ошу. Не... пытайся... что-нибудь... сделать. Ты только заставишь меня... Его взгляд причинял мне боль. - Должен извиниться, мадам... - Лучик света вернулся в его глаза. - ... за мое предыдущее замечание. Очень неблагородно - браниться за обеденным столом. - У вас могучая Тень, мистер Берликорн... - Я пыталась угодить ему, выиграть время. - Благодарю за комплимент. К сожалению, ты мне не угодишь и не выиграешь время. Да, я знаю каждую мысль, каждую жалкую человеческую Эмоцию, которая пролетает через твой череп. Но на самом деле... Я - то, чем ты хочешь меня видеть. Для Койота я - пес-цветок. Для Сапфира я - любящий отец. Для Белинды - лучший любовник. Несмотря на все свои помыслы, они стали легкими жертвами. Посмотри на них. Видишь, как легко оказалось их контролировать? В моих руках они беспомощны. Наконец, после долгих лет борьбы, я заполучил живых, дышащих людей, чтобы пообщаться, а они оказались больше похожи на игрушки. Возможно, ты оказалась самым ценным гостем; Дорогая Сивилла, чем я должен стать для тебя? Я был восхищен твоим появлением в лесу пару дней назад, знаешь ли. Всегда хотел поговорить с... н-да... с дронтом. Надеюсь, это корректное выражение? Или ты предпочитаешь "Неведающий"? - Я сюда пришла не разговоры разговаривать. - Ты сюда вообще ни за чем не пришла. Ты здесь, потому что я так решил. А теперь, пожалуйста, перестань сопротивляться, прояви уважение. В конце концов, я - одно из ваших величайших творений. - Останови аллергию, Берликорн. Люди умирают. - Сивилла, мне кажется, ты мне врешь. Тебя совершенно не волнует внешний мир, реальность. Люди! - Он выдохнул это слово, как ругательство. - Твой сын - этот уродливый поросенок, который обедает за мой счет, - это его ты хочешь спасти? - Да... - Громче, пожалуйста, и четче. - Да. Прошу, не дай умереть Сапфиру! Берликорн улыбнулся. - Ты совершила выдающееся путешествие. Нет, правда. Так спасти свою дочь. Отдать ей себя. Наверное, это было длинное падение. Белинда уже почти встретила свою смерть. - Кто дал тебе право вмешиваться в человеческую жизнь? - Тебе не понравились аттракционы, Сивилла? Пятидесятиглавый пес? Лодочник? Духовой оркестр? Сад-лабиринт? Конечно, понравились. Тебя все время развлекали загадки. Это для меня нежданное удовольствие, ты должна понять. Я приказал Койоту привезти назад мою жену, а он заодно привез... "дополнительный багаж", кажется, он так это называет? Что ж, я рад. Иногда становится весьма одиноко. Я просто хочу развлечь тебя, Сивилла, так, как умею, в традиции, к которой ты приучена. В конце концов, разве не для этого вы меня придумали? Теперь ешь. Наслаждайся трапезой. Он зачерпнул руками мясо и поднес его к своему рту. Я чувствовала, что Белинда хочет есть, но она была сейчас под моим контролем; ничего, походит голодной. Она поймана здесь, как, впрочем, и Сапфир, и Койот. Я единственная сопротивлялась обаянию Берликорна. Я даже не могла больше поговорить с дочерью. И потому я воспользовалась возможностью изучить Джона Берликорна получше. Он и вправду был очень красив... Натянутая смуглая кожа обрисовывает великолепные кости. Глаза ночи, наполненные нежной скукой. Тонкое лезвие носа. Сжатые ноздри. Густые блестящие волосы, в которые он как раз запустил измазанную жиром руку. Тщательно подстриженная козлиная бородка. Строгий пиджак цвета чернил. Хрустящая белая рубашка. Галстук-шнурок, заколотый амулетом с черепом и скрещенными костями. Поздние двадцатые, ранние тридцатые. Он выглядел, как хищник, но я знала, что это только представление Белинды. Полные, мрачные губы, идеальные для любви, одуряющей любви. - Давайте восхвалим мистический процесс, - объявил Берликорн, - в котором плод лозы превращается в вино, которое, в свою очередь, переносит человеческое сознание в захватывающее царство. Выпьем же! Он поднял стакан, и мы все, присоединились к нему, даже маленький Сапфир и Персефона; я чувствовала кроваво-красное вино, текшее по горлу дочери. Слишком поздно, слишком поздно... Слишком поздно, она уже сделала глоток. Какая крепость у этого вина? Как мне не утонуть в его реке тепла и уюта? Койот, чавкая, зарылся в тарелку. Сапфир чихнул в горшок, а потом залился счастливым смехом. Белинда глушила вино. Мы были во власти Джона Берликорна. Заклинание завершилось. - Да, заклинание завершилось, - сказал он, забравшись в глубины моей Тени за знанием. - Как я рад, что ты добралась сюда, моя дорогая Сивилла! Ты не поверишь, как одиноко тут бывает, в этих перьях. Эти мифы... они как темницы. А побыть в человеческой компании, хотя и не самой теплой... На самом деле... это лучше всего. Койот и Сапфир дрались за кусок бифштекса, а Белинде просто нравилась компания. Я чувствовала, что осталась последним отголоском разума. На расчерченный череп Белинды лил дождь. - Мне бы хотелось быть свободным, - продолжал Берликорн. - Свободным от мифа. Вот почему я послал вам Персефону и аллергию. Думаете, мне все это нравится? Думаете, я получаю удовольствие от жизни взаперти? Вы и вправду думаете, что мне нравится быть просто частью одной из ваших историй? - Персефона - убийца. - Думаешь, это подходящее слово? Убийца? Вы, смертные, придаете ей такую важность. В смысле, жизни. И так цепляетесь за нее. О боже, как же вы любите цепляться! Честное слово, это даже утомляет. Ты когда-нибудь слышала, чтобы растение жаловалось на смерть? Персефона скользнула по столу на колени Берликорна. Угнездившись там, запустила пальцы ему в волосы. Сияющие синим, как черные светила, казалось, они шевелятся. Длинная, искрящаяся прядь их поднялась в воздух, а потом упала на розовый бифштекс. Они ели, его волосы ели! Руки Берликорна блуждали по телу Персефоны, левая лежала на бутоне груди, правая залезла между ее ног. Персефона хихикала. Я оттолкнула тарелку Белинды: - Не знаю, как ты можешь это есть. Гнилое же. В глазах мужчины появился черный огонь: - О, извините! Я люблю, чтобы мясо было с душком и сырым. Сивилла, дорогая! Я самонадеянно решил, что у тебя те же вкусы... Я не отвечала. Ни улыбкой, ни смехом. - Койот определенно наслаждается трапезой, - продолжал Берликорн, глядя туда, где пес вгрызался в очередной розовый шмат свинины. - Да, из твоего друга выйдет отличный охранник. Дело в том, что Цербер, он как бы немного... не совсем адекватен. Ты заметила? Но я хотел рассказать тебе о моем вторжении. Во мне проснулась жажда путешествий, знаешь ли, желание заражать. Желание стать рассказчиком, а не историей. Но была одна маленькая сложность. Если бы я покинул вирт-историю Пьяного Можжевельника, она бы пришла к печальному концу. Мисс Хобарт собственной персоной прописала это в перьевые свойства. Она хотела быть уверенной, что у каждой истории будет свой центр. Мое великое желание будет вечно неутоленным. В самом деле, кто пригласит дьявола на ужин? И я подумал, что могу отправить в ваш мир кого-нибудь или что-нибудь, а кто может путешествовать лучше, чем моя любимая, моя жена Персефона? От ее семени произрастут тысячи, миллионы историй, и все они будут моими детьми. - Ты ведь боишься меня, сэр Джон? На мгновение он задержал дыхание. Похоже, он впервые задумался над моими словами. Но мне хотелось дожать его. - Ты боишься меня, потому что я дронт, - сказала я. - И ты не можешь заразить меня своими историями. Ты ничего не можешь мне сделать. - История твоей жизни закончится с твоей смертью, - улыбнулся он и продолжил: - К тому же чем больше историй вы рассказываете, тем дольше будем жить мы, сноборигены. И хотя твоя жалкая плоть обветшает и умрет, мы, сноборигены, не умрем никогда. Всегда найдется рот, чтобы накормить. Истории - как пища, ты знаешь? Пища для языка, а язык должен быть хорошо подвешен. Что ты собираешься делать, Сивилла? Зачем ты пришла сюда? - Я хочу тебя уничтожить. - И как ты собираешься это сделать? - Я хочу уничтожить тебя за ту боль, что ты принес в мой мир, моим друзьям... - Как же ты убьешь сон? Это все равно что отрубить себе голову. Дороги отсюда нет, Сивилла. Я - изящная история, которую увидели в снах твои предки. История о мире под миром. О вашем страхе перед смертью. Из этого страха сделали меня. В первое время это было несложно! Истории рассказывались, а потом исчезали. Во вздохе. - Он глотнул еще вина, а потом вновь заговорил: - Я верю, что этот окрашенный кровью эликсир был самым первым образцом Вирта. Только через его трансформации ваши предки могли представить другой мир за гранью повседневности. От глотка вина произошли книги и картины, кинематограф и телевидение - все способы фиксации. А благодаря мисс Хобарт и перьям, Вирту и разделенным снам продолжилась наша жизнь. История изменилась. Мифы растут, даже если вы их не рассказываете. Нам больше не надо быть рассказанными. И однажды мы расскажем себя. Сон оживет. Вот почему я принес аллергию в твой мир. Я хочу власти над миром. Я хочу заразить вас своей любовью. Потом произошло что-то очень странное, если в этом случае я могу употребить слово "странное". В дальнем конце столовой из ниоткуда появились четыре пули. Они медленно пролетели вдоль стола, мимо каждого из нас, проползли сквозь воздух над четвертым, пустым креслом, а потом исчезли в тумане. Джон Берликорн с отвращением следил за их полетом. - Знаешь, меня ужасно бесит, когда люди так делают, - сказал он. - Стрелять в Вирте. Неужто вы, люди, не понимаете, что эти пули так и будут путешествовать по историям, пока не найдут достойную цель? В мифах ничего не пропадает, только меняется. Это место Колумба. Он был приглашен на праздник. Что мне теперь делать? Какая невоспитанность! Медленный полет пуль напомнил мне о деле. - Прошу... ты завоевал моих детей и мой город своей любовью... но можешь ли ты спасти моего сына? Берликорн вздохнул. - Вот мы, в моем золотом дворце, который стоит в центре сада. Который лежит в сновидении, в мифе. Миф внутри райских перьев. Внутри мира Вирта, заключенном в реальности. Мы устроились в мифе внутри мифа, но все, о чем ты кричишь, - это о жизни и смерти своего первенца. Право, Сивилла, я ожидал от тебя большего! - Больше нет ничего. Это моя история. Верни мне ребенка. Берликорн только отмахнулся от моих слов. - Достигнув успеха в отделении сна от тела, мисс Хобарт осознала, что тело - всего лишь сосуд. Сны могут продолжать жить в Вирте, тело не нужно. И вуаля! Райские перья. В наши дни для тех, кто в состоянии заплатить... можно сказать, смерть больше не является концом жизни для простых смертных. Ваши сны могут жить, сами выбрав себе обстановку, мир, религию. Выбрав историю. Так теперь живет и мисс Хобарт, ведь она умерла много лет назад. Она живет в райском Вирте. Никто, конечно, не знает, где именно. Она выбрала собственную безопасную тайную историю. - Пожалуйста... останови аллергию, - я стала впадать в отчаяние. - Вылечи моего Сапфира! Берликорн смахнул в сторону свою кружку с вином и опустил кулак на стол. - Ты когда-нибудь закончишь ныть? Его голос ошпаривал отвращением, а глаза прожигали насквозь. - И это твое единственное желание? Что? Жизнь для твоего пропитанного смертью сына? Да что с тобой такое? Давай же... покажи, что ты сильная. - Все люди хотят одного и того же, Берликорн, - холодно сказала я. - Мы живем ради своих детей. Твои истории тебе как дети. Наши дети - наши истории. Берликорн резко выдохнул, успокаиваясь. И посмотрел глубоко в глаза Белинды. - Моего отца звали Хронос, Сивилла, - сказал он. - Он хозяин часов, он создал Время. Он не хотел, чтобы я родился. Так начинается моя личная история. Гадатель предсказал Хроносу, что его убьет один из его детей. И надо же, он попался на эту дешевую уловку. Он убивал моих старших братьев и сестер при рождении. Глотал их. Он проглотил и меня. Исключительно хитрость помогла мне выжить внутри желудка моего отца. Среди едва слышного тиканья в его животе, дней, измеряемых каплями. Сок стекал в темноту, отделяя друг от друга мгновения. Наверное, я был весьма близок к смерти, но мне удалось убежать от нее. Я родился вновь. Меня ли нужно обвинять в том, что люди пока не способны сделать то же самое? - Некоторые способны, - ответила я. Берликорн устремил взгляд сквозь дождь куда-то вдаль. - Эта твоя история, - продолжила я. - Похожа на... - Эта моя история! Как ты можешь? - внезапно он повернул ко мне искаженное от боли лицо. - Думаешь, я это выдумал? Вы это выдумали. Это твоя история, Сивилла, и прочих ничтожеств, таких же, как ты. Какие же примитивные истории вы рассказываете, да еще требуете, чтобы мы были довольны жизнью в их пределах! - Мы создали вас. - Да! О да! И однажды мы вас покинем. Можно ли нас осуждать, в самом деле, можно ли нас осуждать за то, что мы хотим продолжаться? Стать лучше, чем вы? - Все, чего я хочу, - чтобы мой сын был здоров. Берликорн секунду смотрел на меня, потом отвел глаза. Его взгляд вновь исполнился грустью. - Мисс Хобарт так разочарована. По-настоящему. Вот человек, достойный своего имени. Настоящий творец. Джон Берликорн умолк. Он вздохнул и снова посмотрел на меня. И вновь раздался его печальный голос: - О чем еще, кроме выхода, мог я думать, скитаясь все эти годы в полном одиночестве в темноте внутренностей моего отца? А что еще я мог сделать, найдя выход, кроме как погрузиться в темную землю? Я вел жизнь под землей, питаясь корнями. Один, все время один. И вот я услышал, как по моей травяной крыше пробежали ноги девочки. Я потянулся к ней, охваченный желанием. Сделал ее своей. Своей цветущей невестой. Я дал ей гранатовых зерен, чтобы она оставалась верна мне. Разве не так, моя сладость? Длинным фиолетовым языком Персефона водила по шее Джона Берликорна. Его волосы немного отодвинулись, сами по себе отдернулись с шеи. Мужчина улыбнулся, прикрыл глаза от наслаждения. Время текло медленно, девочка вылизывала смуглую кожу. На стол капал мелкий дождь, собираясь в лужицы между блюдами с едой. Черви ползали по сырому мясу, которое Койот, поддавшись чарам, загребал челюстями. Сапфир хрустел дергающимся жучком, которого нашел в рисе; с жирной кожи моего сына скатывалась влага. Я чувствовала дождевые потоки, стекавшие по голове Белинды, прямо по центральным улицам Манчестера, потом по ее шее и дальше под платье. Я вновь попыталась заставить ее тело встать, но вес был слишком велик. Белинда задрожала, и вместе с этой дрожью вновь открылись глаза Джона Берликорна, теперь налитые черной ненавистью. - Мать Персефоны, конечно, очень рассердилась, - сказал он. - Очень рассердилась. Как же, ее драгоценная дочь и прочая херня! Прошу меня извинить за подобные выражения, Сивилла, но Деметра заслуживает и самых грубых слов. Она хотела забрать свою драгоценность. Деметра так разозлилась, что послала в ваш мир цветок-убийцу, сделав землю такой же высохшей и холодной, как ее собственное сердце. Вы, конечно же, встречались с матерью Персефоны, Деметрой? Я сказала ему, что не встречались. - Встречались, встречались! Слушай дальше. Тот ядовитый цветок, который она послала, вы, кажется, назвали Танатосом. - Танатос появился из Вирта? - спросила я. - Хорошее название, позволь заметить. Танатос. Бог смерти. Конечно, ты со смертью au fait, не так ли, Сивилла? О да! В довольно близких отношениях. Возьмем к примеру твою мать. Этот разложившийся труп. Член твоего отца, воняющий замогильной еблей. Тень внутри тебя, которая есть нежный поцелуй смерти. Этот твой полумертвый сын. Самоубийство твоей дочери из-за любовного разочарования. Твой собственный затяжной прыжок из окна отеля. Посмотри же на себя теперь, ты изображаешь жизнь внутри безжизненной куклы, которую до сих пор имеешь наглость называть дочерью. Как еще я мог дать тебе доступ в глубины Вирта? Танатос и Сивилла, я объявляю вас мужем и женой... Он рассмеялся. Это меня рассердило. Так же, как осознание, что долгий путь был пройден бесцельно; как огорчение, что меня полностью контролирует тот, кого я глупо надеялась однажды уничтожить. - Я хочу, чтобы мой сын жил, - закричала я. - Довольно страданий! - Ах да, конечно. Я как-то забыл - материнская любовь. Страдание. Желание воскреснуть. Все, все, что угодно... Персефона перебралась с его колен обратно на стол. Теперь она гладила облезающую кожу Сапфира, на мокрую шкуру опускались осторожные ростки. Берликорн нежно смотрел на жену, его голос перекрывал тихий шум комнатного дождя. - Мать, конечно, хотела ее вернуть, - сказал он. - И чума, которую Деметра наслала на Англию... сказать честно... довольно-таки порадовала меня. Нельзя сказать, чтобы я любил жизнь, поскольку как я могу любить тех, кто поклялся убить меня? Это мисс Хобарт изменила меня. Да, она нанесла мне визит. Тогда я впервые ее увидел. Конечно, всем известны истории, слухи: она автор-создатель, разработчик перьев, изобретатель удовольствия. Первый сновидец. Встретить ее, так сказать, во плоти было весьма впечатляюще. Как я мог не поддаться? Между прочим, странно: она считала меня сильнее ее. Представь, если можешь, что бог посчитал Адама сильнее себя, тогда ты поймешь, что я чувствовал. Я дал мисс Хобарт доступ к лесам Деметры, чтобы выдернуть зеленое перо из хвоста одной из летающих по нему птиц. Плодородие 10 - так вы назвали этот продукт. Уродливое имя, простите за дерзость. Но зато чудеса, которые оно творило... Итак, мы согласились, что в соответствии с мифом моя жена будет две трети года проводить с матерью и только одну треть - со мной. И появились времена года. Это же более чем справедливо. Берликорн коротко засмеялся, улыбающейся волной темно-синего дыма поднялись его волосы. Он поднялся и обошел вокруг стола, став позади меня. Я чувствовала его руки, лежавшие на плечах Белинды, чувствовала, как его пальцы мягко массируют мое отчаяние. В тот миг я не могла ни шевельнуться, ни заговорить: дьявол зажал мою душу в кулак. Я чувствовала жар. Слышала жужжание мух. Ощущала его голос, пронизывающий мою Тень... - Просто я устал, - вздохнул он. - Вот почему к вам пришла пыльца. Потому что я устал, что меня только рассказывают. Я хотел жить, Сивилла. Как ты. Хотел жизни, во плоти и крови. Жизни, полной неожиданностей и боли. Жизни, которая кончается смертью. Я завистлив, да, признаю. Смерть так много значит для вашего вида. Кем бы вы были без нее? Смерть - ваш источник энергии, из-за нее рождаются ваши желания, ваше искусство. Я хочу почувствовать этот голод, но мисс Хобарт посчитала нужным, чтобы я всегда оставался внутри сна. Я не могу умереть. - Теперь его руки поглаживали карточереп Белинды. - Персефона - попытка смерти-после-жизни. Будут следующие попытки, и делать их будут более могущественные демоны. Однажды Вирт придет. Ну же, позволь, я покажу тебе будущее... Берликорн обвил пальцами шею моей дочери, сжал, сильно и осторожно, а затем нежно коснулся ее шеи красными, как вино, губами. И укусил меня. Укус прошел сквозь плоть Белинды и перехватил дыхание моей Тени. Разум Берликорна втягивал мой дым с такой силой, что я в самом деле вытекла из плоти Белинды. Моя аморфная Тень металась по комнате по велению Джона Берликорна. Я чувствовала себя рассредоточенной и потерянной. Разорванной на части. Берликорн немного поиграл с моей формой, показывая, что это ничего ему не стоит, и наконец позволил мне вылиться в воображаемую идеальную скульптуру из дыма - я стала телом молодой женщины, свежим, возбуждающим, но состоящим лишь из серых закрученных облачков вырвавшейся на волю Тени. Я посмотрела на опустошенное тело дочери. - Не беспокойся за нее, - сказал Берликорн. - За ней присмотрят, пока мы не вернемся. И от одного взмаха его рук столовая исчезла в жарком колеблющемся воздухе. По его желанию я перенеслась на небольшой открытый участок среди перекрученных внутренностей джунглей. - Вот как я вижу новый мир, Сивилла, - сказал Джон Берликорн, продвигаясь сквозь зелень листьев медленно, как хладнокровный воин. - Колумб представил будущее совершенно превратно. Вот мой Манчестер, тот, каким я его вижу в будущем. Рассмотри его хорошенько. Повсюду вокруг меня, пытающейся не отстать от создания снов, меж деревьев и цветов сражались, танцевали и целовались мириады различных персонажей. Тут был Грендель, тут был Ахиллес, тут был Робин Гуд, тут были Гаргантюа и Пантагрюэль, тут были Владимир и Эстрагон, тут был Том Джонс, тут был Гумберт Гумберт, тут был Папай-моряк, тут был Человек-Паук, тут была Джен Эйр, тут был Дэйв Боумен, тут была Элинор Ригби, тут были Иисус Христос и Стойкий Оловянный Солдатик, Леопольд Блум и медведь Руперт - все созданные человеческими усилиями вымышленные персонажи были посажены в этом зеленом мире, и все они кувыркались, любили, сквернословили в сокровенном хаосе бесконечной истории. Меня захватили безудержные видения - Шерлок Холмс, и Великолепная Пятерка, и король Лир, и Микки-Маус, и Йозеф К., и Венера Милосская, и Дик Дастардли с Матли, и Холли Голайтли - но я поняла, что Джон Берликорн остается рядом, чтобы помочь моей тенеплоти высвободиться из когтей этих историй. - Вот мир, за рождение которого я сражаюсь, - сказал мне Берликорн. - Клубок мифов заражает реальность. В этих мифах мои дети будут жить вечно и, кто знает, может, однажды упокоятся с миром... наконец... наконец... как нормальные. На мгновение он остановился, когда густая чаща рассказов закрутила вокруг нас цветочный покров. А потом освобождение шагнул к видневшемуся вдалеке сиянию света. - Идем быстрее, Сивилла, дорогая, - поторопил он меня. - Ворота в город - прямо перед нами. Быстрее, быстрее! Я хочу, чтобы ты там кое-кого встретила. Можешь поживее, Сивилла? Он схватил меня за руку. История схватила реальность за руку, представь! Я, как могла, боролась с тяжестью всепоглощающих историй - но неожиданно мы оказались около увитых плющом железных ворот. Только тогда я поняла, где мы: это были те самые ворота Александра-парка, где я впервые увидела тело Койота. Вслед за Берликорном я вышла через ворота на Мосс-сайд. Но джунгли захватили все улицы, накрыв плотным покровом опустевшие магазины и дома. Время от времени встречались люди, редкие собаки и робо, но по большей части по заросшим улицам ходили выдуманные персонажи. Манчестер словно превратился в тропический рай, где экзотических птиц и зверей заменили фрагментами человеческого разума. Какова природа этого мира? Я двигаюсь сквозь сознание Берликорна, заглянув через Тень в сновидение сновидения? Может ли сон видеть сны? И пока мы гуляли по этим снящимся улицам, я воспользовалась возможностью изучить тело из дыма, в которое поместил меня Берликорн. Я была случайной картой теней, свившихся в серые формы: бедра и груди, декольте и миры живота. И под ложечкой сидел блестящий черный жук с аккуратно сложенными крыльями, шевелил лапками и усиками, скрипел челюстями: дронтосекомое. Сноядец. Присутствие внутри меня, которое не пускало сны в мою систему. Никогда до этого я не видела дронта в своей плоти, а теперь почувствовала, что почти могу дотянуться внутрь себя и вырвать эту мерзкую тварь. На одном из участков цветочной мостовой Берликорн опустился на колени. Он выдернул малиновый кирпичик-цветок из разбитого букета покрытия и встал передо мной, высоко его подняв. - Конечно, я не задумывался о дронтах, - сказал он. - О неспящих. Посмотри на этот цветок будущего. Я увидела цветок, корни которого с чудовищным аппетитом объедал вирусный червь; имя червю было Черный Дронт. Тогда я поняла, что дронтовый жук у меня в животе - некогда мое проклятие - теперь может спасти меня. - Я действительно боюсь тебя, Сивилла, - печально прошептал Берликорн, будто подтверждая мои выводы, - и других замкнутых из вашего рода. Я никогда не думал, что такая малая часть может настолько сильно повлиять на сон. Я ожидал, что реальный мир довольно легко мне отдастся, но потом пришли известия, что ты борешься против меня, и Белинда тоже. И моя дорогая жена заболела от вашего мира. Мне пришлось забрать ее домой. Все хорошо, никаких проблем, она выполнила свою задачу; семя упало в землю, и Колумб все еще держит проход для пыльцы открытым, но сон пока не может жить в реальности полноценной жизнью. Не совсем. Однажды, быть может... - Он хрипло вздохнул, еще раз и еще. - Это-то и расстраивает меня, понимаешь? Неужели ты думаешь, что я хотел причинить вам вред? Нет, я хотел, чтобы мы объединились. Сон и реальность. Как ты сейчас видишь, объединение должно было создать новый мир, прекрасный плодородный мир. Мне представляется такой образ, Сивилла. Что я могу сделать? Вы, дронты, как осиное жало. Потерянные фрагменты мифов. Мне пришлось бы убить всех вас, чтобы сделать образ совершенным. Пришлось бы убить всех, не видящих сны. Пока он рассказывал, я влила маленькую дозу своей Тени в дронтового жука у меня внутри. Там теперь покоилась частичка моей души, отделенная, надеюсь, от владений Берликорна. Я снова разделилась - теперь я была и Тенью, и дронтом. - По-моему, ваша история очень печальна, сэр Джон, - сказала я Тенью, в то же время своей дронтовской частью сообщив ему, что его дражайшая жена - мерзкая злобная кровожадная сука. - Воистину, воистину печальна, - ответил Берликорн моей Тени. - Всего лишь грустная история, однажды давным-давно рассказанная несчастным человеком перед лицом смерти. Но все же есть и надежда. Мы еще можем отыскать рай. Значит, дронтобарьер работает. Я еще раз попробовала оскорбить его жену изнутри складок тела моего внутреннего жука. Ничего. Никакого ответа на мой выпад. - Чем может быть плох рай? - вместо этого спросил он. - Тем, что для того, чтобы он появился, должны погибнуть люди. - Теперь я знала, что внутри меня есть темная зона, куда Берликорну никогда не проникнуть. - Но ведь люди изобрели подобную концепцию, - проворчал он. - Ваша история, как могила, полна телами тех, кто отдал жизнь во имя великой цели. Почти все ваши истории основаны на примерах самопожертвования... и тем не менее вы жалуетесь, когда история сама пытается использовать этот ход. В самом деле, даже ты, Сивилла... Разве ты не построила такую же историю о смерти ради жизни на основе любви к своим детям? Право, это уже невыносимо. О ваша несправедливость! Но идем быстрее, я многое хочу тебе показать... Берликорн отбросил больной цветок и зашагал по свежевзошедшей Клермонт-роуд, пока наконец мы не оказались на Броудфилд-роуд. Та самая улица, где Бода задержалась, убегая от меня и Зеро после матча по виртболу. Может быть, Берликорн запланировал провести меня по случившейся в Реале истории, отразив ее в сон. Я теперь спрятала большую часть мыслей внутри дронтового жука, моего тайного убежища в этой Стране Чудес. Берликорн уже звонил в дверь одного из опутанных цветами домов на Броудфилд. - Надеюсь, он дома, - сказал он. - Здесь живет некий Октавиус Доджсон, родственник в восьмом колене Чарльза Лютвиджа Доджсона, одного из ваших лучших писателей. Я полагаю, тебе известны его творения? - Известны, - ответила я через Тень. Дверь открыл белый кролик с меня ростом, который провел нас в гостиную. В гостиной на куче подушек, скрестив ноги, сидел молодой человек. Я рискнула предположить, что это и был собственно Октавиус Доджсон, возраста двадцати семи с тремя четвертями лет. Дымные поцелуи булькающей наркоты, которой он пропитывал себя, мастерски всасываясь в мундштук заляпанного малиновым вареньем кальяна, явно доставляли ему глубокое наслаждение. Пока Берликорн вел меня к подножию лестницы, он не произнес ни слова. Мы вместе поднялись на площадку, куда выходили три двери. Из-за одной доносилась грустная песня, "Морж и Плотник". Девочка пела о башмаках, о сургуче, о королях и капустах, и ее голос был полон такой боли, что ноты, казалось, ломались в воздухе. Берликорн тихо постучал в дверь спальни и затем, когда пение прекратилось, широко открыл ее. Он шагнул в комнату, и мое теневое тело прошло за ним. В спертом воздухе висел гнилостный запах нездорового дыхания. - Да? В чем дело? - раздался несчастный ломкий голос. Девочка семи с половиной лет болезненно-бледного вида, с грязными светлыми волосами, в запачканном рвотой кружевном платье лежала на кровати, из последних сил играя с заводной черепахой, у которой давно кончился завод. - Берликорн, что тебе опять нужно? - проговорила она срывающимся шепотом. - Я привел реального персонажа посмотреть на тебя, - ответил Берликорн. - Ее зовут Сивилла Джонс, и более всего на свете она желает побеседовать с тобой. - Алиса, это ты? - спросила я. Алиса только кашляла и плакала. Я уверена, она сказала что-то вроде "До-До-Доджсон", но тут за спиной я услышала шум, обернулась на него - и оказалось, на пороге стоял белый кролик. Он прошел мимо меня к кровати, встал рядом и, вынув часы из жилетного кармана, взял Алису за руку и начал громко отсчитывать пульс. - Как она? - спросил Берликорн. - Еле-еле держится, если быть честным, - ответил белый кролик. - Я бы сказал, ей осталось несколько дней... - Вид у кролика был очень печальный, и Берликорн казался встревоженным не меньше. - Что здесь происходит? - спросила я. - Алиса умирает, - ответил Джон Берликорн. - Алиса в Стране Чудес? Но ведь... - Вот что случается, когда забывают сон. - Ты же говорил, сны не могут умереть. - Сон, который не снится, - умирающая фантазия. По-видимому, никто уже не хочет видеть снов о милой, доброй Алисе. Видишь ли, Сивилла Джонс, это двустороннее зеркало: единственный способ сохранить Алисе жизнь - перенести ее в реальность через новую карту. Понимаешь теперь? Вы называете аллергию болезнью, хотя она самом деле она лекарство. Алиса довольно грубо засмеялась и сказала: - Хитровыебнутый способ. - Способ действительно неочевидный, дорогая Алиса, - согласился Берликорн. - Но разве ты не видишь, - тут он снова повернулся ко мне, - в каком отчаянном положении я нахожусь, Сивилла? А я, в своем дымном теле, не могла найти слов для ответа. Передо мной лежала умирающая от недостатка сновидческого общения подруга ранних лет моего воображения, и боль утраты заставила меня вспомнить юность, когда я отчаянно хотела, чтобы в мое тело проник сон. Берликорн подошел ко мне, положил руки мне на плечи, сказал очень ласково: - Сивилла, ты показала невероятную для женщины-человека стойкость духа. Его руки уже ласкали мою призрачную грудь, спускались к животу, и все время на шее чувствовалось его теплое дыхание. - Ты развлекла загрустившего старика и развеяла его скуку, но теперь, боюсь, развлечения подошли к концу. - И баюкают, баюкают тихие слова. - Отдайся моей ласке... - Ты не причинишь мне вреда, - сказала я сонно. - Я дронт в Вирте. Вся боль - иллюзия. - Твоя дочь тоже... должна наконец умереть. - Баю-баю... - Все просто. Дронты должны умереть. Чтобы сны могли жить. - Не трогай меня, сэр Джон. Я... Его пальцы нежно играли с дымом моего живота и затем погрузились в мое солнечное сплетение, где сомкнулись на черном жуке, воплотившем мою дронтовость. Он вырвал дергающееся насекомое из живота и вытащил его из-под тенекожи на свет. - Вот это твоя защита, дорогая? - Он помахал рукой с жуком у меня перед лицом, смеясь надо мной. - Теперь, уверяю тебя, Сивилла... ты можешь смотреть сны бесконечно. И твоя дочь тоже. - Нет... - И, следовательно, вы готовы удовлетворить мое желание. Которое состоит в том, чтобы вы обе умерли. - Оставь ее в покое! Я стремилась защитить жизнь дочери, но конечно, на Берликорна мои мольбы никак не подействовали. Он отступил от моего тела, держа черное насекомое за одну лапку, как будто жук мог попортить его сноплоть. Часть меня все так же оставалась внутри отделенного жука, что давало мне некоторую надежду до тех пор, пока не начался дурной сон - Берликорн вторгся в мою раскрытую Тень своими жестокими видениями. Сны... я видела сны... реальные сны... Меня поглотили боль, и кровь, и ножи шипов. Я ехала на окровавленном коне сквозь зону роста заостренных фортепиано. Я проваливалась в осьминогов, вторгалась в зонтики, насаживалась на стрелки брюк, растягивала края моих кожных часов на кусачие велосипеды и погоду рыбы. Так вот что такое - видеть сны. Берликорн убивал меня нелепыми сказками, худшим вариантом кошмаров, и вторжение стало иссушать мою Тень. Я ужасно хотела вырваться - и где-то вдалеке, в дальнем-дальнем далеке, я чувствовала такой же, протест Белинды. Я сжималась. Уходила. Гасла. Умирала... - Ты не сможешь, Берликорн, - звала я через крошечные остатки Тени, над распадом которой он просто смеялся, и махал дронтовым жуком, чтобы поиздеваться над моей слабостью. И своей крошечной гаснущей Тени я поклялась тогда наказать властелина сновидений, если только смогу. И послала прядь тугого дыма, который еще оставался в жуке; прядь дыма, которая обернулась вокруг руки Берликорна, а потом сделала стремительное движение, вырывая жука из его захвата. Все это время дурные сны собирались в моей душе, стремясь затащить меня под/в нафтоцветное море куроидных магнитов и смех лобстеризованных вторников. Мой черный жук оказался на свободе. Мой локон дыма завивался вокруг тела Берликорна и в конце концов добрался до постели Алисиных страданий. У меня не было времени на раздумья, и я вогнала мой дым глубоко Алисе в рот, а вместе с ним - дронтосекомое. Алиса немного поборолась. Совсем немного, как будто с радостью принимала конец своей истории. Берликорн задыхался, и мне нравилось это слышать. Как задыхается сон. Белый кролик проклинал историю, которая завела его в пекло опасности. Он исчез в дверях, наговаривая свою классическую присказку: - Ай-ай-ай! Я опаздываю! Берликорн подошел ко мне. - Ты что творишь? В его голосе слышалось сомнение. - А ты как думаешь? - парировала я. - Убиваю Алису в Стране Чудес, ни больше, ни меньше. - Я протолкнула жука глубже, невзирая на слабые протесты Алисы, вниз, сквозь сопротивлявшиеся мышцы горла, пока жук не достиг ее желудка. - Ты ведь так же убил Койота? А теперь твоя милая, любимая Алиса почувствует то же сжимающееся дыхание. Теперь в ней Иммунная Тьма, и это сновидение сейчас умрет. Ты же этого хотел? - Ты не сможешь, - прошипел Берликорн, пытаясь ухватить мою Тень пальцами. Теперь, соединившись с дронтовостью, она была сильнее сноплоти, и пальцы Берликорна сжимались вокруг пустого дрожащего тумана. Все его злые сны порхали у меня в голове, как потерянные птицы, испуганные нежданной слабостью, промахнувшиеся мимо гнезда... - Это все нереально, - сказала я ему. - Это не Страна Чудес, и это не Алиса. Этот мир - просто остатки твоего жалкого сознания, мятущегося в поисках пищи. - Не... Не убивай ее. - Верни меня назад, Берликорн. Покажи мне, кто она на самом деле. Берликорн помахал руками в воздухе, и через половину спящей секунды мы были в столовой. Дождь еще шел. Берликорн вернулся в свое кресло, а я снова всосалась в тело Белинды. Койот еще балдел от мяса во рту, а Сапфир играл рыболовными крючками с рисовым червем. На столе в захвате моей дочери дрожала Персефона. Цветочная девочка отыгрывала роль Алисы в воображаемой Стране Чудес. Белинда держала девочку одной рукой за горло, а из второй руки лился поток тенедыма, исчезающий во рту Персефоны. Дронтосекомое, вошедшее глубоко в тело Персефоны. - Прошу... - Впервые зазвучал умоляющий голос Джона Берликорна. - Во имя твоей жены, Берликорн, - Прощу... не обессонивайте мою любовь. Ее убьет эта черная тварь... - Во имя моего ребенка, - сказала я довольно холодно. - Во имя ребенка Койота. Во имя моего города и города моих друзей. За Зеро Клегга и за Карлетту, девочку-щенка, и в память Томми Голубя. Я пришла сюда сражаться с тобой, Джон Берликорн, но теперь я поняла... Я пришла сюда просить тебя спасти нас. Прошла целая жизнь. А потом, вдруг... - Знаешь, что самое грустное, Сивилла? - уныло, почти печально спросил Берликорн, уступивший неизбежному. - Расскажи, что самое грустное. - Я не знаю, живой я или нет. - Думаю, живой. - Из всех созданий, собравшихся за этим столом, ты самая живая. Ты доказала это. Иногда это так сложно... - Знаю. - Быть только рассказываемым. - Знаю. - Быть только следом дыма в сознании - Да... - И это все, что может предложить человеческая жизнь? Интересно... Я протолкнула жука еще глубже в желудок Персефоны. Она слабо боролась против вторжения. - Я могу убить твою жену этим дронтом, - сказала я Берликорну. - Я права? Берликорн попытался оттолкнуть тело Белинды, но Койот и Сапфир уже вышли из транса. Берликорн потерпел поражение в битве: слишком много путаницы и слишком много историй, которые надо вспомнить, - хозяин, сновидений не мог удержать своих заключенных. Койот легко схватил тело Берликорна, сжав его в огромных лапах. - Прошу... Будьте великодушны, - взмолился Берликорн из захвата. - Что я могу вам предложить? Под воздействием дронтового жука Персефона впала в дремоту. - Вылечить Сапфира, - сказала я. - И всех остальных страждущих, ясное дело, червяк позорный. - Это ты можешь? - Не оскорбляйте меня, - полыхнули его глаза. - Я знаю, когда закончится история. Прошу... Дайте мне это насекомое. Я устал, очень устал ждать, вокруг меня равнодушно растут сны. Отпустите мою жену. - Ты позволишь нам вернуться? Остановишь аллергию? - Вам придется побороться с Колумбом. Король кэбов вряд ли легко откажется от новой карты. - Если надо, поборемся. - Это значит, что мне придется забрать жену из реального мира. - Она все равно не сможет там выжить, Берликорн. Теперь ты это знаешь. - Теперь я это знаю. Дронты слишком сильны. - Он жадно посмотрел на Персефону. - Естественно, ее мать, Деметра, очень разозлится... ей не нравится, что ее дочь пустила корни в обычном сне. Деметра очень могущественна и при этом ужасно тупа; боюсь, у нее очень ограниченные представления. Ей нравится, что ее дочь распустила цветы в реальности, невзирая на то что ее дочери реальность вредна. Это была последняя заключенная нами сделка. Треть года - в Вирте, две трети - в Реале. Вам придется сразиться не только с Колумбом, но и с Деметрой. Вам придется убедить их обоих. Готовьтесь... есть только один путь через лес, и вы уже встали на него. Я облегчил вам путь сюда, но обратная дорога... Я не буду участвовать в этой битве. А без моей помощи вы сядете на мель. Может быть, заключим сделку? - Где эта Деметра? - спросила я. Персефона тихо лежала под дронтовым жуком. Вы придумываете мифы... А потом сами же их не знаете, - отвечал Берликорн. - Деметра везде, во всем, что зелено и возделано, она живет во сне и в сновидце. В Вирте и в Реале - и оба обеспечивают ей пропитание. Она сильнее меня. Она - богиня плодородия. Даже вы, тупые христиане, готовите ей сено каждую жатву; делаете маленькие фигурки. Очень, очень трогательно. - Ты и вправду вылечишь Сапфира? - Есть только один способ это сделать. В Реале он умрет в течение двух дней. - Пожалуйста, только не это! - Ты все равно его потеряешь. Он ел, Койот тоже. Они теперь мои. Правда, моя дорогая, я уверен, что ситуация в нашей игре патовая. Сапфиру, чтобы остаться в живых, надо остаться здесь, со мной. Только во сне я могу вылечить такой запущенный случай аллергии. А это значит, что в дело вступают нормы обмена. - Что угодно. Я выта