Джон Кристофер. Когда пришли триподы ----------------------------------------------------------------------- OCR & spellcheck by HarryFan ----------------------------------------------------------------------- Бену с любовью 1 Меня разбудил страшный шум. Как будто десяток скорых поездов собирались налететь на сарай. Я выкатился из одеяла, пытаясь уйти с их пути, и увидел оранжевое сияние, осветившее ящики, старое фермерское оборудование и упряжь. Проржавевший старый трактор на мгновение стал похож на переросшее насекомое. - Что это, Лаури? - спросил Энди. Я видел, как он сел между мной и окном. - Не знаю. Свет и звук постепенно стихли и исчезли. Залаяла собака - глубоким хриплым лаем, должно быть, лабрадор. Я встал и пошел к окну, по дороге ударившись обо что-то в темноте. Снаружи тоже темно: луна и звезды за облаками. В доме фермера, в нескольких сотнях метров от нас, ниже по склону холма, загорелся свет. - Дождя нет. Что же это было? - спросил я. - Кажется, в лагере говорили об артиллерийском полигоне где-то на болотах? - Поблизости нет никакого полигона. - Ну, может, выстрелили не в ту сторону. - Не похоже на разрыв. И от разрыва снаряда не было бы такого фейерверка, - потирая голень, сказал я. - Может быть, ракета. - Энди громко зевнул. - Во всяком случае сейчас все стихло. Не из-за чего беспокоиться. Идем спать. Завтра нам предстоит долгая дорога. Я немного постоял у окна. Огонь в доме погас: должно быть, фермер был согласен с Энди. В кромешной тьме я ощупью добрался до охапки соломы, служившей мне постелью. Вчера вечером все казалось гораздо интересней; но солома почти не защищала от жесткого пола, и, проснувшись, я ощущал каждую мышцу в теле. Энди уже уснул. Я винил его в том, что мы оказались здесь: это он вызвался провести разведочный поход, а потом именно он настоял, чтобы мы свернули влево; этот поворот увел нас от цели на несколько миль. Казалось, нам предстоит провести ночь в болотах, но в сгущавшейся тьме мы набрели на эту одинокую ферму. По правилам мы не должны обращаться к посторонней помощи, поэтому мы и заночевали в сарае. Мне казалось, что боль в теле и негодование против Энди не дадут мне уснуть, но я смертельно устал. Из летнего лагеря мы вышли рано и весь день шли не останавливаясь. Погружаясь в сон, я услышал еще один взрыв, но далекий; я слишком устал, чтобы снова проснуться, и даже не был уверен, что этот второй взрыв мне не приснился. Энди разбудил меня, когда занимался серый рассвет. Он сказал: - Слушай. - Что? - Слушай! Я с трудом проснулся. Шум доносился со стороны фермы, но откуда-то издалека - последовательность громких ударов, тяжелых и механических. - Сельхозтехника, - предположил я. - Не думаю. Прислушавшись внимательнее, я согласился с ним. Удары следовали друг за другом через секунду или меньше и приближались. Мне даже показалось, что задрожала земля. - Что-то приближается, - сказал Энди. - Что-то большое, судя по звуку. Мы теснились у маленького окошка сарая. Солнце еще не встало, но очертания фермы выделялись на посветлевшем фоне жемчужного неба. Дым их трубы фермерского дома поднимался вертикально: фермеры встают рано. Похоже, предстоит хороший день для возвращения в лагерь. И тут я увидел то, что приближалось к дому. Вначале появился верх - огромная серо-зеленая полусферическая капсула - плоской стороной вниз; казалось, она плывет громоздко в воздухе. Но она не плыла: причудливая, похожая на ходулю нога взметнулась в небо огромной дугой и опустилась рядом с фермой. Как только она с грохотом опустилась, появилась вторая, пролетела над домом и опустилась между фермой и сараем. Я видел и третью ногу, которая, если бы движение продолжалось, оказалась бы рядом с нами, может, и прямо на нас. Но тут движение прекратилось; огромный предмет, более двадцати метров высотой, широко расставив ноги, стоял прямо над домом. По боку капсулы шла горизонтально линия ярко-зеленых, похожих на стеклянные панелей. А все вместе походило на многочисленные глазеющие зрачки и улыбающийся рот. И улыбка была совсем не приятная. - Кино снимают, - неуверенно сказал Энди. Я посмотрел на него: он испугался не меньше меня. - Наверно, кино. Фантастика. - А где камеры? - Я чувствовал, что мой голос дрожит. - Наверно, сначала хотят все расставить. Не знаю, верил ли он в то, что говорил. Я не верил. Что-то задвигалось под капсулой, развертываясь, дергаясь и вытягиваясь. Похоже на хобот слона или на змею, только серебристое и металлическое. Оно по спирали двинулось к крыше дома и легко задело ее. Затем переместилось к трубе и обхватило ее своим концом. Кирпичи полетели в стороны, как конфетти, мы слышали, как они стучат по черепице. Я дрожал. В доме закричала женщина. Открылась задняя дверь, выбежал мужчина в брюках и рубашке. Взглянул на нависшую над ним машину и пустился бегом. Мгновенно развернулось второе щупальце, на этот раз быстро и целеустремленно. Не успел фермер пробежать и десяти метров, как щупальце обхватило его вокруг талии и подняло с земли. Он тоже закричал. Щупальце подняло его на уровень ряда панелей, и его крики перешли в приглушенные стоны. Через несколько мгновений щупальце свернулось. В основании капсулы появилось похожее на линзу отверстие; щупальце просунуло в него мужчину. Я подумал о ком-то, кто держит на вилке кусок мяса, прежде чем отправить его в рот, и почувствовал себя плохо. Стоны мужчины оборвались, щупальце снова развернулось, а отверстие закрылось. Женщина в доме стихла, но тишина казалась еще более пугающей. Возвышаясь на паучьих лапах, машина походила на хищника, переваривающего добычу. Я вспомнил свое ночное сравнение трактора с насекомым; на этот раз насекомое было ростом с Кинг-Конга. Долгое время, казалось, ничего не происходит. Машина не двигалась, в доме тоже никто не шевелился. Все затихло, даже птицы не пели. Щупальце висело в воздухе, неподвижное и застывшее. Через одну-две минуты щупальце шевельнулось, поднялось высоко, как бы отдавая салют. Секунду-две оно висело в воздухе, а затем яростно обрушилось на крышу. Разлетелась черепица, в образовавшейся дыре показались чердачные балки. Женщина снова закричала. Щупальце методично разрушало дом; так же методично оно подбирало обломки, как стервятник на баке с отбросами. Крик прекратился, остался лишь шум разрушения. Через секунду к первому щупальцу присоединилось второе, а затем и третье. Они рылись в обломках, поднимая найденное на уровень панелей. Большинство из поднятого отбрасывалось в сторону - стулья, комод, двуспальная кровать, ванна, из которой торчали оборванные трубы. Несколько предметов взяли внутрь: я заметил электрический чайник и телевизор. Наконец все было кончено, пыль начала садиться, а щупальца свернулись под капсулой. - Надо уходить отсюда, - сказал Энди. Он говорил так тихо, что я едва расслышал. - Далеко ли оно видит? - Не знаю. Но если мы побежим быстро и за спину ему... Я схватил его за руку. Что-то шевельнулось в груде мусора, которая совсем недавно была домом: высвободилась черная собака и побежала от фермы. Она пробежала около десяти метров, прежде чем вслед ей стрелой метнулось щупальце. Воющего пса подняли на уровень панелей и подержали там. Я подумал, что его заберут внутрь, как мужчину, но щупальце отбросило его в сторону. Собака черной точкой мелькнула на фоне рассвета, упала и лежала неподвижно. Вернулось ощущение тошноты, ноги задрожали. Я вспомнил, как впервые увидел Эйфелеву башню, в то лето, когда ушла моя мать и с нами стала жить Ильза, вспомнил охватившую меня панику перед взметнувшейся высоко в небо башней. Как будто Эйфелева башня двинулась - разбила на куски дом, проглотила его хозяина... отшвырнула и убила собаку, как мы отбрасываем огрызок яблока. Никогда время не тянулось так медленно. Я взглянул на часы: 05:56. Мне показалось, что прошло полчаса, я снова посмотрел на часы: 05:58. Небо просветлело, появились блики золота, затем серебра, и наконец над руинами дома показался солнечный диск. Я снова посмотрел на часы. Было 06:07. - Смотри, - сказал Энди. Ноги не двинулись, но капсула наклонилась вперед и начала вращаться. Ряд панелей двинулся влево; скоро мы будем вне его поля видимости и сможем попробовать убежать. Но вращение продолжалось, и появился второй ряд панелей. Эта штука видела все вокруг. Когда она повернулась на 180 градусов, вращение прекратилось. После этого ничего не происходило. Чудовище оставалось неподвижным, ползли свинцовые минуты. Первый самолет появился вскоре после восьми. Истребитель сделал два захода, сначала с востока на запад, потом с запада на восток, оба на низкой высоте. Машина не двинулась. Спустя четверть часа ее облетел вертолет, должно быть, фотографируя. В середине дня появились войска. Вдали показались танки и другие машины на гусеницах, а в просвете аллеи, ведущей к ферме, мы видели большую легковую машину и несколько грузовиков, включая телевизионный фургон; все они держались на почтительном расстоянии. Опять последовало долгое ожидание. Позже мы узнали, что в это время власти пытались осуществить радиоконтакт, используя всевозможные частоты. Но безрезультатно. Энди потерял терпение и опять предложил бежать к танкам. - То, что оно не движется, ничего не значит, - сказал я. - Вспомни собаку. - Помню. Но оно может решить разрушить и сарай. - А если мы побежим, оно начнет действовать, и армия начнет... и мы окажемся между двух огней. Он неохотно согласился. - Но почему армия ничего не делает? - А что они могут сделать? - Ну, нельзя же просто сидеть. - Наверно, не хотят торопиться... Я замолчал, потому что услышал гул мотора и грохот гусениц. Мы побежали к окну. К нам приближался одиночный танк. К его башне был прикреплен шест, с которого свисал белый флаг. Танк, наклоняясь, двигался по полю и остановился непосредственно под капсулой. Двигатель смолк, и я услышал щебетание ласточки снаружи. И вдруг, совершенно неожиданно, послышалась классическая музыка. - Откуда это? - спросил я. - Наверно, из танка. - Но зачем? - Может, хотят показать, что мы цивилизованные люди, не варвары. Это ведь отрывок из симфонии Бетховена, тот самый, который должен стать европейским гимном. - Сумасшествие, - сказал я. - Не знаю. Смотри. Машина наконец шевельнулась. Под капсулой развернулось щупальце. Оно протянулось вниз к танку и начало слегка раскачиваться. - Что оно делает? - спросил я. - Отбивает ритм. Как ни странно, Энди был прав: щупальце двигалось в ритме музыки. Появилось второе щупальце, свесилось и потерлось о башню танка. Первое щупальце задвигалось быстрее, решительнее. Второе ощупало танк спереди назад, затем приблизилось сбоку и просунулось под танк. Танк слегка покачнулся, конец щупальца появился из-под него с противоположной стороны. Танк качнулся сильнее и начал подниматься, сначала чуть-чуть, а потом резко вверх. Музыка сменилась пулеметной очередью. Трассирующие пули вспыхивали на фоне неба. Танк поднимался, пока не оказался на уровне панелей. Тут он повис, разбрасывая искры. Но бесполезно, пулемет был нацелен в пустое небо. И вдруг стрельба прекратилась: щупальце сжало танк сильнее. Броневые плиты скомкались, как будто были из фольги. Две-три секунды щупальце сжимало танк, затем развернулось и выпустило его. Он упал, как камень, приземлившись на нос и мгновение балансируя так, пока не перевернулся. Там, где его сжимало щупальце, осталась глубокая борозда. - Это был Челленджер, - сказал Энди. Он был потрясен, я не меньше. Я все еще видел это беззаботное сжатие, и танк, разорвавшийся, как бумажный. Когда я снова выглянул, одно из щупалец свернулось, другое по-прежнему раскачивалось и по-прежнему в ритме Бетховена. Мне хотелось убежать - куда-нибудь, куда угодно, не думая о последствиях, но я не мог двинуть и пальцем. Выжил ли кто-нибудь в танке? Вряд ли. И тут неожиданно появились с юга истребители-бомбардировщики. Подлетая, они выпустили ракеты. Из шести ракет две попали в цель. Я видел, как разлетались длинные паучьи ноги, как наклонилась, упала и раскололась капсула. Она упала на обломки дома и раздавленный танк, и от удара сарай задрожал. Трудно поверить, насколько быстро это произошло - и насколько полно. Но вот лежит разбитая капсула, а из-под нее торчат переломанные ноги. И в это время налетела вторая волна истребителей-бомбардировщиков, разбивая оставшееся. 2 Школьный год начался через три недели. К этому времени шумиха - меня и Энди интервьюировали по телевидению, местному радио и тому подобное - закончилась, но в школе по-прежнему интересовались нами. Нас забрасывали вопросами, главным образом меня, потому что Энди разговаривал неохотно. Я же говорил слишком много и потом об этом пожалел. Когда к этой теме обратился Дикий Билл на уроке физики, я не хотел больше обсуждать ее, особенно с ним. Он не казался диким, и звали его не Билл; это был маленький аккуратный седовласый человек с саркастическими манерами; говорил он, глотая звуки. Фамилия его была Хоки, и у него была привычка быстро поворачиваться от доски и швырять все, что попадется под руку - обычно это был кусок мела - в тех, кто, как он думал, плохо себя ведет за его спиной. Однажды он швырнул щетку, которой моют доску, а она деревянная и тяжелая, и попал мальчику прямо в лоб. Мы прозвали его Дикий Билл Хоки, а потом просто Дикий Билл. - Давай, Кордрей, - сказал он, - не стесняйся. Ты теперь знаменитость и кое-что должен тем, кто ею не стал. - Девчонки захихикали. - Первый человек, увидевший трипода, - кажется, так вас решили называть журналисты. Ты попадешь в историю, даже если не получишь Нобелевскую премию по физике. Хихиканье стало громче. В прошлом году по физике я занял второе место с конца. - Если рассмотреть различные реакции человека при первой встрече с существами из другой части вселенной, - продолжал Дикий Билл, - мы получим интересные данные о национальных характерах. У него была склонность, которую большинство из нас поддерживало, обсуждать интересовавшие его проблемы; некоторые из них были весьма далеки от физики. Я был бы счастлив, если бы он при этом забыл обо мне. Он продолжал: - Как вы знаете, было три высадки: одна в Соединенных Штатах, в Монтане, одна в Казахстане, в Советском Союзе, и еще шоу Кордрея на окраине Дартмура. Высадки произошли приблизительно одновременно - наша в середине ночи, американская - в начале предыдущего вечера, русская - во время завтрака. Американцы первыми заметили свой треножник, засекли его еще на радаре, но окружили место высадки и просто ждали. Русские тоже быстро засекли один на своей территории и так же быстро уничтожили его ракетным ударом. Мы сыграли нашему Бетховена, послали единственный танк, и после того как он раздавил этот танк, мы его уничтожили. Разве это не доказательство английской сдержанности? А, Кордрей? - Не знаю, сэр, - неохотно ответил я. - После того как оно разбило ферму, меня не заботило, насколько быстро его уничтожат. - Конечно, нет. Вы, как и военные, не предполагали, что это окажется так легко. И вот это, разумеется, самое поразительное. - Он погладил свои редеющие волосы. - Когда я был в вашем возрасте, шла война. У нас шел урок физики, как и сейчас, и он был прерван ракетой Фау-2, она разорвалась в четверти мили от школы и убила пятнадцать человек. Было тревожно, но интересно мне не было. Гораздо больше войны меня интересовало то, что я читал в фантастических журналах тех дней. Ракеты, выпускаемые из Германии в Англию, чтобы убивать людей, казались мне скучными, особенно по сравнению с другими возможными использованиями ракет - для межпланетных полетов, для открытия экзотических форм жизни, может, даже для того, чтобы привезти эту жизнь к нам. Фантасты рассматривали множество возможностей. Мы читали о чужаках, а позже и смотрели по телевизору чужаков всех форм и размеров, всех цветов и материалов, от переросших пауков, сосущих кровь, до крошечных созданий с длинными рылами. Их появление влекло за собой и уничтожение, и откровение. Но никто не предвидел Космических Контактов Абсурдного Рода, космического фарса. А почему я говорю фарс, Кордрей? - Не знаю, сэр. - Но ведь ты их видел. Рассмотрим для начала сами треножники. Какой тупица мог придумать такое неуклюжее и неэффективное средство передвижения? Хильда Гузенс, высокая костлявая рыжая девица, классный гений и любимица физика, сказала: - Но у них должна быть очень развитая технология. Мы знаем, что они не из нашей Солнечной системы, они должны были пролететь световые годы, чтобы добраться до нас. - Согласен, - кивнул Дикий Билл. - Но подумаем дальше. Хотя американцы не подходили к своему триподу, они экспериментировали, подгоняя к нему животных. К этому времени наступила ночь. И треножник включил обычный свет - можно назвать это прожектором, - чтобы разглядеть, что происходит у него под ногами. Похоже, у него не было даже инфракрасного видения! А теперь представьте себе, чего стоило доставить эти машины в три разных точки нашей планеты, и подумайте, для чего их использовали. Два из трех просто сидели на месте, третий разрушил ферму и продолжал сидеть. Единственная атака единственного эскадрона военно-воздушных сил превратила его в груду металлолома. А остальные два защищались не лучше. Американский вообще самоуничтожился, никто на него не нападал. В сущности, ужасное вторжение из космоса оказалось самым большим комическим шоу столетия. Кое-кто засмеялся. Хотя в прошлом я тоже бывало заискивал перед Диким Биллом, я не присоединился к смеющимся. Слишком ясно помнил - насекомоподобная фигура, возвышающаяся над руинами фермы, змеиные щупальца, подбирающие жалкие обломки и куски и отбрасывающие их в сторону... Мне не было забавно тогда, не было и теперь. Мы с папой переселились к бабушке, после того как ушла мама. Дедушка умер незадолго до этого, и бабушка была рада, что мы заняли часть большого дома. Это было длинное низкое гранитное здание, в наше крыло можно было попасть и через соединительную дверь; она использовалась обычно со стороны бабушки. Бабушка не любила, когда мы приходили без предварительного извещения. Вообще она очень определенно выражала свои желания и нежелания. Например, я должен был звать ее Мартой, а не бабушкой. Ей шел седьмой десяток, но она была необыкновенно активна; форму поддерживала пешеходными прогулками. После женитьбы моего отца на Ильзе, я думаю, то, что мы под боком, устраивало бабушку еще больше. Ильза швейцарка и поэтому говорит на нескольких языках, и Марта вовсю использовала ее в своих делах. У нее был антикварный магазин в Эксетере, она много разъезжала, часто выезжала на континент в поисках товара. Ильза ездила с ней и вообще помогала. Дедушка, военный, офицер, несколько лет перед смертью болел, и одно из моих ранних воспоминаний - меня заставляют вести себя тихо и не беспокоить его. Марта никогда не была такой теплой уютной бабушкой, о которой читаешь в книгах, и нисколько не изменилась, когда мы переехали к ней. Она не из тех, с кем можно поболтать. Когда я однажды спросил ее о маме, она провела разговор резко и заверила меня, что я счастлив, оттого что с нами Ильза. Если она кого-нибудь и любила, так это мою сводную сестру Анжелу и - в несколько собственнической манере - моего отца. Была также тетя Каролина, но мы ее редко видели. Я всегда чувствовал, что с антиквариатом Марте лучше, чем с людьми. Она и Ильза сидели в гостиной, когда однажды в субботний полдень мы с Энди вернулись с велосипедной прогулки - нам пришлось сократить ее, потому что начался дождь. Они оценивали антиквариат, а Анжела помогала им. Тогда Анжеле было семь лет, она блондинка, хорошенькая и умная. Папа из-за нее просто свихнулся. Она держала в руках фарфоровую собачку и говорила, какая она красивая, а Марта улыбалась ей: она любила людей, которые любят фарфор и вообще антикварные вещи. Я никогда не мог до конца понять, насколько моя сестра подлиза. - Можно включить телик? - спросил я. - Можно, Марта? - повторила Ильза. - Нет, - резко ответила Марта. - Меня нельзя отвлекать, пока я занимаюсь этим. Сколько я заплатила за эту тарелку? Память мне изменяет. Ильза улыбнулась мне одной из своих беспомощных успокаивающих улыбок, которые доводили меня до бешенства. Она не хотела спорить с Мартой и в то же время хотела, чтобы я был доволен. - Лаври, на кухне шоколадные пирожные. Я их сегодня приготовила. Если хочешь, они в маленькой каменной вазе... - Спасибо, не хочу, - перебил я ее. На самом деле эти пирожные - одно из немногих ее блюд, которые мне нравились, но я был не в настроении принимать взятки. Я подумал, что ненавижу, как она называет меня - Лаври - и этот ее акцент. Я съеживался, когда она разговаривала с учителями в школе на родительских днях. К тому же мы с Энди купили себе шоколада в деревенской лавочке на пути домой. Похоже, Энди все же был не прочь заняться шоколадными пирожными, поэтому, для отвлечения, я припомнил спор, который у нас произошел во время поездки. Энди где-то прочитал, что уничтожение треножников - величайшее преступление в истории: первый контакт с другой разумной расой, и мы так уничтожили его. Меня это не очень занимало, в то же время не хотелось и соглашаться. Я напомнил ему, что он не так дружелюбно относился к триподам, когда мы сидели в сарае. Он ответил, что это не мешает ему впоследствии более уравновешенно взглянуть на вещи. - И не забудь, что именно трипод напал первым, - сказал я. - Ты видел, что случилось с фермой. - И все-таки нужно было больше узнать о них. Очевидно, это была разведывательная экспедиция. Разрушение фермы, должно быть, просто ошибка. - Танк нес белый флаг. - И играл классическую музыку, - насмешливо добавил Энди. - Как это много значит для существ из другой солнечной системы. Именно я в то время считал это нелепым, но у нас с Энди часто бывало, что мы менялись сторонами в споре. - Может, наши и ошибались, но они по крайней мере старались действовать цивилизованно, - сказал я. - А американцы вообще своего не трогали, а он сам себя взорвал. - Думаю, разрушения двух из трех достаточно, чтобы нас объявили враждебной планетой. Экспедицию отозвали, а последнего трипода взорвали, чтобы у нас было как можно меньше сведений об их технологии. На тот случай, если мы отправимся за ними. Они знают, что у нас есть ракеты, значит мы на пороге космических полетов. Я устал от этих споров. Возможно, мы упустили свой единственный шанс установить контакт с чужаками. Я тогда не очень беспокоился из-за этого, да и сейчас не тревожился. - Во всяком случае все кончено, - сказал я. - После такого разгрома они не вернутся. Хочешь поиграть на компьютере? У меня новая игра с драконами. - Мне пора домой. - Энди взглянул на часы. - Уже почти пять, а я обещал Миранде вернуться рано. Она опять уходит. Миранда - это его мать. Как и Марта, она хочет, чтобы ее звали по имени. Она часто отсутствует, и Энди поэтому много времени проводит у нас. Однажды я слышал, как папа с Ильзой говорили, что у Энди нет дома. Они очень заботились о чужих домах. Но самого Энди это, казалось, не беспокоит. Анжела, должно быть, слушала нас. - В пять новое шоу, - сказала она и включила телевизор. Я молча смотрел на нее, думая, что сказала бы Марта, если бы это сделал я. Марта потянулась и зевнула. - Ну, это конец оценке. Но мы много сделали. Что за шоу, Анжела? - Триппи-шоу. Вслед за надписями показалось множество мультипликационных треножников, они плясали безумный танец: составителей программы будто бы вдохновило появление триподов. Дикая музыка - удары тяжелого металла и рока смешивались с обрывками традиционной музыки, включая один довольно привязчивый мотив. - Не думаю, чтобы мне это понравилось, - заявила Марта. Анжела, сидя на ковре скрестив ноги, не обратила на ее слова внимания. Но Марта и не заикнулась о том, чтобы выключить телевизор. - Поеду с тобой, - ответил я Энди. - Больше нечего делать. Мой отец жилистый не очень высокий человек, носит очки. Он похож на атлетическую версию Вуди Аллена, только говорит не так быстро. В то время он был агентом по продаже недвижимости и проводил много времени в отъездах, включая и уикэнды. Я не очень хорошо помню, как складывались его отношения с моей матерью, за исключением того, что они иногда целыми неделями не разговаривали друг с другом. Помню, как они говорили со мной по отдельности, как будто они два разных кегельбана с единственной кеглей - а кегля эта - я. С Ильзой ничего подобного. Отец замучивал разговорами и ее, и Анжелу. Однако со мной он никогда много не разговаривал. Вероятно, на меня приходилось три процента его разговоров, да и эти проценты были вынужденными. Однажды в воскресенье я остался один: папа показывал клиентам дом, а Марта взяла с собой всех остальных на передвижной рынок антиквариата. Она и меня спросила, хочу ли я ехать с ними, я отказался под предлогом домашних заданий. Но это было правдой лишь отчасти: большую часть заданий я сделал в пятницу вечером. Закончив остальное, я был свободен. Приготовил себе сэндвич с беконом, поиграл в игру с драконами, просмотрел комиксы в воскресных газетах, и все еще было четверть одиннадцатого. Я подумывал, не позвонить ли мне Энди, и тут услышал машину папы. - А где все? - спросил он. - А, да, на антикварном рынке. Не хочешь ли удивить их, Лаури? - Мы их не найдем. - Они ведь в Бадлейке? На лужайке. - Марта говорила, что они могут отправиться еще в несколько мест. - Все равно можем попробовать. Я ничего не сказал. Он слегка обеспокоенно посмотрел на меня. - Ты предпочитаешь что-нибудь другое? - Мы давно не выходили на лодке. - Уже поздно в этом году. Да и погода не подходящая. Ночью была буря. Сейчас она прекратилась, но по-прежнему дул сильный ветер, а небо было закрыто серыми тучами, гнавшимися друг за другом. - Мы могли бы проверить причал, - сказал я. Он помолчал. - Конечно, Лаури. Лодка у нас была уже два года. Это "Моуди-30" с семью местами в трех каютах. У нее боковой киль, мощный дизель, дающий 2О километров в час, навигационная установка Декка и радар; в камбузе большой холодильник; есть душ. Папа купил его с рук с помощью фирмы, у которой выдался хороший год, так как цены на дома выросли. По пути на реку папа много говорил. Я только слушал. Постепенно он истощился, и мы вернулись к нашему привычному молчанию. Я понял, что, как обычно, возмущаюсь этим, и решил что-нибудь предпринять. - Ты читал сообщение о том, что тело, найденное в обломках треножника, было предварительно вскрыто? - сказал я. - Вероятно, вначале об этом не сообщали, чтобы не пугать народ. - Вероятно, ты прав. - Но кто мог проделать это вскрытие? - Наверно, робот, управляемый на расстоянии. Часть тех механизмов, обломки которых найдены в капсуле. - Он просто выбежал из фермы, - сказал я. - Энди или я могли выбежать из сарая, и тогда нас разрезали бы. Папа молчал. Я продолжал: - Ты никогда не рассказывал, что почувствовал... когда это все произошло. - Разве? - Не помню, чтобы ты говорил, - резко ответил я. - Я помню то утро, - медленно начал папа. - Помню очень хорошо. Проснулся рано, и в шестичасовых новостях было сообщение о странном предмете в Дартмуре. В 6:30 сообщили больше, упомянув, какой он огромный и что он на трех ногах, потом было сообщение об аналогичном предмете в Америке. В семь всякие сообщения прекратились, только министерство обороны перекрыло движение в нескольких районах. Я понял, что изолируют район Дартмура. Вспомнил, как накануне ты рассказывал о вашей разведывательной экспедиции. И сообразил, что ты внутри этого района. - Район большой, - смутился я. - Там было с полдесятка других команд, они ничего не видели. - Ну, я был уверен, что ты где-то там, и похоже, происходит что-то неприятное. Я начал звонить - вначале в полицию, затем на Бибиси, в конце концов в министерство обороны. Со мной разговаривали так вежливо и уклончиво, что я понял: дело серьезное. Сорвался и накричал на них. Это мне, конечно, ничего не дало. У папы обычно хороший характер, он не любит ссориться. То, что он сорвался, меня обрадовало. Он продолжал: - Я уже собрался вывести машину и ехать туда - попробовать прорваться. Но тут сообщили о ракетном ударе и о том, что треножник уничтожен. Я решил, что лучше оставаться у телефона и ждать новостей от тебя. Ждать пришлось долго. - Мы были в безопасности в сарае, - сказал я. Он снял руку с руля и положил мне на плечо. - Ты поступил разумно, затаившись в сарае. Энди рассказывал, что ты отговорил его от попытки убежать. Мы говорили с Ильзой, и она сказала, что можно рассчитывать на твой здравый смысл. Я отодвинулся от него. - Ты знаешь, Лаури, Ильза тебя любит. - Я промолчал. - Любит, как Анжелу. Звучит глупо. - Надеюсь, катер в порядке. Ночью было ветрен, - сказал я. - Наш участок реки защищен, кроме южного направления. А ветер был западный. В первое лето мы хорошо попользовались лодкой, но с тех пор почти не выходили в море. Ильзе это занятие не очень нравилось, может быть, потому что в Швейцарии ловят рыбу только в озерах. Ее обычно укачивало. Она не жаловалась и не отказывалась выходить на "Эдельвейсе" - ну и имечко для лодки! - но выходы постепенно прекратились. - Мы так и не сходили на Гернси. Возможно, звучало как обвинение. Во всяком случае отец заговорил извиняясь. Он объяснил, что у него много работы, что его партнер часто болеет. И Марта всегда занята, а нам нужно подстраиваться под нее. У Марты был небольшой дом на Гернси, раньше мы проводили в нем каникулы. В этом году папа с Ильзой и Анжелой ездили в Швейцарию к родителям Ильзы; ее отец - мы называли его Швейцдед - болел. Поэтому я и отправился в летний лагерь. - В следующем году обязательно сходим, - сказал папа. - В начале лета. А сейчас в Истер. Как насчет Истера? - Замечательно, - ответил я. Я готовил уроки, когда зазвонил телефон. Я взял трубку, думая, что звонит Энди. Разобрал одно-два слова, но понял, что звонит Швейцба, Ильзина мать. По сравнению с ее акцентом Ильза - диктор Бибиси. Я сказал, медленно и отчетливо произнося слова: - Это Лаури. Я позову ее. Пожалуйста, подождите. Warten Sie, bitte. Я позвал Ильзу и пошел к себе. По радио передавали записи триппи-музыки. Это были отрывки из телешоу, с добавкой вокального синтезатора - эта пьеса была всю неделю на верху списка. Слова глупые, мелодия резкая и повторяющаяся, синтетический голос действовал раздражающе; но это как раз тот сорт музыки, что забирается тебе под кожу, и ты, сам того не замечая, напеваешь ее, доводя себя до сумасшествия. Триппи-шоу приобрело фантастическую популярность во всем мире, включая Россию и Китай. Я все еще не видел его, отчасти потому что Анжела отчаянно им увлекалась, но я чувствовал, что музыка каким-то коварным способом захватывает меня. Кончив уроки, я пошел в гостиную. Здесь были Ильза и папа; он наливал выпивку, и они разговаривали. Входя, я услышал слова Ильзы: - Любой приступ опасен. Он ведь так давно болеет. - Я только хотел сказать, что день-два можно подождать, - ответил папа. - Тогда может быть поздно. - Что-нибудь с Швейцдедом? - спросил я. Папа кивнул. - Сердечный приступ. - Он продолжал, обращаясь к Ильзе: - По тому, что она говорила, положение не безнадежное. Он ведь даже не в реанимации. - Но оно безнадежное для нее. - Ильза жалобно посмотрела на папу. - Я не хочу уезжать. Ты знаешь. Но... Она замолчала. Папа подошел к ней, она обняла его. Я смотрел в окно. Два дрозда дрались из-за оранжевых ягод ползунка, покрывавшего заднюю стену. - Закажу билет на первый же рейс, - сказал папа. - А как Анжела? - Ты думаешь, ей лучше лететь со мной? Конечно, лучше, подумал я. В этот момент я увидел, как Анжела подъезжает к дому и прислоняет к стене свой велосипед. Ильза тоже увидела ее и позвала в дом. Она объяснила, что у дедушки был сердечный приступ, что она должна лететь в Швейцарию, чтобы повидаться с дедушкой и бабушкой, и что Анжеле лучше лететь с нею. - Когда? - спросила Анжела. - Как только папа возьмет билеты. Завтра. - И я пропущу соревнования Пони-клуба? Анжеле этим летом купили пони - маленького шотландца с отвратительным характером, по кличке Принц. Он дважды кусал меня и все время старался лягнуть, но Анжела сходила из-за него с ума. Она уже несколько недель готовилась к соревнованиям Пони-клуба. - Я забыла о Пони-клубе, - сказала Ильза. - Если ты хочешь, чтобы я летела... - Нет, оставайся. Если дедушке не станет хуже, я скоро вернусь. Анжела обняла маму. Она умела добиваться своего без всяких неприятностей, в отличие от меня. Я подумал о Швейцдеде. Плотного сложения, краснолицый, он всю жизнь провел на высоте более 1500 метров над уровнем моря. Он хорошо говорил по-английски, потому что содержал гостиницу, но я никогда с ним подолгу не разговаривал. Совсем другое дело Анжела; я чувствовал, что он радуется ей даже больше, чем Ильзе. Жаль, что ей больше нравится пони. У людей разные приоритеты. Я сожалел о его сердечном приступе, но не о том, что улетает Ильза. Конечно, лучше бы она взяла с собой Анжелу, но нельзя иметь все сразу. 3 Через неделю после отъезда Ильзы в Швейцарию я наконец посмотрел Триппи-шоу. Папа отсутствовал, и Марта взяла Анжелу с собой в магазин. Анжела вначале отказалась идти, потому что хотела смотреть телевизор; чтобы она тут не болталась, я пообещал ей записать шоу. Я включил телевизор и стал смотреть. Шоу представляло собой смесь мультипликации, игры живых актеров, рекламных кадров и абстрактных кадров, в которых использовались все старые и некоторые новые компьютерные приемы. Мультик очень живой и реалистичный - почти ожившие картинки, а в абстрактных кадрах полно изображений треножников. Все сопровождалось музыкой, казавшейся вначале хаотичной, но потом постепенно резкие звуки как-то увязывались друг с другом. Я слышал, что это комическое шоу, где триподы выступают как глупые гиганты, которые бродят повсюду и попадают во всякие недоразумения - например, ноги их запутываются и они падают, такого рода штуки. Сначала все так и было, но позже отношение изменилось. Во второй части рассказывалось о девушке, плененной и связанной отвратительным драконом, и о рыцаре, который пытается освободить ее. Похоже на исторический комикс, он в сверкающем вооружении, она в длинном платье, а на голове такая штука, которую, кажется, называют покрывало. Попытки рыцаря все кончаются нелепой неудачей. Некоторые из них забавны, я раз-два рассмеялся. Но постепенно зрелище становилось не забавным, а пугающим. На лице девушке отчаяние, рыцарь дрожит от страха, а дракон становится зловещим и вдвое увеличивается в размере. В кульминационной сцене дракон прижимает рыцаря лапой, пробивает когтем его вооружение, в пыль льется самая настоящая кровь, а челюсти дракона движутся к голове девушки. Музыка становится отрывистой и резкой и сопровождается барабанным боем - как смертная казнь. Крупный план лица рыцаря - он мертвее самого мертвого. У меня мурашки побежали по коже. И тут на горизонте появляется трипод - на фоне рассвета, музыка меняется. Появляется тема триппи с добавочными ответвлениями, играет оркестр со всеми инструментами - от органа до охотничьего рога. Звучит это энергично и обнадеживающе. Серебряные щупальца мягко сверкают, вовсе не тем жестким металлическим блеском, который я так хорошо помнил, они слетают с неба - одно освобождает девушку, другое поднимает рыцаря, а третье пронзает копьем раздутую грудь дракона. Девушка свободна, рыцаря возвращают к жизни, и вдвоем на его лошади они уезжают в рассвет. Дракон вначале распадается до костей, а потом просто в пыль. А трипод господствует в сцене, и восходящее солнце образует ореол вокруг его капсулы. Опять тема триппи и громкий голос, повторяющий: "Да здравствует трипод! Да здравствует трипод! Да здравствует трипод!" Снова и снова. Я просмотрел все шоу, и оно определенно не скучное, но никакого желания смотреть следующее у меня не было. Я знаю, что многие с ума сходят от этого зрелища. Как Анжела - впрочем, и многие взрослые тоже стали фанами. Я перемотал ленту и включил воспроизведение, чтобы проверить запись. Началась передача об антиквариате, которую записывала Марта. Я подумал, что перемотал слишком много, но какой-то человек продолжал мямлить об изъеденном червями письменном столе. И тут я понял, что случилось. Со мной такое случалось и раньше. Я нажал кнопку записи, но не настроил видик на нужную программу. Когда они вернулись, я был в своей комнате. Я слышал, как остановилась машина, хлопнула дверца, Анжела позвала меня. Я подумал, что лучше покончить с этим сразу. И пошел в гостиную. - Где она? Кассета? Ты не надписал ее? - Нет, я пропустил передачу. Прости. - Что? - Я смотрел по телевизору и забыл переключить программу. - Это не забавно, Лаури. Где кассета? Я покачал головой, и она поняла, что я говорю серьезно. - Ты не можешь! - Голос ее перешел в вой. - Не можешь! Не можешь! Нельзя быть таким противным! Вошла Марта, увидела, что Анжела плачет, и спросила, в чем дело. - Я забыл записать Триппи-шоу, - сказал я. - Вернее, не забыл... - Ты ей пообещал, - холодно ответила Марта. - Знаю. Я хотел записать. - Плач становился все громче и отчаяннее; мне пришлось говорить очень громко. - Но я думаю, что детям не стоит смотреть эту программу. И тебе не понравилось бы, если бы ты видела. Ты всегда была против насилия на экране и... Лицо у Анжелы было бледное и напряженное. Без всякого предупреждения она кинулась на меня, как маленький, но свирепый бык. Я схватил ее, чтобы не упасть, и бык превратился в дикую кошку, отчаянно царапающуюся. Я слышал, как Марта потрясенно говорила: "Анжела..." - и после этого был слишком занят, защищаясь. Глупо - ей ведь только семь лет, и она не слишком велика для своего возраста, - но мне понадобилась вся сила, чтобы удержать ее. В конце концов я умудрился прижать ее к лестнице. Она еще какое-то время боролась и кричала, потом обмякла. Анжела продолжала лежать, я встал. - Что ты ей сделал? - спросила Марта. - Ничего. Только постарался не дать ей убить меня. Я почувствовал, как что-то стекает по щеке, поднял руку - она в крови. Марта склонилась к Анжеле. - Анжела, что с тобой? Анжела не ответила, но рыдания возобновились, на этот раз не яростные, а жалкие. Марта сказала, что нужно уложить Анжелу в постель. Мы практически отнесли ее. Вечером Марта обсудила происшествие с папой. Анжела все еще была в своей комнате, и папа сходил ее проведать. - Кажется, все в порядке, - вернувшись, сказал он. - Я беспокоюсь, - сказала Марта. - Она была... ну, в ярости. - У детей бывают срывы без всяких причин, - ответил папа. Он улыбнулся мне. - У Лаури в этом возрасте тоже были. Я вспомнил случай, когда он пообещал поиграть со мной в футбол и не стал. Когда он наконец пришел, я пнул его вместо мяча и про