где стоит звонарь: Это демоны поверий, Звон ведет - их царь. Он заводит звон, Вопит, вопит, вопит он Гимн - пэан колоколов, Сам восторгом упоен Под пэан колоколов. Вопит он, скакать готов, В ритме верном, верном, верном, Словно строфы саг размерном Под пэан колоколов И под звон; Вопит, пляшет в ритме верном, Словно строфы саг размерном, В лад сердцам колоколов, Под их стоны, под их звон, Звон, звон, звон; Вопит, пляшет в ритме верном, Звон бросая похорон Старых саг стихом размерным; Колокол бросая в звон, В звон, звон, звон, Под рыданья, стоны, звон, Звон, звон, звон, звон, звон, Звон, звон, звон Под стенящий, под гудящий похоронный звон, (1914) Перевод В. Брюсова 39а. К ЕЛЕНЕ Тебя я видел раз, один лишь раз. Ушли года с тех пор, не знаю, сколько, - Мне чудится, прошло немного лет. То было знойной полночью Июля; Зажглась в лазури полная луна, С твоей душою странно сочетаясь, Она хотела быть на высоте И быстро шла своим путем небесным; И вместе с негой сладостной дремоты Упал на землю ласковый покров Ее лучей сребристо-шелковистых, - Прильнул к устам полураскрытых роз. И замер сад. И ветер шаловливый, Боясь движеньем чары возмутить, На цыпочках чуть слышно пробирался: Покров лучей сребристо-шелковистых Прильнул к устам полураскрытых роз, И умерли в изнеможеньи розы, Их души отлетели к небесам, Благоуханьем легким и воздушным; В себя впивая лунный поцелуй, С улыбкой счастья розы умирали, - И очарован был цветущий сад - Тобой, твоим присутствием чудесным. Вся в белом, на скамью полусклонясь, Сидела ты, задумчиво-печальна, И на твое открытое лицо Ложился лунный свет, больной и бледный. Меня Судьба в ту ночь остановила (Судьба, чье имя также значит Скорбь), Она внушила мне взглянуть, помедлить, Вдохнуть в себя волненье спящих роз. И не было ни звука, мир забылся, Людской враждебный мир, - лишь я и ты, - (Двух этих слов так сладко сочетанье!), Не спали - я и ты. Я ждал - я медлил - И в миг один исчезло все кругом. (Не позабудь, что сад был зачарован!) И вот угас жемчужный свет луны, И не было извилистых тропинок, Ни дерна, ни деревьев, ни цветов, И умер самый запах роз душистых В объятиях любовных ветерка. Все - все угасло - только ты осталась - Не ты - но только блеск лучистых глаз, Огонь души в твоих глазах блестящих. Я видел только их - ив них свой мир - Я видел только их - часы бежали - Я видел блеск очей, смотревших в высь. О, сколько в них легенд запечатлелось, В небесных сферах, полных дивных чар! Какая скорбь! какое благородство! Какой простор возвышенных надежд, Какое море гордости отважной - И глубина способности любить! Но час настал - и бледная Диана, Уйдя на запад, скрылась в облаках, В себе таивших гром и сумрак бури; И, призраком, ты скрылась в полутьме, Среди дерев, казавшихся гробами, Скользнула и растаяла. Ушла. Но блеск твоих очей со мной остался. Он не хотел уйти - и не уйдет. И пусть меня покинули надежды, - Твои глаза светили мне во мгле, Когда в ту ночь домой я возвращался, Твои глаза блистают мне с тех пор Сквозь мрак тяжелых лет и зажигают В моей душе светильник чистых дум, Неугасимый светоч благородства, И, наполняя дух мой Красотой, Они горят на Небе недоступном; Коленопреклоненный, я молюсь, В безмолвии ночей моих печальных, Им - только им - и в самом блеске дня Я вижу их, они не угасают: Две нежные лучистые денницы - Две чистые вечерние звезды. (1895) Перевод К. Бальмонта 40а. К ЭННИ Слава небу! был кризис, - Опасность прошла. С болезнью, что грызла, Что медленно жгла, Та, что названа "Жизнью", Лихорадка прошла. Грустно я знаю, Что нет больше сил; Мне и членом не двинуть, Я лежу, я застыл; Ну, так что же! Мне лучше, Когда я застыл. Я покоюсь так мирно, В постели простерт, Что тот, кто посмотрит, Подумает: мертв, - Задрожит, меня видя, Подумав: он - мертв. Стенанья, страданья, Вздохи, рыданья - Утихли вдруг, И сердца жестокий, Ужасный, глубокий, Сердца стук. Болезнь, и тошноты, И муки - прошли, Лихорадки исчезли, Что череп мой жгли; Те, что названы "Жизнью", Лихорадки прошли. И о! из всех пыток, Что была всех сильней, Успокоилась жажда В груди моей, Та жгучая жажда Проклятых страстей: Я глотнул; и погас он, Нефтяной ручей! Я глотнул чистой влаги, Что катилась, журча, Струилась так близко Под ногой, из ключа, - Из земли, в неглубокой Пещере ключа. И о! никогда пусть Не подскажет вам хмель, Что темно в моей келье, Что узка в ней постель. Разве люди в иную Ложатся постель? Чтобы спать, лишь в такую Должно лечь постель. Рассудок мой - Тантал - В ней исполнен грез, Забыл, не жалеет О прелести роз, О волненьях при виде Мирт и роз. Теперь, когда спит он, И покой так глубок, Святей ему дышит Анютин глазок; Аромат здесь он слышит Твой, Анютин глазок! Розмарин здесь, и рута, И Анютин глазок. Так, я счастлив в постели Дыханием грез И прелестью Энни, Омытый в купели Ароматных волос - Прекрасной Энни. Поцелуем согретый, Лаской нежим, - на грудь Преклонился я к Энни, Чтоб тихо уснуть, - Ей на грудь, словно в небо, Чтоб глубоко уснуть. Свет погашен; покрыт я, Постель тепла. Энни ангелов молит, Да хранят ото зла, Да хранит их царица Меня ото зла. И лежу я спокойно, В постели простерт, Любовь ее зная, А вы скажете: мертв! Я покоюсь так мирно, В постели простерт, Любовью согретый, А вам кажется: мертв! Вы, увидя, дрожите, Подумав: мертв! И ярче сердце, Чем н_а_ небе звезды Ночью весенней В нем светит Энни! Горит разогрето, Любовию Энни, И мыслью и светом Глаз моей Энни! (1924) Перевод В. Брюсова 41а. ЭЛЬ-ДОРАДО Он на коне, В стальной броне; В лучах и тенях Ада, Песнь на устах, В днях и годах Искал он Эль-Дорадо. И стал он сед От долгих лет, На сердце - тени Ада. Искал года, Но нет следа Страны той - Эль-Дорадо. И он устал, В степи упал... Предстала Тень из Ада, И он, без сил, Ее спросил: "О Тень, где Эль-Дорадо?" "На склоны чер- ных Лунных гор Пройди, - где тени Ада! - В ответ Она. - Во мгле без дна - Для смелых - Эль-Дорадо!" (1924) Перевод В. Брюсова 42а. МОЕЙ МАТЕРИ И ангелы, спеша в просторах рая Слова любви друг другу прошептать, Признаньями огнистыми сжигая, Названья не найдут нежней, чем "мать". Вот почему и вас так звал всегда я: Вы были больше для меня, чем мать, Вы в душу душ вошли, - с тех пор, как, тая, Виргиния взнеслась, чтоб отдыхать! Моя родная мать скончалась рано, Она - мне жизнь дала, вы дали - той, Кого любил я нежно и безгранно. Вы более мне стали дорогой Так бесконечно, как в священной дрожи, Душе - она, чем жизнь своя дороже. (1924) Перевод В. Брюсова 43а. АННАБЕЛЬ ЛИ Много лет, много лет прошло У моря, на крае земли. Я девушку знал, я ее назову Именем Аннабель Ли, И жила она только одной мечтой - О моей и своей любви. Я ребенок был, и ребенок она, У моря на крае земли, Но любили любовью, что больше любви, Мы, или Аннабель Ли! Серафимы крылатые с выси небес, Не завидовать нам не могли! Потому-то (давно, много лет назад, У моря на крае земли) Холоден, жгуч, ветер из туч Вдруг дохнул на Аннабель Ли, И родня ее, знатная, к нам снизошла, И куда-то ее унесли, От меня унесли, положили во склеп, У моря, на крае земли. Вполовину, как мы, серафимы небес Блаженными быть не могли! О, да! потому-то (что ведали все У моря на крае земли) Полночью злой вихрь ледяной Охватил и убил мою Аннабель Ли! Но больше была та любовь, чем у тех, Кто пережить нас могли, Кто мудростью нас превзошли, И ни ангелы неба, - никогда, никогда! - Ни демоны с края земли Разлучить не могли мою душу с душой Прекрасной Аннабель Ли! И с лучами луны нисходят сны О прекрасной Аннабель Ли, И в звездах небеса горят, как глаза Прекрасной Аннабель Ли, И всю ночь, и всю ночь, не уйду я прочь, Я все с милой, я с ней, я с женой моей, Я - в могиле, у края земли, Во склепе приморской земли. (1924) Перевод В. Брюсова