ков. -- Ну, думаю, да, -- говорит Рэнди. Ами притворяется, будто не слушает. Вода с суховатым звуком вскипает брызгами. Все съеживаются, потом соображают, что кто то сверху бросил горсть камешков. Они смотрят на край обрыва; там что то движется. Это Джекки By стоит на берегу и машет им рукой. -- У меня, наверное, что то с глазами, -- говорит Дуг. -- Как по вашему, он невредим? -- Да! -- отвечает Ами. Она широко улыбается -- зубы вспыхивают на солнце -- и машет в ответ. Джекки тоже улыбается. В одной руке у него длинный, запачканный илом шест -- щуп. В другой какая то грязная банка размером с тарелку. Он машет этой штуковиной и радостно вопит: -- Японская мина! -- Положи ее, ты, недоумок хренов! -- орет Дуг. -- Взорвется; она же прогнила насквозь. -- Затем удивленно и недоверчиво спрашивает: -- Кто же тогда взорвал ту мину, если не ты? Кто то кричал здесь. -- Я не нашел его, -- отвечает Джекки By. -- Он замолчал. -- Думаешь, умер? -- Нет. -- Ты слышал еще кого нибудь? -- Нет. -- Черт, всю дорогу за нами кто то следит. -- Дуг оборачивается и смотрит на противоположный берег, где Джон Уэйн уже прощупал дорогу и теперь отдыхает на краю обрыва. Они переговариваются жестами (у них есть портативные рации, но, по словам Дуга, они годятся только для понта). Джон Уэйн ложится на живот, достает бинокль с гигантскими объективами и начинает изучать берег Джекки By. Группа в реке молча продвигается вперед, прощупывая путь. Ситуация абсолютно непонятная, и хорошо, что им приходится беспрерывно проверять дорогу -- это отвлекает от посторонних мыслей. Рэнди натыкается на что то мягкое, утопленное сантиметров на пять в ил и гравий. Он так вздрагивает, что едва не плюхается задницей в воду, затем минуту или две приходит в себя. Под илом смутно, как тела под простыней, прорисовываются какие то очертания. Рэнди мысленно обводит контуры, но очень скоро устает и, расчистив гравий, осторожно запускает под него руку. В воде колышутся мертвые листья, щекоча запястья. -- Старая покрышка, -- говорит он. -- Большая, от грузовика. И совершенно лысая. То и дело из тени нависающих джунглей, переливаясь ярким оперением, срывается какая нибудь птица, пугая людей до беспамятства. Солнце палит нещадно. Когда все началось, Рэнди был всего в паре метров от спасительной тени; теперь он уже не чает выбраться из пекла, не получив солнечного удара. Ни с того ни с сего Енох Роот начинает что то бормотать на латыни. Рэнди оборачивается и видит, что тот держит мокрый, грязный человеческий череп. Из джунглей вылетает радужно голубая птица с желтым саблевидным клювом и черно оранжевой головой. Покружившись, она опускается на ближайший камень и смотрит, наклонив голову. Земля вновь содрогается; Рэнди вздрагивает, и глаза застилает капающий с бровей пот. -- Под камнями и грязью уложен железобетон, -- говорит Дуг. -- Вон арматура торчит. Из тени вылетает еще одна птица или что то похожее и летит почти прямо вниз, к воде, с сумасшедшей скоростью. Ами как то странно всхлипывает. Рэнди не успевает повернуться, как сверху доходит ужасный грохочущий треск. Он поднимает голову и видит Джона Уэйна; языки огня вырываются из пламегасителя его штурмовой винтовки. Он стреляет куда то на противоположную сторону реки. Джекки By тоже принялся куда то палить. Рэнди присел на корточки и, потеряв равновесие от всей этой чехарды, выставляет руку, чтобы не упасть. К счастью, он не опирается на мину. Он смотрит на Ами; девушка по плечи ушла в воду, отсутствующий взгляд устремлен в никуда. Рэнди это не нравится. Он встает и идет к ней. -- Рэнди, прекрати, -- говорит Дуг Шафто. Дуг уже добрался до берега, он в двух шагах от зеленого полога, нависшего над рекой. На поверхности воды рядом с Ами какая то ерунда, но она не плывет по течению, а дергается при каждом движении Ами. Рэнди делает еще шаг, ставя ногу на огромный, укрытый илом булыжник, немного не доходящий до поверхности воды. По птичьи примостившись, Рэнди снова смотрит на Ами. Она в пяти метрах от него. Джон Уэйн дает еще серию залпов. Рэнди разглядывает то, что плавает около Ами. Оно сделано из перьев, привязанных к концу тонкой трости. -- Ами ранена стрелой, -- говорит он. -- Охренительно, -- бормочет Дуг. -- Ами, куда ты ранена? -- спрашивает Енох Роот. Ами все еще не может раскрыть рта. Она неловко встает, стараясь не шевелить правой ногой. Из воды показывается стрела -- вошла прямо в бедро. Кровь начинает сочиться и стекать в реку. Дуг отчаянно жестикулирует людям наверху. -- Так всегда, -- шепчет он. -- Классический случай: простая рекогносцировочная вылазка оборачивается боестолкновением. Ами ухватывается за стрелу и пытается сломать ее, но свежее дерево не поддается. -- Я где то потеряла нож, -- говорит она. Голос звучит твердо -- слишком твердо, чтобы казаться естественным. -- Думаю, вытерплю. Но мне все это не нравится. Рядом с Ами под водой виден еще один валун, покрытый илом. До него метра два. Рэнди прыгает, но валун неожиданно опрокидывается под ногой, и Рэнди, растянувшись, плюхается в воду. Когда ему наконец удается сесть, он, приглядевшись, обнаруживает, что валун имеет форму цилиндра размером с тарелку и сантиметров десять толщиной. -- Рэнди, то, на что ты пялишься, -- японская противотанковая мина, -- говорит Дуг. -- Она проржавела так, что стала непредсказуемой, и содержит заряд, достаточный, чтобы оторвать башку и тебе, и всей честной компании. Так что если ты хотя бы временно перестанешь быть полным идиотом, мы будем тебе крайне признательны. Ами предостерегающе поднимает руку: -- Не надо мне ничего доказывать. Если хочешь сообщить, что любишь меня, пошли валентинку. -- Я люблю тебя, -- говорит Рэнди. -- Я хочу, чтобы все было хорошо и ты вышла за меня замуж. -- Как романтично, -- с сарказмом замечает Ами, потом начинает плакать. -- О, чтоб вам!.. -- отзывается Дуг. -- Вы, ребята, отложили бы это на потом. Расслабьтесь. Кто бы ни выпустил стрелу, он уже давно ушел. Партизаны умеют рассредоточиваться. -- Это не партизаны, -- говорит Рэнди. -- У них ружья, даже я знаю. -- Кто же тогда? -- спрашивает Ами, с трудом взяв себя в руки. -- Похоже на стрелу кайюсов, -- отвечает Рэнди. -- Кайюсов? Что, стрелял кайюс? -- недоверчиво спрашивает Дуг. Рэнди восхищает, что он, невзирая на скепсис, в принципе готов рассмотреть и такую гипотезу. -- Нет, -- отвечает Рэнди, обходя мину. -- Кайюсы давно вымерли от кори. Стрелял белый человек, очень хорошо изучивший охотничьи приемы индейцев с американского северо запада. Что еще известно о нем? Что он прекрасно умеет прятаться в джунглях. И еще он настолько спятил, что ему плевать на мины, лишь бы пострелять. -- Говоря это, Рэнди не перестает ощупывать дно, и наконец делает следующий шаг. До Ами остается метра два. -- Причем не абы в кого -- он выстрелил в Ами. Почему? Потому что знает: лучший способ ранить меня -- это выстрелить в нее. -- Зачем ему ты? -- спрашивает Енох. -- Потому что он -- одержимый. На Еноха это производит сильнейшее впечатление. -- Да кто же он такой? -- шипит Ами. Она зла как черт -- хороший знак. -- Его зовут Эндрю Лоуб, -- отвечает Рэнди. -- Джекки By и Джон Уэйн никогда не найдут его. -- Джеки и Джон знают свое дело, -- возражает Дуг. Еще шаг. Ами рядом -- только протяни руку. -- В этом то и проблема, -- говорит Рэнди. -- Они слишком умны, чтобы бежать по минному полю, не прощупав каждый шаг. А Лоубу насрать на все. Он гребаный псих, Дуг. Он пробежит хоть через три поля. Или проползет, или переберется как угодно. Готов спорить, если ему оторвет ногу, он и на одной будет скакать по минам быстрее, чем Джекки, поскольку ему все равно, жив он или уже нет, а Джекки не все равно. Наконец Рэнди на месте и наклоняется вперед, Ами кладет руки ему на плечи и повисает на нем. Как хорошо. Волосы, перетянутые на затылке, мокрые и теплые, щекочут шею. Конец стрелы уставился прямо в лицо. Рэнди вынимает лезвие пилы из складного ножа и перепиливает древко; Ами в это время держит стрелу одной рукой. Потом она размахивается, с криком шлепает по торчащему концу и обмякает на спине у Рэнди, тихо всхлипывая. Он протягивает руку и натыкается на конец стрелы. Затем, ухватившись за древко, выдергивает его и отшвыривает в сторону. -- Судя по кровотечению, артерия не задета, -- слышится сзади голос Роота. Рэнди встает в полный рост. Ами лежит без чувств у него на плечах, как мешок с рисом. Немного не по себе, что она прикрывает собой его спину. Но Ами явно не в настроении идти. Еще четыре шага -- и они в тени, под защитой крутого обрыва. -- Самое большее, мина оторвет мне ногу, верно? -- рассуждает Рэнди. -- Если я наступлю на нее, это не убьет Ами. -- Не самая лучшая мысль, Рэнди! -- почти с презрением кричит Дуг. -- Остановись, успокойся. -- Я всего лишь просчитываю варианты, -- отвечает Рэнди. -- Пока я несу ее, я не могу прощупывать дорогу. -- Я пойду вперед, -- говорит Енох Роот. -- А, к чертям! -- И он просто идет с полдесятка шагов в их сторону. -- Дилетанты хреновы! -- орет Дуг. Енох Роот, не обращая внимания, приседает и начинает орудовать щупом у ног Рэнди. Дуг вылезает из воды, ставя ноги на камни, разбросанные по берегу. -- Я поднимусь здесь, -- говорит он, -- и помогу Джекки. Мы вместе найдем этого Эндрю Лоуба. -- Слово «найдем» явно заменяет длинный перечень неприятных действий. Перед ним встает рыхлая стена с выступающими глыбами вулканической породы. Пока Енох прощупывает место для одного шага, Дуг, цепляясь за выступы вскарабкивается на половину высоты. Не хотел бы Рэнди быть сейчас на месте Эндрю. Над Дугом нависает карниз. Он делает пару шагов вбок, находит клубок выступающих корней и как по лестнице взбирается по ним на вершину. -- Она дрожит, -- говорит Рэнди. -- Ами дрожит. -- Она в шоке. Опусти ей голову и подними ноги, -- отвечает Енох Роот. Рэнди укладывает Ами поудобнее; ее окровавленная нога едва не выскальзывает из рук. За обедом в Токио Гото Денго, кроме всего прочего, рассказал, как японцы сооружают журчащие ручьи в садах. Они раскладывают на дне камни, и по характеру звука можно определить, где эти камни расположены. Рэнди вспомнил Палус с его смерчами и упомянул о них. Тогда Гото Денго нашел в сравнении глубочайший смысл, а может, просто сказал так из вежливости. Короче говоря, теперь Рэнди слышит, что вода вдруг зажурчала иначе. Он смотрит вверх по течению и видит, что пятнадцатью метрами выше в воде стоит человек. Его бритая голова обгорела и стала красная, как мяч. Он одет в то, что когда то было приличным деловым костюмом, а теперь висит бесформенным мешком, отяжелев от коричневой грязи и прекрасно вписываясь в пейзаж джунглей. Человек покачивается, с трудом удерживая вертикальное положение, и пытается выпрямиться, опираясь на длинный шест, похожий на посох волшебника. Когда это наконец ему удается, Рэнди видит, что его правая нога заканчивается у колена, и оттуда торчат опаленные осколки берцовых костей. Эндрю перетянул ее жгутом из палок и стодолларового шелкового галстука, купленного, наверное, в аэропорту, в дьюти фри. Это помогло -- кровь льет не сильнее, чем кофе из кофейного автомата. Встав во весь рост. Эндрю счастливо улыбается и идет к Рэнди, Ами и Еноху, ковыляя на левой ноге и помогая волшебным посохом. Свободной рукой он держит великолепный нож, по размеру охотничий, но со множеством дополнительных примочек -- шил, ножовок, лезвий с кровостоком и всего прочего, свойственного действительно первоклассному ножу, незаменимому в экстремальных условиях. Ни Енох, ни Ами не видят Эндрю. Рэнди начинает постигать, что имел в виду Дуг, говоря о способности убивать. Это в первую очередь состояние духа, а не вопрос физических средств. Маньяк с метром бельевой веревки стократ опаснее болельщицы с базукой. Рэнди вдруг начинает чувствовать, что достиг нужного состояния. Только средств у него нет. Вот так всегда. У гадов никогда нет недостатка в средствах. Энди смотрит ему в глаза и улыбается -- в точности как старый знакомый, с которым случайно встретился в аэропорту. Приближаясь, он поудобнее перехватывает нож. Именно это неуловимое движение выводит Рэнди из транса. Одним рывком плеча он сбрасывает Ами в воду. Эндрю Лоуб делает еще шаг вперед, переставляет посох, -- и вдруг шест ракетой взлетает ввысь, оставив на миг дымящийся кратер в воде. Теперь Энди стоит, словно аист, чудом удерживая равновесие. Он сгибает уцелевшую ногу в колене и прыгает к Рэнди, затем еще раз. Потом он падает навзничь, а Рэнди глохнет -- хотя, может быть, все происходит в обратном порядке. Енох Роот превратился в облако дыма со столбом шипящего огня в центре, а там, где стоял Эндрю, на воде расплывается красное пятно, из ручья торчит лишь рука с неестественно белой манжетой; запонка в формы пчелки. Тощие пальцы по прежнему сжимают огромный нож. Рэнди разворачивается и смотрит на Ами. Она приподнялась, опираясь на левую руку; в правой -- маленький практичный револьвер, нацеленный туда, где только что был Эндрю Лоуб. Краем глаза Рэнди замечает какое то движение и быстро поворачивает голову. С того места, где стоит Роот, над водой поднимается, светясь на солнце, прозрачное облако дыма. У Еноха большущий старый кольт сорок пятого калибра; он бормочет непонятные слова на каком то мертвом языке. Пальцы Эндрю разжимаются, нож падает, рука обмякает, но не исчезает под водой. На большой палец приземляется какое то насекомое и начинает его есть. ЧЕРНЫЙ КАБИНЕТ -- Я худо бедно умею хранить секреты, -- говорит Уотерхауз. -- Мне это прекрасно известно, -- отвечает полковник Эрл Комсток. -- Замечательное качество. Именно поэтому вы нам понадобитесь. После войны. Над зданием пролетает группа бомбардировщиков; гул сотрясает расшатанное войной здание до самого основания. Они пользуются паузой в разговоре, чтобы поднять массивные фаянсовые чашки с массивных фаянсовых блюдец и отхлебнуть немного слабого, зеленоватого армейского кофе. -- Не обманывайтесь, -- орет Комсток, стараясь перекричать шум и бросая взгляд на бомбардировщики, которые величественно разворачиваются к северу, чтобы вытрясти душу из упрямого Тигра Малайи. -- Знающие люди говорят, что нипы на последнем издыхании. Пора подумать, чем вы займетесь после войны. -- Я же сказал, сэр, женюсь и... -- Да, и будете преподавать математику в захудалой школе на западе. -- Комсток глотает кофе и кривит лицо. Гримаса явно коррелирует с глотком, как отдача с нажатием на курок. -- Звучит очаровательно, Уотерхауз, нет, правда. Эх, столько фантазий кажутся прекрасными, пока сидишь тут, на задворках того, что когда то было Манилой, вдыхаешь запах бензина и гоняешь москитов. Я слышал, наверное, от сотни парней -- большей частью рядовых -- целые рапсодии о подстригании газонов. Сейчас они мечтают только об этом, но когда вернутся домой, как вы думаете, они все кинутся к газонокосилкам? -- Нет. -- Правильно. Стричь газоны хочется, лишь пока сидишь тут, в норе, и гоняешь вшей. Один из полезных навыков, который приобретаешь в армии, -- умение приспосабливаться к тому, что шумные люди грубят тебе громкими голосами. Уотерхауз не обращает внимания. -- Возможно, мне и не понравится. Комсток становится тише на несколько децибел, придвигается ближе и с отеческим выражением говорит: -- Не только вам. Думаю, ваша супруга тоже не будет в восторге. -- О, она не против сельской местности. Ее не прельщают большие города. -- Вам не обязательно жить в городе. С таким жалованьем, о котором идет речь, Уотерхауз... -- тут Комсток делает театральную паузу, сглатывает, гримасничает и снижает голос еще на порядок, -- вы сможете купить симпатичный «фордик» или «шевроле». -- Он снова замолкает, чтобы собеседник проникся идеей. -- С восьмицилиндровым двигателем -- огонь! силища! Будете жить в десяти двадцати милях и каждое утро ездить со скоростью миля в минуту! -- Десять двадцать миль откуда? Я что то не понял, где буду работать -- в Нью Йорке, на «Электрикал Тилл», или в Форт Мид, в новом... э э... -- Мы планируем назвать его Агентством Национальной Безопасности, -- отвечает Комсток. -- Разумеется, название -- тоже секрет. -- Понимаю. -- Что то похожее уже было между войнами. Называлось «Черный Кабинет». Звучало красиво, хотя малость старомодно. -- Его распустили. -- Да. Госсекретарь Стимсон разделался с ним, заявив: «Джентльмены не читают чужих писем». -- Комсток громко и долго смеется. -- Ах, как изменился мир, правда, Уотерхауз? Если бы мы не читали переписку Гитлера и Тодзио, то где были бы сейчас? -- В большой заднице, -- соглашается Уотерхауз. -- Вы видели Блетчли парк. Видели Центральное бюро в Брисбене. Целые заводы! Чтение писем в промышленном масштабе! -- Глаза Комстока блестят, он словно глядит сквозь стены, как Супермен с рентгеновским зрением. -- За этим будущее, Лоуренс. Такой войны, как сейчас, больше не будет. С Гитлером покончено. Третий Рейх ушел в историю. Япония скоро падет. Но все это -- только пролог для борьбы с коммунизмом. Черт, нам нужен огромный Блетчли парк для этой работы! Он займет целый штат, например, Юту. Разумеется, если работать по старинке, усадив девочек за дешифровальные машины. Тут наконец до Уотерхауза доходит. -- Цифровой вычислитель, -- говорит он. -- Цифровой вычислитель, -- эхом отзывается Комсток. Он отхлебывает из чашки и корчит гримасу. -- Несколько комнат с цифровыми вычислителями заменят гектары девочек за дешифровальными машинами. -- На губах Комстока играет озорная заговорщическая ухмылка. Он подается вперед. Капля пота с подбородка падает в кофе Уотерхауза. -- А еще они заменят горы оборудования, что производит «Электрикал Тилл». Так что, как видите, здесь совпадение интересов. -- Комсток ставит чашку на стол. Может, он наконец убедился, что под слоем плохого кофе не скрывается слой хорошего, а может, кофе -- сущий пустяк по сравнению с той тайной, что он сейчас раскроет. -- Я в постоянном контакте с моим руководством в «Электрикал Тилл». Интерес к цифровому вычислителю огромен. Огромен. Уже запущены шестеренки предстоящего проекта -- и, Уотерхауз, я сообщаю вам об этом только потому, что, как мы установили, вы умеете хранить секреты... -- Понимаю, сэр. -- Проект такой: «Электрикал Тилл», крупнейший в мире производитель вычислительных машин, совместно с правительством Соединенных Штатов сооружает в Форт Мид, Мэриленд, машинную комнату титанических размеров под эгидой нового Черного Кабинета -- Агентства Национальной Безопасности. Блетчли парк грядущей войны -- войны с коммунистической угрозой изнутри и извне. -- И вы хотите меня как то к этому подключить? Комсток моргает и отодвигается. Его лицо внезапно становится холодным и отчужденным. -- Если уж начистоту, Уотерхауз, дело пойдет -- с вами или без вас. Уотерхауз фыркает: -- Понятно. -- Я хочу лишь помочь вам. Я уважаю ваш талант, у меня к вам... отеческие чувства, что ли, после нашей совместной работы. Надеюсь, вас не обижает, что я так говорю. -- Ничуть. -- Ну ну! А, кстати... -- Комсток встает и начинает ходить вокруг своего ужасающе чистого стола, потом вырывает лист бумаги из блокнота для записей. -- Как дела с «Аретузой»? -- Архивируем перехваты по мере поступления. Взломать пока не удалось. -- У меня есть интересные новости. -- Вот как? -- Да. Кое что, чего вы не знаете. -- Комсток внимательно смотрит на лист. -- После захвата Берлина мы собрали в кучу всех гитлеровских криптографов и тридцать пять из них направили в Лондон. Наши люди допрашивают их. Помогают нам восполнить многие пробелы. Что вы знаете о Рудольфе фон Хакльгебере? У Уотерхауза пересохло во рту. Он сглатывает и застывает с каменным лицом. -- Знаком с ним по Принстону. Доктор Тьюринг и я считаем, что в перехватах «Лазури/Рыбы еж» узнали его почерк. -- Вы не ошиблись, -- говорит Комсток, шурша бумагой. -- Но известно ли вам, что он, вероятно, коммунист? -- Ничего не знаю о его политических наклонностях. -- Ну, начнем с того, что он гомик, а Гитлер ненавидит гомиков. Может, это и толкнуло его в объятия красных. Кроме того, он работал под началом у русских в Гауптгруппе «В». Предположительно, они были царскими приверженцами и настроены прогитлеровски, но кто их знает. В общем, в середине войны, где то в конце сорок третьего, он определенно сбежал в Швецию. Забавно, верно? -- Что тут забавного? -- Если у вас есть средства, чтобы убежать из Германии, почему не двинуть в Англию, чтобы сражаться на стороне свободного мира? Нет, он поехал из Финляндии к восточному побережью Швеции -- прямо через залив. Финляндия граничит с Советским Союзом. -- Он ладонью припечатывает бумагу к столу. -- По моему, все очевидно. -- Значит... -- Далее, везде эта чертова «Аретуза». Некоторые сообщения посылаются прямо отсюда, из Манилы! Некоторые приходят с загадочной подводной лодки. Очевидно, что не японской. Сильно смахивает на какую то шпионскую сеть. Как вы думаете? Уотерхауз поводит плечами. -- Объяснять -- не мой профиль. -- Мой, -- говорит Комсток. -- И я заявляю: это шпионаж. Возможно, направляемый прямо из Кремля. Почему? Потому что, согласно вашему анализу, они используют «Лазурь/Рыбу Еж», которую изобрел гомик коммуняка Рудольф фон Хакльгебер. Я предполагаю, что фон Хакльгебер немного отоспался в Швеции, пропер в задницу какого нибудь мальчика блондинчика, а потом смылся в Финляндию, а оттуда -- прямиком в распростертые объятия Лаврентия Берии. -- О черт! -- восклицает Уотерхауз. -- Что же нам делать, как вы думаете? -- Я перевел «Аретузу» в разряд вопросов первостепенной важности. Мы обленились и успокоились. Наши пеленгаторы неоднократно засекали, что сообщения «Аретузы» посылаются из этого региона. -- Комсток поднимает указательный палец и тычет им в карту Лусона; потом спохватывается, сообразив -- несолидно, нагибается и берет длинную указку; потом опять спохватывается, что стоит слишком близко, и отходит на пару шагов, чтобы конец указки доставал до того места, где только что был палец. Заняв наконец позицию, Комсток яростно обводит указкой берег к югу от Манилы и заодно пролив, отделяющий Лусон от Миндоро. -- Южнее вулканов, тут, вдоль побережья. Здесь шатается эта субмарина. Мы не смогли как следует запеленговать ублюдков, потому что все наши пеленгаторные станции были на севере. -- Конец указки молниеносно перебрасывается к Центральной Кордильере, где окопался Ямасита. -- Но теперь -- нет. -- Указка мстительно переносится вниз. -- Я приказал установить несколько пеленгаторов в этом районе и в северной части Миндоро. Стоит субмарине выйти в эфир, как мы накроем ее «Каталинами» за пятнадцать минут. -- Тогда, -- предлагает Уотерхауз, -- может, мне стоит вплотную заняться взломом «Аретузы». -- Если вы преуспеете, Уотерхауз, это будет первой блестящей победой в криптологической схватке с коммунистами. Великолепное начало для работы с «Электрикал Тилл» и АНБ. У вашей молодой жены будет симпатичный домик в деревне, с газовой плитой и пылесосом. Она и думать забудет про Палус. -- Звучит чертовски заманчиво. -- отвечает Уотерхауз. -- Не могу удержаться! -- И с этими словами выскакивает за дверь. Из разбитого окна комнатки с каменными стенами в полуразрушенной церкви выглядывает Енох Роот. Лицо его огорченно кривится. -- Я не математик, -- говорит он. -- Просто помогал Денго делать расчеты. Вам придется обратиться к нему. -- Увезите передатчик в другое место, -- требует Уотерхауз, -- и приготовьтесь отправить сообщение, как только оно будет зашифровано. Гото Денго там, где и обещал, сидит на трибунах над третьей базой. Поле приведено в порядок, но никто не играет. Сейчас здесь только он и Уотерхауз, да еще пара филиппинских крестьян, которых война загнала на север, в Манилу, собирают под скамейками просыпанный попкорн. -- То, о чем вы просите, очень опасно, -- говорит он. -- Никто не узнает, -- отвечает Уотерхауз. -- Подумайте о будущем. Когда нибудь эти цифровые вычислители, о которых вы говорите, взломают «Аретузу». Разве не так? -- Так. Но нескоро. -- Скажем, через десять лет. Пусть через двадцать. Код взломан. Они вернутся к старым перехватам -- включая это сообщение, что вы хотите передать друзьям. Прочитают его. Так? -- Так. -- И наткнутся на послание: «Внимание, внимание, Комсток подстроил ловушку, вас пеленгуют, не включайте передатчик». Ясно, что в окружении Комстока был шпион, и это наверняка вы. -- Вы правы. Вы правы. Я не подумал, -- говорит Уотерхауз. Потом вдруг ему приходит в голову: -- И о вас тоже узнают. Гото Денго бледнеет. -- Пожалуйста, я так устал. -- В одном из посланий «Аретузы» говорится о некоем ГД. Гото Денго закрывает лицо руками и надолго застывает. Слов не нужно; они с Уотерхаузом представляют себе одну и ту же сцену: через двадцать лет в офис к преуспевающему бизнесмену Гото Денго вламывается японская полиция и арестовывает его как коммунистического шпиона. -- Только если они расшифруют старые перехваты. -- Расшифруют. Вы же сами сказали. -- Если они у них есть. -- Конечно, есть. -- Да. В моем кабинете. Гото Денго в ужасе раскрывает рот. -- Вы же не собираетесь их выкрасть? -- Вот именно, собираюсь. -- Но ведь заметят. -- Нет. Я подложу вместо них другие. Алан Матисон Тьюринг кричит, перекрывая шум синхросигнала. Долгоиграющая пластинка с записью шума крутится на диске. -- Ты хочешь что нибудь новенькое из области случайных чисел? -- Да. Какую нибудь математическую функцию, генерирующую почти идеальную случайную последовательность. Я знаю, ты над этим работаешь. -- О да, -- отвечает Тьюринг. -- Я могу дать тебе гораздо большую степень случайности, чем этот идиотский граммофон, на который мы оба в данный момент пялимся. -- Как ты ее получаешь? -- Основываясь на дзета функции. Она легка для понимания и крайне утомительна для вычислений. Надеюсь, ты запасся лампами? -- Об этом не беспокойся, Алан. -- У тебя есть карандаш? -- Конечно. -- Очень хорошо, -- отвечает Тьюринг и начинает громко диктовать математические символы. В Подвале удушающе жарко, потому что Уотерхауз вынужден делить его с коллегой, выделяющим тысячи ватт тепловой энергии. Коллега заглатывает, затем выплевывает перфокарты. Что он делает в промежутке -- забота Уотерхауза. Примерно сутки он сидит здесь, раздевшись до пояса, обмотав голову майкой, как тюрбаном, чтобы капли пота не устроили замыкания в аппарате. Он щелкает переключателями на лицевой панели цифрового вычислителя, коммутирует кабели, меняет сгоревшие лампы, ищет с осциллографом неисправности. Чтобы вычислитель мог вычислять функцию Алана, приходится по ходу проектировать дополнительную цепь и паять ее прямо здесь. А в это время Гото Денго и Енох Роот работают где то в Маниле с обрывком бумаги и карандашом, шифруя последнее сообщение «Аретузы». Уотерхаузу даже не нужно думать, будет ли оно послано, -- ему сообщат. Действительно, в пять вечера приходит сияющий лейтенант из службы перехвата. -- Новое сообщение «Аретузы»? -- Два, -- отвечает лейтенант, показывая два листка, испещренных буквами. -- Наложение! -- Наложение? -- Сначала включился южный передатчик. -- На суше или... -- В море -- у северо восточной оконечности Палавана. Они передали вот это. -- Он машет листом. -- Затем, почти тут же, вышел в эфир передатчик в Маниле и передал это. -- Машет другим листом. -- Полковнику Комстоку доложили? -- О конечно, сэр! Он как раз собирался уехать на целый день, когда пришли сообщения. Он в самой гуще событий -- с перехватчиками, с ВВС, со всеми. Он считает, мы накрыли ублюдков! -- Э э... пока у вас не закружилась голова от счастья, не могли бы вы оказать мне услугу? -- Да, сэр! -- Что вы делаете с оригиналами перехватов? -- Подшиваем, сэр. Хотите взглянуть? -- Да. Принесите все. Я хочу сверить их с перфокартами. Если «Аретуза» работает так, как я предполагаю, то даже единичная ошибка может свести на нет все мои вычисления. -- Я принесу, сэр! Все равно я не иду домой. -- Не идете? -- Нет, сэр! Я хочу дождаться, чем кончится история с чертовой субмариной. Уотерхауз подходит к печи и достает пачку теплых неиспользованных перфокарт. Он пришел к выводу, что они должны быть теплыми, иначе пропитаются тропической влагой и застопорят машину. Прежде чем в комнате установили вычислитель, сюда по его настоянию притащили все наличные печи. Он бросает горячие карты в приемный карман перфоратора, садится за клавиатуру и прикрепляет перед собой первый лист перехвата. Одну за другой набивает буквы. Сообщение короткое, достаточно трех карт. Затем он принимается за следующее. Входит лейтенант с картонной коробкой. -- Вот, все оригиналы перехватов с «Аретузой». -- Спасибо, лейтенант. Лейтенант заглядывает через плечо. -- Помочь вам набивать сообщения? -- Нет. Если хотите помочь, принесите воды в кувшине и не беспокойте меня до утра. «Аретуза» -- моя навязчивая идея. -- Есть, сэр! -- отвечает лейтенант, невыносимо счастливый оттого, что в данный момент «каталины» бомбят таинственную подлодку. Уотерхауз заканчивает набивать второе сообщение. Он уже знает, что в нем: «ЛОВУШКА ПОВТОРЯЮ ЛОВУШКА НЕ ВКЛЮЧАТЬ ПЕРЕДАТЧИК ТЧК БЛИЗКО ПЕЛЕНГАТОРЫ». Он аккуратно складывает карты, вылезшие из перфоратора, в коробку с картами -- перехватами «Аретузы». Затем берет все содержимое коробки -- кирпич карт толщиной сантиметров тридцать -- и кладет себе в чемоданчик. Потом открепляет от перфоратора листки с последними сообщениями и кладет их к старым перехватам. Подшивка в руках и кирпич в чемоданчике содержат одну и ту же информацию. Оригинал и единственная в мире копия. Он бегло просматривает их, убеждается, что самые важные сообщения на месте -- длинный перехват с координатами Голгофы, и другой, с инициалами Гото Денго. Кладет листки на печку. Вставляет пачку чистых горячих перфокарт толщиной сантиметров тридцать в приемный лоток перфоратора. Затем кабелем соединяет машину с вычислителем. Теперь вычислитель может управлять машиной. Устсрхауз запускает программу, которую только что написал, ту, которая генерирует случайные числа в соответствии с функцией Тьюринга. Мигают лампочки, гудит перфосчитыватель, программа загружается в КОЗУ вычислителя. Наконец пауза -- функция ждет ввода. Чтобы она заработала, нужно бросить затравку -- поток битов. Любой. Уотерхауз, немного подумав, набирает на клавиатуре: КОМСТОК. Перфоратор начинает гудеть. Пачка чистых карт уменьшается, пачка пробитых в поддоне растет. Когда все сделано, Уотерхауз вынимает одну и просматривает на свет. Узор из маленьких прямоугольных отверстий, пробитых в манильской бумаге. Созвездие дверных проемов. -- Это будет выглядеть как обычное зашифрованное сообщение, -- объяснил он Гото Денго, когда они сидели на трибуне, -- но... э э... дешифровщики (он чуть не сказал -- АНБ) могут гонять свои вычислители целую вечность, а кода им не взломать -- потому что кода нет. Наконец, перед тем как покинуть лабораторию, он возвращается к печи и подвигает пачку перехватов на листках поближе к запальнику. Огонь никак не занимается, и Уотерхауз помогает ему зажигалкой. Отступает и ждет, пока прогорит вся пачка, и необычная информация будет уничтожена. Затем выходит в коридор в поисках огнетушителя. Наверху, у рации, столпились ребята Комстока и ржут, как лошади. ПРОХОД Звон в ушах постепенно стихает. Бишоф встает с палубы и говорит: -- Погружаемся на семьдесят пять метров. Циферблат глубиномера показывает двадцать. Сейчас это не лучшая глубина -- метрах в ста над ними кружит бомбардировщик, его экипаж устанавливает взрыватели глубинных бомб на те самые двадцать метров. Стрелка, однако, не движется, и Бишофу приходится повторить приказ. Оглохли, что ли, все от взрыва? А может, повреждены рули? Бишоф прижимается головой к переборке и, хотя слух уже не тот, различает завывание турбин. По крайней мере силовая установка в порядке. Они могут двигаться. Но «каталины» могут двигаться быстрее. Что ни говори о старых громыхающих дизельных подлодках, на них по крайней мере были орудия. Можно всплыть, выйти на палубу, на воздух и солнце, и отразить удар. У «V Миллион», плавающей ракеты, единственное оружие -- скрытность. На Балтике это то что надо. Но здесь Миндорский пролив, океан прозрачен, как стекло. «V Миллион» словно висит в воздухе на роялевых струнах прожекторных лучей. Стрелка шевельнулась, миновала отметку «25». Бишоф чувствует, как пол прогибается под ногами от взрыва очередной глубинной бомбы. Сдетонировала слишком высоко, можно не опасаться. По привычке он бросает взгляд на указатель и попутно примечает время: 17.46. Солнце садится, его лучи отражаются от ряби на воде, и пилотам непросто разглядеть лодку сквозь завесу бликов. Еще час, и «V Миллион» станет совершенно невидима. Бишофу останется только аккуратно отмечать скорость и курс, и можно будет, не всплывая, определять свои примерные координаты. Так за ночь лодка минует Палаванский проход или свернет на восток, через Южно Китайское море -- как им будет угодно. Больше всего он бы хотел высадиться в укромной пиратской бухте на северном побережье Борнео, жениться на симпатичной горилле и обзавестись небольшим семейством. На циферблате глубиномера стилизованными буквами написано «Tiefenmesser». Нацисты любят старинный готический шрифт. «Messer» означает «измерительный прибор», а также -- нож. «Das Messer sitzt mir an der Kehle» -- «С ножом у горла», лицом к лицу с судьбой. Не дай бог, чтобы нож, приставленный тебе к горлу, двигался, как сейчас стрелка Tiefenmesser'a. Каждая черточка на шкале -- метр воды, отделяющей Бишофа от солнца и воздуха. -- Хочу быть «мессершмиттом», -- бормочет Бишоф. Messerschmidt -- это тот, кто бьет молотом по ножу. А кроме того, замечательная штука, которая летает. -- Ты еще увидишь свет и вдохнешь свежего воздуха, Гюнтер, -- говорит Рудольф фон Хакльгебер, гражданский математик, совершенно неуместный в рубке подводной лодки во время смертельного боя. Хорошо, что Руди сказал это. Очень любезно выразил поддержку. Однако жизнь каждого моряка и сохранность золота на борту зависят от Бишофа, его душевного равновесия и особенно уверенности в себе. Иногда, если хочешь жить и дышать завтра, надо сегодня нырнуть в черную бездну, и это подвиг веры -- в субмарину, в команду; веры, по сравнению с которой меркнет экстаз святого. Бишоф вскоре забывает предсказание Руди. Доброе слово придает сил, как и слова остальных членов экипажа, улыбки, ободряющие жесты, хлопанье по плечу; мужество, инициатива и смекалка людей, когда они ремонтируют поврежденные трубы или перегруженные двигатели. Сила придает Бишофу веры, а вера делает его хорошим капитаном. Можно даже сказать, лучшим в мире. Хотя Бишоф знал капитанов и получше -- их тела погребены в сплющенных подводных лодках на дне Северной Атлантики. Солнце заходит, как будет заходить всегда и для всех, даже для загнанной субмарины. «V Миллион» втиснулась в туннель Палаванского прохода и несколько часов несется по нему с совершенно невероятной скоростью двадцать девять узлов -- в четыре раза быстрее, чем можно ожидать от подлодки. Американцы обведут окружностью то место в океане, где заметили лодку. Но «V Миллион» вчетверо быстроходнее обычных субмарин. Реальная окружность должна быть в четыре раза больше. Там, где лодка всплывет, янки не будут ее ждать. Всплывать приходится; «V Миллион» не в состоянии вечно делать двадцать девять узлов; она глупо, с неимоверной скоростью, израсходует топливо и перекись водорода, выжимая по шесть тысяч лошадиных сил из двух турбин. Топлива много, но перекись закончится к полуночи. Есть, конечно, слабенькие батареи и электродвигатели -- их едва хватит, чтобы всплыть. Так что какое то время они вынуждены идти в надводном положении, на дизельной тяге. Лодка и часть команды дышат свежим воздухом; Бишоф внизу -- обнаружились неполадки в машинном отсеке. Это, возможно, спасает ему жизнь, потому что их атакуют бомбардировщики, а он ничего не понимает, пока снаряды не начинают барабанить о внешний корпус. Срочное погружение, как в старые добрые времена, когда их муштровали на Балтике. В молодости это захватывало, теперь наскучило. Бишоф поднимает голову. На какой то миг он видит звезду через открытый люк; затем ее закрывает падающее изувеченное тело матроса. Еще через пять минут глубинная бомба попадает в кормовую часть и повреждает оба корпуса -- внешний и герметичный. Бишоф чувствует, как палуба кренится под ногами, а уши начинает закладывать. На субмарине это дурное предзнаменование. Кто то с грохотом задраивает отсеки, чтобы задержать проникновение воды в носовую часть, обрекая на гибель тех, кто остался сзади. Но и те, кто впереди, тоже мертвецы, остальное лишь вопрос времени. Переборки не могут сдержать пять, шесть, семь, восемь, девять, десять атмосфер. Они лопаются, вода давит наверх, пузырь воздуха в носовой части «V Миллион» сокращается вдвое, затем еще вдвое, затем еще. С каждым разом волна давления молотом ударяет Бишофа в грудь, выколачивая из легких воздух. Нос лодки направлен вертикально вверх, как стрелка на глубиномере. Палубы нет, стоять не на чем; трещат переборки; в отсеки врывается вода, заливая людей с головой, и те, не успев вдохнуть, судорожно плывут наверх, в пузырь. Наконец искореженная корма втыкается в морское дно, и «V Миллион» оседает, вращаясь вокруг оси и с хрустом ломая коралловый риф. Гюнтер Бишоф и Рудольф фон Хакльгебер оказываются в безопасном, уютном пузыре. Весь воздух, что раньше был в подлодке, теперь сжат до размеров автомобильной кабины. Внутри темно. Бишоф слышит, как Руди щелкает замками своего алюминиевого чемоданчика. -- Только не зажигайте спички, -- предупреждает Бишоф. -- Воздух сильно сжат, спичка вспыхнет, как порох. -- Какой ужас. -- Руди включает фонарик. Лампочка загорается, и тут же нить накала краснеет и превращается в маленький тусклый огонек. -- Лампочка лопнула, -- объясняет Бишоф. -- По крайней мере я успел увидеть ваше лицо. Ну и глупый же у вас вид. -- Ваш тоже оставляет желать лучшего, -- говорит Руди. Бишоф слышит, как защелкиваются замки на чемоданчике. -- Вы думаете, он будет плавать вечно? -- В конце концов корпус лодки проржавеет. Воздух из щелей начнет выходить наружу тоненькой ниточкой пузырьков; пузырьки, крутясь и поднимаясь, будут расширяться и превращаться в туманности протухшего газа. В