об огниво, быстрое шипенье, и в темноте ярко вспыхнул трут. Он зажег свечу, и по пещере распространился плавный свет. Может, он был таким только вначале, превратившись тут же во вспышку, отблеск пожара, будто загорелась разом вся свеча. Кругом заплясали блики, малиновые, золотые, белые, красные. Нестерпимо яркие, они проникли в мое убежище. И я испуганно отшатнулся назад. Забыв о боли и порезах, я распластался на колкой стене. Мой шар залило пламенем. А шар был таковым на самом деле. Круглое углубление, пол, потолок - повсюду растущие кристаллы. Гладкие и тонкие как стекло, но прозрачнее его во много раз, сверкающие как бриллианты. Такими они предстали в моем детском воображении. Я находился внутри шара, полного бриллиантов, миллиона пылающих бриллиантов. Каждый самоцвет своими гранями отражал в разных направлениях свет, повторяемый другими камнями. Радуги и реки из света, сверкающие звезды и малиновый дракон, ползущий по стене. Свет будто проникал сквозь меня. Я закрыл глаза. Открыв их вновь, я увидел, что золотое сияние сократилось и сконцентрировалось на участке стены, не превышающем по размеру мою голову. Лишенное видений и картин, пятно продолжало излучать преломляющиеся золотые лучи. Снизу из пещеры не доносилось ни звука. Он не шевельнулся за это время. До меня не долетало даже шуршание его одежды. Затем пятно света начало двигаться. Сияющий диск медленно скользил по хрустальной стене. Я задрожал и съежился, пытаясь спрятаться от него в острых камнях. Прятаться было негде. Пятно продолжало постепенно приближаться. Оно коснулось моего плеча, потом головы. Я весь сжался в комок. Тень, отбрасываемая мною, метнулась по пещере. Поток света остановился и вернулся обратно, высвечивая мое убежище, затем исчез. Но пламя свечи, как ни странно, осталось. Обычное желтое пламя рядом с расщелиной, ведущей в мое убежище. - Выходи, - негромкий мужской голос, не похожий на приказывающий тон деда, прозвучал ясно и коротко, непонятным образом побуждая к подчинению. Мне даже в голову не пришло ослушаться. Я выполз через острые кристаллы к расщелине и медленно выглянул из-за уступа, нависавшего над стеной. В правой руке я наготове держал нож. 6 Он стоял между моим убежищем и свечой. Передо мной возвышалась его исполинская, как мне показалось, фигура в домотканом коричневом хитоне. Пламя свечи образовало нимб вокруг его головы. Снизу лицо обрамляла борода. Выражения самого лица я не видел. Правую руку скрывали складки одежды. Я выжидал, осторожно балансируя. - Вынимай свой кинжал и спускайся, - добавил он тем же ровным голосом. - После того, как покажешь свою правую руку. Он показал мне пустую ладонь. - Я безоружен, - серьезно сказал он. - Тогда уйди с дороги, - приказал я и спрыгнул. Пещера была широкой. Он стоял в стороне. Я сделал по инерции еще несколько шагов и оказался у входа в пещеру, прежде чем он успел шевельнуться. Но он и не пытался тронуться с места. Шмыгнув в сводчатый проход и отодвинув нависавшие ветви, я услышал его смех. Я остановился и обернулся. Теперь на свету я мог четко разглядеть его. Это был старый человек с ниспадающими на уши и редеющими сверху седыми волосами. Аккуратно подстриженная седая борода. Мозолистые грязные руки с красивыми длинными пальцами. Кисти рук были покрыты старческими узловатыми венами. Мой взгляд задержался на его лице. Тонкое, со впалыми щеками. Кожа почти обтягивала череп. Высокий лоб и нависающие над глазами густые брови. По его глазам нельзя было определить, сколько ему лет. Ясные, большие и серые, они были близко поставлены. Нос походил на узкий клюв. Тонкие губы, растянувшиеся в улыбке, обнажили поразительно белые зубы. - Вернись. Не стоит бояться. - Я и не боюсь. - Опустив на место ветви, я не без бравады подошел к нему, остановился в нескольких шагах. - Почему я должен тебя бояться? Ты знаешь, кто я такой? Он посмотрел на меня, потом сказал, будто бы размышляя вслух: - Погоди, погоди. Черные волосы и глаза, тело танцора, повадки волчонка или, может быть, соколенка? Рука с кинжалом повисла у меня вдоль ноги. - Выходит, знаешь? - Скажем, я знал, что ты когда-нибудь придешь. А сегодня узнал, что здесь кто-то есть. Иначе почему я так рано вернулся? - А как ты узнал, что в пещере кто-то есть? Ах, да! Ты видел летучих мышей. - Возможно. - Они все время вот так вылетают? - Только при незнакомых. Ваш кинжал, сэр. Я убрал его за пояс. - Ко мне никто не обращается "сэр". Я внебрачный сын. Я ничей и принадлежу себе самому. Меня зовут Мерлин, да ты знаешь. - А меня Галапас. Ты голоден? - Да. - В моем голосе прозвучало сомнение, когда я подумал об овечьем черепе и мертвых летучих мышах. К моему удивлению, он понял. Серые глаза мигнули. - Будешь фрукты и пирог с медом? А также сладкую воду из источника? Разве во дворце бывает еда лучше? - В это время дня я не получил бы подобных кушаний в королевском доме, - признался я. - Спасибо, сэр. Я буду рад откушать с вами. Он улыбнулся. - Меня не называют сэром. Я тоже принадлежу самому себе. Выходи и садись на солнце. Я принесу еду. Фрукты оказались яблоками, очень похожими на те, что росли в саду деда. Я тайком бросил взгляд на хозяина. Интересно, может быть, я видел его у реки или в городе? - У тебя есть жена? - спросил я. - Кто испек пироги с медом? Они очень вкусные. - У меня нет жены. Я же сказал, что у меня никого нет, я не вожу знакомства ни с мужчинами, ни с женщинами. На протяжении всей своей жизни ты еще увидишь, Мерлин, как мужчины и женщины будут пытаться пленить тебя. Ты избежишь их пут, разомкнешь и разрушишь их, как только пожелаешь. И по своему желанию позволишь потом снова пленить себя, чтобы уснуть в тени этих пут. Пироги с медом печет жена пастуха. - Ты отшельник? Святой? - Разве я похож на святого? - Нет. - Единственно, кого я боялся в то время, были одинокие святые отшельники, бродившие, молясь и попрошайничая, по городу. Они шумели, вели себя вызывающе и странно. В их глазах блуждало безумие. От них исходил запах, похожий на тот, что исходит от свалки потрохов у городской мясобойни. Иногда я затруднялся сказать, какому богу они служили. Ходили разговоры, что некоторые из них оставались друидами, объявленными официально вне закона. Но в Уэльсе друиды могли беспрепятственно служить своим богам. Многие уэльсцы являлись последователями старых местных божеств. Поскольку их популярность год от года менялась, то их служители имели тенденцию время от времени сменять божественные лона, руководствуясь размером поживы. Даже христиане иногда грешили этим. Их всегда можно было отличить от других отшельников: они были самые грязные из всех. Римские боги и их жрецы прочно обосновались в полуразрушенных храмах, сносно существуя на подаяния. Церковники выражали им свое недовольство, но ничего не могли поделать. - У источника стоял бог, - напомнил я. - Да. Мирдин. Я пользуюсь его источником, святым холмом и средоточием неземного света, а взамен служу ему. Никогда не следует пренебрегать местными богами, кем бы они ни являлись. В конце концов существует-то один. - Если ты не отшельник, то кто? - В настоящее время - учитель. - У меня есть учитель. Он из Массилии, но на самом деле был в Риме. Кого ты учишь? - Пока никого. Я стар и устал. Пришел сюда искать одиночества и изучать. - Зачем тебе мертвые мыши там, на коробке? - Я их изучаю. Я с удивлением взглянул на него. - Ты изучаешь мышей? Как можно изучать мышей? - Я изучаю их строение, как они летают, питаются и размножаются. Их жизнь. И не только мышей, но и зверей, и рыб, и растений, и птиц - все, что попадается мне на глаза. - Но это не изучение! - я с изумлением поглядел на него. - Мой учитель Деметриус сказал мне, что наблюдать за ящерицами и птицами - пустая трата времени. Хотя Сердик, мой друг, посоветовал мне посмотреть на вяхирей. - Зачем? - Потому что они быстрые и тихие, держатся далеко от постороннего глаза. Они кладут только два яйца. За ними охотятся все: люди, звери, коршуны - но все равно их полно вокруг. - А также их не держат в клетках, - он отпил воды, рассматривая меня. - Итак, у тебя есть учитель. Ты умеешь читать? - Конечно. - А на греческом? - Немного. - Тогда пойдем со мной. Галапас поднялся и вошел в пещеру. Я последовал за ним. Он снова зажег свечу, потушенную прежде, и при ее свете поднял крышку сундука. Внутри я увидел книжные свитки - больше, чем я видел за всю мою жизнь. Выбрав один из них, он осторожно опустил крышку и раскатал свиток. - Вот. Я с восхищением разглядел тонкий, но четкий рисунок мышиного скелета. Рядом аккуратным, но неразборчивым греческим письмом были даны пояснения, которые я тут же, забыв о присутствии Галапаса, начал медленно читать вслух. Выждав минуту-две, Галапас положил мне на плечо руку. - Вынеси ее из пещеры, - он вытащил гвозди, пришпиливавшие одну из засушенных летучих мышей к крышке, и бережно положил мышь на ладонь. - Затуши свечу. Сейчас разглядим ее вместе. Вот так, без лишних вопросов и торжественных церемоний, начался мой первый урок у Галапаса. Лишь на заходе солнца, когда по склонам долины поползли длинные тени, я вспомнил, что меня ждет другая жизнь и долгий обратный путь. - Мне пора идти! Деметриус ничего не скажет, но, если я опоздаю на ужин, меня обязательно начнут расспрашивать, где я был. - И ты, конечно, ничего им не скажешь? - Разумеется, иначе мне запретят ездить сюда. Галапас промолчал и улыбнулся. Наверное, я и не заметил тогда, что мы поняли друг друга без лишних слов. Он не спросил меня, как и почему я очутился у него в пещере. Будучи ребенком, я воспринял это как должное, хотя вежливости ради уточнил: - Мне можно будет приехать снова, правда? - Конечно. - Я... мне... Сейчас трудно сказать, когда я приеду. Не знаю, когда сбегу, то есть освобожусь в очередной раз. - Ничего. Когда ты приедешь, мне станет об этом известно, и я приду. - А как ты узнаешь? - Точно так же, как и сегодня. - Ловкими движениями длинных пальцев он свернул книжный свиток. - О да, я и забыл. Я войду в пещеру, и из нее вылетят мыши? - Именно так, если тебе угодно. Я радостно рассмеялся. - Я еще никогда не видел такого человека, как ты. Подавать дымовые сигналы, используя мышей! Если кому-нибудь рассказать, никто не поверит, даже Сердик! - Но ты ведь не скажешь даже Сердику? Я кивнул. - Нет. Никому-никому. А теперь я должен идти. До свидания, Галапас. - До свидания. Последовавшие за этой встречей дни и месяцы наполнились новым содержанием. Каждый раз, когда у меня получалось, иногда дважды в неделю, я приезжал из долины в пещеру. Похоже, он всегда знал о том, когда меня ждать, и каждый раз встречал с разложенными книгами. Если же Галапас отсутствовал, я, как мы договорились, выгонял из пещеры летучих мышей, взмывавших в небо столбом дыма. С течением времени мыши привыкли ко мне, и иногда приходилось метко запускать под свод пещеры два-три камня. Но потом, когда люди во дворце привыкли к моим отлучкам и перестали меня расспрашивать, я получил возможность точно договариваться с Галапасом о нашей следующей встрече. После того, как в конце мая у Олуэн появился ребенок, Моравик начала уделять мне гораздо меньше внимания. Когда же у Камлака в сентябре родился сын, она окончательно перешла к королевским детям в качестве главной воспитательницы, неожиданно бросив меня, подобно птице, оставившей гнездо. Мы все меньше и меньше виделись с матерью, которой нравилось проводить время со своими женщинами. Я был покинут на Деметриуса и Сердика. У Деметриуса все чаще находились аргументы в пользу выходных дней, а Сердик был мне другом. Каждый раз, не задавая вопросов, лишь мигнув иной раз или отпустив сальную шутку, он расседлывал и мыл грязную, потную лошадь. Комната теперь принадлежала только мне, не считая волкодава. Он по привычке приходил ко мне ночевать. Но был ли он моим телохранителем, я затрудняюсь ответить. Подозреваю, что нет. К тому же я в общем-то находился в безопасности. В стране установился мир, если не считать вечно живых слухов о вторжении из Малой Британии. Камлак отлично ладил с отцом. Если посмотреть со стороны, то я, по всей видимости, очень быстро продвигался к путам священнослужителя. Поэтому после уроков с Деметриусом я был волен идти на все четыре стороны. В долине мне никто никогда не встречался. Пастух жил там только летом, обитая в нищенской лачуге у леса. По тропинке, шедшей мимо пещеры Галапаса, бродили только овцы и олени. Она никуда не вела. Галапас оказался хорошим учителем, а я - сообразительным учеником. Но, по правде говоря, мне и в голову не приходило считать наши встречи уроками. Мы оставили геометрию и языки Деметриусу, а религию - священникам моей матери. Поначалу Галапас выступал в роли рассказчика. В молодости он побывал чуть ли не на краю света, объездив Эфиопию, Грецию, Германию и обогнув Срединное море. Он научил меня необходимым в жизни вещам: как собирать и сушить травы, делать из них лекарства, готовить таинственные настойки и даже яды. Мы вместе занимались изучением птиц и зверей. Я узнал о расположении костей и органов тела. Галапас показал мне, как останавливать кровотечение, лечить переломы, вырезать злокачественную плоть и очищать раны, чтобы они быстрее заживали. Позже он посвятил меня в другие, более тонкие и сложные таинства природы. Я до сих пор помню, что самым первым заклинанием, которому он научил меня, было заговаривание бородавок. Это настолько легкое дело, что по силам даже женщине. В один прекрасный день он вытащил из сундука свиток и развернул его. - Ты знаешь, что это такое? К тому времени я уже привык к схемам и рисункам, но такое я видел впервые. Надписи были сделаны на латыни, и я разобрал слова "Эфиопия", "Острова удачи" и вверху, в правом углу - "Британия". Повсюду тянулись кривые линии и нарисованные холмики, точно на поле, где хорошо поработали кроты. - Это горы? - Да. - Это картина мира? - Карта. Никогда прежде я не видел карты. Вначале я ничего не понимал, но по ходу объяснений Галапаса мне стало ясно, что мир изображен с высоты птичьего полета, отчего реки и дороги походили на нити паутины или невидимые указатели, направляющие пчелу на цветок. Подобно тому, как человек находит ручей и следует за ним сквозь непроходимые чащи и болота, так и карта помогает добраться из Рима в Массилию, Лондон или Карлеон, не спрашивая ни у кого дороги и не тратя времени на поиски вех. Это открытие принадлежало греку Анаксимандру, хотя некоторые утверждают, что первопроходцами в этой области были египтяне. Карта, которую показал мне Галапас, оказалась срисованной из книги Птолемея Александрийского. После пояснений Галапаса мы внимательно изучили ее. Галапас попросил меня достать вощеную дощечку и самому нарисовать карту моей страны. Когда я завершил, он посмотрел на мое творение. - Что это, в центре? - Маридунум, - ответил я, не скрывая удивления от его вопроса. - Вот мост, река и дорога на базар. А это ворота у казарм. - Понятно. Но я же не просил начертить карту города, Мерлин. Я сказал - страны. - Всего Уэльса? Но откуда я знаю, что находится на севере за холмами? Мне не приходилось там бывать. - Тогда я покажу тебе. Он отложил мою вощеную дощечку, взял острый прут и начал чертить им по пыли, попутно объясняя. Рисунок напоминал большой треугольник, охватывавший не только Уэльс, но и всю остальную Британию, включая таинственные земли за Стеной, населенные дикарями. Галапас показал мне горы, реки, города Лондон и Калеву, многочисленные селения на юге и окраинные крепости, соединенные с центром немногими дорогами, - Сегонтиум, Карлеон, Эборанум и другие, находящиеся у Стены. Он вел свой рассказ, а я мог перечислить дюжину королей, правивших в упомянутых городах. Позже мне не раз приходил на память преподнесенный им урок географии. Скоро наступила зима, и на небе стали рано появляться звезды. Галапас рассказал мне, как они называются, в чем их сила и как наносить их на карту, подобно дорогам и городам. Он сказал, что движение звезд по небу сопровождается звездной музыкой. Сам он в музыке не понимал, но когда я рассказал ему, что Олуэн учила меня играть, он помог мне смастерить небольшую лиру. Вышло, конечно, грубовато. Основание мы сделали из граба, изогнутые части - из красной ивы, растущей на реке Тайви, а струны надергали из хвоста моего пони. По этому поводу Галапас заметил, что лира принца должна иметь золотые и серебряные струны. Наконечники струн я отделал расщепленными медными монетами, а ключи - отполированными кусочками кости. Сзади, на деке, я выгравировал фигурку сокола, после чего инструмент мне показался гораздо лучше, чем у Олуэн. Во всяком случае, моя лира не уступала по звучанию ее. Нежное, бархатное звучание, казалось, струится прямо из воздуха. Я спрятал лиру в своей пещере. Несмотря на то, что Диниас меня уже не трогал, считая ниже своего "воинского" достоинства иметь дело с несчастным церковником, я не хранил во дворце ценных для меня вещей, если не мог запереть их в свой сундук. Лира же туда не входила. Тем более что музыки во дворце хватало - под окном на грушевом дереве пели птицы, а иногда бралась за лиру Олуэн. Когда же птицы умолкали и по небу разливался свет звезд, я напряженно вслушивался в звездную музыку. Но никак не мог ее услышать. Однажды, когда мне шел уже тринадцатый год, Галапас заговорил о хрустальной пещере. 7 Общеизвестно, что важные для себя вещи дети усваивают как бы само собой. Ребенок по наитию узнает их и запоминает, дополняя непонятное своей фантазией. Что-то преувеличивается или искажается, приобретая оттенок волшебства или кошмара. Так произошло с хрустальной пещерой. Я ни разу не рассказывал Галапасу о своем первом впечатлении. Даже для самого себя я затруднялся понять, что вызывали во мне свет и огонь. Мечты, туманные воспоминания, фантастические картинки или просто нечто необъяснимое, подобно голосу, сказавшему о приезде Горлана. Заметив, что Галапас не заводит разговора о маленькой пещере и зеркале, прикрываемом каждый раз, я тоже ничего не спрашивал. Однажды зимним днем, когда земля, скованная морозом, звенела и искрилась, я поехал навестить его. Закусив удила, пони резво скакал по дороге, ведущей в долину. Перейдя на легкий галоп, он вскинул голову. Из ноздрей шел пар, делая его похожим на сказочного дракона. В конце концов я перерос своего нежного гнедого, на котором катался в детстве, и сейчас гордился небольшим уэльским конем серой масти по имени Астер. Он относился к горной уэльской породе - быстрый, выносливый и красивый, с длинной узкой головой, небольшими ушами и упругой шеей. Лошади водятся на воле в горах и во времена римлян скрещивались с другими, привезенными с востока. Астера поймали и приручили для моего кузена Диниаса, который за два года заездил его и списал со счетов как боевого коня. Поначалу мне было трудно управляться с ним: он грубо вел себя и у него был поранен рот. Но после объездки Астер изменился, шаг стал ровным, он перестал бояться и привязался ко мне. В начале зимы я соорудил для Астера у пещеры укрытие. В густом боярышнике у скалы мы с Галапасом наносили камни и построили загон. Задней стеной служила сама скала. Сверху мы наложили сухих веток и коряг - жилище Астера стало не только теплым, но и незаметным для постороннего глаза. Тайный характер наших встреч стал предметом молчаливого соглашения. Я понимал, что Галапас помогал мне избежать участи, уготованной для меня Камлаком. Но даже и тогда, когда стал почти полностью предоставлен самому себе, я продолжал хранить в тайне мои встречи, изобретал десятки предлогов для своих отлучек и находил все новые подъездные пути к пещере. Я завел Астера в загон, расседлал его, снял уздечку, повесил упряжь и положил ему корма из сумки, притороченной к седлу. Перегородив вход толстой корягой, я направился быстрым шагом в пещеру. Галапаса не было. Видно, он ушел недавно, так как сгребенные в кучу угли слабо мерцали у входа. Я поворошил их, пока не разгорелось пламя, и устроился с книгой. Сегодня мы не договаривались о встрече. У меня была уйма времени, я не стал выгонять мышей, решив спокойно почитать. Не знаю, что побудило меня сегодня в обычный день, проведенный в одиночестве, отложить книгу и, минуя занавешенное зеркало, подойти к расщелине, в которой я прятался пять лет назад. Для себя я объяснял это тем, что мне просто стало любопытно, изменилось ли там чего, не оказались ли кристаллы плодом моего воображения. Но что бы там ни было, я взобрался на уступ и встал на четвереньки, всматриваясь внутрь. Из небольшой пещеры веяло темнотой и одиночеством. Огонь костра не достигал сюда. Я осторожно пополз вперед, пока руки не нащупали острые кристаллы. Они существовали на самом деле. Даже сейчас, не отдавая себе отчет, зачем я спешил, не спуская глаз со входа и прислушиваясь, не идет ли Галапас, я соскользнул с уступа, взял старенькую ездовую куртку, кинул ее на дно пещеры. С подстилкой из куртки внутренняя поверхность шара показалась гораздо удобнее. Я тихо лег. Стояла полная тишина. Мои глаза привыкли к темноте, и я заметил слабое серое мерцанье, исходившее от кристаллов. Однако волшебного светлого сияния не было и в помине. В воздухе что-то шевельнулось, в моем теплом убежище повеяло свежим воздухом, затем я услышал долгожданные шаги. Когда спустя несколько минут Галапас зашел в пещеру, я сидел у огня, читая книгу. Рядом лежала куртка. За полчаса до наступления сумерек мы отложили книги в сторону. Но я не торопился уходить. Костер пылал, наполняя пещеру теплом и неровным светом. Мы посидели в тишине. - Галапас, я хотел бы спросить у тебя одну вещь. - Да? - Ты помнишь тот день, когда я впервые пришел сюда? - Очень ясно. - Ты знал, что я приду, и ждал меня. - Разве я так говорил? - Сам знаешь. Откуда же тогда тебе стало известно, что я буду здесь? - Я увидел тебя в хрустальной пещере. - Это само собой. Ты направил зеркалом зайчик от света свечи и увидел мою тень. Но я спрашиваю не об этом. Откуда ты узнал, что в этот день я приду из долины? - Я же ответил, Мерлин. Я понял, что ты придешь в тот день из долины, потому что перед твоим приходом увидел тебя в хрустальной пещере. Мы молча посмотрели друг на друга. Раскаленные докрасна угли затрещали и рассыпались под порывом ветра, вынесшего дым из пещеры. По-моему, я лишь кивнул в ответ. Я догадывался, что есть что-то важное. Подождав немного, я прямо спросил: - Покажешь мне? Он смерил меня взглядом и поднялся. - Пожалуй, пора. Зажги свечу. Я повиновался. Небольшое золотистое пламя высветило неровные тени, отбрасываемые мерцающими углями. - Сними с зеркала покрывало. Я дернул его, и оно упало мне в руки шерстяным комком. - Теперь поднимайся на уступ и ложись. - На уступ? - Да. Ложись на живот головой к расщелине. - А ты не хочешь, чтобы я забрался туда полностью? - Подложив под себя куртку? Находясь на полпути к расщелине, я резко обернулся. Галапас улыбался. - Сдаюсь. Тебе все известно. - В один из дней ты проникнешь туда, куда я не смогу последовать за тобой со своим провидением. Давай ложись и смотри. Уступ был широкий и плоский. Я лег, удобно устроился на животе, подперев голову руками, и стал смотреть в темноту расщелины. До меня донесся голос Галапаса: - Не думай ни о чем. Управлять буду я. Тебе еще рано. Лишь наблюдай. Я услышал, как он сделал несколько шагов к зеркалу. Пещера оказалась больше, чем мне представлялось. Ее потолок терялся наверху. Пол был отполирован множеством ног. Я ошибся даже в отношении кристаллов. Свет факелов отражался от луж на полу и влаги на стене. Факелы, вставленные в щели в стенах пещеры, были сделаны из тряпья, набитого в потрескавшиеся рога. Тряпки тускло горели в спертом воздухе. Несмотря на холод, люди работали обнаженными, оставив лишь набедренные повязки. По их спинам стекал пот. Они врубались в поверхность скалы, ритмично нанося удар за ударом. Я не слышал шума. В свете факелов было видно, как напрягаются и дрожат от напряжения их мускулы. Под нависавшим выступом у основания стены распростерлись в луже сочившейся сверху воды два человека. Они изнутри долбили молотками стену. Молотки проходили на расстоянии нескольких дюймов от их лиц. На запястье одного из них я заметил светлую складку старого клейма. Один из забойщиков низко склонился, закашлялся. Подавив кашель, он снова принялся за работу. В пещере стало светлее. Свет шел из квадратного проема, за которым открывался туннель. Там показался еще один факел. Появились четыре мальчика в набедренных повязках. Они несли высокие корзины. За ними шел человек, одетый в коричневую влажную тунику. В одной руке он держал факел, в другой - табличку для записей. Пока ребята сгребали в корзину породу, он, нахмурясь, изучал табличку. Мастер подошел к стене и, высоко подняв факел, принялся ее рассматривать. Рабочие, воспользовавшись передышкой, отошли. Один из них заговорил с мастером, указывая на выработку и выступающую на дальней стене пещеры влагу. Мальчишки наполнили корзины, подбирая все до последней крошки, и оттащили их от стены. Мастер пожал плечами и улыбнулся. Достав из сумки серебряную монету, привычным движением заправского игрока он подбросил ее. Рабочие вытянули шеи, стараясь разглядеть, что выпало. Человек, разговаривавший с мастером, вернулся к стене и вогнал в породу кайло. Трещина разошлась, взвилось облако пыли, затмившее свет, за пылью хлынула вода. - Выпей, - сказал Галапас. - Что это? - Один из моих, но пока не твоих отваров. Он безопасный. Выпей. - Спасибо. Галапас, пещера все-таки хрустальная. Но мне приснилось совсем другое. - Ничего, не обращай внимания. Как ты себя чувствуешь? - Необычно. Трудно объяснить. Хорошо, но немного болит голова. Внутри пустота, как в ракушке, из которой вытащили улитку. Даже нет, как камыш без мякоти. - Свистулька для ветра. Ладно. Спускайся к жаровне. Я уселся на своем прежнем месте у костра и взял в руки чашу с глинтвейном. - Где ты был? - спросил он. Я рассказал ему об увиденном. На расспросы, что это значило и что ему известно, Галапас покачал головой. - Мне кажется, что это уже недосягаемо для меня. Мне лишь известно, что ты должен быстро допить вино и отправляться домой. Уже взошла луна. Я вскочил на ноги. - Уже? Ужин давно закончился... Если меня начнут искать... - Тебя не будут искать. Происходят совсем другие вещи. Иди и обдумай для себя все. - Что ты имеешь в виду? - То, что сказал. Чего бы тебе ни стоило, оставайся с королем. Вот, не забудь. - Он сунул мне в руки куртку. Я вслепую взял ее. - Он покидает Маридунум? - Да. На короткий срок, но не знаю на какой. - Он ни за что не возьмет меня с собой. - Боги не оставят тебя, Мирдин Эмрис, если ты пойдешь по их стезе. Для этого требуется храбрость. Надеть куртку, снаружи холодно. Я засунул руку в рукав, сердито взглянув на него исподлобья. - Ты видел, что происходит на самом деле, я насмотрелся кристаллов под огнем - и все впустую, лишь получил чертовскую головную боль. Какой-то глупый сон про рабов в забое. Когда ты научишь меня видеть как ты? - Для начала я вижу волков, поедающих тебя и Астера, если ты не поспешишь домой. Он хохотнул, будто отколол замечательную шутку. Я выбежал из пещеры и ринулся седлать коня. 8 На небе стояла четверть луны, в свете которой дорога была хорошо видна. Конь играл, разгоняя кровь, и скакал домой живее, чем обычно, весь в предвкушении ужина. Мне пришлось придерживать его, так как было скользко и я боялся упасть. Но надо признать, что от последнего замечания Галапаса мне стало не по себе, и я на всем скаку прогнал Астера сквозь рощу, забыв о скользкой дороге, замедлив шаг лишь у мельницы. Видимость установилась, и я пустил коня галопом. Подъехав к городу, я заметил, что там что-то происходило. Бечевник опустел, так как городские ворота давно заперли, но за стенами виднелось множество факельных огней. Раздавались крики и топот ног. У конюшенных ворот я соскользнул с седла, приготовившись к тому, что они будут заперты. Едва я потянулся проверить, как двери открылись и появился Сердик с прикрытым фонарем в руке. Он поманил меня внутрь. - Я прислушивался весь вечер и услышал, как ты едешь. Где тебя носило, юный любовник? Она была хороша сегодня? - О да. Обо мне спрашивали? Меня не хватились? - Думаю, что нет. Сегодня вечером у них есть заботы поважнее, чем ты. Дай мне уздечку, заведем его пока в сарай. На дворе слишком много народа. - Что происходит? Я услышал шум за версту. Война? - Нет, похуже. Хотя может закончиться именно этим. Сегодня днем пришло послание, что Верховный король направляется в Сегонтиум. Он пробудет там неделю или две. Твой дед отправляется завтра с утра. Все суетятся по поводу его отъезда. - Ага. - Я пошел следом за ним в сарай и посмотрел, как он снимает седло. Машинально выдернул из стога соломину, скомкал ее в пучок и передал Сердику через шейный ремень. - Король Вортигерн в Сегонтиуме? Зачем? - Считает людей, говорят, - со смешком ответил Сердик. - То есть собирает союзников. Получается, речь идет о войне? - О войне постоянно будут говорить, пока в Малой Британии царствует Амброзиус, которого поддерживает король Будек. Люди понимают, что о таких вещах лучше не говорить. Я кивнул головой. Не помню точно, говорил ли мне кто-нибудь об этом. Однако всем известно, как Верховный король добился трона. Он был регентом малолетнего короля Констанция, когда тот неожиданно скончался. Младшие братья Констанция не стали дожидаться подтверждения слухов об убийстве и бежали к своему кузену Будеку в Малую Британию, оставив королевство Волку и его сыновьям. Каждый год слухи рождались заново. Говорили, что король Будек начал вооружать двух принцев; Амброзиус уехал в Рим, а Утер не то поступил наемником к Восточному императору, не то женился на дочери персидского царя; оба брата собрали армию в четыреста тысяч и собираются пройти как Божье воинство и без потерь выгонят саксов с восточного побережья. Прошло, однако, 20 лет, и ни один из слухов не подтвердился. О приходе Амброзиуса отзывались как о свершившемся факте, который успел стать легендой, подобно появлению Брута и троянцев спустя четыре поколения после падения Трои или путешествию Иосифа на Тернистый холм у Авалона. Или же говорили как о втором явлении Христа, хотя, когда я передал это матери, она очень рассердилась, а я больше так не шутил. - Сердик, зачем Верховный король собрался в Северный Уэльс? - Я же сказал. Совершает обход и ищет поддержки, прежде чем наступит весна. Он и его саксонская королева, - Сердик сплюнул на землю. - Почему ты плюешься? Ты сам сакс. - Был им. Теперь я живу здесь. Эта соломенная шлюха первым делом заставила короля начать распродажу страны. Ты и сам знаешь, что, как только она очутилась в королевской постели, от северян не стало спасу. Вортигерн не может ни сразиться с ними, ни откупиться от них. А если она представляет собой то, что о ней говорят люди, то бьюсь об заклад, что никому из королевских детей не удастся поносить корону. Сердик говорил негромко, но при этих словах обернулся, сплюнул и сотворил знамение против нечистой силы. - Сам знаешь или узнаешь, если будешь побольше слушать старших и поменьше тратить времени на книги и тому подобное, общаться с людьми, живущими на полых холмах. - Ты думаешь, я туда езжу? - Люди так говорят. Я ничего не спрашиваю и не хочу ничего знать. Давай поднимайся. - Последние слова были обращены к пони, Сердик развернул его и принялся чистить другой бок. - Поговаривают, что саксы вновь высадились к северу от Рутупеи и заломили на этот раз такую цену, что даже Вортигерн воспротивился. Весной ему придется давать сражение. - Мой дед присоединится к нему. - Он надеется на него, уж точно. Но тебе лучше пойти поужинать, если хочешь успеть. Тебя никто не заметит. Час назад, когда я пытался ухватить себе кусок, на кухне стояла ужасная неразбериха. - Где мой дед? - Откуда я знаю? - Он поднял голову, поглядев на меня через конскую спину. - К чему это? - Я хочу отправиться с ним. - Хо! - Он бросил пони рубленого корма. Его реплика не вдохновила. - У меня есть мечта посмотреть Сегонтиум, - упрямо повторил я. - У кого ее нет? Я сам хочу. Но если ты намерен обратиться к королю... - он не закончил. - Да, конечно, тебе пора посмотреть свет и встряхнуться. Но не пойдешь же ты к королю? - Почему бы и нет? В худшем случае он откажет мне. - В худшем случае! Клянусь Юпитером, посмотрите на него! Послушай моего совета - ужинай и ложись спать. Не обращайся даже к Камлаку. Он поссорился с женой и стал похож на горностая, у которого болит зуб. - Шутишь, что ли? - Боги не оставят тебя, если ты пойдешь по их стезе. - Да-да, но некоторые боги могут задавить тебя своими слишком большими копытами. Ты предпочитаешь, чтобы тебя похоронили по-христиански? - Не против. Полагаю, что скоро меня ожидает крещение, как только к нам приедет епископ. Но пока я не отношусь ни к кому. Он рассмеялся. - Надеюсь, меня предадут огню, когда настанет мой черед. Это выглядит несколько чище. Ладно, не хочешь слушать - не слушай. Но не отправляйся к королю на пустой желудок. - Обещаю, - ответил я и отправился на поиски ужина. Поев, я надел приличную тунику и пошел к деду. К моему облегчению, Камлака с ним не было. Король находился в своей спальне, расслабленно развалившись в кресле перед пылающим камином. У его ног спали два волкодава. Поначалу мне показалось, что рядом с ним в кресле с высокой спинкой сидела королева Олуэн, но это была моя мать. Рядом лежало вышивание, усталые руки придерживали на коленях белое полотно. Она обернулась и приветствовала меня удивленной улыбкой. Один из волкодавов застучал по полу хвостом. Другой приоткрыл глаз и, поводив им, закрыл снова. Дед сердито посмотрел на меня из-под нахмуренных бровей, но довольно добро сказал: - Ну что, мальчик? Не стой там. Проходи же сюда. Там чертовски сквозит. Закрой дверь. Я повиновался и подошел к огню. - Могу ли я видеть вас, сэр? - Ты видишь меня. Что ты хочешь? Садись. Я взял стул и поставил между ними, чтобы не оказаться в тени. - Ну что? Давно не видел тебя. Засиделся за книгами? - Да, сэр. - Исходя из принципа, что лучшая защита - это нападение, я перешел к главному. - Я уезжал сегодня днем покататься верхом и... - Куда? - Вдоль реки. Ничего особенного, потренироваться в верховой езде и... - Уже хорошо. - Да, сэр. Поэтому я пропустил посланца. Мне сказали, сэр, вы уезжаете завтра утром. - А какое это имеет отношение к тебе? - Мне только хотелось бы отправиться вместе с вами. - Тебе хотелось бы? Тебе хотелось бы? С чего бы это вдруг? В моей голове закружились десятки ответов. Показалось, что мать с сожалением следит за мной. Дед ждал с безразличным нетерпением, смешанным с легким удивлением. Я ответил чистую правду. - Мне уже тринадцатый год, а я не ездил дальше Маридунума. Если дядя настоит, то меня заточат в этой или какой-нибудь другой долине, стану писарем и нигде не побываю. - Ты намекаешь, что тебе неохота учиться? - Нет. Я хочу учиться больше всего на свете. Но учеба что-то дает, если ты успел повидать мир. Если бы вы позволили мне отправиться с вами. - Я еду в Сегонтиум, разве тебе не говорили? Это тебе не праздничная охота. Поездка ожидается долгая и трудная. Ни к кому не будет снисхождения. Мне стоило больших усилий выдержать жесткий взгляд его голубых глаз. - Я тренировался, сэр, и у меня сейчас хороший конь. - То, что осталось от коня Диниаса? Ну что ж, выбор по тебе. Нет, Мерлин, я не беру детей. - Значит, Диниас остается. Мать тяжело вздохнула. Дед, уже было отвернувшийся, снова обернулся ко мне. Я увидел, как его кулаки сжали подлокотники, но он не ударил меня. - Диниас - мужчина. - Тогда Маэль и Дуан, тоже едут с тобой? - Эти два пажа, моложе меня возрастом, неотступно следовали за королем. Мать тихо заговорила, но дед прервал ее движением руки. Его взгляд из-под сердито нахмуренных бровей остановился на мне. - От Маэля и Дуана есть прок. Какой прок будет от тебя? Я спокойно выдержал его взгляд. - Сейчас от меня небольшой прок. Но разве вам не говорили, что я говорю по-саксонски и по-уэльски, читаю по-гречески, а моя латынь лучше вашей? - Мерлин, - прервала меня мать, но я не обратил на нее внимания. - Я бы добавил к этому бретонский и корнийский, но вряд ли они потребуются в Сегонтиуме. - А можешь ли ты объяснить мне, - сухо спросил дед, - зачем мне говорить с королем Вортигерном на другом языке, кроме уэльского, учитывая, что он из Гвента? По его тону я понял, что победил. Отвести взгляд от его глаз было равносильно долгожданному отходу с поля боя. Я набрал в легкие побольше воздуха и нерешительно ответил: - Нет, сэр. Он громко рассмеялся и перевернул ногой одного волкодава. - Да, несмотря на твою внешность, в тебе все-таки чувствуется семейная кровь. По меньшей мере у тебя хватило мужества осадить старого пса в его берлоге, когда приспичило. Ладно, поедешь. Кто будет сопровождать тебя? - Сердик. - Сакс? Прикажи ему приготовить снаряжение. Мы выезжаем с первым лучом солнца. Ну что, чего еще ждешь? - Пожелать матери спокойной ночи. - Я встал, подошел к матери и поцеловал ее. Она несколько удивилась, поскольку мне нечасто приходилось проделывать это. Сзади донеслись резкие слова деда: - Не на войну собираешься. Вернешься через три недели. Уходи. - Да, сэр. Спасибо. Спокойной ночи. Я простоял за дверью добрых полминуты, прислонившись к стене и успокаивая дыхание. От горла отступил комок. "Боги не оставят тебя, если ты пойдешь по их стезе. Для этого требуется храбрость". Я проглотил комок, вытер потные ладони и побежал к Сердику. 9 Итак, я впервые покинул Маридунум. Для меня поездка стала самым чудесным приключением в мире. Прохлада утренней зари, когда на небе еще стоят звезды. Люди были мрачные и полусонные, поэтому мы ехали в молчании. В морозный воздух поднимался пар. Копыта лошадей высекали искры из сланцевой дороги. Даже звон доспехов холодил душу. Я закоченел и едва удерживал поводья. Меня занимало лишь одно. Как удержаться на своем пони и чтобы не отослали с позором домой, прежде чем мы отъедем милю. Наш поход в Сегонтиум продолжался 18 дней. Я впервые увидел короля Вортигерна, правившего Британией к тому времени уже 20 лет. Я наслышался о нем всякого - и правды и вымыслов. Он был сильным и жестоким, каким и должен быть человек, захвативший трон с помощью убийства и удерживающий его на крови. Эпоха требовала сильных личностей. Не его вина, что придуманная им хитрость призвать в качестве наемников саксов выскользнула из рук и разрубила одну из них до кости. Он платил и сражался, сражался и платил. Добрую часть последних лет он провел как дерущийся волк, пытаясь сдержать натиск орд с Саксонского берега. Люди отзывались о нем как о кровожадном и жестоком тиране, а о его жене, саксонской королеве Ровене, говорили с ненавистью как о ве