о в общей сложности они прожили не более двухсот дней. С этой точки зрения они сущие младенцы. Но вонопо наделили их качествами, делающими их взрослыми в некотором смысле, хотя их знания изначально запечатлены в матрицах-дисках и не являются следствием опыта. Поэтому, несмотря на то, что многое они воспринимают как взрослые, им свойственна детская наивность и склонность все преувеличивать. Себастьян пытался не потерять нить беседы, но не смог. Ему не часто приходилось слышать, чтобы Гедельхауссер был так многословен с посторонними. Обычно он говорил коротко и как-то неопределенно. Теперь он трещал без умолку, похоже, затем, чтобы не дать себя перебить Элвону Руди, словно боялся того, что собирался сказать коммерсант. - Не хотите ли вина? - спросил Пертос. - Только рюмочку. - А мне можно? - вставил Себастьян. - Пожалуй, да, - сказал Пертос, налив сначала идиоту. - Смотри не пролей, а то ничего больше не получишь. - Я не пролью, - отозвался Себастьян, пробуя вино. Взяв рюмку с темным напитком, Элвон Руди посмотрел на Себастьяна и сказал: - Похоже, у вас необычный ассистент. - Официальные власти считают его идиотом, - ответил Пертос. - Но иногда у него бывают прозрения, вспышки мысли. Возможно, он действительно тот, кем считается, но временами нечто большее. - И часто? - Редко. - Тогда почему? - спросил Руди. - Он мне дешево обходится, - объяснил Пертос. - А я коплю деньги на эту чертову выездную пошлину, экономлю. Руди пил вино, посматривая на Гедельхауссера поверх рюмки. Пертос тоже посмотрел на него. Он чувствовал себя неловко, словно ему вскоре предстояло принять важное решение, хотя все, что сулил ему сегодняшний вечер, - это ужин, сеанс общения с холистианской жемчужиной и сон. - У меня есть для вас предложение, - сказал Элвон Руди, ставя свою рюмку на гладкую желтую эмаль стола. Пертос кивнул. - Вы не сдаете кукол в аренду для представлений, не входящих в ваш график? Себастьяну показалось, что он говорит так, будто между ним и кукольником есть какой-то секрет, известный только им одним. Себастьян попытался представить себе, что бы это мог быть за секрет, но не смог сосредоточиться. Вино сильно действовало на него, а он уже успел выпить полрюмки. - Мы выступаем на частных вечеринках, - ответил Гедельхауссер. - Цена зависит от расстояния, поскольку Горн нужно перевозить вместе с куклами. Кроме того, она, конечно же, зависит от пьесы, которую вы хотите заказать, и от числа участвующих в ней кукол. - Одна, - сказал Элвон Руди. - У меня нет пьесы для одной куклы. - Я напишу ее. - Полагаю, куклу вы уже выбрали, - произнес Гедельхауссер так грустно и тихо, что его едва было слышно. - Битти Белина, - ответил коммерсант. Теперь Себастьян заинтересовался. Вино у него кончилось, а ему хотелось еще, так что он встал и налил себе рюмку. Он был рад, что ничего не пролил. Пертос злился, когда он проливал. - Полагаю, представление продлится долго. - Всю ночь, конечно, - сказал Руди. - И вы готовы хорошо заплатить. - Десять тысяч посталей. - Двадцать тысяч. - Очень хорошо. За такую уникальную куклу стоит переплатить, хотя я ее толком даже не знаю, верно? - Сожалею, - сказал Гедельхауссер. Он явно искал повод, чтобы отказать коммерсанту. - Так вы не дадите мне ее? - Не дам. - Двадцать пять тысяч. - Мне очень жаль. Руди встал, повел плечами, откинув накидку так, что складки разлетелись в разные стороны, словно волны на поверхности пруда, в который кинули камень. - Знаете, так вам никогда не накопить денег на пошлину. - Возможно. Руди пожал плечами. Он не сердился. Пожалуй, испытывал досаду из-за отсрочки, хотя и не сомневался, что рано или поздно добьется своего, и его раздражало, что на этот раз попытка получить желаемое окончилась неудачей. - Я вернусь завтра вечером. Может быть, вы передумаете. - Нет, - отозвался Гедельхауссер, но голос его прозвучал еле слышно и звуки напоминали слабый стон ветра в трубе. - Я все равно приду, - сказал Элвон Руди. Он вежливо кивнул и вышел. Себастьян допил вино. - Что он хотел? - спросил он Гедельхауссера. Старик достал из кармана холистианскую жемчужину и начал катать ее между пальцев. Он до сих пор так и не поел. - Что он хотел? - настаивал Себастьян. - Мою душу, - ответил Пертос. - Но я не отдал ее. Вскоре, получив необходимую энергию, жемчужина послала ему свои видения, и кукольник впал в транс. Себастьян вышел из комнаты. Его пугал вид хозяина с жемчужиной в руках, когда пальцы кукольника машинально катали ее, глаза закрывались, а мысли уносились прочь за много световых лет. Себастьян спустился в холл и остановился у закрытой двери в комнату кукол. Он услышал, как они смеялись приглушенными, тихими голосами, как чокались маленькими бокалами, которые давал им Пертос. Висса визжала от удовольствия, и ему стало интересно, в какую игру они играют. Он попробовал открыть дверь, но она оказалась запертой. Себастьян, слегка пошатываясь, пошел в свою комнату. Он сложил свои идентификационные карточки в свой единственный чемодан - таков был вечерний ритуал - и прямо в одежде рухнул на постель. В комнате стоял слабый запах мочи, и Себастьян вспомнил об испачканных штанах. Но он слишком устал, чтобы встать и бросить их в акустическую стиральную машину в стене. Запах, усталость и невозможность быть вместе с куклами и Пертосом заставили его почувствовать себя, как никогда, одиноким и несчастным. Тем не менее он уснул. Дженни, смеясь, перебегала от дерева к дереву. На ней была нелепая шапочка, а в руках - пластиковое ружье, из которого она стреляла в него губчатыми пульками. Она сказала, что она шпионка, хотя он не понял, что такое шпионка. Она сказала, что его задача - поймать ее. Они бежали, смеялись, прятались друг от друга, выскакивали, пытаясь друг друга напугать, и снова бежали. А потом... Потом он поймал ее, как и собирался, поймал шпионку, прежде чем она успела в него выстрелить... Только.., только у нее пошла кровь.., и она умерла.., хотела выстрелить в него этими пульками из резиновой губки.., а вместо этого стала звать на помощь.., просила пойти за помощью.., бежать за помощью.., сказать им.., чтобы они помогли... Но он не мог этого сделать. Он боялся того, что они с ним сотворят. Другие шпионы придут и попытаются убить его за то, что он поймал их шпионку. А потом она затихла, умерла. И он избавился от нее и пошел домой, а когда его спросили, где она, где их шпионка, он рассказал им неправду, он ведь должен был что-то рассказать, но это был плохой рассказ, и он понял, что они ему не поверят, пошлют шпионов.., и его убьют, из него потечет кровь, как из Дженни, и он.., он.., умрет. Себастьян проснулся от какого-то громкого звука. Он сел, и когда через некоторое время окончательно очнулся ото сна, то прислушался, не повторится ли звук снова. Звук не повторился. Он снова уснул. Утром, открыв свою дверь, он нашел Пертоса Гедельхауссера без сознания, в крови лежащим на полу в коридоре. По всему холлу тянулся кровавый след, который показывал, что старик ползком проделал весь этот путь в поисках помощи. В то же мгновение Себастьян почувствовал прилив полнейшей растерянности из-за того, что не может помочь кукольнику. Он сделал отчаянную попытку придумать, что делать с телом, когда Пертос поднял голову и застонал. Он еще не умер! Себастьян наклонился к старику: - Что? - В моей комнате. Автодок. Самому мне не дойти. Себастьян не мог понять, что такое автодок, пока Пертос не объяснил ему, что это та самая машина, которая вылечила его сломанную ногу. Идиот помнил это очень ясно, а значит, теперь он знал, что делать, хотя память его была чисто автоматической. Повинуясь указаниям Пертоса, он вытащил из автодока приемный стол и без труда поднял на него хозяина. Затем, преодолев недоумение и неловкость, он продел ремень безопасности в хомуты и пристегнул кукольника поперек груди. После чего Себастьян запихнул стол назад в паз, из которого его выдвинул. Машина заглотила Пертоса и начала производить диагностику, издавая звуки, словно переваривая его. Измученный идиот утонул в кресле, глядя на машину и не понимая, отчего у Пертоса вдруг пошла кровь и что старик сделал, чтобы довести себя до такого ужасного состояния. Немного погодя, Себастьян поел. Он думал о Битте Белине. На какое-то время он даже забыл про кукольника, находящегося в автодоке. Идиот встал было, чтобы пойти поискать Пертоса, как вдруг все вспомнил, смутился и сел ждать дальше. Время тянулось медленно. В соседней комнате хихикали куклы... Часа через четыре после того, как компьютерный врач наконец отпустил Пертоса, на пострадавшего напал волчий аппетит. Он чувствовал себя совершенно здоровым. Раны затянулись. Кукольник потерял шесть фунтов, так как автодок заставил его организм поработать для ускоренного выздоровления, используя для этого некоторые запасы жира. Он заказал в центральном гастрономическом банке несколько горячих блюд, и пластиковые контейнеры с дымящейся пищей выскочили из пневматической трубы на приемный поднос. Пертос расставил их на столе, открыл и уничтожил содержимое с такой быстротой, которую вряд ли и сам ожидал. Себастьян с любопытством наблюдал за ним, однако вопросов не задавал. - Ну вот, теперь мне лучше, - сказал Пертос, покончив с половиной блюд, стоявших перед ним, и орудуя уже больше бокалом вина, чем ложкой и вилкой. - Что? - спросил Себастьян, который решил воспользоваться тем, что кукольник нарушил молчание, чтобы удовлетворить собственное любопытство. - Лига Преемственности Поколений. Они застали меня врасплох. - Почему? Пертос оттолкнулся от стола, и его лицо вдруг помрачнело. Он взглянул на дверь, соединявшую его комнату с комнатой кукол. Сквозь тонкую перегородку доносились звуки веселья. Висса смеялась, а двое из трех женихов выкрикивали слова какой-то игры. Время от времени раздавалось приглушенное хихиканье Белины. Пертос подошел к двери, осмотрел ее, потом повернул замок и распахнул дверь настежь. Куклы перестали визжать и уставились на него. Никто из них не улыбался. По полу валялись маленькие бокалы и объедки. Висса стояла голая. Она была на редкость смуглой и красивой. Сам не зная почему, Себастьян отвел глаза. - Это вы впустили их, - сказал Пертос куклам. Они смотрели на него. - Вы впустили их к себе, а потом дали пройти в соседнюю комнату. Битти Белина решилась заговорить. - Кому? - спросила она. Однако в ее тоне было что-то говорившее, что она знает, о ком идет речь. - Лиге Преемственности Поколений. Тримкину и тем четверым, которых он привел с собой. - Пертос больше не был Пертосом. Он не улыбался. - Не понимаю, о чем ты говоришь, - возразила Битти Белина. - Я выполз в коридор, чтобы позвать на помощь, и сделал это потому, что в вашей комнате никто, похоже, не слышал меня. Но когда мне пришлось ползти за Себастьяном, я обнаружил, что моя дверь все еще заперта изнутри. Значит, они вошли как-то иначе. Куклы молчали. Висса натягивала одежду. Принц сжимал и разжимал рукоять меча. Когда Себастьян снова посмотрел на них, то увидел, что Битти Белина не сводит с него глаз. Ее лицо выражало полнейшее презрение и отвращение. Оно больше не было красивым, оно словно обвиняло его. - Я ничего такого.., не делал, - сказал Себастьян. - Точно, - произнесла Битти Белина. - Что ты с нами сделаешь? - спросила Висса. Она уже оделась и теперь обращалась к хозяину. Пертос посмотрел на Битти Белину: - На сегодня назначено два спектакля, дневной и вечерний. Но вам придется потрудиться и дать еще один, дополнительный. Если вы откажетесь играть его, я больше никогда не достану вас из Горна. - Что еще за дополнительный спектакль? - спросила Битти Белина. Она стояла, уткнув кулаки в бока, и вид у нее был злой и немного испуганный. - Увидите, - ответил Пертос. Улыбка вернулась к нему, но она была печальной. - Что-то вроде группового представления. Для одного зрителя. Ладно, увидимся позже. Он закрыл дверь. Себастьян подумал, насколько старым выглядит Пертос, как он сдал за эти несколько дней. Когда перед вечерним спектаклем Пертос поднялся по лестнице в ложу осветителя, там его ждал Тримкин. Президент Лиги был одет в мягчайшую коричневую искусственную кожу с длинной бахромой вдоль рукавов и по низу куртки. Он с улыбкой развел руками, увидев, что кукольник достает пистолет, которым не успел воспользоваться предыдущей ночью. - Я безоружен, - сказал Тримкин. - Тем хуже для вас. - В таком случае вам не выйти из театра живым. - Возможно. - Наверняка. Они стояли, глядя друг другу в глаза, и, как настоящие мужчины, играли в "мужество и самообладание". Именно эта ритуальная игра отличает мужчин от мальчиков, хотя по духу она больше соответствует эпохе неандертальцев, чем современной цивилизации. - Так зачем вы здесь? - наконец спросил Пертос. - Вы все же дали дневной спектакль сегодня. - Тримкин достал один из рекламных листков, ходивших по городу. - Еще один у вас вечером, и так всю неделю. - Именно так! - Возможно, вы не поняли, мистер Гедельхауссер. - Я понял. - Значит, это упрямство. - Нет. Это значит, что у меня просто очень развит инстинкт самоуважения, - сказал Пертос. - Он так проявляется. - Он улыбнулся, но улыбка получилась горькой. Лицо Тримкина выражало замешательство. - Самоуважения? - Сегодня вечером я намереваюсь продать душу коммерсанту, как он и предрекал. Тогда единственное, что у меня останется, - это гордость и будущее. Без денег мне никогда не видать звезд. Я умру на Земле. А значит, я должен дать как можно больше представлений в Городе Весеннего Солнца. Ведь если я умру на Земле, то зачем мне будущее? А без будущего нет и гордости. Букашка, попавшая в янтарную западню, не может ею гордиться. Понимаете? Тримкин не отвечал. - Очень трудно играть роль Бога, - продолжал Пертос. - Может быть, когда вы с вашей Лигой научитесь сами творить маленькие чудеса, то обнаружите, что в действительности власть над жизнью и смертью других отнимает больше, чем дает. - Никто не заставлял вас быть кукольником. - Никто не заставляет солдата убивать. Он может бросить ружье и пойти в тюрьму. Но в нем сидит что-то такое, из-за чего ему нравится убивать. - Так вы считаете, что я люблю власть? - Вы без ума от нее. - А людей? - Можно любить либо власть, либо людей. Но не все сразу. - А вы, я полагаю, любите своего идиота. И этих кукол, которые даже не настоящие живые существа. - Нет. Я сделал ошибку, полюбив власть. Теперь я стараюсь перевоспитать себя, но, наверно, я слишком стар. - Слишком стары, чтобы страдать, - сказал Тримкин, стараясь перевести разговор в более привычное русло. - Мы дадим вам последнюю возможность. Если завтра утром ваши объявления снова появятся в городе и вы будете настаивать на том, чтобы выступать здесь, тогда считайте, что ночью вы легко отделались. Если понадобится, мы сожжем театр с вами заодно. Пертос не стал отвечать. Тримкин пожал плечами, потом прошел мимо старика, спустился по лестнице и скрылся за углом - коричневое пятно на белом фоне. Шуршание его кожаной бахромы пронеслось вдоль холодных стен и растаяло, как сон, уступивший место яви. Оставшись один в ложе, Пертос запер дверь и положил пистолет так, чтобы тот был под рукой. Он уселся перед прожектором, повернув панель управления к себе, взглянул на кнопки и рычаги, управлявшие сценой, занавесом и декорациями, которые по его команде растягивались в ширину или опускались сверху на металлических тросах. Кукольник провел рукой по верхнему ряду рычагов. - Да будет свет! - подумал он, и рычаги защелкали под его быстрыми пальцами. Лучи света залили всю сцену, унылая белизна которой едва ли стоила того, чтобы ее освещать. Пертос улыбнулся, хотя вовсе не чувствовал себя счастливым. - Да будет жизнь! - подумал он. Занавес раздвинулся, и куклы весело выбежали вперед. Началось последнее вечернее представление. Зал был полон. В первом ряду на одном из самых дорогих мест сидел дьявол в обличье коммерсанта по имени Элвон Руди. Дьявол ждал, когда наступит его черед... Держа в правой руке холистианскую жемчужину, Пертос Гедельхауссер сидел в удобном мягком кресле, принявшем форму его тела, и смотрел в никуда. Его губы как-то обвисли, лицо стало мертвенно-бледным. Драгоценность сверкала белизной, словно пылала жаром, и казалось, что, чем больше он катал ее взад-вперед, тем сильнее неведомая сила притягивала жемчужину к телу кукольника, как будто это магнит, чувствующий его кости под покровом плоти. Себастьян сидел на полу, покрывая лаком свеженарисованную афишу, чтобы цвета стали живыми и яркими, как хотел Пертос. Идиоту никогда не доверяли самому пользоваться красками, но орудовать лаком с помощью самокрасящей кисти ему удавалось без особых проблем. Он всегда с нетерпением ждал этого, поскольку жаждал ощутить свою причастность к представлению. В глубине души Себастьяна постоянно преследовал страх, что в один прекрасный день он станет не нужен Пертосу, и тот заменит его кем-нибудь другим. Однако этим вечером он не испытывал обычного удовлетворения от того, что был нужен. Он думал о Битти Белине. Пертос сказал, что она дает какое-то особенное представление для коммерсанта Элвона Руди. Это было новое представление, новая пьеса, которая исполняется приватно. Так что они с Пертосом должны были ждать здесь. Неизвестно, сколько времени продлится спектакль, может быть, час, может быть, всю ночь. Можно было спать, что и делал Пертос. Руди наслаждался новой пьесой в дальнем от комнаты Пертоса конце коридора. Себастьяну хотелось посмотреть. Из-за того что ему не разрешали, он чувствовал себя отверженным. Ему казалось, что все, кроме него, знают, о какой пьесе идет речь. Это делало его несчастным. Он чувствовал себя маленьким и никому не нужным. Пертос спал. Жемчужина сияла. И никто не следил за идиотом. По опыту Себастьян знал, что кукольник пробудет в состоянии транса еще довольно долго. Этот странный сон охватил его лишь несколько минут назад, а освободиться от чар жемчужины ему никогда не удавалось меньше чем за час. Иногда Пертос оставался в плену этих чар почти целый день. Он не ел, не пил, и Себастьян пугался, думая, что хозяин, должно быть, умер, хотя до этого никогда не доходило. Себастьян положил кисть, и, после того как щетинки зарегистрировали двадцатисекундный перерыв в работе, она начала выделять прозрачный пахучий лак. На бумаге, подстеленной, чтобы не испачкать пол, от щетинок начало расползаться липкое пятно. Себастьяну пришло в голову, что сегодня последняя ночь, когда он видит Битти Белину живой, по крайней мере до тех пор, пока они не переедут в другой город, где ее сказку можно будет сыграть перед новой аудиторией. Два дня подряд для одной сказки - предел. После этого персонажи спектакля возвращались в Горн, уступая место другим. Они умирали. Когда эти мысли всей тяжестью навалились на идиота, его охватила страшная паника. Ему захотелось вскочить, бежать, драться, кричать, лишь бы избавиться от этого чувства, которое раздирало его на части. Но он знал, что все это не сможет продлить жизнь златоволосой куклы ни на одну минуту. Разве дождь перестанет, если его попросить? Битти Белина умрет. И все же сегодня ночью она играет в новой пьесе для одного зрителя, в пьесе, которая длиннее любой другой из репертуара кукольника. Себастьяну казалось, что это несправедливо, раз он тоже член труппы. Ему должны были дать возможность посмотреть спектакль. Битти Белина играет в новой сказке! Он впервые осознал всю важность происходящего. А что случилось с ее принцем? Он тоже там, в ее новой жизни? А три жениха? А добрый ангел? А как насчет Виссы, коварной мачехи? А вдруг в этой новой жизни Битти Белине предстоит умереть, вместо того чтобы быть спасенной принцем, ее принцем, как бывало раньше? Новая жизнь? Разве это возможно? Он, Себастьян - ассистент. И никогда не случится так, чтобы в одно прекрасное утро он проснулся хозяином кукол, а Пертос оказался на его месте! Человек тот, кто он есть, и тут ничего не поделаешь. Ты живешь своей жизнью все дальше и дальше, ты принимаешь ее, радуешься ей. Битти Белина играла свою сказку - коварная мачеха едва не убила ее, но она была спасена. И так снова и снова. А он, Себастьян, ездил из города в город с Пертосом, разгружал грузовик, наблюдал за процессом создания кукол, ждал за кулисами начала каждого представления, выпивал немного вина, ел, складывал вещи в грузовик и снова ехал с Пертосом, разгружал грузовик, наблюдал за процессом создания кукол... Нельзя изменить свою жизнь! Принца там не будет, мачеха одержит верх, и Белина умрет. Хотя, как она может умереть, когда уже столько раз жила своей жизнью и всегда выходила победительницей. Как можно желать изменить сказку и, возможно, даже умереть? Что, если Белина станет такой мертвой.., такой мертвой, что Горн не сможет оживить ее вновь? Себастьян захныкал. Теперь он знал, что происходит что-то ужасно неправильное. Как будто мир вдруг стал зыбким, пол превратился в желе, а стены задрожали, грозя изменить свою форму и стать чем-то совсем иным. Если Белина не будет играть по сценарию своей настоящей жизни, Горн не сможет оживить ее, когда она умрет. Она никогда не должна умирать вне Горна. Так предписано. Точно так же, как ему никогда не стать хозяином кукол. Или, например, деревом. Мы то, что мы есть, и не можем быть ничем другим. Каждый, кто попытается это изменить, умрет. Должен умереть, иначе не останется ничего прочного и реального! Белина лежит с мечом в горле, изо рта у нее течет кровавая пена, а принц бежит с Виссой... Белина лежит с ножом в животе, стонет и зовет на помощь. У него по рукам течет кровь, ему страшно... Кровь, кровь, кровь у него на руках, как тогда, раньше... Себастьян посмотрел на свои руки. Никакой крови. Он встал и взглянул на Пертоса. Пертос спал. Себастьян шатаясь вышел из комнаты. Его ноги вдруг ослабли, плечи заныли, в руках чувствовалась такая усталость, как будто он долго тащил тяжелую ношу по пересеченной местности. Он не знал точно, что надо делать, но твердо решил спасти Битти Белину. Кровь у него на руках. Поверят ли они его рассказу, или будут думать, что это он убил Дженни, заколол ее? Остановившись посреди длинного коридора, проходившего за сценой Гранд-Театра Города Весеннего Солнца, он задумался, кто же такая была Дженни. Себастьян не мог вспомнить никого с таким именем, хотя оно напоминало ему о золотых волосах. Его пугало, когда он не мог разобраться в себе. Ему казалось, что кто-то другой забрался к нему в голову и думает за него, что чьи-то воспоминания переплетаются с его собственными и он не может отличить предметы от тех вещей, мест и людей, которых знал. До него донесся смех кукол. Идиот двинулся дальше по коридору. Голову раздуло, как шар, она страшно кружилась и казалась больше всего остального тела. Себастьян заткнул руками уши, словно боялся, что она лопнет. Прошло, может быть, сто лет, а может - минута, прежде чем он добрался до двери в комнату Пертоса, где Битти Белина играла свою новую жизнь, свою опасную новую жизнь. Себастьян стоял у двери, тяжело дыша. Ему хотелось войти и спасти ее, но два мимолетных воспоминания, пронесшихся в его затуманенном мозгу, удержали его от этого. Во-первых, Пертос сказал, что Битти Белина будет неловко себя чувствовать в новой роли и не захочет, чтобы он видел ее, пока она не освоится как следует, во-вторых, ему вспомнилось, как отвратительно резко Белина говорила с ним накануне, как она смеялась вместе с другими, когда у него случилось недержание мочи. Впрочем, он и сам смеялся. А на себя ведь он не сердился, верно? Чтобы справиться с воспоминаниями, которые удерживали его, Себастьян сказал себе, что Пертос будет благодарен ему за спасение Белины. Пертос скажет: "Как это я сам не заметил опасности? Себастьян, ты герой!" И хотя кукольник говорит, что героев больше нет, Себастьян будет героем. Так же просто он убедил себя в том, что резкость Белины - это вовсе не отвращение, а, напротив, своеобразное проявление симпатии. Он тронул ручку двери и обнаружил, что она не заперта. Куклы смеялись. Белина смеялась. Себастьян осторожно приоткрыл дверь так, чтобы видеть большую часть комнаты. И тогда его голова-шар лопнула, разлетаясь на клочья. Голая Битти Белина стояла рядом с напрягшимся, казавшимся огромным по сравнению с ней членом Элвона Руди и гладила его, смеясь вместе с Элвоном. Объект ее внимания составлял чуть ли не треть от ее размеров, как в длину, так и в толщину. Всего один раз в жизни Себастьян видел мужчину, охваченного желанием, и травма от этого оказалась так сильна, что врезалась в его сознание, словно шрам, оставленный молнией в стволе кряжистого ясеня. Мать с отцом оставили дверь спальни открытой, а он, полагая обнаружить воображаемого гостя, заглянул внутрь и увидел, как они занимались любовью. Ему показалось, что отец делает матери больно, что он колет ее. Он с криком прыгнул на кровать и, набросившись на отца, принялся колотить его маленькими ручками и кусать. И даже через несколько часов, когда они, наконец, успокоили его и мать снова и снова уверяла, что отец не обижал ее, он остался при своем мнении. С тех пор он начал стыдиться того, что у него есть такой же кинжал из плоти, как у отца. Годы спустя полное отсутствие эрекции и сексуальных потребностей оказалось для него настоящим благословением. Он знал, что никогда не сможет причинить боль, так как в его кинжале нет металла. И вот теперь, когда он увидел Элвона Руди, увидел Белину, прикасавшуюся к кинжалу из мужской плоти, который мог убить ее, то оказался во власти видений: Белина мертва, она в крови, она убита. К этим картинам добавилась еще одна - он видел истекающую кровью Дженни с ножом в животе. И где-то глубоко в мозгу, где еще теплились остатки человеческого разума, он впервые осознал, что нож в животе Дженни был его ответом на отцовский член в теле его матери. Сомнений больше не было, Себастьян закричал и, ворвавшись в комнату, набросился на Элвона Руди как на врага. Лица вокруг побледнели. Куклы завизжали. Он чувствовал, как Белина била его по рукам, потом, когда он отбросил ее на пол, - по ногам. Он запомнил багровое нечеловеческое лицо Руди. Запомнил испуганные, налитые кровью глаза, смотревшие на него. Ощутил, как меч принца вонзился ему в икру. Себастьян ударил его так, что принц с огромной силой врезался в стену. Синтетическая шея лопнула, и в последний миг перед смертью он весь скорчился от боли, кровь хлынула у него из ушей и носа, лицо стало серым, как пепел, и болезненно исказилось, и он узнал, что такое насильственная смерть, на которую сам так часто обрекал Виссу. Элвон Руди вцепился ногтями в лицо идиота. Себастьян чувствовал, как по щекам потекла кровь. Он сильнее сжал пальцы на шее коммерсанта. Голый мужчина забился в конвульсиях, извиваясь на постели. Его губы стали почти синими. - Нет! Нет! Тупой ублюдок! - кричала Битти Белина. Теперь она залезла Себастьяну на спину и, цепляясь своими маленькими ручками за его одежду, пыталась добраться до шеи, откуда смогла бы дотянуться до глаз. Элвону Руди удалось сунуть колено Себастьяну между ног и изо всех сил ударить согнутой ногой вверх, заставив идиота разжать смертоносную хватку. - Помогите! - пронзительно взвизгнула Белина. На Себастьяна налетел златокудрый ангел, стараясь вцепиться ему в глаза. Но Себастьян своей большой рукой отбросил синтетическую фигурку, которая, ударившись о переднюю стенку автодока, сломала левое крыло и со слезами и проклятиями шлепнулась на пол. Висса, вытаращив глаза, стояла в проеме между комнатами и ничего не понимала. Белина укусила Себастьяна за шею, и на ее крохотных губках осталась кровь. Элвон Руди попытался встать с постели, но все горло у него было покрыто страшными синяками, и его шатало от нехватки воздуха. Он старался сохранить равновесие, но делал это слишком медленно. Гораздо медленнее, чем нужно. Себастьян дотянулся до него и схватил снова. Руди вцепился в пальцы идиота, пытаясь оторвать их от своей шеи. Он вонзил ногти в кожу Себастьяна. Белина добралась до шеи идиота, протянула руку и маленьким ногтем ткнула ему в левый глаз. Себастьян завыл и попытался стряхнуть ее, как дикая лошадь сбрасывает объездчика. Она упала, сильно ударилась об пол и, всхлипывая, осталась лежать со сломанным бедром. Не обращая внимания на залитый кровью глаз, Себастьян продолжал душить коммерсанта. Он снова и снова сдавливал пальцами его горло, встряхивая все его тело. Элвон Руди уже умер, а Себастьян еще долго тряс душил мертвеца, потом повернулся и ушел, передвигаясь как слепой, ничего не понимая и не соображая, движимый страхом и желанием бежать от крови кукол... От видений, навеянных жемчужиной, Пертоса Гедельхауссера пробудила Висса. Она была в истерике, и ей пришлось несколько раз повторить свой сбивчивый рассказ, прежде чем кукольник понял, что произошло, пока он пребывал в трансе. Когда он обнаружил, что Элвон Руди мертв, то не рассердился и не испугался. Ему стало грустно. Казалось логичным, что в его жизни должна была случиться трагедия, финальный акт, в котором у главного персонажа, у героя не было выхода. Он поднял мертвого принца и раненых кукол и сунул их в Горн, чтобы довести до состояния жидкой синтетической плоти. Потом собрал кукол, оставшихся невредимыми, и сунул их туда же. На этот раз возражений не было. Казалось, им даже не терпится попасть туда. Вернувшись в свою комнату, он нашел в шкафу большое покрывало, завернул в него труп Элвона Руди вместе с его одеждой и четыре раза обвязал сверток веревкой, чтобы создать впечатление, что это всего лишь ковер. В бумажнике трупа он нашел две тысячи посталей, которые присовокупил к двадцати пяти тысячам, полученным за продажу Битти Белины на ночь. Ему даже не пришло в голову обратиться к властям, это могло плохо отразиться на его бизнесе в других городах. Официальное расследование могло привести к приостановке лицензии и совсем посадить его на мель, лишив всякой надежды вырваться к звездам (а ведь теперь, когда он решился сдавать своих кукол мужчинам, желающим насладиться таким уникальным удовольствием, у него, пожалуй, будет возможность накопить на выездную пошлину). К тому же он мог угодить в тюрьму. Пертос еще не знал, что будет делать с трупом Руди, но делать это следовало быстро, тайно и не оставляя следов. Тут сомнений не было, поскольку это было самым важным. Кукольник аккуратно смыл кровь со стен и пола, о которые идиот разбил кукол. Еще и еще раз вымыл тряпки и тщательно ополоснул раковину. Когда он все закончил и осталось только вынести труп, Пертос налил себе очень большой стакан темного вина и в первый раз, после того как Висса оторвала его от мира грез холистианской жемчужины, сел, чтобы подумать. Он был виноват в этой смерти не меньше Себастьяна. Не легко было признать это, но в последнее время многие куда более сложные вещи стали казаться ему проще. Нужно было запереть дверь. Не стоило ждать, что ошалевший от похоти Руди будет следить за такими мелочами. Он думал лишь о том, как маленькие ручки будут ласкать его, удовлетворяя его желания. Все это Пертос знал и собирался проследить, чтобы дверь была заперта. Но не сделал этого. Подсознательно ему хотелось, чтобы Себастьян все увидел, чтобы он понял всю глубину его падения. После того как он продал Бенину, преданность Себастьяна, его слепое поклонение стало ему невыносимо. И он рассказал идиоту ровно столько, сколько нужно, чтобы разжечь его любопытство в отношении новой пьесы. А потом взял холистианскую жемчужину и погрузился в транс, давая Себастьяну возможность пробраться по коридору и помешать "любовникам". Пожалуй, такого финала он не ожидал, не хотел смерти, не хотел, чтобы Себастьян впал в такое отчаяние. Но теперь все было кончено. В следующий раз он не допустит подобной ошибки. Ему предстояло играть роль святого, в то время как он был грешником. Но в конце концов, мир - всего лишь карнавал масок, даже для богов. Кукольник испытывал некоторое облегчение при мысли, что Себастьян в конце концов придет к нему, сконфуженный, не понимающий, что натворил, полный раскаяния. Несмотря на свой идиотизм, Себастьян был для него опорой в жизни, элементом стабильности. Он никогда не менялся и не пытался ни о чем судить. Пертос допил вино и встал, собираясь вынести труп. В этот момент появился Себастьян. Он, цепенея, вошел в дверь, полагая, видимо, что застанет ту же сцену, которую увидел в первый раз: голые Руди и Белина и налитый кровью член, который она гладила. - Не бойся, - произнес Пертос, подходя к идиоту. Себастьян плакал. - Ты сделал это не нарочно, - сказал Пертос. Себастьян рыдал, брызгая на кукольника слюной. Его расширенные глаза прятались от света, укрываясь еще глубже под козырьком неандертальского лба. Пертосу показалось, что идиоту стало легче, когда он понял, что кукольник не собирается его ни в чем винить и наказывать. - Все будет как прежде, - уверял его Пертос. Однако он не знал, зачем вернулся Себастьян. Он не ведал, что, выскочив на площадь, идиот долго бегал, петляя по боковым улицам города, в попытке разобраться в разрозненных воспоминаниях и отчаянно стараясь связать их воедино. Пертос не знал, что в конце концов идиот поверил в то, что в тот вечер, когда Битти Белина уговаривала его убить Пертоса Гедельхауссера, она всего лишь хотела предупредить его о том, что может случиться. Пытаясь упредить события, она просила Себастьяна о помощи, но вместо этого получила отказ и увидела, какой он глупый и трусливый. Теперь ему казалось, что все было именно так. А после сегодняшней ночи он понял, что если хочет спасти ее и вернуть ее дружбу, то должен действовать быстро. И он вернулся, чтобы отомстить, хотя кукольник ничего об этом не знал. Он понял это секундой позже, когда Себастьян тяжелым камнем, принесенным специально для этой цели, раскроил ему череп. Кукольник охнул и замертво рухнул на пол. Он умер на Земле. Сон, в который погрузился Себастьян, был на редкость глубоким и целительным. Обычно сны прерывались вспышками ярких красок, вонзавшимися в его мозг, подобно осколкам стекла. Обычно по ночам он видел безглазые лица, мужчин на трех ногах, женщин с клыками и когтями, - тварей, лишь отчасти напоминавших людей. Они склонялись над ним в темноте и будили по десять раз за ночь. На этот раз они исчезли и не появлялись даже в отдаленных уголках подсознания, в виде призраков. Когда он проснулся, то почувствовал себя бодрым и свежим, каким не был по утрам уже много лет. Перед ним открылось будущее, и он никогда не ощущал ничего подобного. Он встал, принял акустический душ и оделся во все чистое. Себастьян как следует поел, хотя выбирал еду в системе раздачи наугад и на завтрак ему досталась какая-то мешанина. Но даже если бы ему удалось разобрать слова в меню, он все равно выбрал бы то же самое, если не хуже. К тому моменту, когда он вышел из комнаты, идиот чувствовал себя вполне хорошо. Он торопливо шел по коридору, намереваясь узнать, что от него потребует Пертос в это утро. Впрочем, был уже день, но он чувствовал, что еще не поздно. Ему хотелось убедиться в этом. Дверь в комнату Пертоса была открыта. Он вошел. Пертос лежал на полу, глядя в потолок, и сбоку голова у него была проломлена. Его легкая желтая рубашка вся пропиталась кровью, а рядом с правым ухом валялся обломок кости. И тогда Себастьян все вспомнил. Он вышел из комнаты, и с полдороги его стало рвать от отвращения к тому, что он натворил. Себастьян облазил весь театр, заглядывая во все закоулки, ощупывая все, что попадалось ему на глаза, однако он сам не знал, что ищет. Через некоторое время ему стало ясно, что он чувствует себя лучше в тех местах, где бывал старый кукольник. Себастьян провел довольно много времени в ложе осветителя, водя грубыми пальцами по корпусу прожектора, вновь и вновь поглаживая круглые кнопки и рычаги с рукоятками на панели управления сценой. Он целый час простоял на ступеньках лестницы, ведущей из ложи, по которым поднимался и спускался Пертос до и после представления. Ему казалось, что он может точно определить места, где ступали башмаки старика. Один раз Себастьяну почудилось, что он чувствует, как ступени дрожат у кого-то под ногами, хотя вокруг никого не было, и он так испугался, что бросился бежать из темноты на сцену, где уселся в свете прожекторов, которые успел включить, и постарался представить себе, что в зале зрители. Но когда он сделал попытку пояснее разглядеть их лица, все они оказались Пертосами Гедельхауссерами, и Себастьян, придя в ужас, снова вынужден был бежать. Какое-то время идиот провел среди афиш, которые покрывал лаком накануне ночью, стремясь уловить в них признаки того, что кукольник бывал здесь, работал и жил. Потом он вернулся назад, чтобы убедиться, что Пертос мертв, так как ему пришло в голову, будто сценарий жизни Пертоса не допускает смерти, раз он не умирал никогда раньше. Может быть, Пертос тоже играет в новой сказке? Пертос был мертв. Кровь... Кость... Раскрытые глаза. Себастьян подтащил труп к Горну и попытался запихнуть его внутрь, полагая, что таким способом сможет воссоздать хозяина заново. Нужно было лишь прочитать названия и понять, как пользоваться кнопками. А потом найти, какая из матриц-дисков соответствует Пертосу. Однако Горн не желал принимать человеческую плоть. Себастьян вывалил все матрицы-диски и принялся искать что-то похожее на Пертоса. Ничего не вышло. Потом он подумал, не поискать ли свою, и может быть, в ней будет что-нибудь такое, что поможет ему воссоздать кукольника. Ведь вся разница в том, что они с Пертосом были большими, тогда как Битти Белина и все остальные - маленькими. Значит, у них другие матрицы-диски. Он четыре раза перебрал всю папку-идентификатор, прежде чем вынужден был признать, что в ней нет его матрицы-диска. А значит, наверняка нет и матрицы-диска Пертоса. И тогда он почувствовал небывалую печаль. Как раз перед полуднем, когда Себастьян, тоскуя о прошлом, вышел, чтобы осмотреть грузовик, где нашел лишь остывший кузов да ледяную кабину, явился Тримкин с двумя спутниками. Новая пара. Хотя Себастьян едва ли мог заметить, что Тримкин, похоже, каждый раз являлся в сопровождении разных людей, всегда исключительно вежливых. - Твой хозяин здесь? - спросил Тримкин у идиота. Себастьян чуть не сказал, что да, что хозяин внутри, как вдруг понял, что теперь Пертоса никто никогда не должен видеть. Если кто-нибудь увидит, что он сделал с кукольником, они запрут его, как должны были сделать из-за Дженни, и тогда он сам умрет, закованный в темноте. - Ты что, язык проглотил? - спросил Тримкин, улыбаясь. Он казался таким приятным человеком. Однако Пертос говорил Себастьяну, что Тримкин выглядел приятным даже тогда, когда давал указания своим людям, избивавшим кукольника. - Нет, - ответил Себастьян. День выдался холодным, ему хотелось вернуться в театр, но он не мог вести их туда. - Что "нет"? Твоего хозяина нет? Или ты язык не глотал? Себастьян оглядел кабину грузовика, в которой сидел, а потом снова посмотрел