есть превратилась в бурую реку, бегущую к морю. Смертоносец-Повелитель и немногие уцелевшие были вынуждены провести еще день и ночь в пустующем городе, пока вода не опустилась настолько, что появилась возможность выбраться. Солнце теперь ярилось над влажно поблескивающей слякотью. Положение было опасное, и Смертоносец-Повелитель это понимал. У пауков, в отличие от людей, воображение развито слабо, поэтому они не склонны преувеличивать свои проблемы от одного лишь раздумья над ними. Одновременно с тем Касибу было ясно, что он потерял практически все свое войско и, если двуногая челядь прознает это и решит восстать, то паукам конец. Однако не осталось и свидетелей, кто мог бы донести злополучные сведения до людских ушей. А потому Касиб Воитель решил возвратиться в город пауков, сделав вид, что одержал на севере великую победу, а о беде умолчать. После этого еще несколько месяцев тела людей и пауков прибивало волнами прилива к берегу; их тотчас вылавливали и сжигали артели рабов, чтобы молва о провале не расходилась среди людей. Хитрость сработала. Люди так и не узнали о том, что произошло в Долине Мертвых, и Смертоносец-Повелитель продолжал править как ни в чем не бывало, будто у него по прежнему несметное войско. А неизвестный враг с севера продолжал дерзкими набегами тревожить владения Смертоносца-Повелителя, убивая пастухов, похищая караульщиков, даже пригвоздив стрелами одного смертоносца. Никто врага так и не видел, он словно обладал даром быть невидимым. Вот почему Смертоносец-Повелитель решил внять совету своего мудреца Квизиба Мудрого, и воздвигнуть в Долине Мертвых огромную стену, такую, чтобы не перелез никто. На строительство ушло полвека и двадцать тысяч жизней рабов (во времена Грииба, преемника Касиба, это привело к восстанию, унесшему тысячи жизней пауков и их слуг). Квизиб сошел в царство неживых, когда строительство было еще на половине. Но вместе с тем прекратились и набеги, и паучьих правителей с той поры оставили в покое. Голос Квизиба стал тише. Присутствующие все как один находились под глубоким впечатлением от образов воскрешенных мумий. Трагедия передавалась настолько явственно, будто явившиеся к Квизибу в самом деле присутствовали при том, как озеро вышло из берегов, унеся в считанные секунды несметное количество жизней. Незабываемой казалась теперь картина утра пришедшего на следующий день после трагедии: пустошь залита темно-бурой слякотью с лужами стоячей воды (ум Квизиба передал картину в точности такой, какой видел ее сам, и Найл подивился поистине фотографической точности паучьего зрения). Словно очнувшись, Найл с новой силой ощутил душную тесноту. Тем не менее, все это отступало на второй план перед важностью только что услышанного. Найл благодарно поклонился, смущенный тем, что шевельнуться можно едва-едва. - Благодарю тебя, мудрец. Эх, если б только можно было изложить твои воспоминания на бумаге! Квизиб, очевидно, слегка растерялся. - Ты имеешь в виду закорючки, означающие речь? - Да. - Но зачем это? Никакой речи нам не надо. Мы и без того друг друга слышим. - Это понятно. Но именно из-за вашего способа общения вы не ведете летописей. Ни один паук в этом городе не знает ни о том, как строилась Большая стена, ни о том, какая трагедия постигла войско Касиба Воителя в Долине Мертвых. Неужели все это достойно забвения? - Почему же. Память о том живет. Она в моем мозгу. Во мне для того и поддерживают жизнь. - А сам ты хочешь, чтобы в тебе ее поддерживали? - Нет. - В односложном ответе чувствовалась неимоверная грусть. - Я как избавления жду того дня, когда меня, наконец, оставят в царстве небытия. Найл не в силах был сдержать любопытство: - А каково это - не быть? - К сожалению, не могу припомнить. Едва я вхожу в этот мир, как память о том, ином царстве пропадает, будто зыбкий сон после пробуждения. Но уже по неохоте вступать в этот мир можно судить, что в том царстве, должно быть, поистине прелестно. - И что, тебе хочется остаться там навсегда? - Даже очень, но я обещал пребывать в живых, чтобы моя память никогда не затерялась. - А вот если б твою память передать на письме, тебя бы можно было освободить от обещания, - Такое невозможно, - твердо, с убеждением сказал Квизиб. - Действительно, всю тонкость и богатство твоих ощущений передать трудно. Но можно было бы запечатлеть все сколь-нибудь существенные события.- Чувствуя, что Квизиб собирается возразить, он торопливо продолжал: - Ты послушай. Было время, когда у людей не было письменности. Но у них была речь, и менестрели со сказителями, излагая на свой лад истории великих дел, передавали их из поколения в поколение, не давая памяти угаснуть. Затем была изобретена письменность, и появилась возможность вести летописи. Отныне человек знал свою историю. История человеческой цивилизации целиком хранится теперь в архивах Белой башни. Квизиб был явно под впечатлением. - Наверное, это неимоверное множество слов. - Да. Каждая страница содержит множество слов. А каждая библиотека содержит множество книг. - Для большей ясности Найл сопровождал слова мысленными образами. Квизиб, казалось, был потрясен. - Да это же поистине труд вечности. Найл, непривычный к выражению абстрактных понятий, ощутил в душе нарастающее отчаяние. - Ты не понимаешь. Вам, паукам, такая идея не по нраву, потому что на первый взгляд кажется скучной. Вы живете настоящим, и считаете его таким интересным, что до прошлого вам и дела нет. А это своего рода лень.- По паучьим понятиям, Найл говорил ужасающе грубо, но так спешил высказаться, что было не до этикета. - Люди тоже ленивы, но всегда есть некоторые исключения. Поэтому среди них отыскивались немногие, кто вел летописи, составлял атласы звездного неба, изучал законы геометрии - вся та работа, что у большинства считается скукой. Вот так, постепенно, люди построили огромные города и освоили планету, занимаясь тем, что у вас считается скукой. Лишь упорно делая то, что считается рутиной, люди перестают быть рабами и осваивают роль хозяев. - Говоря, он с отчаянием чувствовал, что слова не доходят, и ни один паук не в силах понять, о чем он. А закончив, с изумлением осознал, что пауки слушают буквально затаив дыхание, и лишь тут понял, что страстная убежденность в голосе невольно заставила их прислушиваться к его словам, словно к некоему божественному откровению. Воцарившаяся следом тишина дала понять, что они усвоили сказанное и сосредоточенно размышляют над его значением. Наконец Квизиб сказал: - Переложить мои воспоминания на человеческий язык ох как непросто. - Не спорю. Но это легче, чем ты думаешь. В Белой башне есть устройство, способное читать ум. Оно могло бы хранить содержимое твоей памяти, и память никогда бы не затерялась. - Смертоносец-Повелитель никогда бы этого не допустил. - А его позволения и не требуется. Я правитель этого города. - Было как-то неловко заявлять об этом вслух, но чувствовалось, что выбора нет. - Мне решать, как быть. Квизиб как бы перевел изумленный взор на Асмака. - Это правда? - Да, господин. Он посланец богини, а следовательно, правитель этого города. - И его воля превыше воли Смертоносца-Повелителя? - Да, господин. Квизиб справился со своим замешательством; иначе было бы бестактно. К Найлу он обратился с нарочитой почтительностью, как к властительному вельможе: - Прошу простить, повелитель. Я не знал, кто вы. Найл мысленно отозвался: дескать, ни к чему. Но в голосе Квизиба по-прежнему чувствовалось беспокойство. - Я торжественно присягнул не уходить в небытие... - Властью, вверенной мне богиней, - перебил Найл, - я могу освободить тебя от твоего обета. Квизиб раздумывал в тишине. Когда снова заговорил, стало ясно, что он пришел к решению. - Тогда, видно, тебе по силам снять с меня обет молчания о разговоре, что был у Мадига с Касибом Воителем. - Так ты что, знал тайну? - удивленно спросил Найл. - Смертоносец-Повелитель наконец разгласил ее в ночь великой бури, когда мы с ним дожидались рассвета в Долине Мертвых. Катастрофа подточила его силы, и он хотел излить кому-нибудь душу. Поскольку я был единственным, кому он доверял тайну, я поклялся молчать. Но нет такой тайны, которую нельзя разгласить посланцу богини. У Найла гулко застучало сердце. Но он сдерживал волнение и стоял молча, показывая, что не собирается неволить Квизиба. Последовавший затем рассказ был изложен языком образов и ощущений. Поскольку сам Квизиб не был непосредственным участником событий, повествованию не хватало прежней четкости; но даже и этот, повторный, пересказ - вначале от Мадига Смертоносцу-Повелителю, затем от Повелителя Квизибу - был чарующе достоверным, ощущения словно передавались напрямую. Квизиб поведал, как на Мадига и его товарищей, спящих в неглубокой лощине пустыни Канда, набросились в предрассветный час и оглушили прежде, чем они успели опомниться и оказать сопротивление. Лиц нападавших они не видели, поскольку пленникам сразу завязали глаза и предупредили, что убьют любого, кто попытается снять повязку. Наутро пленители исполнили угрозу и перерезали горло одному из пленников, Рольфу Колеснику, - он, как выяснилось, подглядывал под повязку. Шесть дней они упорно шли по неровной, каменистой местности, пробираясь через воняющие гнилью болота. Их пленители говорили очень мало, даже между собой. На исходе шестого дня, когда уже свечерело, они остановились в травянистой долине: с расстояния до слуха доносился голос воды, - будто шумел водопад или река в половодье. Звук доносился издалека, но слух у Мадига был исключительно острый. Пленникам дали сладковатого питья, и Мадига вскоре стала одолевать дремота. Он впрочем, догадался, что напиток - дурманящее снадобье, и изо всех сил одолевал дремоту. Так что он еще бодрствовал, когда к их пленителям примкнула еще одна группа людей, пришедшая со стороны шумящего потока. Это было последнее, что запомнил Мадиг, прежде чем его сморил сон. Очнувшись, Мадиг обнаружил, что лежит на наспех сооруженных носилках, и его несут вниз по склону. Шум воды, ровный и размеренный, был теперь совсем близко. В скором времени через повязку стал процеживаться свет, и Мадиг понял, что, должно быть, уже рассвело. Через несколько часов пленникам снова дали поесть, и опять сладкого снадобья, от которого засыпают. Но на этот раз Мадигу удалось половину порции пролить себе на грудь, так что следующая часть перехода отложилась в голове более-менее ясно. Его положили в лодку. Затем пленников взвалили на подводы, в которые запряжен был вьючный скот, и они пробыли в пути до самого вечера. На исходе дня опять покормили и дали сладкого снадобья. Мадиг снова попытался пролить, но на этот раз пленители разгадали уловку и жестоко, до крови избили его. Так что он уже не жалел, когда в него влили целый кубок сладкого зелья, от которого наступило долгое забытье. Очнулся он на жестком лежаке в сыром подземелье. Повязку сняли; когда же он попытался расспросить тюремщика, то в ответ услышал, что будет убит, если еще хоть раз раскроет рот. Зная уже, что у этих нелюдей за словом следует дело, Мадиг позаботился быть как можно неприметнее. Много дней он не видел никого, кроме угрюмого и неразговорчивого человека, приносившего пищу. Но вот однажды в темницу вошла девушка, а следом за ней мужчина с ведром горячей воды. Мужчина велел ему раздеться, а девушка омыла Мадига с головы до ног, подстригла и причесала волосы и бороду. Мадиг догадался по этим приготовлениям, что его вскоре поведут к какому-нибудь важному сановнику - может, к самому правителю. Закончив обработку, ему велели одеться. Затем на глаза снова натянули повязку и повели из темницы по звенящим гулким эхом каменным коридорам. Под повязку не пробивалось ничего, кроме полоски дневного света, но тем не менее можно было сделать вывод, что ведут по улицам довольно большого селения, или даже города: дорога под ногами была жесткой и гладкой. Чувствовалось и то, что они здесь не одни: слышался звук шагов. Вместе с тем царило странное безмолвие; сколько ни напрягай слух, голосов не слышно. Провожатые тоже шли молча, и Мадиг не решался заговорить. Вот взошли по лестнице; стало слышно, как заскрипела, открываясь, массивная дверь, и гулко захлопнулась за спиной. Они прошли по каменным плитам пола, и по эху шагов стало ясно, что перед ними большая передняя. Вот еще одна большая дверь, и они оказались в зале, холодной как лед. Мадиг понял, что провожатые остались за дверями, а сам он теперь находится перед правителем этого города. И что странно, славящегося бесстрашием Мадига одолевало холодное чувство ужаса, словно в присутствии опасного хищника, да так, что трудно было сдержать дрожь в коленях. И тут впервые - похоже, с возвышения - послышался тихий голос (правитель, видимо, восседал на троне, к которому вела ступенчатая лестница). - Мне надо, чтобы ты передал послание правителю пауков. - Голос шелестел вкрадчиво, и непривычно тихо, словно у говорящего что-то не в порядке было с голосовыми связками. - Ты слушаешь? - Да, господин. - Я хочу, чтобы ты сказал своему хозяину, что эти земли принадлежат мне, и я уничтожу любого, кто посмеет на них посягнуть. Повтори. - Я должен сказать своему хозяину... - Тише. Я не глухой. - Прошу прощения, господин, - произнес Мадиг в замешательстве, ему казалось, что он говорит ничуть не громче обычного. Теперь он выдыхал слова едва не шепотом. - Я должен сказать своему хозяину, что эти земли принадлежат тебе, и ты уничтожишь любого, кто посмеет на них посягнуть. - Верно. Можешь также сообщить, что я маг, и могу, если понадобится, сделать город невидимым, так что бесполезно будет его искать. Понятно? - Да, господин. Мой хозяин, безусловно... - Теперь ступай. - Мадиг повернулся уходить, но тут голос требовательно окликнул: - Постой. - Послышался глухой, все более отчетливый шелест одежд, но совершенно не было слышно шагов. - Передашь также, что твоих товарищей я оставляю в заложниках, и если ответ твоего хозяина будет отрицательный, они все умрут. - Да, господин. - У Мадига внутри оборвалось. Он знал наперед, что Касиб Воитель придет от такой угрозы в ярость, и следовательно, его товарищи уже обречены. Ну что ж, по крайней мере, можно будет за них отомстить... Но невидимый словно прочел его мысли: - Умрешь и ты. У меня длинные руки, и я не ослабляю хватки. Мадигу на руку легла ладонь, холодная и странно шершавая, все равно что разлагающаяся короста прокаженного. Когда пальцы сомкнулись, Мадиг пронзительно вскрикнул от боли; хватка такая, что может раздробить всю кисть. Тут невидимый придвинулся Мадигу к самому уху. - И вот еще что, - когда послышался голос, Мадиг с изумленным ужасом заметил, что не чувствует дыхания, хотя рот находится в паре сантиметров от уха. - Скажи своему хозяину, что если он не воспримет мое предостережение, его подданных ждет такая беда, что бойня Айвара Жестокого в сравнении с ней покажется пустяком. - Он выпустил руку Мадига. - Да, господин. - Тебе дается один месяц, тридцать дней. Если ты за это время вернешься с положительным ответом, считай, что тебе и твоим товарищам повезло. Если нет, вы все умрете. Льдистые клещи разомкнулись, вместе с тем будто опустошив Мадига до самого дна. Придя в себя, он обнаружил, что повязка снята, а сам он снова в подземелье. Правая рука была в крови, а кисть холодная, онемелая. Позже, кое-как поужинав, он провалился в сон. Проснувшись, Мадиг почувствовал, что его опять несут на носилках, На этот раз вверх по неровному склону; на глазах опять повязка. С расстояния доносился звонкий шум воды. Неровные, мятущиеся блики света, пробивающиеся сквозь повязку, дали понять, что пленители несут факелы - видимо, опять ночной переход. Следующие шесть дней его гнали пешком по каменистой бесприютной равнине, и Мадиг к вечеру так выматывался, что падал и мгновенно засыпал вплоть до рассвета. Он обратил внимание, что его конвоиры изъясняются меж собой лишь короткими слогами, а по большей части молчат. Как-то утром Мадига разбудило тепло солнечных лучей на лице. Странно, так долго залеживаться ему никогда не позволяли. Он лежал прислушиваясь - может, конвоиры готовят еду? - но тишина в конце концов убедила его, что он один. Он осторожно сместил повязку на лоб и увидел, что лежит на широкой, знакомой с виду долине - позднее ее нарекут Долиной Мертвых. Солнце стояло высоко, а конвоиров не было видно нигде. Зато рядом стояла котомка с едой и питьем; это убедило Мадига в том, что он свободен. У него ушло два дня, чтобы добраться до Сибиллы. К этому времени онемелость из кисти успела проникнуть в плечо, и донимал изнурительный жар. Вот почему он отмахивался от лекарей и неистово требовал, чтобы его отвезли в город Смертоносца-Повелителя. Там его без задержки провели к Касибу Воителю, и он передал послание таинственного врага. Смертоносец-Повелитель слушал не перебивая, а когда Мадиг закончил, начал дотошно расспрашивать его о пребывании в плену - сколько дней перехода между пустынями Кенда и твердыней врага, и как далеко пришлось Медигу шагать, прежде чем его отпустили. По всем этим расспросам Мадиг понял, что Смертоносец-Повелитель вынашивает план нападения, а следовательно, сам он, Мадиг, обречен на смерть. Свою участь он принял безропотно, поскольку ясно: как же иначе может Смертоносец-Повелитель реагировать на наглые угрозы обыкновенного двуногого. Лекари пытались помочь Мадигу, который окончательно слег, но никто не мог толком понять, что с ним стряслось. Онемение разошлось по всей груди, затем стало стекать вниз, к ногам. Мадиг бредил и все твердил в лихорадке о товарищах, оставшихся в лапах у врага. И точно как предсказал маг, скончался на тридцатый день. Сотни паучьих шаров рассеялись над Серыми Горами, от пустынь Кенда до Озера Безмолвия, но не нашли они ни города, ни даже хижины пастуха. Тут начал ложиться первый снег, и Касиб Воитель понял, что поход придется отложить до лета. Оставался без малого год до срока, когда исполнилась угроза мага, и войско Смертоносца-Повелителя было уничтожено в Долине Мертвых. - Вот что поведал мне Касиб Воитель в Долине Мертвых, когда мы дожидались с ним дневного света, - заключил Квизиб. - Ему хотелось услышать от меня слова утешения, что поражение случилось не по его вине. Но на этот раз я никак не мог успокоить своего повелителя. - Квизиб приумолк; молчал и Найл, понимая, что даже смерть не убила в старике чувства горя. Наконец Квизиб спросил: - Ну что, избранник богини, на все твои вопросы дан ответ? - На все, кроме одного, господин. - Какого именно? - Чего хотел добиться тот неизвестный враг с севера? Квизиб долго размышлял. Было видно, что над этим вопросом он никогда особо не задумывался. - Выразить свою злобу, поглумиться над моими сородичами. Чего же еще? Найл покачал головой; ответ казался слишком однозначным. Квизиб заметил беспокойство Найла. - Чем ты сам это объясняешь? - Толком не могу сказать. Между тем рассудок подсказывает, тут должно быть что-то еще. Последовала долгая пауза. Наконец Квизиб сказал; - Ты должен научить моих сородичей использовать силу рассудка. Мы не придаем ей должного значения.- И помолчав, добавил: - А теперь уже поздно. - Почему же, отнюдь не поздно. - Во всяком случае, поздно для меня. Ибо мне пера возвращаться в царство мертвых. Ты хочешь еще что-либо спросить, прежде чем я уйду? Найл подумал, - Пожалуй, нет, мой господин. - Тогда я скажу тебе кое о чем. В царстве неживых не существует понятие времени, прошлое и будущее там слиты воедино. Увидев тебя, я понял, что тебе предстоит опасное странствие, во время которого ты окажешься близок к отчаянию. Когда такое случится, помни, что несломленный дух неодолим. - Но... Недоговорив, Найл понял, что Квизиба уже нет. Он исчез резко, как лопнувший пузырь, оставив зависшими все вопросы Найла. Лишь тут он обратил внимание, что трое "бойцов" скрючились в полном изнеможении. Можно было предположить, сколько живой энергии высосано из их тел, и почему Квизиб, как и Хеб, исчез так внезапно. Не укрылось и то, что пещера стала на удивление холодной, и влажные ее стены покрыты тонким слоем изморози. Выдержав паузу, Асмак спросил: - Пойдем назад, мой повелитель? - Не будем дожидаться, пока эти трое придут в себя? - Это будет не скоро, быть может, дня через два. - Тогда веди. Асмак, повернувшись, протиснулся в лаз. Найл направился следом, и тут с удивлением понял, что больше не боится тесноты окружающих стен; наоборот, покидает это странное место с огорчением. Едва ступив обратно на твердый пол, Найл уловил, что происходит нечто не совсем обычное. Асмак стоял неподвижно, словно не хотел двигаться, а воздух, казалось, колко искрится, словно покрылся крохотными пузырьками, лопающимися от прикосновения к коже. Напоминало взвесь некоего водопада чистой жизненной энергии, или позванивание неисчислимого множества крохотных колокольчиков. Нечто подобное Найлу раз доводилось чувствовать в городе жуков-бомбардиров. Он догадывался, что это как-то связано с живительной энергией растения-властителя, известного паукам как Нуада, богиня Великой Дельты. Каждый день на рассвете это растение излучало волны чистой жизненности - той самой, что вызывала аномальное развитие пауков и многих других насекомых. Теперь же происходило буквально следующее. Молодая паучья поросль впитывала живительные волны, а затем, скопив сообща полученное, наводняла энергией священную пещеру. Сам по себе каждый паук словно представлял сосуд для жизненного элексира, который сливал затем в общий резервуар. Резервуаром же была сама пещера. Таким образом им удавалось нагнетать жизненную ауру, необходимую для поддержания клеток памяти давно иссохших предков вроде Хеба Могучего или Квизиба Мудрого, не давая их духам безвозвратно кануть в царство неживых. Асмак, угодивший в этот живительный поток, застыл в безмолвном экстазе, с наслаждением впитывая вибрации, сотрясающие пещеру подобно громовым звукам огромного органа. Найл тоже ощущал эту энергию, но на порядок слабее; для воздействия, на людей уровень вибрации был слишком низок, воспринять ее можно было лишь в состоянии глубокой расслабленности. Поэтому сила, хотя и ощущалась, неспособна была вызвать ответную реакцию. Одновременно чувствовалось, что и сам Асмак из-за возраста уже не может реагировать на нее так самозабвенно, как молодые; выработанное жизнью самообладание несколько отчуждает его от голоса богини. Теперь понятно, почему именно молодым вменялось хранить прах вождей; они одни воспринимают вибрацию с безраздельной чуткостью. Впору позавидовать. Поток пошел на убыль и постепенно иссяк, словно исчезающий вдали звук. Наступила тишина, угрюмая, как после грозы, перемежаемая лишь звонким стуком капель. Найл прислонился к шероховатой стене, расслабившись настолько блаженно, что не хотелось двигаться. Приятно было бы лечь на каменный пол и заснуть. Но чувствовалось, что часть сущности остается отстраненной, требовательно чуткой, недовольной дремливым ощущением эмоциональной сытости. Первым зашевелился Асмак. Он восстановил контакт, и Найл неожиданно почувствовал, что стоит в темноте; интенсивность осязания делала зрение ненужным. Он опять мог "видеть" священную пещеру и ощущать присутствие молодых пауков, скрытых в хитросплетении тенет. С усилием выпрямившись, он возвратился в мир обыденного сознания. Освободился от чар богини и Асмак; грандиозная сила воли дала ему возможность сделать это без усилия. - Мы возвращаемся, мой повелитель? - как и Дравиг, поначалу он почему-то считал, что Найл предпочитает формальное общение. Найл вяло кивнул; Асмак повернулся и пошел через пещеру. Найл думал, что обратно они выйдут через ту же низкую дверь, в которую входили; но почему-то Асмак двинулся совсем в другую сторону, вдоль стены к противоположному концу пещеры. Приходилось лавировать, огибая завесы паутины, скрывающей вход в усыпальницы Смертоносцев-Повелителей и советников со времени Хеба Могучего. Пещера вопреки ожиданиям, не заканчивалась стеной; снизу в каменной тверди находилась невысокая арка, за которой открывалось нагромождение осадочных пород, крутыми и острыми уступами восходящее вверх, в сторону невидимого купола. В этой части пещеры пол был покатый, к тому же залит ледяной водой глубиной по щиколотку. Вода, по-видимому, сочилась из дыры в основании стены. Влажность, определенно, играла свою роль в сохранности ветхих оболочек, не давая им рассыпаться окончательно. Они приблизились к вертикальной стене; куда ни глянь, нигде ни намека на проход или лаз. Подойдя едва не вплотную, Найл различил неприметный карниз, идущий вверх примерно наискось. Асмак остановился. - Ты предпочел бы идти первым? - Нет, давай лучше ты. Едва начали подниматься, как Найл уже пожалел о своем решении. Ширины в карнизе было от силы сантиметров тридцать, и поверхность его была щербатой и неровной. Стоит оступиться, и рухнешь вниз, Асмак и оглянуться не успеет. Но передумывать уже поздно. У пауков честь превыше всего; если сейчас переменить решение, Асмак смутится еще больше, чем сам Найл. А потому Найл притиснулся к стене и стал осторожно восходить в темноте следом за Асмаком. Вскоре стало ясно, что пауки не страшатся высоты; им безразлично, три или триста метров отделяет их от земли. При обычном махе в три с половиной метра, паукам не очень-то удобно складывать лапы на узком карнизе, но и в этом неудобном положении Асмак двигался проворно и сноровисто. Найл же всякий раз обмирал, стоило ему оступиться на неровной поверхности. За несколько минут они взобрались над полом на сотню метров, но все равно уходящий во мглу карниз казался нескончаемым. В каменной стене, несмотря на многочисленные выступы, не было специальных выемок для рук. Найл всегда недолюбливал высоту; она вызывала у него инстинктивный страх, над которым ум почти не властен. Вот теперь, например, от страха появилась слабость в ногах - было еще жутче, чем в узком каменном лазе. Найл приник к стене и двинулся мелкими, боязливыми шажками (хорошо, что хоть Асмак не видит). Через пять минут карниз сделался уже, и тут до Найла дошло, что страх угрожает жизни, пожалуй, больше, чем трудности подъема. От мысли о зияющей внизу бездне кровь наполнилась адреналином; по телу разлилась слабость, вызывая ощущение неестественной легкости. Тут вспомнилось о медальоне-отражателе, который по забывчивости оставил дома, и Найл отчаянно пожалел, что не взял его с собой. Но сама мысль вызвала мгновенную сосредоточенность, и сразу стало легче; будто тошнота прошла. Найл насупился и стиснул кулаки, пытаясь воссоздать и усилить самообладание, вызванное на секунду мыслью о медальоне. Одновременно он начал внушать себе, что нет ничего глупее, чем поставить на всем крест из-за собственной слабости и малодушия. И тут его разом озарил ответ. Найл четко, с доскональной уверенностью понял, что он здесь не случайно. Сюда, именно в это место, его привело некоего рода провидение - то самое, что когда-то привело в город пауков, и наделило силой освободить своих сородичей от паучьего рабства. Упади он сейчас, так это лишь потому, что ему суждено упасть. А это, яснее ясного, вздор. Если ему что и уготовано, то уж никак не смерть от несчастного случая. Страха как не бывало; он сменился равнозначными по силе уверенностью и самообладанием. Похоже, теперь по-настоящему открылся смысл последних слов Квизиба о том, что "несломленный дух неодолим". Между Найлом и бездной словно возник невидимый барьер. Теперь, казалось, карниз достаточно широк и для двоих. Найл перестал жаться к стене и двинулся вперед уверенной поступью. - Осталось уже немного, - сказал Асмак. - Если не возражаешь, я буду показывать, куда именно ставить ноги, пока не закончится самый трудный участок. Стена в этом месте выпирала наружу, и в ней виднелись выемки для рук и ног. Однако из-за чрезмерной крутизны они были выбиты кое-как и не вполне соответствовали росту. Карабкаясь следом за Асмаком, Найл на ходу убеждался, что малейший уклон не в ту сторону может быть непоправим. Помощь Асмака была необходима, поскольку расстояние между выемками произвольно, и иногда, чтобы дотянуться руками до следующей, приходилось совать обе ступни в одну и ту же ложбинку. Двигались уже и не наискось, а скорее по горизонтали. Но Найл по крайней мере чувствовал, что Асмак прикладывает все старания, чтобы подъем закончился благополучно. Еще минута, и выпуклость осталась позади, ноги опять твердо стояли на узком карнизе. Забавно: облегчение такое, будто уже выбрались на ровное место. Через сотню метров карниз внезапно расширился. На уровне лица потянулись каменные выступы, так что необходимо было сгибаться, чтобы не стукнуться головой, но, в целом, неудобство небольшое. Еще несколько метров, и камень окружал уже с обеих сторон: они вошли в узкий, пахнущий плесенью коридор. Был и еще один запах, который Найл узнал с облегчением: запах влажного грунта. Воздух стал ощутимо теплее. Сверху потолок подпирали деревянные балки, а под ногами шли земляные ступени, забранные для верности досками. Через несколько секунд Найла ослепил внезапный просверк света. Плотно зажмурившись, он нечаянно запнулся о ступеньку и упал на колени. - Прошу прощения, повелитель, - спохватился Асмак. - Мне надо было предупредить. - Свет померк; открыв осторожно глаза, Найл увидел зеленоватый полумрак. Асмак уверенно пошел сквозь зеленое затенение, и выход из коридора осветило рассветное солнце. Найлу пришлось выбираться на локтях и коленях: находящийся на крутом склоне выход был прикрыт приземистыми кустами и большим замшелым камнем. Теплый воздух полнился запахом, напоминающим свежее сено, перемешанное с жимолостью и можжевельником. И еще не выбравшись на дневной свет, Найл уже знал, где находится; вид богатой растительности с красными и желтыми соцветиями лишь подтверждал это. Отсюда сотня метров до хранилища, которое Скорбо использовал под кладовую; воздух же искрился жизненностью, напоминающий мелкую водяную взвесь. Неожиданно Найлу стало ясно, почему цветы здесь цветут среди зимы. Это потому, что непосредственно внизу находится священная пещера, и земля здесь насыщена энергией. Животворящая сила богини создала некий оазис вечной весны. Видать, потому и Скорбо выбрал это место под кладовку: энергия поддерживала в парализованной добыче жизнь. Найл изумленно осознал, что ведь, оказывается, уже рассвет. Хотя, пожалуй, об этом можно было догадаться и в тот момент, когда молодые пауки начали впитывать живительную энергию растения-властителя. Найл тогда упустил это из виду, кромешная темнота пещеры сбивала с толку. Теперь он с удивлением понял, что провел под землей всю ночь. Время пронеслось так быстро, что казалось, прошло не больше двух часов. - Мне вызвать колесницу, чтобы она доставила тебя обратно во дворец? - спросил Асмак. - Не надо. Утро такое великолепное, я, пожалуй, лучше пройдусь. Но сначала хотелось бы немного отдохнуть. - Разумеется. Роскошная зелень лужайки между цветущими кустами казалась крайне соблазнительной; толстая, упругая трава напоминала о Великой Дельте. Найл улегся, уместив голову меж корней деревца, и закрыл глаза. Солнце трепетно ласкало щеки и лоб. Плавно нахлынувшая волна умиротворения вскоре убаюкала Найла. Очнулся он от смутного беспокойства. Солнце слегка сместилось, оставив Найла в тени; с востока дул прохладный ветер. Поглядев мельком на небо, Найл подсчитал, что проспал по меньшей мере часа два. Приподнявшись, он увидел, что стоящий в паре метров паук не Асмак, а его сынишка Грель. В свете утра глянцевитый черный ворс на туловище паука мягко поблескивал. - А где твой отец? - Он просил извинить за вынужденный уход. Ему надо быть на службе. Найл зевнул и протер глаза. В животе урчало; есть хотелось как никогда. - Спасибо тебе, что дождался. - Совершенно не за что. Тебя не положено оставлять без присмотра. - Я не собирался спать, думал - так, прикрою глаза. Ты не устал? - Нет. Священная пещера всегда дает мне заряд бодрости. - Получается, ты в ней уже бывал? - Семь раз. Но никогда еще не стоял в присутствии Хеба Могучего или его советника Квизиба. Воспринимая его мысль напрямую, без разобщающей помехи языка, Найл смог заглянуть Грелю в ум и уяснить, что за несколько часов в нем произошли разительные изменения. Тот, вчерашний Грель немногим отличался от малолетки-несмышленыша; этот, теперешний, был почти уже взрослым. Они поравнялись с кладовой, и Найл приостановился поглядеть через открытую дверь. В хранилище было совершенно пусто; ни единой нитки не осталось от тенет, свисавших некогда со стропил. Лишь багровое пятно на бетонном полу - засохшая кровь паука-быковика - напоминало о недавней стычке. Теплый воздух был плотно насыщен ароматом цветов; стало ясно, что ветер задувает с юга. На обратном пути по песочно-желтой дороге (впечатление такое, будто она построена вчера), обрамленной мягко играющими соцветиями, до Найла стало доходить, что попутчика распирает от желания задать какой-то вопрос, но вот досада - паучий этикет запрещает первым заговаривать со старшим по положению. Будь паучок постарше, Найл ни о чем бы не догадался, но Грель по молодости еще не научился скрывать любопытство. - Ты о чем-то хочешь спросить? - первым подал голос Найл. Человеческий подросток на месте Греля стушевался бы и покраснел. То же самое и Грель; только сейчас любопытство пересилило смущение. - Теперь, зная историю врага, ты думаешь его выследить? Найл задумчиво покачал головой. - Для чего, спрашивается? - Но советник Квизиб сказал же, что тебя ждет опасное странствие. Найл, честно говоря, уже над этим поразмыслил. - Да, действительно. Но я и так уже совершил опасное странствие; наружу из священной пещеры. Однако Греля такой ответ по-прежнему не устраивал. - Но и Повелитель Хеб тоже пожелал тебе благополучного странствия. Найл и сам это подметил, но не считал пожелание просто формой учтивого прощания. Поэтому сказал уверенным голосом: - Я не собираюсь выискивать мага. Это было бы неразумно и крайне опасно. Он, очевидно, добивался, чтобы его оставили в покое. - Тогда почему он не дает нам покоя? Грель, несмотря на молодость, был так искренне заинтересован, что Найл решил говорить с ним откровенно. - Я допускаю, что враг засылал в город лазутчиков еще со времени Хеба Могучего. Он желает знать, что происходит в городе пауков. А тут, представь себе, Скорбо хватает двоих из них и оттаскивает к себе в кладовую. Естественно, он решает, что Скорбо надо убрать. - Но зачем? - удивился Грель. - Какой от этого толк? Тут Найла и самого охватила растерянность; вспомнились два минувших дня. Если схвачены эти двое, то конечно, лучше подослать еще, вместо того, чтобы разом настораживать весь город своим присутствием. Что это, глупость или просчет? Толком и не объяснишь. - Одна из возможных причин, это что и сам Скорбо был с ними заодно. - Что?! - не сказал, выкрикнул потрясенный Грель. - Скорбо - лазутчик? Да как же можно! Его изумление заставило Найла усовеститься; такие слова просто не укладывались у Греля в голове. Для паука не существует ничего более потрясающего, более ужасного, чем мысль о коварстве сородича. Для человека, известно, чужая душа - потемки, даже у самого любимого и близкого человека. Паукам же известна радость, недоступная людям - сливаться с душой ближнего. Так что мысль об измене для них куда страшнее, чем для человека правда об измене горячо любимой жены, которая, оказывается, вдобавок, желает мужу смерти. Грель был потрясен до глубины души. - Есть сведения, - как можно осторожнее сказал Найл,- что Скорбо попал в лапы врага, и там его склонили к измене. - Но разве можно... вот так? - Грель чуть не плакал. - Как он мог предать своих сородичей! - Не знаю. Маг, должно быть, большой дока обращать в свою веру. Грель истово выразил несогласие. - Нет и еще раз нет! Скорбо можно было пересилить лишь волей. - Возможно, у мага воля была действительно сильнее, чем у Скорбо. - Не могу в это поверить. Асмак пришел бы в ужас от того, как его сын пререкается с посланцем богини. Найл у, наоборот, льстило такое неподкупное доверие паука. - Ну хорошо, во что ты можешь поверить? - Возможно, Скорбо вынудили под пыткой. Враг, судя по всему, исключительно жестокая тварь. - Безусловно, к тому же еще и хитрая. А почему ты считаешь, что он жесток? Грель, казалось, даже опешил от такого вопроса. - Разве благочестивый правитель вырезает своим подданным языки? - Кто тебе такое сказал? - Как же, сам Квизиб. Вслед за образом Квизиба в уме моментально возник образ Мадига, которого умывают и причесывают в темноте. И тут Найл заметил, что когда девушка, подравнивая Мадигу бороду, случайно приоткрыла рот, стало заметно, что у нее действительно нет языка. Внезапно он понял, почему при разговоре недопонимал почившего паука. Квизиб излагал мысль сериями образов. При этом Найл даже похваливал себя за четкое восприятие. А между тем, понимание это было самым поверхностным и смутным, как у человека, силящегося ухватить иностранную речь. "Рассказ" Квизиба изобиловал деталями, которые Найл попросту не уловил. Пример насчет Мадига и девушки был лишь одним из примеров. И вот теперь, когда Грель вновь воссоздал образ темницы Мадига, Найл стал чувствовать множество тонкостей, прежде ускользнувших от внимания. Так, он мог теперь почувствовать общую подозрительность, недоверие и тревогу, царящие во врежьем городе, а также мучительный страх его жителей. И тишина городских улиц была тишиной потаенного ужаса. Раскрылось и многое другое. Например, говоря Мадигу, что его товарищи умрут, если он не принесет положительный ответ, маг подразумевал смерть медленную и мучительную. Теперь было ясно, что с самого начала беседы маг внушал Мадигу чувство страха и дурного предчувствия, чтобы тот передал все это Смертоносцу-Повелителю. - Но он сделал одну ошибку, - удовлетворенно заметил Грель, - Он не в силах был понять, что ни один из Смертоносцев-Повелителей не потерпит угроз. Найл собирался ответить, и тут до него с новой силой дошел смысл слов Греля. От внезапного озарения даже дыхание вроде отнялось, а в затылке зачесалось. - А может, это и не было ошибкой. Может, враг специально рассчитывал разгневать Смертоносца-Повелителя. - Но зачем? Найл теперь сам дивился своему тугоумию: надо же, ведь все так просто! - Как ты думаешь, почему их нападения прекратились сразу же, как только Квизиб начал возводить стену? - Может, потому, что она так хорошо охранялась? - предположил Грель без особой уверенности. - Хорошо охранялась и Сибилла, однако на нее напали. - Тогда какая, по-твоему, была причина? - Все-таки, наверное, магу очень нужно было, чтобы поднялась стена. Грель, очевидно, не мог уяснить рассуждений Найла. - Так мы ее и строили для защиты. - Верно. Но и вы никогда за нее не выходили. Грель лишь через несколько секун