ь презирать. Не тигры они, а безобидные кошки! На этом участке пути были две остановки - на десять и пятнадцать минут - в Янги-Гиссаре и Кызыле, где дымят несколько доменных печей. Почва тут железистая, о чем говорит само название станции "Кызыл", то есть "Красный". Местность здесь плодородная, земля хорошо возделана, особенно в восточных районах Кашгарии. Поля засеяны рожью, ячменем, просом, льном и даже рисом. Куда ни кинешь взгляд, стоят стеною могучие тополя, ивы и тутовые деревья; тянутся обширные пашни, орошаемые многочисленными каналами, и зеленые луга с разбросанными там и сям стадами овец. Не будь на горизонте суровых Памирских гор, эта страна казалась бы не то Нормандией, не то Провансом. Правда, ее сильно опустошила война. В ту пору, когда Кашгария сражалась за свою независимость, ее земли были залиты потоками крови. Почва вдоль полотна усеяна могильными курганами, под которыми покоятся жертвы патриотизма. Но не для того я приехал в Центральную Азию, чтобы любоваться французскими пейзажами! Подавайте мне, черт возьми, что-нибудь новенькое, неожиданное, впечатляющее! Так и не испытав никаких приключений, в четыре часа пополудни мы остановились на вокзале в Яркенде. Хотя Яркенд не является официальной столицей восточного Туркестана, он, несомненно, самый крупный торговый центр этой провинции. - Просто диву даешься: и здесь два смежных города! - говорю я майору Нольтицу. - Да, - отвечает он, - но и на сей раз новый город образовался без участия русских. - Новый или старый, - отвечаю я, - боюсь, что они будут близнецами тех, что мы уже видели: земляная стена, несколько десятков прорытых в ней ворот, глинобитные хижины, ни настоящих домов, ни интересных памятников, и неизменные восточные базары! И я не ошибся. Даже четырех часов оказалось более чем достаточно для осмотра обоих Яркендов, из которых новый опять называется Янги-Шар. К счастью, жительницам Яркенда теперь не возбраняется, как то было во времена "дадква" или губернаторов провинции, свободно ходить по улицам города. Теперь яркендские женщины могут доставить себе удовольствие на людей посмотреть, и себя показать, к великой радости "фаранги" - так называют здесь иностранцев, к какой бы нации они ни принадлежали. Очень красивы эти азиатки, с длинными косами, поперечными нашивками на лифах, в разноцветных ярких одеждах из хотанского шелка, украшенных китайскими узорами, расшитых сапожках на высоких каблуках и кокетливо повязанных тюрбанах, из-под которых виднеются черные волосы и соединенные в одну линию черные брови. Китайских пассажиров, вышедших в Яркенде, тотчас же сменили другие, тоже китайцы; среди них было человек двадцать кули. В восемь часов вечера локомотив снова развел пары. За ночь мы должны проехать триста пятьдесят километров, отделяющих Яркенд от Хотана. Я побывал в переднем багажном вагоне и с радостью удостоверился, что ящик стоит на прежнем месте. Кинко мирно похрапывал в своем убежище, но будить его я не стал. Пусть грезит о своей прелестной румынке! Утром я узнал от Попова, что мы шли со скоростью обычного пассажирского поезда и уже миновали Каргалык. Ночью было очень свежо. И неудивительно. Ведь путь пролегает на высоте тысяча двести метров. От станции Гума колея поворачивает прямо на восток, следуя приблизительно по тридцать седьмой параллели, той самой, что захватывает в Европе Севилью, Сиракузы и Афины. За это время мы встретили лишь одну значительную реку - Каракаш. В нескольких местах я видел на ней паромы, а на каменистых отмелях - лошадей и ослов, которых табунщики перегоняли вброд. Железнодорожный мост через Каракаш находится километрах в ста от Хотана, куда мы прибыли в восемь часов утра. Поезд здесь стоит два часа, и, так как этот город уже немного походит на китайский, я решил хотя бы мельком на него взглянуть. С одинаковой справедливостью можно сказать, что Хотан - мусульманский город, построенный китайцами, или китайский, построенный мусульманами. И на домах, и на людях заметен отпечаток того же двойственного происхождения. Мечети похожи на пагоды, а пагоды на мечети. Потому я нисколько не удивился, что супруги Катерна, не захотевшие пропустить случая впервые ступить на китайскую землю, были заметно разочарованы. - Господин Клодиус, - обратился ко мне комик, - я не вижу здесь декорации для спектакля "Ночи Пекина". - Но мы еще не в Пекине, мой милый Катерна! - Вы правы, надо уметь довольствоваться малым. - Даже совсем малым, как говорят итальянцы. - Ну, раз они так говорят, значит, они далеко не глупы. В ту минуту, когда я собираюсь подняться в вагон, ко мне подбегает Попов: - Господин Бомбарнак! - Что случилось, Попов? - Меня вызвали в телеграфную контору и спросили, не едет ли в нашем поезде корреспондент "XX века". - В телеграфную контору? - Да, и когда я подтвердил, телеграфист велел вам передать вот эту депешу. - Давайте!.. Давайте! Я беру депешу, которая ждала меня в Хотане уже несколько дней. Не ответ ли это на мою телеграмму относительно мандарина Иен Лу, посланную из Мерва? Вскрываю депешу... читаю... она выпадает у меня из рук. Вот что в ней сказано: "Клодиусу Бомбарнаку корреспонденту "XX века" Хотан Китайский Туркестан Поезд везет Пекин не тело мандарина а императорскую казну стоимостью пятнадцать миллионов посылаемую Персии Китай Парижских газетах сообщалось об этом восемь дней назад Постарайтесь впредь быть лучше осведомленным" 18 - Миллионы! В так называемом траурном вагоне не покойник, а миллионы! У меня вырвалась эта неосторожная фраза, и тайна императорских сокровищ тотчас же стала известна всем - и пассажирам поезда, и железнодорожным служащим. Для отвода глаз правительство, по соглашению с китайским, распустило слух об умершем мандарине, тогда как в действительности в Пекин переправляют сокровища стоимостью в пятнадцать миллионов франков!.. Какой я сделал непростительный промах! Каким я оказался глупцом! Но почему мне было не поверить Попову, и почему Попов должен был заподозрить во лжи персидских чиновников! Да и кому бы пришло в голову усомниться в подлинности этого покойного мандарина Иен Лу? Мое репортерское самолюбие тем не менее глубоко уязвлено, и полученный выговор очень меня огорчает. Но о своем злоключении я, разумеется, никому ничего не рассказываю, даже майору. Слыханное ли дело? О том, что происходит на Великой Трансазиатской магистрали, "XX век" в Париже осведомлен лучше, чем его собственный корреспондент, который едет по этой дороге! Редакции известно, что к хвосту поезда прицеплен вагон с императорской казной, а Клодиус Бомбарнак пребывает в блаженном неведении! О репортерские разочарования! А теперь все узнали, что казна, состоящая из золота и драгоценных камней и находившаяся в руках персидского шаха, возвращается ее законному владельцу, китайскому богдыхану. Понятно, почему Фарускиар сел в наш поезд в Душаке. Один из директоров Компании, заранее предупрежденный о ценном грузе, он решил сам сопровождать императорские сокровища до места назначения. Вот почему он так старательно охранял "траурный вагон" вместе с Гангиром и тремя монголами. Вот почему он был так взволнован, когда этот вагон отцепился и так настойчиво требовал вернуться за ним, не теряя ни минуты... Да, теперь все объясняется. Понятно, почему в Кашгаре взвод китайских солдат пришел на смену монгольским стражникам. Понятно, почему Пан Шао ничего не мог сказать о мандарине Иен Лу: ведь такого мандарина в Поднебесной Империи и не существовало! Из Хотана мы выехали по расписанию. В поезде только и было разговоров, что об этих миллионах, которых вполне могло бы хватить, чтобы сделать всех пассажиров богачами. - Мне с первой минуты показался подозрительным этот траурный вагон, - сказал майор Нольтиц. - Потому я и расспрашивал Пан Шао о мандарине Иен Лу. - А мне было невдомек, - ответил я, - зачем вам понадобилось это знать. Сейчас по крайней мере установлено, что мы тянем на буксире сокровища китайского императора. - И он поступил весьма благоразумно, - добавил майор, - выслав навстречу эскорт из двадцати хорошо вооруженных солдат. От Хотана до Ланьчжоу поезд должен пройти две тысячи километров по пустыне Гоби, а охрана путей здесь оставляет желать многого. - Тем более, что свирепый Ки Цзан, как вы, майор, сами мне говорили, рыскал со своей шайкой в северных провинциях Поднебесной Империи. - Да, господин Бомбарнак, пятнадцать миллионов - хорошая приманка для разбойничьего атамана. - Но как он сможет пронюхать о пересылке императорских сокровищ? - О, такие люди всегда узнают все, что им нужно знать. "Несмотря на то, что они не читают "XX века"! - подумал я и почувствовал, как краснею при мысли об этом непростительном промахе, который, без сомнения, уронит меня в глазах Шеншоля, моего шефа... Между тем пассажиры, столпившись на вагонных площадках, оживленно обменивались мнениями. Одни предпочитали тащить на буксире миллионы, нежели труп мандарина, пусть даже и высшего разряда; другие полагали, что транспортировка сокровищ грозит поезду серьезной опасностью. Того же мнения придерживался и барон Вейсшнитцердерфер. Выразив его в самой резкой форме, он налетел на Попова с упреками и бранью: - Вы обязаны были предупредить, сударь, вы обязаны были предупредить! Теперь все знают, что с нами едут миллионы, и поезд может подвергнуться нападению! А нападение, если даже предположить, что оно будет отбито, неизбежно вызовет опоздание. А вам известно, сударь, что я не потерплю никакого опоздания? Нет, я не потерплю! - Никто не нападет на нас, господин барон, - ответил Попов. - Никто и не подумает напасть! - А откуда вы знаете, сударь? Откуда вы знаете? - Успокойтесь, пожалуйста... - Нет, я не успокоюсь и при малейшей задержке привлеку Компанию к ответу и взыщу с нее убытки! Вполне может статься, что "кругосветный" барон захочет получить с Компании сто тысяч флоринов за причиненный ему ущерб! Перейдем к другим путешественникам. Фульк Эфринель, как и следовало ожидать, смотрит на все с чисто практической точки зрения. - Это верно, - говорит он, - что благодаря сокровищам доля риска сильно увеличивается и, случись какое-нибудь происшествие, Life Travellers Society [общество охраны жизни путешественников - название страховой компании (англ.)], где я застрахован, откажется выдать компенсацию за риск и возложит ответственность на железнодорожную Компанию. - Совершенно справедливо, - добавляет мисс Горация Блуэтт, - и как обострились бы ее отношения с правительством Поднебесной Империи, если бы не нашлись эти потерянные вагоны! Вы со мной согласны, Фульк? - Разумеется, согласен, Горация! Горация и Фульк - коротко и ясно! Американец и англичанка рассуждают вполне резонно: за пропажу вагона с сокровищами отвечать пришлось бы железной дороге, так как Компания не могла не знать, что дело шло о пересылке золота и драгоценностей, а не останков мифического мандарина Иен Лу. А что думают по этому поводу супруги Катерна? Миллионы, прицепленные к хвосту поезда, нисколько не нарушили их душевного равновесия. Первый комик ограничился лишь замечанием: - Эх, Каролина, какой прекрасный театр можно было бы построить на эти деньги! Лучше всех определил положение священник, севший в Кашгаре - преподобный Натаниэль Морз: - Не очень-то приятно везти за собой пороховой погреб! И он прав: вагон с императорской казной - настоящий пороховой погреб, способный в любую минуту взорвать наш поезд. Первая железная дорога, проложенная в Китае около 1877 года, соединила Шанхай с Фучжоу. Что касается Великого Трансазиатского пути, то он проходит приблизительно по той же трассе, которая была намечена в русском проекте 1874 года - через Ташкент, Кульджу, Хами, Ланьчжоу, Сиань и Шанхай. Этот путь не захватывает густонаселенных центральных провинций, напоминающих шумные пчелиные ульи. Насколько возможно, он образует до Сучжоу [ныне Цзюцюань] прямую линию, прежде чем отклониться к Ланьчжоу. Если дорога и обслуживает некоторые крупные города, то по веткам, которые отходят от нее к югу и к юго-востоку. Между прочим, одна из этих веток, идущая из Тайюаня в Нанкин, должна соединить оба главных города провинций Шаньси и Цзянсу. Но она еще не пущена в эксплуатацию, так как не достроен один важный виадук. Зато полностью закончена и обеспечивает прямое сообщение по Центральной Азии главная линия Великой Трансазиатской магистрали. Китайские инженеры проложили ее так же легко и быстро, как генерал Анненков Закаспийскую дорогу. В самом деле, пустыни Каракум и Гоби имеют между собой много общего. И там, и здесь - горизонтальная поверхность, отсутствие возвышенностей и впадин, одинаковая легкость укладки шпал и рельсов. Вот, если бы пришлось пробивать громадные, горные кряжи Куэнь-Луня и Тянь-Шаня, такую работу невозможно было бы проделать и за целое столетие. А по плоской песчаной равнине рельсовый путь быстро продвинулся на три тысячи километров до Ланьчжоу. Лишь на подступах к этому городу инженерное искусство должно было вступить в энергичную борьбу с природой. Трудно далась и дорого стоила прокладка пути через провинции Ганьсу, Шаньси и Чжили. Я ограничусь тем, что буду указывать по пути следования наиболее значительные станции, где поезд останавливается, чтобы набрать воды и топлива. По правую руку от полотна взор будут радовать очертания далеких гор, живописные громады которых замыкают на севере Тибетское плоскогорье, а по левую сторону взгляд будет теряться в бесконечных просторах Гобийских степей. Сочетание гор и равнин, в сущности, и составляет Китайскую Империю, если еще не самый Китай, который мы увидим лишь приблизившись к Ланьчжоу. Вторая часть путешествия не обещает быть особенно интересной, если только бог репортеров не сжалится надо мной и не пошлет какое-нибудь приключение. Был бы только повод, а там уж моя фантазия разыграется... В одиннадцать часов поезд выходит из Хотана и в два часа пополудни прибывает в Керию, оставив позади станции Лоб, Чира и Ханьлангоу. В 1889-1890 годах именно этим путем следовал Певцов от Хотана до Лобнора, вдоль подножия Куэнь-Луня, отделяющего китайский Туркестан от Тибета. Русский путешественник прошел через Керию, Нию, Черчен, но, не в пример нашему поезду, его караван встретил множество препятствий и трудностей, что, однако, не помешало Певцову нанести на карту десять тысяч квадратных километров и указать координаты значительного числа географических точек. Такое продолжение труда Пржевальского делает честь русскому правительству. С вокзала Керии на юго-западе еще заметны вершины Каракорума и пик Даспанг, которому многие картографы приписывают высоту, превосходящую восемь тысяч метров [вершина Годвин-Остен (Даспанг) достигает 8611 м, уступая по высоте лишь Эвересту]. У его подножия тянется провинция Кашмир. Отсюда берут начало истоки Инда, питающие одну из самых больших рек полуострова Индостан. Здесь же от Памирского плоскогорья отделяется громадная цепь Гималаев с высочайшими на земном шаре вершинами. От Хотана мы прошли полтораста километров за четыре часа. Скорость весьма умеренная, но на этом участке Трансазиатской магистрали быстрее и не ездят. То ли китайские локомотивы не обладают достаточной тягой, то ли машинисты слишком медлительны и не считают нужным развивать свыше тридцати или сорока километров в час? Как бы то ни было, но на рельсовых путях Поднебесной Империи мы уже не вернемся к прежней скорости, обычной для Закаспийской дороги. В пять часов вечера - станция Ния, где генерал Певцов основал метеорологическую обсерваторию. Здесь поезд стоит только двадцать минут. У меня достаточно времени, чтобы купить немного провизии в вокзальном буфете. Вы, конечно, знаете для кого. На промежуточных станциях садятся новые пассажиры - китайцы. Они редко занимают места в первом классе, да и берут билеты на короткие расстояния. Только мы отъехали от Нии, меня находит на площадке Фульк Эфринель. Вид у него озабоченный, как у коммерсанта, собирающегося заключить важную сделку. - Господин Бомбарнак, - обращается он ко мне, - я хочу вас попросить об одной услуге. "Э, подумал я, сумел же меня отыскать этот янки, когда я ему понадобился". - Буду счастлив, мистер Эфринель, если смогу вам быть полезен, - ответил я. - В чем дело? - Я прошу вас быть моим свидетелем. - В деле чести? А могу я узнать с кем? - С мисс Горацией Блуэтт. - Как, вы деретесь с мисс Горацией Блуэтт? - засмеялся я. - Нет еще. Я на ней женюсь. - Вы на ней женитесь? - Да! Это неоценимая женщина, очень сведущая в торговых делах и прекрасно знающая бухгалтерию... - Поздравляю вас, мистер Эфринель! Вы можете на меня рассчитывать. - И на господина Катерна? Как вы полагаете? - Без сомнения. Он только обрадуется, и если будет свадебный обед, споет вам за десертом... - Пусть поет сколько захочет, - отвечает американец. - Но ведь и мисс Горации Блуэтт нужны свидетели. - Разумеется. - Как вы думаете, майор Нольтиц согласится? - Русские слишком любезны, чтобы отказывать. Если хотите, я могу с ним поговорить. - Заранее благодарю вас. А кого можно сделать вторым свидетелем? Тут я немного затрудняюсь... Может быть, этот англичанин, сэр Фрэнсис Травельян?.. - Молча качнет головой - ничего другого вы от него не дождетесь... - А барон Вейсшнитцердерфер? - Как можно просить человека, который совершает кругосветное путешествие, да еще с такой длинной фамилией?.. Сколько времени уйдет зря, пока он распишется! - В таком случае, я не вижу никого, кроме молодого Пан Шао... или, если тот откажется, нашего главного кондуктора Попова. - Конечно, и тот, и другой почтут за честь... Но спешить некуда, мистер Эфринель. До Пекина еще далеко, а там вы легко найдете четвертого свидетеля... - При чем тут Пекин? Чтобы жениться на мисс Горации Блуэтт, мне вовсе не нужно ждать Пекина. - Значит, вы хотите воспользоваться несколькими часами стоянки в Сучжоу или в Ланьчжоу? - Wait a bit, господин Бомбарнак! С какой стати янки будет терять время на ожидание? - Итак, это произойдет... - Здесь! - В поезде? - В поезде. - Ну! Тут и я вам скажу: Wait a bit! - Да, и очень скоро. Не пройдет и дня... - Но для свадебной церемонии прежде всего нужен... - Нужен американский пастор! Он едет с нами в поезде. Преподобный Натаниэль Морз... - И он согласен? - Еще бы! Только попросите его, он хоть целый поезд переженит. - Браво, мистер Эфринель! Свадьба в поезде! Это очень пикантно... - Господин Бомбарнак, никогда не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. - Да, я знаю... Time is money [время - деньги (англ.)]. - Нет! Просто time is time [время есть время (англ.)], но лучше не терять даром ни минуты. Фульк Эфринель пожимает мне руку, и я, согласно моему обещанию, вступаю в переговоры с будущими свидетелями брачной церемонии. Само собой разумеется, маклер я маклерша - люди свободные, могут располагать собой по своему усмотрению и вступить в брак, - был бы только священник! - когда им заблагорассудится, - без нудных приготовлений и утомительных формальностей, которые требуются во Франция и других странах. Хорошо это или дурно? Американцы находят, что так лучше, а Фенимор Купер сказал: - Что хорошо у нас, то хорошо и везде". Сперва я обращаюсь к майору Нольтицу. Он охотно соглашается быть свидетелем мисс Горации Блуэтт. - Эти янки удивительный народ, - говорит он мне. - Удивительный потому, что они ничему не удивляются. Такое же предложение я делаю и Пан Шао. - Очень рад быть свидетелем этой божественной и обожаемой мисс Горации Блуэтт! - отзывается он. Если уж брак американца и англичанки, с французом, русским и китайцем в качестве свидетелей, не даст полной гарантии счастья, то существует ли оно вообще? А теперь очередь за господином Катерна. Согласен ли он? Вот праздный вопрос - хоть дважды, хоть трижды! - Да ведь это чудесная тема для водевиля или оперетки! - восклицает первый комик. - У нас уже есть "Свадьба с барабаном", "Свадьба под оливами", "Свадьба при фонарях"... Ну, а теперь мы будем представлять "Свадьбу в поезде" или еще лучше - "Свадьба на всех парах". Какие эффектные названия, господин Клодиус! Ваш американец вполне может на меня положиться. Свидетель будет старым или молодым, благородным отцом или первым любовником, маркизом или крестьянином - кем угодно, по выбору и желанию зрителей! - Останьтесь таким, какой вы есть, господин Катерна, так будет вернее, - ответил я. - А госпожу Катерна пригласят на свадьбу? - А то как же! Подружкой невесты. Нельзя, конечно, предъявлять слишком строгие требования к свадебному обряду, происходящему в поезде Великого Трансазиатского пути! [намек на то, что подружкой невесты во время свадебного обряда не должна быть замужняя женщина] Ввиду позднего часа, церемония не может состояться в тот же вечер. К тому же Фульк Эфринель, чтобы устроить все как можно более солидно, должен сделать еще кое-какие приготовления. Бракосочетание назначили на завтрашнее утро. Пассажиры были приглашены на торжество, и сам Фарускиар обещал почтить его своим присутствием. За обедом только и говорили о предстоящей свадьбе. На приветствия и поздравления будущие супруги отвечали с настоящей англосаксонской учтивостью. Все присутствующие изъявили готовность подписаться под брачным контрактом. - И мы оценим ваши подписи по достоинству! - заявил Фульк Эфринель тоном негоцианта, дающего согласие на сделку. С наступлением ночи все отправились на покой, предвкушая завтрашнее торжество. Я совершил свою обычную прогулку до вагона, занятого китайскими жандармами, и убедился, что сокровища Сына Неба находятся под неусыпным надзором. Пока дежурит одна половина отряда, другая предается сну. Около часа ночи мне удалось навестить Кинко и передать ему еду, купленную на станции Ния. Молодой румын ободрился и повеселел. Он больше не видит на своем пути препятствий, которые помешают ему бросить якорь в надежной гавани. - Я толстею в этом ящике, - жалуется он. - Остерегайтесь, - подсмеиваюсь я, - а то вы не сможете из него вылезти! И рассказываю ему о предстоящей свадьбе четы Эфринель-Блуэтт, о том, как они собираются отпраздновать свое бракосочетание в поезде. - Вот счастливцы, им не надо ждать до Пекина! - Да, конечно, - ответил я, - только мне кажется, что скоропалительный брак, заключенный в таких условиях, не может быть особенно прочен... Но пусть эти оригиналы сами о себе заботятся! В три часа поезд сделал сорокаминутную остановку на станции Черчен, почти у самых отрогов Куэнь-Луня. Рельсовый путь тянется теперь к северо-востоку, пересекая унылую, безотрадную местность, лишенную деревьев и зелени. С наступлением дня, когда огромная солончаковая равнина заискрилась и засверкала под лучами солнца, мы находились где-то на середине четырехсоткилометровой дистанции, отделяющей Черчен от Чарклыка. 19 Я проснулся в холодном поту. Мне снился страшный сон, но не такой, который требует истолкования по "Золотому ключу" [старинный французский "сонник", книга, истолковывающая сны]. Нет, и так все ясно! Главарь шайки разбойников Ки Цзан, задумавший овладеть китайскими сокровищами, нападает на поезд в равнине южного Гоби... Вагон взломан, ограблен, опустошен... Золото и драгоценные камни стоимостью в пятнадцать миллионов отбиты у китайской стражи, которая гибнет, храбро защищая императорскую казну... Что же касается пассажиров... Проснись двумя минутами позже, я узнал бы их участь и свою собственную судьбу! Но все исчезает вместе с ночным туманом. Сны - не то, что фотографические снимки. Они "выгорают" на солнце и стираются в памяти. Когда я совершал обычный мот юн вдоль всего поезда, как примерный буржуа по главной улице своего городка, ко мне подошел майор Нольтиц и указал на монгола, сидевшего во втором классе: - Он не из тех, что сели в Душаке вместе с Фарускиаром и Гангиром. - В самом деле, - ответил я, - этого человека я вижу впервые. В ответ на мой вопрос Попов сообщил, что монгол, на которого указал майор Нольтиц, сел на станции Черчен. - Могу вам также сказать, - добавляет Ненов, - что как только он появился, директор имел с ним недолгую беседу, из чего я заключил, что новый пассажир - один из служащих Компании Великой Трансазиатской магистрали. Кстати, во время прогулки я не заметил Фарускиара. Не сошел ли он с поезда на одной из промежуточных станций между Черченом и Чарклыком, куда мы должны прибыть около часа пополудни? Нет, вот он стоит рядом с Гангиром на передней площадке нашего вагона. Они о чем-то оживленно разговаривают, оглядывая то и дело с заметным нетерпением северо-восточный горизонт обширной равнины. Может быть, они узнали от монгола какую-нибудь тревожную новость! И тут я опять предаюсь игре воображения, мне мерещатся всякие приключения, нападения разбойников, как ночью, во сне... Меня возвращает к действительности преподобный Натаниэль Морз. - Это состоится сегодня... в девять часов... Пожалуйста, не опоздайте... - напоминает он мне. Ах да, это он про свадьбу Фулька Эфринеля и мисс Горации Блуэтт... А я о ней совсем позабыл. Надо приготовиться. Раз уж нет у меня с собой другого костюма, я могу по крайней мере, переменить сорочку. В качестве одного из двух свидетелей жениха, мне подобает иметь приличный вид, тем более что второй свидетель, господин Катерна, будет великолепен. Действительно, комик отправился в багажный вагон - опять мне пришлось дрожать за бедного Кинко! - и там, с помощью Попова, вытащил из своего сундука изрядно поношенный костюм, успех которого, однако, обеспечен на свадебной церемонии: сюртук цвета свежего оливкового масла с металлическими пуговицами и полинявшей бутоньеркой в петлице, галстук с неправдоподобно большим бриллиантом, пунцовые панталоны до колен с медными пряжками, пестрый жилет с цветочками, узорчатые чулки, шелковые перчатки, черные бальные башмачки и серую широкополую шляпу. Представляю, сколько деревенских новобрачных, или, скорее, их дядюшек, сыграл наш комик в этом традиционном свадебном наряде! И этот поистине великолепный ансамбль как нельзя лучше гармонирует с его сияющим, гладко выбритым лицом, синеватыми щеками, веселыми глазками и розовыми улыбающимися губами. Госпожа Катерна вырядилась не хуже мужа. Она извлекла из своего гардероба костюм дружки: красивый корсаж с перекрестной шнуровкой, шерстяную юбку, чулки цвета мальвы, соломенную шляпу с искусственными цветами, которым не хватает лишь запаха. К тому же она слегка насурьмила брови и подрумянила щеки. Ничего не скажешь, настоящая провинциальная субретка! И если наши комедианты согласятся после свадебного ужина разыграть несколько сценок из сельской жизни, то я ручаюсь за успех. О начале свадебной церемонии, назначенной на девять часов, объявит тендерный колокол; он будет звонить во всю силу, как на колокольне. Немного воображения, и легко представить себе, что ты находишься в деревне. Но куда же будет созывать гостей и свидетелей этот колокол?.. В вагон-ресторан, который как я успел убедиться, неплохо оборудован для предстоящей церемонии. Это уже не вагон-ресторан, а, если так можно выразиться, салон-вагон. Большой обеденный стол разобрали и вместо него поставили маленький, который должен заменить конторку или бюро. Несколько букетов цветов, купленных на станции Черчен, расставлено по углам вагона, достаточно просторного, чтобы вместить большую часть пассажиров. Впрочем, те, кому не хватит места внутри, могут постоять и на площадках. На дверях вагонов первого и второго классов были вывешены объявления: "Мистер Фульк Эфринель, представитель торгового дома "Стронг Бульбуль и Кo" в Нью-Йорке имеет честь пригласить вас на свое бракосочетание с мисс Горацией Блуэтт, представительницей фирмы Гольмс-Гольм в Лондоне. Брачная церемония состоится в загоне-ресторане поезда Великой Трансазиатской магистрали 22 мая сего года, ровно в девять часов утра в присутствии преподобного Натаниэля Морза из Бостона". "Мисс Горация Блуэтт, представительница фирмы Гольмс-Гольм в Лондоне имеет честь пригласить вас на свое бракосочетание с мистером Фульком Эфринелем, представителем торгового дома "Стронг Бульбуль и Кo" в Нью-Йорке. Брачная церемония состоится..." и т.д. Ну право же, если я не извлеку из такого события хотя бы сотни строк, значит, я ничего не смыслю в своем ремесле. А пока суть да дело, я должен справиться у Попова, в каком месте мы будем находиться в эту торжественную минуту. Попов указывает мне его на карте, приложенной к путеводителю. Поезд будет в ста пятидесяти километрах от станции Чарклык, в пустыне, которую пересекает здесь небольшая река, впадающая в озеро Лобнор. На протяжении двадцати лье не встретится ни одной станции, и очередная остановка не нарушит церемонии. Само собой разумеется, что я и господин Катерна уже в половине девятого были готовы к исполнению своих обязанностей. Майор Нольтиц и Пан Шао тоже немножко принарядились по случаю торжества. Вид у майора был весьма серьезный, как у хирурга, собирающегося приступить к ампутации ноги, а китаец скорее походил на насмешливого парижанина, попавшего на деревенскую свадьбу. Доктор Тио Кин, конечно, не пожелает разлучиться со своим Корнаро, и они явятся на этот скромный праздник, как всегда, вдвоем. Насколько мне известно, благородный венецианец не был женат и не оставил специальных суждений о браке с точки зрения неумеренного расходования основных жизненных соков, если только кое-какие разрозненные замечания не найдутся в начале главы: "Верные и легкие средства скорой помощи при различных случаях, опасных для жизни". - Я могу согласиться, - заметил Пан Шао, только что процитировавший мне эту фразу из Корнаро, - что брак вполне можно отнести к одному из таких опасных случаев. Восемь часов сорок пять минут. Новобрачных еще никто не видел. Мисс Горация Блуэтт заперлась в уборной первого вагона, где она, без сомнения, занимается своим свадебным туалетом. По-видимому, и Фульк Эфринель завязывает где-нибудь свой галстук, наводит последний блеск на кольца, брелоки и другие драгоценности своей портативной ювелирной лавки. Меня не беспокоит их отсутствие. Они явятся, как только зазвонит колокол. Я сожалею лишь о том, что Фарускиар и Гангир чем-то озабочены и, судя по всему, им сейчас не до свадьбы. Почему они продолжают пристально всматриваться в пустынный горизонт? Ведь ничего другого не увидят они в районе озера Лобнор, кроме бесплодной, печальной и мрачной пустыни Гоби, такой, как она рисуется в описаниях Грум-Гржимайло, Блана и Мартена. Интересно знать, что их так тревожит? - Если предчувствие не обманывает меня, - говорит майор Нольтиц, - тут что-то кроется. Что он хочет этим сказать?.. Но некогда раздумывать: тендерный колокол шлет уже веселые призывы. Девять часов. Пора идти в вагон-ресторан. Господин Катерна становится в пару со мной и бойко напевает: Это колокол на башенке Вдруг так нежно зазвучал... А госпожа Катерна отвечает на трио из "Белой дамы" [опера французского композитора Буальдье, поставлена в 1825 году] припевом из "Вийярских драгунов" [комическая опера французского композитора Майяра, написана в 1856 году]: И звон, звон, звон, И звон, и перезвон... показывая театральным жестом, будто дергает за веревку. Пассажиры торжественно направляются в вагон-ресторан. Шествие возглавляют четверо свидетелей, а за ними с обоих концов деревни - я хотел сказать, поезда - идут приглашенные. Среди них - китайцы, туркмены и несколько татар. Всем хочется побывать на свадьбе. Священник сидит в вагоне-ресторане за маленьким столом, на котором красуется брачный договор, составленный Натаниэлем Морзом в соответствии с требованиями будущих супругов. Видимо, он привык к такого рода операциям, настолько же коммерческим: как и матримониальным. А жениха и невесты все еще нет. - Неужели они передумали? - говорю я комику. - Если и передумали, - со смехом отвечает господин Катерна, - то пусть преподобный вторично обвенчает меня с моей женой. Недаром же мы надели свадебные наряды!.. Да и другим будет не обидно. Правда, Каролина? - Конечно, Адольф, - не без жеманства отвечает ему субретка. Однако повторное бракосочетание супругов Катерна не состоится. Вот он, Фульк Эфринель, одетый в это утро точно так же, как и вчера, и - любопытная подробность! - с карандашом за левым ухом: добросовестный маклер только что закончил какую-то калькуляцию для своего торгового дома в Нью-Йорке. А вот и мисс Горация Блуэтт, тощая, сухопарая и плоская, какой только может быть английская маклерша. Поверх дорожного платья она накинула плащ, а взамен украшений на поясе у нее бренчит связка ключей. Все присутствующие вежливо встают при появлении новобрачных, а те, поклонившись направо и налево, и, "переведя дух", как сказал бы господин Катерна, медленно подходят к священнику, который стоит, положив руку на библию, открытую, несомненно, на той самой странице, где Исаак, сын Авраама и Сарры, берет в жены Ревекку, дочь Рахили. Если бы еще зазвучала приличествующая обряду органная музыка, то легко было бы вообразить, что находишься в церкви. Но есть и музыка! Правда, это не орган, а всего лишь гармоника, которую не забыл захватить с собой господин Катерна. Как бывший моряк, он умеет обращаться с этим орудием пытки и демонстрирует свое искусство, стараясь воспроизвести слащавое анданте из "Нормы" [опера итальянского композитора Венченцо Беллини, поставлена в 1831 году] с типичными для гармоники заунывными интонациями. Старомодная мелодия, которая так темпераментно звучит на этом инструменте, по-видимому, доставляет большое удовольствие уроженцам Центральной Азии. Но всему на свете приходит конец, даже анданте из "Нормы". Преподобный Натаниэль Морз обращается к молодым супругам со свадебным спичем, который, надо думать, ему не раз уже приходилось произносить. "Две души, слившиеся воедино... Плоть от плоти... Плодитесь и размножайтесь..." Мне думается, он поступил бы лучше, если бы пробормотал скороговоркой, как простой нотариус: "В нашем, священника-нотариуса, присутствии Эфринель Блуэтт и Кo составили настоящий..." К сожалению, я не могу закончить мою мысль. Со стороны локомотива доносятся крики. Пронзительно скрипят тормоза. Поезд резко замедляет ход, вздрагивает от сильных толчков и останавливается, взметая тучи песка. Какое грубое вмешательство в брачную церемонию! В вагоне-ресторане все опрокинулось - люди и мебель, новобрачные и свидетели. Никто не удержался на ногах. Невообразимая свалка сопровождается криками ужаса и протяжными стонами... Но, тороплюсь заметить, никто не получил серьезных повреждений, так как остановка не была мгновенной. - Быстрее выходите... торопитесь! - кричит мне майор. 20 Ушибленные и перепуганные пассажиры в туже минуту выбежали из вагонов. Среди всеобщего смятения и растерянности слышались со всех сторон только жалобы и недоуменные вопросы на трех или четырех языках. Фарускиар с Гангиром и четверо монголов первые выскакивают на полотно и выстраиваются на пути, вооруженные револьверами и кинжалами. Нет никакого сомнения: остановка поезда подстроена злоумышленниками с целью грабежа. И действительно, рельсы сняты на протяжении около ста метров, и локомотив, очутившись на шпалах, уперся в песчаный бугор. - Как! Дорога еще не достроена, а билеты выдаются от Тифлиса до Пекина?.. Но ведь я для того только и поехал трансазиатским поездом, чтобы сократить себе кругосветное путешествие на девять дней! Узнаю сердитый голос барона, упрекающего Попова на немецком языке. Но на этот раз он должен обвинять не инженеров железнодорожной Компании, а кого-то другого. Мы обступаем Попова с расспросами, а майор Нольтиц не сводит глаз с Фарускиара и монголов. - Барон не прав, - отвечает нам Попов. - Дорога вполне закончена, а рельсы кто-то снял с преступными намерениями. - Чтобы задержать поезд! - восклицаю я. - И чтобы похитить сокровища, которые он везет в Пекин, - добавляет господин Катерна. - Это несомненно, - говорит Попов. - И мы должны быть готовы отбить нападение. - Кто эти разбойники? - спрашиваю я. - Не Ки Цзан ли со своей шайкой? Имя грозного бандита приводит пассажиров в трепет. - Почему непременно Ки Цзан... а не Фарускиар? - тихо говорит мне майор. - Что вы, он один из директоров дороги!.. - Допустим. Но если справедливы слухи, что Компания вошла в сделку с некоторыми предводителями банд, чтобы обеспечить движение поездов... - Никогда я этому не поверю, майор! - Как вам угодно, господин Бомбарнак, но Фарускиар-то ведь знал, что в "траурном" вагоне... - Полно, майор, сейчас не до шуток! - Да, сейчас не до шуток. Мы должны защищаться и защищаться со всей решительностью. Китайский офицер расставил своих солдат вокруг вагона с сокровищами. Солдат было двадцать, да нас, пассажиров, не считая женщин, десятка три. Попов роздал оружие - его всегда держат в поезде на случай нападения. Майор Нольтиц, Катерна, Пан Шао, Фульк Эфринель, машинист и кочегар, путешественники, как азиатского происхождения, так и европейцы - все решили сражаться ради общего спасения. По правую сторону, приблизительно в ста шагах от полотна - дремучие заросли кустарника. Там, по всей вероятности, и скрываются разбойники, готовые с минуты на минуту броситься в атаку. Вдруг раздаются воинственные крики. Ветки раздвигаются, пропуская засевшую в кустарнике банду - около шестидесяти гобийских монголов. Если разбойники осилят, поезд будет разграблен, миллионы похищены и - что непосредственно касается нас - пассажиры будут безжалостно перебиты. А как ведет себя господин Фарускиар, так несправедливо заподозренный майором Нольтицем? Он словно преобразился: стал еще выше, стройнее, красивое лицо побледнело, в глазах сверкают молнии. Пусть я ошибся насчет мандарина Пен Лу, но, по крайней мере, не принял директора железнодорожной Компании за пресловутого юньнаньского бандита! Как только показались разбойники, Попов велел госпоже Катерна, мисс Горации Блуэтт и всем другим, женщинам вернуться в вагоны. Я вооружен только шестизарядным револьвером, но постараюсь не выпустить зря ни одной пули. Я мечтал о приключениях, происшествиях, сенсациях... Так вот они! Теперь будет о чем порассказать читателям. Хроникер не останется без хроники, если только выйдет целым и невредимым из переделки, к чести репортажа и к вящей славе "XX века"! А не удастся ли с самого начала пустить пулю в лоб атаману шапки, чтобы заставить нападающих отступить? Дело сразу бы обернулось в нашу пользу. Разбойники дают залп, потрясают оружием, испускают дикие крики. Фарускиар, с пистолетом в одной руке и с кинжалом в другой, бросается в атаку, подбодряя словами и жестами Гангира и четырех монголов, которые не отстают от него ни на шаг. Мы с майором Нольтицем устремляемся в гущу боя, но нас опережает господин Катерна. Рот у него открыт, белые зубы оскалены, глаза прищурены. Теперь он не опереточный комик, а прежний бывалый матрос! - Эти мерзавцы, - кричит он, - лезут на абордаж! Пираты хотят нас потопить! Вперед, вперед, за честь флага! Пли с штирборта! Пли с бакборта! [штирборт - правый борт; бакборт - левый борт] Огонь с обоих бортов! И он вооружен не театральным кинжалом, и не пистолетом, заряженным безобидным порошком. Нет! В обеих руках у него по настоящему револьверу,