Шолник, стоявший в дверях, заговорил: - Господи, да он попался, он в ловушке. А я-то думал, что "одержимые" могут возвращаться в нормальное состояние, когда захотят. - Так и есть на самом деле, - сказал Ломен. - Но этот-то не может, - возразил Шолник. - Он и сам об этом говорит, - поддержал товарища Пенниуорф, его голос звучал тревожно. - Он говорит, что не может измениться. - Не знаю, не знаю, - сказал Уоткинс. - Я хочу сказать, что другие "одержимые" могут изменяться, когда захотят. Если бы дело обстояло иначе, мы давно бы уже всех их переловили. Но они снова в какой-то момент превращаются в обычных людей и ходят по улицам как ни в чем не бывало. Пейзер, казалось, не замечал присутствия полицейских. Он разглядывал свои руки, издавая резкие гортанные звуки. Таким образом он, вероятно, выражал свое отчаяние. В какой-то момент руки начали видоизменяться. - Смотрите, смотрите, - вырвалось у Ломена. Ломену никогда прежде не доводилось наблюдать такое превращение; он был охвачен любопытством, смешанным с удивлением и ужасом. Когти исчезали на глазах. Плоть внезапно превратилась в подобие податливого воска: она бугрилась, словно закипая изнутри, она пульсировала, но виной тому была вовсе не кровь в венах, нет, это выглядело неестественно, пугающе; плоть принимала новые формы, словно над ней трудился невидимый скульптор. Ломен даже расслышал хруст костей - невидимая сила расщепляла их и соединяла вновь. Плоть плавилась и затвердевала с отвратительным чавкающим звуком. Кисти рук уже стали напоминать человеческие. Вслед за кистями начали изменяться запястья и предплечья, вся рука теряла форму волчьей лапы. Борьба человеческого духа с дикой природой отражалась на лице Пейзера, дух побеждал; первобытный образ уступал место человеческому облику. Впечатление было таким, будто чудовище-Пейзер был лишь отражением, а истинный Пейзер лишь сейчас оборачивался к ним лицом. Ломен Уоткинс не был ни ученым, ни специалистом по микротехнологиям, он был всего лишь полицейским с высшим образованием. Несмотря на это, он понял, что столь быстрое и кардинальное превращение не могло произойти лишь за счет резко ускорившегося обмена веществ и способностей Новых людей к самозаживлению. Какие бы огромные количества гормонов, энзимов и других активных веществ ни произвел организм Пейзера, их все равно было бы недостаточно для преобразования костей и соединительной ткани за столь короткое время. Такой процесс мог бы занять дни, недели, но не считанные секунды. Это было физически невозможно. Тем не менее это произошло. Значит, Майкл Пейзер был во власти иной, таинственной и пугающей силы, которая по своему могуществу превосходила возможности биологических процессов. Неожиданно процесс превращения остановился. Ломен мог видеть, что Пейзер изо всех сил рвался к обретению человеческого обличья, он скрипел зубами, напрягал свои полуволчьи-получеловечьи скулы, в глазах его застыло выражение отчаяния и железной решимости, но ничто не помогло ему. Долю секунды он колебался на грани спасения. Казалось, еще немного усилий, еще один рывок, и он достигнет того предела, за которым дальнейшее преображение пойдет уже автоматически, без чудовищного напряжения воли, подобно водному потоку, несущемуся вниз. Но он не смог достичь этого предела. Пенниуорф издал низкий, сдавленный звук, он словно переживал с Пейзером его отчаяние. Ломен мельком взглянул на своего помощника. Лоб Пенниуорфа покрыла испарина. Ломен ощутил, что он тоже вспотел, капли пота стекали по его левой щеке. В бунгало было тепло - время от времени включался и отключался масляный радиатор, но вовсе не жар от него вызывал у них испарину. То был холодный пот ужаса, который давал о себе знать еще и стесненным дыханием, и спазмом в горле. Ломен задыхался, он словно только что пробежал стометровку. Раздался крик Пейзера - пронзительный, отчаянный. Он снова начал терять человеческие черты. Опять послышался хруст перестраиваемых костей, опять плавящаяся плоть с хлюпаньем принимала новую форму - дикая природа возрождалась на глазах; спустя некоторое время Пейзер вновь предстал перед ними в том образе, в котором они застали его, - в образе адского создания. Создание, хоть и было адским, отличалось завидной силой и необычным, гармоничным в своем роде, телосложением. Хищная посадка большой головы была вроде бы неуклюжей по сравнению с человеческой, мощный загривок казался грубее человеческой шеи, но все существо в целом, несомненно, обладало неповторимой звериной фацией. Они смотрели друг на друга и молчали. Пейзер съежился на полу, втянув голову в плечи. Шолник, продолжавший стоять в дверях, нарушил молчание: - Господи, он - в ловушке. Скорее всего Майкл Пейзер пал жертвой какого-то технологического сбоя, возникшего в процессе его обращения в Нового человека, но Ломену все казалось, что Пейзер просто не в силах преодолеть соблазн, скрывавшийся в образе дикого, не подвластного никому существа. Он хочет вернуться к самому себе, у него еще есть для этого возможности, но другое, более острое желание пересиливает, не пускает его наверх, тянет вниз - к примитивной, но возбуждающей животной жизни. Пейзер поднял голову и посмотрел на Ломена, затем на Пенниуорфа, затем на Шолника и снова уставился на начальника полиции. Его поза уже не выражала отчаяния. Ужас и затравленность исчезли с лица. Казалось, его перекошенная пасть смеется над ними, глаза дикаря, пугающие и притягивающие одновременно, пронизывали их взглядом. Пейзер поднес руки к лицу, согнул свои длинные пальцы, когти клацнули друг о друга, он рассматривал их с изумлением, если звери могут изумляться. - ...охота, охота, охота, погоня, убивать, кровь, кровь, жажда, жажда... - Как же, черт побери, мы сможем взять его живым, если он не собирается сдаваться? - голос Пенниуорфа звучал странно, он говорил тихо и невнятно. Пейзер с отсутствующим видом почесал у себя внизу живота. Он снова скользнул взглядом по Уоткинсу, затем по окну, сквозь которое в комнату заглядывала ночь. - Я чувствую... - Шолник не договорил. Пенниуорф также не мог связать двух слов: - Если мы... ну, мы можем... У Ломена все сильнее сжимало грудь. Что-то немыслимое творилось с горлом, он весь обливался потом. Пейзер издал тонкий, воющий крик; такого крика Ломен никогда прежде не слышал. Это было выражение жажды, тоски по чему-то, но одновременно и вызов, бросаемый животным в ночь, утверждение своей силы и уверенности в своей хитрости и могуществе. Звук от этого крика должен был резать слух, но вместо этого Ломен испытывал то самое неизъяснимое чувство искушения, которое охватило его у дома Фостеров, когда он услышал вой трех "одержимых", доносящийся из ночной мглы. До боли сжав челюсти, Ломен собрал все свои силы, чтобы и на этот раз устоять перед адским соблазном! Пейзер вновь закричал, а затем принялся бормотать: - Бежать, охотиться, свободен, свободен, жажда, со мной, идемг идем, жажда... Ломен понял, что помимо его воли рука с револьвером опускается вниз. Теперь ствол был направлен не на Пейзера, а в пол. - ...бежим, бежим, свободны, жажда... Из-за спины Ломена раздался судорожный, победный вздох облегчения. Он обернулся и увидел Шолника - тот бросил на пол свою винтовку. Лицо и руки его помощника начали слегка изменяться. Он сорвал с себя свой черный китель, отбросил его в сторону и разодрал на себе рубаху. Его щеки и скулы словно расплавились и потекли вперед, а брови ушли назад. Он превращался в зверя. Глава 53 Когда Гарри Талбот закончил свой рассказ о "призраках", Сэм снова склонился к телескопу. Он переместил его влево и остановился взглядом на пустыре, на котором Гарри в последний раз видел этих тварей. Не то чтобы он искал там кого-то, нет, он вовсе не предполагал, что "призраки" вернутся на то же самое место и именно в то время, когда он туда смотрит. И конечно же, среди теней, в траве и кустарнике не осталось никаких следов их пребывания, никаких указаний на то, откуда они взялись и зачем появились здесь. Возможно, Сэм пытался просто привязать фантастический образ "призраков" к действительности, связать воедино в своей голове обезьяноподобных волков и этот пустырь, связать, чтобы представить их себе и понять, какую тактику избрать при столкновении с ними. У Гарри было что добавить к сказанному. Как если бы они сидели у камина, слушая страшные истории, он рассказал им о том, что увидел в доме Симпсонов, о том, как Денвер Симпсон, док Фиц, Риз Дорн и Пол Готорн набросились на Эдду Симпсон, поволокли ее наверх и насильно сделали ей укол при помощи огромного шприца с золотистой жидкостью внутри. Гарри показал Сэму, где находится дом Симпсонов. В этом доме к тому времени все было спокойно, свет погашен. Тесса продолжала сидеть на кровати, поглаживая пса. Она включилась в разговор: - Все это явно каким-то образом связано между собой: все эти "случайные" трагедии, этот укол, эти... "призраки". - Да, это все взаимосвязано, - согласился Сэм. - А узел всех этих связей находится в компании "Новая волна". Теперь была его очередь рассказывать. Он поведал им о том, что ему удалось обнаружить при работе с компьютером в полицейской машине. - "Лунный ястреб"? - удивилась Тесса. - Обращения? В кого же они обращают этих людей? - Не знаю. - Не в... "призраков" же? - Нет, я что-то не вижу в этом никакого смысла, а кроме того, по моим подсчетам, около двух тысяч человек в этом городе прошли... были обработаны, превращены черт знает в кого. Если этих "призраков" так много и они свободно бегают повсюду, то мы бы натыкались на них на каждом шагу, город был бы похож на огромный зоопарк для чудовищ из Диснейленда. - Две тысячи! - воскликнул Гарри. - Это две трети всего населения. - Остальных они предполагают обработать к полуночи, - добавил Сэм. - Через двадцать один час все будет закончено. - Я догадываюсь, что и я буду в их числе? - спросил Гарри. - Да. Я увидел вашу фамилию в их списках. Вы намечены к обращению в последней группе, в период от шести часов сегодняшнего вечера до полуночи. То есть до того момента, когда они придут за вами, остается четырнадцать с половиной часов. - Голова идет кругом, - сказала Тесса. - Да, - согласился Сэм. - Полное безумие. - Неужели это происходит наяву? - спросил Гарри. - Если же это сон, то почему у меня на голове волосы дыбом встают? Глава 54 - Шолник! Барри Шолник не обращал на Ломена никакого внимания. Он сорвал с себя рубашку, отбросил в сторону ботинки, он был во власти безумия. - Барри, ради Бога, остановись! - прокричал Пенниуорф. Он был бледен и еле держался на ногах. Его взгляд метался от Шолника к Пейзеру, и Ломен догадывался, что Пенниуорф находится во власти того же искушения, которому уже поддался Шолник. - ...бежать, свобода, охота, кровь, жажда... У Ломена от этих слов было такое ощущение, словно кто-то вбивал ему в голову гвоздь, он отдал бы все, только бы не слышать их снова. Нет, это не было болевое ощущение, наоборот, слова эти возбуждали, казались чарующей мелодией, проникающей внутрь его, пронзающей душу. Именно поэтому ему было страшно, он боялся этого искушения, этого соблазна, который мог заставить его сбросить бремя ответственности и забот, отказаться от усложненной жизни разумного существа в пользу животного существования, физических удовольствий. Там, на свободе, не будет никаких запретов, будет только инстинкт охоты, чувство голода и сексуальное удовлетворение. Там не будет раздумий, там все будет зависеть только от силы мышц, не надо будет ломать голову, портить себе нервы, переживать. - ...жажда, жажда, жажда, жажда, убивать... Тело Шолника теперь было по-звериному изогнуто, кожа превращалась в шкуру. - ...иди, быстрей, быстрей, охота, кровь, кровь... По мере того как лицо Шолника изменялось, его рот растягивался почти до ушей, придавая ему вид древнего ящера с вечно оскаленными зубами. Ломен испытывал невыносимую боль в груди, его сжигал невидимый огонь, жар шел изнутри его тела, организм вырабатывал энергию, необходимую для перерождения. "Нет!" Пот лился ручьями. "Нет!" Комната словно превратилась в жаровню, он чувствовал, как его тело вот-вот начнет плавиться, он сгорит, от него останется лишь горсть пепла. - Я хочу, я хочу, я хочу, - заладил Пенниуорф, яростно мотая головой, он явно стремился отказаться от наваждения, нахлынувшего на него. Из глаз текли слезы, он дрожал, лицо было белым как мел. Пейзер поднялся с пола и пошел к двери. Движения его были ловкими и быстрыми, и, несмотря на то что он двигался в полусогнутом состоянии, он был выше Ломена. Он завораживал и пугал одновременно. Шолник завыл. Пейзер оскалил свою пасть, показал Ломену свои устрашающие клыки, словно говоря: "Либо ты присоединишься к нам, либо погибнешь". С криком, в котором слились отчаяние и радость, Нейл Пенниуорф выронил из рук свою винтовку и поднес ладони к лицу. При этом будто произошла алхимическая реакция - лицо и руки начали видоизменяться. Внутренний жар у Ломена дошел до точки кипения, он прокричал что-то нечленораздельное, в его крике не было ни радости Пенниуорфа, ни победной судороги Шолника. Будучи еще в силах контролировать свои действия, он поднял руку с зажатым в ней револьвером и прицелился в Пейзера. Выстрел пришелся в грудь "одержимого", тот отшатнулся к стене, забрызгав ее кровью. Пейзер свалился на пол, вопя от боли, хватая ртом воздух, он крутился на полу, как полупридавленное насекомое. Вероятно, его легкие и сердце не получили значительных повреждений. Если кислород еще продолжал поступать в кровь, а сердце разгоняло кровь по всему организму, он мог уже начать самозаживляться; неуязвимость "одержимого" была, пожалуй, выше, чем у сказочного оборотня, ведь оборотня можно было убить серебряной пулей, а "одержимый" даже после пулевого ранения мог вскоре встать на ноги и вновь броситься в атаку. Страшный жар волна за волной накатывал на Ломена, каждая новая волна была горячей предыдущей. Боль от огромного давления уже была не только в груди, она разлилась по всему телу. Оставалось всего несколько секунд, в течение которых он мог сохранять свой разум для действий и волю для сопротивления. Он подскочил к Пейзеру, приставил револьвер к его тяжело вздымающейся груди и выстрелил еще раз. Пуля на этот раз попала прямо в сердце. Тело Пейзера подпрыгнуло на полу при выстреле. Лицо "одержимого" исказила судорога, затем он замер с пустотой в глазах и с оскалом, обнажившим нечеловечески широкие, острые, загнутые клыки. Из-за спины Ломена раздался угрожающий крик. Обернувшись, он увидел того, кто некогда был Шолником. Два новых выстрела поразили нападавшего в грудь и в живот. Упав на пол, помощник Ломена пополз к двери в коридор. Нейл Пенниуорф лежал на полу возле кровати, согнувшись и обхватив колени руками. Он что-то бормотал, но это уже не были слова об охоте, жажде и крови; он повторял имя своей матери, повторял раз за разом, словно это заклинание могло спасти его от дьявольского наваждения. Сердце Ломена билось так, что казалось - кто-то бьет в барабан в соседней комнате. Ему чудилось, что все тело его сотрясается вместе с этим чудовищным биением сердца и с каждым ударом он медленно и страшно преображается. Ломен пошел вслед за Шолником, нагнулся над ним и приставил дуло револьвера к его спине, к тому месту, где, он полагал, у этого существа находится сердце, и нажал на курок. Когда револьвер коснулся Шолника, тот издал угрожающий крик, но не смог повернуться и выхватить револьвер, так как ослабел от потери крови. Крик оборвался вместе с выстрелом. В комнате пахло горячей кровью. Запах ее был так сладок и притягателен, что Ломен снова почувствовал страшную тягу к перерождению. Ломен прислонился к столику у стены и закрыл глаза, пытаясь совладать с собой. Он крепко сжал обеими руками свой револьвер - не для дальнейшей обороны, в нем больше не оставалось патронов, а только потому, что это было творение человеческих рук, инструмент, созданный цивилизацией. Этот предмет напоминал ему о том, что он - человек, венец прогресса, и он не должен бросать все, что создано и накоплено цивилизацией, ради примитивных наслаждений и прихотей животного. Но запах крови был так сладок и так возбуждал... Отчаянно стараясь удержать себя от искушения, он начал вспоминать все, что он потеряет, если поддастся ему. Он вспомнил о Грейс, своей жене, вспомнил о том, как он когда-то любил ее. Теперь любви не было, все Новые люди обходились без этого чувства. Воспоминания о Грейс не могли спасти его. Видение их недавнего, животного спаривания мелькнуло у него в мозгу; Грейс не была уже для него любимой женщиной, она была самкой, и оттого воспоминание об их совокуплении лишь разжигало в нем пламя искушения и толкало на край пропасти, из которой уже не выбраться человеком. Он снова попал в водоворот, его затягивало вниз, в пучину. Так чувствует себя оборотень, глядя в ночное небо, в котором поднимается из-за горизонта полная луна. В его существе шла яростная борьба: ...кровь... ...свобода... Нет. Разум, знание. ...охота... ...убийство... Нет. Постигать, учиться. ...еда... ...бежать... ...охотиться... ...насиловать... ...убивать... Нет. Нет. Музыка, искусство, язык. Его охватило отчаяние. Он старался заглушить зов этих страшных сирен голосом разума, но это не помогло. Тогда он вспомнил о Денни, о своем сыне. Он пытался вызвать в себе любовь к сыну, восстановить ее в своем сердце, чтобы она помогла ему, но вместо этого находил лишь слабый отсвет этой любви во мраке своей души. Способность любить отлетела от него на огромное расстояние, как звездная материя от центра Вселенной после Большого взрыва; его любовь к Денни была теперь так далеко во времени и в пространстве, что стала похожей на далекую звезду, свет от которой едва заметен и которая не в силах никого согреть. И все же это слабое мерцание чувства постепенно начало помогать ему воссоздавать в себе человека, homo sapiens, он перестал стремиться быть существом, бегущим неизвестно куда на четырех лапах. Бешеный ритм его дыхания слегка ослаб. Сердце билось как сумасшедшее, ударов сто двадцать в минуту, но все-таки не так, как прежде. Сознание прояснилось, но еще не до конца, так как одуряющий запах крови продолжал искушать Ломена. Ломен отпустил свою опору и приблизился к Пенниуорфу. Его помощник все еще пребывал на полу, скорчившись на боку. Лицо и руки несли кое-какие следы перерождения, но человеческие черты преобладали. Вероятно, воспоминания о матери помогли ему так же, как тонкая ниточка любви к сыну помогла Ломену. Ломен разжал свои пальцы, крепко сжимающие револьвер, и потрогал Пенниуорфа за плечо. - Пойдем, нам надо выйти отсюда, парень, надо уходить от этого запаха. Пенниуорф понял, чего от него хотят, тяжело поднялся с пола. Он облокотился на руку Ломена, и они покинули комнату, в которой остались двое убитых "одержимых", прошли по коридору и оказались в гостиной. Вонь от человеческих испражнений, стоявшая здесь, перекрыла запах крови, который просачивался сюда из спальни. Им стало легче. Теперь даже эта вонь не показалась им такой ужасающей. Ломен усадил Пенниуорфа в кресло, это была единственная вещь из мягкой мебели, не разорванная в клочья. - Сейчас вроде полегче? Пенниуорф посмотрел на Ломена, помедлил, затем кивнул. С его лица и рук исчезли все признаки зверя, хотя кожа оставалась еще дряблой, но она продолжала возвращаться в нормальное состояние. Пенниуорф словно пережил тяжелую болезнь; по всему лицу шли красные пятна и полосы, от углов рта тянулись два красных шрама. Но даже эти следы исчезали прямо на глазах у Уоткинса, и Нейл Пенниуорф стремительно возвращался к человечеству. По крайней мере в физическом смысле. - Уверен, что легче? - Да. - Оставайся здесь. - Слушаюсь. Ломен вышел в прихожую и отворил входную дверь. Полицейский, стоявший на страже у двери, был так напуган стрельбой и криками, доносившимися из дома, что едва не выстрелил в своего начальника. - Что там произошло? - спросил он у Ломена.. - Соединись по компьютерной связи с Шаддэком, - приказал Ломен. - Он должен немедленно приехать сюда. Прямо сейчас. Мне необходимо увидеться с ним. Глава 55 Сэм задернул тяжелые синие шторы, а Гарри включил настольную лампу. И хотя свет от нее был слишком слаб, чтобы разогнать темноту, он тем не менее неприятно ударил Тессе в глаза, покрасневшие от усталости. Она смогла теперь рассмотреть комнату, в которой они сидели. Мебели в ней было совсем мало: стол, стоящий рядом с креслом, телескоп, длинный туалетный столик в восточном стиле, пара тумбочек около кровати, маленький холодильник в углу, широкая кровать с регулируемым наклоном, как у больничной койки. На кровати не было покрывала, зато она была вся завалена подушками и застелена простынями яркой расцветки, узор на них состоял из множества пятен и полос красного, оранжевого, пурпурного, зеленого, желтого, синего и черного цветов. Впечатление было такое, будто над тканью потрудился сумасшедший и слепой художник-абстракционист. Гарри заметил, что Тесса и Сэм с любопытством поглядывают на эти простыни, и сказал: - Знаете, с этими простынями была целая история, но прежде надо дать кое-какое пояснение. Моя экономка, миссис Хансбок, приходит один раз в неделю и покупками для меня практически не занимается. Поэтому я посылаю Муза каждый день на улицу, иногда даже просто за газетой. Я ему на спину надеваю... ну, что-то вроде перекидной сумки. В эту сумку я кладу записку и деньги, и Муз идет в одну из ближайших лаво-чек, он уже к ней привык, в другие мы ездим только вместе. Продавец этой лавочки Джимми Рамис - мой хороший приятель. Джимми читает мою записку, кладет пакет молока, конфеты или что-нибудь еще в эту сумку, туда же кладет сдачу, и Муз приносит все это домой. Муз - отличная собака, на него можно положиться, умница. В собачьем питомнике их великолепно дрессируют. Этот пес никогда не погонится за кошкой, если у него на спине в сумке газета или пакет молока для меня. Пес приподнял голову с колен Тессы, оскалил пасть и шумно засопел как бы в благодарность за похвалу. - Однажды собака вернулась с продуктами, которые я заказывал, но, кроме них, в сумке оказались вот эти самые простыни и наволочки. Я сразу позвонил Джимми Рамису, мол, что это такое, а он отвечает, что он слышать не слышал ни о каких простынях. Но я-то, кажется, понял, в чем тут дело. Отец Джимми является владельцем не только этой лавочки, в которой работает его сын, но и еще одного магазина. Там он устраивает распродажи по сниженным ценам тех товаров, которые не нашли спроса. Они распродают всякую ерунду центов за десять, самое большее - за доллар. Так вот, видно, эти простыни никто не стал покупать даже там, а Джимми увидел эту идиотскую расцветку и решил надо мной подшутить. Правда, по телефону он отпирался: "Гарри, если бы я что-нибудь знал об этих простынях, я бы тебе сказал, но я не знаю, клянусь". Тогда я ему: "Уж не хочешь ли ты сказать, что Муз пошел и купил эти простыни на свои деньги?" А он: "Так он же мог стянуть их где-нибудь". Я стою на своем: "Хорошо, но как пес мог так аккуратно запаковать их в сумку?" Джимми отвечает: "Гарри, честное слово, не знаю, но твой Муз - такая умная собака, черт побери, вот только со вкусом у него не все в порядке". Тесса заметила, с каким удовольствием расписывает Гарри эту историю, и сразу поняла, в чем тут дело. Ведь, с одной стороны, собака для Гарри была одновременно ребенком, братом и другом, и Гарри радовался, когда люди хвалили Муза за его сообразительность. Но еще важнее для Гарри было то, что эта маленькая шутка сблизила его с людьми, он хоть чуть-чуть, но поучаствовал в жизни города. В его отшельнической жизни было слишком мало таких эпизодов. - Да ты действительно умная собака, - сказала Тесса Музу. - В общем, я решил попросить миссис Хансбок постелить их на кровать. Просто так, шутки ради. А потом они мне даже чем-то понравились, - закончил свой рассказ Гарри. Поправив шторы на окнах, Сэм вновь уселся в кресло и, повернувшись к Гарри, заметил: - В жизни не видел таких веселых расцветок на простынях. Они не мешают вам спать по ночам? Гарри засмеялся в ответ. - Нет, я не страдаю бессонницей. Сплю детским сном. Люди ведь почему плохо спят? Они тревожатся за свой завтрашний день, боятся того-сего. Но со мной-то самое плохое уже произошло. А некоторые не спят, потому что думают о своем прошлом, о том, что не сбылось в их жизни. Это тоже не для меня, честно говоря, я просто не осмеливаюсь думать об этом. - Когда он сказал это, улыбка сошла с его лица. - Так что теперь? Что мы будем делать дальше? Осторожно убрав с колен голову Муза, Тесса встала и стряхнула с джинсов клочки собачьей шерсти. Она начала размышлять вслух: - Итак, телефоны отключены, значит, Сэм не может позвонить в Бюро, а если мы попробуем выйти из города пешком, то рискуем наткнуться на полицейский патруль или на "призраков". Значит, по-моему, у нас остается два варианта: первый - найти радиолюбителя, который согласится передать сообщение по своему радиопередатчику, второй - выбраться из города на машине. - Не забудьте - дороги перекрыты патрулями, - напомнил Гарри. Тесса продолжала:- Я это себе представляю следующим образом: мы захватываем грузовик, достаточно большой и тяжелый, прорываемся через заграждения на автостраду и выезжаем за пределы их юрисдикции. Даже если мы попадем в руки полиции округа, это будет хорошо, так как Сэм может попросить их связаться с ФБР и подтвердить его полномочия. Тогда они уже будут действовать на нашей стороне. - Так-так, и кто же из нас федеральный агент? - спросил Сэм. Тесса почувствовала, что ее лицо покрывает румянец. - Извините. Просто, видите ли, режиссер документального кино почти всегда одновременно является еще и продюсером, и директором съемочной группы, а зачастую и сценаристом. Поэтому снять хороший фильм можно только тогда, когда хорошо отработаны все технические вопросы, а это приучает к планированию деятельности, к разработке разных вариантов. Я вовсе не хотела наступать вам на любимую мозоль. - Ну что вы, наступайте-наступайте, ради Бога. Сэм сказал это с улыбкой, и Тессе его улыбка понравилась. Она даже сразу прониклась к нему симпатией. Сэм был внешне совсем непримечательным мужчиной, ни красавцем, ни уродом, он был "человеком с улицы". Без особых примет, но обаятельным. Тесса догадывалась, что какие-то проблемы гложут его душу, и скорее всего это не связано с событиями в Мунлайт-Кове. Эта печаль была спрятана глубоко и, возможно, была связана с какими-то личными потерями, с какой-то внутренней обидой, а может быть, с общим пессимизмом, который вызывает постоянный контакт с преступной средой. Улыбка, однако, совершенно преображала лицо Сэма. - Вы на самом деле собираетесь прорываться на грузовике? - спросил Гарри. - Это возможно только как крайнее средство, - пояснил Сэм. - Для этого понадобится мощная машина, ее еще надо найти, а потом придумать, как угнать, - это отдельная операция. Кроме того, те, кто блокирует дороги, могут быть вооружены мощным оружием, возможно, автоматами. Даже на тяжелом грузовике прорываться под огнем очень опасно. Конечно, в ад можно отправиться и на танке, но где гарантия, что танковая броня защитит вас от дьявола? Так что лучше не соваться туда без крайней необходимости. - Так куда же нам тогда деваться? - поинтересовалась Тесса. - Первым делом надо отдохнуть, - предложил Сэм. - Есть у меня на примете один вариант, как связаться с Бюро. Я уже прикидывал, как лучше это сделать, но, честное слово, утро вечера мудренее. Всего два часа хорошего сна, и появятся бодрость духа и свежесть мысли. Тесса тоже страшно устала и выбилась из сил, но после всего, что случилось в "Ков-Лодже", она все же была удивлена тому, что ее клонит в сон. Ведь там, у двери своего номера в мотеле, слушая стоны жертв и дикие крики убийц, она полагала, что ей теперь вовеки не удастся заснуть. Глава 56 Шаддэк прибыл к дому Пейзера в четыре часа утра. Для ночной поездки он выбрал не "Мерседес", а большую машину с кузовом "универсал" угольно-черного цвета с матовыми стеклами. В этой машине между сиденьями, там, где обычно размещается кондиционер, был установлен компьютер. Так как ночь обещала быть беспокойной, Шаддэк посчитал нужным быть все время на связи и держать в руках нити паутины, раскинувшейся над Мунлайт-Ковом. Он припарковал машину напротив дома на стоянке. Когда Шаддэк шел к входной двери, со стороны океана донесся глухой шум. Сильный ветер, изгоняющий туман на восток, принес с запада шторм. Пару часов назад косматые тучи закрыли небо и погасили звезды, которые лишь едва блеснули в краткой паузе между густым туманом и грозой. Ночь была темной и мрачной. Шаддэка пробирала дрожь, несмотря на то что поверх шерстяного спортивного костюма он накинул пальто. Возле дома стояли автомобили с полицейскими. Из-за запыленных стекол машин их лица казались бледными, а Шаддэку было приятно думать, что полицейские смотрят на него с почтением и страхом. Он ведь был в какой-то степени божеством, создавшим их заново. Ломен Уоткинс ждал его в гостиной. В комнате был полный разгром. Нейл Пенниуорф сидел на единственном из уцелевших кресел; его била дрожь, и он избегал встречаться взглядом с Шаддэком. Уоткинс мерил комнату шагами. На его мундире виднелись следы крови, но было видно, что сам он цел и невредим; если у него и были легкие ранения, то они уже подверглись самозаживлению. Скорее всего кровь на мундире Уоткинса принадлежала кому-нибудь другому. - Что здесь произошло? - спросил Шаддэк. Оставив этот вопрос без ответа, Уоткинс обратился к офицеру: - Идите в машину, Нейл. Посидите там вместе с другими. - Слушаюсь, сэр, - отозвался Пенниуорф. Он продолжал сидеть в кресле, нагнувшись и разглядывая свои ботинки. - Все будет в порядке, Нейл. - Хотелось бы. - Я вас не спрашиваю, а говорю как есть - все будет нормально. У вас достаточно сильная воля, чтобы сопротивляться. Вы это только что доказали. Пенниуорф кивнул, поднялся с кресла и направился к двери. - Что все это значит? - поинтересовался Шаддэк. Уоткинс направился к выходу в коридор и проронил: - Пойдемте со мной. - Его голос звучал холодно и жестко, в нем слышались гнев и страх, но почти совсем не было того подобострастного почтения, с которым он обращался к Шаддэку с тех пор, как в августе прошел через обращение. Шаддэку эта перемена в Уоткинсе явно не понравилась, он нахмурился и нехотя, но все же пошел за ним. Полицейский остановился перед закрытой дверью и обернулся к Шаддэку. - Вы говорили мне, что благодаря введению в организм этих... биочипов наша биологическая эффективность многократно возросла. - Вы ошиблись в термине. Это вовсе не биочипы, это микросферы чрезвычайно малых размеров. Несмотря на проблему "одержимых" и другие трудности, возникшие при реализации проекта "Лунный ястреб", Шаддэк продолжал гордиться своими разработками. Неполадки можно устранить. Все помехи можно вывести за рамки системы. Он все еще остается гением в своем деле. Это не самообман, это ясно как божий день. Он - гений... Обычный микрочип из кварца, открывший эру компьютерной революции, был размером с человеческий ноготь и содержал около миллиона элементов, отпечатанных на нем методом фотолитографии. Самый маленький элемент на этой пластинке был в сто раз тоньше человеческого волоса. Прорыв в области рентгеновской литографии, связанный с использованием гигантских ускорителей частиц - синхротронов, позволил отпечатывать на каждой пластинке до миллиарда элементов, каждый из которых был в тысячу раз тоньше человеческого волоса. Резкая миниатюризация микрочипов была одним из основных путей для увеличения быстродействия компьютеров, улучшения их параметров и возможностей. Микросферы, разработанные "Новой волной", по своему размеру составляли одну четырехтысячную от обычного микрочипа. На каждой из сфер было до четверти миллиона элементов. Это стало возможным благодаря новым технологиям рентгеновской литографии, позволившим размещать элементы на малых поверхностях, которые к тому же не обязательно должны были быть совершенно плоскими и ровными. Обращение обычных людей в Новых началось с введения в их организм сотен тысяч таких микросфер, которые разносились током крови по всему телу. Несмотря на то, что эти микросферы были предназначены для активного взаимодействия с организмом, биологически они были абсолютно инертны, и по этой причине иммунная система человека их не отторгала. Существовало много разновидностей микросфер. Некоторые из них предназначались для поддержки сердца и размещались на стенках сосудов, снабжающих кровью сердечную мышцу. Особые микросферы обслуживали печень, легкие, селезенку, головной мозг и многие другие органы. Они образовывали колонии возле соответствующих органов и были сконструированы так, что при соприкосновении соединялись в единый комплекс. Эти комплексы, разбросанные по всему телу, в общей сложности обеспечивали работу пятидесяти миллиардов микроэлементов, что во много раз превышало возможности самых мощных суперкомпьютеров 80-х годов. Можно сказать, что с введением в организм этих микросфер в теле человека начинал работать сверхмощный суперкомпьютер. Мунлайт-Ков и его окрестности постоянно находились в поле микроволновой связи, которую обеспечивали огромные антенны-тарелки, размещенные на крыше главного здания компании "Новая волна". Часть возможностей этой связи использовалась для обеспечения полицейской компьютерной системы, а другая часть обслуживала и подпитывала энергией микросферы, находящиеся в организме каждого Нового человека. Небольшое число микросфер было изготовлено из особого материала и служило в качестве преобразователей и распределителей энергии. Когда человек получал третью дозу микросфер, сферы - преобразователи энергии начинали получать энергию микроволновых волн, превращать ее в электрическую и распределять по всем комплексам микросфер. Этой энергии хватало с избытком, система была очень экономичной. Другим видом специальных микросфер были микросферы памяти. Они присутствовали в каждом комплексе, часть из них уже имела записанную программу, которая была готова к использованию сразу же после того, как в систему поступало электропитание. Шаддэк обратился к Уоткинсу: - Я уже давно убедился, что главной проблемой, осложняющей человеческую жизнь, является эмоциональность. Поэтому я освободил вас от этого бремени и сделал здоровее не только в духовном плане, но и в физическом тоже. - Каким образом? Я ведь так мало знаю о механике обращения. - Если говорить коротко, каждый из вас сейчас представляет собой кибернетическую конструкцию, то есть частично вы являетесь людьми, а частично - сложной электронной системой. Но вам вовсеЦе обязательно добиваться понимания этих вещей, Ломен. Вы ведь пользуетесь телефоном, но вряд ли смогли бы сами собрать телефонный аппарат. То же самое - с компьютером, находящимся внутри вас, вы можете не знать его устройства, но можете им пользоваться. В глазах Уоткинса появился страх. - Я пользуюсь им... или он пользуется мной? - Конечно, нет, он не пользуется вами. - Конечно... Шаддэк пока не понимал, что могло привести Уоткинса в состояние такой сильной тревоги. Тем большим был его интерес к тому, что могло быть в спальне, на пороге которой они остановились. Шаддэк, однако, чувствовал необходимость успокоить Ломена, так как от возбужденного полицейского исходила какая-то опасность. - Ломен, поймите, все эти комплексы микросфер внутри вас ни в коем случае не обладают разумом. Эта система не способна на интеллектуальные усилия. Она всего лишь служанка. Она просто защищает вас от эмоционального яда. Сильные чувства - ненависть, любовь, зависть, ревность и множество других - периодически дестабилизируют биологические функции организма. Медицинские исследования показали, что эмоции стимулируют выработку определенных химических веществ, а эти вещества, в свою очередь, влияют на функционирование того или иного органа, снижая или повышая его эффективность, но в любом случае выбивая из колеи. Шаддэк был убежден, что человек, подверженный эмоциям, никогда не может быть абсолютно здоровым и никогда не сможет ясно мыслить. Микросферный компьютер, ставший одним целым с каждым из Новых людей, постоянно контролировал все органы их тела. При обнаружении различных аминокислотных соединений и других химических веществ, вырабатываемых в определенном эмоциональном состоянии, этот компьютер сразу же начинал посылать импульсы в мозг и прочие органы. Эти импульсы гасили возбуждение, уничтожая если не саму эмоцию, то по крайней мере ее неблагоприятные последствия. В то же время компьютер стимулировал производство в организме большого количества веществ, способных успокоить эмоциональное возбуждение, таким образом, воздействие оказывалось не только на следствие, но и на причину. - Я избавил вас от всех эмоций, кроме страха, - продолжал Шаддэк, - страх вам необходим для чувств; самосохранения. Теперь, когда ваше тело не боится эмоциональных отравлений, вы можете мыслить свободно. - Насколько я успел заметить, я пока не стал гением. - Вы просто не смогли проследить, как расширяются ваши возможности, но наступит день, когда вы сделаете поразительные открытия. - Когда же этот день наступит? - Тогда, когда ваш организм полностью очистится от эмоционального шлака, накопившегося за всю вашу жизнь. И не забывайте к тому же, что ваш внутренний компьютер, - Шаддэк похлопал слегка Уоткинса по плечу, - запрограммирован на то, чтобы стимулиро-иать выработку организмом таких аминокислотных соединений, которые предохранят стенки ваших сосудов от склеротических изменений, уничтожат раковые клетки в момент их появления - словом, сделают все необходимое, чтобы вы были во много раз здоровее любого обычного человека и жили бы также гораздо дольше. Шаддэк предполагал, что у Новых людей ускорятся процессы заживления, но он был поражен той фантастической скоростью, с которой шло заживление ран. Он пока не мог до конца понять механизмы, при помощи которых ткани могли формироваться столь быстро, и сейчас был занят разгадкой именно этой тайны проекта "Лунный ястреб". Заживление, безусловно, не могло происходить без значительных энергетических затрат, в эти моменты обмен веществ чудовищно ускорялся, запасы организма расходовались за считанные минуты, и человек, мгновенно похудевший, обливающийся потом, испытывал зверский аппетит. Уоткинс нахмурился и стер дрожащей рукой пот со лба. - Я могу понять, как за две минуты заживляется рана, но какая сила позволяет нашим телам полностью менять свою форму, превращаться во что-то немыслимое - вот этого я понять не могу. Ясно, что даже целые юры химикатов, о которых вы говорите, не могут расплавить наши тела и вновь их воссоздать в другом виде за несколько минут. Так что же с нами происходит? На мгновение Шаддэк встретился взглядом с глазами Уоткинса, отвернулся, закашлялс