ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой неизвестный остров превращается в несгораемый сейф Капитан Зо приказал уменьшить парусность и отдал распоряжение рулевому. С северо-востока дул слабый утренний бриз. Шхуна-бриг шла к острову только под фоком [парус первой мачты на судне], марселем [второй снизу парус] и контра-бизанью [самый нижний парус на второй мачте от носа], убрав остальные паруса. Если бы море засвежело, шхуна могла бы укрыться у подножия островка. В то время как Камильк-паша, облокотившись на перила мостика, внимательно смотрел вдаль, капитан стоял впереди и со свойственной опытному моряку осторожностью вел шхуну по направлению к острову, не нанесенному ни на какие географические карты. В самом деле, здесь таилась опасность. Очень трудно разглядеть коварные рифы под спокойной гладью моря. Ведь здесь не было и не могло быть никаких указаний на фарватер. Казалось, что к острову можно подойти совершенно свободно - рифов не было видно. Боцман, бросавший лот, не обнаружил ничего, что внушало бы опасения. Вот какое зрелище открылось взорам на расстоянии одной мили в ранний утренний час, когда солнце, высвободившись из густого предрассветного тумана, осветило островок косыми лучами. Островок был маленький, такой маленький, что на него не позарилось бы ни одно государство, разве что жадная захватчица Англия! А подтверждением того, что эта груда скал была еще неизвестна морякам и гидрографам, не была еще нанесена на новейшие карты, и служил как раз тот факт, что Великобритания не успела превратить его во второй Гибралтар, чтобы установить контроль над окружающими водами. Действительно, островок был совсем недавнего происхождения и лежал в стороне от обычных судоходных линий. По внешнему виду он представлял собой довольно однообразную плоскую возвышенность, периметр которой едва достигал трехсот туазов. Он имел форму неправильного овала в сто пятьдесят туазов длиной и от шестидесяти до восьмидесяти в ширину. Однако это не было беспорядочное скопление скал, причудливо нагроможденных одна на другую и как бы оспаривающих законы равновесия. Несомненно, островок возник на поверхности моря вследствие спокойного и постепенного подъема земной коры. Его происхождение объяснялось не внезапными подземными толчками, а медленным всплыванием из морских глубин. Берега его не были изборождены ни глубокими бухтами, ни мелкими заливчиками. Он нисколько не походил на одну из тех морских раковин, на создание которых природа расточает тысячи фантазий, тысячи причуд, а напоминал скорее либо верхнюю створку устрицы, либо - и это, пожалуй, вернее - панцирь черепахи. Панцирь этот округлялся, повышаясь к центру таким образом, что его высшая точка находилась и ста пятидесяти футах [английская мера длины, равен 30,4 сантиметра] над уровнем моря. Были ли на острове деревья? Ни одного. Признаки растительности? Никаких. Следы человеческого пребывания? Нигде. Островок не был и не мог быть обитаем - в этом не приходилось сомневаться. И уж если Камильк-паша решил укрыть свои сокровища в земных недрах, то лучшего места, более укромного, более безопасного, чем этот островок с бесплодной каменистой почвой, невозможно было бы и найти. "Островок как будто нарочно создан для этого!" - подумал капитан Зо. Тем временем шхуна медленно двигалась, постепенно убирая паруса. Когда до острова осталось не более одного кабельтова [морская мера длины; равен 185,2 метра], капитан приказал отдать якорь. И тотчас, отделившись от крамбола [приспособление для подъема якорей на судно], увлекая цепь через клюз [отверстие в борту судна для выпуска за борт якорной цепи], якорь забрал глубину в двадцать восемь саженей. Скалистые уступы острова - во всяком случае, с этой стороны - были очень крутыми. Судно могло бы подойти еще ближе, быть может, пристать к самому берегу, не рискуя сесть на мель, и все же лучше было держаться от него на некотором расстоянии. Когда шхуна стала на якорь и боцман приказал убрать последние паруса, капитан Зо вновь поднялся на мостик. - Прикажете спустить большую шлюпку, ваша светлость? - спросил он. - Нет... ялик [маленькая, узкая, легкая на ходу лодка]. Я предпочитаю высадиться только вдвоем. - Как вам будет угодно. Через минуту капитан с двумя легкими веслами в руках сидел на носу ялика, а Камильк-паша устроился на корме. Еще несколько мгновений, и маленькая лодка причалила к тому месту, которое показалось капитану наиболее удобным для высадки. В расщелине скалы основательно закрепили четырехрогий якорек, и Камильк-паша вступил во владение островом. В честь этого события не взвился развернутый флаг и не прогремел пушечный выстрел! Во владение островом вступало не государство, а частное лицо, высадившееся на этой земле с намерением покинуть ее через три-четыре часа. Камильк-паша и капитан Зо с самого начала заметили, что боковые склоны острова не покоились на песчаном основании, а выступали прямо из моря под углом от пятидесяти до шестидесяти градусов. Следовательно, своим возникновением островок и в самом деле был обязан поднятию морского дна. Они приступили к обследованию острова. Идя кругом по его краям и растаптывая нечто вроде кристаллического кварца, они поняли, что его еще не касалась нога человека, - на девственной почве, вернее, породе не было никаких следов. Ни в какой части побережья не было заметно разрушений, производимых морскими волнами благодаря содержащимся в них кислотам, не видно было неприхотливых растений вроде лишайника, морского мха или морского укропа, семена которых обычно заносятся ветром в расщелины скал, и никаких ракушек, ни живых, ни мертвых. На сухой кристаллической поверхности виднелись только лужицы, сохранившиеся еще во впадинах от последних дождей, и кое-где птичий помет, оставленный морскими чайками, единственными представителями животного мира в этих краях. Обойдя островок кругом, Камильк-паша и капитан направились к самому центру закругленной возвышенности. Нигде не замечалось ни малейших признаков давнишнего или недавнего пребывания человека на этих скалах. Повсюду удивительная, если можно так выразиться, кристальная чистота: ни одной царапины, ни единого пятнышка... Когда пришельцы поднялись на центральный закругленный выступ, они очутились на площадке примерно в полтораста футов над уровнем океана. Усевшись рядом, они принялись внимательно разглядывать открывшийся их взорам горизонт. На безбрежном водном пространстве отражались солнечные лучи, и не было видно ни кусочка суши. Значит, этот остров не принадлежал к числу атоллов [кольцеобразный коралловый остров с внутренним водоемом (лагуной), соединяющимся узким каналом с открытым морем], группирующихся обычно в большем или меньшем количестве один подле другого. Капитан Зо, глядя в подзорную трубу, тщетно высматривал какой-нибудь парус. Море было совершенно пустынно, и шхуна-бриг не подвергалась риску быть замеченной в течение нескольких часов, которые она должна была провести на якоре в полукабельтове от берега. - Ты хорошо знаешь, каково наше местоположение сегодня? - спросил Камильк-паша. - Разумеется, ваша светлость, - ответил капитан Зо. - Впрочем, для большей точности я проверю координаты. - Да, это очень важно... Но все же я не могу понять, почему этот островок не нанесен на карту. - Мне кажется, потому, что он недавнего происхождения. Во всяком случае, для вас еще лучше, что его нет на карте. Мы можем быть уверены, что найдем его на том же месте в любой день, когда вы захотите сюда вернуться. - Да, капитан, когда пройдут эти смутные времена! Что мне до того, если мои сокровища еще долгие годы будут погребены под этими скалами! Разве здесь они не будут в большей безопасности, чем в моем доме в Алеппо? Сюда-то уж не явятся, чтобы меня ограбить, ни вице-король, ни его сын Ибрагим, ни этот негодяй Мурад!.. Отдать драгоценности Мураду! Да я лучше брошу их в морскую пучину! - Это была бы самая печальная необходимость! - ответил капитан. - Ведь море не возвращает того, что ему доверено... Все же нам посчастливилось, что мы открыли островок. Он, конечно, сохранит ваши богатства и честно их вам вернет. - Пойдем, - сказал Камильк-паша, поднимаясь. - Надо покончить с этим делом как можно быстрее, пока нашу шхуну никто не заметил... - Слушаюсь! - Ты уверен, что на борту никто не знает, где мы сейчас находимся? - Никто, уверяю вас, ваша светлость. - И даже - в каком мы море? - Больше того - в каком мы полушарии, в Старом или в Новом Свете. Уже пятнадцать месяцев, как мы бороздим моря и океаны, а за пятнадцать месяцев корабль может покрыть громадные расстояния между континентами. Камильк-паша и капитан Зо спустились к месту, где их ждал ялик. Садясь в лодку, капитан спросил: - Ваша светлость! Покончив с этим делом, мы повернем в Сирию? - Нет. Я возвращусь в Алеппо не раньше, чем солдаты Ибрагима будут выведены из провинции и страна под властью Махмуда вновь обретет спокойствие. - А не думаете ли вы, что провинция может быть навсегда присоединена к владениям вице-короля? - Нет! Клянусь пророком, нет! - вскричал Камильк-паша, выведенный этим предположением из свойственной ему флегматичности. - Быть может, на какой-то промежуток времени, - думаю, что недолгий, - Сирия и будет присоединена к владениям Мухаммеда-Али. Пути аллаха неисповедимы! Но чтобы она вообще не вернулась под власть султана... Аллах не допустит этого! - Где же, ваша светлость, вы найдете теперь убежище? - Нигде... нигде! Раз мои сокровища будут в безопасности среди этих скал, пусть они здесь и останутся! А мы, капитан, продолжим наше плавание, как это делаем уже давно... - К вашим услугам. Вскоре Камильк-паша и его спутник вернулись на борт шхуны. Около девяти часов капитан произвел свое первое наблюдение за солнцем, чтобы определить долготу; в полдень, в тот момент, когда небесное светило пересечет меридиан, предстояло сделать второе наблюдение, и тогда капитану будут известны координаты - и долгота и широта. Он приказал принести секстант, определил высоту и таким образом, как и обещал Камильк-паше, выполнил измерение тщательно и быстро. Записав результат, капитан спустился в каюту, чтобы сделать предварительные выкладки для определения географического положения острова. Окончательные данные будут получены после измерения широты. Но, прежде чем начать свою работу, капитан отдал распоряжение снарядить шлюпку: погрузить в нее три бочонка, инструменты, кирки, топоры, цемент - все необходимое для того, чтобы привести в исполнение замысел Камильк-паши. К десяти часам все было готово. Шесть матросов во главе с боцманом спустились в шлюпку. Они не подозревали, чем заполнены бочонки и почему их собираются зарыть на уединенном острове. Это их не касалось и совсем не беспокоило. Моряки, приученные к беспрекословному повиновению, действовали, как живые машины. Камильк-паша и капитан Зо заняли места на корме. Несколько ударов весел, и шлюпка пристала к острову. Прежде всего нужно было выбрать подходящее для тайника место: не слишком близко к берегу, затопляемому во время равноденственных бурь, и не слишком высоко, чтобы не угрожали обвалы. Такое место наконец нашлось у подножия одной остроконечной скалы на юго-восточной стороне острова. По приказу капитана Зо, матросы выгрузили бочонки и инструменты. Затем они начали выдалбливать яму. Работа была тяжелая: кристаллический кварц - очень твердая порода. Разлетавшиеся от ударов кирки осколки кварца тщательно собирались, чтобы засыпать яму после того, как в нее будут опущены бочонки. Понадобилось не менее двух часов, прежде чем удалось выдолбить впадину глубиною в пять-шесть футов и такой же ширины - настоящую могилу, в которой сон мертвеца никогда бы не потревожили даже самые грозные бури. Камильк-паша держался в отдалении, как всегда задумчивый и грустный, мучимый своими неотвязными мыслями. Он спрашивал себя: не лучше ли ему лечь рядом со своими сокровищами и уснуть вечным сном?.. И в самом деле, где бы он нашел более надежное убежище от человеческой несправедливости и коварства? Когда бочонки были опущены в глубину ямы, Камильк-паша взглянул на них в последний раз. В ту минуту вид его показался капитану до того странным, что он не удивился бы, если бы Камильк-паша отменил свой приказ, отказался от плана, который он так долго лелеял, и снова пустился бы в море со своими сокровищами. Но нет, он жестом велел продолжать работу. Тогда капитан приказал плотно установить бочонки - один подле другого, - засыпать осколками кварца и скрепить цементом. Вскоре образовалась сплошная масса, не менее твердая, чем скалы самого острова. Сверху еще наложили груду камней, сцементированных между собой таким образом, что свободное пространство заполнилось до самой поверхности и составило одно целое с каменистой почвой. Пройдет немного времени - дожди и шквалы отполируют поверхность, и будет невозможно найти место, где был погребен клад. А потому необходимо было оставить какой-нибудь неизгладимый знак, который позволил бы в нужный момент отыскать сокровенное место. На вертикальной стене скалы, позади ямы, боцман нанес с помощью резца монограмму, в точности воспроизводившую обычную подпись Камильк-паши - два "К" - первая и последняя буквы его имени. Больше на острове нечего было делать. Сокровища были замурованы в глубине ямы. Кто нашел бы их теперь в этом месте, кто извлек бы их из тайника?.. Нет! Здесь они были в полной безопасности, и если бы Камильк-паша и капитан Зо унесли эту тайну с собой в могилу, то до скончания мира никто бы о ней ничего не узнал. Боцман скомандовал матросам, и шлюпка отчалила. Через несколько минут, обогнув остров, она подошла за Камильк-пашой и капитаном Зо и доставила их на шхуну, неподвижно стоявшую на якоре. Было без четверти двенадцать. Погода стояла превосходная. На небе ни облачка. Через четверть часа солнце достигнет меридиана. Капитан взял секстант, чтобы сделать второе измерение. Затем он рассчитал широту, вычислив часовой угол по наблюдению, сделанному в девять часов утра. Таким образом он определил координаты острова с точностью до полумили. Закончив эту работу, капитан только что хотел подняться на палубу, как в открывшуюся дверь его каюты вошел Камильк-паша. - Координаты установлены? - спросил он. - Да, ваша светлость. - Покажи! Капитан протянул ему листок бумаги, на котором были сделаны вычисления. Камильк-паша прочитал медленно, внимательно, как бы желая навсегда запечатлеть в памяти местонахождение острова. - Спрячь этот листок и бережно сохрани! - сказал он капитану. - Что же касается судового журнала, в котором ты записывал в течение всех пятнадцати месяцев наш курс... - Ваша светлость, его никто никогда не увидит... - А для полной уверенности ты его сейчас же уничтожишь... - Слушаюсь. Капитан Зо взял журнал, в котором были указаны разнообразные маршруты и изменения курса шхуны-брига во многих морях, разорвал на клочки и сжег на огне фонаря. После этого Камильк-паша и капитан поднялись на палубу, и остальную часть дня шхуна оставалась на якоре возле острова. К пяти часам вечера в западной части горизонта появились хмурые тучи. Заходящее солнце отбрасывало снопы лучей сквозь узкие просветы между облаками, покрывая море золотистыми блестками. Капитан Зо покачал головой - опытному моряку не нравилась изменившаяся погода. - Ваша светлость, - сказал он, - эти низкие тучи предвещают сильный ветер... Может быть, даже бурю к ночи!.. Этот островок - плохая защита для нас. До наступления темноты мы успели бы отойти от него миль на десять... - Нас здесь больше ничто не удерживает, - ответил Камильк-паша. - В таком случае, поднимем якорь! - А тебе не нужно в последний раз проверить координаты? - Нет, ваша светлость, я уверен в точности вычислений так же твердо, как в том, что я сын моей матери! - Тогда снимайся с якоря! - Слушаюсь! Приготовления были проделаны быстро. Якорь подняли, паруса поставили под ветер и взяли курс на северо-запад. Стоя у гакаборта [верхняя часть борта у оконечности кормы], Камильк-паша до тех пор смотрел на неизвестный остров, пока в неясном вечернем свете еще вырисовывались его очертания. Постепенно груда скал исчезла в тумане. Но богатый египтянин знал, что стоит ему захотеть, и он найдет этот островок... а вместе с ним и зарытые сокровища на сто миллионов франков [французская монета; по дореволюционному денежному курсу составлял приблизительно третью часть золотого рубля] в золоте, алмазах и драгоценных камнях. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой читателю представляются два совершенно несхожих между собою друга - дядюшка Антифер и бывший судовладелец Жильдас Трегомен Каждую субботу, около восьми часов вечера, дядюшка Антифер, попыхивая своей любимой короткой трубкой, неизменно впадал в сильнейший гнев. А примерно через час, все еще багровый, но уже изливший злость на своего соседа и друга Жильдаса Трегомена, снова обретал спокойствие. Что же вызывало в нем такую ярость? А то, что в своем старом атласе на одной из планисферных [планисферная карта - изображение глобуса на плоскости в виде полушарий] карт, вычерченных по проекции Меркатора [Меркатор Герард (1512-1594) - фламандский картограф и математик; предложенные Меркатором картографические проекции до сих пор используются при составлении навигационных морских карт], он никак не мог найти то, что ему было нужно. - Проклятая широта! - восклицал он. - Чертова широта! Но, если бы она даже проходила через пекло Вельзевула [в христианской религиозной литературе название злого духа, властителя ада], я все равно должен проехать по ней из конца и конец! И в ожидании, пока он сможет привести свой замысел в исполнение, дядюшка Антифер проводил ногтем по упомянутой широте. И вообще вся карта, о которой идет речь, была истыкана карандашом и продырявлена циркулем, как кофейное ситечко. Широта, вызывавшая у дядюшки Антифера такое раздражение, была обозначена следующим образом на кусочке пергамента, своей желтизной напоминавшем выцветший испанский флаг: "Двадцать четыре градуса пятьдесят девять минут" (с.ш. [северной широты]). Под этой строчкой в углу пергамента красными чернилами было написано: "Настоятельно советую моему мальчику никогда этого не забывать". И дядюшка Антифер неизменно повторял: - Будь спокоен, дорогой отец, я не забыл и никогда не забуду эту широту!.. Но разрази меня господь, если я понимаю, для чего это нужно! И сегодня, 23 февраля 1862 года, как всегда под вечер, на дядюшку Антифера опять нашел его обычный стих. Обуреваемый злобой, он выкрикивал проклятия, как матрос, у которого из рук выскользнул канат, скрежетал зубами, разжигал двадцать раз свою потухавшую трубку и ломал при этом спичку за спичкой. Потом он швырнул атлас в угол, стул - в противоположную сторону и в ярости бросил на пол большую морскую раковину, украшавшую камин. После этого он стал топать с такой силой, что задрожали потолочные балки, и голосом, привыкшим перекрывать грохот шквала, завопил, сделав рупор из свернутого в трубку картона: - Нанон!.. Эногат!.. Эногат и Нанон, занятые одна - вязанием, другая - глажением у кухонной плиты, поняли, что пора явиться и положить конец домашней буре. Дядюшка Антифер был владельцем одного из хороших старинных домов в Сен-Мало. Дом был построен из гранита, фасад выходил на улицу От-Салль. В каждом из трех этажей было по две комнаты, а верхний этаж приходился вровень с крепостной стеной. Взгляните на этот дом, с его крепкими гранитными стенами - их не пробили бы метательные снаряды прежних времен, - с узкими окнами, перехваченными железными решетками, массивной дубовой дверью, украшенной металлическими узорами и окованной железом, снабженной висячим молотком, стук которого доносится до Сен-Сервана, когда дядюшка Антифер принимается колотить в дверь, с черепичной крышей и слуховыми окошками, из которых нет-нет, да и высунется подзорная труба, принадлежащая отставному моряку. Из этого строения, наполовину каземата, наполовину сельского домика, прилегающего к углу крепостной стены, которая опоясывает весь город, открывается великолепный вид: направо - Гран-бей, уголок Сезамбра, Пуант дю Деколле и мыс Фреэль, налево - плотина и мол, устье реки Ранс, пляж Приере близ Динара и даже дымчато-серый собор в Сен-Серване. Некогда Сен-Мало был островом, и, может быть, дядюшка Антифер сожалел о том времени, когда он мог бы считать себя островитянином. Впрочем, каждый имеет право гордиться, если он родился на этом берегу Армора [(буквально "морская страна") - кельтское название Бретани, области но Франции], давшего Франции столько великих людей; среди них - Дюге-Труэн [(1673-1736) - французский моряк; начал флотскую службу волонтером, и конце жизни - генерал-лейтенант военно-морских сил Франции], перед статуей которого наш достойный моряк всегда почтительно склонял голову, проходя через сквер; Ламенне [(1782-1854) - аббат, французский публицист и политический деятель] (правда, дядюшка совершенно не интересовался этим писателем), Шатобриан [(1768-1848) - французский писатель и политический деятель; согласно его желанию, погребен на одинокой морской скале вблизи Сен-Мало], из произведений которого дядюшка Антифер знал только последнее - мы говорим о скромном и вместе с тем величественном надгробье знаменитого писателя, которое возвышается на острове Гран-Бей. Дядюшке Антиферу (Пьеру-Сервану-Мало) было сорок шесть лет. Прошло уже полтора года, как он вышел в отставку, имея кое-какой достаток, которого вполне хватало ему и его близким. Несколько тысяч франков годового дохода были результатом его плаваний на двух или трех судах, находившихся под его командованием и приписанных к порту Сен-Мало. Эти корабли, принадлежавшие торговому дому Ле-Байиф и Кo, совершали каботажные [каботажное плавание - судоходство близ берегов одной или нескольких соседних стран] рейсы вдоль берегов Ла-Манша, по Северному, Балтийскому и даже Средиземному морям. Еще до того, как дядюшка Антифер занял это высокое положение, он по роду своей службы немало постранствовал по свету. Это был опытный моряк, смелый, предприимчивый, требовательный к себе и к другим, спокойно ставящий свою жизнь на карту, не останавливающийся ни перед какими препятствиями и упрямый, как истый бретонец! Тосковал ли он по морю, которое он оставил в цвете лет?.. Быть может, на его решение повлияло плохое состояние здоровья? Никоим образом. Он, казалось, был высечен из глыбы безупречного гранита с армориканских морских берегов. И в самом деле, чтобы убедиться в этом, стоило только взглянуть на него, услышать его зычный голос, почувствовать его крепкое рукопожатие, на которое он не скупился! Представьте себе человека среднего роста, коренастого, широкоплечего. Вот его особые приметы: большая голова кельта; волосы жесткие, как щетина; лицо обветренное и загорелое, закаленное морскими бурями, сожженное солнцем южных широт; густая борода с проседью, обрамляющая лицо, словно мох на скалах; глаза живые, черные, сверкающие из-под густых бровей, мечущие искры, как кошачьи зрачки в темноте; крупный, довольно длинный нос, суженный у переносицы и расширяющийся книзу; крепкие здоровые зубы, вечно грызущие трубку, которую владелец не выпускает изо рта; большие, поросшие волосами уши с отвислыми мочками; на правой - медное кольцо с впаянным в него якорем; наконец, худощавое туловище и крепкие ноги - надежная опора при любой качке, боковой и килевой. Во всем облике дядюшки Антифера угадывается физическая и нравственная сила. Это человек железного здоровья, умеющий вкусно есть и вкусно пить, человек, которому по праву предстоит долгая здоровая жизнь. Но какую раздражительность, какую нервозность, какую горячность таит в себе это соединение духа и плоти, которое сорок шесть лет назад было занесено в книгу церковного прихода под многозначительным именем Пьера-Сервана-Мало Антифера! И в этот вечер он опять бесновался, опять неистовствовал, и крепкий дом содрогался; можно было подумать, что к самому фундаменту подступил один из тех приливов, которые при равноденствии достигают пятидесяти футов высоты и покрывают пеной половину города. Нанон Ле Гоа, вдова сорока восьми лет, приходилась сестрой нашему вспыльчивому моряку. Ее муж, простой земледелец, служивший счетоводом в торговом доме Ле Байиф, умер молодым, оставив ей дочь Эногат, которую взялся воспитывать дядюшка Антифер, добросовестно исполнявший обязанности опекуна. Нанон была добрая женщина. Она преданно любила своего брата и трепетала перед ним, особенно когда на него находили очередные припадки ярости. Эногат, очаровательная белокурая девушка с голубыми глазами и чудесным цветом лица, грациозная, умная, более решительная, чем ее мать, иногда давала отпор своему грозному опекуну. Последний, впрочем, не только обожал свою племянницу, но и считал ее самой красивой девушкой в Сен-Мало, мечтая, чтобы она стала также и самой счастливой. Но, по-видимому, его понимание счастья не устраивало прелестную Эногат. Обе женщины появились на пороге комнаты: одна - с длинными вязальными спицами, другая - с раскаленным утюгом. - О боже, что случилось? - спросила Нанон. - Моя широта!.. Эта дьявольская широта!.. - вскричал дядюшка Антифер и так хватил себя кулаком по голове, что не выдержал бы никакой другой череп, кроме того, которым природа, к счастью, наградила нашего бравого моряка. - Дядюшка, - сказала Эногат, - стоит ли так бесноваться из-за этой широты и устраивать в комнате такой беспорядок!.. И она подняла с полу атлас, в то время как Нанон подбирала один за другим осколки вдребезги разбитой раковины, словно взорванной пороховым зарядом. - Это ты ее разбил, дядюшка? - Я, малютка... Если бы это сделал другой, ему бы не поздоровилось! - Но зачем же было бросать ее на пол? - У меня чесались руки! - Эту раковину подарил нам брат, - сказала Нанон, - и ты не должен был... - Ну, а дальше что?.. Можешь твердить до самого утра, что я не должен был, - все равно ее теперь не починить! - Что скажет мой кузен Жюэль? - воскликнула Эногат. - Он ничего не скажет и хорошо сделает, если промолчит! - быстро возразил дядюшка Антифер, жалея, что перед ним только две женщины, на которых он не мог в полной мере сорвать свой гнев. - А в самом деле, - добавил он, - где Жюэль? - Ты же знаешь, дядюшка, что он уехал в Нант, - ответила молодая девушка. - Нант? Еще что! Что же он собирается делать в Нанте? - Дядюшка, ты же сам его послал... ты же знаешь... экзамен на звание капитана дальнего плавания. - Капитан дальнего плавания... Капитан дальнего плавания! - ворчал дядюшка Антифер. - Ему уже недостаточно быть, как я, капитаном каботажного судна? - Но, брат, - робко заметила Нанон, - ведь это по твоему же совету... ты сам хотел... - Ну да, потому что я хотел... Нечего сказать, хорошее объяснение!.. А если бы я этого не хотел, разве он не поехал бы... в этот... Нант?.. Впрочем, все равно он провалится на экзамене... - Нет, дядя. - Да, племянница!.. И, если он провалится, уж я устрою ему встречу... с северным ветерком! Вы понимаете, что разговаривать с подобным человеком не было никакой возможности! С одной стороны, дядюшка Антифер не хотел, чтобы Жюэль держал экзамен на звание капитана дальнего плавания, - с другой стороны, если бы он провалился, получил бы хорошую взбучку, но попало бы также и "этим ослам экзаменаторам, этим торговцам гидрографией". Но Эногат, конечно, была уверена, что молодой человек не провалится. Прежде всего потому, что он был ее двоюродным братом, затем потому, что он был умен и прилежен, наконец, потому, что он любил ее, а она любила его и они хотели пожениться. Попробуйте-ка придумать три лучших довода, чем эти! Следует еще прибавить, что Жюэль был племянником дядюшки Антифера и жил под его опекой до совершеннолетия. Он осиротел в раннем детстве. Появление Жюэля на свет стоило жизни его матери, а через несколько лет он лишился и отца, лейтенанта флота. Вот почему опекуном Жюэля стал его дядюшка. Поэтому не приходится удивляться, что самой судьбой ему было предназначено стать моряком, и Эногат имела все основания думать, что он выдержит экзамен на капитана дальнего плавания. Дядюшка тоже в этом не сомневался, но у него было слишком плохое настроение, чтобы согласиться с чем бы то ни было. Для юной малуинки [малуинцами называют жителей Сен-Мало] это было особенно важно, так как свадьба, давно уже решенная между двоюродным братом и ею, должна была состояться сразу же после получения Жюэлем звания капитана дальнего плавания. Молодые люди любили друг друга той искренней и чистой любовью, какая только и может дать настоящее счастье в жизни. Нанон с радостью ожидала дня, когда будет торжественно отпразднован этот желанный для всей семьи союз. Да и что могло помешать ему, раз всемогущий глава семейства, дядя и опекун одновременно, дал свое согласие... или, по крайней мере, обещал дать, когда жених станет капитаном? Само собой разумеется, что Жюэль прошел полный курс ученичества, работая сначала юнгой на борту кораблей торгового дома Ле Байиф, затем матросом на государственной службе и, наконец, в течение трех лет лейтенантом торгового флота. Таким образом, он познал свое ремесло на практике и в теории. В душе дядюшка Антифер гордился своим племянником. Но, возможно, он мечтал о более выгодной партии для такого достойного юноши, точно так же как желал более богатого жениха и для своей племянницы, ибо во всей округе не было девушки прелестнее, чем она. "И даже во всем департаменте Иль и Вилен!" - нахмурившись, повторял он про себя, готовый распространить свое утверждение на всю Бретань. И при мысли, что в один прекрасный день ему в руки могут свалиться миллионы - хотя он был вполне счастлив со своими пятью тысячами годового дохода, - он терял голову, предаваясь безрассудным мечтаниям... Тем временем Эногат и Нанон навели порядок в комнате этого ужасного человека, к сожалению только в комнате, но не в его голове. А между тем ее-то и следовало бы привести в порядок, проветрить, протереть, прочистить... хотя бы для того, чтобы изгнать поселившихся там бабочек и пауков, иначе говоря - освободить от химер. Между тем отставной моряк шагал взад и вперед по комнате, и глаза его метали искры. Это обозначало, что буря еще не улеглась и с минуты на минуту гроза может разразиться с новой силой. А когда он поглядывал на барометр, висевший на стене, то гнев его, казалось, еще больше усиливался, потому что добросовестный и точный инструмент показывал все время "ясно". - Итак, Жюэль еще не вернулся? - спросил он, обернувшись к Эногат. - Нет, дядюшка. - А уже десять часов! - Нет, дядюшка. - Вы увидите, он опоздает на поезд! - Нет, дядюшка. - Ах, вот как! Да перестанешь ты мне прекословить? - Нет, дядюшка. Юная бретонка, несмотря на отчаянные знаки Нанон, твердо решила защищать своего жениха против несправедливых обвинений невоздержанного на язык дядюшки Антифера. Чувствовалось, что гроза готова вот-вот разразиться. Но не было ли громоотвода, способного разрядить скопившееся в дядюшке электричество? По-видимому, был. Вот почему Нанон и ее дочь поспешили повиноваться, когда он закричал громовым голосом: - Найдите мне Трегомена! Они быстро выбежали на улицу и бросились искать Трегомена. - Господи! Только бы застать его дома! - восклицали они на ходу. К счастью, он оказался у себя и уже через пять минут был у дядюшки Антифера. Жильдасу Трегомену шел пятьдесят второй год. Сходство его с соседом заключалось в следующем: он был холостяк, как и дядюшка Антифер; подобно ему, много лет провел в плавании и тоже вышел в отставку; и, наконец, и тот и другой были малуинцами. На этом сходство кончалось. И в самом деле, если Жильдас Трегомен был человек тихий и спокойный, то дядюшка Антифер - шумный и горячий. Насколько первый был покладист, настолько же неуживчив второй; насколько Жильдас Трегомен обладал философским складом ума, настолько же мало походил на философа дядюшка Антифер. Это то, что касалось характера. Столь же резко отличались они один от другого и по внешности. Тем не менее они были большими друзьями. Но если дружеские чувства дядюшки Антифера к Жильдасу Трегомену вполне понятны, то расположение Трегомена к дядюшке Антиферу труднее поддается объяснению. Ведь каждому понятно, что дружить с таким человеком дело нелегкое. Мы только что сказали, что Жильдас Трегомен бывал в плавании; но моряк моряку рознь. Если дядюшка Антифер, будучи моряком торгового флота, побывал во многих морях земного шара, прежде чем стать капитаном каботажных кораблей, то ничего подобного не было в жизни его соседа. Жильдас Трегомен, освобожденный от воинской службы как сын вдовы, не служил матросом на флоте и никогда не выходил в море. Нет! Никогда. Он видел Ла-Манш только с высоты Канкаля [портовый городок в четырнадцати километрах от Сен-Мало, находящийся на возвышенности, так же как и мыс Фреэль] и даже с мыса Фреэль, но на большее не отваживался. Он родился в каюте речного грузового судна, и на этом же судне прошла вся его жизнь. Сначала судовщик, а потом владелец "Прекрасной Амелии", он поднимался и спускался по реке Ранс от Динара к Динану, от Динана - к Плюмога с грузом леса, вина, угля, в соответствии с заказами. Вряд ли он знал другие реки департаментов Иль и Вилен и Кот-дю-Нор. Жильдас Трегомен был скромнейшим пресноводным судовщиком, тогда как дядюшка Антифер - истым моряком самых что ни на есть соленых вод. Жильдас Трегомен, простой судовщик, ничего не стоил по сравнению с этим мастером каботажного плавания! Поэтому Трегомен пасовал перед своим соседом и другом, который держал его всегда на известном расстоянии. Жильдас Трегомен жил в красивом, уютном домике в конце Тулузской улицы, вблизи крепостной стены, в ста шагах от дядюшки Антифера. С одной стороны дома было видно устье реки Ранс, с другой - открытое море. Хозяин дома был человек сильный, необычайно широкоплечий, пяти футов шести дюймов роста; верхняя часть туловища, похожая на сундук, неизменно была облачена в широкий жилет с двумя рядами костяных пуговиц и в темную шерстяную матросскую блузу, всегда очень чистую, с большими складками на спине и в проймах рукавов. Эти могучие плечи служили основанием для рук, таких массивных, что они напоминали скорее ляжки обыкновенного среднего человека; руки заканчивались огромными кистями, которые можно было бы сравнить разве что со ступнями гренадера старой гвардии. Понятно, что, обладая такими могучими конечностями и такой необыкновенной мускулатурой, Жильдас Трегомен был наделен исполинской силой. Но это был добрый Геркулес. Он никогда не пускал свою силу в ход и, здороваясь или прощаясь, пожимал руку только большим и указательным пальцами, боясь раздавить ее. Мощь его как бы дремала в нем. Она никогда не проявлялась внезапно, а если и обнаруживалась, то он не прилагал к этому ни малейших усилий. Если бы мы уподобили Жильдаса Трегомена машине, то он напоминал не вертикальный молот, который сплющивает железо одним страшным ударом, а, скорее, один из тех гидравлических прессов, которые постепенно сгибают самый крепкий железный прокат. Видимо, это было следствием его спокойного, ровного кровообращения. На широких плечах возвышалась увенчанная высокой широкополой шляпой крупная голова с гладкими волосами, небольшими бакенбардами в форме котлеток, изогнутым носом, придающим характерность профилю, улыбающимся ртом, втянутой верхней губой и выдающейся нижней, с жирными складками на подбородке, прекрасными белыми зубами (отсутствовал только один верхний резец), не знавшими табачного дыма; с глазами ясными и добрыми под густыми рыжими бровями; с кирпичным цветом лица, загоревшего на ветру реки Ранс, но никогда не ведавшего неистовых порывов океанских бурь. Таков был Жильдас Трегомен, один из тех предупредительно-вежливых людей, которым говорят: "Приходите в полдень... Приходите в два часа", и они приходят всегда вовремя, всегда готовые оказать вам услугу! Он был непоколебим, как скала, о которую разбивалась ярость дядюшки Антифера: Когда у того было дурное настроение и он начинал бушевать, посылали за Жильдасом Трегоменом, и он являлся к своему разъяренному соседу и выдерживал любой шквал. Бывшего владельца "Прекрасной Амелии" обожал весь дом - Нанон, видевшая в нем защитника, Жюэль, питавший к нему сыновнюю любовь, Эногат, целовавшая его щеки и гладкий лоб без единой морщинки, - последнее является, по словам физиономистов, неоспоримым доказательством спокойного и мирного характера. В этот вечер, в половине пятого, Жильдас Трегомен поднялся по деревянной лестнице, ведущей в комнату второго этажа. Ступеньки трещали под его тяжелыми шагами. Он толкнул дверь и очутился лицом к лицу с дядюшкой Антифером. ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой Жильдас Трегомен с трудом удерживается, чтобы не противоречить дядюшке Антиферу - Пришел наконец, лодочник! - Я сразу же побежал, как только ты позвал меня, старина... - Однако долго же ты бежал! - Ровно столько, сколько понадобилось на дорогу. - В самом деле?.. Можно подумать, что ты плыл на "Прекрасной Амелии"! Жильдас Трегомен сделал вид, будто не понял намека на черепаший ход его габары [вышедшее из употребления грузовое плоскодонное судно] по сравнению с быстротой морских судов. Он нисколько не удивился, застав соседа в дурном расположении духа, и решил, как всегда, терпеливо сносить все его выходки. Дядюшка Антифер протянул Трегомену палец, который тот нежно пожал большим и указательным пальцами своей громадной ручищи. - Эй!.. Черт возьми! Жми, но не так сильно! - Прости меня... я не нарочно... - Только этого еще недоставало! Затем дядюшка Антифер жестом пригласил Жильдаса Трегомена занять место у стола посередине комнаты. Трегомен повиновался и уселся на стуле, расставив колесом ноги в просторных башмаках без каблуков. Он разложил на коленях большой носовой платок с голубенькими и красненькими цветочками, украшенный по углам якорями. При виде этих якорей дядюшка Антифер неизменно пожимал плечами... Якорь у владельца грузового судна!.. Это все равно, что водрузить на габару фок-мачту, грот-мачту или бизань-мачту! - Ты выпьешь коньяку, лодочник? - спросил он, пододвигая две рюмки и графин. - Ты же знаешь, старина, что я никогда не пью. Это не помешало хозяину дома наполнить обе рюмки. По обычаю, освященному десятилетней давностью, дядюшка Антифер, выпив свой коньяк, выпивал затем и порцию, налитую соседу. - А теперь поговорим. - О чем? - спросил Жильдас, отлично знавший, для какой цели его позвали. - О чем?.. О чем же еще мы можем говорить, как не о... - Ах да!.. Ну, нашел ты наконец ту самую точку, которая тебя так интересует на этой пресловутой широте? - Нашел? Каким образом, ты думаешь, я мог найти? Слушая этих двух болтушек, которые без умолку трещали здесь? - Так ты называешь добрую Нанон и прелестную Эногат? - А! Я знаю, ты всегда становишься на их сторону, против меня!.. Но не в том дело. Вот уже восемь лет, как умер мой отец Томас, прошло уже восемь лет, а вопрос об этой точке не продвинулся ни на шаг... Пора уже положить этому конец! - Что касается меня, - сказал Жильдас Трегомен подмигивая, - я бы положил конец... бросив навсегда этим заниматься. - Так, так!.. А завещание отца на смертном одре? А с ним что