к он умер. Ему перерезали горло. Даже если бы я не хотел этого, оно бы случилось. Лампа дрогнула в моей руке, и нагретое масло расплескалось по покрывалу. На него упал горящий кусочек фитиля. Масло, зашипев, вспыхнуло. Я бросил лампу и несколько секунд наблюдал, как занималось пламя, вспыхнувшее тут же костром. - Отправляйся к своим богам, Сердик, - сказал я и прыгнул на окно. Я приземлился на свою котомку и, схватив сумку, побежал к стене со стороны реки. Чтобы не испугать коня, я перебрался через стену в нескольких ярдах от него и кинул сумку прямо в канаву. Стоя на парапете, я оглянулся. Пламя занялось. В моем окне полыхал красный свет. Тревогу еще не подняли. Оставались считанные секунды, прежде чем заметят пламя или почуют дым. Я перебрался через парапет. Только я поднялся на ноги, как рядом появилась высокая тень и кинулась на меня. Тяжелое тело придавило меня к земле, к грязной и мокрой траве. Широкая ладонь зажала мне рот. Рядом послышались быстрые шаги, звук вынимаемого металла и мужской голос, говоривший по-бретонски: - Погоди. Пускай сначала расскажет. Я лежал не шелохнувшись. Несложная задача, если учесть, что у меня перехватило дыхание, а к горлу был приставлен нож. После этих слов нападавший недовольно хрюкнул, приподнялся и отвел нож на пару дюймов. - Это всего лишь мальчишка, - сказал он с удивлением, почти с отвращением. Ко мне он обратился по-уэльски: - Чтоб ни звука, иначе перережу горло. Ясно? Я кивнул. Он отвел руку, встал, поднял меня. Я оказался вмятым в стену. К моей ключице приставили нож. - Что это ты вытворяешь, выскакиваешь из дворца как крыса, которую преследуют собаки, воришка? Давай говори, крысенок, пока не придушил. Он встряхнул меня, как самую настоящую крысу. - Я не сделал ничего плохого! Отпустите меня! - выдавил я. Из темноты донесся тихий голос второго человека: - Вот. Он что-то перебросил через стену. Сумка, полная барахла. - Что там? - спросил державший меня. - Тихо, ты! - Это уже обращаясь ко мне. Угрожать мне не было никакой необходимости. Я чувствовал в воздухе дым и заметил, как огонь перебрался уже на крышу. Я прижался плотнее к стене, скрываясь в ее черной тени. Второй копался в моей котомке. - Одежда, сандалии, какие-то украшения, вроде... Он вышел на бечевник. Мои глаза привыкли к темноте, и я определил его. Это был пронырливый человек с покатыми плечами, с узким заостренным лицом и редкими волосами. Прежде оба мне не встречались. Я с облегчением вздохнул. - Вы не люди короля! Кто вы? Что вам здесь надо? Проныра перестал рыться и уставился на меня. - Не твое дело, - сказал громила, державший меня. - Спрашивать будем мы. Почему ты боишься людей короля? Ты их всех знаешь? - Конечно. Я живу во дворце. Я раб. - Маррик, - резко дернулся проныра, - смотри, там начался пожар. Не дворец, а осиное гнездо. Не будем тратить время на это рабское отродье. Режь ему горло и бежим, пока есть время. - Подожди, - сказал громила. - Он может кое-что знать. Слушай, ты... - Если вы собираетесь резать мне горло, то какой смысл мне вам что-нибудь говорить? Кто вы? Он всмотрелся в меня, пригнув голову. - С чего бы ты так закукарекал? Бежавший раб, говоришь? - Да. - Украл? - Нет. - Нет? Украшения в сумке? А это - это не накидка раба. - Он сжал в кулак ворот одежды. Мне пришлось поизвиваться. - А пони? Ну, давай, выкладывай правду. - Ладно, - проскулил я, как настоящий раб, трусливо и прибито. - Прихватил немного вещей. Это пони принца Мирдина. Конь убежал. Честное слово, сэр. Принц уехал сегодня и еще не вернулся. Он упал с коня, он дрянной наездник. Мне повезло, пока его не хватятся, я буду уже далеко. - Я умоляюще схватился за его одежду. - Пожалуйста, сэр, отпустите меня. Пожалуйста! Я не опасен! - Маррик, ради всех святых, у нас нет времени. - Огонь занимался вовсю. Из дворца неслись крики. Проныра потянул громилу за руку. - Прилив заканчивается. Лишь богам известно, на месте ли корабль в такую погоду. Прислушайся к шуму. Они могут появиться здесь в любую минуту. - Не появятся, - сказал я. - Им хватит забот с тушением пожара. Когда я убегал, он прилично разгорался. - Когда ты убегал? - Маррик даже не шевельнулся. Он внимательно поглядел на меня сверху вниз и ослабил руку. - Это ты устроил пожар? - Да. Их внимание полностью переключилось на меня. - Зачем? - Они ненавистны мне. Они убили моего друга. - Кто? - Камлак и его люди. Новый король. Установилась тишина. Сейчас я мог разглядеть Маррика получше. Это был крупный, плотный мужчина с копной черных волос. В его темных глазах отсвечивало пламя. - А если бы остался, они бы убили меня тоже. Я поджег дворец и убежал. Пожалуйста, отпустите меня. - Зачем им было тебя убивать? Теперь-то понятно - весь дворец превратился в костер. Но до этого? - Не за чем. Просто я давно служил королю и много слышал. Рабы слышат все. Камлак думает, что я опасен. У него есть различные планы. Я знаю о них. Поверьте мне, сэр! - вполне искренне сказал я. - Я служил ему так же, как и королю, верой и правдой. Но он убил моего друга. - Какого друга? Почему? - Другого раба. Сакса по имени Сердик. Он разлил на ступенях масло, а старый король поскользнулся. Это произошло случайно, но они перерезали ему горло. Маррик повернулся ко второму человеку. - Слышал, Ханно? - Это верно. Я слышал то же самое в городе, - и снова обратился ко мне. - Ладно, расскажи нам еще. Ты знаешь планы Камлака? Здесь Ханно опять вмешался, не скрывая волнения. - Ради бога, Маррик. Если тебе кажется, что он может быть нам полезен, давай возьмем его с собой. Поговорить можно и в лодке. Еще немного - и прилив закончится, лодка уйдет. Скорее всего, погода испортится, и я боюсь, что они не станут ждать. По-бретонски же он добавил: "Мы всегда сможем избавиться от него". - Лодка? - спросил я. - Вы уйдете по реке? - А как же еще? Думаешь, мы пройдем по дороге? Посмотри на мост, - он мотнул головой. - Ладно, Ханно, спускайся, мы подойдем. Он потащил меня через бечевник. Я повис у него на руках. - Куда ты меня тащишь? - Не твое дело. Умеешь плавать? - Нет. Маррик рассмеялся не вселяющим надежды смехом. - Тогда для тебя это не имеет значения, верно? Пошли, пошли. Он снова зажал мне рукой рот и оторвал меня от земли, будто я весил не больше котомки. Мы спускались к реке, маслянисто блестевшей в темноте. Это была обычная рыбацкая лодка, сплетенная из ивняка и обтянутая кожей; ее спрятали под кустами у самой воды. Ханно уже поднимал якорь. Спотыкаясь и скользя, Маррик спустился вниз, скинул меня в лодку и забрался сам. Лодка отошла от берега, и я снова почувствовал у шеи холодное лезвие ножа. - Ясно? Пока мост не скроется из виду, рта не открывать. Ханно оттолкнулся веслом, и нас подхватило течение. Ханно заработал веслом и направил лодку к южному пролету моста. Меня под охраной Маррика посадили на корме. Когда мы были уже далеко от берега, я услышал громкое испуганное ржанье Астера, почуявшего дым. В отблесках неистового пожара я увидел, как он отделился от стены и, волоча оборванную привязь, помчался подобно привидению вдоль по бечевнику. Случись хоть потоп, он вернется к воротам конюшни, и его обязательно найдут. Интересно, что подумают обо мне, когда хватятся? Сердика больше нет, как и моей комнаты. Догадаются ли они, что я обнаружил тело Сердика и в страхе уронил лампу, при этом сгорел сам? Что бы они ни думали, теперь это для меня не имеет значения. Сердик отправился к своим богам, а я похоже, направляюсь к своим. 12 Черневший свод моста со стремительной быстротой приближался к нам. Мы плыли вниз по течению. Начался отлив. Последняя волна подхватила лодку и понесла в море. Маррик убрал нож от моей шеи. - Хорошо отделались. Этот чертенок оказал нам отличную услугу со своим пожаром. Никто не обратил внимания на реку и лодку, проплывшую под мостом. Ну что, приятель, теперь послушаем тебя. Как зовут? - Мирдин Эмрис. - Но ты же сказал... Ну-ка постой! Мирдин, говоришь? Не побочный ли ты сын? - Он. Маррик присвистнул. Ханно задержал весло в воздухе и сделал мощный гребок. Лодку качнуло. - Слышал, Ханно? Он побочный сын! Но скажи, почему ты назвался рабом? - Я не знал, кто вы, а вы не узнали меня. Поэтому я подумал, что если вы воры или люди Вортигерна, то отпустите меня. - Сумка, пони и все прочее... Получается, что ты в самом деле ударился в бега? М-да... - задумчиво проговорил он. - Если верить россказням, то тебя особо не за что винить. Но зачем устраивать пожар? - Я сказал вам правду. Камлак убил ни за что моего друга, сакса Сердика. Я думаю, он сделал это только потому, что тот принадлежал мне. Камлак хотел использовать его смерть против меня. Они подкинули тело ко мне в комнату, чтобы я увидел. По обычаю саксов люди попадают к своим богам через огонь. Потому я и поджег комнату. - А остальные во дворце отправляются к дьяволу? - В крыле прислуги никого не было, - с безразличием ответил я. - Народ или ужинал, или меня искали, или обслуживали Камлака. Удивительно, а может быть, и нет, но как быстро люди привыкают к новым хозяевам. Наверняка пожар потушат прежде, чем огонь успеет добраться до королевских апартаментов. Он долго молча глядел на меня. Нас все еще несло на волнах отлива прямо в устье. Ханно не делал попыток пристать к какому-нибудь берегу. Я запахнул поплотнее накидку и поежился. - К кому ты бежал? - спросил Маррик. - Ни к кому. - Погоди, приятель, мне нужно знать правду, иначе сейчас же полетишь за борт, будь ты хоть королем. Слышишь меня? Ты бы не протянул и недели, если бы тебе не к кому было бежать. О ком ты думал? О Вортигерне? - А что, идея, правда? Камлак за Вортимера. - Что? - воскликнул он. - Ты уверен? - Никакого сомнения. Он давно носился с этой идеей, потому и ссорился с королем-отцом. В любом случае он со своими людьми ушел бы к нему. А сейчас, имея королевство в своем распоряжении, он просто не пустит к себе Вортигерна. - А кого же он пустит? - Этого я не знаю. Кого, в самом деле? Насколько вы можете себе представить, он не очень-то откровенничал об этом до последнего времени, пока не умер мой дед. - Хм. - Маррик поразмыслил с минуту. - У старого короля остался еще один сын. Если знати не понравится этот союз... - Вы имеете в виду ребенка? Не слишком ли просто получается? У Камлака есть хороший пример. Вортимер оказался бы совсем в другом месте, если бы его отец не проделал то, что собирается проделать Камлак. - А что он собирается проделать? - Вам известно об этом столько же, сколько мне. А потом, зачем я буду все рассказывать, не зная, кто вы? Не пора ли открыть себя? Он пропустил мимо ушей мой вопрос. - Похоже, ты прилично знаешь всю кухню. - Его голос звучал задумчиво. - Сколько тебе лет? - Двенадцать. В сентябре исполнится тринадцать. Для того, чтобы понять Камлака и Вортимера, не надо быть семи пядей во лбу. К тому же я слышал это собственными ушами. - В самом деле? Клянусь Тельцом! А что ты еще слышал? - Очень много. Я все время путался под ногами. На меня никто не обращал внимания. Моя мать сейчас уходит в монастырь Святого Петра, и я не отдал бы ломаного гроша за мое будущее. Поэтому решил смыться. - К Вортигерну? - Понятия не имею, - искренне ответил я. - У меня не было конкретного плана. Может быть, и к Вортигерну. Кроме него, никого не остается. Саксы волками вцепились в горло британцам и будут рвать Британию на клочки, пока ничего не останется. К кому же еще? - Ну, - сказал Маррик, - к Амброзиусу. Я рассмеялся. - Ну, конечно, к Амброзиусу. Я думал, вы серьезно. Я по акценту понял, вы из Малой Британии, но... - Ты же спрашивал, кто мы. Мы люди Амброзиуса. Установилась тишина. Устье исчезло из виду. Далеко на севере мерцал огонек - маяк. Дождь уменьшился, а скоро перестал совсем. Стало холодно, с берега дул ветер. По воде пошла зыбь. Лодку кидало и качало. Я почувствовал первые признаки морской болезни. От холода и дурноты я крепко сцепил руки на животе. - Люди Амброзиуса? - резко спросил я. - Выходит, вы лазутчики? Его шпионы? - Называй нас верными людьми. - Выходит, верно, что он ждет своего часа в Малой Британии? - Да, верно. - Вы направляетесь в Малую Британию? - спросил я, пораженный своей догадкой. - Вы надеетесь доплыть туда в этой утлой посудине? Маррик рассмеялся. - И пришлось бы плыть, если бы ушел корабль, - кисло сказал Ханно. - Какой корабль зимой? - допытывался я. - В такую погоду не плавают. - Плавают, если хорошо заплатить, - заметил Маррик сухо. - Амброзиус платит. Корабль будет ждать на месте. Уже участливо он положил руку мне на плечо. - Оставим этот разговор. Мне хотелось бы узнать еще кое-что. Я свернулся калачиком, сжав живот и делая большие глотки свежего воздуха. - Могу порассказать вам многое. Однако мне все равно нечего терять, если вы собираетесь отправить меня за борт. Поэтому я предпочел бы или не говорить ничего, или подождать, пока Амброзиус назначит за мои сведения свою цену. Вон ваш корабль, слепые, что ли? Больше я не буду говорить. Мне плохо. - Да ты, я гляжу, уж точно не из пугливых. Ага, вот и корабль. Хорошо виден. Учитывая твое положение, возьмем тебя на борт. Скажу одну вещь. Мне понравилось, как ты рассказывал о своем друге. Это звучало правдиво. Значит, ты умеешь быть верным, да? Быть верным Камлаку или Вортигерну у тебя нет оснований. Мог бы ты засвидетельствовать свою верность Амброзиусу? - Сначала погляжу на него, потом скажу. От удара кулаком я растянулся на дне лодки. - Принц ты или еще кто - соблюдай приличия, говоря о нем. Немало людей почитают его за своего короля. Я встал, меня тошнило. Откуда-то рядом донесся тихий окрик, через секунду мы уже качались в тени корабля. - Мне достаточно, что он человек, - сказал я. Корабль был небольшой, но вместительный, с низкой осадкой. Он стоял в ночном море без огней. Его мачта покачивалась на фоне бегущих по черному небу облаков. Судно было оснащено как одно из многих торговых, заходивших в Маридунум в мореходный сезон, однако выглядело оно покрепче, да и ходовые качества, наверное, были получше. Маррик откликнулся на голос. Сверху бросили канат, Ханно поймал его и закрепил. - Давай пошевеливайся. Можешь лазить или нет? Кое-как в шатающейся лодке я поднялся на ноги. Канат намок и скользил в руках. Сверху настойчиво торопили: - Побыстрее же. Хорошо, если вообще сможем отплыть при такой погоде. - Наверх, наверх. Черт бы тебя побрал. - Маррик снизу подтолкнул меня. Этого-то и не хватило. Руки разжались, и я упал обратно в лодку, ударившись о борт. Я беспомощно растянулся поперек лодки, и меня опять начало тошнить. Мне было совершенно наплевать на божью стезю и ожидавшие меня королевства. Ударьте ножом или киньте за борт - только бы стало легче. Я перевесился через борт как груда мокрых тряпок. Меня рвало. Последующие события запомнились плохо. Стояла несусветная ругань. Ханно настойчиво советовал Маррику смириться с потерей и кинуть меня за борт. Тем не менее я был в целости поднят на борт. Меня проволокли вниз и бросили на тряпки. Рядом поставили ведро и пустили струю свежего воздуха. Путешествие заняло, по-моему, четыре дня. Погода была, конечно, скверная, но вскоре мы оставили ее позади. Корабль быстро устремился вперед. Весь путь я провел в трюме на тряпках у открытого проема, не в силах поднять головы. Самые сильные приступы морской болезни прошли, но я по-прежнему не мог шевельнуться. Слава богу, что меня никто не тревожил. Один раз ко мне спускался Маррик. Встреча запомнилась плохо, как во сне. Он перелез через сваленную в кучу старую якорную цепь и встал рядом, наклонился, рассматривая меня. - Подумать только, - сказал он, покачав головой. - А мы-то думали, что нам с тобой повезло. Надо было с самого начала бросить тебя за борт. Меньше беспокойства. По-моему, тебе нечего нам больше сказать. Я не ответил. Он издал тихое странное хрюканье, походившее на смех, и вышел. Измученный, я заснул. Когда проснулся, обнаружил, что с меня сняли мокрую одежду и завернули в сухие одеяла. У изголовья стоял кувшин с водой и лежал ломоть ячменного хлеба. Есть я совершенно не мог. На закате в один из дней вдали показался Дикий берег. Мы бросили якорь в спокойных водах Морбихана, который люди еще называют Малым морем.  * КНИГА ВТОРАЯ. СОКОЛ *  1 Первое, что я помню после тяжелого изнуряющего сна, - это пробуждение от раздававшихся прямо над моей головой голосов. - Ладно, пусть так, если ты веришь ему. Но ты действительно думаешь, что даже внебрачный принц может быть в таких одеждах? Все промокшее, нет даже позолоченной пряжки на поясе, а взгляни на его туфли. Я согласен с тобой, что плащ хороший, но он изношен. Более вероятна первая история: он просто раб, сбежавший от своего хозяина и прихвативший его вещи. Это был голос Ханно, разговаривали на британском. К счастью я лежал спиной к ним, свернувшись под грудой одеял. Поэтому мне было нетрудно делать вид, что я сплю. Я не шевелился и даже старался не дышать. - Нет, это в самом деле внебрачный принц; я видел его в городе. И узнал бы его раньше, если бы была возможность его рассмотреть. А это говорил Маррик. - В любом случае вряд ли имеет значение, кем он был, раб или побочный принц, но он посвящен в дела дворца, и Амброзиус захочет его послушать. А он сообразительный парень. Да, да, он именно тот, за кого он себя выдает. Судя по его разговору, не скажешь, что он воспитывался на кухонных задворках. - Да, но... - От изменившегося голоса Ханно у меня натянулась кожа на костях. Я замер. - Да, но что? Проныра еще больше понизил свой голос: - Может быть, заставить его сначала нам все выложить... Я хочу сказать, что давай-ка прикинем, как это сделать. Все, что он нам сообщил о намерениях короля Камлака... Если мы сами заполучим все эти сведения и сообщим о них, то нас ждут туго набитые кошельки, согласен? В ответ Маррик проворчал: - А когда он попадет на берег и проболтается кому-нибудь? Дойдет до Амброзиуса. Мимо него никогда ничего не проходит. - Ты что, простачком прикидываешься? - последовал язвительный вопрос. Мне оставалось одно - не шевелиться. Лопатки впились в натянутую на спине кожу. - Да не такой уж я простак. Соображаю, куда ты клонишь. Но не представляю, что это возможно. - Никто в Маридунуме не знает, куда он ушел, - заговорил Ханно быстрым и нетерпеливым шепотом. - Что касается тех, кто видел его при посадке на судно, то они подумают, что мы увезли его с собой. На самом же деле мы сейчас заберем его с собой, а по дороге в город... Я услышал, что Ханно судорожно проглотил слюну. - Еще до выхода в море я говорил тебе: бессмысленно тратиться на его проезд, - продолжал Ханно. Затем раздался резкий голос Маррика: - Если мы собирались от него избавиться, то, конечно, было бы лучше вообще не тратить деньги на его провоз. Но пораскинь немножко мозгами: мы получим деньги в любом случае и, может быть, приличный куш сверх того. - Как это ты себе представляешь? - Ну, если у парнишки есть что сказать, то Амброзиус оплатит его провоз, можешь не сомневаться. Затем, если окажется, что мальчик побочный принц, а я в этом не сомневаюсь, то и тут мы получим сверху. Сыновья или внуки королей - из них всегда можно извлечь пользу, и кому, как не Амброзиусу, об этом знать. - Амброзиус должен знать, что невыгодно держать парня в качестве заложника, - пробурчал угрюмо Ханно. - А если он все-таки не пригодится Амброзиусу, то мы оставим его у себя, продадим и поделим выручку. Вот давай так и сделаем. Живой он еще чего-то стоит, мертвый - ничего, и тогда плакали бы наши денежки, потраченные на его провоз. Я почувствовал довольно-таки жесткие тычки Ханно ногой. - На данный момент он вообще ничего не стоит. Таких дохлых я еще ни разу не видел. У него, должно быть, девчачий желудок. Вы думаете, что он способен передвигаться? - Сейчас посмотрим, - сказал Маррик и потряс меня. - Послушай, парень, подымайся. Я застонал и медленно перевернулся, показав им, как и предполагал, свое несчастное бледное лицо. - Что это? Мы на месте? - спросил я на уэльском. - Да, мы на месте. Давай-ка вставай, мы собираемся на берег. Я застонал опять, но на сей раз сильнее и схватился за живот. - О боже. Нет, оставьте меня. - Черпак морской воды, - предложил Ханно. Маррик выпрямился. - Время прижимает. - Он опять заговорил на британском. - Судя по всему, нам придется его нести. - Нет, нам придется оставить его: мы должны идти прямо к графу. Не забывай, что вечером встреча. Он уже знает, что судно пришвартовалось, и рассчитывает увидеть нас перед своим отъездом. Нам лучше прямо сообщить ему, иначе могут быть неприятности. Парнишку мы оставим пока здесь. Закроем его и скажем, кто останется охранять, чтоб не спускал с него глаз. А назад мы сможем вернуться еще до полуночи. - Сможем, думаешь? - угрюмо спросил Ханно. - У меня есть то, что не будет ждать. - Амброзиус тоже не будет ждать. Поэтому, если хочешь получить деньги, тебе лучше пойти. Разгрузка судна наполовину уже закончена. Кто останется охранять? Ханно сказал что-то, но скрип тяжелой двери, закрывшейся за ними, и глухой стук задвигаемых засовов заглушили ответ. Слышно было, как в засовы вставляют клинья. Затем звук их голосов и шагов затерялся в шуме разгрузки. Работа шла полным ходом; скрип воротов, крики людей, скрежет разматывающихся тросов, глухой звук от перетаскиваемых на пристань тяжелых грузов. Я откинул одеяла и сел. После того, как прекратилась эта ужасная качка, я опять почувствовал себя нормально - даже хорошо. Ощущения какой-то легкости и очищения вызывали во мне необычное состояние: я почувствовал себя здоровым и полным сил. Я встал на колени и оглядел себя. На пристани горели фонари, свет их проникал через маленький квадратный бортовой иллюминатор. Я увидел кувшин с широким горлом и большой кусок ячменного хлеба. Откупорив кувшин, осторожно попробовал воду. Отдавало плесенью, известняком, но пить можно было, от воды у меня пропал металлический привкус во рту. Хлеб был как кремень, но я держал его в воде до тех пор, пока он не стал разламываться на кусочки. Затем я поднялся и подтянулся к окошку. Для этого мне пришлось добраться до подоконника, подтянуться на руках, опереться ногой на выступ одной из распорок перегородки. Я и ранее предполагал, что моя тюрьма находится на носу судна, а сейчас убедился в этом. Судно было пришвартовано к каменной пристани, где на столбах висела пара фонарей, при свете которых около двадцати воинов сгружали тюки и полные упаковочные клети. Дальше за пристанью выстроился ряд капитальных сооружений - вероятно склады. Создавалось впечатление, будто товары отправляли еще куда-то. У фонарных столбов ожидали повозки с привязанными мулами. Воины были в форме и вооружены. За разгрузкой наблюдал офицер. Судно стояло среди других кораблей и близко к пристани, где находились сходни. Носовой канат располагался от перил до пристани прямо над моей головой. Между мною и берегом было примерно пятнадцать футов. Канат убегал вниз в спокойную темень ночи, дальше шла густая темнота складских сооружений. Но я решил, что мне придется подождать, пока не закончится разгрузка, а повозки и с ними, вероятно, воины не уйдут. У меня еще оставалась надежда на побег, учитывая, что на борту будет всего лишь один часовой и, возможно, на пристани уберут фонари. Конечно, я должен бежать. Если останусь здесь, то моя безопасность будет зависеть единственно от доброй воли Маррика, а это в свою очередь - от исхода его разговора с Амброзиусом. А если по каким-то причинам Маррик не вернется сюда, а вместо него придет Ханно... Кроме того, я хотел есть. Вода и та отвратительная каша из размоченного хлеба привели соки в моем ужасно пустом желудке в кипение. Сама мысль, что придется еще ждать два или три часа, пока кто-то вернется, казалась мне невыносимой, даже если исключить страх перед тем, что могло принести их возвращение. И даже если бы произошло самое благоприятное и Амброзиус послал за мной, я, находясь в его руках и выдав ему все сведения, которыми располагал, тем не менее не испытывал уверенности в своей безопасности. Хотя обман спас мне жизнь, Ханно был прав, предполагая, что я со своими скудными сведениями бесполезен в качестве заложника. Да и Амброзиус это поймет. Мой полукоролевский статус мог произвести впечатление только на Маррика и Ханно. Амброзиус же не принял бы во внимание ни то, что я внук союзника Вортигерна, ни то, что я племянник Вортимера. Дела обстояли так, что в лучшем случае быть мне в рабстве, в худшем - невоспетая смерть. А ждать этого совсем не входило в мои планы. Тем более, что бортовой иллюминатор оставался открытым, а буксирный канат проходил прямо надо мной к швартовой тумбе на причале. Оба охранника, как я полагал, никогда не имели дело с малолетними узниками, и потому не придали значения открытому иллюминатору. Никто, даже такой шустряк, как Ханно, и не подумал бы бежать таким образом. А если и подумали, то не знали, что я даже плавать не умею. Канат же они в расчет не принимали, а я его внимательно разглядывал. Если уж крысы могли пробираться по нему, а в тот момент я как раз наблюдал одну из них - крупную, откормленную, лоснящуюся, сползающую на берег, то, значит, и я справлюсь. Но мне нужно было ждать. Между тем похолодало, а я был раздет. Свет с берега шел слабый, но я рассмотрел свою маленькую тюремную клетку с грудой одеял, наваленных на кучу старых мешков; у перегородки увидел покоробившийся и потрескавшийся матросский сундучок, тяжелую - мне не под силу - ржавую цепь, кувшин для воды, а в дальнем углу - "дальнем" значило два шага от меня - стояла мерзкая бадья, наполовину заполненная блевотиной. Возможно, из добрых побуждений Маррик снял с меня промокшую одежду, а может быть, просто забыл вернуть ее или же сознательно не отдал, чтобы предотвратить попытку побега. Пять секунд осмотра сундучка показали, что в нем, кроме дощечек для письма, бронзового кубка и каких-то кожаных ремешков от сандалий, ничего нет. Закрывая крышку сундучка с этой не подающей надежды коллекцией, я подумал, что хоть туфли они мне оставили. Не потому, что я не привык ходить босиком, но не зимой же и не по здешним дорогам... Однако, голым или нет, я должен был бежать. Именно меры предосторожности, предпринятые Марриком, вынуждали меня больше, чем когда-либо, стремиться выбраться отсюда. Я не знал, что буду делать, куда пойду. Всевышний выпустил меня из рук Камлака и помог перебраться через море, и я поверил в свою судьбу. По плану я намеревался войти в приближение Амброзиуса, чтобы узнать, что он за человек. Потом, если там можно будет найти покровительство или хотя бы милосердие, я бы рассказал о себе и предложил свои услуги. Мне никогда не приходило в голову, что просьба воспользоваться услугами двенадцатилетнего - это какой-то абсурд. Полагаю, что в силу своего возраста я тогда рассуждал по-королевски. Мешки, на которых я лежал, были старыми и кое-где даже прогнившими. Так что не составляло труда разорвать один из них по швам, чтобы через образовавшиеся дырки просунуть голову и руки. Одеяние было ужасным, но зато модным. Таким же образом я "разделался" и со вторым мешком. Стало теплее. Одеяла были добротными и слишком толстыми, чтобы их разорвать, к тому же помешали бы мне отсюда выбраться. Связав пару кожаных ремней, я сделал себе пояс. Оставшийся кусок ячменного хлеба я засунул в переднюю пройму мешка, остатками воды вымыл лицо, руки и волосы, снова подошел к иллюминатору, поднялся и выглянул. Пока занимался своей экипировкой, я слышал выкрики и громкий топот шагов, как будто шло построение к маршу. Так оно и было. Воины и повозки покидали пристань. Последняя из повозок, тяжело груженная, со скрипом, сопровождаемая щелканьем кнута, удалялась вдоль сооружений. Меня разбирало любопытство: что за груз? В эту пору года зерно - вряд ли; более вероятно - металл или руда. Это подтверждало и то, что разгрузку вели воины, и повозки отправляли в город под охраной. Звуки стихли. Я осторожно огляделся вокруг. Фонари все еще горели, но, насколько я мог видеть, на пристани не было никого. Пора двигаться, пока часовому не вздумалось проверять, на месте ли узник. Вскоре я уже сидел на подоконнике иллюминатора и пытался дотянуться до каната, наполовину высунувшись и опираясь ногами на перегородку. Мне стало немножко не по себе, когда увидел, что не могу сразу за него ухватиться, что придется встать в рост и как-то удержаться, находясь над черной бездной между судном и пристанью, куда маслянистые волны катили груды мусора. Но мне удалось справиться. Цепляясь ногтями за борт, как это делала крыса, которую до этого наблюдал, я смог выпрямиться и ухватиться за канат. Он был туго натянут. Я вцепился в него обеими руками и ногами. Я полагал, что, перебирая руками по канату, без шума приземлюсь в тени на пристани. Но не имея никакого "морского" опыта, я не учел одну вещь - легкий вес малого судна. Когда я повис на канате, оно резко наклонилось и, раскачиваясь, неожиданно накренилось в сторону пристани. Канат под моим весом опустился к воде и начал сворачиваться в петлю. В том месте, где я прилип к канату, как обезьяна, он внезапно встал вертикально. Ноги потеряли опору, руки не могли удерживать мой вес. Я заскользил по канату, как бусинка по нитке. Если бы судно качнулось более плавно, оно придавило бы меня к пристани или я бы пошел на дно, достигнув нижнего изгиба петли. Но оно повело себя, как пугливая лошадь. Когда судно стукнулось о кромку пристани, я как раз был на ее уровне. Оно резким толчком как бы сбросило меня с себя. В нескольких дюймах от тумбы я приземлился, растянувшись на твердой мерзлой земле. 2 Времени на раздумья не было. Я слышал шлепанье босых ног по палубе. Видно, часовой побежал посмотреть, что случилось. Я сгруппировался, перекатился, вскочил на ноги и уже бежал, прежде чем он с раскачивающимся фонарем оказался на том месте, где я только что был. Он что-то кричал, но я уже скрылся за углом строений и был уверен, что он не видит меня. Даже если бы и видел, я все равно считал себя более-менее уже в безопасности. Сначала мой страж проверит каюту, где меня заперли, но даже в этом случае я сомневался, что он осмелится оставить судно. На пару секунд я прислонился к стенке, крепко прижимая к себе расцарапанные руки и стараясь привыкнуть к темноте. Я быстренько огляделся, чтобы выбрать направление движения. Сарай, за которым я укрылся, стоял в дальнем конце пристани. Прямая лента гравиевой дороги тянулась в направлении видневшихся вдали огней, скорее всего - город. Там, где дорога уходила в темноту, мерцали тусклые огоньки, принадлежавшие направляющемуся в город каравану. Все будто замерло. Нетрудно было догадаться, что столь тщательно охраняемый груз ждали именно в штабе Амброзиуса. Я не представлял себе, как мне добраться до него или вообще до какой-нибудь деревушки, или города. А пока мне нужно было разыскать себе еду и теплый кров, под крышей которого я мог бы найти убежище и дождаться наступления дня. Бог, видимо, покровительствовал мне. Было бы неплохо, если бы он помог мне еще и с едой. Изначально я планировал обменять на еду какую-нибудь из драгоценностей, но теперь, труся следом за повозками, подумал, что мне все-таки придется что-то украсть. На худой конец у меня оставалась коврига ячменного хлеба. Потом дождусь рассвета, и... Если Амброзиус проводил "встречу", как выразился Маррик, то будет совершенно бесполезно отправляться в его штаб и добиваться аудиенции. Сколько бы важной ни представлялась мне собственная персона, охрана Амброзиуса будет руководствоваться другими соображениями, узрев меня в подобном виде. Дождемся наступления дня. Стояла стужа. На фоне черного морозного воздуха пар моего дыхания казался серым. Луна не светила, зато, как волчьи глаза, сверкали звезды. Блестели схваченные морозцем камни на дороге. До меня доносился звонкий цокот копыт и звучный скрип колес. На мое счастье ветра не было. От бега я согревался, но близко подходить к конвою опасался. Повозки и люди еле тащились, поэтому время от времени я замедлял свой бег. Мороз проникал под рваную мешковину, и я колотил себя руками, пытаясь разогнать кровь. Мне везло: на дороге было где спрятаться. Кругом росли кусты. Группами или поодиночке, они застыли, припав к земле и протянув свои ветви в направлении господствующего здесь ветра. Резко выделяясь на фоне звездного неба, в кустах стояли огромные камни. Сначала я принял их за большие вехи. Они будто росли прямо из земли, их нестройные ряды напоминали деревья, погнутые ветром. Или аллею неведомых мне богов. Звездное сияние высветило поверхность одного из камней. Что-то привлекло мое внимание, когда я остановился. Грубо вырубленные в граните формы, оттененные, как сажей, холодным светом, - двуглавый топор. Стоящие, как на параде гигантов, камни терялись в темноте. Сухой поломанный чертополох колол мои босые ноги. Повернувшись, чтобы еще раз взглянуть на топор, я не увидел его. Он исчез. Я выбежал на дорогу, сжимая стучавшие от холода зубы. Именно от холода, отчего же еще? Повозки ушли значительно вперед, и я двинулся следом, стараясь бежать по землистой обочине, хотя она была такой же твердой, как и сама дорога. Под сандалиями хрустел иней. Позади меня в темноте оставалось молчаливое каменное воинство. Впереди светился огнями городок, и меня уже касалось тепло его домов. По-моему, я, Мерлин, впервые бежал к свету и людям, спасаясь от одиночества. Город был обнесен стеной, как оно и полагалось, если город стоял у моря. Его окружал высокий земляной вал с изгородью наверху. С внешней стороны вала выкопали широкий ров, сейчас весь покрытый льдом. На расстоянии друг от друга во льду были сделаны пробоины, чтобы он не выдерживал тяжести тела. Я различал черные проемы и извилистые трещины. Их уже затянуло свежим льдом, похожим на матовое стекло. Через ров к воротам вел деревянный мост. При выезде повозки остановились, и навстречу страже от конвоя выехал офицер. Охрана неподвижно ожидала конца разговора. Мулы же нетерпеливо переминались, сопели и звенели упряжью, чувствуя близость теплой конюшни. Если я и лелеял надежду залезть в повозку и таким образом проникнуть в город, то сейчас был вынужден распрощаться с ней. На протяжении всего пути солдаты, растянувшись цепочкой, с обеих сторон сопровождали караван. Офицер непрерывно контролировал все повозки. Поговорив со стражниками, он отдал приказ заезжать. Сам же развернул лошадь и отъехал в хвост колонны, к последней телеге. Мне удалось быстро рассмотреть его лицо. Мужчина средних лет, с крутым нравом и к тому же сильно замерзший. Не из тех, кто терпеливо выслушает или вообще станет слушать. Мне будет безопаснее остаться наедине со звездами и марширующим каменным воинством. С глухим стуком ворота закрылись за конвоем. Я услышал скрип задвигаемых засовов. Вдоль рва, на восток, вела едва заметная тропинка. Проследив ее направление, я заметил вдалеке огни. Они несомненно принадлежали какой-то усадьбе, расположенной за пределами города. Я рысцой выбежал на тропинку, дожевывая на ходу ковригу хлеба. Оказалось, что огнями светился приличных размеров дом, постройки которого образовывали закрытый двор: сам дом высотой в два этажа, баня, жилища для прислуги, конюшня и пекарня. Они были достаточно высокими с узкими окошками, добраться до которых мне не представлялось никакой возможности. Сводчатые ворота венчало железное крепление, где на высоте человеческого роста неярко горел факел, влажная смола шипела и трещала. Двор был освещен получше, но оттуда не доносилось ни шума, ни голосов. Ворота, конечно, были наглухо заперты. Доверять свою судьбу привратнику? Я обогнул стену в надежде найти лаз. Из третьего окна - пекарни - несло холодом и плесенью. Но я все равно предпринял попытку забраться наверх. Оно представляло собой узкую щель, в которую даже я не пролез бы. Дальше конюшня, загон... На меня пахнуло запахом скота и сухого сена. Рядом стояли дом вообще без окон и баня. Я снова вернулся к воротам. Неожиданно совсем рядом звякнула цепь и раздался громкий лай собаки. Помнится, что я отпрыгнул назад на целый шаг и плотно прижался к стене. Кто-то открыл дверь. В тишине было слышно рычание пса. Человек постоял, что-то отрывисто сказал и закрыл дверь. Собака немного поворчала и успокоилась. Посопев, она с цепью потащилась в конуру. Я услышал, как она устраивалась там на сене. Судя по всему, внутрь не пробраться и убежища там не найти. Я постоял, обдумывая положение, спиной по-прежнему прижимаясь к холодной стене, которая казалась теплее, чем воздух. Меня трясло от холода, мороз пробирал до самых костей. Я был уверен, что поступил правильно, убежав с корабля и не доверившись конвою. Может, постучать в дом и попроситься переночевать? Меня примут за нищего, и тогда расправа будет короткой. А если остаться здесь, к утру я окоченею насмерть. Буквально в двадцати шагах от меня, куда не попадал свет от факела, я заметил невысокие темные очертания каких-то построек, похоже на загон для скота. Было слышно, как внутри топчется живность. С ними, пожалуй, можно согреться: а если к тому времени у меня перестанут стучать зубы, то доем и корку хлеба. Я отошел от стены, сделал шаг, клянусь, не издав никакого шума, но собака тут же вылетела из конуры, со звоном протащила цепь и подняла адский лай. На этот раз дверь моментально открылась, во двор вышел человек и направился к воротам. Послышался скрежет, будто вынимал он оружие. Я уже приготовился бежать, но тут услышал то, что привлекло внимание собаки. В морозном воздухе раздался звонкий и громкий топот копыт. Кто-то скакал сюда во весь опор. Метнувшись тенью, я пересек площадку в направлении загона. В насыпи увидел проход, прикрытый сухим кустом боярышника. Тихо, как только мог, я пролез под ним и забрался в загон, стараясь не потревожить скот. Прочь от ворот. Загон оказался небольшим, грубо сложенным строением, в высоту не выше человеческого роста, покрытый сверху соломой. Скота было много, большей частью молодые бычки. В тесноте они не могли лечь и стояли, согревая друг друга своим теплом и жуя сухой корм. Выход из загона преграждала доска. Снаружи простиралось пустое поле, освещенное звездным светом. На морозе оно казалось серым. Его окаймляла невысокая насыпь, по которой стелились приземистые, помятые ветром кусты. В центре поля стоял каменный истукан. За воротами человек успокаивал собаку. Топот копыт приближался, выбивая звонкую дробь по металлической дороге. Неожиданно всадник оказался совсем рядом. Он вынырнул из темноты и придержал лошадь у самых ворот. Раздался скрежет металла по камню. Человек что-то прокричал. Приезжий ответил, спрыгивая с седла. - Да, конечно. Давай, открывай. Ворота, заскрипев, открылись. До меня донеслись обрывки разговора. Кроме отдельных слов, я ничего не мог разобрать. Судя по отбрасываемой тени, привратник или кто-то, кто вышел встречать, вынул факел из петли, чтобы обозначить путь. Оба с лошадью на поводу направились к загону. Я услышал, как всадник