ллиметром. Он собрал все силы и повернул пулю в призрачном воздухе, направив ее точно мне в голову. Пуля двигалась, как сонная черепаха. - Колумб, не трогай ее! - Это крикнула Белинда. Из ниоткуда пробился дрожащий голос Томми Голубя: "Сивилла, где ты? Мой вирт весь изранен". "Я с Колумбом, Голубь, - ответила я. - Центр карты. Райский город. Забери меня". "Это непросто". "Ну попробуй хотя бы". Пуля была в десяти сантиметрах от моего лица. Белинда умоляла Колумба не убивать меня. - Она тут ни при чем, Колумб. Все это только между нами. Одновременно она послала мне через Тень: "Извини, мама. Прости, что так получается". Дорогая моя... Пуля была в пяти сантиметрах от меня, а я не могла пошевелиться. И тогда я услышала голос Гамбо Йо-Йо, шедший через корни Тени к Белинде. БЕЛИНДА, НАКОНЕЦ-ТО ТЫ ВЫШЛА НА СВЯЗЬ. СЕЙЧАС Я ВЫТАЩУ ТЕБЯ ОТТУДА. ГОТОВЬСЯ. И в ту же секунду Томми Голубь приласкал меня пальцами-крыльями... (Поцелуй пули на коже.) ...вытаскивая мою голову обратно в реальность. (Поцелуй продолжается.) Белинда, ты жестко приземляешься во Дворце Гамбо. Блаш кричит на тебя, размахивая пером. - Ты его испортила! - визжит она. - Испортила мой Черный Меркурий! Посмотри, что ты наделала! Ты его скремила! Блаш почти плачет от злости. А черное перо теперь совсем кремовое и совсем мертвое. Кремовый - цвет использованных перьев, которые уже не могут перенести тебя в сон. Белинда хочет сказать ей, что это Колумб скремил черное перо. Таким образом он закрыл им дверь. Но как это сказать? В твоей руке - цветок, Белинда. Смертоносная орхидея. Ты взяла ее с собой из Черного Меркурия. У нее шесть лепестков. Пять из них серебряные, как пули, шестой рябит куском карты Манчестера. Ты раздвигаешь лепестки, чтобы открыть рыльце и тычинку - щелку и член. Тычинки набухли пыльцой, М даже пока ты смотришь в глубь завитков, они сваливаются с пыльников. Пыльца дрейфует в воздухе исследует твои ноздри, не находит там для себя места и отправляется прямо к Блаш. И к Гамбо. И к Ваните-Ваните. Ко всем в комнате. Они устраивают драку за респираторы с криками и воплями. Белинда, цветок светится серебром и картой у тебя в руках. Смерть Койота - впустую. Убийца еще на свободе. И свирепствует аллергия. Новая адская карта. Тяжелая рука сжимает цветок... Ты чувствуешь укол понимания, едва Гамбо бросает на тебя взгляд из-под респиратора. - Святой Мик, детка! Ты что-то принесла с собой! Ты сорвала цветок в Вирте. Понимаешь, что это значит? Понимаешь. Ты даже не помнишь, как принимала перо, но понимаешь, что произошел обмен. Ты ищешь в сумке атлас, но находишь только пустые пакетики из-под арахиса и вязаную шапочку. Ты оставила Вирту пять серебряных пуль и карту Манчестера. Пузыри. Пузыри пены. Слова. Плеск. Это я? Кто-то другой? Как это я говорю, у меня же нет головы? И где я вообще? Дома на Виктория-парк? Темнота, Зеленоватая. Колючки. Пузыри слов. Головы нет. Просто плод. Черный сад. Шипы колют меня. Мя голова. Головы нет. Я умерла? Мне заглянули в Тени Темнота. Потом зелень. Летают два светящихся червячка. Мои глаза, вот они. Головы нет, но глаза тут? Я расту? Расцвела? От поцелуя пули. Эти светящиеся червяки заполняют все. "Дайте мне...". Дайте мне открыть глаза. Надо мной склонился Зеро и забулькал через респиратор: - Как ты вообще, Сивилла? Ты вообще тут? Его тело опухло от аллергии, я не могла вспомнить слов. - Ты тут, Дымка? - повторил он. - Зря мы все это затеяли? Я уже вернулась, руки исследовали морщинки на лице, чтобы удостовериться, что оно есть. Я лежала на своей кровати, меня тряс отходняк. - Я... Я не знаю... - Я отчаянно пыталась заговорить, но голос как будто остался в Вирте. - Блядь, Сивилла! Ну, ты узнала хоть что-нибудь? Ну типа буду я жить вечно или как? И это все, что ему было нужно? Вылечиться? Справедливость растворилась в дурном воздухе, который он втягивал в ноздри. - Посмотри перьезаписи, - сказала я. - Когда ты прошла в дыру, запись прекратилась, Джонс. Томми Голубь не смог туда заглянуть. И молись на его талант, он перепробовал все возможное, чтобы вытащить тебя. Теперь очередь за тобой, Дымка. - Там была Белинда. Моя дочь... и Ласточка. Брайан Ласточка, пропавший мальчик... тоже был там. Ужасно, Зеро... ужасное место. Кэбы тоже там. Там был Колумб. Там рай, на том месте, где стоял Манчестер. - Ты о чем вообще? Пес-Христос! А что-нибудь от аллергии? Что-нибудь? - Девочка... Персефона... это она. Зеро издал в респиратор могучий чих, на который из спальни отозвался Сапфир. - Что за хрень у тебя в той комнате, Сивилла? - спросил Зеро. - Как будто весь этот ебаный мир чихает. В тот же день позднее, у меня за столом, Зеро упился дешевым вином, свесил голову. Томми Голубь возится с едой в своей тарелке. Я снова и снова обдумываю подробности погружения в Вирт. - Плохо дело, - сказал Том. - Я тоже испугался. Не думаю, что у нас есть шанс. Перед этим я открыла им свой секрет. Показала сына. Моего зомби. Зеро деланно возмущался, но на самом деле они отнеслись к этому нормально. Все мы трое уже далеко ушли от правил копов, что тут значит еще один зомби-нелегал? - Это серьезное вирт-происшествие, Сивилла, - говорил Томми Голубь. Эта аллергия... - Он положил кусочек мяса в рот, немного пожевал. - Аллергию послал Джон Берликорн. Он настоящий дьявол. - Расскажи мне об этом Джоне Берликорне, - попросила я. Все, что я могла вспомнить из своего путешествия, я уже рассказала. Зеро замкнулся и ушел в алкогольный ступор, Голубь погрузился в вязкую депрессию. - Он - тот змей, что укусил тебя в саду, - ответил Голубь. - Он появляется во множестве разных форм. Все они ужасны. - Давай разберемся. Он просто существо из Вирта, так? Персонаж из сказки. Из мифа, который придумали мы, люди. Как он может причинить нам вред? - По-моему, ты не понимаешь природу Вирта. Благодаря мисс Хобарт сказки ожили. - Благодаря создателю Вирта? - Первооткрывателю Вирта. Пойми. Вирт был всегда и только ждал, пока мы его обнаружим. Джон Берликорн - одна из наиболее старых и известных сказок. Одна из лучших. Поэтому у него много имен. Зеленый человечек. Плодородие. Болотное чудище. Рогатый демон. Его языческий образ был украден христианами и превращен в рогатого дьявола, Сатану, змея, Люцифера. В древнегреческих мифах его называли Гадесом. Его изгнали в подземный мир. Из-за этого Джон Берликорн до сих пор ненавидит нас. - Но он просто часть Вирта, так? Он нереален. Я не понимаю. - Вирт хочет стать реальностью. Он - живая система. Он существует даже тогда, когда мы возвращаемся из снов. Таким его сделала мисс Хобарт. Джон Берликорн живет внутри пера с названием Пьяный Можжевельник. Это райское перо. Загробный мир. Место, куда попадают наши воспоминания после смерти. Поэтому мы можем жить после смерти в Вирте. Туда могут попасть только мертвые. - Я смогла. - Да. На несколько секунд. Тень - это след смерти в живых. А еще у тебя иммунитет к цветам. Они ничего не могут тебе сделать даже там, Сивилла, и я думаю, теперь это им известно. - Пыльца - это Персефона? Жена Берликорна? Она вызывает аллергию? - Верно. Богиня по имени Деметра - мать Персефоны. Она - существо смешанной природы: проводит половину жизни в Реале, половину в Вирте. Мне кажется, она хочет, чтобы Персефона могла жить в реальном мире, в Манчестере. Она хочет, чтобы у ее дочери был собственный мир. - Естественно. - Деметра хочет создать империю своей дочери, а мир только и ждет, чтобы его взяли, особенно с тех пор, как стал так изменчив, Я думаю, Джон Берликорн согласился на обмен и теперь использует свою жену, чтобы пробраться в реальный мир. Он хочет начать жить за пределами мифа. Новая карта, которую создает Колумб, может быть для него точкой входа. - Это же бред. - Конечно. Но так и происходит. Вирт прорывается наружу. Если у них получится... - То что? - То сны захватят мир. - Видение, которое Колумб показал моей дочери? - Колумб - тоже смешанное существо. Он живет частично в Вирте, частично в реальном мире. На грани. Он племянник Берликорна. Колумб играет ту же роль, что Гермес в мифах. Он посланник, бог путешествий. Судя по тому, что ты мне сказала, он - путь, которым приходит аллергия. - Аллергия - новая карта? - Каждая пылинка - новая улица. Если карта будет окончена, город уже не освободить. Город изменится, чтобы соответствовать карте. Реальность будет подчинена сну, а не наоборот. Мы перестанем понимать, где мы. Вот дом твоего друга в двух минутах ходьбы. Миг - и до него десять километров. Хаотическая карта. По этой новой карте перейдут сны. Сны захватят нас. Мы станем как заблудившиеся дети. - Не знаю... новый мир был очень красив. - Конечно. - Белинда выстрелила в Колумба. Она ранила его. Пыльца немного рассеялась. - Если бы не Колумб, пылинки не знали бы, куда им лететь. - Значит, если мы убьем Колумба... - Да, возможно. Но теперь он будет защищаться. Использует несколько доступных ему способов. Он сделает кремовым Черный Меркурий, который твоя дочь использовала, чтобы найти его, а потом спрячется в самой дальней части карты. Колумб неуловим: он создает карту, а значит, лучше всех знает, как на ней можно спрятаться. - А Крекер? - Слабое звено. Подозреваю, что он заключил какую-то сделку с Колумбом. Вспомни, Крекер помешан на власти и на сексе. В нем внутри сидит "Казанова". Думаю, начальник понимает, что он уже залез слишком далеко. Его работа заключалась в том, чтобы доставить Персефону в город и охранять ее. И убрать всех свидетелей. Вот он и хотел убрать вас с Белиндой. Вы слишком много знаете. Поэтому он отчаянно пытается повесить на вас должностное преступление. Крекер провалился, и теперь он страшится наказания Персефоны. - Как ты думаешь, где Персефона? - Не знаю. В безопасном месте. Уж об этом Крекер позаботился. - Я ничего не понимаю, Том. Это слишком. Фантазии захватывают реальность? Какая-то бессмыслица. - Население Вирта не ищет никакого смысла. Они - существа сна, запомни. Они ищут действия. Сначала дело, потом слова. - Они хотят убить мою дочь. Боже! - Она стала основной угрозой. Особенно после того, как вырвалась с новой карты. - Нужно найти ее, Голубь... Клегг... Слышите?! Мы должны найти Белинду раньше, чем существа из Вирта. Нужно узнать, где ее держит Гамбо Йо-Йо. Клегг наконец поднял голову и посмотрел на меня мутным взглядом. - Это, наверное, уже без меня, Дымка. Мне очень хреново. - Зеро, ты сейчас можешь делать все, что хочешь. Крекер больше не может приказывать. После моих слов Клегг умолк и уткнулся глазами в стакан вина. Тут я увидела, как на него обрушились все беды последних дней. Всю жизнь он был: верен хозяину настолько, что готов был убивать невинных людей. Его последняя попытка ослушаться Крекера привела к очередной неудаче и окончательно сломила его. Теперь, оказавшись в одиночестве, Зеро не знал, как поступить. - Как твои расследования насчет Гамбо? - спросила я. - Узнал что-нибудь? - Ничего. - Да ну! Ты что, забыл, как быть копом? - Когда я им был? - Зеро! - Ладно, ладно. Я подал заявку на получение спецразрешения. - Какого? - Доступ в Карцер. - Зачем? - Помнишь Бенни Маски? - Напомни. - Его послали в Карцер два года назад по обвинению в убийстве. Четыре пожизненных подряд. Мы всегда знали, что Бенни был компаньоном Гамбо Йо-Йо, но пока шел процесс, он все время скрывал сознание за этой непробиваемой кондом-маской. Мы пробовали все разрешенные методы получения показаний через перо-свидетель, но ты же знаешь, как власти относятся к этой пытке? - Никак? - Вот именно. - Но ты все-таки надеешься туда попасть? - Уже нет. Я говорил с властями. - И что? Никакого ответа? - Еще хуже. К заключенному разуму из Карцерного пера не мог получить доступ никто. Несколько лет назад были приняты новые законы о личной свободе; поскольку вирт-тюрьмы создавались исключительно для борьбы с переполненностью мест заключения и насилием, являвшихся прямым следствием недостаточного финансирования со стороны правительства, специальным предписанием было установлено, что все заключенные имеют право на мирный и, более того, приятный сон в Вирте Его Величества. "Пугающие или необычные видения, - гласил закон, - не должны посещать разум заключенного, отбывающего наказание сном". Далее было оговорено, что никто не может получить доступ к сознанию заключенного во время отбывания срока, "даже с целью предупреждения правонарушений или охраны национальной безопасности". - Ничего не получится, - сказал Зеро. - Для этого надо сломать Карцер. Время шло, все молчали. Зеро оторвался от стакана. - Какие у нас шансы, Том? - протянул он. - Как избавиться от аллергии? От этой новой карты? - Думаю, никак. Для этого нужно добраться до Джона Берликорна. - И как до него добраться? - спросила я. - Да никак. Пьяный Можжевельник хорошо защищен. Чтобы попасть в райское перо, тебе пришлось бы умереть. Такой ритуал, Сивилла; Как со Святым Георгом английским. Нужно умереть, а потом родиться заново в Вирте. - Хочешь сказать, у нас уже ничего не получится? - спросил Зеро. - Не только. Я боюсь за Манчестер, за весь мир. Всю реальность. Боюсь, что реальный мир обречен. - Чего? Это Зеро. - Я не вижу никакого выхода. Дверь закрыта. В 16:00 нам позвонил Джей Лигаль из Манчестерского университета. Что-то у него там такое, на что нам стоит посмотреть. Я решила пойти, Томми тоже. Зеро, однако, заявил, что у него есть более важные дела. Итак, Том и я поехали на встречу с Лигалем в университете. Вирт и Тень. Ехать было просто - после того, как Гамбо и Белинде не удалось уничтожить источник аллергии, улицы опять обезлюдели. Лигаль взволнованно бегал туда-сюда по корпусу, ни на секунду не оставляя респиратор. На его пути повсюду раскрывались странно перекрученные цветы. - Что случилось? - спросила я. - Давайте я вам покажу. Второй полет за этот день - на этот раз в вертолете, принадлежащем факультету. Кабина была заполнена приборами. Вел Лигаль. Мы с Томом втиснулись на пассажирское место. Мы поднялись в воздух над городом; присутствие вирта меня уже не напрягало. Наверное, я уже вылечилась или что-то в этом роде. - Лучший способ изучения изменений в растительном мире - осмотр территории с воздуха, - говорил Лигаль. - Эти приборы используются для наблюдения за распространением видов растений. Посмотрите вниз. Что вы видите? Я посмотрела в иллюминатор. Подо мной мозаикой раскинулись улицы Манчестера. Было ясно видно, как носятся, меняя форму, облака пыльцы. - Похоже, движение беспорядочное, - сказала я. Лигаль засмеялся. - Так и должно быть. Пыльца разносится ветром, а ветер, естественно, дует куда придется. Посмотрите так. Он передал Тому и мне очки, подключенные к системе анализа информации вертолета. В них было видно, что распределение пыльцы четко подчиняется определенной системе. - Вирт-Христос! - выдохнул Том. - Вот-вот, - сказал Лигаль. - Эту пыльцу разносит не ветер. Когда я посмотрела сквозь очки, стало очевидно, что облака пыльцы растягиваются точно по линиям, каждая из которых соответствует одной из манчестерских улиц. Так разворачивалась новая карта. В 16:37 того же дня Зеро Клегг явился в отделение. Без стука он вошел в кабинет Крекера и положил на стол заявление об уходе, не сказав бывшему хозяину ни слова. В 16:40 он уже вышел на улицу и направился через парковку к своей машине. Позже дежурный припомнит, что движения песокопа были очень медленными по сравнению с его обычной бодрой походкой. Тогда он посчитал, что так на него действует аллергия. Дежурный видел, что перед тем, как сесть в машину, Клегг снял респиратор. В 17:30 я вернулась домой, одна. Лигаль посадил вертолет, и Том сразу ушел домой. Нам, в общем-то, не о чем было говорить. Мы совершенно не в силах были повлиять на события. За неполные последние сутки линчевали еще десять дронтов. Я ухаживала за Сапфиром со всей возможной нежностью, выпила еще вина и повалилась спать на диван. Мне снились сны, наполненные зеленым. Да нет, не сны, какие у меня могут быть сны? Просто остатки впечатлений от путешествия в Вирт. Моя Тень никак не могла вернуться из жарких, сырых, темных пространств. В лесу моя дочь попала в ловушку: вокруг нее толстые змееобразные стебли оборачивались. Я ничем не могла ей помочь. Сквозь сон плыли узоры из пыльцы - изображения, которые я видела на образцах Лигаля и когда летала над городом. Смерть моей дочери отметил похоронный звон. Телефон прервал мои грезы. Глаза попытались сфокусироваться на часах. Из комнаты звал Сапфир. Часы тоже, размытые цифры - 7:42. Сейчас еще суббота? Что еще может произойти за один день? Я взяла трубку. Звонил Голубь... - Клегг попался псам. Господи! В Манчестерскую королевскую больницу. "Пылающая комета" оставляла на дороге шлейф дыма. Не, хочу ни о чем думать. Зеро лежал на опрятной койке, лицо его было закрыто кислородной маской. Он был такой красивый, просто спал и смотрел в какой-то другой мир. Над ним дежурили врач и ветеринар. - Вы что-нибудь ему сделали? - требовательно спросила я. Они смогли только промолчать. - Сивилла... Томми пытался заговорить со мной. Выглядел он коп-дерьмово. - Что произошло? - спросила я. - Он снял респиратор. - И... - Его поймали уличные псы. Дерьмо. Полное дерьмо. Зачем ему это понадобилось? Зеро Клегг. Лучший песокоп всех времен. Ладно, пусть уличные псы считали его предателем. Но зачем доводить до такого? - Он появлялся в отделении в 16:37, - сказал Голубь. - И? - Сказал, что пойдет домой, в свою конуру. - Клегг не мог назвать свой дом конурой. - Сивилла, Клегг подал заявление об уходе. - Что? - И когда уходил, снял респиратор. - И его никто не остановил? - Сивилла... Что они могли сделать? Ходить без респиратора - это не преступление. - Вот это зря. - Мы нашли его в семь. Кто-то позвонил. Неизвестный. Что мы могли сделать, Сивилла? Он сам так хотел. - Ну конечно! - Сивилла! - Вы допустили, чтобы его поймали. - Не мы. Это был его выбор. Он отправился прямо в Боттлтаун. Он знал, где живут уличные псы. Кто знает о них больше Клегга? Никто. Мы думаем, он искал большую стаю. Ты же знаешь, как они его ненавидят. Они повалили его на землю. Чихали ему в лицо. Мы думаем, он хотел умереть: - Но он еще жив, - ответила я, посмотрев на койку Зеро. Он лежал, дышал очищенным воздухом. - Шкурник делал продувание легких, Сивилла, - сказал Голубь. - Пробовали все. Я посмотрела туда, где стояли врач с ветеринаром. И Шкурник тоже, со своей роботизированной мимикой. - Ты это сотворил, Голубь, - сказала я. - Мог бы этого не допустить. - Сивилла Джонс... Я уже собралась наговорить Томми всякого, но какой-то звук со стороны койки заставил меня наклониться над Зеро. - Дымка... - послышалось низкое рычание. - Я тут, - сказала я. - Я Дымка. Но его шерсть, и голос, и лай, и глаза ушли в ничто. "Нет! Пожалуйста, нет..." Он потерял сознание у меня на руках. И я отправилась в глубокий тенепоиск. Отчаянно погружаясь в последние мысли Зеро, через шерсть и кости, молекулы, гены, надеясь найти утешение. Поиск... Падает Тень. ...Я парю внутри его тела... здесь... глубоко... Зеро весь пес... совсем пес... рычание и шерсть... шерстяной луг... я шагаю по лугу... там, впереди, пес роет яму в земле... передние лапы работают с бешеной скоростью... я подхожу к нему, зову по имени... Зеро смотрит на меня... "Дымка? Что ты тут делаешь?" "Я думала, ты захочешь поговорить, Зеро". Зеро снова начинает копать, не обращает на меня внимания... в нем не осталось ни следа человека... только древний голос внутри песьего тела ... "Где же она? Где-то я ее зарыл..." Он перестает копать... двигается вбок... начинает снова... "Что ты мне хотел сказать, Зеро?" "Где она? Где?" "Что ты ищешь, Зеро?" "Кость. Я зарыл ее тут... много лет назад... Где она? Ничего не могу найти", "Зеро?" "Оставь меня в покое. Дай мне найти ее". "Ты умираешь, Зеро". Он отходит от последней ямы... перешагивает... копает... снова... потом останавливается... он смотрит на меня... "Как это, Дымка?" Ну что же я с ним делаю? Глаза мне застилают слезы. "Ты умираешь, Зеро. Я провожу тенепоиск. Тебе осталось жить несколько секунд..." "Мне... осталось... несколько секунд?" Его глаза пробегают от меня по шерсти на лугу, вырытым ямам, местам, где будут новые, и снова ко мне. "Неправда это. Я ищу кость, которую зарыл. Где она? - Он снова начинает копать. - Мне нужно найти ее". "Кто это сделал?" Он смотрит на меня. "У нас мало времени, Зеро". "Меня не так зовут", - отвечает он. "Хорошо. Зулу". Он гавкает на меня смехом, а потом его голос уходит в пустоту. Его глаза уставились в мои. Я вижу очарование того старого Зеро, спрятанное глубоко под шкурой пса. "В самом деле конец, Дымка?" "Очень скоро". "Грустно, наверное". "Ты мне не скажешь, кто напал на тебя?" "Стая, полная ненависти к копам. Но они не виноваты". "Продолжай". "Я сам виноват. Я хотел, чтобы это случилось. Ну ладно, где же эта кость, которую я зарыл? Должна быть где-то тут, - его глаза сужаются, осматривая шерстяной луг. - Ну вот, теперь я ее никогда не найду". "Значит, не найдешь, З. Клегг. Зачем ты это сделал? Не скажешь мне?" "Ради тебя, Джонс. И Голубя, и Белинды, и всех чертовых людей в Манчестере. Я думал, что выбрал правильный маршрут. Думал, что нашел ответ..." "Что случилось?" "Как тогда Голубь говорил, что нужно умереть, чтобы попасть в райское перо. Ну, я просто снял респиратор, поехал в Боттлтаун, я там знаю хорошего дилера. Имен не называю, ладно? Он был моим осведомителем. Я купил у него копию Пьяного Можжевельника. Отдал целое состояние. Я вышел из дома, сжевал это перо, как пес. А рядом стая песопареньков громила мою машину. Я подошел к ним, изобразил арест, применил силу. Ты же меня знаешь, Джонс, я не хотел умирать спокойно". "Не сработало?" "Сработало ровно настолько, чтобы я понял, что Пьяный Можжевельник меня не примет. Я даже убить себя не сумел. Черт, прости меня, Си. Прости..." "Ничего, Зулу. Правда. Я тебя верну, обещаю..." "Я как-то вдруг устал. Хочется немножко полежать на лугу. Ладно, Дымка?" "Нет, не ладно". Я заглянула глубоко в его душу, нашла там, в глубоких слоях, кость и точное место, где он ее закопал. "Кость вон там, Клегг", - показала я. Клегг стал рыть в том месте и вскоре поднялся с большой сочной костью в лапах; он снова улыбался. "Я нашел, Дымка! Нашел кость!" "Отлично, Клегг. Хочешь ее съесть?" Он сжимает челюсти, дробя кость острыми зубами. Высасывает костный мозг, размазывает его по губам. Я говорю, что должна вернуться на поверхность, но буду ждать его там. "Дымка, я тебя люблю", - говорит он. И он целует меня, измазав мне губы жиром, и от этого у меня бегут мурашки по коже. "Если я вообще отсюда выберусь, Дымка, то, наверное, захочу на тебе жениться". Конечно, я убежала от этого чувства. Теневзлет... Оставляю человекопса скитаться. Но даже покинув поле зарытых костей и снова придя в себя в больничной палате, я не смогла не унести услышанное с собой. Зеро признался мне в любви? Куда катится этот мир? Я велела врачам не снимать с Клегга маску и хорошенько за ним присматривать. Он лежал в коме. Голубь хотел узнать, что с ним делается. Я сказала, что песокоп Зулу Клегг борется за жизнь. Потом я вышла из палаты вон, пошла по коридорам, под хмурое небо, молясь за то, чтоб Зеро достались вкусные кости, молясь за всех, кто отдал жизнь за мечту. За чужую мечту. Или, может быть, за мечту отдать все, что у тебя есть, ради друзей и других. Вот черт. По-моему, в Тени Клегг попросил меня выйти за него замуж. Пылинки прочерчивали ночной воздух, каждая частичка летела по одной ей известной дороге через город. Линии, которые они рисовали, расплывались в моих глазах. Зеро Клегг, глупый ты пес! Почему ты сказал об; этом так поздно? Отделение. Суббота. Полночь. Одинокий коп вбивает код на двери в морг. Как всегда, когда до него доходят мощные эманации от хранящихся внутри тел, он чувствует новый прилив крови к пенису. Изо всех сил, он старается побороть желание. Прошлой ночью он уединился здесь и получил незабываемые ощущения, после которых тело скрутил жестокий приступ вины. И теперь еще кэбнутая тенеблядь, которая называет себя Белиндой, пробралась на новую карту. Она узнала о Колумбе. Она рассказала секрет Гамбо Йо-Йо, и он передал его всему городу. А ведь этот коп был так осторожен. Заметал следы. О черт, что же ему делать? Особенно после того, как все узнает его новая хозяйка. От цветочной девочки ничего не утаить. Если бы он только, не заключил этот договор. И все же нужда вела его, и кровь уже устремилась к пенису. Дверь морга отодвигается, веет прохладой. Коп шагает в комнату. Робо-Шкурник трудится над телом новой жертвы аллергии. Его глаза-камеры поворачиваются на звук открывающейся двери. - Крекер, что вы тут делаете? - Я... Я просто... - Крекер не знает, что придумать. Присутствие Шкурника раздражает его ведомую похотью систему, - Да? - спрашивает Шкурник. - Я хотел проверить некоторые предположения насчет аллергии. - Я тоже. Этот мальчик - последний пострадавший, - Шкурник нажимает скальпелем на твердую плоть. - Тут несколько примечательных аномалий. - В самом деле? - Смотрите, Крекер. Пыльца прорастает в его яички. Подойдите, посмотрите поближе. Крекер подходит к столу. Берет из стального лотка скальпель. - Пыльца сливается с его спермой. Какое-то новое... Крекер втыкает скальпель в пластиковый живот Шкурника. Линзы вращаются как бешеные, как камера, издыхающая от недостатка света. - Крекер? Что вы... - Голое Шкурника растягивается до металлического гула. Крекер крутит лезвием, пока провода, измазанные роболимфой, не вываливаются наружу. Он разрезает проволочки и забирается достаточно глубоко, чтобы достать до нервного центра. - Никогда ты мне не нравился, Шкурник, - говорит Крекер. - Куча говенного Пластика. Шкурник падает под стол горой мяса и электроники. Крекер начисто вытирает скальпель об штаны и переводит глаза на закрытый шкаф с номером 257, где лежит его хозяйка. Он чувствует непреодолимое желание соединить свою похоть с ней, чтобы получить такое же удовольствие, как прошлой ночью. Каждую ночь одно и то же: чувство вины, боль и вновь удовлетворение извращенных желаний. Шкурник уже забыт. В нечистом воздухе морга плавает пыльца. Коп чихает и проклинает бога, с которым заключил сделку. Колумб обещал ему невосприимчивость к пыльце. Все время влажные глаза Крекера пристально смотрят на шкаф. Он чувствует тепло, идущее от земли внутри. Последняя жалкая попытка не подчиниться зову - и вот он кладет руки на замок шкафа, набирая одному ему известный код. Мохнатые пчелы жужжат в морге в напряженном ожидании. Я тут ни при чем, убеждает он себя, глядя, как шкаф выезжает из стены. Он чихает еще раз. Меня зовет сама природа. Как я могу отказаться от ее благословения? Лепестки раскрываются. Крекер смотрит на девочку, спящую на земляной постели... Лепестки раскрываются. Ее имя - Персефона. Ее тело скрыто пластами черной земли. Видно только ее лицо, выглядывающее из почвы наружу. Цветы растут у нее изо рта, из ноздрей; каждая плавная линия ее обнаженного тела - цветущий сад. Она покоится в жирной земле, но на самом деле ее тело везде, где что-либо растет. Она - изысканный розовый куст в саду Виктория-парк рядом с Сивиллой Джонс. Она сочный мясистый цветок орхидеи, который Белинда принесла из ее родного мира. Она в лишайнике, который прилепился к стенам тайного Дворца Гамбо Йо-Йо. Как дома она чувствует себя в цепляющихся за памятник на могиле Койота цветах, которые питает смерть, пока они, дрожа, пытаются выжить. Ее сознание едино со всеми растениями города; она создала для себя карту из цветов, и она - каждая улица, каждый корешок, каждая дорога и каждая ветка на этой плетеной карте. Воистину, сейчас она на вершине счастья. Она свободна от матери и мужа. Наконец, ее не заботят смены перьевых сезонов. Она так далеко ушла из родного мира - в Манчестер, потом в Александра-парк и в конце концов к этому мокрому темному убежищу. И в этой питательной темноте она разрослась и расцвела, как цветочный пожар всех оттенков зеленого. Но только этот новый мир наполняет ее цветочной грустью. Она чувствует, как по краям листа карты появляются следы болезни. На окраине города возникает гниение, распространяется плесень. Мир восстает против нее. Нет, не мир, его природа. Обыкновенная природа наносит ответный удар. Реальность. Она умирает здесь, медленно и постепенно. Вот ее темный мир открывается. Она чувствует взгляд любовника на своем теле. Персефона раскрывает лепестки ему навстречу. Показывает ему самые сокровенные бутоны. Как жар забирается в ее тело, как она ласкает свои лепестки пальцами, липкими от сока! Как они, ярко-красные, искрятся росой! Как они накрывают друг друга, все шесть! Дитя Персефона позволяет одному из них упасть столовки цветка. Она посылает его по воздуху себе в рот. Секунду лепесток лежит на ее длинном фиолетовом языке. Потом влажный нежный рот закрывается. Она чувствует, как любовник смотрит на нее. Девочка, поедающая лепестки сияющего цветка. Она чувствует, как солнце спускается по ее горлу. Ее пальцы ложатся между ног, там, где губы раскрываются внизу шелковистого живота; как цветок, и на них выступает роса. Как семя увлажняет ее губы и как пристально ее любовник наблюдает за этой влагой. Лепестки раскрываются и закрываются... Теперь скользкий язык Персефоны облизывает толстую сочную ножку тычинки. Золотые крапинки поднимаются в воздух морга. Ее вытягивает длинный язык, кончиком, покрытым пыльцой, касается переносицы и убирает язык обратно. Зеленые цветы-глаза. Язык оставляет на лбу желтое пятнышко - такой же знак замужества, как проглоченные зернышки граната. Ее муж, Джон Берликорн, дал ей проглотить девять гранатовых зернышек. "Эти зерна свяжут нас с тобой, - сказал он, - навсегда". Он говорил с ней на темном языке и иногда сильно гневался на нее, если она следовала правилам недостаточно строго. Но все же, несмотря на гнев и страх, она ощущала, что любит мужа больше, чем мать, как и должно быть. Она лежит в земляной постели Крекера, ей всего одиннадцать, но иногда она чувствует себя древней старухой, которая продолжает стареть, охотно участвуя во многих-многих жизнях в разных эпохах. Оставаясь в собранной в Манчестере земле, она настраивается на все цветы, собирает признания в любви со всех лепестков и изо всех бутонов, ее ноги, раздвигаясь, поднимаются из земли. Ее губы опять готовы принять насекомых. Обе, нижняя и верхняя, измазаны нектаром. Пчелы ползают по всему ее телу, медлительные и одурманенные запахом. Они трут язычками все ее складочки и собирают на себя пыльцу из ее цветочной вульвы. Щекочут. Щекочут и сосут. Питаются. Ее лихорадит от их движений по коже, таких возбуждающих. Персефона отдается ощущениям, встречая их пищей - нектар за пыльцу, пыльца за нектар.-Маленькие сделки, скрепленные соком девочки. Пусть они, жужжа, летят на карту цветов. Откусив от корня, попробовав ягод, облизав стебель... теперь она готова. Чувствуя сок, стекающий по губам, и росу на лепестках... теперь она готова. Раскрывшись, как цветок, истекши нектаром из матки и напитав им пчел; покрыв язык пыльцой, рожденной в саду ее тела... девочка теперь готова. Так считали ее мать и муж. И теперь Крекер, любовник, смотрел на нее мокрую. Она так соблазнительно колышет лепестками, и мужчина опускается на нее, жужжа пчелой. Коп потеет и чихает. Капельки влаги падают на открытое лицо Персефоны; Она с благодарностью принимает их, пробуя лепестками потный дождь. Она питается, мужчина - ее пища. Его мокрое грустное человеческое лицо кажется озабоченным, но она ощущает, как нарастает его возбуждение; Персефона наслаждается его напряженностью. Она складывает лепестки в слова, понятные его мелкому уму. - Что тебя тревожит, дорогой? - спрашивает Персефона. Тонкое худое лицо копа в сомнении морщится, но ему остается только качать головой вперед-назад, вперед-назад, словно показывая, что сам он ничего не стоит. "Как жалки эти создания из плоти", - думает Персефона, Печально, что одному из них она вынуждена дарить счастье. Ей нужны некоторые его способности. - Можешь мне рассказать. Я твоя удача, - выстраивает Персефона свои лепестки. - Тут ведь знаешь, что не сможешь сопротивляться мне. Расскажи обо всем своей возлюбленной. Может быть, тогда я поступлю с тобой по-доброму. Она ненавидит говорить таким образом. Это ее унижает. - К нам идут, моя драгоценная, - отвечает Крекер. - Это я уже знаю. Скажи мне что-нибудь новое. - Ее зовут Белинда, - продолжает Крекер. - Она спрашивала о Койоте, драйвере черного кэба. Колумб сказал ей, что ты убила его. - Ты не можешь с ней справиться? - Я пытаюсь, Персефона, - коп чихает. - Ты обещала мне, что я не буду чихать. - Ты не должен себя ослаблять. Случайно не собираешься сбежать от меня? - Нет. Конечно нет. - Помни о своем соглашении с Колумбом. Тебе ведь не захочется сердить его? Вопрос простой, и она четко складывает его лепестками. Нужно остановить их дрожание. Она не хочет, чтобы коп знал о ее страхах. Потому что впервые за все время пребывания в этом мире Персефона обеспокоена. Она почувствовала девушку по имени Белинда на карте. Попыталась запустить свое зеленое щупальце ей внутрь, чтобы понять, кто она. И обнаружила какую-то помеху. Персефона не могла прорасти в нее. Девушка - темный нарост на цветочной карте, плотно сжатый бутон, который никогда не откроется. У нее иммунитет. - Я не хочу его сердить, - говорит Крекер. - Просто я говорю тебе, что боюсь. Кто-то нас обнаружил. Персефона, мне страшно. Я боюсь, что Белинда знает о нас... о нашем... - Я хочу, чтобы ты позаботился о ней, дорогой. - Я? Как позаботиться? Я... Что ты имеешь в виду? - Искорени ее. - Только не надо снова, пожалуйста. Я уже пробовал один раз. Не получилось. Тогда я отправил за ней хорошего полицейского. Но даже этот преданный пес провалил дело. - Иди ко мне, дорогой. Дай мне обнять тебя. Скоро я покажу этому несчастному городу свою силу. - Что это значит? - Продолжай наблюдать, мой садовник. Я накачаю людей наслаждением. Завтра я создам себе новый дом. Мелочная жизнь людей этого города переменится. Их захватит сон. Эта Белинда скоро исчезнет с лица земли, поверь мне. Мои цветы найдут ее. А потом ты сделаешь свое дело, потому что я не могу ее тронуть. И ее мать, Сивилла Джонс. Ты должен убить их обеих. И я не прощу еще одной ошибки, слышишь? - Понял. - Что ты понял, сладость моя? - Что ты не простишь мне ошибки. - Что ты должен сделать? - Убить Сивиллу и Белинду, - Ты должен закончить их историю. - Закончить их историю. - А потом мы будем в безопасности... и станем наслаждаться друг другом. Иди ко мне, почувствуй, как ты мне нужен. Лепестки раскрываются и закрываются... Крекер забирается в шкаф. Он не может остановиться. Благоухающая любовница раскрывается перед ним. Ее живот показывается из земли. В вагине растет цветок. Его лепестки, розовые, влажные, раскрываются и закрываются. Рыльце разделяется на две половинки. Крекер опускается на нее, погружая пенис в тугое отверстие. Лепестки Персефоны сжимают его член, открываясь, закрываясь, открываясь, закрываясь... Естественный ритм, происходящий из самой земли, выжимает сок из ствола. Крекер в раю. Рай цветет и пахнет потом. Южное кладбище. Суббота. Полночь. Могила Койота. За деревьями дышит темнота. Каменный памятник псу-драйверу совершенно покрылся цветами. Они прячут изображение, лепят из своих лепестков другое. В могильной почве много питательных веществ, отданных разлагающимся телом. Подарок Белинды, орхидея. Из могильного холмика пробивается новый росток. На нем мгновенно распускается искрящийся цветок. Лепестки сливочно-белые с темно-темно-коричневыми пятнами. Назовем его цветик-далмацветик. Да пребудет с тобой дорога. Воскресенье 7 мая Тусклый свет, падающий из оконца под потолком, трепещет на поверхности воды и отражается от мраморных колонн, уходящих в тусклую воду. Дрожащие тени мерцают вокруг юной девушки, чье обнаженное, расчерченное улицами тело принимает отблески света и превращает их в движение сияющих перьев. Перьев, опадающих с подземных крыльев. Подземный бассейн в Ботодоме, Дворце Гамбо, вычищенный и отремонтированный нелегальными жильцами. Раннее-раннее утро, воскресенье, все спят, кроме одинокого пловца. Дрожат тени, и плавает Бода. Отмечает свой день рождения. 3:50 утра, воскресенье. Телефон вырвал меня из нервного сна. На другом конце линии - голос Голубя... - Приезжай в отделение, Сивилла. - Ты же знаешь, мне туда нельзя. Что случилось? - Крекер исчез. Давай сюда. Я проверила, как дела у Сапфира, а потом спустилась к "Комете". Крекер сидит в машине напротив дома Сивиллы Джонс, пьет маленькими порциями бумер, просто чтобы держать себя на грани. Ничем нельзя пренебрегать после двух проваленных попыток порадовать Персефону. "Как далеко смогу я зайти?" - спрашивает он себя. "До конца, Вафля", - отвечает он. Высвобождает пистолет из кобуры. Пыльца плывет во тьме, золотая и вездесущая. В доме Сивиллы включается свет. - Вот оно как! Парадная дверь открывается, и Сивилла Джонс идет по аллее к своей машине. Крекер смотрит на нее с другой стороны улицы. - Блядь. Куда она собралась? - бормочет он. - В такую рань? Он поднимает пистолет и прислушивается к нежному жужжанию - это, автоприцел ловит идущую женщину, хорошего копа. Палец Крекера пытается нажать на спуск, но соскальзывает. - Бля! У него не получается. В любом случае, не сейчас. Он не может перестать видеть в ней копа и женщину, которую знал много лет. Незнакомцев убивать проще. Крекер решает сначала дойти до конца другой дороги, той, которая ведет к Белинде. Томми впустил меня в полицейский морг, туда, где на полу грудой мертвого мусора лежал робо-Шкурник; - Что с ним случилось? - Кто-то воткнул нож в его схемы, - сказал мне Голубь. - Вполне возможно. - Зачем? - Может, он увидел что-нибудь лишнее. Следишь за мыслью? - Пытаюсь. - Голова Шкурника была включена далеко за полночь. Он был хорошим робокопом. - Она еще там? - Давай посмотрим. Мы открыли голову Шкурника и нашли там записи. Видео оказалась неразборчивым, но саундтрек рассказал нам все, что надо. Качество было паршивым, через статику умирающего мозга Шкурника прорывались лишь отдельные глухие звуки. Звучит голос Крекера, но так, словно он говорил сам с собой. В одном месте Крекер назвал собеседника Персефоной. - Он встречался здесь с цветочной девочкой? - Может, она зашла в гости, - предположил Голу