Нет, светлые, - сказал заведующий. - Вы сказали, что с ним, наверное, неприятно работать. Почему вы так подумали? - Он довольно резко разговаривал со мной и, похоже, не мог бы стать любезным, даже если бы очень захотел. Все время хмурился. Одет весьма аккуратно, башмаки начищены до блеска. Прическа - волосок к волоску, как будто он пользовался лаком для волос. А когда я спросил его фамилию и служебный адрес, он взял у меня ручку, повернул к себе гроссбух и сам все записал, потому что, как он сказал, его имя всегда пишут с ошибками, а он хочет, чтобы здесь оно было записано правильно. - Педант? - Похоже. - А почему вы запомнили его в таких подробностях? - спросил Чейз. Браун улыбнулся, взял ручку, тут же положил ее, бесцельно подвигал гроссбух: - По вечерам в выходные, особенно летом, мы с женой устраиваем спектакли в городском театре "Рампа". Я играю роли почти во всех постановках и постоянно изучаю людей, чтобы иметь в запасе выражения лица и повадки. - Вы, наверное, очень хороший постановщик, - сказал Чейз. Браун слегка покраснел. - Не очень, - сознался он. - Но эта страсть не отступает, она уже в крови. Театр не приносит нам больших денег, но пока он окупается, я могу себе позволить это удовольствие. На обратном пути Чейз пытался представить себе Брауна на сцене, перед публикой: руки дрожат, лицо бледнее, чем обычно, потребность трогать разные вещи обострена обстоятельствами. Где уж тут удивляться, что театр "Рампа" не приносит большой прибыли. В машине Чейз открыл блокнот и просмотрел свой список, пытаясь найти хоть какое-нибудь подтверждение тому, что Судья - это Эрик Бренц, владелец бара. Наоборот, факты, как показалось ему, противоречили этому умозаключению. Прежде всего, у человека, обладавшего правом на продажу спиртного, должны были брать отпечатки пальцев. К тому же владелец преуспевающего заведения едва ли стал бы ездить на "фольксвагене". Конечно, по первому пункту, вполне вероятно, он мог и ошибаться. А "фольксваген" мог оказаться запасной машиной Бренца или даже взятой напрокат. Был только один способ все узнать точно. Он завел мотор и поехал в город, гадая, какой прием окажут ему в таверне "Гейтуэй Молл"... Глава 8 Таверна представляла собой бледную копию немецкого трактира: низкий бревенчатый потолок и белые пластмассовые стены, на которых перекрещивались деревянные вертикальные балки. Шесть огромных окон, выходивших на аллею, с толстым бордовым стеклом, почти не пропускали света. Вдоль стен были устроены большие темноватые отсеки, предназначенные либо для двоих, либо для четверых посетителей. Чейз занял место в отсеке поменьше в задней части помещения, лицом к залу и к входу. Жизнерадостная круглолицая блондинка в короткой коричневой юбке и открытой белой крестьянской кофточке, под кружевным верхом которой вздувались, как воздушные шарики, груди, подошла, зажгла фонарик на его столе, приняла у него заказ на виски и удалилась, совсем не по-девичьи покачивая пухлыми ягодицами. В бар в основном приходили ужинать, поэтому в шесть часов здесь было еще мало народу. Всего семь человек: три пары и одна женщина. Из молодых людей никто не отвечал описанию, которое дал Браун, и Чейз не стал обращать на них внимания. Так же как и на бармена, немолодого и лысого, с круглым животиком, который, однако, с бутылками обращался быстро и умело, и официантки явно были от него в восторге. Возможно, конечно, что Бренц нечасто посещает свою таверну, правда, если это так, то он - исключение из правил. Большинство владельцев подобных заведений любят болтаться в зале, и не только для того, чтобы хозяйским оком присматривать за происходящим; им нравится купаться в лучах известности, которую они приобретают у постоянных посетителей. Чейз нервничал. Он сидел, подавшись вперед и положив на стол крепко сжатые в кулаки руки. В конце концов он устал от напряжения и откинулся назад, заставив себя расслабиться, поскольку понимал, что ожидание может затянуться надолго. Он знал, что пить сможет сколько угодно, хоть всю ночь, не потеряв при этом остроты восприятия, - у него достаточный опыт. После второго стакана виски он попросил меню и заказал обед, удивляясь, что снова проголодался: ведь он плотно поел в водительской забегаловке всего пять-шесть часов назад. Чейз был уверен, что пожадничал, но когда еду принесли, он набросился на нее, как голодающий, и с аппетитом съел все. Выпив после обеда пять стаканов, около девяти часов Чейз спросил официантку, появится ли сегодня мистер Бренц. Она оглядела зал, теперь набитый битком, и указала на плотного человека, сидящего на табурете у стойки: - Вот он. - Вы уверены? Мужчине было около пятидесяти лет, весил он килограммов восемьдесят и был сантиметров на десять ниже, чем тот человек, о котором говорил Браун. - А мне сказали, что он высокий и худой. Светловолосый и хорошо одевается. - Может быть, лет двадцать назад он был худым и хорошо одевался, - пошутила она. - Но уж высоким и светловолосым точно никогда не был. - Пожалуй, - согласился Чейз. - Наверное, я ищу другого Бренца. - Он улыбнулся девушке, стараясь не заглядывать в ее глубокое декольте, и попросил: - Принесите мне, пожалуйста, счет. В счете значилось около шестнадцати долларов за семь стаканов виски и за филе-миньон. Чейз дал девушке двадцать и сказал, что сдачи не надо. На стоянке почти не осталось машин, потому что большинство магазинов закрылись двадцать минут назад. После кондиционированного воздуха таверны ночной воздух показался спертым: он накрывал шоссе, точно одеялом. Чейз почувствовал, что на лбу у него выступил пот, и рассеянно вытер его, подходя к "мустангу". Размышляя об Эрике Бренце, он остановился у правого крыла и уже открывал водительскую дверцу, как вдруг услышал позади приближающийся рев мотора. Привыкший сначала реагировать, а потом уж думать, он не обернулся посмотреть, что там такое, а вскочил на капот "мустанга". Секунду спустя он увидел, как красный "фольксваген" левым передним крылом ударился в его черный спортивный автомобиль, со скрежетом притерся к дверце, и лишь отъехав на фут или два, сорвался с места и укатил прочь. Искры сверкнули фейерверком и погасли в воздухе, оставив слабый запах раскаленного металла и сожженной краски. Хотя при ударе автомобиль сильно покачнулся, Чейз удержался, ухватившись пальцами за выемку для "дворников". У него не было сомнений, что, если бы он упал, "фольксваген" сменил бы направление, вернулся и переехал его. В двадцати метрах от него водитель той, другой машины без зазрения совести сбавил скорость. Чейз стоял на капоте "мустанга" и смотрел вслед удаляющемуся "фольксвагену", пытаясь рассмотреть номер или хотя бы его часть. Но даже будь автомобиль достаточно близко, чтобы прочитать темные цифры, это ему бы ничего не дало, потому что Судья предусмотрительно обернул номерной знак куском темной мешковины. Она мелькнула у Чейза перед глазами как бы специально, чтобы подразнить его. "Фольксваген" подъехал к выезду со стоянки, стукнулся о низкий изогнутый барьерчик так сильно, что казалось, вот-вот выскочит на тротуар и сшибет один из киосков, стоящих по периметру газона. Потом Судья овладел собой, проехал на мигающий янтарный сигнал светофора на перекрестке, повернул направо и по главному шоссе направился к центру города. Через пятнадцать секунд машина свернула за ближайший холм и скрылась из виду. Чейз огляделся, чтобы посмотреть, не было ли свидетелей этого короткого, бурного столкновения, и увидел, что он один. Он спрыгнул с капота и обошел вокруг "мустанга", оценивая повреждения. Передняя часть крыла была вдавлена, но, слава Богу, не разбита. Еще две вмятины, совсем неглубокие, с содранной краской между ними, параллельно тянулись до самого заднего бампера, где "фольксваген" повернул и уехал. Все это несложно отремонтировать, хотя ремонт встанет долларов в пятьсот, а то и больше. Однако ему было все равно. Деньги беспокоили его меньше всего на свете. Он открыл водительскую дверцу почти без труда, сел за руль, раскрыл свой блокнот и перечитал список. Его рука дрожала, когда он вносил туда девятый, десятый и одиннадцатый пункты: "9. Третий псевдоним - Эрик Бренц. 10. Склонен к опрометчивым действиям под влиянием неудач. 11. Ездит на машине с поврежденным левым передним крылом". Даже не считая последней попытки Судьи убить его - нелегкий выдался денек, и в результате Чейз почти не продвинулся в своих поисках. Он посидел в машине, оглядывая пустую стоянку, пока руки не перестали дрожать, и, усталый, поехал домой, гадая, где в следующий раз будет подстерегать его Судья и не следует ли ему потренироваться в стрельбе. *** В субботу утром его разбудил телефон. Он протянул руку и, прикоснувшись к холодной твердой пластмассе трубки, уже понял, кто звонит. Судья не давал о себе знать со среды - за исключением попытки добраться до Чейза в пятницу вечером, - но это вовсе не говорило о том, что он изменил свою обычную тактику. Чейз снял трубку и сказал: - Алло? - Бен? - Да. - Это доктор Ковел. В первый раз он услышал голос психиатра по телефону, и голос этот показался ему каким-то гугнивым и глуповатым. - Что вам надо? - спросил Чейз. Голос окончательно разбудил его и заставил сбросить последние обрывки ночного кошмара. - Я хочу узнать, почему вы не пришли в пятницу. - Мне не хотелось. - Если это из-за того, что я откровенно поговорил с полицейскими, - предположил Ковел, - то вам не следует... - Не только из-за этого, - сказал Чейз. - Может быть, встретимся сегодня днем и обсудим это? - спросил Ковел, обретя свой обычный отеческий тон - из него так и лезли самоуверенность и чувство превосходства. - Нет, - отрезал Чейз. - Так когда же? - Я больше не приду, - твердо сказал Чейз. - Но это необходимо! - настаивал Ковел. - Мне так не кажется. Психиатрическое наблюдение не было условием моей выписки из больницы, а только услугой, которой я мог воспользоваться при желании. Ковел помолчал, отбросил всякую мысль о том, чтобы угрожать, и миролюбиво произнес: - И вы по-прежнему можете пользоваться ею, Бен. Я на месте, я вас жду... - Мне это больше не требуется, - сказал Чейз. В первый раз он слышал, что Ковел защищается, и эта перемена ролей вызвала у него чувство торжества. - Бен, я знаю, вы сердитесь из-за сказанного мною полицейским. В этом все дело, правда? - Он был уверен, что уже проанализировал ситуацию и аккуратно разложил ее по полочкам в своем исправно действующем мозгу. - Отчасти, - сказал Чейз. - Но еще есть две причины. - Какие же? - Во-первых, ваши статьи. - Статьи? - спросил Ковел, строя из себя дурака то ли умышленно, то ли от смущения. - Вы прямо-таки прославили себя и лечение, которому меня подвергали, верно? В вашей статье для "Терапевтического журнала" вы выступаете в роли самого Зигмунда Фрейда, а то и Иисуса Христа. - Вы читали мои статьи? - Все, - сказал Чейз. Он чуть было не сказал "все пять", но вовремя вспомнил, что две еще не опубликованы и существуют только в виде черновых записей. - С чего вы взяли, будто речь в них идет о вас? Я нигде не называл настоящих имен. - Мне подсказал ваш коллега, - ответил Чейз. - Мой коллега? Другой врач? - Да, - сказал Чейз. Он подумал: "А ведь это почти правда. Твой коллега, другой псих". - Послушайте, Бен, я уверен, что мы можем поговорить и устранить все недоразумения. - Вы забыли о третьей причине, - перебил Чейз. - Я сказал вам, что не приду больше по трем причинам. - Да. - Да, - подтвердил Чейз. - Третья причина - самая главная, доктор Ковел. Вы эгоист, сукин сын и исключительно мелочный тип. Я не могу находиться с вами рядом и считаю вас до отвращения незрелым. Он повесил трубку и счел, что день начался для него как нельзя лучше. Позднее он уже не был так уверен в этом. Да, он сказал Ковелу именно то, что думал о нем, и действительно находил его гнусным типом. Но разрыв с психиатром каким-то необъяснимым образом означал для него еще более определенный отказ от прежней жизни, чем все предпринятые им действия. Прежде он пообещал себе, что, когда личность Судьи будет установлена и полиция получит исчерпывающее доказательство того, что он, Чейз, смог справиться с убийцей, он вернется к своему уединенному существованию на третьем этаже дома миссис Филдинг. Теперь, решив отказаться от наблюдения психиатра, он признавал, что уже не тот человек, которым был, и что бремя его вины стало намного легче. Это слегка обескуражило его. В довершение утренних неприятностей, побрившись, умывшись и размявшись гимнастикой, Чейз сообразил, что его расследование зашло в тупик. Похоже, он побывал во всех местах, которые посетил Судья, но так ничего и не добился, только получил точное описание этого человека, от которого нет никакого проку, пока его не удастся привязать к определенному имени или найти место, где такого человека готовы опознать. Не ходить же ему по городу и спрашивать всех встречных подряд, не знают ли они типа с такой внешностью. Что еще предпринять? Он никак не мог этого решить. Однако, позавтракав в блинной на бульваре Галасио, Чейз начал мыслить более ясно и оптимистично. У него еще оставалось два возможных источника информации, хотя неизвестно, что они ему дадут. Он может вернуться в таверну "Гейтуэй Молл" и поговорить с настоящим Эриком Бренцем - спросить, не знает ли тот человека, отвечающего описанию Судьи. Судья, используя имя Бренца, наверняка взял его не из телефонного справочника. Может быть, он знал Бренца или, что еще более вероятно, когда-то работал у него. И даже если от Бренца он ничего не узнает, можно вернуться к Гленде Кливер, девушке из справочного отдела "Пресс диспатч", и расспросить ее обо всех, кто посещал ее кабинет в прошлый вторник, - он мог бы сделать это сразу, но побоялся показаться дураком или вызвать любопытство репортеров, сидевших в комнате. Начал он с того, что решил позвонить в справочный отдел газеты, но, как выяснилось, его телефон закрыт для посторонних. Он подозревал, что такое возможно, и, отыскав в телефонной книге номер домашнего телефона девушки, набрал его; она подошла после четвертого гудка: - Алло? Чейз уже забыл, какой у нее тоненький и нежный, женственный голос, такой напряженный, что казался почти неестественным. - Мисс Кливер, вы, наверное, не помните меня. Я был у вас на работе вчера. Меня зовут Чейз. Я вынужден был уйти, когда вы ходили за информацией для одного из ваших коллег. - Я прекрасно вас помню, - сказала она. Он продолжал: - Моя фамилия Чейз, Бенжамин Чейз, и я хотел бы встретиться с вами снова, сегодня, если это возможно. Мисс Кливер минуту колебалась, потом спросила: - Вы назначаете мне свидание? - Да, - сказал он, хотя такая мысль вряд ли приходила ему в голову. Она дружелюбно рассмеялась: - Но вы как-то уж очень по-деловому говорите об этом. - Выходит, что так, - согласился Чейз, боясь, как бы девушка не отшила его, и одновременно страшась, что она примет его предложение. - И в какое время? - спросила она. - Вообще-то я хотел бы сегодня. Вечером. Нет, я, конечно, понимаю, что нужно заранее... - Прекрасно, - сказала она. - Правда? - У него пересохло в горле, и голос звучал сдавленно. - Да, - подтвердила мисс Кливер. - Есть только одна проблема. - Какая же? - Я затеяла на ужин фондю, уже порезала мясо и приправила его. Все остальное у меня тоже готово. - Может быть, сходим куда-нибудь после обеда, - предложил Чейз. - Признаться, люблю есть поздно, - сказала она. - Я вот что думаю: а не придете ли вы ко мне на ужин? У меня хватит мяса для двоих. - Очень хорошо, - согласился он. Девушка продиктовала ему свой адрес и сказала: - Одежда повседневная. Жду вас в семь. - В семь, - повторил он. Она повесила трубку, а он остался стоять в телефонной будке, весь дрожа. Из глубины его памяти все отчетливее выплывало воспоминание об операции "Жюль Верн": туннель, спуск, жуткая темнота, страх, решетка, женщины, винтовки и, наконец, кровь. Он ощущал слабость в коленях, сердце отчаянно колотилось. Почувствовав, что дурнота сейчас одолеет его, он привалился к стеклянной стенке будки и усилием воли заставил себя прогнать воспоминание. То, что он назначил свидание Гленде Кливер, никак не умаляло его вины за смерть тех вьетнамских женщин. Но в конце концов, прошло уже много времени и он достаточно каялся. Страдал в одиночку. К тому же это всего лишь невинное деловое свидание, попытка побольше узнать о Судье, а кроме того, быстро установив его личность и избавившись от него, Чейз сможет вернуться к своему прежнему замкнутому существованию даже скорее, чем предполагал. Нет, это не отступление, это уверенный шаг к тому, чтобы покончить, и побыстрее, с той жизнью, которую он ведет сейчас, и приблизить возвращение прежнего, отгороженного ото всех образа жизни, которого он и заслуживал за свои прегрешения. Он вышел из будки. День был исключительно жарким и влажным. Рубашка прилипла к спине, как отравленная туника. По дороге в таверну "Гейтуэй Молл", он трижды чуть не врезался в едущие впереди автомобили, так как его отвлекали воспоминания, которым прежде он давал волю лишь в кошмарных снах. Однако, страх, что он может изувечить другого автомобилиста и таким образом увеличить груз своей вины, быстро отрезвил его и заставил загнать тягостные мысли в глубь подсознания. Приехав в торговый район, Чейз долго бродил по книжному магазину, а вскоре после полудня отправился по главной аллее в таверну. Барменша, которая обслуживала его, сказала, что Бренц должен прийти после двух. Чейз сел за угловой столик, лицом к двери, и стал ждать, то и дело прикладываясь к своему стакану. Ожидание оказалось напрасным. Без четверти три появился-таки Бренц, в белом полотняном костюме и голубой рубашке, такой измятой, будто он спал в ней, и с удовольствием согласился выпить с Чейзом и поговорить, но, как выяснилось, у него никогда не служил человек, соответствующий описанию внешности Судьи; также он с ходу не припомнил знакомого или приятеля, который мог бы оказаться тем, о ком спрашивает Чейз. - Вы же знаете, как это бывает, - сказал он. - Здесь каждый вечер толкутся разные люди. Даже завсегдатаи сменяются примерно каждые полгода. - Понятно. - Чейз не мог скрыть разочарования. Он допил виски и встал. - А зачем он вам? - спросил Бренц. - Он должен вам деньги? - Наоборот, - ответил Чейз. - Я должен ему. - Сколько? - Двадцать долларов, - сказал Чейз. - Так вы не знаете его? - Я же сказал, что не знаю. - Бренц повернулся вместе с табуретом. - А как это вы взяли у него взаймы двадцать долларов, не спросив даже фамилии? - Мы оба были пьяны, - объяснил Чейз. - Окажись я трезвее, ни за что бы об этом не забыл. - А будь он трезвее, наверняка не дал бы вам денег. - Бренц рассмеялся собственной шутке и взял со стойки свой стакан. - Возможно, - согласился Чейз. Выйдя из таверны и проходя по аллее, он знал, что Эрик Бренц по-прежнему сидит на табурете и смотрит ему вслед. Похоже, Бренц на самом деле знал человека, о котором шла речь, но не хотел говорить о нем, пока не разобрался, что к чему. Какую бы жизнь ни вел Бренц до того, как стал владельцем таверны, ее явно нельзя было назвать добропорядочной. Он не был наивным и легко внушаемым, как все те, с кем говорил Чейз до него, и обладал острым чувством закона. Но даже если Бренц что-то скрывает, выжать из него информацию невозможно, поскольку он - частное лицо, а у Чейза нет никаких полномочий. Он завел мотор и поехал домой. В него никто не стрелял. В комнате он включил телевизор, посмотрел минут пятнадцать, выключил, не досмотрев передачи, открыл книжку, на которой так и не смог сосредоточиться, и долго слонялся из угла в угол. Инстинктивно он держался подальше от окна. В шесть тридцать Чейз вышел из дому и отправился на свидание с Глендой Кливер. Отперев дверцу "мустанга", он обнаружил, что здесь побывал Судья и оставил ему сообщение, хотя и бессловесное, но более чем красноречивое. Он прошелся ножом по водительскому сиденью - так изрезал его, что белая начинка вздымалась пеной. Чейзу хотелось бы верить, что этот вандализм не имел никакого отношения к Судье и его автомобиль стал жертвой какого-нибудь местного малолетнего преступника, который таким вот образом избавлялся от невыносимого комплекса фрустрации. В конце концов, о таких вещах слышишь чуть ли не каждый день. Великовозрастные детишки ломают радиоантенны, прокалывают шины и режут их, сыплют песок и сахар в бензин. Вот и этот поступок гораздо больше похож на бессмысленный протест прыщавого юнца, полного энергии, которой он не находит разумного приложения, чем на тщательно продуманное действие взрослого человека. Патологический убийца едва ли получит удовлетворение от порчи чужого имущества. И все же он знал: это дело рук Судьи, как бы ему ни хотелось верить в обратное. Малолетний преступник, раз уж он взялся за дело, изрезал бы все сиденья, к тому же наверняка прихватил бы стереомагнитофон, лежавший под самым щитком, - любимую добычу подростков. Малолетний преступник ни за что не стал бы тратить время и запирать за собой дверцу. Это может быть только работа Судьи. Несмотря на то что предвечерние сумерки еще не сгустились, он отомкнул дверцу, обработал одно сиденье так же тщательно, как Майкла Карнса, запер дверцу и ушел, уверенный, что сомнений в его личности и намерениях не возникает. Судья, - по-видимому, осознавал, что машина - продолжение человека, нечто вроде современной колдовской куклы. Чейз отошел от машины и огляделся - не следят ли за ним. Ему пришло в голову, что Судья может околачиваться поблизости, чтобы посмотреть, какой эффект возымеет эта весьма недвусмысленная угроза. Улица, по обеим сторонам которой выстроились раскидистые вязы, стоящие вплотную друг к другу дома и припаркованные автомобили, давала бессчетное количество укрытий, где можно отлично спрятаться, особенно в сумерках, при удлинившихся тенях. Но, как внимательно Чейз ни смотрел по сторонам, не заметил поблизости ни человека, ни красного "фольксвагена" и решил, что он действительно один. Было вполне логично предположить, что кто-нибудь видел, как Судья возится с дверцей автомобиля. Но, еще раз пристально осмотрев улицу, он увидел, что она пустынна. Очевидно, все кончают обедать и моют посуду. Чейз вернулся в дом, благополучно избежав встречи с миссис Филдинг, взял одеяло и постелил на изрезанное сиденье. Сиденье оказалось бугристым, и он поневоле вспомнил, как труп Майкла Карнса лежал на траве парка и тоже казался мягким и бугристым. Тщетно пытаясь избавиться от этого образа, он поехал на свидание. Глава 9 Гленда Кливер жила в дорогой квартире на Сент-Джон-Серкл, на третьем, последнем этаже. В двери оказался глазок, и она посмотрела в него, прежде чем отпереть замок. Она предстала перед ним в белых шортах, темно-синей блузке и босиком - простенькая уловка, чтобы выглядеть ниже ростом. - Вы очень пунктуальны, - заметила она и пригласила: - Заходите. Он прошел мимо нее, пока она закрывала дверь, и сказал: - У вас тут очень симпатичный район. Девушка мило дернула плечом: - Я не из тех, кто любит экономить. Как знать, может, я через неделю умру и от моих сбережений не будет никакого проку, а не умру, так их, к примеру, съест инфляция. Хотя, честно признаться, это я так оправдываю свое расточительство. - Она взяла его за руку, подвела к дивану и уселась рядом с ним. - Что будете пить? - Скотч, если можно. - Со льдом? - Прекрасно, - сказал он. - Сейчас принесу. Чейз смотрел, как она поднялась, прошла по комнате и исчезла в коротком коридоре, который, по-видимому, вел в столовую и в кухню. В шортах ноги ее выглядели невероятными - такими длинными, что казалось, они должны сгибаться, как резиновые. Если у него еще и оставались воспоминания о Луизе Элленби, Гленда прогнала их окончательно. О соперничестве между ними не могло быть и речи. Когда Гленда вышла, он оглядел большую гостиную с ультрасовременной мебелью и декоративным убранством. Диван с плюшевой обивкой и два под стать ему кресла цвета какао. У дальней стены несколько фонариков, которые сейчас не горели. Одна лампа - пятидесятифунтовый кусок мрамора, из которого торчала гибкая изогнутая стальная трубка с серебристым плафоном на конце; его можно было поворачивать в разные стороны. Кофейный столик. Несколько ярких картин. Скульптура, изображающая обнаженных девушку и юношу в объятиях друг друга. Растение в горшке, которое едва не достигало потолка. И все. Сверхсовременная мебель и со вкусом подобранные украшения - это сочетание нравилось ему, и он чувствовал себя как дома. Гленда вернулась с двумя стаканами скотча и протянула один из них ему. На этот раз она уселась в кресло напротив дивана. Это лучше, подумал он, чем сидеть с ней рядом, потому что так он может любоваться ее прелестными ногами. - Вам нравится фондю на обед? - спросила она. - Я никогда не пробовал, - признался Чейз. - Что ж, я уверена, вам понравится. А если нет, то не получите больше скотча. Чейз засмеялся и откинулся на спинку дивана - в первый раз с того момента, как пришел сюда, он перестал ощущать неловкость. С ней было легко разговаривать на самые разные темы, от еды и коктейлей до мебели и дизайна. Она рассказывала, куда лучше всего пойти, чтобы пообедать и послушать музыку, и он с интересом слушал. Чейз слишком долго жил затворником, чтоб знать что-либо о таких вещах, но даже если бы он и вел светскую жизнь, мало что смог бы добавить к ее словам: она знала все хорошие места. У нее, наверное, подумал Чейз, десяток поклонников, которые с радостью готовы заплатить за нее везде, куда бы ей ни захотелось пойти. В этой девушке была изысканная чувственность. Обед оказался вкуснейшим: печеная картошка, взбитый салат, цуккини и фондю из говядины, которое шипело и потрескивало, создавая аккомпанемент их беседе. На десерт был пирог с мятным кремом и вишневый ликер. - Перейдем в гостиную? - спросила она. - А как же посуда? - Пусть стоит. - Я помогу, и мы вымоем ее вдвоем быстрее. Она встала и положила свою салфетку На стол: - В первый раз в жизни обедаю с мужчиной, который предложил вымыть посуду. - Вообще-то я полагал, что буду вытирать, - отшутился он. Она засмеялась: - Все равно вы неповторимы. - Ну так как? Займемся? - Нет, - сказала она. - Во-первых, я не считаю, что гости должны утруждать себя этим малоприятным делом. Во-вторых, мне и самой неохота. Я предпочитаю еще немного выпить, послушать музыку, посмотреть на фонарики и поговорить. - Очень хорошо, - сказал Чейз. - Но потом - посуда. Фонариков было двенадцать, в каждом переливались узоры из красного, синего, желтого, оранжевого, белого и зеленого света. Освещая комнату, они отбрасывали причудливые тени на стены, и потолки, на Чейза и Гленду, сидящих на диване, положив ноги на кофейный столик. По ногам Гленды пробегали голубые вспышки, белые огоньки, красные точки и желтые дрожащие концентрические круги. - А вы совсем не такой, как я думала, - произнесла она после небольшой паузы в разговоре. - Что же вы обо мне думали? - спросил он, не вполне ее понимая. - О, что вы самонадеянный, очень суровый, консервативный и холодный. - Вы так подумали, когда я приходил к вам в контору? - Нет, - сказала она. - Я уже тогда удивилась. С самого начала вы вели себя совсем не как герой войны, без чванства - просто, очень вежливо и даже немного застенчиво. Он не сумел скрыть своего удивления: - Так вы узнали меня сразу? - Ваша фотография два раза за эту неделю была на первой полосе. - Она отпила из стакана и поставила его на тумбочку у дивана. - Но вы ничего не сказали. - Я уверена, что вас уже до смерти тошнит от поздравлений. - Да, - подтвердил он. - Тошнит, и даже более того. - Когда я вернулась из хранилища, - сказала она, - а вас уже не оказалось, то решила, что вы рассердились: видите ли, не обслужили вовремя. - Вовсе нет, - возразил он. - Просто вспомнил о другой встрече, которая вылетела у меня из головы, а я уже опаздывал. - В первый раз за весь вечер он припомнил, зачем пришел: расспросить ее о людях, которые посетили справочный отдел во вторник, о Судье. Но он не знал, как к этому подступиться. К тому же ему и не хотелось. Как здорово сидеть вот так рядом, пить, разговаривать, слушать музыку и смотреть на огоньки. - Вы что, правда интересуетесь фамильной историей? - А что здесь такого? - спросил он. - Просто мне показалось тогда, что это не в вашем характере, - ответила она. - А теперь, когда я узнала вас лучше, тем более. - Может быть, мой характер сложнее, чем вы думаете, - предположил Чейз. - Не сомневаюсь. Они еще немного посмотрели на фонарики и помолчали. Вовсе не обязательно разговаривать, если им настолько легко друг с другом, что молчание не казалось неловким. Она налила каждому еще по стакану напитка, и когда села на место, то оказалась ближе к нему, чем раньше. Гораздо позже, после того, как они еще поговорили, послушали музыку, помолчали и выпили, она сказала: - Вы настоящий джентльмен, правда? - Я? - Ну да. - Я бы так не сказал. - А я бы сказала, судя по тому, как вы назначили мне свидание по телефону, а потом предложили помочь мыть посуду. К тому же, не будь вы джентльменом, уже наверняка начали бы клеиться ко мне. - А можно? - спросил он. - Пожалуйста, - ответила она, придвинулась к нему и наклонила голову, предлагая ему свои губы, а потом, возможно, и все остальное. Он обнял ее и долго целовал. При свете фонариков она была вся синяя, в желтых пятнах с малиновыми краями. - Вы очень хорошо целуетесь, - похвалила Гленда. Наверное, следовало вовремя остановиться, прежде чем выяснилось: целоваться - это все, на что он способен. Он хотел ее и стремился лечь с ней в постель, но она ассоциировалась у него как бы с магнитофоном прошлого, и его прикосновение заставило пленки крутиться. Она навевала память о других женщинах, мертвых женщинах, пробуждала ощущение его вины. Она была желанной, но одновременно, сама того не ведая, уничтожала желание. - Извини, - сказал он, когда они лежали в ее постели и смотрели на темный потолок, который, казалось, был лишь в нескольких дюймах от их лиц. - За что? - удивилась Гленда. Она держала его руку, и он был рад этому. - Не издевайся, - сказал он. - Ты ожидала большего. - Правда? - спросила она, приподнимаясь на локте и вглядываясь в него сквозь полутьму. - Если это и так, то ты тоже ожидал большего. Исходя из твоей логики, это я должна извиняться. Его отношение к словам Гленды оказалось двояким: он оценил ее стремление пощадить его чувства и попытку развеселить его, но ему хотелось быть униженным. Он и сам не понимал, откуда такое чувство. - Ты ошибаешься, - возразил он, - на самом деле я вовсе не ожидал большего. - Да? - Я не могу, - сказал он. - С тех пор как.., как вернулся из Вьетнама. - Он никогда не рассказывал историю своей импотенции никому, кроме доктора Ковела, и теперь, похоже, решил воспользоваться ею, чтобы Гленда дала выход презрению, которое она сдерживала. Она придвинулась ближе, снова приподнялась и начала нежно приглаживать его волосы: - Паршиво, конечно, но это не самое главное. Ты же все равно можешь остаться на ночь, разве нет? - После этого? - Говорю же, это не главное, - отрезала она. - Ведь просто приятно, когда кто-то спит рядом, когда кровать теплая. Верно? - Верно, - согласился он. - Проголодался? - спросила она, меняя тему прежде, чем он найдет предлог продолжать разговор. - Давай-ка сообразим омлет. Он удержал ее за руку и попросил: - Подожди немного. Они лежали рядом, тихо, как будто к чему-то прислушиваясь. Перестав плакать, он позволил ей зажечь свет, и они отправились в кухню. *** Утром за завтраком Чейз сказал: - Если бы я.., если бы мы ночью занимались любовью, это было бы нормально для тебя? - То, что мужчина остался на ночь после первой встречи? - спросила она. - Ну да. - Нет, не нормально. - Но такое случалось раньше? Она макнула тост с маслом в остаток яичного желтка и призналась: - Два раза. Он доел яичницу и взялся за кофе: - Жалко... - Прекрати, - сказала она, и в ее тихом голосе послышалась необычная решимость. - Ты прямо мазохист. - Может быть. Она откинулась на спинку стула, закончив завтракать. - Но ты бы хотел, чтобы я сказала, будто ты особенный, хотя у нас ничего и не получилось. - Нет, - сказал он. Она улыбнулась: - Не правда, Бен. Ты хочешь, чтобы я сказала, как необыкновенно все было, но ты мне не поверишь, если я скажу: именно так все и было. - Да как могло так быть? - удивился он. - Так и было, - подтвердила она и покраснела; он счел это смущение одновременно старомодным и очаровательным в такой эмансипированной женщине. - ,Бен, ты мне очень нравишься. - Возможно, ничего хорошего не было, - сказал он. - Просто непривычно. - Чушь. - Но факт тот, что мы не... Она перебила его: - Я себя чувствую с тобой легче, счастливее, естественнее, чем с кем-либо другим. А ведь это только первое утро после нашей встречи. - Тебе легко, потому что ты чувствуешь себя в безопасности, - предположил он. - Врешь, - сказала она. Через секунду он поднял взгляд, чтобы понять, почему она ответила так резко и сразу замолчала, и увидел у нее в глазах слезы. - Ну ладно, Гленда. Извини меня. И мне хочется встретиться с тобой снова, если ты не против. - Боже, какой же ты тупой, - сказала она. - Этого-то я и добиваюсь от тебя все утро. В дверях он поцеловал ее без всякой неловкости и решил, что их отношения, возможно, надолго. - Мне жаль так рано выгонять тебя, - сказала она, - но сегодня придет в гости моя мама. Мне нужно прибрать в доме и уничтожить все следы моего предосудительного поведения. - Я позвоню, - пообещал он. - А если нет, то я позвоню сама. День был ясным и жарким, ветер едва покачивал деревья у края тротуара. Но его настроения не испортила бы никакая погода, даже самая отвратительная. Он сел в "мустанг", открыл окно, впуская в машину свежий воздух, и уже вставлял ключ в замок зажигания, когда это случилось. Что-то просвистело позади него, потом послышался звук удара. Оглянувшись, он увидел посреди заднего стекла отверстие от пули. Судья рано встал в этот теплый безоблачный день. Чейз боком упал на пассажирское сиденье, так, чтобы его не было видно в окна и чтобы спинки загораживали его от Судьи. Почти в тот же миг в заднее стекло ударилась еще одна пуля. Лежа на боку, вжавшись головой в виниловое сиденье, он услышал, как пуля вонзилась в обивку, почувствовал, что спинка слегка затряслась, но выдержала. Пистолет с глушителем стрелял бесшумно, но сила выстрела у него была меньше, потому что вытянутое дуло основательно замедляло скорость полета пули. Будь это обычный пистолет, пуля наверняка прошила бы спинку сиденья насквозь. Несколько минут он ждал третьего выстрела. Его так и не последовало. Чейз осторожно поднял голову и огляделся: ничего необычного и в него больше не стреляли. Он завел двигатель, отъехал от края тротуара и сильно нажал педаль газа. Двадцать минут спустя он убедился, что его не преследуют: он столько петлял по переулкам, то и дело внезапно поворачивая и глядя при этом в водительское зеркальце, что никакой "хвост" не остался бы незамеченным. Успокоившись, Чейз выехал на трехрядное шоссе, пролегающее через весь город, и направился домой. На несколько часов он забыл о Судье, а вот Судья явно не забывал о нем. Чейза трясло, и у него чесался затылок - как раз то место, в которое попала бы пуля, стреляй Судья получше. Дрожь была такой сильной, что дважды он хотел остановить машину, чтобы прийти в себя. Поначалу это показалось ему неадекватной реакцией на происшествие, особенно для человека, который побывал в боях в Юго-Восточной Азии. Но потом он понял: теперь ему есть что терять, есть то, чего он боится лишиться, - это Гленда, как бы ни развивались их отношения. Он не должен больше забывать о Судье; нужно быть вдвое осторожнее, чем раньше. Паркуя машину перед домом, он подумал, что Судья мог опередить и, предвидя его возвращение, спрятаться где-нибудь неподалеку и поджидать. Чейз долго сидел в машине, не желая выйти, чтобы проверить свое предположение. Наконец, сообразив, что Судья так же легко может застрелить его в машине, как и у дверей, он вышел. В коридоре первого этажа ему повстречалась миссис Филдинг. - А я не знала, что вы не будете ночевать дома, - сказала она. - Я и сам не знал, - ответил Чейз. Направляясь к лестнице, она взглянула на его измятую одежду: - Вы не попали в аварию? - Нет, - ответил он. - И я не пьян. Его настроение так удивило миссис Филдинг, что когда она наконец нашла, что сказать, он уже поднялся по лестнице и не мог ее услышать. В комнате он запер дверь на задвижку и лег на кровать. Он больше не сопротивлялся дрожи. Постепенно вместе с ней прошел и страх. *** Судья позвонил через два часа. Чейз взял трубку, надеясь, что это Гленда, и услышал его голос: - Тебе опять повезло. Чейз не был так спокоен, как во время их прошлых разговоров; едва сдержавшись, чтобы не швырнуть трубку, сказал: - Ты все так же плохо стреляешь, вот и все. - Да, согласен, - дружелюбно заметил Судья. - Но тут и глушитель виноват. - У меня есть деньги. Ты знаешь это. Давай я тебе заплачу, а ты оставишь меня в покое, - предложил Чейз. - Сколько? - Голос Судьи звучал заинтересованно. - Пять тысяч. - Мало. - Тогда семь. - Десять, - заявил Судья. - Десять тысяч, и я больше не буду пытаться убить вас, мистер Чейз. Чейз почувствовал, что улыбается. Это была натянутая улыбка, но все же улыбка. - Прекрасно. Как мне заплатить? Голос Судьи вдруг сделался таким громким и яростным, что Чейз едва понял, что он говорит: - Ах ты, подонок, неужели не понятно, что от меня нельзя откупиться ни твоими деньгами, ни чем-либо другим? Ты заслужил смерть, потому что убивал детей, потому что ты греховодник и должен быть наказан. Я не продаюсь. Меня нельзя подкупить! Чейз подождал, пока Судья успокоится. Этот тон, эта необыкновенная вспышка ярости однозначно свидетельствовали, что он сумасшедший. Наконец Судья спросил: - Ты меня понял? - Да. - Хорошо! - Судья помолчал, вздохнул. - Знаешь, я видел, как ты входил в ее квартиру, и уверен, что ты