ую ответственность, доктор Велоспион, - невозможно было судить по тону Вертера или по выражению его лица (череп не позволял этого), шутит он или говорит серьезно. Джерек, который никогда не питал большой симпатии к доктору Велоспиону (ревность доктора к Лорду Джеггету была широко известна) сделал вид, что не расслышал его слова. Его подозрение о мотивах Велоспиона подтвердилось следующим замечанием: - Значит, только Джеггету позволено решать судьбу человечества? - Мы сами выбрали ее! - Джерек защищал отсутствующего отца. - Лорд Джеггет просто обеспечил нас средствами выбора. Без него их у нас не было бы! - Итак, за старого отца лает его щенок, - злобно сказал доктор Велоспион. - Вы забыли, доктор Велоспион, - сказала Железная Орхидея сладким голосом. - Что сука тоже находится здесь! Велоспион поклонился ей и отошел в сторону. Громким голосом Амелия Ундервуд предложила: - Не отправиться ли нам на самый большой остров? Угощение ждет нас. - Я предвижу вдохновение, - сказал Аргонхерт По с тяжеловесной галантностью. Гости поднялись в воздух. На секунду Джерек и Амелия остались одни, стоя друг перед другом. Его лицо выражало вопрос, который она игнорировала. Он сделал движение к ней, уверенный, что увидел боль и смятение в этих накрашенных, немигающих глазах. - Амелия... Она уже поднималась. - Ты наказываешь меня! - его рука потянулась вверх, как если бы в порыве поймать край ее одежды. - Не тебя, моя любовь. 24. ВИДЕНИЕ В ГОРОДЕ - Я слышал вы владеете многими древними искусствами, миссис Ундервуд. Вы читаете, как я понимаю? - Гэф Лошадь в слезах, весь состоящий из листвы, кроме лица, держал сладкую булочку на конце своей левой ветки. - И пишите, да? - Не много, - ответила Амелия. - И играете на инструментах? - Гармоника. Гости в костюмах, один экстравагантнее другого, стояли по обеим сторонам длинных плетеных столов, угощаясь чаем, сэндвичами с огурцами, поджаренной ветчиной, холодными сосисками, имбирными кексами - все в тени высокого тента в красно-белую полоску. Джерек в углу откусывал понемногу от печенья, игнорируемый всеми, кроме Ли Пао, который жаловался на обращение с ним во время короткого визита домой. - Знаете ли, они называли меня декадентом... - А вы шьете? Вышивальщица, не так ли? - Епископский замок осторожно поставил дребезжащую, чуть отпитую чашку на стол. - Я научена этому, но теперь в этом мало смысла... - Но вы можете демонстрировать эти искусства! - Железная Орхидея сделала сигнал Джереку. - Джерек, ты говорил нам что Амелия поет, не так ли? - Я говорил тебе это? - Да, она поет. - Ты должен уговорить ее спеть нам. Он поглядел с несчастным видом туда, где жестикулировала Амелия, смеясь вместе с доктором Велоспионом. - Ты не споешь нам гимн, Амелия? Ее ответная улыбка заморозила его. - Не сейчас я думаю, - она расставила руки в малиновых рукавах. - Вам хватило чаю? Гул удовлетворения. Вертер снова подошел к ней, держа в белой руке серебряную чашку с печеньем и кидая время от времени по штучке в клацающие челюсти. - Королева Меланхолии, вы нуждаетесь во мне, моя дорогая, в мой замок? Она попыталась флиртовать. - О, мужественный Рыцарь Смерти, в чьих руках вечный отдых, я пошла бы, если бы была свободна. - Ее веки затрепетали. Она бросила взгляд на Джерека, возможно, чтобы проверить его реакцию. Джерек не мог больше вынести этого. Он поклонился и покинул тент. Оказавшись снаружи он заколебался. Красные каскады продолжали падать со всех сторон в озеро. Обсидиановые острова медленно дрейфовали к центру, некоторые из них уже касались друг друга. Джерек увидел путешественника во времени, осторожно прыгающего с одного острова на другой. Он почувствовал желание поискать решение в старом городе, где находил их еще ребенком. Возможно, он встретит отца и сможет получить совет. - Джерек! Амелия стояла позади его. На ее щеках были слезы. - Куда ты собрался? Ты плохой хозяин сегодня. - Меня игнорировали. Я лишний, - он говорил небрежно, как только мог. - Я действительно никому не нужен, все гости сопровождали тебя. - Ты обиделся? - Я просто хотел посетить город. - Разве это не плохие манеры? - Я не понимаю тебя полностью, Амелия. - Ты отправишься сейчас? - Да. Она немного помолчала, затем сказала: - Я поеду вместе с тобой. - Ты кажешься довольной, - он оглянулся назад, на тент, - всем этим. - Я делаю все, чтобы доставить тебе удовольствие. Все было как ты хотел, - но она обвиняла его. Слезы прошли, других не последовало. - Я вижу. - И ты находишь мою новую роль непривлекательной? - Она очень красива и это впечатляет. В одно мгновение ты встала в ряд с признанными законодателями мод. Все общество празднует твои таланты, твою красоту. Вертер ухаживает за тобой, скоро это начнут делать другие. Разве не так проводят время на Конце Времени - с развлечением и флиртом? - Полагаю, что так. - Тогда я должна научиться заниматься этими вещами, если хочу, чтобы меня признали, - снова эта замороженная улыбка. - Госпожа Кристия возьмет тебя в любовники. Ты хочешь этого? - Я хочу только тебя. Ты уже принята в общество, ты видела это сегодня. - Поэтому что я играю соответствующую роль. - Если ты хочешь этого. Тогда ты останешься здесь? - Разреши мне, и я поеду с тобой. Я не привыкла к общему вниманию, оно действует на нервы. И я Удовлетворю себя тем, что Гарольду живется хорошо. - О, ты тревожишься о нем. - Конечно, - добавила она. - Я должна еще узнать эту нехарактерную особенность для вашего мира. Лебедь Лорда Джеггета опустился на землю. Они услышали его голос. - Мои дорогие, как кстати. Я не хотел участвовать в вашей вечеринке, но хотел нанести короткий визит и поздравить вас с ней. Красивый мир, Амелия. Конечно, он ваш. Она кивнула, лебедь, начал подниматься, лицо Лорда Джеггета глядело на них с верху. - Я гляжу, вы освоились, Амелия, в Конце Времени. - Я начинаю понимать, как человек, вроде меня, может научиться жить здесь, Мефистофель. Упоминание как всегда вызвало смех. - Итак вы не полностью уступили себя. Пока никакой женитьбы? - c Джереком? - она не взглянула на Джерека, который оставался молчаливым. - Нет еще. - По тем же самым причинам? - Я делаю, что могу, чтобы забыть их. - Немного больше времени, все, что вам нужно, моя дорогая, - взгляд Джеггета стал пристальней, но ирония осталась. Мне кажется, что осталось очень мало. - Зависит от вашего отношения, как я сказал. Жизнь будет продолжаться, как всегда. Никаких изменений не будет. - Никаких изменений, - сказала она упавшим голосом. - Именно так. - Ладно, я должен продолжать свою работу. Желаю вам всего хорошего, Амелия - и небо, мой сын. Вам следует все еще отдыхать после ваших приключений. Ваше настроение улучшиться, я уверен. - Будем надеяться, Лорд Джеггет. - Эй! Там, эй! - это был путешественник во времени на ближайшем острове. Он махал лебедю Джеггета. - Это вы, Джеггет? Лорд Джеггет Канарии повернул красивую голову, чтобы посмотреть на источник беспокойства. - О, мой приятель. Я искал вас. Кажется, вам нужна помощь? - Выбраться с этого проклятого острова. - И покинуть эту проклятую эру, не так ли? - Если бы вы б и на моем месте... - Вы должны простить меня за мою невежливость. Сложные проблемы, но теперь решенные, - лебедь поплыл к путешественнику во времени и сел на каменистом берегу, чтобы тот мог забраться на борт. Они слышали, как путешественник во времени сказал: - Ваша помощь будет неоценимой Лорд Джеггет. Один из кварцевых стержней требует замены, так же два или три прибора нужно отрегулировать... - Хорошо, - донесся голос Джеггета. - Я направляюсь сейчас в замок Канарии, где мы обсудим все эти вопросы. Лебедь поднялся высоко в небо и исчез над одним из утесов, оставив Джерека и Амелию смотрящими ему вслед. - Это был Джеггет? - у входа под тент стояла Железная Орхидея. - Он говорил, что может быть придет, Амелия. Все заметили твое отсутствие. Амелия подошла к ней. - Дорогая Орхидея, побудь хозяйкой за меня. Я еще неопытна и устала. Джерек и я отдохнем от волнений. - Хорошо. Джерек уже вызвал локомотив. Он ожидал, из трубы вился бело-голубой дымок, изумруды и сапфиры мерцали. Поднявшись в воздух, они поглядели вниз на первое творение Амелии. На фоне окружающего пейзажа оно походило на обширную и ужасную рану, как будто земля была живой плотью, и в ее бок было воткнуто огромное копье. Вскоре на горизонте показался город со своими странной формы полуразрушенными башнями, слои многоцветными ореолом, облаками химических испарений, ворчанием и приглушенным бормотанием, особенными полуорганическими - полуметаллическими запахами, наполняя их обоих чувством ностальгии, будто по более счастливым, более простым дням. Во время полета они не разговаривали, даже казалось неспособными начать беседу, ни один из них не мог справиться с чувством, которые были, по крайней мере, Джереку совершенно незнакомыми. Он думал, что несмотря на все ее новые украшения, он никогда не видел ее более отчаявшейся. Она намекала на это отчаяние, но отрицала его, когда ее спрашивали. Привычный к парадоксам, считал их частью существования, он нашел этот парадокс крайне нежелательным. - Ты будешь искать мистера Ундервуда? - спросил он, когда локомотив приблизился к городу. - А ты? Он узнал дурное предчувствие. Ему хотелось сопровождать ее, но этому мешал необычный и, вероятно, ненужный приступ тактичности. - О, я ищу призраки моего детства. - Это не Браннарт? - Где? - всмотрелся он. Она показала на путаницу древней уже сгнившей техники. - Я думала, там. Но он исчез. Я даже мельком видела одного из этих Латов. - Что надо! Браннарту от Латов? - Конечно ничего. Они пролетели мимо, но хотя он оглянулся назад, он не увидел признаков ни Браннарта Морфейла, ни Латов. - Понятно, почему его не было на вечеринке. - Я полагаю, только из чувства неприязни. - Он никогда в прошлом не упускал возможности изложить свое патентованное мнение, сказал Джерек. - Я считаю, что он все еще старается помешать Лорду Джеггету, но что ему не везет в этом путешественник во времени объяснял мне, почему методы Браннарта не годятся. - Итак, Браннарт в немилости, - сказала она. - Он много помог тебе в начале, - упрекнула она его. - Послав тебя обратно в Бромли? Он забывает, когда негодует на нас за наши путешествия во времени, что большая часть вины в том, что произошло, лежит на нем и на миледи Шарлотине. Не трать симпатии на Браннарта, Амелия. - Симпатии? О, у меня теперь их мало, - она вернулась к своей холодной иронической манере. Эта новая размолвка вызвала дальнейший уход в свои мысли. Джерек удивлялся своему критицизму, фактически не имея намерения нападать на Браннарта. Он был неопытен в деле обвинения и уступок, новичок в выражении эмоциональной боли, в то время, как она, казалось, теперь была бывалой в таких делах. Он, испытавший только радость, невинную любовь, барахтался в болоте, которое она создала для них обоих своей двойственностью. Возможно, было бы лучше, если бы она никогда не признавалась в своей любви и осталась суровой сторонницей Бромли, его морали, оставив ему роль галантного ухажера в его экстравагантном мире. Были ли его обвинения направлены на нее, или, фактически, на себя? Или же она, пытаясь переломить свою психику, всю агрессивность направляла на себя и только случайно на него. Все это было слишком для Джерека, и он искал облегчения во внешнем мире. Они плыли над озером поверхность которого представляла круговорот из цветов радуги, кипящий пузырями, затем над лазурным полем, усеянным резными каменными колоннами, остатками загадочной технологией двухтысячного века. Он увидел впереди яму в милю шириной, на краю которой они ждали конца мира. Локомотив сделал круг и приземлился посередине группы руин. Джерек помог ей встать на подножку, и они секунду стояли в застывших позах, прежде чем он намеренно заглянул ей в глаза, чтобы узнать, догадалась ли она о его мыслях, так как у него не было слов выразить их; словарь Конца Времени был богат только гиперболами. Он подумал, что именно его первоначальный импульс расширит словарь, и, соответственно, опыт привел его к настоящему положению. Он улыбнулся. - Что-то забавляет тебя? - спросила она. - О, нет, Амелия. Я только не могу высказать, что мне хотелось бы... - Не связывай себя хорошими манерами. Ты разочарован во мне. Ты не любишь меня больше. - Ты хочешь чтобы я это сказал? - Это ведь, правда? Ты выяснил, что я такое. - О, Амелия, я все еще люблю тебя, но видеть тебя в таком расстройстве чувств мне невыносимо. Амелия, которую я вижу, не та, которая ты есть! - Я учусь радоваться забавам Конца Времени. Ты должен понять это. - Ты не радуешься им. Ты используешь их чтобы уничтожить себя. - Уничтожить не себя, а мои старомодные принципы. - Возможно, эти принципы существенно необходимы. Возможно, именно они являются Амелией Ундервуд, которую я люблю, или, по крайней мере, часть ее... - Думаю, ты ошибаешься, - не намеренно ли она держалась на расстоянии от него? Возможно, она жалеет о своем признании в любви, чувствует себя связанным им. - Ты все еще любишь меня? Она засмеялась. - Все любят всех в Конце Времени. Решительно сломав последнюю тишину, она сказала: - Я поищу Гарольда. Он показал ей на дорожку из желто-коричневого металла. - Она приведет тебя к месту, где мы оставили его. На момент внимание Джерека было отвлечено тремя маленькими яйцеобразными роботами на гусеницах, пробирающимися через кучу обломков и увлеченными беседой на совершенно непонятном языке. Когда он снова посмотрел на дорогу, она исчезла. Джерек был один в городе, но одиночество больше его не привлекало. Он хотел догнать ее, потребовать отчет о ее настроении, но, возможно, она была так же неспособна выразить себя, как и он. Предоставлял ли Бромли средства для интерпретирования эмоций с той же готовностью, как стандарты социального поведения? Он начал подозревать, что ни общество Амелии, ни его общество не вникало глубже поверхности в суть дела. Теперь когда он находился в городе, он мог найти какой-нибудь все еще функционирует банк данных памяти, способный припомнить мудрость одной из тех эр, вроде Простой Конфуцианской и Дзэн-общества, которые придавали слишком преувеличенное значение самопознания и его выражения. Даже странные нейротические изощренности того периода, с которым он был немного знаком, Диктатуры Святого Клавдия (при которой от каждого гражданина требовалось обеспечить три отчетливо различных объяснения их психических мотивов даже для самых мелких поступков) могло дать ему ключ для понимания поведения Амелии и к его собственным реакциям. Ему пришло в голову, что она могла действовать странно, потому что, каким-то образом, ему не удалось утешить ее. Джерек направился через руины в противоположную сторону, пытаясь вспомнить что-нибудь, об Обществе Эпохи Рассвета. Может быть, от него требовалось убить кого-нибудь, или еще что-то?.. Ни общество Амелии, ни его общество не вникало глубже поверхности в суть дела. Теперь когда он находился в городе, он мог найти какой-нибудь все еще функционирующий банк данных памяти, способный припомнить мудрость одной из тех эпох, вроде Простой Конфуцианской или Дзэн-общества, которые придавали слишком преувеличенное значение самопознанию и его выражению. Даже странные нейротические изощренности того периода, с которым он был немного знаком - Диктатуры Святого Клавдия (при которой от каждого гражданина требовалось обеспечить три отчетливо различных объяснения их психических мотивов даже для самых мелких поступков) могло дать ему ключ для понимания поведения Амелии и к его собственным реакциям. Ему пришло в голову, что она могла действовать странно, потому что, каким-то образом, ему не удалось утешить ее. Джерек направился через руины в противоположную сторону, пытаясь вспомнить что-нибудь, ба Обществе Эпохи Рассвета. Может быть, от него требовалось убить мистера Ундервуда? Это можно было бы легко сделать. И разрешит ли она оживление ее мужа? Не должен ли он, Джерек, изменить свою внешность чтобы выглядеть как можно похоже на Гарольда Ундервуда? Не потому ли она отвергла его предложения изменить свое имя на его из-за того, что этого было недостаточно? Он прислонился к резному нефритовому столбу, чья верхушка терялась в химическом тумане высоко над его головой. Ему казалось, что он вспомнил какой-то ритуал, формализующий передачи себя другому человеку. Может быть она сердится, что он не исполнил его? Или нужно было сделать наоборот? Имеет ли коленопреклонение какое-нибудь отношение к этому, и, если да, то кто перед кем становится на колени? - Гм! - сказал нефритовый столб. - А? - вздрогнул от неожиданности Джерек. - Гм! - повторил столб. - Ты засек мои мысли, столб? - Я просто помогаю размышлениям, брат. Я не интерпретирую. - Мне как раз нужна интерпретация. Если ты можешь направить меня... - Все есть все, - сказал ему столб. - Все есть ничто, и ничто есть все. Разум человека - вселенная и вселенная это разум человека. Мы все персонажи снов Бога. Мы все - Бог. - Легко сказать, столб. - То, что вещь легка, не означает, что она трудна. - Разве это не тавтология? - Вселенная - это одна большая тавтология, брат, хотя ни одна вещь в ней не похожа на другую. - Ты не очень полезен. Я ищу информацию. - Нет такой вещи как информация. Есть только знания. - Несомненно, - сказал с сомнением Джерек. Он попрощался со столбом и удалился. Столб, подобно многим субъектам города, не обладал чувством юмора, хотя, вероятно, если спросить его, как делали это другие - заявит о своем космическом чувстве юмора (которое включало обычные иронические замечания о вещах, доступные простейшему разуму). В отношениях обычной легкой беседы машины, включая самые сложные, были широко известны, как плохие компаньоны, более педантичные, чем, например, Ли Пао. Эта мысль привела его, пока он шел, к выводам о различии между человеком и машиной. Когда-то это были большие различия, но в эти дни их осталось немного, только в поверхностных терминах. Что отличало самостоятельную машину, способную почти к любому виду творчества, от человеческого существа равных способностей? Здесь были различия - возможно, эмоциональные. Может быть, тогда правда, что чем меньше эмоций имеет личность, чем беднее ее чувства юмора? Или, чем больше она подавляет эмоции, тем слабее ее способность к оригинальной иронии? Эти идеи вряд ли вели его в направлении, каком ему хотелось, но он уже начал терять надежду найти какое-то либо решение своей дилеммы в городе и, по крайней мере ему, казалось, что теперь он лучше понимал нефритовый столб. Хромированное дерево хихикнуло, когда он вошел на мощеную площадку. Он был здесь несколько раз мальчиком и сильно привязался к хихикающему дереву. - Добрый день, - сказал он. Дерево хихикнуло, как оно исправно хихикало по меньшей мере, миллион лет, кто бы не обращался или не приближался к нему. Его функцией, казалось, было просто развлекать. Джерек улыбнулся, несмотря на тяжесть своих мыслей. - Приятный денек. Дерево хихикнуло, его хромированные ветки звонко соприкасались друг с другом. - Слишком робкое, чтобы говорить, как обычно. - Хи-хи-хи! Очарование дерева было очень трудно объяснить, но оно было неоспоримо. - Я думаю, что сам я, старый друг, "несчастен"... или хуже! - Хи... хи... хи... - дерево, казалось, зашлось от смеха. Джерек тоже стал смеяться. Смеясь он покинул площадь, чувствуя себя значительно более расслабленным. Он приблизился к путанице металла, где Амелии сверху показалось, что она видела Браннарта Морфейла. Дальше его вело любопытство, так как там, за массой искореженных решеток, двигались огоньки, прячась в сплетении подпорок, труб, проводов, хотя они, вероятно, не были, человеческого происхождения. Он подошел ближе, он осторожно всмотрелся, думая что видит фигуры. А затем когда вспыхнул свет, Джерек безошибочно узнал форму тела Браннарта Морфейла, правда, только контуры, так как свет наполовину ослепил его. Он узнал голос ученого, но тот не использовал свой обычный язык. Прислушавшись, Джерек понял, что Браннарт Морфейл, тем не менее, использовал язык, знакомый ему. - Герфикс лортоода мибикс? - сказал Ученый. Другой голос ответил ровно безошибочно. Он принадлежал капитану Мабберсу. - Хрунг! Врагак флузи, гродоник Морфейл. Джерек пожалел что больше не носил с собой трансляционных пилюль, так как ему было любопытно узнать, почему Браннарт вступил в заговор с Латами. Почему это был именно заговор - от всего дела веяло значительной секретностью. Он решил упомянуть про это открытие Лорду Джеггету как можно скорее. Джерек хотел бы увидеть побольше из того, что происходит, он решил не рисковать обнаружением своего присутствия. Вместо этого он повернулся и нашел укрытие в ближайшем куполе с треснувшей, как скорлупа яйца, крышей. Внутри купола он с восторгом обнаружил яркие цветные картины, свежие, как в день, когда они были сделаны, и рассказывающие какую-то историю, хотя голоса аккомпанирующие им, были искажены. Он наблюдал древнюю программу, пока она не началась снова. Программа описывала метод производства машин того же рода, как та, на которой Джерек наблюдал картины, и были еще фрагменты, вероятно, представляющие другие программы из сцен, показывающих разнообразные события - в одной молодая женщина, одетая в какую-то светящуюся сетку, занималась любовью под водой с огромной рыбой странной формы; в другой двое мужчин подожгли себя, и, вбежав в шлюз космического корабля вызвали его взрыв; а еще в одной, большое количество людей, одетых в металл и пластик, боролись в невесомости за обладание маленькой трубкой, которую, когда один из них умудрился захватить ее, швыряли в один из нескольких круглых предметов на стене здания, в котором они плавали. Если трубка ударялась об определенное место круглого объекта, половина людей приходила в восторг, а другая демонстрировала уныние; но Джерека больше заинтересовал фрагмент, в котором, казалось, показывалось, как мужчина и женщина могут совокупляться в невесомости. Он нашел изобретательность, проявленную при этом, крайне трогательной, и покинул купол в более позитивном и обнадеживающем настроении, чем когда вошел в него. Он решил найти Амелию и попытаться объяснить свои мучения из-за ее поведения, а так же, может быть, своего собственного. Джерек поискал путь которым пришел, но уже заблудился, хотя хорошо знал город. Но он имел представление об общем направлении и начал пересекать хрустящие лужайки из сладко пахнущих красно-зеленых кристаллов, почти немедленно заметив ориентир впереди себя полурасплавленную часть ансамбля, висящую без всякой видимой поддержки над механической фигурой, протягивающей к ней сначала умаляющие руки, затем берущей с земли маленькие золотые диски и швыряющей их в воздух, повторяя эти движения снова и снова, с тех пор, как Джерек стал себя помнить. Он прошел фигуру и углубился в плохо освещенную аллею, где из отверстий по обеим сторонам высовывались маленькие металлические морды, глазки машин всматривались пристально в него и шевелили серебряные усики. Джерек никогда не знал функции этих платиновых грызунов, хотя догадывался, что они являлись сборщиками информации какого-либо рода для машин, помещенных за высокими, обожженными радиацией стенами аллеи. Две или три иллюзии только наполовину ощутимые появились и исчезли впереди него - тонкий мужчина восьми футов роста, слепой и агрессивно выглядевший, собака в большой бутылке на колесах, желтоволосый, похожий на свинью инопланетянин в разноцветных одеждах. Джерек вышел из аллеи и пошел дальше по колено в мягкой черной пыли, пока земля не стала подниматься, и он оказался на холмике над прудами из какой-то стеклянной субстанции, правильной круглой формы, подобно выброшенным линзам гигантского оптического инструмента. Он обогнул их, так как знал из прошлого опыта, что они способны двигаться и проглотить его, а затем повергнуть галлюцинациям, которые, хотя и интересные, отнимали много времени. Вскоре он увидел впереди себя пасторальную иллюзию, где они встретили Джеггета по его возвращении. Джерек пересек иллюзию, заметив что там был разложен свежий пикник и нет следов пребывания Латов (которые обычно оставляли кучу мусора после себя), и продолжал бы свой путь дальше к яме в милю шириной, если бы не услышал слева от себя голоса, поющие песню: Тот, кто рассказывает ему Плохие истории, Этим себе вред приносит. Он становится только сильнее. Джерек пересек исток из податливого вздыхающего вещества, почти теряя равновесие, так что несколько раз ему пришлось подняться в воздух (хотя, казалось, все еще оставались какие-то трудности в прямой передаче энергии от города к кольцу). В конце концов, на другой стороне рухнувших арок, он нашел их, стоящих вокруг мистера Ундервуда, который энергично махал руками, дирижируя инспектору Спрингеру, сержанту Шервуду и двенадцати констеблям, поющим гимн с сияющими и полными радости лицами. Только спустя некоторое время Джерек заметил миссис Ундервуд, картину отчаянного смущения, в покрытом пылью восточном платье, со сбитыми набок перьями, сидящей обхватив голову руками, и наблюдающей происходящее из античного вращающегося кресла, что осталось от какой-то вращающейся рубки управления. Она подняла голову при его появлении. - Он и все теперь обращены в веру, - устало сказала она ему, - им, кажется, что было видение, незадолго до нашего прибытия. Гимн кончился, но служба (это было ничем иным), продолжалась. - И, таким образом, Бог явился к нам в золотом шаре, и он говорил с нами, и Он сказал нам, что мы должны идти вперед и рассказать миру о нашем видении, так как все мы теперь Его пророки. Он дал нам величие и надежду! - кричал Гарольд Ундервуд с яростно поблескивающем пенсне. - Аминь! - откликнулись инспектор Спрингер и его люди. - Мы были испуганы и находились в самой глубине Ада, но Он услышал нас. И мы воззвали к Господу, который сделал небеса и землю. Благословенно будь имя Господа. Господи, услышь наши молитвы, допусти наш плач до себя. - И он услышал нас! - закричал восторженно сержант Шервуд, - Он услышал нас, мистер Ундервуд. - Голодные и жаждущие, душа их ослабела в них, - продолжал Гарольд Ундервуд монотонным голосом. И они воззвали к Господу в своем горе, И он облегчил им их участь. Он повел их вперед правильным путем, чтобы Они могли попасть в город, где жили. О, эти люди будут теперь с тех пор хвалить Господа За Его доброту и рассказывать о чудесах, Которые он сделал для детей своих! Ибо Он наполнил пустую душу, самую Грязную из голодных душ, добротой, Тот же, кто сидел в темноте и в тени Смерти, тот быстро оказался в нищете и цепях, Потому что они восстали против слов Господа И пренебрегли советом самого Высшего. - Аминь! - набожно пробормотали полицейские. - Аминь, - сказал Джерек. Но Гарольд Ундервуд провел возбужденно рукой по растрепанным волосам и начал петь снова: Да, хотя я иду по темной долине смерти, Я не убоюсь ничего злого... - Должен сказать, - сказал с энтузиазмом Джерек миссис Ундервуд. - Во всем этом много смысла. Он привлекает меня, я чувствовал себя расстроенным последнее время и заметил, что вы... - Джерек Корнелиан, вы не поняли что происходит здесь? - Это религиозная служба, - он был доволен точностью своих позиций, - добровольное таинство. - Вы не находите странным, что все полицейские офицеры вокруг стали набожными - фактически, фанатиками-христианами? - Вы имеете в виду, что с ними что-то случилось, пока нас не было? - У них было видение. Они верят, что Бог вернуться в 1896 год - хотя как они намерены попасть туда, знают только небеса, - и предостеречь каждого, кто пойдет за ними, если они продолжат путь греха. Они верят, что видели и слышали самого Бога. Они совершенно сошли с ума. - Но, возможно видение было, Амелия? - Вы теперь верите в Бога? - Я никогда не прекращал верить, хотя сам лично не имел удовольствия встречи с ним. Конечно, вместе с уничтожением вселенной, он, возможно, так же будет уничтожен... - Будь серьезным, Джерек, это бедные люди, среди них мой муж (без сомнения, добровольная жертва, я не отрицаю), были одурачены. - Одурачены? - Почти наверняка твоим Лордом Джеггетом. - Зачем Джеггету... Ты имеешь в виду, что Джеггет - бог? - Нет, я имею в виду, что он играет Бога. Я подозревала это. Гарольд описал видение. Огненный шар, заявивший, что он "Бог" и назвавший его их пророками, сказал, что он освободит их из этого места запустения, чтобы они могли вернуться туда, откуда пришли, чтобы предостеречь других, и так далее, и тому подобное. - Но какая причина может быть у Джеггета, чтобы обмануть их таким образом? - Просто жестокая шутка. - Жестокая? Я никогда не видел счастливее их. Мне хочется присоединиться к ним. Я не могу понять тебя, Амелия. Когда-то ты пыталась убедить меня, как убеждены теперь они. Сейчас, когда я готов быть убежденным, ты отговариваешь меня! - Ты намеренно туп. - Совсем нет, Амелия. - Ты должен помочь Гарольду. Его нужно предупредить об обмане. Начался другой гимн, громче, чем первый: Есть ужасный Ад И вечная боль, Там грешники обитают вместе с дьяволами Во мраке, огне и цепях... Джерек попытался говорить, но она закрыла уши, покачала головой и отказалась слушать его мольбы о возвращении вместе с ним. - Мы должны обсудить, что происходит с нами... - это было бесполезно. О, спаси нас, Господи, от того пагубного пути, По которому идут грешники, Обреченные на пламя, как соломенная мякина, Нет более ужасной участи. Джерек пожалел что это не тот гимн, которому научила его Амелия, когда они жили вместе на его ранчо. Он был бы не прочь присоединиться к ним, раз было невозможно разговаривать с ней, Джерек надеялся, что они споют его любимое "Все вещи яркие и красивые" - но каким-то образом догадался, что этого не будет. Исполняемый Гимн был ему не по вкусу, то ли из-за мелодии (слишком монотонной) или по словам, которые, как он считал, противоречили выражению лиц певцов. Как только гимн закончился, Джерек поднял голову и начал петь высоким голосом: О, Парадиз! О, Парадиз! Кто не жаждет покоя? Кто не ищет счастливую землю, Где они найдут все что любят; Где преданные сердца и истина всегда в почете! Все ищут эту землю Под святым взором Бога. О, Парадиз! О, Парадиз! Мир стареет. Кто откажется от покоя и свободы, Где любовь никогда не остывает... - Превосходные излияния, мистер Корнелиан, - тон Гарольда Ундервуда противоречил смыслу его слов. Он казался обескураженным. - Тем не менее, мы возносим хвалу за наше спасение... - Плохие манеры? Я глубоко сожалею. Я всего лишь был тронут... - Ха! - сказал мистер Ундервуд. - Хотя мы и были сегодня свидетелями чуда, я не могу поверить, что возможно обратить в веру одного из приближенных Сатаны. Вы не обманите нас теперь! - Но ты обманут, Гарольд! - закричала его жена. - Я уверена в этом. - Не слушайте соблазнов, братья, - сказал Гарольд Ундервуд полицейским. - Даже сейчас они пытаются сбить нас с толку. - Я думаю, вам лучше уйти, сэр, - сказал инспектор Спрингер Джереку. - Это частное собрание, и я не удивлюсь, если окажется, что вы нарушаете закон о невмешательстве. Определенно можно сказать, что вы вызываете беспорядки в общественном месте. - Вы действительно видели Бога, инспектор Спрингер? - Да, сэр. - Аминь, - сказали сержант Шервуд и двенадцать полицейских. - Аминь, - сказал Гарольд Ундервуд. - Господь дал нам Слово и мы понесем это слово всем людям мира. - Уверен, вас всюду хорошо примут, - Джерек с охотой поощрил его. - Герцог Королев говорил мне только недавно, что есть большая опасность заскучать без внешних стимулов, к которым мы привыкли. Вполне возможно, мистер Ундервуд, что вы всех нас обратите в веру. - Мы вернемся в наш собственный мир, сэр, - сказал ему мягко сержант Шервуд, - как только это будет возможно. - Мы побывали в самой глубине Ада и все же были спасены! - воскликнул один из констеблей. - Аминь, - сказал рассеянно Гарольд Ундервуд. - Сейчас, если вы любезно позволите нам продолжить наш молебен... - Как ты намерен вернуться в 1896 год, Гарольд? - взмолилась миссис Ундервуд. - Кто возьмет тебя? - Господь, - ответил ее муж, - поможет. - Он добавил своим старым язвительным тоном. - Я вижу ты проявилась в своих истинных красках, Амелия. Она покраснела, уставившись вниз, на свое платье. - Вечеринка, - пробормотала она. Он поджал губы и повернул голову, сверкнул глазами на Джерека Корнелиана. - Полагаю, ваш хозяин все еще имеет власть здесь, поэтому я не могу приказать вам... - Если мы помешали, я снова прошу прощения, - Джерек поклонился. - Должен сказать, мистер Ундервуд, что вы выглядите гораздо счастливее в некоторых аспектах, чем перед вашим видением. - У меня появились новые обязательства, мистер Корнелиан. - Высшего свойства, - согласился инспектор Спрингер. - Аминь, - сказал сержант Шервуд и двенадцать констеблей. Их шлемы кивнули в унисон. - Ты глупец, Гарольд! - сказала Амелия дрожащим голосом. - Ты не видел Бога! Тот, кто обманул тебя ближе к Сатане! Особенная самодовольная улыбка появилась на губах Гарольда Ундервуда. - О, в самом деле? Ты говоришь это, хотя не испытала видения. Мы были избраны, Амелия, Богом, чтобы предостеречь мир от ужасов, если он продолжит свой теперешний курс. Что это? Ты, возможно, ревнуешь, что ты не одна из избранных, из-за того, что ты не сохранила свою веру и не осталась верна своему долгу? Она издала неожиданный стон, будто раненая физически. Джерек обнял ее за плечи, сверкая глазами на Ундервуда. - Вы знаете, она права. Вы - жестокая личность, Гарольд Ундервуд. Сами мучаетесь, и вы будете мучить нас всех! - Ха! - Аминь, - сказал инспектор Спрингер автоматически. - Я действительно должен снова предупредить вас, что вы только повредите себе, если будете настаивать на попытках испортить наш молебен. Нам дана власть не только самим Канцлером, но и Владыкой Небес, иметь дело с такими смутьянами, как вы - он специально подчеркнул голосом последние несколько слов и поместил свои кулаки на бедра. - Поняли? - О, Джерек, мы должны идти! - в голосе Амелии слышались слезы. - Мы должны идти домой. - Ха! Как только Джерек отвел ее прочь, новые миссионеры посмотрели на них только на момент или два, прежде чем вернуться к религиозной службе. Идя по дорожке из желто-коричневого металла, Джерек и Амелия слышали их голоса, снова поющие песню: Христианин, и не ищи отдыха, Слышишь, что говорит ангел-хранитель, Ты живешь среди врагов, Остерегайся и молись. Дьявол и его помощники Со всей их невидимой армией Идут, когда ты ослабишь бдительность, Остерегайся и молись. Надень на себя божественные доспехи, Носи их ночью и днем, Зло ждет в засаде. Остерегайся и молись. Они пришли к месту. где оставили локомотив и, взобравшись на подножку, в запачканном и разорванном платье, она сказала со слезами в голосе: - О, Джерек, если есть Ад, я наверняка заслуживаю быть там... - Ты обвиняешь себя за то, что случилось с твоим мужем, Амелия? - Кого еще я должна обвинять? - Ты обвиняла Джеггета, - напомнил он ей. - Махинации Джеггета - одно дело, моя вина - совсем другое. Я никогда не должна была покидать его. Он сошел с ума от горя. - Потому что он любит тебя? - О, нет, потому, что была уязвлена его гордость. Сейчас он находит утешение в религиозной мании. - Ты предлагаешь ему остаться с ним. - Я знаю. Я полагаю, вред причинен. Хотя у меня остается долг по отношению к нему, возможно, сейчас особенно. - Да. Они начали подниматься над городом. Снова между ними возникло молчание. Он попытался нарушить его. - Ты была права, Амелия. Я видел Браннарта. Он замышляет что-то вместе с Латами. Но она не ответила. Вместо этого она заплакала. Когда он пододвинулся к ней, чтобы утешить, она высвободилась из его рук. - Амелия? Она продолжала всхлипывать, пока не показалось место их вечеринки. Там все еще были гости, Джерек видел их, но немного. Железной Орхидеи было недостаточно, чтобы удержать их - они хотели Амелию. - Мы присоединимся к нашим гостям? Она покачала головой. Джерек повернул локомотив к черепичной крыше их дома, видимого за кипарисами и тополями. Он приземлился на лужайке, и она немедленно направилась к дому. Все еще всхлипывая, она взбежала по лестнице в свои апартаменты. Джерек услышал как закрылись двери. Он сел у подножия лестницы, размышляя над природой этого нового всепоглощающего чувства отчаяния, которое угрожало отнять у него способность двигаться, но никаких мыслей не приходило в голову. Он был ранен, узнал жалость к себе, горевал вместе с ней, и он, который всегда выражал себя в терминах действия (ее желание всегда было командой для него, даже когда он случайно неправильно истолковал его), не мог ничего придумать, ни малейшего жеста, который принес бы ей удовольствие и облегчил бы их страдания. Спустя некоторое время он медленно отправился в постель. Снаружи за домом, огромные реки крови все еще падали с необузданной силой с черных утесов, наполняя бурлящее озеро, где плавали таинственные чудовища и обсидиановые острова с темной сочной листвой, шуршащей на горячем приятном ветру. 25. ПРИЗЫВ ДОЛГА В первый раз в своей длинной жизни Джерек Корнелиан, чье тело всегда могло быть модифицировано, чтобы не нуждаться во сне, познал бессонницу. Он хотел только забвения, но оно не приходило. Мысль за мыслью проносились в его голове, и каждая никуда не вела. Он подумал, не поискать ли Джеггета, хотя что-то остановило его. Это была Амелия, только Амелия - единственная компания которую он хотел, и хотя (он должен был признать себе здесь, в темноте) в настоящее время он боялся ее. В своем уме он сделал шаг вперед, чтобы немедленно после этого отступить назад-вперед, назад, - жуткий танец нерешительности, приведший к его первому ощущению самоотвращения. Он всегда следовал своим импульсам, без всякого предположения, вопроса, без грамма стеснительности, как поступали все в Конце Времени. Но теперь он, казалось, имел два импульса, он был пойман как стальной шарик, между двумя магнитами. Его личность и его поступки до последнего момента были одним - поэтому сейчас его личность оказалась