естрой были маленькими детьми. Кукольное представление обворожило нас. Впоследствии, когда магический ящик со сценой был свернут и унесен, отец сказал мне: "Сейчас ты видел, как работают традиции. Твой восторг объясняется тем, что кукольник не отклонялся от комедийных форм, принятых много поколений тому назад. Таким же образом, счастье всех живущих в нашем маленьком утопическом государстве - Малайсии зависит от сохранения законов, созданных очень давно основателями страны". Я прошел по грязному проулку, где размещалось несколько торговых прилавков, которые выглядели победнее, так как находились в стороне от центра - собора св. Марко и вблизи от таверны "Темный Глаз". Все подходы к таверне были до отказа забиты красномордыми мужиками, которые пили, галдели, ругались, получая от этого истинное наслаждение. Вокруг пьяниц крутились проститутки, несчастные жены, ослы и дети. Для них какой-то человек исполнял на шарманке серенаду. Его любовница ходила по кругу с шапкой, водя на поводке красночешуйчатую рептилию, которая вальсировала на задних ногах и очень походила на собаку. К таверне примыкали прилавки, на которых торговали свежей селедкой, и постоялый двор - цель моего путешествия. Я поднял фалды фрака до подмышек, чтобы пройти не запачкавшись, поскольку рядом двое деревенских парней поочередно блевали и мочились на ближайшую стену. Нависавшие этажи зданий и выступавшие карнизы отбрасывали на постоялый двор глубокую тень. Пройдя в глубь двора, я наткнулся на Отто Бентсона, который в рваной меховой куртке стоял у колонки и умывался. Его бледные, иссеченные венами руки были уродливы, но это были руки ремесленника. Он сполоснул лицо, затем вытер руки о куртку и повернулся ко мне. За ним в дверном проеме подпирали стены двое молодых людей, внимательно меня рассматривающих. - Итак, ты изменил решение и, в конце концов, пришел. Ты к тому же мне надерзил. Ладно, молодость дается лишь раз. - Я случайно проходил мимо. Он кивнул головой, выражая согласие. - Глас Народа был прав,- Бентсон рассматривал меня, потирая руки о куртку до тех пор, пока я не почувствовал себя неловко. - Что такое твой заноскоп? - Дело подождет, мой молодой друг. Прежде всего, если ты не возражаешь, мне нужно что-нибудь поесть. Я собираюсь в таверну, может быть, ты составишь мне компанию? - Это было бы здорово. Я проголодался. В конце концов в старике чувствовалось достоинство. - Даже беднякам необходимо питаться. Те из нас, кто собирается изменить мир, должны быть сытыми... Предполагается, что нам нельзя думать об изменениях в Малайсии, да. Все же мы посмотрим,- он хитро подмигнул мне, затем указал на нашего предка, изображенного с распростертыми крыльями на вывеске таверны. - Чтобы здесь питаться, требуются такие же челюсти, как у этого создания. Ты не против зайти в наш притон, де Чироло? Мы протиснулись в таверну, где Бентсона знали и уважали. Быстро приняв заказ, мрачная девица принесла суп, хлеб, мясные тефтели с перцем и кувшин пива. Мы принялись за еду. Не обращая внимания на толкотню за спиной, я целиком отдался этому процессу. Через некоторое время я глубоко вздохнул и отказался от очередной порции пива, которую мне собирался предложить Бентсон. - Хорошо быть иногда сытым в полдень,- сказал я,- это небольшая перемена в жизни.- Тут я слегка задумался.- Почему я упомянул слово "перемена"? Сегодня, кажется, все говорят о переменах - очевидно, заседания Совета влияют на состояние умов. - Да, говорят, но разговоры - это ничто морская пена. Малайсия не меняется, не изменилась за тысячи лет и никогда не изменится. Даже разговоры о переменах остаются прежними. - Не привнесешь ли ты изменений своим заноскопом? Бентсон выронил вилку, махнул мне рукой, произнес: "Тес", наклонился вперед и замотал головой. В результате этих одновременных действий мое лицо покрылось непрожеванными кусочками перченого мяса. - Запомни, что говорить о переменах пристойно и соответствует моменту, однако любой смельчак, решивший осуществить перемены на деле в нашем старом стабильном городе (эта фраза была произнесена громко, ради внешнего эффекта), закончит свой путь в реке Туа. Мы продолжали жевать в молчании. Затем тоном, рассчитанным на то, что данное заявление может представлять особый интерес для находящихся вблизи стукачей, Бентсон сказал: - Я работаю в области искусства, это все, что интересует меня. К счастью, к искусству в этом городе проявляют первостепенное внимание, как и к религии. Искусство безопасно. В мире нет лучшего места, где можно было бы заниматься искусством, хотя, бог его знает, почему оно не приносит больших заработков даже здесь. Но, конечно, я не жалуюсь на это. Как мне прожить следующую зиму с жадной женой... Давай примемся за работу в нашей мастерской. Работа - это прекрасная вещь, если она справедливо оплачивается. Через постоялый двор мы вернулись в мастерскую, которая представляла собой мрачное и грязное место, заставленное всевозможным хламом. Бентсон сделал неопределенный жест рукой. Несколько подмастерьев, сидящих на скамейках, проявили к этому умеренный интерес. Некоторые жевали хлеб. - Твоя мастерская многолюдна. - Это не моя мастерская. Меня могут завтра же выбросить отсюда пинком под зад. Это широкая сеть мастерских, самая большая в Малайсии, мастерские и заводы по изготовлению стекла для большой выставочной галереи. Я полагаю, ты бывал там. Галерея принадлежит семье Гойтолы, Эндрюса Гойтолы. - Водородный шар Гойтолы? - Это другое дело. Я нахожусь здесь уже в течение нескольких лет, с того времени, как покинул Толкхорн вместе с семьей. Есть мастера хуже Гойтолы, я тебя уверяю. Познакомься с Бонихатчем, он также иностранец и хороший человек. Бентсон указал на одного из подмастерьев, который слонялся без дела. Бонихатч был моих лет, смуглый, маленький и гибкий, с неаккуратно подстриженными светлыми усами. Он поклонился, подозрительно рассматривая мою одежду. - Новичок? - спросил Бонихатч. - Посмотрим,- ответил Бентсон. После такого загадочного обмена мнениями Бентсон показал мне некоторые свои работы в присутствии угрюмого Бонихатча. Небольшая кладовка, примыкающая к главной мастерской, была заполнена картинками для волшебных фонарей, которые лежали на полках. Отто Бентсон снимал их наугад, и я рассматривал слайды при свете мигающей масляной лампы. Многие сцены Бентсон нарисовал сам. Его картины были примитивны, но очень реалистичны. От прозрачных декораций было трудно отвести взгляд, несмотря на резкость красок и своеобразие перспективы. На одной из картин был изображен арктический пейзаж - человек, одетый в меха и сидящий в санях, которые тянет королевский олень. Все это на фоне неба и в свете северного сияния, отражавшегося от ледника. Я рассматривал картину с помощью лампы, когда Бентсон заметил какую-то перемену в моем лице и спросил: - Тебе нравится? В молодости я совершил путешествие за границу северных гор в ледяные земли. Это выглядело именно так. Совершенно другой мир. - Хорошая работа. - Тебе знаком принцип изготовления этих картин-слайдов? Я показал на штабель стекла и длинный стол, за которым, используя различные краски, кисточками работали помощники. - За исключением твоего гения. Мастер, других загадок в производстве этих картинок для меня нет. Он покачал головой, не соглашаясь. - Тебе кажется, ты наблюдаешь процесс изготовления, но ты не знаком с системой, позволяющей создать данный процесс. Возьмем, к примеру, нашу географическую серию, которая популярна уже много лет. Путешественники из разных частей света делают эскизы сказочных мест, которые они посещают. Возвращаются ли домой в Византию, Шведский Киев или Толкхорн, или Тускади, или куда-либо еще. Там их эскизы наносятся на бумагу, дерево или металл и поступают в продажу либо по отдельности, либо в виде книжек. Наша мастерская закупает эти книжки, и мои художники превращают картинки в слайды. Только слайды являются живым искусством, поскольку именно свет наносит последние штришки на картину. Ты следишь за моей мыслью? - Да. Я, как и ты, имею все основания называться художником, хотя работаю не со светом, а с движением. - Свет - это все. Он повел меня через тесный коридор, в котором по обоим сторонам стояли огромные листы жести, в другую мастерскую, где среди вони и дыма мужчины в фартуках создавали волшебные фонари. Все это было частью предприятия Гойтолы. Некоторые фонари были дешевы и непрочны, другие являлись шедеврами искусства: с рифлеными дымоходами и панелями из красного Дерева в бронзе. В конце концов мы вернулись в цех художников и стали наблюдать за работой пятнадцатилетней девушки, переносящей пейзаж с гравюры на стекло. - Пейзаж переносится на слайд,- объявил Бентсон,- возможно, красиво, но не точно. Как можно четко перенес I и изображение на стекло? Недавно я придумал эффективный способ.- Он понизил голос, чтобы девушка, ни разу не поднявшая головы от рабочего стола, не могла расслышать его слов.- В новом методе используется заноскоп. - Это революция в производстве и искусстве,- впервые с момента нашего знакомства заметил Бонихатч. Схватив мою руку, Бентсон потащил меня в другую комнату, в которой окна были завешены тяжелыми шторами. У стены стояло нечто вроде музыкального пюпитра с горящей лампой на нем. Рядом стоял шар с водой. В центре комнаты находилось сооружение, очень напоминавшее громоздкое турецкое орудие. Оно почти целиком было сделано из красного дерева и по периметру охвачено прекрасной бронзовой цепью. Его ствол состоял из пяти кубических секций, уменьшающихся по направлению к жерлу. Сооружение стояло на прочном основании с четырьмя бронзовыми колесами. - Это пушка? - поинтересовался я. - Она может сделать пролом в стене самодовольства, окружающей каждого человека, однако это просто мой заноскоп, названный так в честь немецкого монаха, который открыл принципы его действия. Бентсон похлопал по дулу: - В стволе установлена линза для собирания лучей света. В этом весь секрет. Специальная линза большого размера. Таких линз малайсийские стеклодувы не производят. Сегодня утром она была доставлена на корабле и только что установлена. Когда Глас Народа подозвал тебя, я как раз держал ящик с линзой под мышкой. Теперь Бентсон похлопал по заряжающей части. - Там установлено зеркало. Это тоже секрет. А сейчас я покажу, как установка работает. Взяв с полки картинку с пейзажем, он установил ее на пюпитр, повернул фитиль лампы и пододвинул аквариум с водой так, чтобы он находился между подставкой и лампой, а лучи лампы сфокусировались на пейзаже. Затем Бентсон плотно задвинул шторы и усадил меня около заряжающего устройства. Комната освещалась только светом от лампы. Я как будто сидел за партой. Плоская поверхность парты была из стекла. А на стекле чудесно воспроизводился пейзаж во всей своей первозданной красоте. - Это прекрасно, Мастер. Вы можете устраивать здесь великолепные представления с волшебным фонарем. - Это инструмент, а не игрушка. Мы устанавливаем слайдовое стекло на видоискатель и регулируем ствол, что изменяет фокусное расстояние до тех пор, пока мы не получим точный размер картины, необходимой для слайда, независимо от размеров исходной гравюры. Затем мы можем с большой точностью нанести краску на изображение. Я захлопал в ладоши. - Вы больше, чем художник! Вы актер, как и я. Вы берете бледные тени реальной жизни, усиливаете их, добавляете яркие цвета к восторгу зрителей... Но зачем вам нужен я? Я не могу работать кистью художника. Он смотрел на меня презрительно, выпятив нижнюю губу. - Люди бывают двух типов. Либо они слишком умны и им нельзя доверять, либо слишком глупы, что подразумевает то же. Я не могу понять, к какой группе отнести тебя. - Мне можно доверять. Все доверяют Периану де Чироло, спросите Кемперера, когда-то вы работали у него, он знает меня досконально. Его жена также может сказать обо мне только хорошее. Небрежным жестом Бентсон остановил мои словоизлияния и уставился в пустоту, застыв в позе, которую я использовал, играя роль слепого Кедгори. - Ну, хорошо, мне нужен молодой человек с хорошей выправкой, этого нельзя отрицать... Чем больше стареешь, тем труднее даются некоторые вещи. Наконец он обернулся ко мне. - Я решил довериться тебе, молодой человек, но предупреждаю, то, что я скажу, не должно обсуждаться ни с кем, ни с самым закадычным другом, ни с самой любимой девушкой. Пойдем в выставочную галерею. Я объясню тебе принцип моего изобретения и намерения... Бентсон поднял шторы, загасил лампу и повел меня обратно в мастерскую. Мы поднялись по ступенькам, прошли через дверь и оказались в другом мире, где не было беспорядка. Мы вошли в галерею, стены которой были уставлены тысячами стеклянных слайдов на специальных подставках. Слайды сдавались напрокат по разным ценам в зависимости от качества и событий, показанных на них. Длинные ряды из 20 или 30 слайдов изображали героические истории прошлого, катастрофы, красочные сцены из жизни бандитов. Последние пользовались наибольшей популярностью. Хорошо одетые люди прогуливались по галерее, рассматривая картины. Бентсон понизил голос. - Несмотря на то, что это место воняет аристократией, в нем хранится часть культурного наследия Малайсии, так же, как в государственном музее графа Ренардо. Эндрюс Гойтола эксплуатирует дешевый труд - этого нельзя отрицать. Он классовый враг, если такие вообще имеются, тем не менее он не просто торговец, но и художник, человек, обладающий даром предвидения. Однако, вернемся к моему изобретению. В Бентсоне была загадочность, не соответствующая моей открытой натуре. Он подтолкнул меня в угол, сказав, что собирается прочесть мне лекцию о вещах, которых обыватели не разумеют. - От ученых алхимиков до нас дошли знания о том, что некоторые соли определенным образом взаимодействуют со светом. Отсюда следует вывод, что часть солей выпала с солнца, а другая - с луны. Я разработал процесс, посредством которого определенная смесь йода и серебра обеспечивает закрепление на стеклянном слайде любого размещенного перед заноскопом изображения. С помощью другого процесса, в котором задействованы масло лаванды и нагретая ртуть, происходит прочная фиксация изображения на стекле. Это создание картины без помощи человеческих рук, мой дорогой де Чироло. Он улыбнулся и сразу помолодел на несколько лет. - Почему вы открываете мне свои секреты? Бентсон, не соглашаясь, покрутил головой. - Это лишь секрет природы. Любой, кто захочет, может воспользоваться им. Ты не представляешь гнетущую атмосферу государства, в котором мы живем... - Я люблю свой родной город. - И поэтому как иностранец, я не имею права его критиковать? И все же, любые научные достижения, подобные описанному мной, в этом государстве подавляются... В Малайсии отвергается справедливость и красота. Бентсон схватил с одной из подставок слайд и заставил меня поднести его ближе к свету. На слайде было изображено извержение вулкана. По снежным склонам, оставляя борозды, неслись потоки лавы, и сквозь них я смотрел на одно из самых красивых лиц, которые когда-либо встречал в своей жизни - темно-золотистые глаза, красивая переносица, сверкающая улыбка, которая, правда, предназначалась не мне, благородная форма головы, черные и непослушные, но хорошо уложенные волосы, перевязанные голубой лентой; женщина, лицо которой материализовалось сквозь вулканическое извержение, сначала стояла ко мне в профиль, затем повернулась спиной, и я мог рассматривать лишь ее локоны и ленты. Но даже это было достаточно волнующим. Никогда в жизни я не видел такого восхитительного профиля, такого оригинального очертания аристократического носа. Он был идеален. Чуть-чуть опустив картину с изображением Везувия, я посмотрел на фигуру, которой принадлежала эта сказочная головка. И хотя у меня была возможность рассматривать ее только сзади, я заметил тонкую талию, роскошные бедра и ягодицы, с которыми не могли сравниться снежные склоны вулкана. Вся обворожительная фигура была заключена в длинное шелковое платье абрикосового цвета, достигавшее пола. Мои эстетические чувства, возбужденные пропорциями лица, были подавлены плотским желанием, и я решил приблизиться к красотке любой ценой. Во время всей этой сцены Бентсон продолжал говорить в своей эксцентричной манере, ошибочно определив объект моего глубокого погружения: "...этого прекрасного пейзажа никогда не касалась рука человека". - Я рад слышать ваши слова. - Эффект сочетания огня и снега... - О да, этот эффект... - Тем не менее это лишь копия копии. - Нет, в это я не могу поверить. Это, наконец-то, настоящий шедевр. - Ты льстишь мне. Но заноскоп действительно может копировать реальные вещи. Он может имитировать жизнь без посредства искусства. Я поставил слайд на пол. Видение собиралось покинуть галерею. Возможно, мне никогда больше не представится случай увидеть ее снова и мое счастье не будет полным. - Вы должны меня извинить, маэстро. Я отдаю предпочтение жизни перед искусством, так же как и вы. Занимайтесь своими делами, а я буду заниматься своими. Увидев, что я собираюсь уходить, он схватил меня за руку. - Послушайте, пожалуйста, молодой человек. Я предлагаю вам работу и деньги. Глас Народа не может ошибиться. У тебя же нет ни работы, ни денег. Я задумал новое дело. Хочу закрепить ртутью на слайдах, именно так я это называю, всю историю не только посредством картины, но и с помощью живых актеров. Это будет иметь ошеломляющий успех, это революция в искусстве, и ты можешь сыграть выдающуюся роль. Сейчас же пойдем в мастерскую, и позволь мне все должным образом объяснить. - Я только что увидел друга. Кто это прекрасное создание у выхода из галереи? Маэстро ответил резко: - Это Армида Гойтола, дочь владельца галереи, ветреная, непостоянная девушка. Она паразит, классовый враг. Не теряй времени на... - Тысяча благодарностей за обед, но я не могу работать на вас. Глас Народа посмотрел не на то созвездие. У меня имеется более подходящая работа... Я поклонился Бентсону и направился к выходу. Маэстро, скрестив на груди руки, провожал меня взглядом. На его лице было написано крайнее удивление. В дальнем конце галереи, позади прилавка, находился вход в кофейную комнату. Прекрасная незнакомка и ее подружка направились в кофейню. Дуэньи, сопровождающей, как правило, молоденьких девушек из знатных семей, с ними не было. Подружка Армиды, симпатичная, пухлая девушка с каштановыми локонами, примерно одного с Армидой возраста, наверняка привлекла бы чье-то внимание, если бы не присутствие божественной Армиды. И хотя девушки составляли прекрасную пару, все мои помыслы были направлены лишь на неповторимую Армиду. Остановившись в дверях, я решал, какую роль сыграть перед девушками - бесшабашного весельчака или трагика. Окинув быстрым взглядом свой костюм и найдя его довольно бедным, я выбрал веселье. Девушки уселись за соседний столик. Армида рассеянно посмотрела на меня. Наши глаза встретились. От нее исходили токи природного магнетизма. Импровизируя на ходу и глядя ей прямо в глаза, я шагнул вперед, взялся за спинку стула и произнес, обращаясь лишь к ней: - Сударыни, ваши лица излучают такую человеческую теплоту, что я позволил себе без приглашения вторгнуться в вашу компанию. Мне отчаянно необходима помощь и, поскольку мы абсолютно незнакомы, вы можете дать мне беспристрастный совет в момент, когда вся моя жизнь находится в глубочайшем кризисе. Как только я заговорил, они обменялись высокомерными взглядами. Девушка с каштановыми волосами была так же красива, элегантна и изящна, как и Армида. Пухлость лишь придавала ей дополнительную привлекательность. Я не знал, о чем они думали. Но когда девушки обратили свои взоры на меня, я понял, что лед тронулся. - Возможно, кризис не помешает вам выпить с нами чашку горячего шоколада,- сказала Армида голосом, в котором звучала музыка. Поблагодарив, я присел за стол. - Только пять минут... Затем срочные дела вынуждают меня направиться в другое место. Вам понравилась выставка? - Мы уже достаточно знакомы с ней,- обронила Армида, жестом руки показывая, что данная тема исчерпана,- в чем заключается ваш кризис? Вы нас заинтриговали, наверное, вы этого и добивались. - У всех в жизни случаются кризисные ситуации. Мой отец...- промолвил я, быстро соображая, что говорить дальше.- Мой отец - упрямый человек. Он настаивает, чтобы я определился с будущей профессией. До конца недели я должен сделать выбор между службой в армии и церковью. - Уверена, у вас достаточно чистое для религии сердце,- улыбнулась Армида с теплотой, достаточной для приготовления яичницы,- но в нем мало храбрости, чтобы вступить в армию. - Дилемма заключается в том, что, как послушный сын, я хотел бы доставить удовольствие отцу, но, с другой стороны, я желаю принести больше пользы, чем в состоянии сделать монах или гренадер. Две прекрасные головки повернулись в одну сторону и пристально посмотрели на меня. Моя голова шла кругом. - Почему бы не стать актером? Это ужасно интересная профессия, она доставляет удовольствие многим людям,- заметила девушка с каштановыми волосами. Надежда вспыхнула во мне с такой силой, что я схватил ее лежащую на столе руку и произнес: - Вы так добры. Армида возразила: - Фу, только не актером. Они бедны, а истории, которые они играют, скучны. Это самая низкая форма животной жизни. В ней нет никакой перспективы. Эффект этой речи, произнесенной прекрасными губами, был таков, что охладил мой пыл на сотню градусов, практически до точки замерзания. Все было спасено самой же Армидой, которая наклонилась вперед и доверительно добавила: - Последнее увлечение Бедалар - актер. Он красив. Поэтому Бедалар считает, что любой мужчина бесполезен, если в семь часов вечера он не выходит на сцену и не красуется перед огнями рампы. Бедалар показала подруге прекрасный язычок. - Ты просто ревнуешь. Армида продемонстрировала свой еще более прекрасный язык. Я мог бы наблюдать за их соперничеством целый день, представляя, с каким сердечным трепетом я бы ощутил прикосновение этого проворного язычка к своей щеке. Я погрузился в грезы и не сразу вспомнил, что сегодня уже слышал имя Бедалар. Доверчивость Армиды успокоила меня, однако в словах девушек чувствовалась какая-то недосказанность. Они пристально смотрели друг на друга, а я задумчиво на них. К счастью, принесли шоколад в серебряном кувшине, и у нас появилось занятие. Поставив чашку на место, Бедалар объявила, что ей необходимо уйти. - Мы знаем, с кем ты собираешься встретиться, поэтому не будь такой застенчивой,- произнесла Армида. Повернувшись ко мне, как к своему другу, она сказала: - Этот актер - открытие сезона. Сейчас он без работы, что позволяет им наслаждаться встречами в любое время, когда вблизи нет сопровождающей дамы. У меня тоже есть друг из высших кругов, я не имею права называть его имени. Сейчас он занят на государственной службе. Важные государственные дела не позволят нам встречаться еще долгое время. Подумав, что это очень печально, я сказал: - Возможно, вы желаете, чтобы я оставил вас? - Вы можете уйти или остаться, как хотите. Я не приглашала вас. Дуться на эту маленькую дерзкую девчонку не было смысла. - Да, я пришел добровольно, а сейчас не в силах добровольно уйти. Я уже так очарован, что понадобится дюжина господ из высших кругов, пьяных или трезвых,- мне показалось, я попал в точку,- чтобы заставить меня... Армида то улыбалась, то пыталась надуть губки. - Как глупо я буду выглядеть на улице, если вы будете бежать за моей каретой. А у вас будет вид каретной собачки. - Я взял себе за правило никогда не бегать за каретами. Прогуляемся в парке Трандлесс и посмотрим, будет ли кто-нибудь смеяться над нами. Я поднялся и протянул ей руку. Она встала (ее движения были грациозными, Ла Сингла не сделала бы этого лучше) и произнесла с исключительной серьезностью: - Предполагается, что за выпитый шоколад должна платить я? - Разве это не заведение твоего отца? Ты можешь нанести оскорбление служащим, попытавшись предложить им деньги. - Ты знаешь меня? А вот мне многие круги малайсийского общества незнакомы, поэтому я не имею понятия, кто ты... Когда я назвал себя, то заметил, что мое имя ей ничего не говорило. Из-за невысокого мнения Армиды об актерах это, возможно, было и неплохо. Я снова протянул руку, Армида опустила четыре пальца затянутой в перчатку руки на мою кисть и произнесла: - Ты можешь проводить меня до кареты? - Мы идем гулять в парк. - Ты слишком самонадеян, если полагаешь, что я на это соглашусь. Я вообще не могу позволить, чтобы меня увидели в парке с тобой. Мы стояли и смотрели друг на друга. Вблизи она была прекрасна. Красота делала ее лицо неприступным, но какое-то томление, читавшееся вокруг губ, говорило о том, что высокомерие это показное. - В таком случае могу ли я увидеть тебя завтра в более подходящих условиях? Она поправила волосы и ленты, надела шляпу, которую поднесла служанка. Ее губы расплылись в улыбке. - Завтра ты будешь занят на поле битвы либо в церковном хоре. - Как мечи, так и святые обеты не значат для меня ничего, если дело касается тебя. Ты такая красивая, мисс Гойтола. Никогда в жизни я не видел никого, красивее тебя. - Вы стремительный молодой человек - хотя это не обязательно плохо. Но завтра я приступлю к некому особому занятию,- нет, это, конечно, не работа, но я буду не свободна. Мы двинулись к двери. Лакей распахнул ее, низко поклонившись, в его взгляде читалась зависть. Мы вышли на полуденную, практически пустую улицу. В Малайсии начиналась сиеста. - В чем заключается ваше занятие, мисс Гойтола? Сдвинутые, насупленные брови говорили сами за себя. - Это вас не касается. Я выполняю прихоть моих родителей. Им кажется, что в доме мало моих портретов. Поэтому я вынуждена буду позировать перед сумасшедшим иностранцем, работающим у моего отца. Его зовут Отто Бентсон. В своем роде он художник. Хотя я делал все возможное, чтобы затянуть время, мы были у ее экипажа. Хорошо начищенная карета сияла на солнце, как корона. В нее была впряжена ухоженная кобыла. Напудренный возница распахнул перед Армидой дверцу. Девушка приподняла свои юбки, готовясь забраться внутрь и скрыться от меня. - Здесь мы должны распрощаться. Приятно было с вами познакомиться. - Мы еще встретимся. Я уверен. Она улыбнулась. Дверь закрылась. Возница забрался на козлы и щелкнул кнутом. Армида помахала рукой. Карета отъехала. "Чтобы действовать успешно - стой спокойно",- вспомнил я предсказание. В данном случае оно было неприменимо. Я вернулся. Галерея закрывалась на сиесту, ставни опустились. Медленно я пошел прочь. Конечно, я не мог влюбиться. Шагая вниз по улице, я перебирал в памяти наш короткий разговор. Я был слишком беден для нее, для Армиды Гойтолы. И все-таки она проявила интерес. Ее приятельницей могла быть та самая Бедалар, сестра Кайлуса Норталини, имя которой упомянул де Ламбант. Если Бедалар снизошла до того, чтобы любоваться актером, ее подруга тоже, возможно, посчитает это модным. Непроизвольно и моей голове возникла модным. Непроизвольно в моей голове возникла картина женитьбы на Армиде и обеспеченной жизни в том обществе, к которому я принадлежал по праву... Видение исчезло. Остались лишь ее слова о занятиях в мастерской Бентсона. Это был шанс! Я свернул с роскошной улицы Выставок в узкий переулок и вскоре опять оказался среди мрака постоялого двора. В том месте двора, где полумрак был самым густым, стояла группа неряшливо одетых мужчин. Среди них было несколько молодых и старых женщин. Когда я вошел, они обернулись, как будто их застали за чем-то непристойным. Один из них, с большой палкой в руке, сделал шаг вперед. Это был ученик Бентсона по имени Бонихатч. - Что тебе надо? - Мне необходимо поговорить с Бентсоном. - Мы заняты. Разве ты не видишь, что мы совещаемся? Проваливай, тебе к этому не привыкать. Неожиданно из-за спины Бонихатча появился Бентсон и примирительно сказал: - Сейчас время сиесты, мы разговариваем о голубиных состязаниях, де Чироло. Что тебе нужно от меня? Ты покинул меня достаточно неожиданно. Я поклонился: - Примите мои извинения за нелюбезное поведение. Я выполнял некое поручение. - Мне так и показалось. - Меня заинтересовала работа, которую вы мне предложили. Будьте добры, расскажите мне точно, что от меня требуется. - Приходи сегодня вечером. Сейчас я занят. Мы поговорим позже. Я посмотрел на Бонихатча. Он стоял наготове с палкой в руке. - Возможно, к вечеру я стану монахом, но я постараюсь что-нибудь сделать. Любовь, какая это сила! Ничто, кроме любви, не заставило бы меня войти в этот жуткий постоялый двор трижды в течение одного дня. А какую я проявил преданность! И это несмотря на то, что моя повелительница продемонстрировала непостоянство, тщеславие, но, увы, кроме этого она была еще и неотразима. Какая мудрость чувствовать себя влюбленным дураком! - Даже дурак может выполнить эту работу,- сказал Бентсон.- Я полагаю, именно поэтому Глас Народа указал на тебя, актера. В наступивших сумерках, то исчезая в тени, за дымящимися фонарями, то появляясь снова, Бентсон выглядел почти зловещим. Его запавшие глаза то сверкали, то прятались в глазницах. Длинные, похожие на когти пальцы помогали ему выражать свои мысли. - Я уже рассказывал тебе, что открыл метод воспроизведения реальных изображений с помощью ртути и заноскопа. В ходе этого процесса, названного меркуризацией, изображения наносятся на стеклянные слайды. Я мечтаю воспроизвести таким образом всю историю. Мне необходимы люди, актеры. Я начну с простейших эпизодов истории. Большие желуди вырастают на маленьких дубах. Мои актеры будут играть на фоне реальной действительности и на фоне нарисованных декораций. Мои произведения будут крайне оригинальны и вызовут определенные последствия. Ты исполнишь одну из четырех ролей в этой простой драме. Сцены драмы будут воспроизведены на стекле так идеально, как не удастся сделать ни одному художнику. Это будут реальные образы и изображения, созданные светом; свет - великая природная сила, бесплатная как для бедных, так и для богатых. Намереваясь несколько охладить его пыл, я сказал: - Это лишь будет напоминать сцену, в которой всех внезапно разбил паралич. - Вы, актеры, настолько эфемерны, ваши действия и поступки изображаются в воздухе и исчезают. Когда же падает занавес, вся ваша игра забывается. Но благодаря ртути и заноскопу, ваша игра станет бессмертной, ваша пьеса будет продолжаться. Я не возражал бы заключить пари о том, что драма, которую вы будете разыгрывать для меня, будет смотреться с таким же интересом и после твоей смерти, Периан. В этом месте я не мог сдержать улыбку. Бентсон являл собой курьезную фигуру. Он произносил свою речь, постукивая по старому японскому волшебному фонарику с рифленой трубой, с видом человека, ожидавшего появления джинна. - И в какой это великой драме ты желаешь меня увидеть? Мы будем ставить Софокла или Сенеку? Он подошел ко мне ближе. Затем шагнул назад. Затем вернулся и сжал мои руки в своих. Затем он отпустил мои руки и поднял свои над головой. - Периан, моя жизнь тяжела и меня окружают враги. Я хочу, чтобы между нами было полное доверие и в жизни, и в делах. - Когда мы встретились, ты сказал, что у тебя есть враги, а у государства повсюду глаза. Это предположение было более реальным здесь, в липкой темноте мастерской, чем на залитой солнцем улице. - Мы должны верить друг другу. Мы находимся в одинаковой ситуации, а именно: мы ни в чем не уверены в этом мире. Я стар и должен обеспечивать жену, ты - молод и свободен, но, поверь мне, небо и, что более важно, общество - против нас. Такова политическая ситуация. У меня две страсти: искусство и справедливость. По мере того, как я становлюсь старше, более важным для меня становится справедливость. Я ненавижу богачей, когда вижу, как они заталкивают в грязь бедняков. - Это закон природы. Я тоже намереваюсь когда-нибудь разбогатеть. Он почесал голову и вздохнул. - Тогда мы отложим разговор о справедливости на завтра, а сейчас поговорим об искусстве. Это тебе более по вкусу? - Расскажи о своей драме. Он снова вздохнул, разглядывая беспорядок в мастерской. - Молодежь ни о чем не заботится. - Ты не можешь, так говорить. Почему старики всегда относятся к молодым с презрением? Я отличный актер, ты мог бы это выяснить, поинтересовавшись. Мое искусство - это моя жизнь. Моя жизнь - это мое искусство. Если ты хочешь, чтобы я помог тебе, расскажи мне о своей драме. - Мой дорогой юноша... Ну, хорошо, давай говорить об искусстве, если ты хочешь. Я люблю все виды искусств, все искусство, в том числе драму, хотя, чтобы заниматься искусством, у меня всегда не хватало денег. Для моей первой постановки на заноскопе я написал драму под названием "Принц Мендикула, или Веселая трагедия принца, Патриции, генерала Геральда и Джемимы". - Яркое название. И о чем же твоя веселая трагедия? - Ну, если хочешь, это скорбная комедия. Детали еще не сложились в стройную картину. Они ясны, но не совсем... У меня определенные затруднения с деталями. Правда, для упрощения воспроизведения на стекле я планирую поставить драму без деталей... - Я должен буду сыграть роль принца Мендикулы? Он просиял, показав отсутствие зубов. - Ты, мой дорогой мальчик? Ты слишком молод, чтобы быть принцем Мендикулой. Ты будешь играть роль стремительного генерала Геральда. Бентсон начал развивать передо мной свой замысел, который обогатит, если и не станет вершиной, драматическое мировое искусство. Я проявлял все внимание, какое только мог. Он говорил с нарастающей быстротой. Затем повел меня в комнату, где хранился хлам и показал реквизит для своей драмы. Реквизит был бедным, костюмы потерты и изношены. Мой интерес к афере Бентсона подогревался сознанием того, что божественная Армида Гойтола будет также вовлечена в нее. Я начинал понимать, что участие в этом предприятии выгодно и для моей карьеры. Бентсону оказывал поддержку могущественный патрон, сам глава семьи Гойтола. Кроме того, если изобретение Бентсона получит широкое признание, то неплохо, если и мое имя будет как-то к нему пристегнуто. Я прервал излияния старика и заявил: - Не разрешишь ли ты мне сыграть роль принца? Бентсон поднял левую руку и забарабанил пальцами по своей щеке. - Роль Геральда подходит тебе больше. Ты мог бы стать хорошим генералом. Твой возраст недостаточно почтенен для роли Мендикулы. - Но я могу загримироваться, приклеить бороду, замазать черной краской зубы и сделать все остальное, что ты хочешь. Кого ты назначил на роль принца? Он пожевал нижнюю губу и сказал: - Понимаешь, это, как бы сказать, пробное, рискованное мероприятие. Мы все рискуем, принимая в нем участие. Я не могу позволить себе нанять более одного профессионального актера, которым и являешься ты. Твой внешний вид и репутация помогут нам. А на роль принца я планирую одного из парней, работающих в моей мастерской, не лишенного достоинств молодого человека по имени Бонихатч. - Бонихатча? Этого типа с желтыми усами? Но у него же нет опыта игры на сцене. Он просто твой ученик. - Для пьесы, которая будет воспроизводиться через заноскоп, актерской игры практически не потребуется. Бонихатч хороший человек, я полагаюсь на него. У меня должен играть Бонихатч, это решено. - Ну, ладно, а другие? - На роль госпожи Джемимы, которая пленит, очарует принца, я найму белошвейку, живущую в этом же постоялом дворе. Ее зовут Летиция Златорог. Она будет счастлива работать за скудное жалованье. История ее семьи очень печальна - типичный пример социальной несправедливости. Ее дядя - мой друг, друг бедности. А маленькая Летиция довольно красива, в ней чувствуется достоинство. - А какой же яркий цветок, сочетающий талант и красоту, выбран тобой на роль принцессы Патриции? Он улыбнулся мне неподвижным ртом. - О, я полагал, что ты сам раскроешь эту тайну. Увы, успех нашего предприятия зависит в огромной степени от моего хозяина. Поэтому нас эксплуатируют. Чтобы удовлетворить его прихоть, и лишь только поэтому, роль принцессы Патриции будет играть Армида Гойтола. Меня утешает, что она не уродлива. - Армида в роли Патриции... Вы, конечно, знаете, что мое искусство - это моя жизнь. Для меня сюрприз, что Армида, с которой я едва знаком, также будет участвовать в вашей драме. Но, несмотря ни на что, я согласен работать с вами ради созданного вами нового чудесного жанра. - Если ты явишься сюда ровно в 8 утра, меня это устроит. В этом случае у нас будет достаточно времени для разговоров. Давай пока сохраним наше предприятие в тайне. Воздержись от хвастовства, если можешь. Я сделал любопытное открытие - старики типа Бентсона, как правило, не становятся мягче, если с ними говорить откровенно. Складывается впечатление, что они подозревают тебя в неискренности. Эта черта проявлялась и в моем отце. С людьми же своего возраста всегда можно найти общий язык. Но на следующее утро, когда я появился перед Бентсоном, он был корректен и вежлив. На завтрак для меня был приготовлен толстый кусок хлеба с кровяным пудингом. Старик даже выдал мне из собственного кармана полфлорина авансом за мою будущую работу. Я помог Бентсону, его жене и Бонихатчу загрузить тележку необходимыми вещами. На ней разместился заноскоп, тент, несколько пар сандалий, костюмы. Когда мы заканчивали погрузку, подъехал истинный хозяин. Из кареты вышел сам великий Эндрюс Гойтола. Атлетическая фигура Эндрюса Гойтолы источала достоинство, движения его были величавы, а крупное спокойное лицо напоминало поблекшее море. К его панталонам у колен были пристегнуты оборки из цветного шелка. Белые шелковые чулки гармонировали с легкими лаковыми туфлями. Короткие волосы охватывала серая бархатная лента. Он неторопливо осмотрелся. Я поклонился. Бентсон отсалютовал и произнес: - Мы уже все погрузили, господин, и уезжаем. - Я так и предполагал. Гойтола достал из серебряной табакерки щепотку нюхательного табака, поднес к ноздрям и направился через двор к нашему заноскопу. Я напрасно надеялся, что меня представят. Этого не последовало. Меня утешал лишь вид его дочери Армиды, которая грациозно появилась из-за кареты. Ее сдержанность, возможно, объяснялась присутствием отца. Армида не выказала удивления от того, что я буду играть вместе с ней в драме "Принц Мендикула", скорее, ее больше интересовало собственное платье. Как и ее отец, Армида была разодета по последней моде. На ней было "простое", открытое на груди платье светло-голубого цвета с длинными, облегающими рукавами, которые чуть-чуть не доходили до прекрасных запястьев. Когда она ступала, краешек ее лодыжки ласкал взор. Вокруг Армиды распространялся аромат чудесных духов. Какой же она была красоткой! Армида была дочерью своего отца, но черты, которые у Эндрюса были скорее свиноподобными, в Армиде поистине вдохновляли: особенно светилось ее лицо, когда она, улыбаясь, произнесла: - Вижу, что пока еще за вами не захло