ос по ключевым словам ((Энди OR Эндрю) Лоуб) AND «коллективный разум». Как всегда, выбрасываются десятки тысяч документов. Однако Рэнди без труда находит существенные. ПОЧЕМУ ОНСО 9ЕОЗ ЯВЛЯЕТСЯ ВИДНЫМ ЧЛЕНОМ КАЛИФОРНИЙСКОЙ АССОЦИАЦИИ АДВОКАТОВ ОНСО 11А4 испытывает двоякие чувства по поводу того, что ОНСО 9Е03 (в той мере, в какой он/она воспринимается атомизированным обществом в качестве индивидуального организма) является адвокатом. Без сомнения, противоречивые чувства ОНСО 11А4 вполне нормальны и объяснимы. Часть ОНСО 11А4 ненавидит юристов и юридическую систему в целом, как симптомы последней стадии смертельной болезни атомизированного общества. Другая часть понимает, что болезнь может содействовать оздоровлению мемофонда , убивая старый организм, неспособный к распространению своего мемотипа . Не следует обольщаться: юридическая система в ее современной форме является наихудшей системой решения общественных споров. Она вопиюще дорого обходится и в денежном выражении, и как бессмысленная трата способностей со стороны тех, кто избрал ее в качестве рода деятельности. Однако часть ОНСО 11А4 считает, что целей ОНСО 11А4 можно достичь, обратив наиболее одиозные особенности юридической системы против прогнившего атомизированного общества и таким образом ускорив его крах. Рэнди щелкает по ОНСО 9Е03 и получает: ОНСО 9Е03 это ОНСО , которое ОНСО 11А4 определяет произвольным битовым обозначением, в числовом выражении составляющим 9Е03 (в шестнадцатеричном представлении ). Щелкните здесь , чтобы узнать больше о системе битовых обозначений, используемой ОНСО 11А4 для замены устаревшей номенклатурной системы «естественных языков». Щелкните здесь , чтобы обозначение ОНСО 9Е03 автоматически заменялось традиционным (фамилия, имя) при вашем перемещении по сайту. Щелк. С этого момента выражение ОНСО 9Е03 будет заменяться выражением Эндрю Лоуб . Предупреждаем: мы считаем такую номенклатуру фундаментально ошибочной и не рекомендуем ее использовать, но предоставляем в качестве услуги для тех, кто посещает наш сайт впервые и не привык мыслить в терминах ОНСО . Щелк. Вы щелкнули по Эндрю Лоуб -- обозначение, которое атомизированное общество присвоило мемому ОНСО 9Е03 ... Щелк. ...мемом -- это набор мемов, определяющих физическую реальность ОНСО на углеродной основе. Мемы делятся на две большие категории: генетические и семантические. Генетические мемы это просто гены (ДНК), которые распространяются путем обычной биологической репродукции. Семантические мемы -- это идеи (идеологии, религии, мода и т. п.), распространяемые путем общения. Шелк. Генетическая часть мемома Эндрю Лоуб на 99% идентична последовательности, установленной Проектом Генома Человека . Это не следует понимать как поддержку концепции разделения на виды (согласно которой континуум жизненных форм на углеродной основе может или должен произвольно подразделяться на парадигматические виды) вообще и теории о том, что существует вид под названием Гомо сапиенс, в частности. Семантическая часть мемома Эндрю Лоуб по прежнему неизбежно заражена многими примитивным вирусоподобными мемами, но они планомерно вытесняются новыми семантическими мемами, изначально генерируемыми в ходе рациональных процессов. Щелк. ОНСО означает относительно независимую субобщность. Термин может применяться по отношению к любой сущности, которая, с одной стороны, якобы четко ограничена от остального мира (как, впрочем, и клетки в теле), но, в более общем смысле, неразрывно связана с более крупной общностью (как клетки в теле). Например, биологические сущности, традиционно называемые «людьми», на самом деле всего лишь относительно независимые субобщности социального организма. В диссертации, написанной под именем Эндрю Лоуб , который теперь обозначается как ОНСО 9Е03 , указывается, что даже в умеренных климатических зонах ОНСО 0577 , изобилующих водой и пищей, жизнь организмов, обозначавшихся в прежних мемосистемах как Гомо сапиенс, по большей части состояла из попыток съесть другие ОНСО . Такая узкая направленность препятствовала бы образованию высокоорганиэованных мемосистем (а именно цивилизаций в традиционном понимании). ОНСО этого типа могут функционировать на более или менее высоком уровне лишь в меру своей принадлежности к более крупному обществу, наиболее логичной эволюционной формой которого является коллективный разум . Щелк. Коллективный разум -- это социальный организм, объединяющий ОНСО , способные вырабатывать семантические мемы («думать»). Это могут быть ОНСО на углеродной или кремниевой основе, которые, вливаясь в коллективный разум отбрасывают независимую личность (та в любом случае иллюзорна). Для удобства составляющим коллективного разума присваиваются битовые обозначения . Щелк. Битовое обозначение -- случайная последовательность битов, используемая для однозначной идентификации ОНСО . Например, организму, традиционно обозначаемому как Земля (Терра, Гея), присвоено обозначение ОНСО 0577 . Данный сайт поддерживается ОНСО 11А4 , который является коллективным разумом. ОНСО 11А4 присваивает битовые обозначения с помощью генератора псевдослучайных чисел. Это отличается от практики, которую применяет самозваный «коллективный разум», именующий себя «Ист бэйский проект коллективного разума», но обозначаемый (в системе, принятой ОНСО 11А4 ) как ОНСО Е772 . Этот «коллективный разум» возник в результате раскола «коллективного разума один» (обозначаемого в системе ОНСО 11А4 как ОНСО 4032 ) на несколько меньших «коллективных разумов» («Ист бэйский проект коллективного разума», «Сан францисский коллективный разум», «Коллективный разум один А», «Реформированный сан францисский коллективный разум» и «Всемирный коллективный разум») в результате неразрешимых противоречий между различными семантическими мемами. Один из этих семантических мемов предполагает, что обозначения должны присваиваться по порядку, например, «коллективный разум один» должен обозначаться ОНСО 0001 и так далее. Другие считают, что числа должны располагаться в порядке значимости, чтобы, например, ОНСО , традиционно называемое «планета Земля», обозначалось ОНСО 0001 . Другие семантические мемы согласны с этим утверждением, но настаивают, что нумерация должна начинаться не с 0001, а с 0000. И среди сторонников 0001, и среди сторонников 0000 имеются разногласия по поводу того, какому ОНСО присваивать первый номер: одни считают, что первым и наиболее важным ОНСО является Земля, другие -- что более крупные единицы (Солнечная система, Вселенная, Бог) являются в некотором роде более всеохватывающими и универсальными. У машинки есть интерфейс для электронной почты. Рэнди набирает: Кому: root@eruditorum.org От: dwarf@siblings.net Тема: Re (2): Зачем? Посмотрел сайт. Готов допустить, что Вы -- не ОНСО 9Е03. Подозреваю, что Вы -- Дантист, стремящийся к свободному обмену мнениями. Анонимная, электронно подписанная корреспонденция -- единственный безопасный способ такого обмена. Если хотите убедить меня, что Вы -- не Дантист, объясните Ваш интерес к строительству Крипты. Искренне Ваш -- НАЧАЛО МАССИВА ЭЛЕКТРОННОЙ ЦИФРОВОЙ ПОДПИСИ ОРДО -- (и т. д.) -- КОНЕЦ МАССИВА ЭЛЕКТРОННОЙ ЦИФРОВОЙ ПОДПИСИ ОРДО -- -- Идут биты, -- говорит Кантрелл. -- У тебя там что нибудь важное? -- Ничего такого, что было бы жаль бросить. Рэнди откладывает наладонник. Подходит, встает рядом с Пеккой. На экране у того несколько окон, самое большое и верхнее изображение другого компьютерного дисплея. Это рабочий стол окошками и значками. Причем рабочий стол Windows NT, что примечательно и (для Рэнди) неожиданно, поскольку у Пекки запущен Finux, а не Windows NT. По рабочему столу Windows NT бегает курсор, вызывает меню нажимает кнопки. Однако рука Пекки не движется. Курсор замирает на значке Microsoft Word, который меняет цвет и разворачивается на все большое окно. Данная версия Microsoft Word зарегистрирована на ТОМАСА ГОВАРДА. -- Получилось! -- говорит Рэнди. -- Мы видим то же, что Том, -- говорит Пекка. Открывается окно нового документа, в нем начинают выскакивать слова. Пометка для себя: вот пусть «Письма в Пентхауз» опубликуют это ! Полагаю, что выпускники и выпускницы высших учебных заведений не такие уж выдающиеся любовники. Мы слишком много об этом думаем. Все должно быть вербализовано. Человек, считающий, что ебля -- это сексуальный дискурс, просто не может быть хорош в постели. У меня прикол по поводу чулок. Они должны быть гладко черные, желательно со швом сзади. В тринадцать я спер в магазине черные колготки, просто чтобы их трогать. Когда я шел домой с колготками в рюкзачке, сердце у меня бешено колотилось, но волнение от кражи померкло в сравнении с тем, что я испытал, распечатав упаковку и прижав нейлон к пухлым подростковым щекам. Я даже попытался надеть их, на мои то волосатые ноги, но абсолютно ничего не почувствовал. Я не хотел их носить. Я хотел, чтобы они были на ком то другом. В тот день я мастурбировал четыре раза. Меня это страшно волновало. Я был умненький мальчик. Считается, что умные мальчики -- рационалисты. Поэтому в колледже я придумал рациональное объяснение. У нас в колледже девушки в чулках не ходили, но иногда я бывал в городе, видел, как хорошо одетые сотрудницы фирм идут в черных чулках, и научно изучал их ноги. Я приметил, что, когда чулок растягивается на более широкой части ноги, скажем, на икроножной мышце, он светлеет, как воздушный шарик, когда его надуваешь. Соответственно в более узких местах, например на щиколотке, он темнее. От этого икра кажется полнее, щиколотка -- тоньше. Ноги в целом выглядят более здоровыми, намекая, что между ними можно найти ДНК более высокого класса. Q.E.D. Мой прикол насчет чулок -- высокоразумная адаптация. Я просто доказал, какой я умный, насколько рациональны даже самые иррациональные части моего мозга. Секс надо мной не властен, мне нечего бояться. Это были глубоко школьные рассуждения, но в наши дни большинство образованных людей рассуждают, как школьники, до тридцати и позже, так что я надолго на этом застрял. У моей жены Вирджинии, вероятно, были такие же рациональные оправдания ее собственных сексуальных потребностей, о которых я узнал значительно позже. Неудивительно, что наша добрачная половая жизнь была очень так себе. Ни она, ни я в этом, разумеется, не признавались. Иначе я должен был бы признать, что все это -- из за нежелания Вирджинии носить черные чулки, а я слишком хотел быть чутким и современным. Я любил Вирджинию за ее ум. Каким надо быть нечутким извращенцем, чтобы отвергать ее за нежелание натягивать на ноги полупрозрачные нейлоновые трубки? Мне, пухлому школяру, крупно повезло такую заполучить. На шестом году нашего брака я присутствовал на конференции «Комдекс» в качестве президента небольшой высокотехнологической компании. К тому времени я уже был не такой пухлый и не такой школяр. Я познакомился с девушкой из отдела маркетинга крупной сети по распространению программного обеспечения. Она носила гладкие черные чулки. Кончилось тем, что мы трахнулись у меня в номере. Это было что то необыкновенное. Домой я вернулся обескураженный и пристыженный. После этого наша с Вирджинией жизнь совсем разладилась. За два года мы трахнулись раз десять, не больше. У Вирджинии умерла бабушка, и мы поехали на похороны. Вирджинии пришлось надеть платье, а значит, побрить ноги и натянуть чулки, что с нашей женитьбы случалось всего несколько раз. Я едва не упал, когда ее увидел, и всю заупокойную службу мучился сильнейшей зудящей эрекцией, только и думая, куда бы Вирджинию затащить. Бабуля жила одна в большом старом доме на холме, пока за пару месяцев до смерти не сломала шейку бедра и не оказалась в больнице. Все ее дети, внуки и правнуки съехались на похороны, так что в доме собралась уйма народу. Дом был красивый и хорошо обставленный. Правда, в последние годы бабулька стала страшной барахольщицей и распихивала повсюду кучи газет, писем и тому подобного. В конце концов мы вывезли несколько грузовиков мусора. Во всем остальном бабка была очень организованная и оставила весьма подробное завещание. Мебель, посуда, ковры и безделушки -- все это она четко расписала между родней. Добра было много, но и потомков -- целая куча, так что каждому досталось всего ничего. Вирджинии бабка отписала черный комод орехового дерева с зеркалом, стоящий в нежилой спальне. Мы пошли его смотреть, и там то я ее трахнул. Я стоял в спущенных штанах, а она сидела на комоде, и ее обтянутые черными чулками пятки вжимались мне в зад. Это было потрясающе. Хорошо, что родственники внизу ели, пили и разговаривали, не то они услышали бы, как она стонет и вопит. Я наконец рассказал ей про чулки. Мне сразу полегчало. К тому времени я кое что прочел про то, как развивается мозг, и смирился со своим приколом. Получалось, что в определенном возрасте, где то между двумя и пятью годами, мозг просто застывает. Та часть, которая отвечает за секс, формируется в это время, и дальше ты живешь с ней до конца жизни. Все голубые, с которыми я говорил, утверждают, что осознали себя голубыми, или по крайней мере отличными от других, задолго до того, как начали думать о сексе, и все они согласны, что гомосексуалиста не сделаешь натуралом, и наоборот. В этом возрасте часть мозга, отвечающая за секс, часто закорачивается на другие, никак не связанные отделы. Тогда то и возникает ориентация на сексуальное подавление или подчинение, а у многих появляются очень специфические приколы -- скажем, по поводу резины, перьев или обуви. Некоторые бедолаги западают на маленьких детей, и тогда пиши пропало -- их можно только кастрировать или запереть до конца жизни. Никакое лечение тут не поможет. То есть, если хорошенько взвесить, мне достался далеко не худший прикол. Все это я изложил Вирджинии по дороге домой и сам удивился, как спокойно она выслушала. Мне, идиоту, было невдомек, что она размышляет, как это относится к ней самой. Когда мы вернулись, она честно пошла и купила несколько пар чулок, даже попыталась их носить, но это оказалось не так просто. Чулки предполагают определенный стиль жизни. Они выглядят глупо с джинсами и кроссовками. К чулкам нужны платье или юбка, и не просто джинсовая, а более красивая и парадная. Кроме того, нужны туфли, которых у Вирджинии не было. В чулках неудобно ездить на работу на велосипеде. Более того, чулки нельзя было носить у нас дома. Пока мы учились в аспирантуре, денег не хватало, и мебель мы покупали подержанную, а кое что я сам соорудил из досок. Вся эта мебель оказалась в скрытых заусеницах, которые мы не замечали, пока ходили в джинсах, но чулки о них рвались в первые пятнадцать минут. Аналогично, у нашего недостроенного дома и развалюшной машины оказалась куча острых углов, цепляющих чулки. С другой стороны, когда мы летали в Лондон на юбилей свадьбы, ездили в черных такси, останавливались в хороших гостиницах, ели в дорогих ресторанах, мы целую неделю вращались в мире, идеально приспособленном для чулок. Это показывало, как сильно должна измениться наша жизнь, чтобы Вирджиния начала так одеваться. Короче, в припадке добрых намерений куча денег была потрачена на чулки. Какое то количество раз мы трахнулись очень даже неплохо, хотя, похоже, удовольствие было больше с моей стороны. Вирджиния ни разу не испытала того звериного экстаза, что на бабулькиных похоронах. Чулки скоро изорвались, новые купить у Вирджинии все как то не получалось, и через год мы вернулись к тому, с чего начали. Однако наша жизнь понемногу менялась. Я продал кое какие акции, мы купили новый дом на холме. Наняли грузчиков перевезти нашу обшарпанную мебель, которая в новом доме смотрелась еще плачевнее. Вирджиния сменила работу и теперь должна была ездить туда на машине. Я счел, что наша развалюха недостаточно безопасна, и купил ей маленький «лексус» с кожаными сиденьями и шерстяным ковриком, без всяких углов и зацепок. Скоро пошли дети, я продал старый пикап и купил минивэн. Тем не менее меня жаба душила покупать новую мебель, пока не начались проблемы со спиной и я не понял, что все дело в продавленном матрасе, на котором мы спим. Поскольку речь шла о моей спине, я и отправился за покупкой. Вообще то мне легче прижечь себе язык сигаретой, чем идти что нибудь покупать. Я представил, как буду обходить все большие мебельные салоны, сравнивая кровати, и мне захотелось умереть. Я хотел прийти в одно место, купить и покончить с этим раз и навсегда. Однако я не хотел дерьмовую кровать, на которую через год будет тошно смотреть, или дешевый матрас, который через пять лет промнется и боли в спине начнутся по новой. Поэтому я направился прямиком в местную галерею «Гомера Болструда». Я слышал, как говорят о тамошней мебели, особенно женщины -- у них сразу становятся такие приглушенные, религиозные голоса. Фабрика, где все это делают, вроде бы в Новой Англии, в том же здании, что и триста лет назад, а стружкой от Гомера Болструда, по слухам, разводили костры под ведьмами. «Гомер Болструд» -- вот ответ на вопрос, который я задавал себе с самых похорон: откуда берется вся эта роскошная бабулькина мебель? В каждой семье молодые люди ездят к бабуле на День благодарения и другие нудные семейные торжества, а сами гадают, какой буфет смогут забрать, когда старушка откинет копыта. Некоторые не в силах дотерпеть и отправляются в антикварные магазины. Однако если запас старинной мебели ограничен, то откуда возьмутся будущие бабули? Я представил, как полстолетия спустя наши с Вирджинией потомки передерутся из за одного черного комода орехового дерева, а всю остальную нашу мебель свезут прямиком на свалку. Поскольку население растет, а запас старинной мебели не увеличивается, такие ситуации неизбежны. Должен быть источник новой бабулькиной мебели, иначе все будущие американцы обречены сидеть в виниловых креслах, из которых сыплется на пол пенопластовая крупа. Ответ: «Гомер Болструд». Цена высока. Каждый стол и стул от «Гомера Болструда» должен бы по хорошему продаваться в коробочке с бархатной подкладкой, как драгоценность. Поэтому я отправился в «Гомер Болструд», ворвался в дверь и налетел на секретаршу . В кроссовках и джинсах я сразу почувствовал себя оборванцем. Видимо, на ее глазах в эту дверь входило много разбогатевших компьютерщиков, потому что она не бухнулась в обморок, а спокойно пригласила пожилую женщину и сказала, что это будет мой личный консультант. Звали ее Маргарет. «Где кровати?» -- спросил я. Маргарет поджала губы и объяснила, что это не такое место, где кровати в одном большом зале выставлены рядами, как свиные ноги в мясной лавке. Галерея «Гомера Болструда» состоит из шикарно обставленных комнат, в том числе спален, где, кроме всего прочего, есть кровати. Маргарет повела меня их смотреть. По пути из комнаты в комнату я не преминул заметить, что на Маргарет черные чулки с идеально прямым швом. Мне стало неловко от эротического чувства к Маргарет, и некоторое время я перебарывал желание ляпнуть: «Просто продайте мне самую большую и дорогую кровать, какая у вас есть». Маргарет показала кровати различных стилей. Названия ничего мне не говорили. Одни выглядели современными, другие -- под старину, я указал на очень большую, высокую кровать бабулькиного типа и сказал: «Беру». Три месяца пришлось ждать, пока ее изготавливали вручную умельцы, работающие по тем же ставкам, что психоаналитики. Потом кровать привезли. Собирали ее рабочие в белых комбинезонах, как в цехе по производству микропроцессоров. Вирджиния вернулась домой с работы. Она была в джинсовой юбке, толстых носках и панталетах. Дети еще не пришли из школы. Мы трахнулись на новой кровати. Надеюсь, я был на должном уровне. Мне не удалось удержать эрекцию и пришлось доводить дело до конца, просунув голову между ее шершавыми бедрами. Хотя уши у меня были зажаты ее ляжками, я все равно слышал, как Вирджиния вопит и стонет. Под конец она забилась в таких судорогах, что чуть не свернула мне шею. Ее оргазм длился полных две или три минуты. Тогда я впервые понял, что Вирджиния может кончить только по соседству с (желательно на) драгоценным предметом мебели, ей лично принадлежащим. Окно с изображением рабочего стола исчезает. Пекка щелчком отправил его в небытие. -- Больше не выдержу, -- говорит электронно бесстрастный голос. -- Предсказываю любовь втроем между Томом, его женой и Маргарет на кровати в мебельном магазине, страниц так через сто, -- задумчиво произносит Кантрелл. -- Интересно, это Том? Или какой то его вымышленный персонаж? -- говорит Пекка. -- Означает ли это, что ты выиграл пари? -- спрашивает Рэнди. -- Только если придумаю, как получить выигрыш, -- отвечает Кантрелл. ВПЛАВЬ Над морем Бисмарка сгустились бурые миазмы, пахнущие мазутом и барбекю. Американские торпедные катера вырываются из смрадного тумана, едва касаясь воды корпусом, прочерчивают море изогнутыми шрамами белой пены и выстраиваются для атаки на последние транспорты, покрытые, как замшелая скала, бурым ковром солдат. Торпеды летят, словно стрелы из арбалета, выпущенные сжатым воздухом из труб под корабельными палубами. Они шлепаются в воду, выбирают удобную глубину, где море всегда спокойное, и, таща за собой хвост пузырей, несутся к транспортам. Гото Денго отворачивается и слышит, но не видит взрыв. Почти никто в японской армии не умеет плавать. Потом самолеты возвращаются и обстреливают их с воздуха. Те, кто умеет нырять и догадывается это сделать, неуязвимы. Других довольно быстро не остается. Самолеты улетают. Гото Денго стаскивает спасжилет с трупа. До вечера еще много часов, а Гото уже обгорел на солнце, как никогда в жизни. Заимствует вдобавок гимнастерку, повязывает ее на голову, как бурнус. Те, кто еще жив и умеет плавать, стараются сбиться в кучу. Прихотливые течения между Новой Гвинеей и Новой Британией тянут их в разные стороны. Некоторые медленно дрейфуют прочь, пытаясь докричаться до товарищей. В конце концов Гото Денго оказывается на краю тающего архипелага из, может быть, сотни пловцов. Многие цепляются за спасательные круги или доски. Волны гораздо выше головы, так что видно не очень далеко. Перед закатом марево ненадолго рассеивается. Гото Денго видит солнце и впервые с начала дня понимает, где восток, а где запад. А самое замечательное: он видит над южным горизонтом горы, покрытые голубовато белым льдом. -- Я поплыву к Новой Гвинее! -- кричит он и начинает грести. Нечего и пытаться обсудить это с другими. Те, кто решает за ним последовать -- в общей сложности, может быть, несколько десятков пловцов, -- тоже принимаются работать руками и ногами. Море, как на удачу, удивительно тихое. Гото Денго медленно, спокойно плывет на боку. Большинство пловцов барахтаются по собачьи. Продвигаются ли они, сказать нельзя. Когда начинают зажигаться звезды, Гото переворачивается на спину и находит Полярную. Пока плывешь от нее, физически невозможно промахнуться мимо Новой Гвинеи. Темнеет. Слабо светят звезды и месяц. Пловцы перекликаются, стараясь держаться вместе. Некоторых уносит течением: их слышно, но не видно. Остальные ничем не могут помочь, только слушают затихающие крики. Акулы появляются около полуночи. Первая жертва -- солдат, раскроивший себе лоб о край люка, когда выбирался с тонущего корабля. За ним с самого утра тянется розовая дорожка крови, она то и вывела акул на пловцов. Сперва акулы не знают, с кем имеют дело, поэтому постепенно выматывают его, откусывая по кусочку. Поняв, что добыча легкая, они приходят в боевое исступление, тем более фантастическое, что сами акулы скрыты черной водой. Крик обрывается на середине, человек исчезает рывком. Иногда над поверхностью взлетают нога или голова. У воды, захлестывающей в рот, появляется привкус железа. Атака длится несколько часов. По видимому, шум и запах привлекли несколько конкурирующих стай, потому что временами наступает затишье, затем -- новая бойня. Гото Денго утыкается лицом в оторванный акулий хвост и впивается в него зубами. Акулы едят их -- почему не ответить тем же. В токийских ресторанах за сасими из акулы берут кучу денег. Шкура на хвосте жесткая, но с оторванного края висят клочья мяса. Гото Денго вгрызается в него и уплетает за обе щеки. У его отца была фетровая шляпа на бежевой шелковой подкладке и трубка, табак для которой приходилось выписывать из Америки. Отец уходил в горы, садился на камень, потуже натягивал шляпу, чтобы ветер не холодил лысину, раскуривал трубку и долго сидел так, просто глядя на мир. -- Что ты делаешь? -- спрашивал маленький Денго. -- Созерцаю, -- отвечал отец. -- Сколько ж можно смотреть на одно и то же? -- Бесконечно. Вот глянь. -- Отец указывал чубуком. Из мундштука разматывался тонкий белый дымок, словно нить из шелковичного кокона. -- Та полоса темной породы -- рудоносная. Из нее можно добывать медь, может быть, попутно -- свинец и цинк. Можно построить фуникулер вон до того плоского места, потом пройти наклонную штольню параллельно простиранию залежи... -- Денго включался и придумывал, где будут жить горняки, где построить школу, а где разбить площадку для игр. Под конец разговора в долине вырастал воображаемый поселок. В ту ночь у Гото Денго много времени для созерцания. Он заметил, что на оторванные части тела акулы практически не нападают. Тех, кто плывет быстрее, хватают первыми. Поэтому при появлении акул он неподвижно замирает на спине и не шевелит и мускулом, даже когда зазубренный край чьего то ребра тычет его в лицо. Наступает рассвет, через сто или двести часов после заката. Гото Денго никогда не бодрствовал целую ночь и потрясен, что такое огромное солнце ушло с одного края планеты и вышло с другой. Он -- вирус, зародыш, живущий на поверхности неизмеримо огромных, стремительно движущихся тел. И, удивительное дело, он по прежнему не один: еще трое пережили ночь и акул. Они подплывают ближе и поворачивают к снежным пикам Новой Гвинеи, нежно розовым в свете зари. -- Они ничуть не приблизились, -- говорит один. -- Они в глубине острова, -- объясняет Гото Денго. -- Мы плывем не к горам, а к берегу -- гораздо ближе. Давайте приналяжем, пока не умерли от жажды. -- Он начинает грести на боку. Один из выживших -- судя по выговору, уроженец Окинавы -- отлично плавает. Они с Гото Денго легко оторвались бы от двух других, однако весь день держатся с ними вместе. Один из тех, кто плывет медленно, перед этим неделю страдал поносом и, вероятно, уже был обезвожен. Когда солнце зависает прямо над ними, как огнемет, он начинает биться в судорогах, нахлебывается воды и идет ко дну. Второй медленный пловец -- из Токио. Он в гораздо лучшей физической форме, просто не умеет плавать. «Самое время научиться», -- говорит Гото Денго. Примерно час они с окинавцем учат его грести на спине и на боку, потом возобновляют движение к югу. Ближе к закату Гото Денго замечает, что окинавец большими глотками пьет морскую воду. Смотреть больно, главным образом оттого, что безумно хочется сделать то же самое. «Нет! Тебе будет плохо!» -- говорит он. Голос слабый. Набрать в грудь воздуха, преодолевая безжалостное давление воды -- труд непосильный. Каждая мышца ноет. К тому времени, когда Гото Денго доплывает до окинавца того уже рвет. С помощью токийца Гото засовывает пальцы ему в глотку и помогает вытошнить остальное. Парень совсем ослабел, он лежит на спине и бредит. Впрочем, посреди ночи, когда Гото Денго наконец решает его бросить, окинавец внезапно приходит в себя и спрашивает: «Где Полярная?» -- Сегодня облака, -- говорит Гото Денго. -- Но в них белое пятно -- может быть, луна. Ориентируясь по светлому пятну, они прикидывают, где может быть Новая Гвинея, и плывут дальше. Руки и ноги -- как мешки с глиной; все трое галлюцинируют. Вроде бы встает солнце. Они в паровой туманности, которая несется через отдаленные части галактики, излучая золотисто розовый свет. -- Пахнет гнилью, -- говорит один (Гото Денго не может разобрать который). -- Гангрена? -- предполагает другой. Гото Денго принюхивается, тратя на это половину оставшихся сил. -- Не мясо, -- говорит он. -- Растения. Никто больше не может плыть, а если б и мог, то не знал бы куда -- туман светится равномерно. В любом случае это ничего бы не изменило -- течение гонит их, куда хочет. Гото Денго некоторое время спит, а может быть -- нет. Нога задевает о какой то выступ. Слава богу. Акулы появились, чтобы их прикончить. Волны становятся агрессивнее. Нога снова обо что то задевает. Обожженная кожа вопит. Оно твердое и колючее. Что то торчит из воды прямо впереди, какие то белые бугры. Верхушки кораллов. Волна разбивается, подхватывает их и тащит через кораллы, обдирая половину кожи. Гото Денго ломает палец и считает, что ему еще повезло. Следующая волна, снимая оставшуюся кожу, выбрасывает его в лагуну. Что то выталкивает ноги вверх, а поскольку все тело -- обмякший мешок с дерьмом, то голова зарывается в воду и лицо втыкается в колкий коралловый песок. Руки и ноги забыли обычные движения, умеют только грести, и проходит некоторое время, прежде чем Гото, упершись в дно, поднимает голову над водой, потом на карачках ползет к берегу. Запах гниющей растительности повсюду, как будто провиант для целой дивизии оставили на неделю под солнцем. Он находит песок, не залитый водой, поворачивается и садится. Окинавец чуть позади, тоже ползет на карачках. Токиец сумел встать и бредет к берегу, шатаясь под ударами волн. Он смеется. Окинавец падает на песок рядом с Гото Денго и даже не пытается сесть. Волна сбивает токийского паренька с ног. Тот со смехом валится в прибой, успевая выставить руку. Смех резко обрывается. Токиец вскакивает. Что то болтается у него на руке: извивающаяся змея. Он встряхивает ее, как плеть, змея отлетает в воду. Испуганный, отрезвленный, токиец проходит последние пять шесть шагов и падает ничком. Когда Гото Денго дотягивается до него рукой, он уже мертвее мертвого. Трудно сказать, как долго Гото Денго собирается с силами. Может быть, он заснул сидя. Парнишка из Окинавы по прежнему лежит и бредит. Гото Денго с усилием встает и, шатаясь, идет на поиски пресной воды. Это не настоящий берег, просто береговой вал метров десять в длину и, может быть, три в ширину, поросший сверху какой то высокой травой. Дальше начинается стоячая лагуна, стиснутая сплошным переплетением жизни, таким плотным, что пройти там невозможно. Поэтому, невзирая на то, что случилось с токийцем, Гото Денго бредет по лагуне, надеясь выйти к ручью. Он идет примерно час, но лагуна вновь выводит его к морю. Он сдается и пьет воду, по которой шел, в надежде, что она будет чуть более пресной. Его долго тошнит, но потом, как ни странно, становится чуть легче. Идет в заросли, ориентируясь по шуму прибоя сзади, и примерно через час находит речушку с настоящей пресной водой. Напившись, чувствует в себе силы вернуться за товарищем и, если надо, нести его к ручью на себе. Гото Денго возвращается на берег. Окинавца нет, но вокруг понатоптано следов. Песок сухой, следы невнятные. Наверное, это патруль! Товарищи узнали о нападении на конвой и прочесывают берег в поисках уцелевших. Где то близко в джунглях должен быть бивуак! Гото Денго идет по следам. Примерно через милю тропа пересекает мокрый глинистый пятачок, на котором следы отпечатались отчетливо. Все они оставлены босыми ступнями с огромными растопыренными пальцами. Следы людей, никогда не носивших обуви. Следующие метров сто он продвигается осторожнее. Слышны голоса. В армии их научили, как проникать в джунгли, как бесшумно проползать ночью через вражеские ряды. Разумеется на тренировках в Японии его не жрали заживо москиты и муравьи, но Гото Денго уже почти все равно. За час кропотливого труда он выбирается на открытое место, откуда видна поляна, по которой вьется заболоченный ручеек. Над зловонной жижей высятся на сваях несколько домов, крытых охапками пальмовых листьев. Прежде чем искать товарища, Гото Денго должен найти еду. Посреди поляны булькает на костре котел с белой кашей, но рядом -- жилистые женщины в одних косматых юбочках, едва прикрывающих срам. Из некоторых длинных домов тоже поднимается дым. Однако, чтобы попасть туда, надо карабкаться по тяжелой наклонной лестнице и ползком протискиваться в узкий лаз. Ребенок с палкой, встав там, сможет не впустить чужака. Перед некоторыми лазами висят тряпичные узлы (ткани у них, выходит, все таки есть), наполненные чем то круглым -- кокосовыми орехами или другими припасами, подвешенными для защиты от муравьев. Человек семьдесят собрались посреди поляны вокруг чего то интересного. Они движутся, и Гото Денго временами различает за телами кого то, возможно, японца: он сидит под пальмой, руки связаны за спиной. Лицо в крови, и он не шевелится. Собравшиеся в основном мужчины, почти все -- с копьями. На них тоже юбочки из чего то волокнистого, иногда выкрашенные в зеленый или красный цвет и еле еле прикрывающие половые органы. У тех, кто постарше и покрупнее, на руках повязаны тряпичные полоски, у некоторых лица раскрашены светлой глиной, а в носовые перегородки просунуты различные предметы, иногда довольно крупные. Все внимание приковано к окровавленному человеку, и Гото Денго решает, что сейчас единственный случай украсть еду. Он выбирает хижину подальше от поляны, влезает по лестнице и тянется к узлу над входом. Однако ткань старая, источенная болотной сыростью, а может -- мириадами мух, которые жужжат вокруг; пальцы проходят прямо через нее. Большой кусок мешка отрывается, и содержимое валится к ногам Гото Денго: что то темное и волосатое, как кокосовые орехи, но более сложной формы. Инстинктивное чувство -- что то не так! -- возникает раньше, чем мозг узнает в них человеческие черепа. Их штук пять, обтянутых иссохшей кожей. Некоторые темные, с курчавыми черными волосами, как у туземцев, другие выглядят определенно японскими. Какое то время спустя к Гото Денго возвращается способность мыслить. Он не знает, сколько простоял тут, на виду у всей деревни, пялясь на черепа. Однако все по прежнему заняты раненым под пальмой. Со своего места Гото Денго видит, что это и впрямь окинавец. Руки его связаны по другую сторону ствола. Перед ним стоит мальчик лет, может быть, двенадцати, с копьем. Мальчик тычет наконечником в грудь раненому. Тот просыпается и начинает метаться. Мальчик в страхе отпрыгивает. Тогда мужчина постарше, в уборе из раковин каури, встает рядом с мальчиком, показывает, как держать копье, и направляет удар. Вдвоем они втыкают острие в сердце пленнику. Гото Денго падает с лестницы. Мужчины приходят в крайнее возбуждение и, подхватив мальчика на плечи, с прыжками и криками несут его по поляне, воинственно потрясая копьями. За ними бегут все, кроме самых маленьких детей. Гото Денго, в ушибах, но без переломов от падения на мягкую землю, отползает в джунгли и прячется. Женщины бегут к окинавцу с горшками и ножами и принимаются разделывать его с подозрительной сноровкой повара в суси баре, пластающего тунца. Одна занята исключительно головой. Внезапно она высоко подпрыгивает и пускается в пляс, размахивая чем то блестящим. «Улаб! Улаб! Улаб!» -- самозабвенно кричит она. Женщины и дети сбегаются посмотреть. Наконец она останавливается и протягивает руку в луч света, пробивающийся сквозь листву. На ладони -- золотой зуб. -- Улаб! -- повторяют женщины и дети. Один ребенок пытается выхватить зуб, женщина шлепает его по попке. Потом подбегает рослый мужчина с копьем, и женщина вручает трофей ему. Теперь несколько мужчин собираются поглазеть на добычу. Женщины возвращаются к окинавцу, и вскоре части его тела уже варятся в горшках на костре. ВАКСА Люди, которые верят, что чего то добились словами, говорят иначе, чем те, для кого разговоры -- напрасная трата времени. Всем, что Шафто умеет -- чинить машину, свежевать оленя, играть в регби, разговаривать с женщинами, убивать нипов, -- он обязан людям второго типа. Для них чего то добиваться словами -- все равно что стучать отверткой по гвоздю. Иногда, когда такой человек слушает собственную речь, у него на лице проступает бессильное отчаяние. Люди первого типа -- те, для кого речь орудие труда, уверенные и говорливые, -- не обязательно умнее или даже образованнее. Шафто потребовалось определенное время, чтобы это понять. Так или иначе, все было четко и ясно, пока Бобби Шафто не встретил двух офицеров из подразделения 2702 -- Еноха Роота и Лоуренса Притчарда Уотерхауза. Трудно объяснить, что его в них смущает. За недели, проведенные на Йглме, Бобби не раз слышал их разговоры и заподозрил, что есть третья категория людей, настолько редкая, что раньше он с ней не сталкивался. Офицерам не положено запанибрата общаться с нижними чинами, так что Шафто нелегко продолжать изыскания. Впрочем, иногда обстоятельства перемешивают все звания. Отличный пример -- тринидадский трамповый пароходик. Если кто не знает, трамп -- это корабль, который доставляет грузы куда придется, а не курсирует между определенными портами. Где они его раздобыли ? -- гадает Шафто. Неужто у правительства США стоит где то в доке пяток тринидадских трамповых пароходиков, просто на всякий пожарный? Вряд ли. Пароходик явно совсем недавно сменил хозяина. Это кладезь пожелтевшей, истрепанной, мультиэтнической порнографии, частью самой заурядной, частью настолько экзотической, что Шафто поначалу принимает ее за медицинскую литературу. В рубке и некоторых каютах валяются кипы исписанных бумаг. Шафто видит их краем глаза, потому что эти места -- вотчина офицеров. Гальюны по прежнему усеяны черными и курчавыми лобковыми волосами предшественников, провиантский склад набит экзотической карибской едой, которая стремительно портится. В трюме тюки чего то бурого и жесткого -- Шафто предполагает, что это исходный материал для спасательных жилетов. Всем плевать, потому что бойцы подразделения 2702 последнее время мерзли на Дальнем Севере, а сейчас разгуливают по пояс голые. Короткий перелет, и они на Азорских островах. Здесь их без всяких проволочек, в кромешной ночи, отправили с летного поля на пароход в накрытом брезентом кузове. Однако даже просто теплый воздух, проникающий под брезент, был словно экзотический массаж в тропическом борделе. Как только порт скрылся из виду, их стали выпускать на палубу п