ием. В трудную годину она поминутно бегала к предсказателям, напоминая испуганного ребенка, ищущего утешения у юбки матери. То, что она снова обратилась к Партере, говорило о том, что капитан посеял смятение в ее очаровательной груди. Астролог находился в тени; на Ла Синглу, как и вчера, светило солнце, но оно не было таким ярким, как в прошлый раз. Но как изящны были ее движения и выразительны жесты! Такой неподражаемой естественностью могла обладать только великая актриса. Наклонившийся к ней астролог тоже казался завороженным. Я видел, что они разговаривали, но голосов не слышал. Однако жесты Ла Синглы были столь красноречивы, что я понимал происходящее между ними, как будто сам находился рядом. Она сказала ему, что пришла, как и обещала, чтобы забрать заказанный ранее гороскоп. С каким деликатным выражением! Ей впору было бы играть в пантомиме, где не надо слов! Но все же по жестам я не сразу смог определить, кому предназначался этот гороскоп. И только когда Партере вытащил из рукава лист бумаги и вручил ей, я вдруг понял, что гороскоп был составлен на ее солдата. Она получала в руки судьбу Лазионио. Тут же из кармана, привязанного лентой к юбке, Ла Сингла достала серебряную монету. Она вложила ее в ладонь астролога. Приятно было глядеть на пластику ее движений, когда она вытягивала руку вверх, чтобы дотянуться до руки астролога. Партерелишь немного нагнулся, оставаясь по-прежнему в кресле. Отступив чуть в сторону, Ла Сингла развернула бумагу и впилась глазами в написанное. О непередаваемое изящество, с каким вдруг безжизненно поникла кисть ее руки! Какую гамму смятенных чувств отразило внезапно побледневшее лицо! С какой утонченной грацией была прижата к прелестным губам тыльная сторона ладони - как бы с целью подавить рвущийся крик. А это отчаянье во взоре? А неподдельные слезы, струящиеся по бледным ланитам? Какое искусство! Какой талант, господи! Далеко стоял я от сцены, но жесты и мимика Ла Синглы так ясно передали содержимое гороскопа, что я как будто сам его прочел. Ясно было, что часы пребывания капитана на сцене Театра Теней Жизни сочтены. Ла Сингла и астролог жестикулировали, глядя сначала на восток, затем на север. Ах, Твртко, беспощаден твой меч! Исполнены ненависти и коварства твои гяуры! И расставлены уже засады в Прилипитах для тех, кто осмелится преследовать тебя! Увы, бедный Лазионио! Такой молодой! Так скоро! И звезды так жестоко ополчились против тебя, как ты того и опасался! Смотри, как страдальчески обхватила голову твоя возлюбленная, как будто не ее это голова, а отрубленная твоя! С бледным челом, с дрожащими губами спрятала Ла Сингла гороскоп на груди и как безумная бросилась прочь. Сцена ухода была сыграна безукоризненно, как и все, что играла Ла Сингла, но - в последний миг - она скосила глаза в сторону моего укрытия. Ну, я так и думал. Актриса до мозга костей, могла ли она не проверить реакцию публики? Все это время она знала, что я за ней наблюдаю! Еще секунду назад я воображал, что мрачные пророчества Партере погонят ее прямиком к Лазионио. Я уже представлял, как она умоляет его внять предостережениям звезд и остаться, а полк пусть себе выступает в полночь без командира. Но нет, нет, не будет этого, теперь-то я уж точно знал. Оценивая ее последний взгляд, я пришел к выводу, что она действительно страдала, но это не мешало ей испытывать удовольствие от прекрасно разыгранной пантомимы. Это я мог понять. Не то чтобы здесь было поровну игры и настоящих чувств, просто игра и реальность давно стали для нее одним и тем же. Карета может спокойно уезжать в полночь, Ла Синглы в ней не будет. Свои роли она предпочитала разыгрывать перед публикой, способной по достоинству оценить ее волшебный дар. Кемперер это мог, а вот солдаты, заглядывающие в глаза смерти где-то в недоступных горах,- сомнительно. В ее натуре артистический темперамент всегда брал верх над воинским чувством повиновения долгу. Она любила, она переживала, она страдала - и у нее хватало ума не делать ничего такого, что могло бы положить конец этим увлекательным занятиям. Хотя я все еще не просох после своих водных процедур, к Кемпереру я направился с легким сердцем и твердым намерением хорошенько ему врезать за столь гнусную ошибку. Я заметил, что Ла Сингла шмыгнула в дом через боковой вход. Я же прошагал через двор, и вой собак знаменовал мое прибытие. Я предстал перед Кемперером на глазах дюжины свидетелей. Вода обличающе капала с моих одежд на ковры. То была драматическая сцена. - Периан, дорогуша, какое горе! - Он всплеснул руками и запрыгал передо мной, скаля редкие зубы.- Чтобы не кого-то там, а именно тебя избили на улице, как самого заурядного ходока! Что-то ты оплошал. Представляю, как ржали эти бессердечные хамы, отправляя тебя поразвлечься с рыбами. Жаль, меня там не было. - Извинения не помогут, Кемперер! Наши пути расходятся отныне и до тех пор, пока я не получу надлежащую сатисфакцию! Я знаю, что именно ты натравил на меня своих головорезов. Последовала одна из самых ужасных сцен в моей карьере. Маэстро схватил меня за мокрый рукав и потащил в свой кабинет. - Идем в мою обитель, дорогуша, бедный утопленный солдатик, и обсудим все без свидетелей, как и полагается джентльменам. Боже, даже перья на шляпе поникли! Что уж говорить об остальном! Дверь в кабинет захлопнулась, он запер ее на ключ, продолжая говорить в том же ерническом тоне, только в глазах появились злобные искорки. Каждое слово он подкреплял взмахом трости. - На твоем месте, свежевыстиранный ты мой, я не стал бы питать иллюзий насчет того, что мои головорезы напали на тебя по ошибке. Они не ошибаются. О нет, они учуяли бы тебя в любом маскараде, даже самом необычном. - Врешь, старый маньяк! Они приняли меня за владельца этой шляпы! - Нет, рыбонька, не обманывайся. Я уже сказал тебе, что мои люди не ошибаются. Вчера они следили за моей милой благоверной,- оскалу с каким он это произнес, позавидовал бы кинжалозуб,- вчера в полдень, как я им и приказал. Они видели, как ты уламывал эту распутницу зайти в свою грязную нору. Они засекли, как долго она там оставалась, в твоих гнусных объятиях. Они все мне точно доложили... В Малайсии мы все под колпаком, не так ли, водоплавающее? Завершая каждую фразу, Кемперер так свирепо бил меня тростью, что из одежды фонтаном летели брызги воды. - Но я не виновен, Поззи, поверь мне, старый извращенец, не виновен я. - Невинен, как петух! - Бац! - Я чист. Я никогда не прикасался к ней. Ты напрасно обвиняешь меня. Ты свихнулся старый, ревнивый козел. - Такой я есть. Поэтому я приму все меры, чтобы рассчитаться с тобой и с этим кавалерийским болваном, у которого голова забита каретами и полуночными похищениями. Его ждут ужасные страдания. Я заплатил этим бандитам за то, чтобы они сбросили тебя в канал, и не напрасно потратил деньги. Ты хнычешь здесь, а Мария плачет на улице.- Бац! Бац! Изможденный, я прислонился к двери и вытер лицо. - Какой ты негодяй! Тебя не волнуют ее оскорбленные чувства... - Да пусть хоть кипятком писает. Образумится со временем.- Бац! - Так вот что я заслужил, стремясь помочь тебе. А ведь я сказал Лазионио оставить твою жену в покое, и вот как мне за это отплатили. Если бы ты знал, как мне здесь все омерзительно... Он взорвался диким хохотом и исполнил что-то вроде джиги, когда отпирал дверь. - Ну, ты в точности Карагог. Неудачник во всех делах. Не преуспел ты в роли любовника, а солдату пришлось окунуться. Возможно, теперь ты поймешь: на сцене играть безопаснее, чем совать свой нос не в свои дела! Хотя я продолжал хорохориться, настроение мое было подавлено. - Есть же люди, глухие к утонченным эмоциям других! Когда я выходил из кабинета, то начал чихать. Кемперер при этом язвительно хихикал. Печально взглянув на него, я сказал: - Холодная вода в канале, видимо, сделала свое дело. Я умру молодым, как и Лазионио, которому суждено погибнуть в ущельях Прилипитских гор. - Брось это, беспутная рыбка! Только глупые женщины верят гороскопам - моя шлюшка-жена оказалась глупее, чем я думал, и попалась на фальшивку. Возьми себя в руки и прекрати обливать мой ковер. Ползи домой, обсохни и запомни этот урок. Я был так подавлен и расстроен, что только спустя некоторое время - уже далеко за полночь - до меня дошел смысл его издевки по поводу ложного гороскопа. Он подкупил Партере, так же как и тех громил, которые чуть не убили меня. До сих пор картина жизни представлялась мне исполненной светлыми и радостными красками, но это бессмысленное нападение заставило меня задуматься о всеобщем эгоизме и, что хуже всего, о своем собственном эгоизме. Мир повернулся ко мне своей мрачной стороной, и моя жизнерадостность была поколеблена. Мне было страшно, я казался себе маленьким мальчиком, заблудившимся в джунглях. Но оставался еще и другой, добрый мир, хорошо изученный, в котором мне было уютно и покойно и в котором я, подобно всем остальным гражданам, занимался привычными делами: исполнял свою роль перед заноскопом - мы почти заканчивали драму о Мендикуле,- обдумывал, как заполучить обещанного Джоном Лазионио коня, посылал записки Армиде и ухитрялся чем-то набить желудок. Мандаро успокаивал меня, Симли Молескин смотрел с подозрением и заявлял, что на днях я снова подвергнусь нападению, и что с такой жизнью я скоро деградирую до положения животного. Я плюнул на их слова и решил провести вечер в одиночестве на руинах бань Каллакаппо, дабы размышлениями залечить душевные раны. Массивные стены бань стояли здесь на протяжении уже нескольких веков. Арочные галереи, своды, лестничные пролеты не поддались разрушительному действию времени. Повсюду обильно росли дикие лавровые деревья, мирт и кусты вечнозеленой калины. С опаской взбирался я наверх, пока не достиг густых зарослей цветущих деревьев. Здесь я расположился. Я был настолько спокоен и погружен в свои мысли, что животные, тоже нашедшие здесь пристанище, вышли из своих укрытий и без опаски шастали по развалинам. Вверху в разрушенном портале устроила себе жилище пара древесных снафансов, или же проныр-хватачек. Вход в их убежище прикрывали ветки ивы и лаврового дерева. Они вылезли из своей норы, чтобы поймать последние лучи заходящего солнца. Они были похожи на обычных уличных орнигуанов, но крепче сложены. Из всех древнезаветных зверей снафансы были самыми красивыми. Маленькие благородные головки сидели на стройных шеях. Моя парочка была занята едой. Они срывали листья грациозными руками и отправляли в рот. Поскольку это не был брачный сезон, то самец был такого же сочно-зеленого цвета, что и его подруга. Животы у обоих были ярко-аквамариновыми. На ее прекрасной коже были заметны слабые полосы, но не было костяных щитков, украшавших самца. Через некоторое время они заметили меня, но продолжали спокойно сидеть с благожелательным видом. Если это, как утверждают ученые, были наши отдаленные предки, от которых берет начало все человечество, то нам нечего стыдиться. Эти и подобные им существа жили в полном согласии с собой и окружением. Им не нужно было ничего доказывать. Тогда как... Я мечтал о великих делах. Им это ни к чему. На состоящейся через два дня охоте в Джурации у меня будет возможность завоевать славу, положение в обществе и Армиду. Я хотел каждому доказать свое мужество, что я способен на большее, чем купание в грязном канале. Покалеченный прорицатель предупреждал, чтобы я плыл как можно сильнее, что я и делал. Но я был обескуражен тем, сколько страданий мне уже пришлось вынести, практически ничего не достигнув. Когда мой отец выставил меня из дома, я ушел со смехом и пережил эту немилость стойко, как и подобает джентльмену. Подумав об отце, я вспомнил, что после последнего визита я больше не навещал его, хотя бы для того, чтобы узнать, как за ним смотрят. Что поделаешь, жизнь есть жизнь... Вспоминал я и капитана Тускадийской кавалерии. Каково ему будет вести в бой свой полк в узких ущельях Прилипитских гор, тогда как полонившая его сердце дама останется далеко позади. Он был храбрый малый, и я надеялся, что он переживет все это и никогда не узнает, как Кемперер его обставил. Я пожелал ему одержать как можно больше побед над веселыми шлюшками и бородатыми турками. В листве вокруг меня прыгали и щебетали птицы - воробьи, дрозды, зяблики, которые прилетают в Малайсию в конце лета. Становилось прохладнее. Солнце скрылось за горизонт, оставив за собой роскошные краски заката. Душа моя всецело была захвачена великолепным зрелищем. Однако в темноте спускаться будет опасно, и я поспешил вниз, пока еще было достаточно света. ДРЕВНЕЗАВЕТНАЯ ОХОТА Летающие люди звонили в четыре больших колокола кафедрального собора. Я проскакал к св. Марку на своем Каприччио, привязал его к коновязи позади собора и пешком направился к большому западному порталу, где ожидала меня Армида. Она стояла у статуи в компании де Ламбанта, Бедалар и еще нескольких своих друзей, которых я не знал. За этой группой видна была вторая - строгая и мрачная. То были дуэньи - Йолария, Жетоне и прочие. Все они смотрелись одинаково в серых платьях и шапочках с вуалями. Я поцеловал Армиде руку, заглянул в глаза и понял, что она все еще любит меня. Конечно - разве не была она воплощением ласки и внимания по отношению ко мне в предыдущие два дня, когда мы вместе работали перед заноскопом? - К вашим услугам, сударыня,- проговорил я. Я был краток, как и подобает человеку, начинающему новую жизнь и твердо вставшему на стезю исправления. Остальным я отвесил поклон, подмигнув при этом де Ламбанту. Я вообще-то надеялся поговорить наедине с Армидой. Но ничего. Будет еще возможность. После заутрени нам предстояло позировать перед заноскопом. Поэтому мы просто улыбнулись друг другу и обменялись любезностями. Настроение было приподнятое, все обменивались доброжелательными взглядами, благодушно глядели на летающих людей, собор и толпу перед ним, как будто хотели поделиться со всем миром избытком молодости и жизненных сил. Но, может, все это тоже было всего лишь проявлением эгоизма? Де Ламбант был в ударе. Обе девушки и их подруги благосклонно принимали его шутки. В знак благодарности я улыбнулся де Ламбанту: он давал мне возможность притереться к новой компании. Заутреню служили в честь открытия сезона охоты на древне-заветных зверей. Большая часть знати после службы отправится в охотничьи домики в глуши. И даже я, бедный актер, последую за ними. Но только завтра. Дай Бог, чтобы мне хватило духу сыграть эту роль. Прибыла семья Гойтолы. Когда все вышли из кареты, Армида смиренно подошла к отцу. Эндрю Гойтола обвел всех суровым взглядом, покосился и на меня. Затем он в сопровождении жены, обеих дочерей - Армиды и младшей Лены, двух слуг и дуэньи проследовал внутрь собора. По пути он что-то говорил, изящно жестикулируя ухоженной, но вялой рукой. Похожим образом появилось семейство Нортолини - Кайлус радушно приветствовал меня и де Ламбанта кивком головы. Они тоже прошли внутрь, увлекая за собой Бедалар и Жетоне. За ними последовали остальные друзья Армиды. На миг мы остались вдвоем с де Ламбантом. Мы многозначительно переглянулись. - Согласно семейному преданию, род де Ламбантов был некогда всевластным в Тускади, но с тех пор сменилось шестьдесят поколений,- сказал де Ламбант. - Чиролам, чтобы достичь таких вершин, понадобится еще шестьдесят поколений, если, конечно, мне не повезет в ближайшие несколько дней. - Что ж, войдем и помолимся за удачу. Когда мы уже погрузились в полумрак собора, он спросил: - Слушай, ты много получаешь удовольствия от жизни? - Не понял... Он ответил, как бы поясняя вопрос: - Мастер Бледлор закончил работу над бокалами. Старик сам принес их вчера вечером. Они совершенны. И сделал быстро. Надеюсь, они порадуют Смарану. До нас дошли слухи, что этот Трейтор Орини пьяница и распутник, а его сестра - чистейшей воды проститутка. Обнадеживающее сочетание... Ненавижу безнравственность в других людях, а ты? Внутри собора нас встретила напряженная игра света и теней. Снопы солнечных лучей, проникающие сквозь высокие окна, рассеивались во мраке и едва освещали плиты у подножия огромной каменной чаши. Струи ароматических дымов вздымались над серебряными и бронзовыми курильницами. Ладан и фимиам, горьковатый дымок тлеющей коры каскариллы, ванильный запах горящей смолы стиракса заглушали испарения человеческого скопища, заполнившего все нефы собора. Мы зажгли у входа свечи, приложились поцелуями к образу Минервы и сквозь толпу протиснулись ближе к центру. Помимо всего прочего, собор св. Марко славился еще и знаменитой алтарной панелью с ее великолепной резьбой. С амвона Первосвященника, находившегося за ней, доносилось поразительно жалостливое завывание - подлинный голос Высокой Релиши. В нем сочетались горестная жалоба и любовь. Наверное, освещение играло шутки со зрением - прихожане казались невыразительной массой, тогда как позолоченные святые и сатиры, вырезанные на всех колоннах от пола до самого купола, казалось, ожили. Они глядели вниз взглядами тяжелыми, напряженными или безмятежными, но так и не могли разглядеть в толпе ни малейших признаков покаяния. Для большинства было все едино-что св. Марко, что опера. И пока наводящие сон Воззвания к Дуальным Божествам возносились к украшенным рельефами сводам, де Ламбант и другие мои друзья выискивали взглядами в толпе хорошеньких женщин. -...сугубо, о Примирительница, воззри на тех из братьев, пришедших днесь под покровительство Твоих крыл, кои дерзновенно грядут наперекор всем опасностям охоты,- вопил Первосвященник, обращаясь к образу Минервы.- И просвети их, дабы восприяли они в сердце своем, что так же, как и во время оно мир был создан Сатаной, так по истечении времени будет разрушен он Господом Богом... И дабы умилостивить Обоих, грядем мы убивать своих предков и причащаться плоти их. И пусть помнят охотящиеся, что Сатане обязаны мы своим возникновением и, стало быть, являемся частью Его замысла. Что до зверей, то се есть символы его проклятой крови, и они так же обречены, как и все мы, обитающие в ужасных чащобах вселенной. Позволь же, о Примирительница, здесь и сейчас причаститься им Святой Плоти, дабы не погибнуть им без отпущения грехов и не воплотиться в еще более непристойную форму сатира, гнома или древнезаветного зверя, ибо эти твари более близки к Темному Творцу и всем его ужасным созданиям. Помоги нам приблизиться к большему Свету, Тебе лишь принадлежащему, дабы оказались мы достойны быть в числе слуг Твоих, когда Всемогущий начнет битву за этот мир с Князем Тьмы. Зазвучали трубы, и прихожане принялись нестройно отвечать пастырю. "НА ПОСОХЕ ЖРЕЦА ЗМЕЯ..." -- " ..есть чистый символ Бытия". -- "ГИГАНТСКИЙ ЯЩЕР, НАВОДЯЩИЙ СТРАХ..." -- "...- призыв покаяться в грехах". -- "СОВЫ РАЗУМНОЙ, КОРОЛЕВЫ НОЧИ..." -- "...ослепнут на рассвете очи". -- "МНЕ ОБЕЗЬЯНА КОРЧИТ РОЖИ, -- ПОСКОЛЬКУ ЗАВИСТЬ ЕЕ ГЛОЖЕТ..." - "...избавь меня, молю я, Боже, от участи быть на нее похожим". Когда я протиснулся вперед, чтобы испить вина и принять облатку из рук священника, рядом оказался де Ламбант. - Ты-то чего беспокоишься? Ты ж в охоте не участвуешь, Гай. - У меня для тебя хорошие новости, по крайней мере, я думаю, что они хорошие. Отец Бедалар по-прежнему такой же старый болван, но ей удалось устроить, что меня взяли в Джурацию музыкантом. Пока ты будешь совершать свои подвиги в лесу, поражая ленивцев и роголомов, я буду зарабатывать на кусок хлеба пением. - Это хорошие новости. Там мне будет не хватать друзей. В таком случае, на тебя ложится забота об Армиде. Постоянно будь рядом с ней, по мере возможности наблюдай за ней, защищай ее. Я опасаюсь некоего благородного соперника... Мы прервали разговор, вслушиваясь в слова божественной литургии. - Душа и тело... символы великого противостояния... Служба все еще продолжалась, когда мы начали проталкиваться к боковому выходу. Де Ламбант спросил: - У тебя что - серьезно с Армидой? - Кончай шутить, Гай. В последнее время я сам не свой. Что-то во мне изменилось. Ты не заметил? - Мы уже давно не виделись. Это все из-за Армиды? - Да. Я должен стать кем-то. Это трудно выразить... - Похоже на любовь,- он дружески похлопал меня по плечу. - Клянусь, я никогда больше не взгляну на другую женщину. Ну... может, и взгляну, но не более того. Я очень сожалею о некоторых своих поступках уже после знакомства с Армидой. Но ради нее стоит стать другим человеком, не так ли? - О, она великолепная девушка. И очень привлекательная тоже,- сказал он беспечно.- Но в Малайсии полно хорошеньких девушек. Ты меняешься коренным образом, де Чироло. И не в лучшую сторону. - Ты главное присмотри за ней в Джурации, пока я буду отсутствовать. - Такое доверие должно оправдывать. Я сделаю все, что смогу, для тебя, раз это так серьезно. Скинув с души камень, я расстался с де Ламбантом и направился к коновязи за Каприччио, чтобы в последний раз предстать перед заноскопом Бентсона. Я теперь понял, что значит иметь лошадь. Без коня нельзя считать себя джентльменом. Отряд бравого капитана Джона Пе-легрино Сан-Лазионио (в каких диких горах лечит сейчас свою сердечную рану храбрый воин?) лишился замечательного зверя. И подумать только - там ему была предназначена участь вьючного животного. Конечно, надо признать, что мерин слегка хромал из-за нанесенной мечом раны. Каприччио был довольно высоким конем буланой масти. Норов и зубы - ровные. В общем, капитан оказал мне хорошую услугу, я же взамен не сделал ничего. Во дворце Чабриззи был полный бедлам. Прислуга готовила его к возвращению хозяев после долгого отсутствия. Они выпроваживали своих взятых на постой родственников, выбивали ковры, мыли полы и окна, чего не делали со времени отъезда хозяев. Бентсон тоже раскручивал свои дела. Мы уже скопили немного реквизита для нашей пьесы, не говоря уже о сменных костюмах; все это хранилось в пристройке. Теперь рядом с ней стояла ручная тележка, которую Бентсон, его толстая старая жена Флора и Летиция загружали уже ненужными декорациями. Бонихатч, подпирая колонну, болтал с Солли - толстым наглым парнем, который, когда я подъехал и спрыгнул с лошади, разразился хохотом. - Никогда раньше не видел приличного коня? - спросил я его. - Я никогда не видел орнигуана, скачущего верхом! Обратившись к Бонихатчу, я сказал: - Принц Мендикула, это, конечно, твое право дружить со всякими ублюдками, но они должны знать свое место, не так ли? Ничего не ответив, он подошел к лошади и фамильярно похлопал по седлу. - Экая кляча, а? Вечно у тебя какие-то бредовые идеи. А сейчас ты что задумал, де Чироло? - Слушай, тебе не пора сменить свое вонючее от пота тряпье на приличную рубашку? У тебя ведь есть одна. - Ха! Зависть говорит! Могу заметить, де Чироло, что я хорошо знаю, как ты пытался соблазнить мисс Златорог, чтобы заиметь такую же рубашку, как у меня. - А-а, вот как ты получил свою. Что ж, дерзай дальше. Что, бедной шлюшке каждый раз приходится расплачиваться рубашками, чтобы только затащить тебя в свою постель? Бонихатч оскалился и поднял кулак. Я опустил поводья и изготовился отразить удар. - Ну, давай, покоритель дешевок! - Что ты возомнил о себе, петух в седле?! - От кого теперь брызжет завистью? Он подавил гнев и неожиданно опустил руки. Повернувшись ко мне боком, пнул кучу мусора. - Я не собираюсь ссориться, де Чироло, просто меня тошнит от того, с каким видом ты восседаешь на этом животном. Скоро в Малайсии ожидаются перемены, и те, кто ходит на работу босиком, посчитаются с теми, кто вовсе не работает. - Об этом говорится уже тысячу лет. Я не принадлежу ни к тем, ни к другим, и оставь меня в покое, Бонихатч. У меня своих забот полно. Повернувшись ко мне, он, поглаживая бакенбарды, заговорил мягко и вкрадчиво: - Тебя так же угнетают и эксплуатируют, как и всех нас. Присоединяйся к нам и свергнем всех угнетателей. - Тебе еще не надоело попугайничать вслед за Отто? - Не будем переходить на личности. Просто подумай о свободе, о переменах, о равенстве. - Всего этого я добьюсь для себя гораздо успешнее, чем толпа оборванных подмастерьев. - Ладно. Он презрительно глянул на меня. Его широкое лицо потемнело. Сзади, самодовольно ухмыляясь, подошел Солли. - Я наслышан о твоей идее равенства, де Чироло! Ты думаешь жениться на Армиде Гойтола и до конца своих дней быть комнатной собачкой. Хорошенькую жизнь ты себе придумал. Но она никогда не выйдет за тебя - она тебя не хочет. А если и захочет, ее старпер-папаша никогда этого не допустит. - Через несколько недель, Бонихатч, я брошу эти слова в твою угрюмую харю! И тогда тебе придется очень постараться, чтобы найти себе хоть какую-нибудь работенку. Насупив брови, он твердо сказал: - Ты не знаешь, кто твой истинный друг. Повернувшись на каблуках, я увел Каприччио в конюшню. Нужно было в последний раз переодеться в форму генерала Геральда. В последний раз я должен был позировать перед волшебными линзами заноскопа Бентсона. "Счастливая трагедия принца Мендикулы" была завершена. Надо была переделать лишь три или четыре сцены. А Бентсон все еще никому не показывал конечный результат. Я уже пронзил мечом (конечно, ударил мимо) нелепого Мендикулу в исполнении Бонихатча. Он нелепо умирает. Леди Джемима, в исполнении Летиции, принимает смертельную дозу снадобья и целых пять минут мучительно умирает на своей кушетке. Армидина Патриция долго плачет у драпированного парапета, а я долго стою с выражением триумфа на лице и с красной краской на лезвии меча. Осталось повторить несколько сцен, которые Бентсон считал неудовлетворительными. Первым мы повторили эпизод зарождения предательства, когда Геральд бросает страстный взгляд на Патрицию, в то время как Мендикула смотрит в сторону. Мне это было нетрудно. Даже наоборот. Пяти минут вожделенного взгляда на прелестную грудь мне было явно недостаточно. Позже, в перерыве, я сказал Армиде: - Не терпится посмотреть полную картину. Почему Отто держит все в тайне? - Мне он этого не объяснял. - У нас будет такой успех! На тебя будет такой спрос, что тебе придется стать актрисой, тогда никто из твоей семьи не станет возражать, если я женюсь на тебе. Мы сидели в тени на некотором удалении от других. - Генерал Геральд, мне нравится ваше общество, но я уже дома играю в живых сценах. Я бы никогда не стала профессиональной актрисой. - Даже после игры в трагедии? - Для меня это унизительно. Прошу, не раздражай меня, Перри.- Она отвернулась. - Тебе не нужно унижать себя. Я сам поднимусь до... Но что плохого в профессии актрисы? Талантливая Ла Сингла из очень хорошей семьи. - Отец говорит, что она из крестьян, и в ранней юности ее обесчестили. Я засмеялся. - У нее легендарное происхождение, и она предпочла стать известной, чем быть затворницей в затхлом особняке. - Счастливы те, кто может выбирать.- Ее лицо стало очень печальным, и я прошептал ей на ухо: - Сделай и ты свой выбор. Улизнем, когда все кончится, и вновь отыщем во дворце заросшую папоротником часовню. В ответ она холодно улыбнулась. - Мне надо ехать домой, чтобы все подготовить для поездки за город. Нужно все продумать заранее. Мы встретимся в Джурации. Армида посмотрела на меня, задрав прелестный носик и приоткрыв пухлые губы, похожие на спелые вишенки. Это вызывало во мне бурю желаний. Так было всегда, когда я встречал взгляд ее темно-золотистых глаз. Они больше походили на глаза львицы, чем на глаза человека. Я лишь чувствовал, что встреча с ней где бы то ни было - самое чудесное, что есть в мире. Мы репетировали все утро и, наконец, подошли к финальной сцене, в которой Мендикула застает свою жену с генералом в розовом саду. Здоровяк Солли, Рино, Бонихатч и Отто под руководством Флоры втащили в розовый сад Чабриззи заноскоп. Мы заняли свои места. Бентсон зарядил аппарат и отрегулировал[ ]объектив. Мы стояли перед заноскопом в течение пяти минут. У Мендикулы был потерянный, но все еще вызывающий вид. Патриция и я стояли рядом. Она надменно смотрела на своего принца, я же скучающе уставился в небо. | - Великолепно! - громко сказал Бентсон и захлопнул крышку объектива.- Мы завершили свой великий труд. И у меня есть хорошие новости. Гойтола считает необходимым, чтобы мы показали эту маленькую трагедию на свадьбе Орини и де Ламбант. - До или после того, как мы представим комедию "Фабио и Албриззи"? - спросил я. - Увидишь, Периан, все будет хорошо,- Бентсон кивал мне и улыбался, обнажая желтые остатки зубов. - Наша комедия должна быть первой. Она уже запланирована на второй день праздника. "Мендикулу" необходимо поставить в последний день, если, конечно, его злободневность такова, что публика не захочет смотреть ничего другого. - Насчет этого я ничего не знаю. Я не отвечаю за планы. Я ни за что не отвечаю. Я всего лишь маленький человек, который должен подчиняться. - Но существует ведь определенный порядок. Пока подмастерья убирали заноскоп, Бентсон и его жена отвели меня в сторону. - Уважаемый Периан, мы не чиним препятствий твоему успеху. Помоги же чем можешь и нашему. Это все, что мы просим. И это вполне разумно. Если наше представление будет иметь успех, мы сможем заняться чем-то более полезным. - Я никому не препятствую, Отто. - Возможно, и нет, но ты слишком узко мыслишь - только о собственном интересе. У его жены Флоры были одутловатые щеки, но еще более обвисшими были грудь и ягодицы. Она сказала мне: - Периан, мы хотели бы видеть тебя сторонником нашего дела, так как ты пользуешься большой популярностью среди молодежи Малайсии.- Она улыбнулась и одновременно оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что ее никто не подслушивает. - Те, кому принадлежит в государстве власть, не хотят делиться ни с кем, ее нужно взять у них силой. Для того, чтобы произошла революция, необходимо подготовить почву. Мы уже старые с мужем, но мы неуклонно проводим подготовительную работу. Мы не можем выпустить из виду "Мендикулу". Пьеса должна послужить доброму делу. Оставь свою гордыню и помоги нам, как и мы помогаем тебе. Впервые Флора Бентсон одарила меня такой длинной речью. Мне пришло в голову, что власть имущие отличаются вежливостью и жизнелюбием, тогда как жаждущие изменений, подобно Бонихатчу, всегда недовольны, грубы и любым путем вызывают беспорядки. Порицая мою гордыню, она выдавала свою собственную, скрытую. - Все это хорошо,- сказал я.- Но в этой глупой истории о поруганной любви зрители не почувствуют подлинного искусства. Единственной ценностью "Мендикулы" является новый способ постановки. Как он может послужить добрым делам? - Именно МЕТОД здесь важнее всего,- ответил Бентсон.- Выслушай меня: если мы добьемся, что принцип меркуризации будет дозволен, многое можно сделать. Все заключается в меркуризации. В эту страну нововведения нужно протаскивать осторожно, потихоньку. И если Совет не запретит меркуризацию, мы сможем использовать это изобретение для социальных целей. - Вы настоящий заговорщик, Отто. Не выйдет из этого ничего хорошего. Я не мог отделаться от этой пары, а в это время Армида садилась в карету. Она помахала мне на прощанье, и я заметил, как обнажилась ее хорошенькая лодыжка, когда она поднималась на ступеньку кареты. Дуэнья с кислым выражением лица последовала за ней. - Ты уже знаешь, как летают мои воздушные шары,- сказал Бентсон.- Представь себе модифицированный заноскоп, установленный на воздушном шаре. Мы сможем получить точную карту местности под нами. И если турецкая армия вновь окажется у стен нашего города, мы сможем заснять диспозицию вражеских войск. Подумай, какие это дает преимущества в военном отношении! - И это касается не только турецкой армии,- продолжила Флора. Она взяла меня за руку.- Наши худшие враги находятся внутри этих стен. С воздушного шара мы сможем тайно меркуризировать площадь Феттер, дворец Ренардо и лабиринты епископского дворца. И тогда с помощью этого средства мы раскроем сокрытые тайны этих дьявольских мест. Мы даем мощное оружие нашим революционным советам. - Меркуризация - это ОРУЖИЕ,- сказал Бентсон. - Будьте осторожны в разговоре с Мастером Перианом, ведь у него теперь свой выезд,- сказал подошедший Бонихатч.- Он сам надеется впрыгнуть в привилегированное ложе, и тогда все, что мы ему говорим здесь, может стать темой легкой застольной беседы. Мгновенно вспыхнув, я повернулся к нему, но старик сдержал нас обоих. - Попридержи язык, Бони. Между нами не должно быть вражды. Но прими это как предупреждение, Периан. Будь благоразумен. Только благоразумие спасет нас.- Он кивнул мне и вышел. За ним последовала его жена. - Ты ищешь неприятностей, не так ли? - спросил я у Бонихатча. Он отрицательно покачал головой. - Я согласен с Отто и Флорой. Я хочу, чтобы ты избрал верный путь. Ты такая же жертва системы, как я или он. - Я собираюсь стать одним из победителей. Я оставил его и направился к конюшням, чтобы забрать Каприччио. Настроение было безнадежно испорчено. Как весело начиналась вся эта затея с "Мендикулой" и как скверно завершилась. А Армида могла бы и подождать меня. - О, Боже, страсть к реформам лишает душу всякой радости,- негромко сказал я самому себе. В дальнем затемненном углу, за жующим сено Каприччио, стояла Летиция. Она улыбнулась и, протянув руки, подошла ко мне. Я взял ее за руку, намереваясь держаться с ней вежливо, но холодно, хотя не мог не видеть ее улыбки. - Итак, Летиция, пьеса закончена. Тебе придется возвращаться к своим рубашкам и скатертям. Я же сыт по горло жизнью низов и отправляюсь в горы охотиться на кинжалозубов и других страшных древнезаветных чудищ. Она вырвала свою руку из моей и опустила голову, чтобы скрыть залитое краской лицо. - Так я веду низкий образ жизни? Ты так обо мне думаешь... - Черт, я не это имел в виду. Ну и ранимый вы народ! - Вот именно, народ! - Все еще в густой краске, она повернулась и твердо, почти высокомерно посмотрела на меня.- Верно, Периан, мне нечем особо гордиться. Но мне захотелось подождать здесь, вдалеке от других, чтобы сказать тебе "до свидания", потому что мы больше не увидимся. Хочу сказать тебе - не обращай внимания на болтовню Солли, ты прекрасно смотришься верхом на коне. - Ах, Летиция, ты относишься ко мне лучше, чем я того заслуживаю. Временами я действительно похож на орнигуана. Она рассмеялась весело и свободно. - Я никогда не ездила верхом, и не знаю, придется ли когда-нибудь. - Как-нибудь я покатаю тебя на Каприччио. Он слегка хромает, но очень славное животное. Правда, Капри, старый дружище? А теперь мне пора. Мне нужно забрать еще пару ботинок из-под залога. Она взяла мерина за уздечку и пытливо посмотрела на меня. - Для меня, Перри, было огромным удовольствием работать с тобой в пьесе. Ты первый актер, с которым я разговаривала, я имею в виду - просто так, а не по делу. Мы ведь шили костюмы для актеров университета. Мне нравится такой образ жизни. - Одним он нравится, другие его презирают. - Но для меня это выход, и я бы смогла больше помогать своей семье, чем теперь... Ты сам это говорил. Ты... как ты думаешь, смогу я стать профессиональной актрисой? Я знаю,- она поспешила проговорить, как бы боясь моего ответа,- ты скажешь, что у меня должен быть талант, и конечно, мне не хватает красоты. Я и не думаю, что когда-либо снова стану леди Джемимой, но, может быть, я смогу играть комедийные роли. Как ты считаешь? Есть надежда, что меня возьмет маэстро Кемперер? Я вновь взял ее тонкую руку. Мы стояли, почти прислонясь к боку лошади, и глядели друг на друга. - Это очень тяжелая жизнь, особенно для девушки. - Именно к такой жизни я и привыкла. - Если ты настроена серьезно, я могу замолвить за тебя словечко, хотя сейчас я не в лучших отношениях с Кемперером. - Не говори только о моей просьбе Армиде. - Я никому не скажу, глупышка, и Армиде - в особенности, если уж на то пошло. Но что скажет твой дядюшка Жозе, когда узнает? Летиция опустила ресницы. - Он меня отпустит, если мы с мамой проявим твердость. Я хочу вырваться из дома еще и из-за него. Я обнял ее, она уткнулась мне в грудь головой. - Летиция, в тебе столько всего намешано. - Не больше, чем в тебе,- ответила она с каким-то новым порывом. Она сверкнула на меня голубыми глазами и робко улыбнулась. - Периан, ты занимаешься любовью с каждой девушкой, с которой играешь в пьесах? - Почему ты так считаешь? Она обхватила мою шею: - Это меня немного возбуждает. Прижав ее теснее, я сказал: - А я-то думал, Летти, что ты хочешь быть исключением из общего правила. Ее волосы все еще пахли чердаком, хотя она обсыпала их изрядной порцией дешевой пудры. Я прижался щекой к ее лицу и одновременно просунул руку под лифчик, обхватив теплую, маленькую грудь. - Поехали на Каприччио ко мне домой, вместе отметим прощание с генералом Геральдом и леди Джемимой. Пусть они за запертыми дверями проделают то, что только имитировали перед заноскопом. Как бы поддерживая меня, конь зашевелился. Я начал целовать Летицию, но она отвернула лицо и сказала. - Хорошо, если бы ты уговорил маэстро Кемперера посмотреть "Трагедию Мендикулы". Может, ему понравится мое исполнение. - О, уверен, дорогая, ты ему понравишься в любой роли. Но это позже... А пока не теряй времени, будь активнее. Опусти свою изящную руку вот сюда и ощути, как ты на меня действуешь, и какой пылающий факел будет освещать тебе путь в постель... Мои пальцы нащупали влажную бухточку, в которой только и можно было остудить пыл моего факела. Летиция порывисто дышала, облизывая от возбуждения губы. Тело ее податливо извивалось. Я нежно захватил губами ее язык, а свой просунул ей между зубов. От этого она пришла в совершенный восторг, и все ее тело сотрясли конвульсии. Моя плоть невольно откликнулась такими же сладостными спазмами. Тяжело дыша, с ослабшими коленками, мы стояли в полумраке конюшни, опершись на бок Каприччио. - О-о... о-о... о-о... Перри... - О, Летти! - проговорил я со стоном. Мне было хорошо, чего нельзя было сказать о состоянии некоторых частей моей одежды. Меня била дрожь. Прислонившись к деревянной стенке постройки, я сказал: - Как быстро ты заводишься, Летти. Идем ко мне и продолжим, только растягивая удовольствие. Она обтянула платье, давясь от смеха и пряча от меня лицо. - Мне так стыдно! - Она снова засмеялась.- Как видишь, я могу доставить удовольствие не хуже любой девушки из родовитой семьи. Я хочу, чтобы ты взял меня неистово во всей моей красе, как будто я в самом деле леди Джемима! Она рванулась ко мне. Лицо ее горело от вожделения. - Перри, я вся твоя. Могу я довериться тебе? О, я в отчаянии - если бы я только могла сказать тебе... - Верь мне, ты так красноречива. Во дворе я услышал какой-то шум. Она снова обвила мою шею. - Это ты, ты делаешь меня такой развязной и бесстыдной! О, Перри, ты поможешь мне стать актрисой? Ты же обещал мне. - Поговорим об этом позже. Снаружи я снова услышал голоса. Не застегивая рубашку, я поискал глазами хоть какое-нибудь оружие. Рядом стояли грабли. Только я успел схватить их, как в дверь ударили, и она распахнулась. Летиция вскрикнула и