ебию. Таким видели его и парижские "проклятые поэты", и русские символисты, и тысячи читателей в разных уголках света. Оттенок демонизма и впрямь свойственен если не личности Эдгара По, то тому художнику, чей образ сохранили для нас "Ворон", "Улялюм", "Лигейя". Для эпохи романтизма подобный герой типичен. Однако даже и здесь По не соответствует канонам. Его демонизм того рода, который имел в виду Гете, в разговоре с Эккерманом заметив, что Мефистофель "слишком негативен, демоническое же проявляется только в безусловно позитивной деятельной силе" {Эккерман И.П. Разговоры с Гете. М., 1981. С. 412.}. У По эта деятельная сила проявила себя умением различать зло, какими бы масками оно ни было скрыто, и, шокируя умеренно либеральных, свято верящих в "прогресс" соотечественников, резко сказать о том, насколько убог их мир, насколько он чужд истинной жизни во всех ее бесчисленных тайнах, во всей ее жестокости и щедрости. Думая о его нелегкой и причудливой судьбе, вспоминаешь строки Заболоцкого: Догорит и погаснет ракета, Потускнеют огней вороха. Вечно светит лишь сердце поэта В целомудренной бездне стиха. Страсти, бушевавшие вокруг имени По, давно улеглись, и потускнело то в его наследии, что было лишь ворохом огней, - но бездна его стиха и сегодня все та же таинственная и целомудренная бездна, а сердце поэта светит все так же ярко.