Жюль Верн. Завещание чудака --------------------------------------------------------------------------- Собрание сочинений в пятидесяти томах Перевод с французского В. Барбашевой OCR Кудрявцев Г.Г. М.: ТОО ФРЭД, 1994 - 400 с. С илл. ББК 84.4 Фр В 35 771-94 5-7395-0015-Х (т. 12) ISВN 5-7395-0009-5 --------------------------------------------------------------------------- Роман Жюля Верна "Завещание чудака" - один из наименее известных русскому читателю. Забавная интрига в романе сочетается с большим запасом полезных географических сведений, облеченных в живую и увлекательную художественную форму. ОГЛАВЛЕНИЕ  * ЧАСТЬ I *  ГЛАВА ПЕРВАЯ. ВЕСЬ ГОРОД В РАДОСТИ. ГЛАВА ВТОРАЯ. УИЛЬЯМ ДЖ. ГИППЕРБОН. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ОКСВУДС. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. "ШЕСТЕРО". ГЛАВА ПЯТАЯ. ЗАВЕЩАНИЕ. ГЛАВА ШЕСТАЯ. КАРТА В ДЕЙСТВИИ. ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПЕРВЫЙ ОТЪЕЗЖАЮЩИЙ. ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ТОМ КРАББ, ТРЕНИРУЕМЫЙ ДЖОНОМ МИЛЬНЕРОМ. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ОДИН И ОДИН - ДВА. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. РЕПОРТЕР В ПУТИ. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ПЕРЕЖИВАНИЯ ДЖОВИТЫ ФОЛЕЙ. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ПЯТАЯ ПАРТНЕРША. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОММОДОРА УРРИКАНА. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЙ КОММОДОРА УРРИКАНА. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ 27 МАЯ.  * ЧАСТЬ II *  ГЛАВА ПЕРВАЯ. НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК. ГЛАВА ВТОРАЯ. ПРИНЯЛИ ОДНОГО ЗА ДРУГОГО. ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЧЕРЕПАШЬИМ ШАГОМ. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЗЕЛЕНЫЙ ФЛАГ. ГЛАВА ПЯТАЯ. ГРОТЫ ШТАТА КЕНТУККИ. ГЛАВА ШЕСТАЯ. ДОЛИНА СМЕРТИ. ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ДОМА, НА САУТ-ХОЛСТЕД-СТРИТ. ГЛАВА ВОСЬМАЯ. УДАР ДОСТОЧТИМОГО ХЮНТЕРА. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ДВЕСТИ ДОЛЛАРОВ В ДЕНЬ. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ДАЛЬНЕЙШИЕ СТРАНСТВОВАНИЯ ГАРРИ КЕМБЭЛА. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. "ТЮРЬМА" ШТАТА МИССУРИ. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. СЕНСАЦИОННОЕ ИЗВЕСТИЕ ДЛЯ "ОТДЕЛА ПРОИСШЕСТВИЙ" ГАЗЕТЫ "ТРИБЮН". ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ПОСЛЕДНИЕ УДАРЫ ИГРАЛЬНЫХ КОСТЕЙ В МАТЧЕ ГИППЕРБОНА. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ОКСВУДССКИЙ КОЛОКОЛ. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. ПОСЛЕДНЕЕ ЧУДАЧЕСТВО. ^TЧАСТЬ ПЕРВАЯ^U ^TГлава первая - ВЕСЬ ГОРОД В РАДОСТИ^U Иностранец, приехавший утром 3 апреля 1897 года в главный город штата Иллинойс, имел бы полное основание считать себя избранником Бога путешествующих. В этот день его записная книжка обогатилась бы любопытными заметками, материалом вполне пригодным для сенсационных газетных статей. Несомненно, если бы он продлил свое пребывание в Чикаго сначала на несколько недель, а потом на несколько месяцев, то пережил бы свою долю волнений и беспокойств, переходя от надежды к отчаянию, участвуя в том лихорадочном возбуждении, которое привело этот большой город в состояние ошеломленности, пожалуй даже, одержимости. С восьми часов утра всевозраставшая громадная толпа двигалась по направлению к двадцать второму кварталу, одному из самых богатых кварталов города. Как известно, улицы современных городов Соединенных Штатов расположены по направлению широты и долготы, что придает им четкость линий шахматной доски. - Да что же это такое?! - воскликнул один из агентов городской полиции, стоявший на посту на углу Бетховен-стрит и Норт-Уэллс-стрит. - Не собирается ли все городское население запрудить сегодня весь квартал? Этот рослый полицейский, ирландец родом, хороший малый, в общем, как и большинство его товарищей по корпорации, тратил большую часть жалованья в тысячу долларов на удовлетворение столь естественной невыносимой жажды, от которой страдают все уроженцы зеленой Ирландии {Зеленый остров - поэтическое название Ирландии.}. - Сегодня доходный денек для карманных воров, - прибавил один из его товарищей, тоже типичный ирландец, тоже рослый, страдающий той же неутолимой жаждой. - Пусть каждый сам смотрит за своими карманами, - ответил первый полицейский, - если не хочет найти их пустыми, вернувшись домой. Нас одних на всех не хватит... - Сегодня хватит с нас того, что придется переводить под руку дам на перекрестках! - Держу пари, что будет сотня раздавленных! - добавил его товарищ. К счастью, в Америке существует прекрасная привычка защищать себя самому, вместо того чтобы ждать от администрации помощи, которую та и не в состоянии оказать. А между тем какое громадное скопление народа грозило этому двадцать второму кварталу, если бы сюда явилась хотя бы половина всего населения Чикаго! Столица насчитывала в то время не менее одного миллиона семисот тысяч жителей, из которых почти пятую часть составляли уроженцы Соединенных Штатов; немцев было около пятисот тысяч и почти столько же ирландцев. Среди остальных - англичан и шотландцев было пятьдесят тысяч, жителей Канады - сорок тысяч, Скандинавии - сто тысяч, столько же чехов и поляков, евреев - пятнадцать тысяч и французов - десять, самое меньшее число во всем этом огромном количестве. Впрочем, по словам Элизе Реклю {Реклю, Жан-Жак Элизе (1830-1905) - знаменитый французский географ и социолог.} Чикаго еще не занимал всей городской территории, отведенной ему на берегу Мичигана на площади в четыреста семьдесят один квадратный километр, почти равной департаменту Сены {Здесь, как и в других местах книги, писатель привлекает для сравнения материал своей родной Франции.}. Было очевидно, что в этот день любопытные спешили из всех трех частей города, которые река Чикаго образует своими двумя рукавами - северо-западным и юго-западным, Норт-Сайдом и Саут-Сайдом. Путешественники называют первую из этих частей "Сен-Жерменским предместьем" {Сен-Жерменское предместье - аристократический квартал Парижа.}, а вторую - "предместьем Сент-Оноре" главного города штата Иллинойс. Правда, не было также недостатка в наплыве любопытных и из западного угла, сжатого между двумя рукавами реки. Жители этой менее элегантной части города, в свою очередь, присоединились к этой многолюдной толпе любопытных. Многие из них жили в своих невзрачных домишках вблизи Мэдисон-стрит и Кларк-стрит, кишмя кишевших чехами, поляками, немцами, итальянцами и китайцами, бежавшими из пределов Поднебесной империи {Официальное название Китая со времен Манчжурской династии.}. Весь этот люд направлялся к двадцать второму кварталу беспорядочной, шумной толпой, и восьмидесяти его улиц не хватало, чтобы пропустить такое множество народу. В этом людском водовороте были смешаны почти все классы населения: должностные лица Федерал-Бильдинга и Пост-Оффиса, судьи Корт-Хауза, высшие представители управления графств, городские советники Сити-Холла и весь персонал колоссальной гостиницы Аудиториум, в которой насчитывается несколько тысяч комнат; далее, приказчики больших магазинов мод и базаров господ Маршалл Филд, Леман и В. - В. Кембэл; рабочие заводов топленого свиного сала и маргарина, изготовлявших прекрасного качества масло по десять центов {Цент - мелкая разменная монета в США.}, или по десять су {Су - разменная монета Франции.}, за фунт; рабочие вагонных мастерских знаменитого конструктора Пульмана, явившиеся с дальних окраин Юга; служащие универсального торгового дома "Монтгомери Уорд и Кo"; три тысячи рабочих М. Мак-Кормика, изобретателя знаменитой жатвенной машины-вязалки; рабочие мастерских, доменных печей и прокатных станов, выпускающих бессемеровскую сталь {Бессемер, Генри (1813-1898) - английский конструктор, изобретатель способа передела жидкого чугуна в литую сталь продувкой кислорода воздуха.}; рабочие мастерских М. - Ж. Мак-Грегор, Адамса, обрабатывающих никель, олово, цинк, медь и лучшие сорта золота и серебра; рабочие фабрики обуви, где производство доведено до такого совершенства, что на изготовление ботинка достаточно полутора минут, и тысяча восемьсот рабочих торгового дома "Элджин", выпускающего ежедневно из своих мастерских две тысячи часов. К этому уже и без того длинному списку прибавьте еще персонал служащих на элеваторах Чикаго, первого в мире города по торговле зерном; служащих железных дорог, перевозящих ежедневно через город по двадцати семи железнодорожным путям в тысяче трехстах вагонах сто семьдесят пять тысяч пассажиров, а также персонал паровых и электрических автомобилей, фуникулерных {Фуникулер - горная железная дорога с канатной тягой.} и других вагонов и экипажей, ежедневно перевозящих два миллиона пассажиров. И, наконец, моряков и матросов громадного порта, торговый оборот которого ежедневно требует шестидесяти кораблей. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить среди всей этой толпы директоров, редакторов, хроникеров, наборщиков и репортеров пятисот сорока ежедневных и еженедельных газет и журналов чикагской прессы. Нужно было быть глухим, чтобы не слышать криков биржевиков и спекулянтов, которые вели себя здесь так, точно они находились в департаменте торговли или на Уит-Пит, хлебной бирже. А среди всей этой шумной толпы двигались и волновались служащие банков, национальных или государственных, и т. д. Как забыть в этой массовой демонстрации учащихся колледжей и университетов: Северо-западного университета, соединенного Колледжа права, Чикагской школы ручного труда и стольких других! Забыть артистов двадцати трех театров и казино, артистов Большой оперы, театра Джекобс-Клэрк-стрит, театров Аудиториум и Ли-цеум. Забыть персонал двадцати девяти главных отелей, слуг всех этих ресторанов, достаточно просторных для того, чтобы принимать по двадцать пять тысяч гостей в час. Забыть, наконец, мясников главного Сток-Ярда Чикаго, которые по счетам фирм Армур, Свит, Нельсон, Моррис и многих других закалывают миллионы быков и свиней по два доллара за голову. И можно ли удивляться тому, что Царица Запада занимает второе место после Ныо-Иорка среди индустриальных и торговых городов Соединенных Штатов, раз нам известно, что ее торговые обороты выражаются цифрой в тридцать миллиардов в год! Децентрализация в Чикаго, как и во всех больших американских городах, полная, и если можно играть этим словом, то хочется спросить: в чем же заключалась та притягательная сила, которая заставила население Чикаго так "сцентрализоваться" в этот день вокруг Ла-Салль-стрит? Не к городской ли ратуше устремлялись все эти шумные массы населения? Не шло ли дело об исключительной по своей увлекательности спекуляции, которую здесь называют "бум", продаже с публичных торгов какой-нибудь земельной собственности, спекуляции, возбуждающе действующей на воображение каждого? Или, может быть, дело касалось одной из тех предвыборных кампаний, которые так волнуют толпу? Какого-нибудь митинга, на котором республиканцы, консерваторы и либералы-демократы готовились к ожесточенной борьбе? Или, быть может, ожидалось открытие новой Всемирной колумбийской выставки {Международная Колумбийская выставка проходила в Чикаго с мая по октябрь 1893 года.} и под тенью деревьев Линкольн-Парка, вдоль Мидуэй-Плезанс, должны были возобновиться пышные торжества 1893 года? Нет, готовившееся торжество было совсем другого рода и носило бы очень печальный характер, если бы его организаторы не были обязаны, согласно воле лица, которого все это касалось, выполнить возложенную на них задачу среди всеобщего шумного ликования. В этот час Ла-Салль-стрит была совершенно очищена от публики благодаря большому количеству полицейских, поставленных на ее концах, и процессия могла теперь беспрепятственно катить по ней свои шумные волны. Если Ла-Салль-стрит не пользуется такой симпатией богатых американцев, какой пользуются авеню Прерий, Калюмет, Мичиган, где высятся богатейшие в Чикаго дома, то она тем не менее одна из наиболее посещаемых улиц в городе. Названа она по имени француза Роберта-Кавалье де Ла-Салля, одного из первых путешественников, который в 1679 году явился исследовать эту страну озер и чье имя справедливо пользуется в Соединенных Штатах такой популярностью. Зритель, которому удалось бы пройти через двойную цепь полицейских, увидел бы почти в самом центре Ла-Салль-стрит, на углу Гете-стрит, перед одним из великолепнейших особняков колесницу, запряженную шестеркой лошадей. Находившиеся впереди и позади этой колесницы участники процессии были размещены в строгом порядке и ждали только сигнала, чтобы тронуться в путь. Во главе процессии находились несколько отрядов полиции в полной парадной форме со своими офицерами, струнный оркестр, состоящий из сотни музыкантов, и такой же многочисленный хор певческой капеллы, который должен был присоединить свое пение к музыке, исполняемой оркестром. Вся колесница была затянута ярко-пунцовой материей с золотыми и серебряными полосами, на которой сверкали осыпанные бриллиантами инициалы: "У. Дж. Г.". Повсюду виднелись цветы - не букеты, а целые охапки цветов, но их изобилие здесь, в этой Столице Садов, как называют также Чикаго, никого не удивляло. С верха колесницы, которая могла бы с честью фигурировать на каком-нибудь пышном национальном празднике, свисали до самой земли благоухающие гирлянды. Их поддерживали шесть человек, трое с правой стороны, трое - с левой. Позади колесницы, в нескольких шагах от нее, виднелась группа лиц, человек около двадцати, среди которых находились: Джеймс Т. Дэвидсон, Гордон С. Аллен, Гарри Б. Андрьюс, Джон Ай. Дикинсон, Томас Р. Карлейль и другие члены "Клуба Чудаков" на Мохаук-стрит, в котором Джорж Б. Хиггингботам был. председателем, а также члены других четырнадцати городских клубов. Как известно, штаб-квартира миссурийской дивизии и резиденция ее начальника находятся в Чикаго, и само собой разумеется, что как сам начальник ее, генерал Джеймс Моррис, так и весь его штаб и чиновники его канцелярий, размещенные в Пульман-Билдингс, в полном составе следовали за упомянутой группой. А за ними шли: губернатор штата Джон Гамильтон, потом мэр города со своими товарищами по должности, члены городского совета, комиссары-администраторы графства, прибывшие специально для такого дня из Спрингфилда, официальной столицы штата, где находятся многие правительственные учреждения, а также судьи Федерального суда. Их назначение на эту должность в отличие от большинства правительственных чиновников зависит не от выборов, а от президента Союза. В конце процессии толпились коммерсанты, промышленники, инженеры, профессора, адвокаты, доктора, дантисты, следователи, местные начальники полиции. Многочисленные горожане готовы были присоединиться к процессии, едва только она тронется в путь. С целью защитить процессию от такого наплыва любопытных генерал Джеймс Моррис сосредоточил здесь сильные отряды кавалерии с саблями наголо, с развевающимися на свежем ветре знаменами. Это длинное описание необычной церемонии должно быть дополнено еще одной подробностью: у всех без исключения присутствующих красовалось в петличке по цветку гардении, который им вручал мажордом в черном фраке, стоявший у парадных дверей великолепного особняка. Весь дом имел праздничный вид, и свет его бесчисленных канделябров и электрических ламп спорил с ярким светом лучей апрельского солнца. Настежь открытые окна выставляли напоказ дорогие матерчатые разноцветные обои, покрывавшие стены. Лакеи в праздничных ливреях стояли на мраморных ступеньках парадной лестницы; гостиные и залы были готовы для торжественного приема гостей. В многочисленных столовых накрытые столы сверкали серебром массивных ваз, всюду виднелись изумительные фарфоровые сервизы, любимые чикагскими миллионерами, а хрустальные бокалы и кубки были полны вина и шампанского лучших марок. Наконец на башне городской ратуши часы пробили девять, с отдаленного конца Ла-Салль-стрит прогремели фанфары, ив воздухе раздалось троекратное "ура". По знаку помощника начальника полиции развернулись знамена, и процессия тронулась в путь. Сначала послышались увлекательные звуки "Колумбус-марша", написанного кембриджским профессором Джоном П. Пэном, который исполнял оркестр. Медленными, размеренными шагами участники процессии направились вверх по Ла-Салль-стрит, и тотчас же вслед за ними двинулась и колесница, которую везла шестерка лошадей, покрытых роскошными попонами, украшенными плюмажами и эгретками {Эгретка (франц.) - украшение из перьев.}. Гирлянды цветов поддерживались руками шести привилегированных участников процессии, выбор которых был, казалось, делом простой случайности. Вслед за колесницей в безукоризненном порядке двинулись члены клубов, представители власти, как военной, так и гражданской, отряды кавалерии, а за ними широкие массы публики. Излишне говорить, что все двери, окна, балконы, подъезды, даже крыши домов на Ла-Салль-стрит были полны зрителей всех возрастов, причем большинство их заняло свои места еще накануне. Когда первые ряды процессии достигли конца авеню, они повернули налево и направились вдоль Линкольн-Парка. Какой невероятный муравейник людей толпился теперь на двухстах пятидесяти акрах {Акр (англ.) - мера земельной площади в Англии и США. 1 акр равен 4047 кв. метрам.} этого очаровательного местечка, окаймленного на западе сверкающими водами Мичигана, парка с его тенистыми аллеями, рощами, лужайками, покрытыми пышной растительностью, с маленьким озером Винстон, с памятниками Гранту и Линкольну {Грант, Угтис Симпсон (1822 -1885) -американский генерал. Во время Гражданской войны (1861-1865) - главнокомандующий армиями Северных Штатов. На посту президента США (1869-1877) проводил реакционную внутреннюю и экспансионистскую внешнюю политику. Линкольн, Авраам (1809-1865) - выдающийся американский государственный деятель, президент в годы Гражданской войны (1861 - 1865).}, с площадью для парадов и с зоологическим садом! Из сада в эту минуту доносился вой хищных зверей и обезьян, желавших, по-видимому, порезвиться и принять участие во всеобщем торжестве. Обычно в будни Линкольн-Парк представлял собой пустыню, и попавший сюда случайно иностранец мог подумать, что этот день был воскресеньем. Но нет! Это была пятница - неприятная, унылая пятница 3 апреля. Об этом никто не думал в толпе любопытных, обменивавшихся замечаниями об участниках процессии и сожалевших, без сомнения, что сами не принимали в ней участия. - Да, - говорил один из них, - эта процессия так же великолепна, как та, которая была при открытии нашей выставки. - Верно, - отозвался другой, - она стоит той, которую мы видели двадцать четвертого октября в Мидуэй-Плезанс. - А эти шестеро, которые маршируют около самой колесницы! - воскликнул один из чикагских матросов. - И которые вернутся с полными карманами, - прибавил кто-то в группе рабочих завода Мак-Кормика. - Можно сказать, счастливый билет они вытянули, - вмешался владелец ближайшей пивной, человек громадного роста, у которого пиво, казалось, сочилось из всех пор тела. - Я бы отдал все, что у меня есть самого ценного, чтобы быть на их месте!.. - И вы не прогадали бы! - ответил широкоплечий мясник со Сток-Ярда. - День, который принесет им целые груды кредитных билетов! - послышался чей-то голос. - Да... богатство им обеспечено! - И какое богатство! - Десять миллионов долларов каждому! - Вы хотите сказать - двадцать миллионов? - Ближе, кажется, к пятидесяти, чем к двадцати! В том возбуждении, в котором они находились, эти люди очень быстро договорились до миллиарда - цифра, между прочим, чаще всего употребляемая в разговорах, ведущихся в Соединенных Штатах. Но, разумеется, все эти предположения основывались только на гипотезах. Ну а что же дальше?.. Неужели эта процессия решила обойти весь город? Если в программу входила такая "прогулка", то на нее не хватило бы и целого дня!.. Как бы то ни было, все с теми же шумными проявлениями радости, под звуки громкой музыки оркестра и пения хора певческой капеллы, среди оглушительных "гип! гип!" и "ура" толпы длинная колонна, никем не останавливаемая, дошла до входа в Линкольн-Парк, у которого начинается Фуллертон-авеню. Оттуда она повернула налево и двигалась на протяжении приблизительно двух миль в западном направлении вплоть до северного рукава реки Чикаго. Между тротуарами, черными от толпы, оставалось еще достаточно места для того, чтобы процессия могла свободно продвигаться вперед. Выйдя через мост на Бранд-стрит и двигаясь по ней, она достигла той великолепной городской артерии, которая носит название бульвара Гумбольдта , и, сделав, таким образом, около одиннадцати миль в западном направлении, повернула на юг и от начала Логан-сквер продолжала свой путь, двигаясь все время между живой изгородью любопытных, с трудом сдерживаемых полицейскими агентами. Начиная с этого пункта колесница беспрепятственно докатилась до Пальмер-сквер и остановилась перед входом в парк, носящий имя знаменитого прусского ученого. Был полдень, и получасовой отдых в Гумбольдт-Парке был необходим, так как прогулка предстояла еще длинная. Здесь толпа могла отдохнуть на зеленых лужайках, среди которых текли, освежая их, быстрые ручьи; площадь парка составляла более двухсот акров. Гумбольдт, Александр (1769-1859) - выдающийся немецкий естествоиспытатель и путешественник. Исследовал Центральную и Южную Америку, был на Урале и Алтае. Как только колесница остановилась, оркестр и хоры заиграли и запели "Star Spangled Banner" {"Усеянный звездами флаг".}, вызвавший такую бурю аплодисментов, точно дело происходило в мюзик-холле какого-нибудь казино. Самого западного пункта, находившегося в Гарфилд-Парке, процессия достигла в два часа дня. Как видите, в столице штата Иллинойс в парках нет недостатка! Из них не меньше пятнадцати главных, причем Джексон-Парк занимает пятьсот девяносто акров, а в общей сложности парками покрыты две тысячи акров земли - лужаек, рощ, лесных зарослей и кустарников. Завернув за угол, образуемый бульваром Дуглас, процессия продолжала двигаться в прежнем направлении, чтобы дойти до Дуглас-Парка и оттуда дальше, по Саут-Вест-стрит; потом она перешла через южный рукав реки Чикаго, а затем реку Мичиган и канал, который тянется к востоку от нее, после чего ей оставалось только спуститься на юг, двигаясь вдоль Вест-авеню, и, пройдя еще три мили, дойти до Гайд-Парка. Пробило три часа. Пора было сделать новую остановку, прежде чем возвращаться в восточную часть города. Теперь оркестр пришел уже в полное неистовство, исполняя с необыкновенным воодушевлением самые веселые и самые безумные декатр и аллегро, заимствованные из репертуара Лекока, Вернея, Одрана и Оффен-баха. Кажется совершенно невероятным, что присутствующие не были вовлечены в танцы этим увлекательным ритмом публичных балов. Во Франции, наверное, никто не смог бы ему противостоять! Погода была великолепная, хотя воздух все еще оставался холодным. В штате Иллинойс в первые дни апреля зимний период далеко еще не закончен, и навигация по озеру Мичиган и реке Чикаго обыкновенно прекращается с начала декабря и до конца марта. Но хотя температура оставалась еще низкой, воздух был так чист, солнце, совершая свой путь по безоблачному небу, лило такой яркий свет, очевидно тоже "принимая участие в общем празднике", как выражаются репортеры официальной прессы, что нельзя было сомневаться, что до самого вечера все будет идти так же удачно. Масса народу все еще не редела. Если среди нее теперь отсутствовали любопытные северных кварталов, то им на смену явились любопытные южных кварталов, не менее оживленные, оглашавшие воздух такими же громкими, такими же восторженными криками "ура". Что касается различных групп этой процессии, они сохраняли тот же порядок, в каком они были в самом начале, перед особняком на Ла-Салль-стрит, и в каком они, без сомнения, останутся вплоть до самого последнего пункта своего длинного путешествия. Выйдя из Гайд-Парка, колесница направилась на восток вдоль бульвара Гарфилда. В конце этого бульвара разворачивается во всем своем изумительном великолепии парк Вашингтона, покрывающий собой площадь в триста семьдесят один акр. Его теперь снова наполняла толпа, как это было несколько лет назад во время последней выставки. От четырех часов до половины пятого опять была остановка, во время которой хор певческой капеллы блестяще исполнил "In Praise of God" Бетховена, заслужив бурные аплодисменты огромной аудитории. После этого прогулка совершалась в тени аллей парка вплоть до громадной площади Джексон-Парка, у самого озера Мичиган. Не намеревалась ли колесница направиться именно к этому пункту, пользующемуся с некоторых пор такой славой? Не имелось ли в виду подобной церемонией воскресить воспоминание о славной годовщине, чтобы ежегодно празднуемый день навсегда сохранился в памяти жителей Чикаго? Нет! Первые ряды полиции, обогнув Вашингтон-Парк и двигаясь по Гров-авеню, подходили теперь к одному из парков, который был окружен целой сетью стальных рельсов, что объясняется исключительной населенностью этого квартала. Процессия остановилась, но прежде чем проникнуть под тень великолепнейших дубов, музыканты сыграли один из самых увлекательных вальсов Штрауса. Не принадлежал ли этот парк какому-нибудь казино и не готовился ли его грандиозный холл принять эту толпу, приглашенную на какой-нибудь ночной , фестиваль? Ворота широко растворились, и полицейским агентам с большим трудом удалось сдержать толпу, еще более многочисленную и шумную, чем раньше. Но проникнуть в парк она все же была не в состоянии, так как его защищали несколько отрядов полиции, чтобы дать возможность проехать туда колеснице и тем закончить "прогулку" через весь громадный город в пятнадцать с лишком миль. Но парк этот не был парком. Это было Оксвудсское кладбище, самое громадное из всех одиннадцати кладбищ Чикаго. А колесница была погребальной и везла к последнему пристанищу смертные останки Уильяма Дж. Гиппербона, одного из членов "Клуба Чудаков". ^TГлава вторая - УИЛЬЯМ ДЖ. ГИППЕРБОН^U Тот факт, что Джеймс Т. Дэвидсон, Гордон С. Аллен, Гарри Б. Андрьюс, Джон Аи. Дикинсон, Джордж Б. Хиггинботам и Томас Р. Карлейль находились среди почетных лиц, непосредственно следовавших за колесницей, еще не означал, что они были наиболее популярными членами "Клуба Чудаков". Справедливость требует сказать, что самым эксцентричным в их образе жизни было то, что они принадлежали к вышеназванному клубу на Мохаук-стрит. Возможно, что все эти почтенные янки {Янки - полуироническое прозвище американцев - уроженцев Соединенных Штатов Америки.}, разбогатевшие благодаря многочисленным удачным операциям с земельными участками, по разработке нефти, эксплуатации железных дорог, рудников и лесных участков, благодаря убою домашнего скота, имели намерение поразить своих соотечественников пятидесяти штатов Союза, а также весь Новый и Старый Свет своими ультраамериканскими экстравагантностями. Но надо сознаться, их общественная и частная жизнь не представляла собой ничего такого, что могло бы привлечь к ним внимание всего мира. Их было человек пятьдесят. Они платили огромные налоги, не имели прочных связей в чикагском обществе, были постоянными посетителями клубных читален и игорных залов, просматривали большое количество всяких журналов и обозрений, вели более или менее крупную игру, как водится во всех клубах, и время от времени обсуждали между собой, что они сделали в прошлом и что делают в настоящем. - Решительно мы совсем не... совсем не чудаки, - говорили они. Но один из членов этого клуба был, по-видимому, более склонен, чем его коллеги, проявить некоторую долю оригинальности. Хотя он еще ничего не сделал такого эксцентричного, что могло бы обратить на него всеобщее внимание, все же было основание думать, что он сумеет оправдать название, может быть чересчур преждевременно присвоенное себе этим знаменитым клубом. Но, к несчастью, Уильям Риппербон умер, и справедливость требует признать, что то, чего он никогда не делал при жизни, он сумел сделать после смерти, так как именно на основании его определенно выраженной воли похороны совершались в этот день среди всеобщего веселья. Покойному Уильяму Гиппербону в момент, когда он так неожиданно окончил свое существование, не было еще пятидесяти лет. В этом возрасте он был красивым мужчиной, рослым, широкоплечим, довольно полным, державшимся прямо, что придавало некоторую деревянность его фигуре, не лишенной в то же время известной элегантности и благородства. Его каштановые волосы были очень коротко подстрижены, а в его шелковистой бороде в форме веера виднелись среди золотистых и несколько серебряных нитей. Глаза его были темно-синие, очень живые и горящие под густыми бровями, а слегка сжатые и чуть приподнятые в углах губы и рот, сохранивший полностью все зубы, говорили о характере, склонном к насмешливости и даже презрению. Этот великолепный тип северного американца обладал железным здоровьем. Никогда ни один доктор не щупал его пульса, не смотрел его горла, не выстукивал его груди, не выслушивал его сердца, не измерял термометром его температуры. А между тем в Чикаго нет недостатка в докторах - так же как и в дантистах, - обладающих большим профессиональным искусством, но ни одному из них не представилось случая применять свое искусство к Уильяму Дж. Гиппербону. Можно было бы, однако, сказать, что никакая машина - обладай она даже силой ста докторов, - не была бы в состоянии взять его из этого мира и перенести в другой. И тем не менее он умер! Умер без помощи медицинского факультета, и именно этот его уход из жизни и был причиной того, что погребальная колесница находилась теперь перед воротами Окевудсского кладбища. Чтобы дополнить внешний портрет этого человека моральным, нужно прибавить, что Уильям Дж. Гиппер-бон был человек холодного темперамента, положительный и что при всех обстоятельствах он сохранял полное самообладание. Если он считал, что жизнь представляет собой нечто хорошее, то это потому, что он был философ, а быть философом вообще нетрудно, когда огромное состояние и отсутствие всяких забот о здоровье и семье позволяют соединять благожелательность со щедростью. Вот почему невольно хочется спросить: логично ли было ждать какого-нибудь эксцентричного поступка от человека такого практичного, такого уравновешенного? И не было ли в прошлом этого американца какого-нибудь факта, который давал бы основание этому поверить? Да, был, один-единственный. Когда Уильяму Гиппербону было уже сорок лет, ему пришла фантазия сочетаться законным браком с одной столетней гражданкой Нового Света, родившейся в 1781 году, в тот самый день, когда во время Великой войны капитуляция лорда Корнваллиса заставила Англию признать независимость Соединенных Штатов. Но в тот момент, когда он собирался сделать ей предложение, достойная мисс Антония Бзргойн покинула этот мир в приступе острого детского коклюша, и таким образом Уильям Гиппербон запоздал со своим предложением! Тем не менее, верный памяти почтенной девицы, он остался холостяком, и это, конечно, может быть сочтено за несомненное с его стороны чудачество. С тех пор ничто уже не тревожило его существования, так как он не принадлежал к школе того великого поэта, который в своем бесподобном стихотворении говорит: О Смерть, богиня мрака, в который возвращается все и растворяется все, Прими детей в свою звездную глубину! Освободи их от оков времени, чисел и пространства И верни им покой, нарушенный жизнью. И действительно, для чего Уильям Гиппербон стал бы призывать "мрачную богиню"? Разве "время", "числа" и "пространство" его здесь когда-нибудь беспокоили? Разве не все удавалось ему в этом мире? Разве не был он исключительным любимцем случая, который везде и всегда осыпал его своими милостями? В двадцать пять лет обладая уже порядочным состоянием, он сумел его удвоить, удесятерить, увеличить в сто и тысячу раз благодаря счастливым операциям, не подвергая себя при этом никакому риску. Уроженцу Чикаго, ему достаточно было только не отставать от изумительного роста этого города, в котором сорок семь тысяч гектаров, стоивших в 1823 году, по свидетельству одного путешественника, две тысячи пятьсот долларов, стоили теперь восемь миллиардов. Таким образом, покупая по низкой цене и продавая по высокой участки земли (из которых некоторые привлекали покупателей, дававших по две и по три тысячи долларов за один ярд для постройки на этой площади двадцативосьмиэтажных домов) и помещая часть полученной прибыли в различные акции: железнодорожные, нефтяные, акции золотых приисков, Уильям Гиппербон разбогател в такой мере, что мог оставить после себя колоссальное состояние. Без сомнения, мисс Антония Бэргойн сделала большую ошибку, упустив такое блестящее замужество. Но если нельзя удивляться тому, что безжалостная смерть унесла эту столетнюю особу, то поводов для удивления оказалось достаточно, когда стало известно, что Уильям Гиппербон, не достигший еще и половины ее возраста, в полном расцвете сил отправился в иной мир, причем у него не было никакого основания считать его лучше того, в котором он жил до сих пор. И теперь, когда его больше не стало, кому же должны были достаться все миллионы почтенного члена "Клуба Чудаков"? Вначале все спрашивали, не будет ли клуб назначен законным наследником того, который первым со дня основания клуба ушел из этого мира, что могло бы побудить его коллег последовать его примеру? Нужно знать, что Уильям Гиппербон большую часть своей жизни проводил не в своем особняке на Ла-Салль-стрит, но в клубе на Мохаук-стрит. Он там завтракал, обедал, ужинал, отдыхал и развлекался, причем самым большим его удовольствием - это нужно отметить - была игра. Но не шахматы, не триктрак, не карты, не баккара или тридцать и сорок, не ландскнехт, покер, ни даже пикет, экарте или вист {Перечисляются распространенные в то время карточные и иные азартные игры.}, а та игра, которую именно он ввел в своем клубе и которую особенно любил. Речь идет об игре в "гусек", благородной игре, заимствованной у греков. Невозможно сказать, до чего Уильям Дж. Гиппербон ею увлекался! Эта страсть и увлечение в конце концов заразили и его коллег. Он волновался, перескакивая, по капризу игральных костей, из одной клетки в другую в погоне за гусями, стремясь догнать последнего из этих обитателей птичьего двора. Он волновался, попадая на "мост", задерживаясь в "гостинице", теряясь в "лабиринте", падая в "колодец", застревая в "тюрьме", наталкиваясь на "мертвую голову", посещая клетки: "матрос", "рыбак", "порт", "олень", "мельница", "змея", "солнце", "шлем", "лев", "заяц", "цветочный горшок" и т. д. Если мы припомним, что у богатых членов "Клуба Чудаков" штрафы, которые полагалось платить по условиям игры, были немаленькие и выражались в нескольких тысячах долларов, то станет ясно, что играющий, как бы богат он ни был, все же не мог не испытывать удовольствия, пряча выигрыш в карман. Итак, в течение десяти лет Уильям Гиппербон почти все дни проводил в клубе, только изредка совершая небольшие прогулки на пароходе по озеру Мичиган. Не разделяя любви американцев к заграничным путешествиям, он все свои поездки ограничивал только Соединенными Штатами. Так отчего же в таком случае его коллегам, с которыми он был всегда в прекрасных отношениях, не сделаться его наследниками? Не были ли разве они единственными из всех людей, с которыми он был связан узами симпатии и дружбы? Не разделяли ли они ежедневно его безудержную страсть к благородной игре в "гусек", не сражались ли они с ним на арене, где случай дарит играющим столько сюрпризов? И разве не могла прийти в голову Уильяму Гиппербопу мысль учредить ежегодную премию для награждения того из партнеров, кто выиграет большее число партий в "гусек" за время от 1 января до 31 декабря? Пора уже сообщить, что у покойного не было ни семьи, ни прямого наследника - вообще никого из родных, кто имел бы право рассчитывать на его наследство. Поэтому, умри он, не сделав никаких распоряжений относительно своего состояния, оно естественным образом перешло бы к Федеральной республике, которая, так же как и любое монархическое государство, воспользовалась бы им, не заставив себя долго просить. Впрочем, чтобы узнать последнюю волю покойного, достаточно было отправиться на Шелдон-стрит, Э 17, к нотариусу Торнброку и спросить у него, во-первых, существовало ли вообще завещание Уильяма Гиппербона, а во-вторых, каково было его содержание. - Господа, - сказал нотариус Торнброк председателю "Клуба Чудаков" Джорджу Б. Хиггинботаму и одному из его членов, Томасу Р. Карлейлю, которые были выбраны делегатами для выяснения этого серьезного вопроса, - я ждал вашего визита, который считаю большой для себя честью... - Это такая же честь и для нас, - ответили, раскланиваясь, оба члена клуба. -- Но, - прибавил нотариус, - прежде чем говорить о завещании, нужно заняться похоронами покойного. - Мне кажется, - сказал Джордж Б. Хиггинботам, - что их нужно организовать с блеском, достойным нашего покойного коллеги. - Необходимо строго следовать инструкциям моего клиента, содержащимся в этом конверте, - ответил нотариус, ломая печать конверта. - Это значит, что похороны будут... - начал было Томас Карлейль. -...торжественными и веселыми в одно и то же время, господа, под аккомпанемент оркестра и хора певческой капеллы, при участии публики, которая не откажется, конечно, прокричать веселое "ура" в честь Гиппербона! - Я ничего другого и не ожидал от члена нашего клуба, - проговорил председатель, наклоняя одобрительно голову. - Он не мог, конечно, допустить, чтобы его хоронили как простого смертного. - Поэтому, - продолжал нотариус Торнброк, - Уильям Гиппербон выразил желание, чтобы все население Чикаго представительствовало на его похоронах в лице шести делегатов, избранных по жребию при совершенно исключительных условиях. Он давно уже задумал этот план и несколько месяцев назад собрал в одну большую урну фамилии всех своих чикагских сограждан обоих ролов в возрасте от двадцати до шестидесяти лет. Вчера, согласно его инструкциям, я в присутствии мэра города и его помощников произвел жеребьевку, и первым шести гражданам, чьи фамилии я вынул из урны, я дал знать в заказных письмах о воле покойного, приглашая их занять места во главе процессии и не отказаться от этого возложенного на них долга... - О, они, конечно, его исполнят, - воскликнул Томас Карлейль, - так как есть все основания думать, что они будут хорошо награждены покойным, если даже и не окажутся его наследниками! - Это возможно, - сказал нотариус, - и со своей стороны я бы этому вовсе не удивился. - А каким условиям должны отвечать лица, на которых выпал жребий? - пожелал узнать Джордж Хиггинботам. - Только одному, - отвечал нотариус, - чтобы они были уроженцами и жителями Чикаго. - Как... никакому другому? - Никакому другому. - Все понятно, - ответил Карлейль. - А теперь, мистер Торнброк, когда же вы должны будете распечатать завещание? - Спустя две недели после кончины. - Только спустя две недели? - Да, так указано в записке, приложенной к завещанию, следовательно, пятнадцатого апреля. - Но почему такая отсрочка? - Потому что мой клиент желал, чтобы прежде, чем ознакомить публику с его последней волей, факт его смерти был твердо установлен. - Наш друг Гиппербон очень практичный человек, - заявил Джордж Б. Хиггинботам. - Нельзя быть слишком практичным в таких серьезных обстоятельствах, - прибавил Карлейль, - и если