была спрятана кобура с револьвером. Зато он наслаждался туманом и освежающим ночной воздух ветром, дующим с запада. Глава 13 Крисси увидела, как они спускаются в дренажную канаву, и на мгновение ее посетила надежда - они просто переберутся через препятствие и уйдут дальше к лесу. Но одна из фигур повернула ко входу в трубу. Быстрые, волчьи прыжки. В темноте мелькали лишь тени, Крисси с трудом осознавала, что эти существа - ее отец, мать и Такер. Но кто еще мог за ней гнаться? Проникнув в бетонный туннель, хищник начал вглядываться во мрак. Янтарно-желтые глаза источали сияние. Как далеко может видеть он в темноте? Наверное, видит ее, сидящую в восьмидесяти-ста футах. Для того чтобы различить что-нибудь на таком расстоянии, надо обладать сверхъестественным зрением. Существо смотрело прямо на нее. Но кто сказал, что это не сверхъестественные создания? Может быть, ее родители превратились в оборотней? От этой мысли пот выступил на лбу. Одна надежда, что смрад от трупа собьет их с толку. Хищник осторожно приближался, его туловище закрыло почти весь просвет тоннеля. Он тяжело дышал, звук усиливало эхо. Крисси же старалась почти совсем не дышать, чтобы не обнаружить себя. Неожиданно в тоннеле раздался голос, причитающий, шепчущий; поток слов сливался в одно целое: - Крисси, ты здесь? Ты здесь? Иди, Крисси, ко мне, иди, иди. Ты нужна мне, Крисси, нужна, нужна. Крисси, моя Крисси. Кто может так странно причитать, так выть? Крисси представила себе нечто среднее между волком, ящером, человеком. Наверное, это даже страшнее, чем можно себе вообразить. - Помочь, тебе надо помочь, помочь, иди, иди ко мне, иди. Ты здесь? Здесь? Хуже всего было то, что этот животный, шепчущий голос, несмотря на всю свою странность, кого-то напоминал ей. Да, это был голос ее матери. Он страшно изменился, но это был ее голос. К ужасу Крисси примешивалась боль, которой она сначала не могла понять. Да, это была боль от потери, она потеряла мать и молила, чтобы все вернулось, чтобы рядом с ней была ее прежняя мать. Будь у нее серебряное распятие - такие показывают в фильмах ужасов, - она не побоялась бы, подошла к этому существу и потребовала бы от темных сил покинуть ее мать. Может, распятие и не помогло бы - в жизни все не так просто, как в фильмах, к тому же перемены в ее родителях выглядят гораздо более невероятными, чем все эти чудеса с вампирами, оборотнями и демонами из ада; Но, будь у нее распятие, она попыталась бы. - Смерть, смерть, запах смерти, смрад, смерть. Та, кто недавно была ее матерью, приближалась к месту, где лежал труп животного. Тускло блестящие глаза разглядывали падаль. В тоннель спускался кто-то еще. Звук шагов, такой же жуткий голос. - Она здесь? Она здесь? Что нашла, что? - ...енот... - Что, что? - Мертвый енот. Падаль. Крисси вдруг вспомнила, что на том месте могли остаться следы ее ног. - Крисси? - Это второй голос. Голос Такера. Значит, отец ищет ее в другом месте. Оба существа не стояли на месте и странно подергивались. Время от времени раздавалось какое-то странное скрежетание о бетонные стены тоннеля. У них когти? В их голосах была паника. Нет, не паника, они явно ничего не боялись. Звучало бешенство, сумасшествие. Будто какой-то механизм, работающий внутри их на огромных оборотах, вышел из-под контроля. - Крисси здесь? Она здесь? - спрашивал Такер. Его спутница вновь начала вглядываться в темноту тоннеля. "Ты не видишь меня, - думала, умоляла Крисси. - Я невидима". Сверкающие глаза словно потеряли свой блеск, светились теперь тусклым серебром. Крисси задержала дыхание. - Надо найти еду, еду. - Это голос Такера. - Сначала найди девчонку, сначала найди. - Голос его спутницы. Они разговаривали, словно животные, наделенные подобием человеческой речи. - Сейчас, сейчас, жжет, жжет, еда, сейчас. - Такер не унимался. Крисси всю трясло. - Еда, на лугу еда, грызуны, чувствую их, найдем, еда, сейчас, сейчас. - Это опять Такер. Крисси почти не дышала. - Ничего, только падаль, иди, ешь, потом искать, иди. Оба существа покинули тоннель и скрылись. Крисси вздохнула с облегчением. Подождав еще немного, она углубилась дальше в тоннель в поисках бокового ответвления. Ей пришлось пройти двести ярдов, прежде чем она нашла его - это была труба вдвое меньшего диаметра. Она забралась туда ногами вперед, перевернулась на живот. Здесь она проведет ночь. Если они вернутся и попытаются что-нибудь разнюхать, она будет в безопасности, так как сквозняк втлавном тоннеле не донесет до них ее запаха. На сердце у Крисси стало спокойнее. Они не могли обнаружить ее в тоннеле, значит, в них нет ничего сверхъестественного, они не могут все видеть и обо всем знать. Да, они страшно сильные и быстрые, они загадочны и опасны, но они тоже совершают ошибки. Скоро рассвет, и у нее есть шансы выбраться и найти помощь, не попав к ним в лапы. Глава 14 В дверях семейного ресторана Пересов Сэм Букер взглянул на часы. Было 19:10. Он шел по Оушн-авеню и готовил себя к разговору со Скоттом. Мысли об этом оттеснили на задний план все впечатления от ресторана, в котором посетители имели странную склонность к обжорству. На углу Юнипер-лейн и Оушн-авеню рядом с заправочной станцией "Шелл" он нашел телефон-автомат. Часы показывали 19.30. Сэм вставил в аппарат кредитную карточку и набрал номер своего домашнего телефона в Шерман-Оаксе. В шестнадцать лет Скотт решил, что он уже взрослый и будет во время командировок отца оставаться дома один. Сэм был другого мнения и начал приглашать в свое отсутствие Эдну, сестру своей жены. Скотт выиграл поединок - устроил для Эдны сущий ад. Сэм вынужден был отступить, чтобы не подвергать свою родственницу тяжким испытаниям. Тогда он обучил сына способам выживания - двери и окна держать закрытыми, иметь под рукой огнетушитель, уметь спастись из любой комнаты в случае пожара или землетрясения; научил даже стрелять из пистолета. И все-таки Сэм видел в Скотте ребенка. Одна надежда на то, что его уроки не пропали даром. Девятый гудок. Сэм уже собирался повесить трубку (вот и оправдание - не дозвонился), когда на другом конце линии раздался голос Скотта: - Алло. - Это я, Скотт, отец. В трубке гремел тяжелый рок. Когда Скотт включал свою музыку, в окнах дрожали стекла. - Может, сделаешь потише? - попросил Сэм. - Я тебя хорошо слышу, - промямлил Скотт. - А я тебя - нет. - О чем говорить-то, у меня все нормально. - Пожалуйста, сделай потише. - Сэм сделал ударение на "пожалуйста". Раздался грохот - Скотт бросил трубку на стол. Звук уменьшил совсем ненамного, снова подошел к телефону. - Ну? - Как дела? - О'кей. - У тебя все нормально? - Конечно, а как еще может быть? - Я просто спросил. - Если звонишь проверить, не устроил ли я вечеринку, можешь не беспокоиться. Не устроил. Сэм стал считать до трех, чтобы не сорваться на крик. Вокруг телефонной будки закручивался густеющий туман. - В школе все нормально? - Думаешь, я туда не ходил? - Думаю, что ходил. - Ты мне не веришь. - Нет, я тебе верю. - Сэм солгал. - Ты думаешь, что я не был в школе. - Так был или нет? - Был. - Ну и как там дела? - Черт знает что. Дерьмо эта школа. - Скотт, пожалуйста, я же просил тебя не употреблять этих слов в разговорах со мной. - Сэм почувствовал, что помимо своей воли начинает препираться с сыном. - Извини. Сплошное занудство. - Скотт сказал это так, что трудно было понять, относится это к школе или к Сэму. - Знаешь, здесь очень приятные места, - сказал Сэм. Скотт промолчал. - Лес, холмы спускаются прямо к океану. - Ну? Помня о советах семейного врача, с которым он и Скотт встречались вместе и по отдельности, Сэм стиснул зубы, сосчитал до трех и сделал еще одну попытку: - Уже поужинал? - Да. - В школе что-нибудь задавали? - Ничего. Сэм, поколебавшись, решил не реагировать. Доктор Адамски мог быть доволен им - полный самоконтроль и терпимость. На заправочной станции зажглись фонари, в густеющем тумане отблески от них множились и переливались. После паузы Сэм проговорил: - Что сейчас делаешь? - Я слушаю музыку. Парень отбился от рук не в последнюю очередь из-за этой проклятой музыки. Сэму не раз приходила в голову эта мысль. Тяжелый металлический рок с его грохотом, бешенством и какофонией звуков, с его монотонностью был настолько лишен души и тела, что вполне мог сойти за музыку какой-нибудь цивилизации автоматов, перелетевших на покинутую человеком землю. На какое-то время Скотт, правда, переключился на "Ю-ту", но его не устроила в этой группе их тяга к социальным проблемам. Он снова стал слушать "тяжелый металл", причем теперь отдал предпочтение его "черной" разновидности. Эти ансамбли использовали как приманку сатанизм, и вскоре Скотт совсем ушел в себя, замкнулся и ходил мрачнее тучи. Сэм не раз набрасывался на коллекцию пластинок и разбивал их вдребезги, но потом всегда сокрушался, что не сдержал себя. В конце концов, он сам в свои шестнадцать лет увлекался "Битлз" и "Роллинг стоунз", а его родители ругали эту музыку на чем свет стоит и предрекали Сэму и его поколению плохое будущее. Но все обошлось, хотя он и слушал Джона, Пола, Джорджа, Ринго и "Роллингов". Надо быть терпимым. Сэм вовсе не хотел затыкать уши и закрывать глаза, подобно своим родителям. - Ладно, я, пожалуй, пойду, - вздохнул Сэм. Скотт опять промолчал. - Если будут какие-нибудь проблемы, звони тете Эдне. - Нет таких проблем, в которых она могла бы помочь. - Но она любит тебя, Скотт. - Да, я понимаю. - Она - сестра твоей матери и любит тебя как собственного сына. Ты не можешь запретить ей это. - После паузы Сэм набрал побольше воздуха и сказал: - Я тоже люблю тебя, Скотт. - Да? И что мне делать? Умереть от восхищения? - Нет. - Потому что все это - ерунда. - Я говорю как есть. По-видимому, вспомнив одну из своих любимых песен, Скотт пропел: Все продается, Даже любовь. Вечна лишь смерть. Бога более нет. Щелк. Сэм подождал, слушая короткие гудки. "Превосходно". Он повесил трубку. Отчаяние. И бешенство. Расколотил бы сейчас что угодно, избил бы кого-нибудь. Ему хотелось отомстить за украденного у него сына. Саднящая боль под лопаткой. Он потерял сына. Невыносимо. Он не сможет пойти сейчас в гостиницу. Для сна слишком рано, а провести два часа перед ящиком для идиотов, смотреть глупейшую комедию или драму - это уж слишком. Сэм открыл дверь кабины, в нее вполз туман и, казалось, вытащил его в ночь. Примерно час он слонялся по улицам Мунлайт-Кова, побывал и на окраинах города, где уже не было фонарей и дома с деревьями парили над туманом, словно воздушные корабли, стоящие на якоре. Сэм шел быстро, смывая движением и холодным ночным воздухом злость, охватившую после разговора с сыном. В четырех кварталах к северу от Оушн-авеню, на Айсберри-уэй, он услышал за собой чьи-то торопливые шаги. Кто-то бежал по улице, возможно, их было трое или четверо. Звук был приглушенный, непохожий на бодрый топот ног любителей джоггинга. Сэм обернулся, оглядел темную улицу. Шаги смолкли. Луна скрылась за тучами. Улицу освещал лишь свет из окон домов. Дома здесь были самых различных стилей, они выстроились между сосен и можжевельника. Место было обжитое, со вкусом обустроенное, но современных строений с большими окнами почти не было, и это усугубляло уличный мрак. Два здания были полностью скрыты во мгле, а редкие уличные фонари у домов окутал туман. Сэм, как видно, был единственным прохожим в этот час на Айсберри-уэй. Пройдя еще полквартала, он вновь услышал шаги. Сзади никого не было. Звук затих, словно бежавшие перескочили с асфальта на землю и скрылись между домов. Может быть, они на соседней улице? Холодный воздух и туман проделывают иногда удивительные фокусы со звуками. Сэм был заинтригован и решил действовать осмотрительно. Он сошел с тротуара на лужайку одного из домов и притаился в тени за гигантским кипарисом. Его внимательный взгляд уловил вскоре мимолетное движение на другой стороне улицы. Четыре призрачные фигуры появились из-за угла дома, они бежали пригнувшись. Когда они пересекали лужайку, освещенную садовыми светильниками, их тени причудливо мелькнули на белой оштукатуренной стене дома. Затем они сразу исчезли в густом кустарнике - Сэм успел разглядеть, как они выглядят. "Местная шпана, - подумал Сэм, - замыслили какую-нибудь пакость". Мысль о подростках возникла, возможно, из-за необычной прыти и странного поведения тех, кого он видел минуту назад. Они что-то задумали против местных жителей, или им нужен он. Инстинкт подсказывал Сэму, что за ним следят. Разве могут подростки так разгуливать в таком маленьком городке, как Мунлайт-Ков? Конечно, в каждом городе есть "трудные" подростки. Но в маленьком приморском городке они не станут объединяться в банды, занимающиеся грабежами, разбоем, жестокими убийствами. В таких местах ребята, бывает, угоняют машины, балуются со спиртным, девочками, иногда воруют по мелочам, но никогда не шныряют группами по улицам, как в больших городах. Несмотря на эти логичные рассуждения, Сэм с подозрением отнесся к этой четверке, крадущейся в темноте среди кустарника и азалий на другой стороне улицы. Не надо забывать, что в Мунлайт-Кове творилось что-то неладное, и, возможно, это связано с малолетними преступниками. Полиция скрывала правду о нескольких смертях, случившихся за последние два месяца, и не исключено, что она покрывает чьи-то преступления. Конечно, выводы делать еще рано, но здесь вполне могут быть замешаны дети высокопоставленных родителей, преступившие границы дозволенного и нарушившие закон. За себя Сэм не беспокоился. Он сумеет с ними справиться, он вооружен. Он даже не прочь проучить молокососов. Однако стычка с хулиганами могла привлечь внимание полиции, а Сэму это было ни к чему - это грозило прервать ход расследования. Странное место они выбрали для нападения. Одного крика достаточно, чтобы люди выбежали из домов. Но звать на помощь Сэм не собирался, даже если ему придется туго. В его случае как нельзя лучше подходит пословица о том, что не стоит будить лиха. Он прокрался от кипариса к дому с погашенными окнами, подальше от улицы и освещенных домов. Ребята явно не видят его сейчас, и он спокойно сможет улизнуть от них. Сэм обошел дом, вошел на задний двор, где смешался с тенью в подобие с пауком-фонарем наверху. Пройдя дальше в глубину двора, он перемахнул через ограду, за ней начиналась дорожка к гаражам. Он собирался идти на юг, к Оушн-авеню и центру города, но инстинктивно выбрал другую дорогу. Сэм пересек узкий проезд, прошел мимо мусорных ящиков, перепрыгнул еще через один забор и оказался на заднем дворе другого дома, выходившего фасадом на улицу, параллельную Айсберри-уэй. Здесь он снова услышал торопливые шаги по асфальту. Подростки - если это были они - бежали так же быстро, но, как ему показалось, уже не приглушали своих шагов. Они приближались к Сэму от угла квартала. У него было странное ощущение, что каким-то шестым чувством они определили, через какой двор он вышел и в каком месте его можно будет перехватить. Сэм перешел на шаг. Он в хорошей форме, но бегать наперегонки с семнадцатилетними в его сорок два года было бы глупо. Вместо того чтобы бежать вперед, во двор напротив, он повернул к гаражу, надеясь, что боковая дверь будет открыта. Так и есть. Он шагнул в темноту и закрыл задвижку как раз в тот момент, когда шаги его преследователей смолкли на дороге напротив гаража. В полной темноте Сэм попытался отыскать еще одну защелку на двери или прут для блокировки, но ничего не нашел. Четыре голоса о чем-то тихо переговаривались, ничего нельзя было разобрать. Голоса звучали странно: шипяще и настойчиво. Сэм замер у двери, обеими руками ухватившись за ручку, чтобы не дать повернуть ее снаружи, если они попытаются это сделать. Они замолкли. Сэм напряг слух. Тишина. В гараже пахло пылью и машинным маслом. Были видны очертания одной или двух машин. Сэм не был испуган, но начинал осознавать всю комичность ситуации. Куда его занесло? Взрослый человек, агент ФБР, выученный всем правилам обороны без оружия, мастерски стреляющий, он прячется в гараже от четырех ребятишек. Конечно, он оказался здесь потому, что так подсказал инстинкт, а он всегда доверял инстинкту, но это... Быстрое движение по ту сторону двери. Он напрягся. Шаркающие шаги. Кто-то подошел совсем близко. Вероятно, только один из них. Сэм еще крепче ухватился за рукоятку, прижал дверь ногой. Шаги совсем рядом. Он задержал дыхание. Прошла секунда, две, три. "Попробуй, заперта ли дверь, и проваливай", - с раздражением подумал Сэм. В этот момент он чувствовал себя страшно глупо и был уже готов показать мальчишкам, на что он способен. Он мог выпрыгнуть из гаража, как чертик из табакерки, и напугать ребят до смерти. Они побегут - только пятки засверкают. Вдруг он услышал голос по ту сторону двери, в паре дюймов от него. Одному Богу известно, кому мог принадлежать такой голос, но Сэм сразу понял, что правильно сделал, когда спрятался от них. Голос был тонкий, резкий, леденящий душу, и его настойчивые интонации напоминали вопли маньяка или наркомана во время ломки. - Жжет, жжет, голод, голод. Казалось, он говорил сам с собой и не понимал, что говорит, как человек в горячечном бреду. Раздался какой-то скрежет о деревянную дверь. Сэм не понимал, что там происходит. - Пища, пища для огня, огонь, - повторял голос, подымаясь до угрожающего визга. "Это не ребенок, - подумал Сэм, - но и не взрослый". Даже в холодном гараже его прошиб озноб. Снова скрежет у двери. Может быть, он вооружен? Это ствол пистолета? Лезвие ножа? Просто палка? - Жжет, жжет.... Когти? Он сошел с ума. Но, как он ни пытался отогнать от себя эту мысль, вид загнутых когтей, оставляющих в дереве глубокий след, возникал в его сознании при этих звуках вновь и вновь. Сэм крепко держал рукоятку двери. Он был весь в поту. Наконец тот парень за дверью попробовал повернуть ручку. Сэм сумел удержать ее, она почти не поддалась. - Боже, жжет, жжет. О Боже... Сэма охватил настоящий страх. Это был потусторонний голос. Голос наркомана, представляющего в бреду, что он летит на Марс. Только звучал он гораздо страшнее, чем крики этих накурившихся чудаков. Сэм был напуган еще и потому, что не знал, какой дьявол притаился за дверью. Некто еще раз попробовал открыть дверь. Сэм помогал себе ногой. Снова быстрые, безумные слова: - Пища, пища для огня. Может ли он чуять меня из-за двери? В эти мгновения такой вопрос казался не более странным, чем мысль о подростке с когтями. Сердце билось в бешеном ритме. Пот застилал глаза. Болели мускулы - он держал дверь крепче, чем это было необходимо. Через какое-то время, вероятно решив, что его жертвы в гараже нет, парень оставил дверь в покое. Шаги удалялись в сторону улицы. Жалобный крик раздался оттуда, в нем смешались боль, жажда и... животное возбуждение. Видимо, парень сдерживал стон, но он вырвался против его воли. Сэм услышал по-кошачьи мягкие шаги нескольких человек на дороге. Трое приятелей-хулиганов присоединились к четвертому и начали переговариваться теми же странными голосами. Сэм не мог разобрать ни слова. Неожиданно голоса смолкли, и, подобно стае волков, привлеченных запахом добычи, они бросились куда-то прочь, на север. Вскоре звук шагов растаял в ночи, и наступила гробовая тишина. Прошло несколько минут с тех пор, как они скрылись, а Сэм все еще стоял, крепко вцепившись в ручку двери. Глава 15 Тело мертвого мальчика лежало в кювете рядом с шоссе к югу от Мунлайт-Кова. На белом как снег лице виднелись капли крови. В свете двух полицейских ламп, установленных на треножниках по обе стороны кювета, его широко открытые глаза не мигая взирали на берег, неизмеримо более далекий, чем побережье находящегося рядом моря. Стоя под одной из ламп, Ломен Уоткинс глядел на маленькое тело, пытаясь заставить себя остаться и засвидетельствовать смерть Эдди Валдоски. Эдди, которому было восемь лет, был его крестником. Ломен учился в колледже с отцом Эдди, Джорджем, а в его мать, Неллу, он был тайно и безответно влюблен вот уже двадцать лет. Эдди был славным мальчиком, способным, любознательным и послушным. Был. А теперь... Весь в синяках, укусах, кровоподтеках, с вывихнутыми руками, со сломанной шеей, он был теперь лишь комком искореженной плоти, в которой погибло его будущее; его огонь потушили, его лишили света, лишили жизни. Из всех страшных случаев смерти, которые Ломену довелось увидеть за двадцать один, год работы в полиции, это был, пожалуй, самым жутким. И в силу его личной привязанности к жертве он должен был бы испытывать горе, если не трагедию. Но его лишь совсем чуть-чуть трогал вид маленького скорченного тела. Печаль, жалость, гнев и другие чувства касались его души, но лишь слегка и мимолетно, так случайная рыбка может задеть хвостом пловца в море. Горя, которое должно было бы терзать его при таких обстоятельствах, он не чувствовал совсем. Барри Шолник, один из офицеров, недавно пополнивших ряды полиции Мунлайт-Кова, встал на край кювета и сделал фотоснимок тела, Сработала фотовспышка, и открытые глаза ребенка на мгновение осветились серебром. Странно, но чем холоднее становился Ломен в своих чувствах, тем сильнее он ощущал потерю чего-то очень важного, и это вызывало в нем смертельный страх. Только что он был напуган своим равнодушием. Он не хотел, чтобы сердце его черствело, но это был необратимый процесс, и скоро, похоже, у него будет мраморное предсердие, а само сердце будет из гранита. Теперь он был одним из Новых людей и во многом отличался от прежнего Ломена. Хотя внешне выглядел по-прежнему - рост пять футов десять дюймов, коренастый, с широким и непривычно добрым лицом для человека его профессии, - но внутри он был уже совсем другим. Великое обращение подарило ему умение контролировать свои эмоции, спокойный и аналитический взгляд на вещи. Все это так. Но нужно ли это - не чувствовать, не переживать? Несмотря на ночной холод, на лбу появились капельки пота. Доктор Йен Фицджеральд не смог приехать, и место происшествия осматривал его помощник вместе с Виктором Калланом, владельцем похоронного бюро, а также еще один офицер полиции - Жюль Тиммерман. Они искали улики, которые мог оставить убийца. Однако сейчас это было больше похоже на спектакль для жителей окрестных домов, собравшихся на обочине дороги. Даже если улики будут найдены, никто не будет арестован за это убийство. Не будет и суда над преступником. Если они найдут убийцу, то будут скрывать его у себя и поступят с ним так, чтобы никто из не посвященных в таинство обращения не смог догадаться о его существовании. Так как, несомненно, убийцей был один из тех, кого Том Шаддэк называет "одержимыми". Они тоже были Новыми людьми, но внутри у них что-то нарушилось. И это - серьезно. Ломен отошел от мертвого мальчика. Он направился по шоссе к дому Валдоски, который виднелся в сотне ярдов к северу. Он не обращал внимания на окружающих, хотя один из них все допытывался у него: "Шеф, что, черт побери, происходит? А, шеф?" Здесь, за городской чертой, дома стояли далеко друг от друга, и огни их окон не могли одолеть ночной тьмы. Пройдя полпути, Ломен почувствовал вдруг страшное одиночество, хотя совсем рядом стояло множество людей. Деревья, искореженные морскими ветрами, склонились над дорогой, их узловатые ветви едва не цеплялись за одежду. Ему почудилось, что там, в темных ветвях, во мраке и тумане, кто-то притаился. Он нащупал рукоятку пистолета в кобуре, висевшей на боку. Ломен Уоткинс был начальником полиции в Мунлайт-Кове уж девять лет. За последний месяц на его территории пролилось больше крови, чем за предыдущие восемь лет и одиннадцать месяцев. Он был убежден, что худшее еще впереди. По его предчувствиям, "одержимых" в городе будет с каждым днем все больше и больше, и от них будет исходить огромная опасность. Шаддэк так не считал. Или не хотел задумываться над этим. Ломен боялся "одержимых" почти так же, как он боялся исчезновения своих чувств. В отличие от счастья, печали, радости и горя, смертельный страх был связан с механизмом выживания, поэтому, по мысли Ломена, расставаться с ним нельзя было ни в коем случае. Это соображение застало его врасплох, как и недавний шорох в ветвях деревьев. "Неужели, - подумал он, - страх будет единственным чувством, которое расцветет в этом прекрасном новом мире, создаваемом нами?" Глава 16 Съев черствый чизбургер, недожаренный картофель и запив все это ледяной водой "Дос Эскис", Тесса Локленд возвратилась из пустынного кафе мотеля "Ков-Лодж" в свой номер. Здесь она забралась в кровать, подложила под спину подушки и набрала номер телефона своей матери в Сан-Диего. Марион ответила после первого же гудка, и Тесса сказала ей: - Привет, ма. - Где ты сейчас, Тиджей? - В детстве Тесса никак не могла решить, как ее называть - первым именем или вторым - Джейн, и в результате мать привыкла звать ее по первым буквам двух имен - Тиджей. - В "Ков-Лодже", - ответила Тесса. - Хорошее место? - Лучшее из того, что можно было найти. В этом городе не слишком опечалены отсутствием первоклассных гостиниц. Если бы не вид на океан, этот мотель недолго бы протянул. Разве что начали бы сдавать номера парочкам и крутить порнофильмы. - По крайней мере чисто? - Вполне. - Если там грязь, я буду настаивать, чтобы ты переехала. - Мамочка, ты же знаешь, я привыкла жить без удобств в командировках. В Латинской Америке мы снимали фильм об индейцах мискито и вместе с ними спали прямо на земле. - Тиджей, дорогая, не говори так никогда. Это свиньи спят на земле. Ты должна говорить, что вы спали в палатках, но никак не на земле. С человеком бывает всякое, но всегда надо сохранять чувство достоинства и стиль. - Ладно, мамуля. Я только хотела сказать, что "Ков-Лодж" - это не подарок, но это лучше, чем спать на земле. - В палатке. - Да-да, в палатке, - поправилась Тесса. Пауза. Затем Марион сказала: - Я должна была поехать в Мунлайт-Ков сразу же после того, как они нашли бедную Джэнис. Я бы запретила кремировать ее. Господи, да они не посмели бы! Я бы запретила и настояла бы на том, чтобы вскрытие произвели люди, пользующиеся доверием. Тебе не пришлось бы этим заниматься. Я так виню себя. Тесса откинулась на подушки и вздохнула. - Мам, не надо взваливать вину на себя. Ты сломала ногу за три дня до того, как нашли тело Джэнис. Ты не могла тогда поехать. Тут нет твоей вины. - Да, было время, когда сломанная нога не остановила бы меня. - Тебе уже не двадцать, мама. - Да, я понимаю, я уже старая, - жалуясь, проговорила Марион. - Иногда я думаю, как летят годы, и мне становится страшно. - Тебе всего лишь шестьдесят четыре, ты выглядишь на пятьдесят и сломала ногу, прыгая с парашютом. Господи Боже мой, неужели ты хочешь, чтобы я жалела тебя, как маленькую? - Пожилые люди всегда ждут от своих детей заботы и жалости. - Ты издеваешься. Никакая ты не пожилая, не надо придумывать. Ты дождешься - я опять уеду далеко-далеко. Неужели ты этого хочешь? - Что ты! Бог с тобой! Слушай, Тиджей, откуда взялось это чертово дерево? Я прыгаю с парашютом тридцать лет и ни разу не приземлялась на деревья. Клянусь тебе, когда я выбирала место для посадки, его там и в помине не было. Хотя своим оптимизмом и жизнелюбием семья Локлендов была обязана в большей степени покойному отцу Тессы Бернарду, все же тут не обошлось и без генов Марион, особенно в том, что касается неукротимости нрава. Тесса перешла к делу: - Сразу после приезда я ходила на пляж, на то самое место, где ее нашли. - Тебе, наверное, было тяжело, Тиджей? - Я справилась с собой. Тессы не было дома, когда случилось горе. Она ездила по провинциям Афганистана, готовясь к съемкам документального фильма о геноциде против афганского народа и уничтожении его культуры. Только почти через две недели после того, как обнаружили тело Джэнис, Марион смогла передать Тессе эту печальную новость. Спустя пять дней, 8 октября, Тесса летела из Афганистана с таким чувством, будто она виновата в смерти сестры. Тяжесть этой вины давила на нее не меньше, чем на Марион, но она сказала правду - она смогла справиться с собой. - Ты была права, мама. Официальная версия никуда не годится. - Что тебе удалось узнать? - Пока ничего. Но я стояла там, где она якобы приняла валиум, где она вошла в воду и где ее нашли через два дня, и могу твердо сказать, что все это ложь с начала и до конца. Я это нутром чувствую, мама. И, так или иначе, я докопаюсь до истины. - Будь поосторожней, дорогая. - Хорошо. - Если Джэнис... убили... - Не бойся. - А если, как мы подозреваем, местной полиции нельзя доверять... - Мама, ты учти, что я выгляжу, как белка из диснеевского мультика, во мне всего пять футов четыре дюйма, я блондинка, голубоглазая и курносая. Так что никто ничего не заподозрит. Ты же знаешь, я всегда пользовалась своей обманчивой внешностью. Сколько мужчин и женщин попались на эту удочку. Они все думали, что я буду плясать под их дудку. Им пришлось потом пожалеть о своей наивности. Вот так-то. - Ты будешь мне звонить? - Конечно. - Если будет какая-то опасность, бросай все и уезжай. - Все будет нормально. - Обещай, что ты не будешь лезть в самое пекло. - Обещаю. Но ты мне тоже обещай, что больше не будешь прыгать с этим дурацким парашютом. - Конечно, я стара для этого. Ну, скажем так, пожилая. Я подберу что-нибудь соответствующее своему возрасту. Кстати, я давно хотела научиться кататься на водных лыжах или на мотоцикле. Помнишь, ты сделала великолепный фильм о мотогонках? - Обожаю тебя, мама. - Люблю тебя больше жизни, Тиджей. - Они заплатят за Джэнис. - Если будет кому платить. Но запомни, Тиджей, Джэнис уже не вернешь, а твоя первая обязанность - сохранить себя. Глава 17 Джордж Валдоски сидел за пластиковым кухонным столом. Его натруженные руки сжимали стакан с виски, было видно, что пальцы дрожат; янтарного цвета жидкость едва не выплескивалась через край. Когда Ломен Уоткинс вошел в кухню и затворил за собой дверь, Джордж даже не поднял головы. Эдди был у него единственным ребенком. Джордж был высоким широкоплечим мужчиной. Из-за глубоко и близко друг к другу посаженных глаз, тонких губ и заостренных черт лица он имел высокомерный, не располагающий к себе вид. Но его внешняя суровость была обманчивой, на деле он был очень отзывчивым, мягким в общении и добрым. - Как дела? - спросил Ломен. Джордж, прикусив нижнюю губу, кивнул, пытаясь показать, что он справляется с этим кошмаром, но его глаза так и не встретились со взглядом Ломена. - Пойду посмотрю, как там Нелла, - сказал Ломен. На этот раз Джордж даже не кивнул в ответ. Ломен прошел через кухню, его тяжелые ботинки со скрипом ступали на линолеумный пол. В дверях из кухни в маленькую столовую он обернулся к своему другу: - Мы найдем этого негодяя, Джордж. Клянусь, мы найдем его. Теперь наконец Джордж оторвал взгляд от виски. Слезы блестели у него на глазах, но он не плакал. Он был гордый человек, у него была ясная голова и сильная воля. Он начал говорить: - Эдди играл там, на заднем дворе, смеркалось, он всегда играл там, мы могли видеть его из любого окна, он был всегда в своем дворе. Когда Нелла позвала его ужинать, уже стемнело. Он не отозвался, не пришел, подумали - пошел к соседским ребятам поиграть и не предупредил, хотя должен был. - Джордж рассказывал это в сотый раз, он не мог остановиться. Как будто от этих бесконечных повторов что-то могло измениться, как будто страшная действительность могла исчезнуть, как исчезает звук с заигранной пластинки. - Начали искать его, не могли найти, сначала и в голову не пришло беспокоиться, даже ругали его, потом забеспокоились, испугались, хотели уже вас звать и тут нашли его там, в канаве, святой Боже, всего изувеченного, в канаве. - Он сделал глубокий вдох, еще один, и сдерживаемые слезы еще ярче заблестели в глазах. - Что за чудовища так с ним обошлись? Утащили его и сделали это, а потом принесли обратно, это ужас - принесли и положили. Мы бы услышали его крик, если бы это произошло здесь... мы бы услышали. Но его утащили, сделали это, потом принесли и положили. Кто мог сделать это, Ломен? Боже, кем надо быть, чтобы сделать такое? - Маньяком. - Ломен сказал то, что уже не раз говорил другим людям, и это во многом было правдой. "Одержимые" и были самыми настоящими маньяками. Шаддэк даже нашел термин для их состояния: психопатический синдром перерождения. - Возможно, это были наркоманы, - добавил Ломен, на этот раз он лгал. Наркотики, если иметь в виду запрещенные лекарственные средства, в деле о смерти Эдди были совсем ни при чем. Ломен еще удивился: как легко он солгал своему лучшему другу, раньше он не был способен на такое. Беззастенчивая ложь - это понятие больше подходило к миру бывших, не прошедших еще через обращение людей. Что касается Новых людей, то для них это устаревшее понятие не будет иметь никакого смысла, так как после завершения процесса Великого обращения набор моральных критериев будет включать в себя только эффективность, целесообразность и максимальную производительность. Так говорил Шаддэк. - Сейчас у нас развелось много этих подонков-наркоманов. У них мозги набекрень. Ни морали, ни цели в жизни, им нужны одни только дешевые встряски. Это наследство эпохи, которую называли иногда "не суйся не в свое дело". Наверняка убийца - один из наркоманов. Клянусь, Джордж, мы найдем его. Джордж снова опустил голову. Отпил из стакана. Затем, обращаясь больше к себе, чем к Ломену, снова начал: - Эдди играл там, на заднем дворе, смеркалось, он всегда там играл, мы могли видеть его из любого окна... Голос его затих. Ломен с явной неохотой отправился на второй этаж, в спальню, посмотреть, как чувствует себя Нелла. Она полулежала на кровати, опираясь на подушки. Рядом с кроватью на стуле сидел доктор Джим Уорфи. Он был самым молодым из трех врачей, практиковавших в Мунлайт-Кове, ему было тридцать восемь. Это был солидный человек с аккуратной бородкой, в очках в металлической оправе и с непременным галстуком-бабочкой. Докторский саквояж стоял на полу у его ног. На шее висел стетоскоп. В данный момент он заполнял необычно большого размера шприц золотистой жидкостью из флакона с лекарством. Когда Ломен вошел, Уорфи обернулся. Их глаза встретились, и они поняли друг друга без слов. Услышав шаги Ломена или догадавшись о его приближении как-то иначе, Нелла Валдоски приоткрыла красные, опухшие от слез глаза. Она сохранила до сих пор свою привлекательность и прекрасные светлые волосы. Грубая природа не могла вылепить такое тонкое лицо, оно могло быть только шедевром гениального скульптора. Мягким, подрагивающим голосом она произнесла его имя: - О Ломен! Обойдя кровать, он приблизился и взял ее руку, протянутую к нему. Рука была влажной, холодной и дрожащей. - Я собираюсь дать ей транквилизатор, - сказал Уорфи. - Ей надо успокоиться, а еще лучше - заснуть. - Я не хочу спать, - отозвалась Нелла. - Я не могу спать. После этого... ни за что... никогда после этого. - Успокойся. - Ломен слегка сжал ее руку. - Доктор Уорфи хочет тебе добра. Тебе будет лучше, Нелла. Много лет Ломен был влюблен в эту женщину, жену своего друга, но ни разу не позволил своему чувству вырваться наружу. Он всегда убеждал себя, что это всего лишь платоническое влечение. Но, глядя на Неллу сейчас, он понимал - за этим влечением всегда была страсть. Правда, тут нужна оговорка - теперь он не чувствовал ничего подобного, все было в прошлом, в его памяти. Любовь, страсть, его приятная меланхолическая привязанность исчезли, как и большинство других эмоций; он помнил о чувстве к Нелле, но оно принадлежало другому Ломену, который давно исчез, испарился, как душа, покинувшая мертвое тело. Уорфи положил шприц на туалетный столик. Засучив рукав сорочки Неллы, он перетянул ее предплечье жгутом, чтобы сделать укол в вену. Ватным тампоном, пропитанным спиртом, он протер место для укола. Нелла повернулась к Уоткинсу. - Что нам теперь делать, Ломен? - Все будет хорошо. - Он пожал ей руку. - Нет-нет. Как ты можешь так говорить? Ведь Эдди умер. Он был таким славным, таким маленьким и славным, а теперь его нет. Хорошо уже не будет. Никогда. - Совсем скоро ты почувствуешь себя лучше, - успокаивал ее Ломен, - ты и не заметишь, как боль пройдет. Все будет выглядеть иначе, чем теперь. Поверь мне. Она заморгала и посмотрела на него, не понимая смысла его слов. Она еще не знала, что собираются с ней сделать. Уорфи вонзил иглу в вену. Нелла содрогнулась. Золотистая жидкость вытекала из шприца, смешиваясь с ее кровью. Она закрыла глаза и тихо заплакала. Плакала о страшной потере. "Возможно, это лучше - не печалиться так, не любить так сильно", - подумал Ломен. Шприц был пуст. Уорфи вынул иглу. Ломен вновь встретился с ним взглядом. По телу Неллы прошла судорога. Для обращения требовалось сделать еще два укола, и, кроме того, кто-нибудь должен был находиться рядом с Неллой в ближайшие два-три часа для того, чтобы она сама не причинила себе вреда. Превращение в Нового человека было мучительным процессом. Неллу вновь сотрясла дрожь. Уорфи повернул голову, и свет от лампы отразился в стеклах его очков, как в зеркалах, придавая ему зловещий вид. С каждым мгновением судороги становились все сильнее и продолжительнее. - Что здесь происходит? - Вопрос прозвучал из уст Джорджа Валдоски, неожиданно появившегося в дверях. Ломен так внимательно всматривался в лицо Неллы, что не расслышал шагов ее мужа. Он сразу поднялся и выпустил руку Неллы. - Доктор считает, что она нуждается... - А к чему эта игла для лошадиных доз? - спросил Джордж, показывая на огромный шприц. Сама игла была вполне обычного размера. - Это транквилизатор, - пояснил Уорфи. - Ей нужно... - Транквилизатор? - оборвал его Джордж. - Похоже, что вы вкололи ей дозу, которая свалит и быка. Ломен вмешался: - Послушай, Джордж, доктор знает, что он... Нелла сползла с подушек и вытянулась на кровати. Ее тело неожиданно напряглось, пальцы сжались в кулаки, челюсти плотно сомкнулись. На шее и висках вздулись вены, было видно, что кровь хлещет по ним с бешеной скоростью. Глаза Неллы закатились, и она погрузилась в сумерки Великого обращения, на грань сознательного и бессознательного. - Что с ней? - воскликнул Джордж. Губы Неллы исказила гримаса боли, она издала странный, хриплый стон. Тело ее выгнулось дугой, касаясь постели лишь плечами и пятками. Казалось, бешеная энергия переполняет ее и не находит выхода. В какое-то мгновение страшная сила, похоже, была гаг това разорвать ее изнутри. Затем Нелла рухнула на кровать, содрогнулась, и все тело ее покрыл обильный пот. Джордж взглянул на Уорфи, на Ломена. Он чувствовал, что свершается что-то страшное, но не понимал смысла происходящего.