щила черного жука моего неведающего мира из тела Персефоны. Она задрожала, сначала слегка, потом сильно. - Я всегда буду жить внутри этого насекомого, этого вируса, - сказала я. - И ты не достанешь меня там. Никогда. И как только я решу снова сразиться с тобой, этот жук всегда будет готов уничтожить тебя. Берликорн вздохнул, словно луна закрыла свой глаз. - Я жаждал реального мира. - Его шепот был тих, как дыхание. - Теперь я, как обычно, оказался в ловушке. Над моей битвой сгущается реальность. Я проиграл эту игру. Дронты слишком глубоки для моего поцелуя. Но, возможно, для меня есть и другой путь туда? Путь проще и надежнее? Во мне вдруг проснулось одно желание. Можешь в это поверить? - Давай. - Можно я выебу твою дочь? - Что? - Потом я расчищу вам проход, как только смогу. Прости. Я задел тебя, Сивилла? Прошу, дай мне этого жука. Я отдала дронтового жука Берликорну. Берликорн расстегнул штаны и достал черный хуй. История продолжалась. Джон Берликорн нагнул Белинду над столом. Его руки протянулись к Сапфиру... Его член глубоко зарылся. Плоть Сапфира взорвалась длинными завитками темно-красных цветов. Amaranthus Caudatus. Тропический цветок. До меня донесся глухой голос Берликорна: - Если я должен принять Сапфира близко к сердцу, мне нужно отдать что-то взамен. - И что ты отдашь? - Что-нибудь придумаю. Его член вошел в меня, вошел в Белинду, вошел... Попрощайся с Сапфиром, Цветок, который никогда не вянет. Берликорн кончил во мне, в Белинде. Убийственный момент. Нас проталкивает сквозь каменный член в бассейн стоячей зелени. Писающий Купидон. Тающий дворец. Волосы Джона Берликорна растут голубым клубком. Темный проход - вокруг нас что-то шепчут деревья, а мы бежим по плодовым проходам. Лес живой. Картины... Потеряны в саду-лабиринте. Луну закрывают облака. Темнота и сладость. Капающие тени. Вокруг нас растут ограды, смыкающиеся, как отверстие между ног женщины. Луна спряталась. Тьма ползет. Койот исчезает в листве. - Койот! - Это мой голос. - Не теряйся, Койот. Стрекозы и светлячки указывают путь сквозь узел любовника. Злость женщины шепчет на меня изо всех углов и линий, лабиринт смыкается. Изгибается моя Тень. Карта моей дочери судорожно деформируется, изменяется с каждой минутой... Берликорн нам... ...дорога через узел... Карта Манчестера на голове моей дочери превращается в карту лабиринта. Берликорн нам помогал. Я читала спутанные проходы по мере того, как они появлялись на теле Белинды. - Сюда, Койот! - позвала я. - Держись ближе. Я повела нас вперед, и стены бежали. Пока... пока... Щель в стене. Туда... Черное озеро мерцает у нас перед глазами. Ни следа лодки или лодочника. За нами - звук ветвей, дрожащих на ветру. Очень далеко начинает играть духовой оркестр - медленную, неторопливую интерпретацию песни "Михаил, правь лодку к берегу". - Что дальше, Белинда? - спросил Койот. Дочь сделала несколько шагов в холодную, холодную воду. - Наверное, поплывем. - Лучше молчи. - А что, есть выбор, Койот? В ответ - злобный оскал. Что это был за день. Что за день! Харон задрожал. Он чувствовал себя одураченным. Стоять в раскачивающейся лодке так высоко, как только получается, и ровно, как грабли. Люди что думают, это так просто? Перевозчик на Озере Смерти... может, им стоит разок попробовать! В кошеле под сутаной он позвенел парой монеток, которые заработал за прошедшую неделю. Монетки издали слабый звон. Убого! На что должен выживать бедный перевозчик на Озере Смерти в наши дни? Вчера он... Нет, об этом не стоит даже и думать. Странная компания. Конечно, к нему и раньше приходили странные компании. Если уж они заплатили за это перо, они заработали право зваться странными. Но у этих не было ни обола на всех! Ничего. Большой пятнистый пес. Голая девка, вся в карте. Кусок этого... кусок какого-то дерьма! Сидел у девки на плечах. А потом забрался в лодку. Ухх! Кошмар. Он сразу предложил им убираться в Ад. Ни обола, вообще! Даже не слышали такого слова. Позор! А потом... потом... слово Джона Берликорна... Сзади Харона заиграл оркестр. "Что?" Харон неуклюже повернулся, чуть не перевернув лодку. "Да! Наконец-то. Прибыл кто-то еще. Новые пассажиры". Потому что оркестр начинал играть только тогда, когда ожидали новых посетителей. Что там они играют? Что-то новенькое. Кошмарный грохот. В один прекрасный день он приплывет на этот остров, и... и... ну, ладно, забудем. Он повернулся к лесу. Да! Он слышал, как Цербер воем собирает вместе свои собачьи части. Кого-то ждем. Харон надеется, что переносчиков оболов. Не как вчера, когда ему достался только приказ Джона Берликорна: эта компания едет бесплатно. Бесплатно! Бесплатный проезд! Это неслыханно. На этот раз такого не будет. На этот раз Харону заплатят сполна. Он встал, сверхвысокий, сверхтонкий. Зловещая гримаса. Сутана висит как надо. Отлично! Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... пусть они пройдут через Цербера. Пусть у них будут булочки, с медом... Шум сзади. Как будто... "Нет!" Он снова обернулся, на этот раз слишком быстро. Лодка зашаталась. Что это? Там что-то на воде, в тумане, что-то как... звук, как будто... его шея завертелась туда-сюда, пытаясь найти точку обзора. Похоже на лодку. Эдакое чертово каноэ. - Эй! - крикнул он. - Это не ваше Озеро Смерти! Я заработал исключительное право плавать по этому озеру в честной борьбе. Уебывайте из моего озера! Лодка продолжает наплывать. Он уже видит, что это таки лодка, чертово каноэ. Раскрашенное в черный и белый. Черные точки на белом фоне. И кто-то в нем гребет к его причалу. Его причалу! - Фиг вы тут высадитесь! - кричит он. И тогда видит, кто - одинокий гребец. Та девка! Вчерашняя утрешняя. Которая голая и в карте. Это уже слишком. Точно слишком. Она возвращается из путешествия? Никто не возвращается... - А, Харон, привет, - говорит девка, подогнав лодку к другой стороне причала. - Дай руку. Что? Ни за что он не протянет ей руку. Пускай падает, ему какое дело. Он она уже прыгнула на доски, и вот... "Смерть-бля!" Лодка выбирается из воды. Весла стучат по причалу. Харон изумленно смотрит на весла, которые выпускают деревянные пальцы, как веточки, как клешни! Большие, сильные древесные руки вырастают из палубы, хватаются за доски, переносят тяжелый ствол тела на сухую землю. Тело утрешней собаки прорывается сквозь форму лодки. Это уже совершенно точно слишком, и перевозчик отступает назад, когда на него наплывает Койотова оскаленная пятнистая морда. - Клевое озеро, Харон, - говорит пес. - Клевая поездка. А потом хороший толчок пятнистой лапы - и лодочник падает через борт, прямо в воду. Накопленные оболы тонут в грязи... Время бежит по сосновому лесу. И Цербер прижимается к земле на своей загаженной поляне, воя на хохочущую луну, и, вытянувшись, облаивает отряд, который стоит как раз на краю прогалины. - Моя остановка, Белинда, - говорит Койот. - Что? - Путешествие окончилось. - Койот? Цербер взбесился и зарычал, мучимый засасывающим безумием, которое сгустилось в каждой из его голов. Но Койот не обратил внимания на слюну, капавшую с многочисленных острых зубов. - Время пришло, дорогая. - Дыхание Койота обжигало лицо Белинды. - Пятнистого пса больше нет. Я заменю эту тварь. - Но... - Никаких "но". Никаких "если". Только дорога впереди. Поедешь? Примешь заказ? - Я поняла, - ответила Белинда. - Приму... И поцелуй цветочного пса. Жадный и страстный, полный вкуса мяты и пламени. И Койот вышел на поляну. Цербер несся к нему, оскалив зубы. Койот велел этому долбопсу пойти поебаться со своим дерьмом. Я не могла смотреть, Белинда тоже. Слыша звук челюстей, рвущих плоть, мы улизнули в лес. Прочь. Несемся... В лесу в промежутках между деревьями ярко блестел черный кэб Койота. Луна светлой пыльцой показывала карту. Теперь найдем дорогу. Легко идем, Тень в теле Белинды держится спокойно. Злобный лай за спиной. "Не испорти все, дочь. Пожалуйста. Иди вперед", Прохладный ветерок шевельнул листья. Хорошо. Его дыхание было ласковым. Вот черный кэб появился перед нами. Виден был блеск боковых зеркал, поймавших луну в стеклянные объятия. Отлично. Никаких проблем. Всего лишь несколько шагов через подлесок, и тогда... Пыльцевая луна в зеркале потускнела. Внезапная темнота. Слепота. "Пожалуйста, нет..." Лес закрутил корни и ветви вокруг нас, превратившись в плотную сеть. Кэб исчез из виду. Над нашими головами сомкнулись деревья. Печально увядала луна, и весь мир стал полянкой, зажатой посреди нависающего леса. Листья были мокрыми и распухшими, как будто пропитанные дождем. Но в этом лесу не идут дожди, значит, то были слезы. Плачущий лес. И я поняла его горе, и что оно значит. Горе матери. Этот лес - мать Персефоны. Деметра... Затем она, эта чаща, заговорила со мной, и слова росли прямо из листьев: - Я не допущу такого. Персефона - мой единственный ребенок. Она моя жизнь. Ей нужен воздух. Она должна снова вдохнуть, вдохнуть земли. Ты слышишь меня? Ты слушаешь? Называться матерью и при этом спокойно смотреть, как погибают твои дети! Разве может так поступить природа? Мир становился все меньше, потому что деревья пролезали внутрь, и вот уже острые шипы кололи тело Белинды. Тень прострелило болью. "Плохо дело. Совсем не так я все представляла". - Белинда? Голос. Молодой голос цветов. На одной ветке, как раз с той стороны, где ждал кэб, выросло несколько маленьких розовых бутонов. Голос Персефоны, это она. - Белинда, сюда, пожалуйста, - сказал голос. И потом: - Пожалуйста, мама. Розовые бутоны раскрывались все быстрее: среди переплетенных ветвей Деметры вырастали рубиново-красные цветы. Амарант. - Пожалуйста, мама, ради меня! Я умру, если снова окажусь в реальном мире. Почему Персефона помогала мне? Зачем? Листья Деметры хрустели на ветру, становясь золотыми, как луна, как будто осень пришла раньше обещанного, и опадали на лесную землю, на траву. Печальный голос матери среди листопада. Мать уступает просьбам своей дочери. Самопожертвование? Вибрирующие алые цветы раскрывались, пока у Белинды не зарябило в глазах - и она просто процвела сквозь сияние их лепестков, прямо внутрь черного кэба. Я не спрашивала, зачем и почему, просто повернула ключ, который Койот оставил в замке зажигания. Неохотный стук мотора, сходящий на нет. Ключ, снова. Ключ, ключ. Внутренности кэба холодны, как смерть. В его черном нутре нет искры. Нет дороги домой. Поворачиваю, поворачиваю ключ... Холодная дрожь. Убитый двигатель. Через лобовое стекло было видно, что раскрывшийся капот весь смят стволом дуба. Попались. Черный кэб не поедет, дороги нет. Я била кулаками по рулю, будто таким способом можно вернуть кэб к жизни. Господи, я оживила мертвую дочь, так неужели мне не удастся завести мертвый кэб? - Ну-ка, дай я. Голос шел с заднего сиденья. Я обернулась... На месте пассажира сидел Джон Берликорн, держа в одной руке черного дронтового жука. Испачканными пальцами другой руки он возился с ключом. - Думаю, у меня получится, - сказал он. Его волосы извивались, ползали по кэбу, с тихим шуршанием касаясь моего лица. Теперь я разглядела, что его волосы на самом деле - густой рой мух, но их прикосновение меня не оттолкнуло: в мягких крылышках я нашла нежность печальной любви. - Почему ты мне помогаешь? - спросила я. - Ты заставил Персефону и Койота показать нам путь. Зачем? Только что ты хотел убить меня. "Зачем" и "почему" смерти, прошедшей рядом. - Ты поймешь, - ответил Берликорн. - Курс обмена, Сивилла. Старая дорога для моего семени закрыта. А это - новый способ попасть в ваш мир. - Ты забрал Сапфира, - сказала я. - А что ты отдашь взамен? - Есть такой перьемиф, который рассказывали в древности в Африке, про то, как молодой воин хотел взять в жены дочь вождя. Вождь сказал воину, что сначала он должен убить льва голыми руками, только тогда он отдаст ему дочь. - Зачем ты мне это рассказываешь? - Аллергия - это лев. Ты поймешь. - Опять этот идиотский ответ. - Ты доказала, что достойна. Езжай. - Что? - Вот... Мотор черного кэба закашлял, возвращаясь к жизни, и Джон Берликорн наклонился ко мне, чтобы поцеловать. У поцелуя была тысяча вкусов. Смерть, и жизнь, и зеленые перья - все вперемешку. В пассажирском отделении кэба вновь раздался шум. - Берликорн, что там такое? Берликорн прервал поцелуй и повернулся так, чтобы видеть нового пассажира. - Опаздываете, друг мой, - сказал он. Я тоже обернулась, чтобы посмотреть, кто там. Колумб... - Ты обещал мне новую карту, Берликорн, - сказал Колумб. - А теперь хочешь остановить аллергию. - Колумб, не сердись, - отозвался Берликорн. - Не сердиться? Я всю жизнь ждал этой минуты, а ты говоришь мне "не сердись". Я еще не закончил новую карту. Может, ты забыл о моей силе, Берликорн? Я контролирую связи между мирами. И никогда не пущу эту девчонку обратно в реальность. - Эта женщина нужна мне для того, чтобы возник новый мир. Колумб рассмеялся. - Дорога закрыта. А потом спросил: - Что это за шум? Я тоже слышала приглушенные скользящие звуки со всех сторон. - Нет, Берликорн! - закричал Колумб. - Не делай этого. Четыре быстрые пули одновременно ударили в цель - и все стекла черного кэба раскололись. Они пробили череп Колумба с севера, юга, востока и запада. Колумб опять закричал, и его голова лопнула. Терновый венец. Черный кэб забрызгала картокровь. - Ну вот, Колумб, - прошептал Джон Берликорн. - Пули успокоились и спят. Конец твоей истории. Отличный конец! - Это ты сделал, Берликорн? - спросила я. - Что ты, только чрезвычайно сильное создание может устроить такое. За кого, ты меня принимаешь? - Тут он засмеялся и наклонился ближе ко мне. - Приезжай в гости, Сивилла. - А Сапфир? Койот? Они будут жить? - Будут. И ты тоже, когда будешь готова. Для тебя вход свободный. И вино бесплатно. Слышишь? - Отдай мне жука. Джон Берликорн поднес дронтового жука к моим губам. Я проглотила его целиком. И снова лишилась сновидений. Внутри затрепетали крылья. Спасибо вам. Бой окончен. Потом кэб по команде моей Белинды поехал к свободному пространству. Джон Берликорн исчез с пассажирского сиденья. Осталось только жаркое дыхание его темных губ. Я бросила последний взгляд на лес. Луна сияла комочком пыльцы, а на границе сада, отмеченной каменными колоннами с двумя ангелами, мальчиком и собакой, дрожали черные листья. О Господи! До меня наконец дошло: правила обмена. Ну конечно... У Белинды было два любовника. "Боже! Выдержу ли я? Выдержит ли Белинда?" На приборной панели я заметила пачку "напалмов". Взяла сигарету, прикурила, прочитала надпись: "КУРЕНИЕ НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ БЕРЕМЕННЫМ ЖЕНЩИНАМ, ВНИМАНИЕ, НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ - ДОЧЬ-МУТАНТ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА". Ну ладно, последняя затяжка. Черный кэб плавно поехал домой... Дом. Манчестер. Пока я ехала обратно, новая карта превращалась в старую. Аллергия находила успокоение на вершинах любви. Черный кэб ехал к площади Сент-Энн: там уже танцевали люди, радуясь, что все закончилось. Роберман тоже стоял тут, как будто ждал нашего возвращения. Я выбралась из кэба внутри тела Белинды и упала в объятия драйвера-робопса. - Белинда, у тебя получилось! - пролаял Роберман через Тень. - Угу, - вздохнула Белинда. - У нас получилось. Понедельник 28 августа - Приди и воссияй, еб твою мать! Да, вы не ослышались. С вами "Радио-карцер Йо-Йо". В настоящем мире четыре часа холодного утра, утра августа, и весь Манчестер еще спит. К несчастью для нас, за решеткой сейчас самое время вылезать из уютных постелек. Подъем, подъем! Доктор Гамбо собственной персоной у перьевого руля. Время делать зарядку. Давайте-ка все во двор-перо. И живо. Ох, как меня прет! Ванита-Ванита, поди сюда. Ну все, неприкасаемые, хватит нудить. Мы все в Вирте. Все вместе навсегда в пере. Содержание пыльцы опустилось до жалких 29 и продолжает падать. Первая песня сегодня - для главного инспектора Крекера, сонкамера номер девять. Песня The Move, и называется она "Я слышу, как растет трава". Давайте работайте, виртопташки. Пусть цветы любви придут навестить вас. В день посещений. Хотя хуй когда у нас будет день посещений! Ха-ха-ха-ха-ха! Осень в этом году наступила рано. К концу августа почти все деревья сбросили листья, а земля стала твердой и покрылась хрупкой коркой инея. В 12:30 инспектор Зулу Клегг встал из-за стола в отделении на Боттл-стрит, решив пораньше отправиться на обед. Он вышел на холодный воздух, купил сэндвич с ветчиной и газету и пошел посидеть на скамейке на площадь Альберта. Кроме него, никого больше не было - слишком холодно сегодня для обычной обеденной толпы. Добравшись до середины сэндвича и усыпительной статьи про новые сейфкэбы и их успешную работу, он услышал шаги, хрустящие по инею, все ближе и ближе. Прохожий сел на скамейку в нескольких метрах от него, Клегг поднял глаза и увидел молодую женщину. Она глядела на него и улыбалась. Клегг решил не обращать на нее внимания и уткнулся в газету. - Это вы инспектор Клегг? - спрашивает женщина. Клегг откладывает газету. - Мы знакомы? - спрашивает он, не поворачивая головы. - Я бы сказала, что да, - отвечает женщина. - Как-то раз вы пытались меня убить. - В самом деле? - Клегг уже столько раз стрелял в людей, трудно запомнить каждого, особенно после аллергии. - И что случилось? Я промахнулся? - Нет. Я выстрелила первой. - А. - Попала в плечо. Тут Клегг оборачивается, чтобы лучше рассмотреть ее. - Сивилла... - Ее дочь. - То есть, конечно... э... - Белинда. - Точно. Белинда. Память уже не та. Прости меня. - Не стоит. Мы ведь встречались всего один раз. И я к тому же была с бритой головой. - Нет, нет. Не за это... - А, за то, что хотели убить меня? Но это же ваша работа. - Прости меня за то, что... Сивилла... твоя мама, она... - Да. - Хорошая была женщина... то есть хороший она была коп. - И то, и то. - Ужасно было узнать о ее... - Самоубийстве. - Да. Я болел, у меня была аллергия. Если бы я мог хоть чем-то помочь. - Моя мама прожила счастливую жизнь. Она закончила все, что могла закончить. Наверное, она хотела прервать полет в верхней точке. Клегг отворачивается. Один из новых сейфкэбов медленно едет по дороге, на его скучно-сером кузове намерз лед. Женщина спрашивает, как дела, и он отвечает, что дела ничего, нормально, бумажная работа, ну, конечно, скучища, честно говоря, но в остальном ничего, нормально... - Я беременна, - говорит женщина. - Двойней. Клегг внезапно стесняется, хотя сам не понимает почему. Он снова смотрит на женщину. Смотрит на ее лицо, ищет в нем черты матери. Они почти совсем не похожи, но... - У тебя глаза матери, - в конце концов говорит он, вызывая у Белинды улыбку. - Вы любили ее, да? - спрашивает она. - Любили мою маму. Проходит вечность. - Да. Да, очень. - Спасибо. - Спасибо за что? - Ну, не хочу вас задерживать. - Белинда встает. - Верно, - Клегг тоже встает. - Нужно идти. На пост... за столом. Он опять стесняется - теперь того, что возвышается над ней, как башня. Он хочет укрыться от ее глаз, но в то же время его тянет к ней прикоснуться. Белинда выводит его из затруднения, ласково дотрагиваясь до его плеча. Правого плеча. В которое тогда, несколько месяцев назад, попала пуля. Клегг разворачивается и идет обратно в отделение. Доходит до центра площади, и тут женщина окликает его. По крайней мере, ему кажется, что она звала его, потому что слово как будто появилось прямо у него в сознании. "Зеро..." Зеро? Его никто не называл так с тех пор... с тех пор, как Сивилла Джонс... Он останавливается, оборачивается. Женщина все еще стоит у скамейки, улыбаясь. - Береги себя, - говорит она. Клегг не заметил, чтобы ее губы шевелились, - хотя, может, это все после аллергии. Он опять разворачивается и идет к отделению, шаркая ногами по тонкому инею - в одной руке газета, в другой, недоеденный сэндвич.