ло двух часов пополудни разверзлись хляби небесные, и на равнину потоками хлынул тропический ливень. Укрыться от этого потока не было никакой возможности. Оставалось одно - запастись философским спокойствием и стоически переносить все! Пончо всадников промокли насквозь, вода со шляп стекала на них, словно из переполненных водосточных труб. С бахромы седел струились ручьи. Всадники, забрызганные грязью, летевшей из-под копыт лошадей, скакали верхом как бы под двойным ливнем - с небес и с земли. Промокшие, продрогшие, разбитые усталостью, путники добрались к вечеру до жалкого ранчо. Лишь для очень неприхотливых людей это ранчо могло сойти за пристанище, и только находящиеся в отчаянном положении путешественники согласились бы укрыться в нем. Но у Гленарвана и его спутников не было выбора. Итак, они забились в эту заброшенную хижину, которой побрезговал бы последний бедняк индеец. С трудом развели жалкий костер из сухой травы, больше дымивший, чем согревавший. За стенами ранчо продолжала свирепствовать непогода, и крупные капли дождя просачивались сквозь прогнившую соломенную крышу. Двадцать раз костер грозило залить, и двадцать раз Мюльреди и Вильсон отвоевывали его у воды. Скудный и малопитательный ужин прошел очень грустно. Все ели без аппетита. Только майор, не говоря худого слова, оказал честь промокшей провизии: невозмутимый Мак-Наббс не обращал внимания на злоключения. Паганель, как истый француз, пытался шутить, но он никого не рассмешил. - Очевидно, шутки мои подмочены, - заметил он, - все они дают осечки. Лучшее, что можно было сделать в подобном положении, - это уснуть, каждому хотелось хоть на время забыть усталость. Ночь выдалась бурная, стены ранчо трещали, качались и грозили рухнуть при каждом сильном порыве ветра. Несчастные лошади, ничем не защищенные от непогоды, жалобно ржали во дворе, да и хозяевам их было немногим лучше в жалкой хижине; однако мало-помалу путники уснули. Первым заснул Роберт, положив голову на плечо лорда Гленарвана, и вскоре, хранимые богом, погрузились в сон и все остальные временные обитатели ранчо. Видно, бог был чутким стражем, ибо ночь прошла без происшествий. Разбудила путников Таука. Бодрая, как всегда, она ржала и сильно била копытом в стену ранчо. Если Талькав не подавал сигнала к отъезду, то это делал его конь. А поскольку путешественники были уже многим обязаны Тауке, то повиновались ей, и отряд тотчас же двинулся в путь. Шел небольшой дождь, но сырой глинистый грунт не впитывал скопившихся вод, и все эти лужи, болота, пруды выступали из берегов, сливаясь в огромные "банадо" предательской глубины. Паганель, взглянув на карту, подумал, и не без основания, что Рио-Гранде и Рио-Виварата, реки, в которые обычно стекают воды этой равнины, теперь, вероятно, вышли из берегов и образовали общее русло шириной в несколько миль. Необходимо было мчаться во весь опор. Вопрос шел об общем спасении. Если наводнение усилится, то где найти убежище? До самого горизонта не видно было ни одной возвышенности, и на такую плоскую равнину воды должны были хлынуть с необычайной быстротой. Коней пустили полной рысью. Таука неслась впереди и, пожалуй, больше, чем любая амфибия с могучими плавниками, заслуживала название морского коня, ибо с такой силой рассекала воду, словно это была ее родная стихия. Внезапно, около десяти часов утра, Таука начала проявлять признаки сильнейшего беспокойства. Она непрестанно оглядывалась на юг, на необозримые просторы равнин, протяжно ржала, раздувая ноздри, втягивала свежий воздух, порывисто вставала на дыбы. Талькав, которого скачки лошади не вышибали из седла, все же с трудом справлялся с нею. Он сильно натянул удила, выступившая изо рта пена коня окрасилась кровью, но горячее животное не унималось, всадник понимал, что стоит лошади только дать волю, как она во весь опор помчится на север. - Что происходит с Таукой? - спросил Паганель. - Уж не впились ли в нее здешние прожорливые пиявки? - Нет, - ответил индеец. - Значит, она чего-то испугалась? - Да, она почуяла опасность. - Какую? - Не знаю. Если опасность, которую почуяла Таука, была пока еще невидима, то слух уже улавливал ее. Действительно, глухой рокот, похожий на рокот прилива, слышался где-то за пределами горизонта. Дул порывистый влажный ветер, неся с собой водяную пыль. Птицы стремительно улетали - видимо, от какого-то чуждого им явления природы. Лошади, ступая по колено в воде, уже ощущали напор течения. Вскоре появились с юга, приблизительно в полумиле от отряда, бесчисленные стада животных, которые неистово мычали, ржали, блеяли. Опрокидывая друг друга, поднимаясь вновь, они бешено стремились вперед; то был ураганный хаос обезумевших существ, мчавшихся с невероятной быстротой. Их почти невозможно было разглядеть сквозь поднимаемый ими вихрь водяных брызг. Кажется, даже сотня великанов китов не могла с большей силой взбаламутить океан. - Anda, anda! [Скорей, скорей! (исп.)] - крикнул громовым голосом Талькав. - Что такое? - спросил Паганель. - Разлив! Разлив! - ответил Талькав и, дав шпоры коню, помчался к северу. - Наводнение! - крикнул Паганель. И все понеслись за Таукой. Нельзя было медлить: действительно, милях в пяти на юге уже виднелся надвигавшийся оттуда огромный, широчайший водяной вал, превращавший равнину в океан. Высокие травы исчезали, словно скошенные, мимозовые растения, вырванные потоком, неслись по течению, образуя плавающие островки. Вся масса воды, разворачиваясь, хлынула сплошным потоком, сметая все на своем пути. Очевидно, перемычки между крупнейшими реками пампасов были прорваны, и воды Колорадо на севере и воды Рио-Негро на юге слились в общий поток. Водяной вал, замеченный Талькавом, надвигался со скоростью призового скакуна. Всадники уносились от него, словно тучи, гонимые вихрем. Тщетно высматривали они хоть какое-нибудь пристанище: до самого горизонта простиралась вода. Охваченные паническим страхом, лошади мчались неистовым галопом, и всадники с трудом удерживались в седлах. Гленарван часто оглядывался назад. "Вода настигает нас", - думал он. - Anda, anda! - кричал Талькав. И всадники пытались ускорить бег коней. Бока несчастных животных, истерзанные шпорами, были обильно залиты кровью, окрашивающей воду непрерывными алыми струйками. Лошади спотыкались о неровности почвы. Они запутывались в подводных травах. Они падали. Их заставляли снова подниматься. Они падали снова, и опять и опять их поднимали. А уровень воды заметно повышался. По ней шли волны, грозившие превратиться в пенящийся вал и вскоре залить путешественников. С четверть часа продолжалась эта жестокая борьба с одной из самых грозных стихий. Беглецы не представляли себе точно, какое расстояние покрыли, но, судя по быстроте бега коней, оно должно было быть немалое. Между тем лошади, находясь уже по грудь в воде, продвигались с величайшим трудом. Гленарван, Паганель, Остин - все считали себя уже погибшими, обреченными на страшную смерть. Лошади уже едва достигали ногами дна, глубина же в шесть футов грозила всадникам гибелью. Не поддается описанию смертельная тоска этих восьми людей, на которых неотвратимо надвигался чудовищный водяной вал. Они чувствовали свое бессилие в борьбе со стихийным бедствием, превышающим человеческие силы. Не от их воли зависело теперь собственное спасение. Прошло пять минут, и лошади поплыли. Теперь их несло вперед бурным и стремительным течением, равным самому быстрому галопу их коней. Быстрота превосходила двадцать миль в час. Спасение казалось невозможным, как вдруг раздался голос майора: - Дерево! - Дерево? - воскликнул Гленарван. - Там, там! - отозвался Талькав, указывая пальцем на гигантское ореховое дерево, одиноко поднимавшееся из воды саженях в восьмистах от них. Подгонять спутников Талькаву не пришлось. Все понимали: любой ценой следовало достичь дерева, внезапно возникшего на их пути. Лошади, видимо, уже не в силах были доплыть до него, но люди могли еще спастись: течение несло их к дереву. В этот миг лошадь Тома Остина глухо заржала и исчезла под водой. Он высвободил ноги из стремян и поплыл, мощно рассекая руками воду. - Хватайся за мое седло! - крикнул ему Гленарван. - Спасибо, сэр, - ответил Том Остин. - Руки у меня крепкие! - Как твоя лошадь, Роберт? - спросил Гленарван, обернувшись к юному Гранту. - Она плывет, сэр, плывет, как рыба. - Внимание! - громко крикнул майор. Не успел он произнести это слово, как огромный вал настиг беглецов; чудовищный, в сорок футов вышиной, он обрушился на них с ужасающим шумом. Люди и животные - все исчезли в пенящемся водовороте. Колоссальная масса воды, в несколько миллионов тонн весом, понесла их в своем бешеном водовороте. Когда вал схлынул, путешественники всплыли на поверхность и наспех пересчитали друг друга. Все были налицо, но лошади все, кроме Тауки, исчезли. - Смелее! Смелее! - подбадривал Паганеля Гленарван, поддерживая его одной рукой и работая в воде другой. - Ничего... ничего!.. - отозвался почтенный ученый. - Я даже доволен... Но чем он был доволен, так навсегда и осталось неизвестным, ибо конец фразы бедняге пришлось проглотить вместе с большим количеством тинистой воды. Майор спокойно плыл вперед стилем, который одобрил бы любой учитель плавания. Матросы скользили, как два дельфина, попавшие в родную стихию. Что касается Роберта, то, уцепившись за гриву Тауки, он плыл вслед за ней. Лошадь, мощно рассекая грудью воду, инстинктивно плыла к дереву, куда, впрочем, несло ее и течение. До дерева оставалось теперь саженей двадцать: несколько минут спустя весь отряд, к счастью, доплыл до него. Не будь дерева, гибель была бы неизбежной. Вода заливала дерево до самых нижних ветвей, и потому взобраться на него было очень легко. Талькав, бросив лошадь, подсадил Роберта и первым вскарабкался на дерево, вскоре его могучие руки помогли остальным измученным пловцам устроиться в безопасном месте. А Тауку между тем быстро увлекало течением прочь. Она поворачивала к своему хозяину умную морду и, встряхивая длинной гривой, ржала, словно призывая его на помощь. - Ты бросаешь ее на произвол судьбы! - сказал Паганель Талькаву. - Я?! - воскликнул индеец. И, кинувшись в бурные воды, он вынырнул саженях в десяти от дерева. Через несколько минут рука его уже уцепилась за гриву Тауки, и оба - лошадь и всадник - поплыли по течению к туманному горизонту севера. 23. ПТИЧИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ Дерево, на котором Гленарван и его спутники нашли приют, имело сходство с ореховым. Листва его была блестящая, а макушка закругленная. В действительности же это было "омбу", растущее одиноко среди аргентинских равнин. Его огромный искривленный ствол уходит в землю не только толстыми корнями, но и могучими побегами, придающими ему особую устойчивость. Потому-то оно и устояло против штурма исполинских валов. Омбу достигало футов ста высоты и могло покрыть своей тенью окружность в шестьдесят туазов. Основой этой громады был ствол в шесть футов толщиной и тянущиеся от него три массивные ветви. Две из них поднимались почти вертикально. Они поддерживали огромную крону листвы, разветвления которой, скрещенные, перепутанные, словно сплетенные корзинщиком, образовали непроницаемые тайники. Третья ветвь вытянулась почти горизонтально над ревущими водами, а нижние листья ее почти купались в воде. Эта ветвь была словно мыс зеленого острова, окруженного океаном. На таком гигантском дереве было достаточно места. Его роскошная листва давала вдоволь доступ воздуху и прохладе. Глядя на бесчисленные, вздымающиеся чуть не до облаков ветви, перевитые лианами, и на сквозившие через просветы в листве лучи, можно было, право, подумать, что на стволе этого дерева вырос лес. Появление беглецов на омбу спугнуло целые стаи пернатых. Птицы взлетели на верхние ветви, криками протестуя против столь вопиющего захвата их обиталища. Птиц, которые тоже нашли себе приют на этом одиноком дереве, было великое множество: сотни черных дроздов, скворцов, изаков, ильгуэрос, но больше всего колибри - пика-флор - с лучезарным оперением; когда колибри полетели, то казалось, будто порыв ветра сорвал с дерева все цветы. Таково было убежище, подвернувшееся маленькому отряду Гленарвана. Юный Грант и ловкий Вильсон, едва взобравшись на дерево, тотчас же залезли на его верхушку. Сквозь лиственный зеленый купол они с высоты окинули взглядом необъятный горизонт. Океан, созданный наводнением, окружал их со всех сторон; не видно было ни конца его, ни края. Ни единого другого дерева не поднималось над этой водной равниной, - лишь одинокое омбу трепетало под напором бушевавших вокруг него волн. Вдали, увлекаемые с юга на север стремительным течением, проносились вырванные с корнями стволы деревьев, сломанные, скрученные ветви, солома с кровель разрушенных ранчо, балки, сорванные водой с крыш эстансий, трупы утонувших животных, окровавленные шкуры и плывшая на качающемся дереве целая семья ягуаров, которые, рыча, вцепились когтями в свое утлое судно. А дальше Вильсону удалось разглядеть еле заметную темную точку. То был Талькав на своей верной Тауке, исчезавшие вдали. - Талькав! Друг Талькав! - крикнул Роберт, протягивая руку в ту сторону, куда скрылся мужественный патагонец. - Он спасется, господин Роберт, - сказал Вильсон. - А теперь пойдемте к лорду. Спустя минуту Роберт Грант и матрос, спустившись с "трехэтажных" ветвей, были уже на верхушке основного ствола. Здесь сидели Гленарван, Паганель, майор, Остин и Мюльреди, каждый сообразно своим вкусам: кто верхом, кто уцепившись за ветки. Вильсон рассказал о том, что видел с вершины омбу. Все единогласно присоединились к его мнению, что Талькав не погибнет, но не было уверенности в том, кто кого спасет: Талькав Тауку или Таука Талькава. Несомненно, что положение путешественников было более угрожающим, чем Талькава. Дерево, по-видимому, устоит перед напором воды, но прилив мог затопить его до самой верхушки, ибо эта часть равнины превратилась теперь в глубокую ложбину, образуя в этот час как бы природный водоем. Гленарван прежде всего распорядился сделать зарубки на стволе омбу, чтобы по ним следить в случае подъема за уровнем воды, ко она не поднималась - по-видимому, наводнение достигло наибольшей высоты. Это несколько успокоило путешественников. - Что же мы теперь будем делать? - спросил Гленарван. - Вить гнездо, черт возьми! - весело отозвался Паганель. - Вить гнездо! - воскликнул Роберт. - Конечно, мой мальчик, поскольку мы не можем жить жизнью рыб, нам остается только вести птичий образ жизни. - Хорошо, - согласился Гленарван, - а кто будет нас кормить? - Я, - ответил майор. Все взглянули на Мак-Наббса. Майор, примостившись с удобством в кресле из двух гибких ветвей, протягивал спутникам промокшие, но все же туго набитые чересседельные сумки. - Узнаю вас, Мак-Наббс! - воскликнул Гленарван. - Вы всегда обо всем помните, даже тогда, когда позволительно обо всем забыть! - Поскольку решено было не тонуть, то не было никакого смысла умирать с голоду, - отозвался майор. - И я, конечно, тоже подумал бы о пище, не будь я столь рассеян, - наивно сказал Паганель. - А что в этих сумках? - поинтересовался Том Остин. - Пища для семи человек на два дня, - ответил Мак-Наббс. - Отлично! - промолвил Гленарван. - Надеюсь, что за сутки вода заметно спадет. - Или что мы найдем за это время способ добраться до суши, - прибавил Паганель. - Итак, наш первый долг - позавтракать, - заявил Гленарван. - Предварительно высушив наши одежды, - заметил майор. - А откуда добыть огня? - спросил Вильсон. - Развести его, - ответил Паганель. - Где? - Здесь, на верхушке ствола, черт возьми! - А топливо? - Сухие ветки, которые мы наломаем на этом же дереве. - Но как их разжечь? - спросил Гленарван. - Наш трут превратился в мокрую губку. - Обойдемся и без него, - ответил Паганель. - Немного сухого мха, увеличительное стекло моей подзорной трубы, луч солнца - и вы увидите, у какого чудесного огня я буду греться. Ну, кто пойдет в лес за дровами? - Я! - крикнул Роберт. И, сопровождаемый своим другом Вильсоном, мальчик, словно котенок, исчез в чаще ветвей. Во время их отсутствия Паганель набрал достаточное количество сухого мха, уложил его на слой сырых листьев, в том месте, где расходились три толстые ветви ствола, затем вывинтил из подзорной трубы увеличительное стекло, и, поймав с его помощью солнечный луч, - а сделать это было легко, ибо дневное светило ярко сияло, - он без труда зажег сухой мох. Такой костер не представлял никакой опасности. Вскоре Вильсон и Роберт вернулись с охапками сухих сучьев, которые тотчас же бросили на горящий мох. Чтобы поскорее разжечь сучья, Паганель прибег к арабскому способу: он расставил свои длинные ноги над костром и, то нагибаясь, то выпрямляясь, принялся раздувать огонь полами своего пончо. Сучья вспыхнули, и вскоре яркое пламя с треском взвилось над импровизированным очагом. Каждый обсушивался по-своему; пончо, повешенные на ветвях, развевались на ветру. Затем позавтракали, ограничивая порции, так как не следовало забывать о завтрашнем дне: ведь нахлынувшие в огромную ложбину воды могли схлынуть медленнее, чем надеялся Гленарван, а провизии было в обрез. На омбу не произрастало никаких плодов, но, по счастью, благодаря множеству птичьих гнезд на дереве оно могло снабжать своих гостей исключительно свежими яйцами, кроме того, имелось немало пернатых жильцов. Ни тем, ни другим не следовало пренебрегать. Так как продолжительность пребывания на дереве была неизвестна, то надо было разместиться поудобнее. - Кухня и столовая находятся у нас в нижнем этаже, а спальня будет этажом выше, - заявил Паганель. - Дом достаточно просторен, квартирная плата дешевая, стесняться нечего. Я вижу наверху люльки, словно уготованные нам самой природой; если мы основательно привяжем себя к ним, то будем спать, как на лучших кроватях в мире. Опасаться нам нечего. К тому же можно установить караул: отряд в семь человек может отбить множество индейцев, и ему не страшна стая диких зверей. - Нам только не хватает оружия, - заметил Том Остин. - Мои револьверы при мне, - заявил Гленарван. - И мои тоже, - отозвался Роберт. - А зачем они нам, если господин Паганель не найдет способа изготовить порох? - заметил Том Остин. - Это не нужно, - откликнулся Мак-Наббс, показывая совершенно сухую пороховницу. - Откуда она у вас, майор? - спросил заинтересованный Паганель. - Это пороховница Талькава. Он подумал о том, что она может нам пригодиться, и, прежде чем броситься спасать Тауку, отдал ее мне. - Какой великодушный и отважный индеец! - воскликнул Гленарван. - Да, если все патагонцы похожи на него, то я поздравляю Патагонию, - промолвил Том Остин. - Прошу вспомнить и Тауку, - прибавил Паганель, - ведь она - неотъемлемая часть патагонца. Я уверен, что мы еще увидим Талькава на Тауке. - Как далеко находимся мы от Атлантического океана? - спросил майор. - Милях в сорока, самое большее, - ответил географ. - А теперь, друзья мои, поскольку каждый из нас волен делать то, что ему заблагорассудится, я прошу разрешения покинуть вас. Я поднимусь наверх, выберу там наблюдательный пункт, с помощью моей подзорной трубы увижу, что творится на белом свете, и буду докладывать вам. Ученому предоставили действовать по его усмотрению, и он, проворно взбираясь с ветки на ветку, исчез за зеленой завесой листвы, а его спутники занялись подготовкой к ночлегу. Они быстро покончили с этой несложной работой: ведь им не пришлось ни устанавливать кроватей, ни стелить простыни и одеяла. Вскоре все снова собрались вокруг костра. Завязался разговор, но не о настоящем положении путешественников, с которым неизбежно приходилось мириться, а о судьбе капитана Гранта. Если воды схлынут, то через три дня маленький отряд снова окажется на борту "Дункана", но с ними не будет несчастных, потерпевших кораблекрушение, - Гарри Гранта и его двух матросов. Казалось, что после такой неудачи, после этого бесполезного перехода через Америку, всякая надежда найти их была безвозвратно утрачена. Куда же теперь направиться искать их? Как сильно будут горевать Элен и Мери Грант, когда узнают, что будущее не сулит им никакой надежды! - Бедная сестра! - промолвил Роберт. - Для нас с ней все кончено! Впервые Гленарван не нашел для мальчика ни одного слова утешения. О какой надежде могла идти речь? Разве экспедиция не следовала тщательно указаниям документа? - А все же тридцать седьмая параллель не выдуманная цифра, - сказал он. - Относится ли она к месту пленения Гарри Гранта, или же к крушению его судна, но эта цифра не вымысел, не вывод, не догадка! Мы прочли ее собственными глазами. - Все это таи, сэр, - отозвался Том Остин, - однако поиски наши ни к чему не привели. - Вот это и раздражает меня и приводит в ярость! - воскликнул Гленарван. - Что вас это раздражает, я понимаю, - спокойно заметил Мак-Наббс, - но приходить в ярость излишне. Именно потому, что у нас имеется бесспорная цифра, мы должны исчерпать до конца все ее указания. - Что вы хотите этим сказать, - спросил Гленарван, - и что, по вашему мнению, следует предпринять? - Нечто очень простое и очень логичное, дорогой Эдуард. Добравшись до "Дункана", мы возьмем курс на восток и будем, если понадобится, плыть вдоль тридцать седьмой параллели до того пункта, откуда мы вышли. - Неужели, Мак-Наббс, вы предполагаете, что я об этом не думал? - ответил Гленарван. - Да, конечно! Сотни раз думал! Но какие шансы мы имеем на успех? Покидая Американский материк, мы удаляемся от того места, которое указал сам Гарри Грант; удаляемся от Патагонии, о которой так ясно говорится в документе. - Итак, хотите опять предпринять поиски в пампе, хотя и уверены в том, что "Британия" не потерпела крушения ни у берегов Тихого, ни у берегов Атлантического океана? - спросил майор. Гленарван промолчал. - И хотя шансов найти Гарри Гранта, следуя вдоль тридцать седьмой параллели, у нас очень мало, мы все же обязаны попытаться сделать это! - добавил Мак-Наббс. - С этим я согласен, - отозвался Гленарван. - А вы, друзья мои, - обратился майор к морякам, - согласны вы со мной? - Совершенно согласны, - ответил Том Остин. Мюльреди и Вильсон одобрили его слова утвердительным кивком головы. - Выслушайте меня, друзья мои, - продолжал после некоторого размышления Гленарван, - и ты тоже, Роберт, вникни хорошенько в то, что я скажу, ибо вопрос этот очень важный. Я сделаю все, чтобы отыскать капитана Гранта. Я взял на себя обязательство сделать это, и если понадобится, то посвящу розыскам всю свою жизнь. Вся Шотландия поможет мне спасти этого мужественного, преданного ей человека. Я тоже думаю, что сколь ни мал шанс на успех, но мы должны обогнуть земной шар по тридцать седьмой параллели, и это я выполню. Но сейчас нам предстоит решить другой вопрос, более сложный, а именно, следует ли нам отныне окончательно отказаться от розысков на Американском материке? На столь категоричный вопрос никто не ответил: не отважились высказывать свое мнение. - Так как же? - спросил Гленарван, обращаясь главным образом к майору. - Ответить на ваш вопрос, дорогой Эдуард, - значит, взять на себя большую ответственность, - сказал Мак-Наббс. Это требует размышлений. Прежде всего я хочу знать, через какие именно страны проходит тридцать седьмая параллель южной широты. - Это вам скажет Паганель, - ответил Гленарван. - Так спросим его. Географа скрывала густая листва, и Гленарвану пришлось окликнуть его: - Паганель! Паганель! - Я здесь, - ответил голос, словно с неба. - Где вы? - На моей башне. - Что вы там делаете? - Оглядываю необъятный горизонт. - Можете вы на минутку спуститься? - Я вам нужен? - Да. - Зачем? - Мы хотим узнать, через какие страны проходит тридцать седьмая параллель. - Извольте, - сказал Паганель, - и мне вовсе не нужно ради этого спускаться. - Так ответьте! - Извольте, покидая Америку, тридцать седьмая параллель южной широты пересекает Атлантический океан. - Хорошо! - На пути она встречает острова Тристан-да-Кунья. - Прекрасно! - Далее проходит двумя градусами южнее мыса Доброй Надежды. - Затем? - Пересекает Индийский океан. - Потом? - Слегка затрагивает острова Сен-Пьер в Амстердамском архипелаге. - Дальше? - Пересекает Австралию, проходя через провинцию Виктория. - Продолжайте! - И по выходе из Австралии... Последняя фраза осталась неоконченной. Колебался ли географ? Не знал ли ученый, как дальше идет тридцать седьмая параллель? Нет. Но с вершины омбу послышался неистовый вопль, громкий крик. Гленарван и его друзья побледнели и переглянулись. Неужели произошла новая катастрофа? Неужели несчастный Паганель упал? Уже Вильсон и Мюльреди устремились к нему на помощь, как вдруг показалось длинное туловище - Паганель катился с ветки на ветку, тщетно стараясь за что-нибудь ухватиться. Жив ли он? Неизвестно. Еще минута, и он упал бы в ревущие волны, но мощная рука майора удержала его. - Благодарствуйте, Мак-Наббс! - воскликнул Паганель. - Что с вами? - спросил майор. - Что случилось? Опять ваша всегдашняя рассеянность, не так ли? - Да, да, - ответил Паганель, задыхаясь от волнения, - да, рассеянность... на этот раз просто феноменальная... - В чем же дело? - Мы заблуждались! Мы продолжаем заблуждаться! Мы непрерывно заблуждаемся! - Что вы хотите этим сказать? - Гленарван, майор, Роберт и вы все, друзья мои, слушайте! Мы ищем капитана Гранта там, где его нет! - Что вы говорите? - воскликнул Гленарван. - Ищем там, где его нет, и где его вообще никогда не было! - добавил Паганель. 24. ПУТЕШЕСТВЕННИКИ ПРОДОЛЖАЮТ ВЕСТИ ПТИЧИЙ ОБРАЗ ЖИЗНИ Это неожиданное заявление вызвало глубокое удивление. Что хотел этим сказать географ? Уж не сошел ли он с ума? Однако он говорил так уверенно, что все взоры обратились к Гленарвану. Слова Паганеля были в сущности прямым ответом на вопрос Гленарвана. Но Гленарван только отрицательно покачал головой. Он, видимо, отнесся скептически к словам ученого. Однако тот, справившись с волнением, снова заговорил. - Да, да, - повторил он уверенно, - мы ошиблись и прочли в документе то, чего в нем нет. - Объясните вашу мысль, Паганель, - попросил Мак-Наббс, - но только спокойнее. - Все обстоит очень просто, майор. Я, как и вы, заблуждался. Как и вы, я тоже неправильно толковал документ. И лишь минуту тому назад, когда я сидел на вершине дерева и отвечал на ваши вопросы, меня вдруг, когда я произносил слово "Австралия", словно озарило молнией, и мне все стало ясно. - Что? - воскликнул Гленарван. - Вы утверждаете, что Гарри Грант... - Да, я утверждаю, - перебил его Паганель, - что слово austral в документе не полное слово, как мы предполагали, а лишь корень слова Australia. - Оригинально! - отозвался майор. - Не оригинально, а невозможно, - заявил, пожимая плечами, Гленарван. - Невозможно? - крикнул Паганель. - Во Франции подобного слова не существует. - Следовательно, - продолжал Гленарван с сомнением, - вы утверждаете, ссылаясь на документ, что "Британия" потерпела крушение у берегов Австралии? - Я уверен в этом, - ответил Паганель. - Право, Паганель, подобное заверение в устах секретаря Географического общества меня очень удивляет, - проговорил Гленарван. - Почему? - спросил задетый за живое Паганель. - Да потому, что если вы признаете слово Австралия, вы одновременно должны признать слово индейцы, а их там никогда не бывало. Этот аргумент нисколько не сразил Паганеля. Он улыбнулся: видимо, он ожидал его. - Дорогой Гленарван, - сказал он, - не спешите торжествовать: сейчас я разобью вас наголову, как говорят французы, и поверьте мне, никогда англичанину не случалось терпеть такого поражения. Да будет это расплатой за неудачи Франции при Креси и Азенкуре! - Буду очень рад. Побейте меня, Паганель! - Итак, слушайте! В документе об индейцах упоминается не больше, чем о Патагонии. Обрывок слова indi значит не Indien - индейцы, а indigenes - туземцы! А то, что в Австралии живут туземцы, надеюсь, вы допускаете? Гленарван пристально посмотрел на географа. - Браво, Паганель! - одобрил майор. - Ну как, дорогой Гленарван, теперь вы принимаете толкование? - Принимаю, но только при условии, если вы докажете, что gonie не есть конец слова _Патагония_. - Конечно, нет! - крикнул Паганель. - Тут дело идет не о Патагонии. Подбирайте любые слова, только не это. - Но какое же иное слово? - _Космогония, теогония, агония_... - _Агония_, - выбрал майор. - Пусть так, - ответил Паганель, - данное слово не имеет значения; я не буду даже доискиваться его смысла. Важно то, что austral указывает на Австралию. Не сбей вы меня тогда с толку ложными толкованиями, я сразу пошел бы по правильному пути, ибо здесь все очевидно! Найди я сам этот документ, я только так и понял бы его! На этот раз слова Паганеля были встречены криками "ура", приветствиями, поздравлениями. Остин, матросы, майор, а особенно счастливый Роберт, окрыленный новой надеждой, - все принялись рукоплескать достойному ученому. Гленарван, мало-помалу убеждавшийся в своей ошибке, заявил, что он почти готов сдаться. - Еще один вопрос, дорогой Паганель, - сказал он, - и мне останется только преклониться перед вашей проницательностью. - Спрашивайте, Гленарван! - Как расшифровали вы документ при новом толковании? - Очень просто. Вот документ, - ответил Паганель, указывая на драгоценную бумагу, которую он столь добросовестно изучал последние дни. В то время как географ собирался с мыслями, все молчали. Наконец Паганель, водя пальцем по отрывочным строкам документа, уверенно подчеркивая некоторые слова, прочел следующее: - "Седьмого июня тысяча восемьсот шестьдесят второго года трехмачтовое судно "Британия", из порта Глазго, потерпело крушение после..." Здесь можно вставить, если хотите: "двух дней", "трех дней", или "долгой агонии", - все равно, это безразлично - "...у берегов Австралии. Направляясь к берегу, два матроса и капитан Грант попытаются высадиться..." или "высадились на континент, где они попадут..." или "попали в плен к жестоким туземцам. Они бросили этот документ..." и так далее и так далее. Ясно? - Да, ясно, если слово "материк" можно применить к Австралии, представляющей собой лишь остров. - Успокойтесь, дорогой Гленарван, лучшие географы сходятся на том, что этот остров следует называть Австралийским материком. - Тогда, друзья мои, остается сказать лишь одно: в Австралию! И да поможет нам бог! - воскликнул Гленарван. - В Австралию! - хором подхватили спутники. - Знаете, Паганель, - прибавил Гленарван, - ваше присутствие на "Дункане" - прямо-таки дело провидения! - Прекрасно! - отозвался географ. - Допустим, что я послан провидением, и не будем больше говорить об этом. Так закончился разговор, повлекший за собой столь важные последствия в дальнейшем. Он совершенно изменил настроение путешественников. Они как бы снова ухватились за ту путеводную нить, которая должна была вывести их из лабиринта, откуда они уже не чаяли выбраться. Над развалинами их рухнувших замыслов вновь засияла надежда. Теперь они могли безбоязненно покинуть американский материк, и мысленно они уже покинули его. Возвратившись на борт "Дункана", они не принесут с собой отчаяния, и леди Элен и Мери Грант не будут оплакивать безвозвратно погибшего капитана Гранта. Охваченные радостными надеждами, путешественники забыли об опасностях, грозивших им самим, и жалели лишь о том, что не могут немедленно пуститься в путь. Было четыре часа пополудни. Ужинать решили в шесть. Паганель хотел ознаменовать этот счастливый день роскошным пиром, а так как имевшиеся запасы пищи были очень скудны, то он предложил Роберту отправиться вместе с ним на охоту в "соседний лес". Мальчик захлопал от радости в ладоши. Взяли пороховницу Талькава, вычистили револьверы, зарядили и отправились. - Не заходите слишком далеко, - серьезно напутствовал охотников майор. После их ухода Гленарван и Мак-Наббс отправились посмотреть зарубки на дереве, а Вильсон и Мюльреди снова разожгли костер. Гленарван, спустившись к поверхности образовавшегося огромного озера, не заметил никаких признаков убыли воды. Однако уровень ее достиг, по-видимому, максимума. Но неистовая сила, с которой воды продолжали нестись с юга на север, указывала на то, что аргентинские реки не пришли еще в равновесие. Прежде чем начать спадать воде, необходимо было, чтобы эти бурлящие потоки успокоились, как море в час, когда прилив кончается и начинается отлив. Поэтому, пока воды неслись столь стремительно к северу, нельзя было рассчитывать на их убыль. В то время как Гленарван и майор наблюдали течение, где-то на омбу раздались выстрелы, сопровождаемые шумными криками радости. Дискант Роберта сливался с басом Паганеля. Трудно было решить, кто из них был большим ребенком. Охота, по-видимому, обещала быть удачной и сулила чудеса кулинарного искусства. Вернувшись к костру, майор и Гленарван радостно одобрили удачнейшую уловку Вильсона. Этот славный моряк при помощи булавки и бечевки затеял рыбную ловлю. Несколько дюжин маленьких рыбок мохоррас, вкусных, как корюшка, трепетали на его пончо, обещая путешественникам изысканное лакомство. В эту минуту охотники спустились с вершины омбу. Паганель осторожно нес яйца черных ласточек и связку воробьев, которых он намеревался подать за обедом под видом дроздов. Роберт ловко подстрелил несколько пар ильгуэрос, маленьких желто-зеленых птичек, очень приятных на вкус, - на них большой спрос на рынке в Монтевидео. Паганелю, умевшему на тысячу ладов приготовлять яйца, пришлось на этот раз ограничиться тем, что испечь их в горячей золе костра. Все же обед получился и разнообразный и тонкий. Сушеное мясо, крутые яйца, жареные мохоррас, воробьи и ильгуэрос - все это являлось изысканной трапезой, память о которой осталась надолго. Все весело беседовали. Паганеля превозносили и как охотника и как повара. Паганель принимал похвалы с присущей ученому скромностью. Затем он начал очень увлекательно рассказывать о великолепном омбу, который приютил их под своей сенью и корни которого, по мнению Паганеля, очень глубоко уходили в землю. - Нам с Робертом казалось во время охоты, что мы в настоящем лесу, - рассказывал он. - Был момент, когда я начал опасаться, что мы заблудились: я никак не мог найти дорогу обратно! Солнце склонялось уже к западу! Тщетно искал я следы наших ног. Голод терзал нас! Уже из темной чащи доносилось рычание диких зверей... Виноват! я ошибся... Там не было диких зверей, очень, очень сожалею! - Как, - спросил Гленарван, - вы жалеете об отсутствии диких зверей? - Разумеется! - Однако при их свирепости... - Свирепости, говоря с научной точки зрения, не существует, - возразил ученый. - Ну уж извините, Паганель! - вмешался майор. - Вы никогда не заставите меня поверить, что дикие звери полезны. Какая от них польза? - Какая польза? - воскликнул Паганель. - Да хотя бы та, что они необходимы и для классификации: все эти разряды, семейства, роды, виды... - Великая польза! - сказал Мак-Наббс. - Мне она вовсе не нужна! Будь я вместе с Ноем в ковчеге во время всемирного потопа, то, конечно, я не допустил бы, чтобы сей неблагоразумный патриарх поместил в ковчег по чете львов, тигров, пантер, медведей и других столь же зловредных и бесполезных зверей. - Вы сами не сделали бы этого? - спросил Паганель. - Нет, не сделал бы. - Ну так с зоологической точки зрения вы были бы неправы. - Но не с точки зрения человеческой, - ответил Мак-Наббс. - Это возмутительно! - воскликнул ученый. - Я бы как раз заставил Ноя взять с собой в ковчег и мегатериев, и птеродактилей, и вообще всех допотопных животных, которые, к сожалению, теперь вывелись... - А я вам говорю, - возразил Мак-Наббс, - что Ной прекрасно поступил, оставив их на произвол судьбы, если только они действительно существовали в его время. - А я вам говорю, - упорствовал Паганель, - что Ной поступил дурно и на веки вечные заслужил проклятия ученых. Свидетели спора Паганеля и майора о старике Ное не могли удержаться от смеха. У майора, никогда в жизни ни с кем не вступавшего в спор, вопреки всем его принципам, происходили ежедневные стычки с Паганелем. Очевидно, ученый обладал какой-то особой способностью выводить майора из равновесия. Гленарван, по своему обыкновению, вмешался в спор. - Как это ни печально с научной и с человеческой точки зрения, - сказал он, - нам все же придется примириться с отсутствием диких зверей; кстати, ведь Паганель и не мог надеяться встретить их в этом воздушном лесу. - А почему бы нет? - отозвался ученый. - Дикие звери на дереве? - удивился Том Остин. - Ну, конечно! "Американский тигр" - ягуар, когда его почти настигают охотники, обычно ищет спасения на деревьях. Одно из таких животных, захваченное наводнением, свободно могло найти себе приют между ветвями омбу. - Надеюсь, вы все же не встретили ягуара? - спросил майор. - Нет, не встретили, хотя и обошли весь "лес". А жаль! Поохотиться за таким зверем было бы чудесно. Ягуар - свирепый хищник. Одним ударом лапы он сворачивает шею лошади. Стоит ему однажды отведать человеческого мяса, как он алчет его снова. Больше всего он любит лакомиться мясом индейцев, затем негров, затем мулатов и, наконец, белокожих. - Я очень рад, что стою на четвертом месте, - ответил Мак-Наббс. - Вот как? А по-моему, это доказывает только, что вы безвкусны, - презрительно сказал Паганель. - Я очень рад, что безвкусен, - быстро возразил майор. - Но это унизительно! - воскликнул неумолимый Паганель. - Ведь белые провозглашают себя высшей расой, но, видимо, господа ягуары отнюдь не придерживаются того же мнения! - Как бы там ни было, друг Паганель, - промолвил Гленарван, - поскольку среди нас нет ни индейцев, ни негров, ни мулатов, то я очень доволен, что здесь нет ваших милых ягуаров. Наше положение вовсе не так уж приятно... - Не так приятно? - воскликнул Паганель, придравшись к этому выражению, которое могло дать иное направление спору. - Вы жалуетесь на свою судьбу, Гленарван? - Конечно, - ответил Гленарван. - Разве вам так уж удобно на этих жестких ветвях? - Я никогда не чувствовал себя лучше даже в собственном кабинете! Мы живем, как птицы: распеваем, порхаем... Я начинаю думать, что людям предназначено жить на деревьях. - Им не хватает только крыльев, - вставил майор. - Когда-нибудь они их сделают себе. - А пока, - сказал Гленарван, - позвольте мне, милый друг, предпочесть этому воздушному обиталищу усыпанную песком дорожку парка, паркетный пол дома или палубу судна. - Видите ли, Гленарван, - ответил Паганель, - нужно уметь мириться с обстоятельствами. Хороши они - тем лучше, плохи - не надо роптать. Я вижу, вы жалеете о комфорте своего замка Малькольм-Касл! - Нет, но... - Я уверен, что Роберт очень доволен, - поспешил сказать Паганель, желая завербовать хоть одного сторонника. - Очень доволен, господин Паганель! - весело воскликнул Роберт. - В его возрасте это естественно, - заметил Гленарван. - И в моем тоже, - возразил ученый. - Чем меньше удобств, тем меньше потребностей, а чем меньше потребностей, тем человек счастливее. - Ну вот! Теперь Паганель поведет атаку на богатство и роскошь, - заметил Мак-Наббс. - Ошибаетесь, майор, - отозвался ученый. - Но если хотите, то я расскажу вам по этому поводу арабскую