у нас подведет животы, можем питаться чем угодно. - Ну, знаете... Не обижайтесь, пожалуйста, но для капп, находившихся на полях сражения... У нас в Японии такую вашу деятельность заклеймили бы позором. - И у нас тоже заклеймили бы, можете не сомневаться. Только раз я сам говорю об этом, никто больше позорить меня не станет. Знаете, как говорит философ Магг? "О содеянном тобою зле скажи сам, и зло исчезнет само собой..." Заметьте, кстати, что двигало мною не одно лишь стремление к наживе, но и благородное чувство патриотизма! В эту минуту к нам приблизился клубный лакей. Он поклонился Гэру и произнес, словно декламируя на сцене: - В доме рядом с вашим - пожар. - По... Пожар! Гэр испуганно вскочил на ноги. Я, разумеется, тоже встал. Лакей бесстрастно добавил: - Но пожар уже потушен. Физиономия Гэра, провожавшего взглядом лакея, выражало нечто вроде смеха сквозь слезы. И именно тогда я обнаружил, что давно ненавижу этого директора стекольной фирмы. Но предо мною был уже не крупнейший капиталист, а самый обыкновенный каппа. Я извлек из вазы букет зимних роз и, протянув его Гэру, сказал: - Пожар потушен, но ваша супруга, вероятно, переволновалась. Возьмите эти цветы и отправляйтесь домой. - Спасибо... Гэр пожал мне руку. Затем он вдруг самодовольно ухмыльнулся и произнес шепотом: - Ведь этот соседний дом принадлежит мне. И теперь я получу страховую премию. Эта ухмылка... Я и сейчас помню эту ухмылку Гэра, которого я тогда не мог ни презирать, ни ненавидеть. 10 - Что с тобой сегодня? - спросил я студента Раппа. - Что тебя так угнетает? Это было на другой день после пожара. Мы сидели у меня в гостиной. Я курил сигарету, а Рапп с растерянным видом, закинув ногу на ногу и опустив голову так, что не видно было его сгнившего клюва, глядел на пол. - Так что же с тобой, Рапп? Рапп наконец поднял голову. - Да нет, пустяки, ничего особенного, - печально отозвался он гнусавым голосом. - Стою я это сегодня у окна и так, между прочим, говорю тихонько: "Ого, вот уж и росянки-мухоловки расцвели..." И что вы думаете, сестра моя вдруг разъярилась и на меня набросилась: "Это что же, мол, ты меня мухоловкой считаешь?" И пошла меня пилить. Тут же к ней присоединилась и мать, которая ее всегда поддерживает. - Позволь, но какое отношение цветущие мухоловки имеют к твоей сестре? - Она, наверное, решила, будто я намекаю на то, что она все время гоняется за самцами. Ну, в ссору вмешалась тетка - она вечно не в ладах с матерью. Скандал разгорелся ужасный. Услыхал нас вечно пьяный отец и принялся лупить всех без разбора. В довершении всего мой младший братишка, воспользовавшись суматохой, стащил у матери кошелек с деньгами и удрал... не то в кино, не то еще куда-то. А я... Я уже... Рапп закрыл лицо руками и беззвучно заплакал. Само собой разумеется, что мне стало жаль его. Само собой разумеется и то, что я тут же вспомнил, как презирает систему семейных отношений поэт Токк. Я похлопал Раппа по плечу и стал по мере своих сил и возможностей утешать его. - Это случается в каждой семье, - сказал я. - Не стоит так расстраиваться. - Если бы... Если бы хоть клюв был цел... - Ну, тут уж ничего не поделаешь. Послушай, а не пойти ли нам к Токку, а? - Господин Токк меня презирает. Я ведь не способен, как он, навсегда порвать с семьей. - Тогда пойдем к Крабаку. После концерта, о котором я упоминал, мы с Крабаком подружились, поэтом у я мог отважиться повести Раппа в дом этого великого музыканта. Крабак жил гораздо роскошнее, чем, скажем, Токк, хотя, конечно, не так роскошно, как капиталист Гэр. В его комнате, битком набитой всевозможными безделушками - терракотовыми статуэтками и персидской керамикой, - помещался турецкий диван, и сам Крабак обычно восседал на этом диване под собственным портретом, играя со своими детишками. Но на этот раз он был почему-то один. Он сидел с мрачным видом, скрестив на груди руки. Пол у его ног был усыпан клочьями бумаги. Рапп вместе с поэтом Токком неоднократно, должно быть, встречался с Крабаком, но сейчас увидев, что Крабак не в духе, перетрусил и, отвесив ему робкий поклон, молча присел в углу. - Что с тобой, Крабак? - осведомился я, едва успев поздороваться. - Ты еще спрашиваешь! - отозвался великий музыкант. - Как тебе нравится этот кретин критик? Объявил, что моя лирика никуда не годится по сравнению с лирикой Токка! - Но ведь ты же музыкант... - Погоди. Это еще можно вытерпеть. Но ведь этот негодяй, кроме того, утверждает, что по сравнению с Рокком я ничто, меня нельзя даже назвать музыкантом! Рокк - это музыкант, которого постоянно сравнивают с Крабаком. К сожалению, он не состоял членом клуба сверхчеловеков, и я не имел случая с ним побеседовать. Но его характерную физиономию со вздернутым клювом я хорошо знал по фотографиям в газетах. - Рокк, конечно, тоже гений, - сказал я. - Но его произведениям не хватает современной страстности, которая льется через край в твоей музыке. - Ты действительно так думаешь? - Да, именно так. Крабак вдруг вскочил на ноги и, схватив одну из танаградских статуэток, с размаху швырнул ее на пол. Перепуганный Рапп взвизгнул и бросился было наутек, но Крабак жестом предложил нам успокоиться, а затем холодно сказал: - Ты думаешь так потому, что, как и всякая посредственность, не обладаешь слухом. А я - я боюсь Рокка. - Ты? Не скромничай, пожалуйста! - Да кто же скромничает? С какой стати мне скромничать? Я корчу из себя скромника перед вами не больше, чем перед критиками! Я - Крабак, гений! В этом смысле Рокк мне не страшен. - Чего же ты тогда боишься? - Чего-то неизвестного... Может быть, звезды, под которой родился Рокк. - Что-то я тебя не понимаю. - Попробую сказать иначе, чтобы было понятнее. Рокк не воспринимает моего влияния. А я всегда незаметно для себя оказываюсь под влиянием Рокка. - Твоя восприимчивость... - Ах, оставь, пожалуйста. При чем тут здесь восприимчивость? Рокк работает спокойно и уверенно. Он всегда занимается вещами, с которыми может справиться один. А я вот не таков. Я неизменно пребываю в состоянии раздражения и растерянности. Возможно, с точки зрения Рокка, расстояние между нами не составляет и шага. Я же считаю, что нас разделяют десятки миль. - Но ваша "Героическая симфония", маэстро!.. - робко проговорил Рапп. - Замолчи! - Узкие глаза Раппа сузились еще больше, и он с отвращением поглядел на студента. - Что ты понимаешь? Ты и тебе подобные! Я знаю Рокка лучше, чем все эти собаки, которые лижут ему ноги! - Ну хорошо, хорошо. Успокойся. - Если бы я мог успокоиться... Я только и мечтаю об этом... Кто-то неведомый поставил на моем пути этого Рокка, чтобы глумиться надо мною, Крабаком. Философ Магг хорошо понимает все это. Да-да, понимает, хотя только и делает, что листает растрепанные фолианты пол своим семицветным фонарем... - Как так? - Прочитай его последнюю книгу - "Слово идиота". Крабак подал, вернее, швырнул мне книгу. Затем он вновь скрестил на груди руки и грубо сказал: - До свидания. И снова мы с окончательно приунывшим Раппом оказались на улице. Как всегда, улица была полна народу, в тени буковых аллей тянулись ряды всевозможных лавок и магазинов. Некоторое время мы шли молча. Неожиданно нам повстречался длинноволосый поэт Токк. Завидев нас, он остановился, вытащил из сумки на животе носовой платок и принялся вытирать пот со лба. - Давно мы с вами не виделись, - сказал он. - А я вот иду к Крабаку. У него я тоже давно не был... Мне не хотелось, чтобы между этими двумя деятелями искусства возникла ссора, и я намеками объяснил Токку, что Крабак сейчас немного не в себе. - Вот как? - сказал Токк. - Ну что же, визит придется отложить. Да ведь Крабак - неврастеник... Кстати, я тоже в последнее время мучаюсь от бессонницы. - Может быть, прогуляешься с нами? - Нет, лучше не надо... Ай? Токк вдруг судорожно вцепился в мою руку. Он весь, с ног до головы, покрылся холодным потом. - Что с тобой? - Что с вами? - Мне показалось, что из окна той машины высунулась зеленая обезьяна... Обеспокоенный, я посоветовал Токку на всякий случай показаться доктору Чакку. Но как я ни настаивал, он и слушать не хотел об этом. Ни с того ни с сего он стал подозрительно к нам приглядываться и в конце концов заявил: - Я никогда не был анархистом. Запомните это и никогда не забывайте... А теперь прощайте. И простите, пожалуйста, не нужен мне ваш доктор Чакк... Мы стояли в растерянности и смотрели в спину удалявшемуся Токку. Мы... Впрочем, нет, не мы, а я один. Студент Рапп вдруг очутился на середине улицы. Он стоял нагнувшись и через широко расставленные ноги разглядывал беспрерывный поток автомобилей и прохожих. Решив, что и этот каппа свихнулся, я поспешил выпрямить его. - Что еще за шутки? Что ты делаешь? Рапп, протирая глаза, ответил неожиданно спокойно: - Ничего особенного. Просто так гадко стало на душе, что я решил посмотреть, как выглядит мир вверх ногами. Оказывается, все то же самое. 11 Вот некоторые выдержки из книги философа Магга "Слово идиота ": Идиот убежден, что все, кроме него, идиоты. Наша любовь к природе объясняется, между прочим, и тем, что природа не испытывает к нам ни ненависти, ни зависти. Самый мудрый образ жизни заключается в том, чтобы, презирая нравы и обычаи своего времени, тем не менее ни в коем случае их не нарушать. Больше всего нам хочется гордится тем, чего у нас нет. Никто не возражает против того, чтобы разрушить идолов. В то же время никто не возражает против того, чтобы самому стать идолом. Однако спокойно пребывать на пьедестале могут только удостоенные особой милостью богов - идиоты, преступники, герои. (Это место Крабак отчеркнул ногтем). Вероятно, все идеи, необходимые для нашей жизни, были высказаны еще три тысячи лет назад. Нам остается, пожалуй, только добавить нового огня. Наша особенность состоит в постоянном преодолении собственного сознания. Если счастье немыслимо без боли, а мир немыслим без разочарования, то?.. Защищать себя труднее, нежели защищать постороннего. Сомневающийся да обратит взгляд на адвоката. Гордыня, сластолюбие, сомнение - вот три причины всех пороков, известные по опыту последних трех тысяч лет. Вероятно, и всех добродетелей тоже. Обуздание физических потребностей вовсе не обязательно приводят к миру. Чтобы обрести мир, мы должны обуздать и свои духовные потребности. (Здесь Крабак тоже оставил след своего ногтя). Мы, каппы, менее счастливы, чем люди. Люди не так развиты, как каппы. (Читая это, я не мог сдержать улыбку). Свершить - значит мочь, а мочь - значит свершить. В конечном итоге наша жизнь не в состоянии вырваться из этого порочного круга. Другими словами, в ней нет никакой логики. Став слабоумным, Бодлер выразил свое мировоззрение одним только словом, и слово это было - "женщина". Но для самоуважения ему не следовало так говорить. Он слишком полагался на свой гений, гений поэта, который обеспечивал ему существование. И потому он забыл другое слово. Слово "желудок". (Здесь тоже остался след ногтя Крабака). Полагаясь во всем на разум, мы неизбежно придем к отрицанию собственного существования. То обстоятельство, что Вольтер, обожествивший разум, был счастлив в своей жизни, лишний раз доказывает отсталость людей по сравнению с каппами. 12 Однажды, в довольно прохладный день, когда мне наскучило читать "Слово идиота", я отправился к философу Маггу. На углу какого-то пустынного переулка я неожиданно увидел тощего, как комар, каппу, стоявшего, лениво прислонившись к стене. Ошибки быть не могло, это был тот самый каппа, который когда-то украл у меня автоматическую ручку. "Попался!" - подумал я и немедленно подозвал проходившего мимо громадного полицейского. - Задержите, пожалуйста, вон того каппу, - сказал я. - Около месяца назад он украл мою автоматическую ручку. Полицейский поднял дубинку (в этой стране полицейские вместо сабель имеют при себе дубинки из тиса) и окликнул вора: "Эй ты, поди-ка сюда!" Я ожидал, что вор кинется бежать. Ничего подобного. Он очень спокойно направился к полицейскому. Мало того, скрестив на груди руки, он как-то надменно глядел нам в лицо. Это, впрочем, нисколько не рассердило полицейского, который извлек из сумки на животе записную книжку и тут же приступил к допросу: - Имя? - Грук. - Чем занимаешься? - До недавнего времени был почтальоном. - Отлично. Вот этот человек утверждает, что ты украл у него автоматическую ручку. - Да, это было около месяца назад. - Для чего? - Дал ее поиграть моему маленькому ребенку. Полицейский вперил в Грука острый взгляд: - И что же этот ребенок? - Неделю назад умер. - Свидетельство о смерти при тебе? Тощий каппа вытащил из сумки на животе лист бумаги и протянул полицейскому. Тот пробежал его глазами, улыбнулся и, похлопав Грука по плечу, сказал: Все в порядке. Прости за беспокойство. Совершенно ошеломленный, я уставился на полицейского. Тощий каппа, что-то бурча себе под нос, удалился. Придя наконец в себя, я спросил: - Почему вы его отпустили? - Он невиновен, - ответил полицейский. - Но ведь он украл мою ручку... - Украл, чтобы дать поиграть своему ребенку, а ребенок умер. Если в чем-либо сомневаетесь, прочтите статью номер одна тысяча двести восемьдесят пять уголовного кодекса. Полицейский повернулся ко мне спиной и быстро зашагал прочь. Что мне оставалось делать? Я отправился к Маггу, твердя про себя: "Статья тысяча двести восемьдесят пять уголовного кодекса". Философ Магг любил гостей. В тот день в его полутемной комнате собрались судья Бэпп, доктор Чакк и директор стекольной фирмы Гэр. Все они курили, и дым от их сигар поднимался к семицветному фонарю. Самой большой удачей для меня было то, что явился судья Бэпп. Едва успев сесть, я обратился к нему, но вместо вопроса о статье тысяча двести восемьдесят пять задал другой вопрос: - Тысяча извинений, господин Бэпп. Скажите, наказывают ли преступников в вашей стране? Бэпп не спеша выпустил дым от сигары с золотым ободком и со скучающим видом ответил: - Разумеется, наказывают. Практикуется даже смертная казнь. - Дело в том, что месяц назад... Изложив подробно всю историю с авторучкой, я осведомился о содержании статьи тысяча двести восемьдесят пять уголовного кодекса. - Угу, - сказал Бэпп. - Статья эта гласит: "Каково бы ни было преступление, лицо, совершившее это преступление, наказанию не подлежит, после того как причина или обстоятельство, побудившие к совершению этого преступления, исчезли". Возьмем ваш случай. Совершена кража, этот каппа был отцом, но теперь он больше не отец, и потому преступление его само собой перестало существовать. - Какая нелепость! - Ничего подобного. Нелепостью было бы приравнивать каппу, который б_ы_л_ отцом, к каппе, который _я_в_л_я_е_т_с_я_ отцом. Впрочем, простите, ведь японские законы не видят в этом никакого различия. Но нам это, простите, кажется смешны. Хо-хо-хо-хо-хо... И, бросив сигару, Бэпп разразился пронзительным смехом. Тогда в разговор вмешался доктор Чакк, лицо весьма далекое от юриспруденции. Поправив пенсне, он задал мне вопрос: - В Японии тоже существует смертная казнь? - Конечно, существует. Смертная казнь через повешенье. Меня разозлило равнодушие Бэппа, и я поспешил добавить язвительно: - Но в вашей стране, несомненно, казнят более просвещенным способом, не так ли? - Да, у нас казнят более просвещенным способом, - по-прежнему спокойно подтвердил Бэпп. - В нашей стране казнь через повешенье не практикуется. Иногда для этого используется электричество. А вообще и электричество нам не приходится применять. Как правило, у нас просто провозглашают перед преступником название преступления. - И преступник умирает от этого? - Совершенно верно, умирает. Не забудьте, что у нас, у капп, нервная организация гораздо тоньше, чем у вас, людей. - Такой метод применяется не только для смертных казней, но и для убийства, - сказал директор стекольной фабрики Гэр. Он был весь сиреневый от падающих на него разноцветных бликов и благодушно мне улыбался. - Совсем недавно один социалист обозвал меня вором, и я чуть не умер от разрыва сердца. - Это случается гораздо чаще, чем мы полагаем. Недавно вот так умер один мой знакомый адвокат. Это заговорил философ Магг, и я повернулся к нему. Магг продолжал, ни на кого не глядя, с обычной своей иронической усмешкой: - Кто-то обозвал его лягушкой... Вы, конечно, знаете, что в нашей стране обозвать лягушкой - это все равно что назвать подлецом из подлецов... И вот он задумался, и думал дни и ночи напролет, лягушка он или не лягушка, и в конце концов умер. - Это, пожалуй, самоубийство, - сказал я. - И все же его назвали лягушкой с намерением убить. С вашей, человеческой, точки зрения, это, может быть, можно рассматривать как самоубийство... В этот самый момент за стеной, там, где находилась квартира поэта Токка, треснул сухой, разорвавший воздух пистолетный выстрел. 13 Мы немедленно бросились туда. Токк лежал на полу среди горшков с высокогорными растениями. В правой его руке был зажат пистолет, из блюдца на голове текла кровь. Рядом с ним, прижимаясь лицом к его груди, навзрыд плакала самка. Я взял ее за плечи и поднял. (Обыкновенно я избегаю прикасаться к скользкой коже каппы.) Я спросил ее: - Как это случилось? - Не знаю. Ничего не знаю. Он сидел, что-то писал - и вдруг выстрелил себе в голову... Что теперь будет со мной?.. Qur-r-r-r... Qur-r-r-r... (Так каппы плачут.) Директор стекольной фирмы Гэр, грустно качая головой, сказал судье Бэппу: - Вот к чему приводят все эти капризы. Бэпп ничего не ответил и закурил сигару с золотым ободком. Доктор Чакк, который осматривал рану, присев на корточки, поднялся и произнес профессиональным тоном, обращаясь ко всем нам: - Все кончено. Токк страдал заболеванием желудка, и одного этого было бы достаточно, чтобы он совершенно расклеился. - Смотрите, однако, - проговорил, словно пытаясь оправдать самоубийцу, философ Магг, - здесь лежит какая-то записка. Он взял со стола лист бумаги. Все (за исключением, впрочем, меня) сгрудились позади него, вытягивая шеи, и через его широкие плечи уставились на записку. Вставай и иди. В долину, что ограждает наш мир. Там священные холмы и ясные воды, Благоухание трав и цветов. Магг повернулся к нам и сказал с горькой усмешкой: - Это плагиат. "Миньона" Гете. Видимо, Токк пошел на самоубийство еще и потому, что выдохся как поэт. Случилось так, что именно в это время у дома Токка остановился автомобиль. Это приехал Крабак. Некоторое время он молча стоял в дверях, глядя на труп Токка. Затем он подошел к нам и заорал в лицо Маггу: - Это его завещание? - Нет. Это его последние стихи. - Стихи? Волосы на голове Крабака стали дыбом. Магг, невозмутимый, как всегда, протянул ему листок. Ни на кого не глядя, Крабак впился глазами в строчки стихов. Он читал и перечитывал их, почти не обращая внимания на вопросы Магга. - Что вы думаете по поводу смерти Токка? - Вставай... Я тоже когда-нибудь умру... В долину, что ограждает наш мир... - Ведь вы были, кажется, одним из самых близких друзей Токка? - Друзей? У Токка никогда не было друзей. В долину, что ограждает наш мир... К сожалению, Токк... Там священные холмы... - К сожалению?.. - Ясные воды... Вы-то счастливы... Там священные холмы... Самка Токка все еще продолжала плакать. Мне стало жаль ее, и я, обняв ее за плечи, отвел к дивану в углу комнаты. Там смеялся ничего не подозревающий детеныш двух или трех лет. Я усадил самку, взял на руки детеныша и немного покачал его. Я почувствовал, что на глаза мои навернулись слезы. Это был первый и единственный случай, когда я плакал в стране водяных. - Жаль семью этого бездельника, - заметил Гэр. - Да, таким нет дела до того, Что будет после них, - отозвался судья Бэпп, раскуривая свою обычную сигару. Громкий возглас Крабака заставил нас вздрогнуть. Размахивая листком со стихами, Крабак кричал, ни к кому не обращаясь: - Превосходно! Это будет великолепный похоронный марш! Блестя узкими глазами, он наспех пожал руку Маггу и бросился к выходу. В дверях уже тем временем собралась, конечно, изрядная толпа соседей Токка, которые с любопытством заглядывали в комнату. Крабак грубо и бесцеремонно растолкал их и вскочил в свою машину. В ту же минуту автомобиль затарахтел, сорвался с места и скрылся за углом. - А ну, а ну разойдитесь, нечего глазеть! - прикрикнул на любопытных судья Бэпп. Взяв на себя обязанности полицейского, он разогнал толпу и запер дверь на ключ. Вероятно, поэтому в комнате воцарилась внезапная тишина. В этой тишине - и в душной смеси запахов цветов высокогорных растений и крови Токка - стал обсуждаться вопрос о похоронах. Только философ Магг молчал, рассеяно глядя на труп и о чем-то задумавшись. Я похлопал его по плечу и спросил: - О чем вы думаете? - О жизни каппы. - И что же? - Для того, чтобы наша жизнь удовлетворяла нас, мы, каппы, что бы там ни было... - Магг как-то стыдливо понизил голос, - как бы там ни было, должны поверить в могущество того, кто не является каппой. 14 Слова Магга напомнили мне о религии. Будучи материалистом, я никогда, разумеется, не относился к религии серьезно. Но теперь, потрясенный смертью Токка, я вдруг задумался: а что представляет собой религия в стране водяных? С этим вопросом я немедленно обратился к студенту Раппу. - У нас есть и христиане, и буддисты, и мусульмане, и огнепоклонники, - ответил он. - Наибольшим влиянием, однако, пользуется все же так называемая "современная религия". Ее называют еще "религией жизни". (Возможно, "религия жизни" - не совсем точный перевод. На языке капп это слово звучит как "Куэмуча". Окончание "ча" соответствует английскому "изм". Корень же "куэмал" слова "куэму" означает не просто "жить, существовать", но "насыщаться едой, пить вино и совокупляться".) - Следовательно, в этой стране тоже есть общины и храмы? - В этом нет ничего смешного. Великий храм современной религии является крупнейшей постройкой в стране. Хотите пойти поглядеть? И вот в один душный туманный день Рапп гордо повел меня осматривать Великий храм. Действительно, это колоссальное здание, раз в десять грандиознее Николаевского собора в Токио. Мало того, в этом здании смешались самые разнообразные архитектурные стили. Стоя перед этим храмом и глядя на его высокие башни и круглые купола, я ощутил нечто даже нечто вроде ужаса. Они, словно бесчисленные пальцы, тянулись к небу. Мы стояли перед парадными воротами (и как ничтожно малы мы были по сравнению с ними!), долго смотрели, задрав головы, на это странное сооружение, похожее скорее на нелепое чудовище. Залы храма тоже были громадны. Между коринфскими колоннами во множестве бродили молящиеся. Все они, как и мы с Раппом, казались здесь совершенно крошечными. Вскоре мы повстречались с согбенным пожилым каппой. Рапп, склонив голову, почтительно заговорил с ним: - Весьма рад видеть вас в добром здравии, почтенный настоятель. Старец тоже отвесил нам поклон и так же учтиво отозвался: - Если не ошибаюсь, господин Рапп? Надеюсь, вы тоже... - Тут он, видимо, обнаружил, что у Раппа сгнил клюв, и запнулся. - Э-э... Да. Во всяком случае, я надеюсь, что вы не очень страдаете. Чему обязан?.. - Я привел в храм вот этого господина, - сказал Рапп. - Как вам, вероятно, уже известно, этот господин... И Рапп принялся пространно рассказывать обо мне. Кажется, этими своими объяснениями он старался, помимо всего прочего, дать понять старцу, что от посещения храма в последнее время его отвлекали сугубо важные обстоятельства. - И вот, кстати, я хотел бы вас попросить показать этому господину храм. Милостиво улыбаясь, настоятель поздоровался со мною, а затем молча повел нас к алтарю в передней части зала. - Я с удовольствием покажу вам все, - заговорил он, - но боюсь, что не смогу быть вам особенно полезен. Мы, верующие, поклоняемся "дереву жизни", которое находится здесь, на алтаре. Как изволите видеть, на "дереве жизни" зреют золотые и зеленые плоды. Золотые плоды именуются "плодами добра", а зеленые - "плодами зла"... Я слушал его, и мне становилось невыносимо скучно. Любезные объяснения настоятеля звучали как старая, заезженная притча. Разумеется, я делал вид, что стараюсь не пропустить ни единого слова, но при этом не забывал время от времени украдкой озираться, чтобы разглядеть внутреннее устройство храма. Коринфские колонны, готические своды, мозаичный мавританский пол, молитвенные столики в модернистском стиле - все это вместе создавало впечатление какой-то странной варварской красоты. Больше всего внимание мое привлекали каменные бюсты, установленные в нишах по сторонам алтаря. Мне почему-то казалось, что мне знакомы эти изображения. И я не ошибся. Закончив объяснения относительно "древа жизни", согбенный настоятель повел меня и Раппа к первой справа нише и сказал, указывая на бюст: - Вот один из наших святых - Стринберг, выступивший против всех. Считается, что этот святой много и долго страдал, а затем нашел спасение в философии Сведенборга. Но в действительности он не спасся. Как и все мы, он исповедовал "религию жизни". Вернее, ему пришлось исповедовать эту религию. Возьмите хотя бы "Легенды", которые оставил нам этот святой. В них он сам признается, что покушался на свою жизнь. Мне стало тоскливо, и я обратил взгляд в следующую нишу. В следующей нише был установлен бюст густоусого немца. - А это Ницше, бард Заратустры. Этому святому пришлось спасаться от сверхчеловека, которого он сам же и создал. Впрочем, спастись он не смог и сошел с ума, попасть в святые ему, возможно, и не удалось бы... Настоятель немного помолчал и подвел нас к третьей нише. - Третьим святым у нас Толстой. Этот святой изводил себя больше всех. Этот святой изводил себя больше всех. Дело в том, что по происхождению он был аристократом и терпеть не мог выставлять свои страдания перед любопытствующей толпой. Этот святой все силился поверить в Христа, в которого поверить, конечно же, невозможно. А ведь ему случалось даже публично объявлять, что он верит. И вот на склоне лет ему стало невмочь быть трагическим лжецом. Известно ведь, и этот святой испытывал иногда ужас перед перекладиной на потолке своего кабинета. Но самоубийцей он так и не стал - это видно хотя бы из того, что его сделали святым. В четвертой нише красовался бюст японца. Разглядев лицо этого японца и узнав его, я, как и следовало ожидать, ощутил грусть. - Это Куникида Доппо, - сказал настоятель. - Поэт, до конца понявший душу рабочего, погибшего под колесами поезда. Думаю, говорить вам о нем что-либо еще не имеет смысла. Поглядите на пятую нишу... - Это, кажется, Вагнер? - Да. Революционер, являвшийся другом короля. Святой Вагнер на склоне лет читал даже застольные молитвы. И все же он был скорее последователем "религии жизни", чем христианином. Из писем, оставшихся после Вагнера, явствует, что мирские страдания не раз подводили этого святого к мысли о смерти. Настоятель все еще говорил о Вагнере, когда мы остановились перед шестой нишей. - А это друг святого Стриндберга, француз-художник. Он бросил свою многодетную жену и взял себе четырнадцатилетнюю таитянку. В широких жилах этого святого текла кровь моряка. Но взгляните на его губы. Они изъедены мышьяком или чем-то вроде этого. Что же касается седьмой ниши... Но вы, кажется, уже утомились. Извольте пройти сюда. Я действительно устал. Вслед за настоятелем я и Рапп прошли по коридору, пронизанному ароматом благовоний, и очутились в какой-то комнате. Комната была мала, в углу возвышалась черная статуя Венеры, у ног статуи лежала кисть винограда. Я ожидал увидеть строгую монашескую келью безо всяких украшений и был несколько смущен. Видимо, настоятель почувствовал мое недоумение. Прежде чем предложить нам сесть, он сказал с состраданием: - Не забывайте, пожалуйста, что наша религия - это "религия жизни". Ведь наш бог... наше "древо жизни" учит: "Живите вовсю". Да, господин Рапп, вы уже показывали этому господину наше священное писание? - Нет, - ответил Рапп и честно признался, почесывая блюдце на голове: - По правде говоря, я и сам его толком не читал. Настоятель по-прежнему спокойно улыбаясь, продолжал: - Тогда, разумеется, вам еще не все понятно. Наш бог создал вселенную за один день. ("Древо жизни" хоть и древо, но для него нет ничего невозможного). Мало того, он создал еще и самку. Самка же, соскучившись, принялась искать самца. Наш бог внял ее печали, взял у нее мозг и из этого мозга приготовил самца. И сказал наш бог этой паре капп: "Жрите, совокупляйтесь, живите вовсю..." Слушая настоятеля, я вспоминал поэта Токка. К своему несчастью, поэт Токк, так же как и я, был атеистом. Я не каппа и поэтому понятия не имел о "религии жизни". Но Токк, родившийся и проживший всю свою жизнь в стране водяных, не мог не знать, что такое "древо жизни". Мне стало жаль Токка, не принявшего такого учения, и я, перебив настоятеля, спросил, что он думает об этом поэте. - А-а, этот поэт достоин всяческого сожаления, - сказал настоятель, тяжело вздохнув. - Что определяет нашу сущность? Вера, обстоятельства, случай. Вы, вероятно присовокупите сюда еще и наследственность. К несчастью, господин Токк не был верующим. - Наверное, Токк завидовал вам. Вот и я тоже завидую. Да и молодежь как, например, Рапп... - Если бы клюв у меня был цел, я, быть может, и стал бы оптимистом. Настоятель снова глубоко вздохнул. Глаза его были полны слез, он неподвижно глядел на черную Венеру. - Сказать по правде... - вымолвил он. - Только не говорите это никому, это мой секрет... Сказать по правде, я тоже не в состоянии верить в нашего бога. Когда-нибудь мои моления... Настоятель не успел закончить. Как раз в этот момент дверь распахнулась, в комнату ворвалась огромная самка и набросилась на него. Мы попытались было остановить ее, но она в одно мгновение повергла настоятеля на пол. - Ах ты дрянной старикашка! - вопила она. - Опять сегодня стащил у меня из кошелька деньги на выпивку! Минут через десять, оставив позади настоятеля и его супругу, мы почти бегом спускались по ступеням храма. Некоторое время мы молчали, затем Рапп сказал: - Теперь понятно, почему настоятель тоже не верит в "древо жизни". Я не ответил. Я невольно оглянулся на храм. Храм по-прежнему, словно бесчисленными пальцами, тянулся в туманное небо высокими башнями и круглыми куполами. И от него веяло жутью, какую испытываешь при виде миражей в пустыне... 15 Примерно через неделю я услыхал от доктора Чакка необычайную новость. Оказывается, в доме покойного Токка завелось привидение. К тому времени сожительница нашего несчастного друга куда-то уехала, и в доме открылась фотостудия. По словам Чакка, на всех снимках, сделанных в этой студии, позади изображения клиента непременно запечатлевается неясный силуэт Токка. Впрочем, Чакк, будучи убежденным материалистом, не верил в загробную жизнь. Рассказав обо всем этом, он с ядовитой усмешкой прокомментировал: "Надо полагать, сие привидение так же материально, как и мы с вами". Я тоже не верил в привидения и в этом отношении не слишком отличался от Чакка. Но я очень любил Токка, а потому немедленно бросился в книжную лавку и скупил все газеты и журналы со статьями о призраке Токка и с фотографиями привидения. И в самом деле, на фотографиях, за спинами старых и молодых капп, туманным силуэтом выделялось нечто напоминающее фигуру каппы. Еще больше, нежели фотографии привидения, меня поразили статьи о призраке Токка - особенно один отчет спиритического общества. Я перевел для себя эту статью почти дословно и привожу ее здесь по памяти. "Отчет о беседе с призраком Токка ("Журнал спиритического общества" N_8274). Специальное заседание комиссии нашего общества в бывшей резиденции покончившего самоубийством поэта Токка, ныне фотостудии г-на имярек - в доме N_251 по улице NN. На заседании присутствовали члены общества (Имена опускаю). Мы, семнадцать членов общества, во главе с председателем общества господином Пэкком, двадцать седьмого сентября в десять часов тридцать минут собрались в одной из комнат названной фотостудии. В качестве медиума нас сопровождала госпожа Хопп, пользующаяся нашим безграничным доверием. Едва оказавшись в названной студии, госпожа Хопп немедленно ощутила приближение духа. У нее начались конвульсии, и ее несколько раз вырвало. По ее словам, это было вызвано тем, что покойный господин Токк при жизни отличался сильной приверженностью к табаку, и теперь дух его оказался пропитанным никотином. Члены комиссии и госпожа Хопп в молчании заняли места за круглым столом. Спустя три минуты двадцать пять секунд госпожа Хопп внезапно впала в состояние глубокого транса, и дух поэта Токка вошел в нее. Мы, члены комиссии, в порядке старшинства по возрасту задали духу господина Токка, вселившемуся в тело госпожи Хопп, следующие вопросы и получили следующие ответы: В_о_п_р_о_с: Для чего ты вновь посетил этот мир? О_т_в_е_т: Чтобы познать посмертную славу. В_о_п_р_о_с: Ты и остальные господа духи - разве вы жаждете славы и после смерти? О_т_в_е_т: Я, во всяком случае, не могу не жаждать. Но один поэт, японец, которого я как-то встретил, - он презирает посмертную славу. В_о_п_р_о_с: Ты знаешь имя этого поэта? [Здесь имеется в виду великий японский поэт Басе (1644-1694)] О_т_в_е_т: К сожалению, я его забыл. Помню только одно его любимое стихотворение. В_о_п_р_о_с: Что же это за стихотворение? О_т_в_е_т: Старый пруд. Прыгнула воду лягушка. Всплеск в тишине [Перевод В. Марковой]. В_о_п_р_о_с: И ты считаешь, что это выдающееся произведение? О_т_в_е_т: Разумеется, я не считаю его плохим. Только я бы заменил слово "лягушка" на "каппа", а вместо слова "прыгнула" употребил бы выражение "блистательно взлетела". В_о_п_р_о_с: Почему? О_т_в_е_т: Нам, каппам, свойственно в лбом произведении искусства настойчиво искать каппу. Здесь председатель общества господин Пэкк прерывает беседу и напоминает членам комиссии, что они находятся на спиритическом сеансе, а не на литературной дискуссии. В_о_п_р_о_с: Каков образ жизни господ духов? О_т_в_е_т: Ничем не отличается от вашего. В_о_п_р_о_с: Сожалеешь ли ты в таком случае о своем самоубийстве? О_т_в_е_т: Разумеется, нет. Если мне наскучит жизнь призрака, я снова возьму пистолет и покончу самовоскрешением. В_о_п_р_о_с: Легко ли кончать самовоскрешением? Этот вопрос призрак Токка парирует вопросом. Такая манера Токка известна всем, кто знал его при жизни. О_т_в_е_т: А легко ли кончать самоубийством? В_о_п_р_о_с: Духи живут вечно? О_т_в_е_т: Относительно продолжительности нашей жизни существует масса теорий, и ни одна из них не внушает доверия. Не следует забывать, что и среди нас есть приверженцы различных религий - христиане, буддисты, мусульмане, огнепоклонники. В_о_п_р_о_с: А какую религию исповедуешь ты? О_т_в_е_т: Я всегда скептик. В_о_п_р_о_с: Но в существовании духов ты, по-видимому, все же не сомневаешься? О_т_в_е_т: В существовании духов я убежден меньше, чем вы. В_о_п_р_о_с: Много ли у тебя друзей в этом твоем мире? О_т_в_е_т: У меня не меньше трехсот друзей во всех временах и народах. В_о_п_р_о_с: Все твои друзья - самоубийцы? О_т_в_е_т: Отнюдь нет. Правда, например, Монтень, оправдывающий самоубийства, является одним из моих наиболее почитаемых друзей. А с этим типом Шопенгауэром - этим пессимистом, так и не убившем себя, - я знаться не желаю. В_о_п_р_о_с: Здоров ли Шопенгауэр? О_т_в_е_т: В настоящее время он носится со своим новым учеником пессимизме духов и выясняет, хорошо или плохо кончать самовоскрешением. Впрочем, узнав, что холера тоже инфекционное заболевание, он, кажется, немного успокоился. Затем мы, члены комиссии, задали вопросы о духах Наполеона, Конфуция, Достоевского, Дарвина, Клеопатры, Сакья Муни, Данте и других выдающихся личностей. Однако ничего интересного о них Токк, к сожалению, не сообщил и, в свою очередь принялся нам задавать вопросы о самом себе. В_о_п_р_о_с: Что говорят обо мне после моей смерти? О_т_в_е_т: Какой-то критик назвал тебя "одним из заурядных поэтов". В_о_п_р_о_с: Это один из обиженных, которому я не подарил сборника своих стихов. Издано ли полное собрание моих сочинений? О_т_в_е_т: Издано, говорят, почти не раскупается. В_о_п_р_о_с: Через триста лет, когда исчезнет понятие об авторском праве, мои сочинения будут покупать миллионы людей. Что стало с моей самкой и подругой? О_т_в_е_т: Она вышла замуж за господина Ракка, хозяина книжной лавки. В_о_п_р_о_с: Бедняга, она, должно быть, еще не знает, что у Ракка вставной глаз. А мои дети? О_т_в_е_т: Кажется, они в государственном приюте для сирот. Некоторое время Токк молчит, затем задает следующий вопрос. В_о_п_р_о_с: Что с моим домом? О_т_в_е_т: Сейчас в нес студия фотографа какого-то. В_о_п_р_о_с: А что с моим письменным столом? О_т_в_е_т: Мы не знаем. В_о_п_р_о_с: В ящике стола я тайно хранил некоторые письма... Но вас, господа, как занятых людей, это, к частью, не касается. А теперь в нашем мире наступают сумерки, и я вынужден проститься с вами. Прощайте, господа, прощайте. Прощайте, мои добрые господа. При этих последних словах госпожа Хопп внезапно вышла из состояния транса. Мы все, семнадцать членов комиссии, перед лицом бога небесного клятвенно подтверждаем истинность изложенной беседы. (Примечание: наша достойная всяческого доверия госпожа Хопп получила в качестве вознаграждения сумму, которую она выручала за день в бытность свою актрисой)". 16 После того, как я прочитал эту статью, мною постепенно овладело уныние, я больше не хотел оставаться в этой стране и стал думать о том, как вернуться в наш мир, мир людей. Я ходил и искал, но так и не смог найти яму, через которую когда-то провалился сюда. Между тем рыбак Багг однажды рассказал мне, что где-то на краю страны водяных живет в тишине и покое один старый каппа, который проводит свои дни в чтении книг и игре на флейте. "Что, если попробовать обратиться к этому каппе? - подумал я. - Может быть, он укажет мне путь из этой страны? - подумал я." И я тут же отправился на окраину города. Но там, в маленькой хижине, я увидел не старика, а каппу-юношу, двенадцати или тринадцать лет, с еще мягким блюдцем на голове. Он тихонько наигрывал на флейте. Разумеется, я решил, что ошибся домом. Чтобы проверить себя, я обратился к нему по имени, которое мне назвал Багг. Нет, это оказался тот самый старый каппа. - Но вы выглядите совсем ребенком... - пробормотал я. - А ты разве не знал? Волею судеб я покинул чрево своей матери седым старцем. А затем я становился все моложе и моложе и вот теперь превратился в мальчика. Но на самом деле, когда я родился, мне было, по крайней мере, лет шестьдесят, так что в настоящее время мне что-то