лес вернется, или прямо на острове сядет корабль с Сигмы, или случится неважно что еще... Вдруг я сказала: - Что-то происходит. - Где? - На озере. Я так и знала, я так и знала! На противоположном берегу черные скафандры скользнули в воду. Но не это привлекло мое внимание. Между нами и противником на льдинах появились силуэты каких-то гуманоидов. Дрожащие от холода, крошечные гномы или... дети! Они размахивали своим смехотворным оружием - колами и рогатинами - и старались подбодрить себя пронзительными криками. Слишком ничтожная подмога? Не такая уж ничтожная, как мне сначала показалось... Через перископический прицел я увидела, как они склоняются к воде, бьют и вытаскивают окровавленные палки! Одна из льдин прошла совсем рядом с островом, сбивая черные силуэты, которые были уже совсем рядом. Союзники, у нас были союзники! Ответные удары не заставили себя ждать: огненные лучи полоснули по льдинам, но были они беспорядочны и неточны... Однако, один из них попал в льдину прямо перед нами. Оставшиеся в живых попрыгали в воду и поплыли к острову. Настоящий огненный ураган обрушился на озеро, и я, опомнившись, припала к дезинтегратору. Последний пассажир и даже пацифист Морозов последовали моему примеру, и наши лучи прикрыли бегство союзников... - Цельтесь лучше! - раздался за нашими спинами голос электроника. Он с трудом дополз до одной из бойниц и начал возиться с прицелом. ...Когда все это кончится, я снова стану собой, Талестрой. В моей душе больше не будет места всепоглощающей ярости. Я больше не увижу черную стену, которая неумолимо наползает на нас и которую я поливаю лучами дезинтегратора, не увижу и языки пламени, которые проносятся надо мной, черные тела, которые падают, рассыпаются и так похожи на людей, что я схожу от этого с ума. Мне 15 лет (относительных), и я никогда никому не хотела зла... Мне надо держаться. Лес вернется, или какой-нибудь корабль сядет. И будет еще одно ясное небо, весна на Земле... Данте... Франческа... любовь, наконец. Надо выдержать! Ведь я же Талестра. Однако дело плохо - второй дезинтегратор умолк. Те, кто саботируют производство оружия для космоса, заслуживают смерти на таком вот гефестионском острове. И пусть рот у них будет полон красных муравьев, а ноги - погружены в карболовое озеро. И пусть они подохнут среди призраков, и сами превратятся в них!.. Я ползком добираюсь до другого дезинтегратора у следующей бойницы. Мне кажется, что я ползу долго, бесконечные века. Частокол дымится, настоящий огненный мост накрыл озеро. С истерическими криками женщины покидают убежище и убивают друг друга... Атенагора Бюветт размахивает белыми трусами, словно белым флагом, но огненный смерч мгновенно сжигает этот ничтожный символ, а заодно и десяток участниц этой процессии. Другие женщины бегут к озеру и бросаются в воду. Можно предположить, что они хотят добраться до другого берега и просить пощади у Ночных. Как будто здесь можно просить у кого-нибудь пощады. Будто в этом мире еще существует такое понятие! Одних сжигает беспощадное пламя, другие идут ко дну, увлекая за собой своих детей. На месте маман я должна была бы сказать: "Ну и чудненько! Меньше бесполезных ртов!" Но я не маман. А веки у меня пылают. Большинство палаток горит. Любительница псалмов взобралась на станину дезинтегратора, беспорядочно машет руками в сторону того берега, и вдруг превращается в пурпурную спираль... Дама Атенагора ползком убирается в убежище. Берег, наш берег, раскален докрасна... Однако, под прикрытием наших дезинтеграторов, фиолетовым гномам удается добраться до острова, и они нападают с тыла на тех Ночных, которым удалось выйти на берег. Они бросаются им в ноги, бьют их топорами из полированного камня. Ах, маленькие храбрецы... Целые гроздья человеческих тел срываются в воду. У Данте в его стихах такого не было. Он во всем искал логику... Но в аду не может быть логики. Припав к последнему дезинтегратору, который тоже кажется раскаленным докрасна, я стреляю, стреляю... И вдруг становится совсем тихо. Никто больше не лезет на дымящийся берег. И равнина на другой стороне пустынна. Все. Глаза и волосы у меня обожжены. Запястья болят. Я падаю ничком на землю, и наступает ночь. Не знаю, сколько времени длилось мое беспамятство. Разбудил меня чей-то тихий, будто поющий голос: - Что у вас болит? Я подняла голову и одновременно увидела и возненавидела ее. Ничто не могло быть более реальным, чем этот силуэт из белого золота и перламутра, это облако, которое парило среди искрящихся льдов и звезд, на фоне меняющегося пейзажа Гефестиона. Белая туника блестела под лучами солнца Лебедя. Гномы и эльфы толпились вокруг. Она была похожа на водяную лилию, на мертвую звезду... - Офелия, - сказал Морозов, лежащий, как и я, носом в песок. - Или Примавера ["Примавера" (Весна) - картина Сандро Боттичелли, великого художника итальянского Возрождения]. Или я не знаю, кто. Вы говорите, следовательно, вы не привидение. Откуда вы? Бледные, немного припухшие губы еле заметно дрогнули. Но это нельзя было назвать улыбкой. - Издалека, - сказала она. - С планеты Соль-3. - А эти дети? - Я думаю, это туземцы. Или дети потерпевших кораблекрушение. Сами они этого не знают. Они называют себя "наш клан" и присоединились ко мне у пещеры с крысами на берегу. Они также называют себя беспризорниками. - Бес... - Морозов выругался. - Но мне знакомо это название! Ведь это мой народ на Земле когда-то, в стародавние времена, изобрел его! - А! - сказала она. - Вы тоже с Земли? Казалось, она осталась абсолютно равнодушной к тому, что между нею и настоящей минутой простирались бездны и световые века... Но она, оказывается, уже успела излечить мои руки и мой раскалывающийся затылок и занялась ожогами электроника и ранами последнего пассажира. И никогда - да, никогда - ни Гейнц, который всегда был настоящим другом, ни последний пассажир, который относился ко мне с уважением за то, что я так здорово управлялась с дезинтегратором, не смотрели на меня так, как на нее! Они словно поглупели от восхищения! К счастью, в этот момент раздалось какое-то сумбурное кудахтанье. Подпрыгивая на трех безобразных перепончатых лапах, какое-то несуразное существо серо-розового цвета, с раздутой шеей, приблизилось к нашей группе. Меня затошнило. - Это ваше? - спросила я. - Увлекаетесь, что ли? - Нет, это просто кошмарное видение. - Это приближенный, - сказал Морозов, выбираясь из обломков. - Это примитив. И все это совсем по-земному. Красавица и Зверь, Геката и ее собаки, Прозерпина и Цербер. Улетая на шабаш, прекрасные ведьмы брали с собой лемуров... Вы возрождаете все эти мифы. Вам не холодно? - Сняв свою оборванную и обгоревшую шкуру, он галантно взмахнул ею и поклонился незнакомке. И он мне изменил! Именно этот момент как будто специально выбрал Лес, чтобы сесть на своем гелико посреди окружавшего нас бедлама. Начались взаимные представления: незнакомку звали Виллис. "_Виллис и ее беспризорные_" - Морозов объявил, что это годится для названия поэмы. Он хотел отпраздновать встречу и даже открыть по этому поводу последнюю бутылку шампанского, которую прятал среди витаминов и концентратов! К счастью, Лес вернул всех на землю. Он считал, что теперешнее затишье протянется недолго. Разбитые в открытом бою, утопленные в озере, Ночные все равно будут искать возможность отомстить. Пока он говорил, я пристально глядела на него и чувствовала, что счастлива. Но надо было драться за это, если я не хотела все потерять. Волна ярости поднялась во мне до такого уровня, что я увидела... - А ведь под озером есть ход, - сказала я. - Единственное средство спастись - это немедленно бежать отсюда на корабле. - Ты все это видишь, Талестра? - Да. И как мы боремся, и как мы умираем. Но все это очень расплывчато. Это значит, что мы можем избежать всего этого. На этот раз победа была на моей стороне! Мальчики смотрели на меня с восхищением, которое я вовсе не находила смешным. А розовое членистоногое принялось подпрыгивать, кудахча: - Я! Меня! Я! Меня! Я одобряю! Но голос Леса перекрыл шум. С присущими ему точностью и благоразумием он разрушил наши надежды... - Горючего у нас хватит только на взлет, - сказал он. Казалось, Виллис очнулась. - Горючее? - сказала она каким-то отсутствующим голосом. - Это то, что заставляет работать двигатели? Но оно же есть... Анг'Ри, скажи им. Самый большой из гномов заговорил. Речь его была весьма примечательной: одни сокращения, которые нанизывались друг на друга. - Есть сломаздолет. Горюполн. Ужавно. Еще нашитцы. Раз'брали резерв' и спрят'. Наде жду лететь всегда. Все умерли. Гор'ост. - Ну вот, - сказал Лес. - Это значит, что какой-то корабль рухнул с полными резервуарами, но не взорвался, а предыдущее поколение сохранило его в надежде когда-нибудь вырваться отсюда... Я имею в виду гор'. Не смейтесь, Талестра. Мы все кончим тем, что будем разговаривать на таком волапюке [волапюк - искусственно созданный язык международного общения; обычно слово "волапюк" употребляется с ироническим оттенком, как синоним бессмыслицы]. Ты можешь указать нам местонахождение этого горючего? - Конечно, могу. 13 Виллис думает: Мне надо бы привести все это в прядок. В общем, мне кажется, что я нашла их - тех, кого я называю _моей группой_. И вот мы на Антигоне. Это еще одна планета в созвездии Лебедя. "Опять созвездие Лебедя! - сказала Талестра. - Мы никогда отсюда не выберемся!" Целая вечность отделяет меня от Геры, от Хелла, от его смерти. Это похоже на непроницаемый саван, который я не осмеливаюсь приподнять из опасения, что зарычу от боли... Это неправда, что страдание когда-нибудь кончается, что все забывается. Мы удаляемся, вот и все. Туман времени стирает черты лица, приглушает голоса - и это самое ужасное. Ну ладно, начнем с начала. Нам удалось разместиться в небольшом звездолете, который они называют "Летающей Иглой". Они - это такой смешной ученый Морозов, великий космонавт, состоящий как будто из кристаллов и золота, не совсем гуманоид Лес Кэррол, потом еще эта маленькая хорошенькая фурия Талестра, а также пассажиры. В трюме было очень тесно, и Талестра мне сказала, что, к счастью, нептунианцы дезертировали, многие погибли в бою, а правоверные дамы покончили самоубийством и убежище. Хорошо еще также, что мои беспризорные были такими маленькими! Анг'Ри привел нас к тому месту, где было немного горючего. Лес собрал общий совет. - Вот факты, - сказал он. - С таким запасом нам никогда не выбраться из созвездия Лебедя. - Единственный выход - перелететь на другую планету, расположенную поближе к солнцу этой системы. Но мы не знаем, что нас там ожидает. - А что это за планета? - спросила какая-то дама оливкового цвета. Она отделилась от группы растрепанных жительниц Земли и Урана, усталых мужчин и детей, похожих на кузнечиков. - Антигона ближе всех, - объявил Морозов, - и имя красивое... - Конечно, еще один ледяной ад! - Да нет же, - сказала я насколько могла спокойно. - Ведь она расположена ближе к звезде Лебедя, поэтому ее климат должен быть более мягким... - А, это вы! - бросила мне эта особа, скользкая, как угорь. - Вас мы уже знаем. Лишь бы вам оставили ваших кузнечиков, и вы будете всем довольны, не так ли? К тому же интересно, человек ли вы?.. Антигона, эта девка, - продолжала она, снисходительно махнув рукой в мою сторону, - по мнению Прорицателя Зизи, была замешана в историю с кровосмешением... и с некрофилией. Многообещающе, ничего не скажешь! - Поставим вопрос на голосование! - сказал Морозов твердо. Казалось, Лес полностью перестал интересоваться всем, Талестра тоже. Персона по имени Атенагора Бюветт бесновалась, сопровождаемая той самой животиной, которую мы назвали Кло-Глопа. Он орал: "Я знаю все! Я могу все! Я восхитителен!" Но они забыли моих "кузнечиков", которые все, как один, проголосовали за Леса. Анг'Ри сделал вывод в свойственных ему выражениях: - Дурбаба взбес. А мы Антиглетим. Мои беспризорники были в восторге: уж им-то терять было нечего. Да и космическое путешествие - что может быть восхитительнее в этом возрасте! У меня сжалось сердце, когда "Летающая Игла" набирала скорость. Мне казалось, что я еще больше удаляюсь от Хелла. Но было и другое чувство: я думала о мертвых городах, об ужасных процессиях призраков. Ведь другие люди попадут на эту планету, а я ничего не смогу сделать для них... Дама Бюветт тайком провела лишнего пассажира: Глопу. Она начала учить его "прекрасному галактическому обращению в свете философии, базирующейся на "отклонении Шератана". Она признавала в Глопе существо высшее и непонятное... ...Что можно сказать об Антигоне? Сначала мы облетели небольшой шар из охры и смарагда. На поверхности планеты четко различались желтая и зеленая зоны. Эта последняя полностью скрывалась в черной мгле, состав которой наши спектроскопы не могли определить. В атмосфере обнаружились газообразные и протеиновые частицы, кислород и пары воды, что вместе с темно-зеленой окраской предполагало наличие лесов. Несмотря на небольшие размеры планеты, ее притяжение было очень сильным. Горючее подходило к концу. Лес и Гейнц с помощью радара обнаружили горную цепь и в глубине ее - довольно ровное плато, которое могло послужить космодромом. Пейзаж был довольно расплывчатым. По мере того, как мы опускались, все созвездие Лебедя, казалось, скрывалось за темной туманной пеленой, и все тени удлинились. Эта пелена скрыла и планету, но иногда она расступалась, словно какая-то черная туманность набегала на светлую... Не желая поддаваться мрачным впечатлениям, я отошла от иллюминатора и включила свои мозговые "антенны". Теперь я знала: у меня были "антенны", как у Талестры, как у Морозова и Анг'Ри. Неожиданный ужас охватил меня, и чувство это было таким острым, что я зашаталась: это не было тем тяжелым и ледяным равнодушием, которое исходило от Гефестиона, это было, скорее, похоже на затхлые, гнилостные запахи Геры; все это было как-то липко, глубоко и животно и, главное, ужасно близко... "Эт'Антигона вредужасна" - прошептал чей-то голос у моих ног. Оказывается, не одна я обратила внимание... Чтобы не рухнуть от отчаянья, я опустилась на первую ступеньку лестницы, ведущей в центральный пост, среди неподвижных детей, уснувших, где придется... Помещение было наполнено давящим мраком, неоновые светильники едва мигали. Один из спящих застонал, несколько невнятных голосов ответили ему. Сзади еле слышно отворилась дверь, и Лес - я тотчас поняла, что это он - появился на пороге. Я отодвинулась, чтобы пропустить его. - Чем вы тут занимаетесь, Виллис? - спросил он. - Вы знаете, что мы легли на орбиту? - Да. - Морозов и Гейнц делают последние анализы. А вообще-то это бесполезно: нам все равно придется садиться. Помолчав немного, он добавил: - Идите в центральный пост, там есть немного свободного места. - Спасибо. Но я бы не хотела покидать детей. - Н-да, - сказал он. - Вы и ваши дети. Именно это вам и было нужно, чтобы выжить, не так ли? Они спят? - Да. И немного бредят во сне. - Но вы все равно неспокойны? - И вы тоже: Он затворил дверь рубки, где работали Морозов, Шталь и, наверное, Талестра, уселся рядом со мной... Я не видела, скорее чувствовала его, как будто это был мощный источник света. Оба мы думали в этот момент о судьбе несчастной "группки", которая населяла "Иглу", о пройденных испытаниях, о тайне Антигоны, но, кроме этого сурового настоящего, кроме этой ужасной ночи накануне боя, мы затронули и еще кое-что из того, что было у нас на сердце... - Его звали Хелл, не так ли? - сказал Лес, не придавая никакого вопросительного значения этому имени. - Как же вы его любили! И как он был счастлив! - Надеюсь, - отвечала я с подъемом. - Я так хотела, чтобы это было так. Но я не знаю, удалось ли мне: я была глупой, ничего не понимала. И если нет, то это было бы хуже, чем сама смерть. Если он страдал из-за меня... - Нет, это невозможно. Он был счастлив. Это был настоящий мужчина, иначе вы не смогли бы любить его. Ведь вы такая совершенная, что лучше вас любой мужчина не мог бы и желать. - Спасибо, - сказала я. - А для вас самое большое значение имеет красота, да? Голубое свечение, которое замечаешь, как только корабль пересекает пояс астероидов и гирлянду планет, похожих на разрозненные жемчужины. А потом, когда спускаешься к планете - блеск круговых магнитных полей и геометрически правильный мир, так совершенно рассчитанный, что какой-нибудь посторонний метеорит показался бы здесь абсолютно чуждым и излишним. Земная симфония... пифагорийская красота... - Что может быть красивее симметрии Солнечной системы? Вы ошибаетесь. Или вы еще большая арктурианка, чем я сам. - Тогда - тот момент, когда входишь в ее стратосферу, не так ли? Это ожидание, порог совершенства. Тот самый момент, когда чувствуешь, что тебя как бы укачивает плотными слоями какого-то неуловимого легкого вещества, которое является предвестником Земли. Я имею в виду ионизированную плазму, вы хорошо меня понимаете? - Лучше некуда. Действительно, я думаю, что понимаю вас лучше, чем кто бы то ни было, Виллис. Но есть кое-что и получше этого. - Я знаю. Есть то, о чем мы до сих пор не догадывались! Это - земная простота. Золотистые поля пшеницы. Океаны, волнующиеся от дуновения легкого бриза. И бури, приступы ярости природы, и огромные пустыни. Я думаю, мы любим Землю потому, что она является калейдоск