т Нью-Мексико. По этому поводу Лисси Вэг заметила что репортеру "Трибюн" придется уплатить, очевидно, штраф. - Вот что уж ни в коем случае не затруднит его газету, - возразила ее подруга. - Конечно нет, Джовита, но очень затруднило бы нас, если бы нам пришлось уплатить тысячу долларов в самом начале... или вообще в течение путешествия. Верная себе, Джовита ответила движением головы, которое ясно выражало: "Этого не случится! Нет! Этого не случится!.." Но в глубине души именно это ее больше всего и беспокоило, хотя она тщательно это скрывала от всех. И каждую ночь в тревожном сне, который мешал спать также и Лисси Вэг, она громко говорила о "мосте", о "гостинице", о "лабиринте", о "колодце", о "тюрьме", О всех тех мрачных клетках, которые заставляли участвующих платить штрафы простые, двойные и тройные, для того чтобы иметь право продолжать партию. Приближался день, когда двум молодым путешественницам надлежало отправиться в путь. Горячими угольями, которые Джовита Фолей постоянно чувствовала у себя под ногами в течение всей этой недели, можно было бы нагреть паровоз большой скорости, и он доставил бы их в самые дальние пункты Америки. Нечего и говорить, что Джовита Фолей поспешила приобрести путеводитель по Соединенным Штатам, самый подробный и самый лучший из всех "Guide-book" {путеводитель.}, который она без конца перелистывала, читала и перечитывала, хотя совершенно не могла отдать себе отчета в преимуществе одного маршрута перед другим. Впрочем, чтобы быть в курсе дела, достаточно было просматривать газеты столицы или любого города штата. Устанавливалась немедленно письменная связь с теми штатами, в которые воля игральных костей направляла участников матча, и особенно с теми местностями, какие были указаны в завещании Уильяма Дж. Гиппербона. Почта, телефон и телеграф беспрерывно работали во все часы дня и ночи. В утренних листках, так же как и в вечерних, можно было найти целые столбцы информации, более или менее достоверных и фантастических также, надо в этом признаться; и это потому, что случайные читатели и абоненты всегда предпочитают получать хоть фальшивые известия, чем не иметь никаких. К тому же все эти информации зависели от самих участников партии, от образа действия каждого из них. Таким образом, если сведения, даваемые о Максе Реале, были весьма неосновательны, то это потому, что он никого не посвящал в свои планы, кроме своей матери, и так как он не расписался ни в Омахе, куда приехал с Томми, ни в Канзас-Сити по прибытии туда на пароходе "Дин Ричмонд", то репортеры тщетно разыскивали его следы, и никто не знал, что с ним происходит в данное время. Глубокая неизвестность окутывала также и Германа Титбюри. В том, что он 5-го числа уехал из Чикаго вместе с госпожой Титбюри, никто, конечно, не сомневался. В доме его на Робей-стрит никого не оставалось, кроме их прислуги, этого колосса в юбке, о которой упоминалось выше. Но никому не было известно, что они путешествовали под вымышленным именем, и потому все усилия репортеров захватить их где-нибудь по дороге оставались тщетными. По всем данным, точных известий об этой чете нельзя было ждать раньше того дня, когда они явятся в почтовое бюро Кале за своей телеграммой. О Томе Краббе получались довольно подробные вести. Выехавших 3-го числа из Чикаго Мильнера и его компаньона видали и интервьюировали во всех главных городах их маршрута и, наконец, в Новом Орлеане, где они сели на пароход, чтобы ехать в Галвестон, штат Техас. Газета "Фрейе Прессе" нашла нужным заметить по этому поводу, что пароход "Шерман" был американским, другими словами, составлял как бы частичку родины. Так как участникам партии было запрещено покидать национальную территорию, то считалось более приличным не ездить на иностранных пароходах, даже когда эти пароходы оставались все время в водах Союза. Что касается Гарри Кембэла, то сведений о нем было очень много. Они падали, как апрельский дождь, так как он сыпал телеграммами, газетными заметками, письмами, и это было очень выгодно "Трибюн". Таким образом, стали известны его переезды в Джексон и Детройт, и читатели с нетерпением ждали подробных сообщений о тех приемах и празднествах, которые были организованы в честь его в Буффало и на Ниагарском водопаде. Так настало 7 мая. Через день нотариус Торнброк в присутствии Джорджа Хиггинботама должен был объявить в зале Аудиториума о результате пятого метания игральных костей. Еще тридцать шесть часов - и Лисси Вэг станет известна ее судьба. Легко себе представить, в каком нетерпении Джовита Фолей провела эти два дня, не без основания предаваясь самым беспокойным, волнующим мыслям. Дело в том, что в ночь с 7-го на 8-е у Лисси Вэг появилась сильнейшая боль в горле и такой острый приступ лихорадки, что ей пришлось разбудить свою подругу, спавшую в соседней комнате. Джовита Фолей тотчас вскочила с постели, дала ей напиться и тепло укутала, повторяя не очень уверенным голосом: - Это пустяки, дорогая моя... это пройдет. - Надеюсь, - ответила Лисси Вэг. - Заболеть теперь было бы чересчур некстати. Такого же мнения была и Джовита Фолей, которая уже не в состоянии была снова лечь спать и не отходила от постели молодой девушки. Сон Лисси был очень тревожен. На следующий день, едва рассвело, весь дом уже знал, что пятая участница партии заболела и что необходимо вызвать доктора. Его прождали до девяти часов. Вскоре уже и вся улица, как и дом, была в курсе того, что случилось, за улицей - весь ближний квартал, а за ним и город, так как известие о болезни Лисси распространилось с быстротой электричества, с быстротой, свойственной всем мрачным известиям. И что было в этом удивительного, впрочем? Разве мисс Вэг не была героиней дня? Личностью наиболее у всех на виду после отъезда Гарри Кембэла? Разве не на ней сосредоточивалось теперь все внимание публики? Не была ли она единственной героиней среди всех героев матча Гиппербона? И вот Лисси Вэг больна - может быть, серьезно - накануне того дня, когда должна была решиться ее судьба. Наконец объявили о приходе вызванного врача, доктора медицины Пью; это было вскоре после девяти часов. Он начал с того, что спросил Джовиту Фолей о характере молодой девушки. - Прекрасный... - ответила она. Тогда доктор, сев у кровати Лисси Вэг, внимательно посмотрел на нее, велел показать язык, пощупал пульс, выслушал и выстукал. Ничего со стороны сердца, ничего со стороны печени, ничего со стороны желудка. Наконец, после добросовестного осмотра, который один стоил четырех долларов: - Ничего страшного, - сказал он, - едва только не произойдет каких-нибудь серьезных осложнений. - А есть ли основание бояться таких осложнений? - спросила Джовита Фолей, взволнованная словами доктора. - И да и нет, - ответил доктор Пью. - Нет, если болезнь удастся пресечь в самом начале... Да, если, несмотря на все наши старания, она будет продолжать развиваться и лекарства будут бессильны это остановить. - Но, во всяком случае, - возразила Джовита Фолей, которую все более и более волновали эти уклончивые ответы, - могли бы вы теперь определить болезнь? - Да, и самым категорическим образом. - Говорите же, доктор! - Мой диагноз: обыкновенный бронхит... Затронуты нижние доли легких... Есть небольшие хрипы, но плевра не затронута... Таким образом, пока опасаться плеврита не приходится... Но... - Но?.. - Но бронхит может перейти в воспаление, а воспаление - в отек легких... Это именно то, что я называю серьезными осложнениями. Доктор прописал обычные в таких случаях средства - капли аконита {Аконит - род многолетних трав из семейства лютиковых. Клубни его используются в медицине. Аконитин - яд; применяется как болеутоляющее средство.} на спирту, успокаивающие кашель, сиропы, теплое питье и отдых - главное, отдых. Потом, пообещав заехать еще вечером, исчез, торопясь к себе, не сомневаясь, что его в кабинете уже ждут репортеры. Произойдут ли те осложнения, о которых говорил доктор, и если произойдут, то что делать? Ввиду такой грозной возможности Джовита Фолей едва не потеряла голову. В течение последних часов Лисси Вэг казалась ей более слабой, более страдающей. Легкая дрожь говорила о новом приступе лихорадки, пульс бился еще более ускоренно, общая слабость, казалось увеличилась. Джовита Фолей, потрясенная морально не менее, чем Лисси Вэг физически, не отходила от ее изголовья, обтирала ее разгоряченный лоб, давала ей микстуру, а потом снова предавалась самым грустным мыслям и роптала на такую несправедливость судьбы. "Нет, - говорила она себе, - нет! Ни Том Крабб, ни Титбюри, ни Кембэл, ни Макс Реаль не заболели бы бронхитом накануне своего отъезда!.. Не случилось бы такого несчастья и с коммодором Урриканом! Нужно же, чтобы все это обрушилось на мою бедную Лисси, обладающую таким цветущим здоровьем!.. И завтра... да, завтра пятый тираж... А что если вдруг нас отошлют куда-нибудь далеко... далеко... если опоздание на пять или шесть дней помешает нам явиться в срок к месту назначения... если двадцать третье число настанет раньше, чем мы успеем покинуть Чикаго... если будет слишком поздно это сделать и нас исключат из партии еще до того, как мы ее начнем!" Если... если!.. Это несчастное "если", не переставая, вертелось в мозгу Джовиты Фолей и заставляло кровь приливать к ее вискам. Около трех часов приступ лихорадки начал слабеть. Лисси Вэг вышла из состояния глубокой прострации, но кашель как будто усилился. Открыв глаза, она увидела Джовиту Фолей, склонившуюся над ее изголовьем. - Ну как же ты себя сейчас чувствуешь? - спросила та. - Лучше, не правда ли?.. И скажи, что мне сейчас тебе дать? - Выпить чего-нибудь, - ответила мисс Вэг голосом, очень изменившимся от боли в горле. - Вот, голубчик... прекрасное питье: горячее молоко с содовой водой!.. А потом, доктор тебе велел... всего только несколько порошков... - Все, что ты хочешь, моя милая Джовита! - В таком случае все устроится само собой... - Да... само собой... - Кажется, ты меньше страдаешь... - Ты ведь знаешь, голубчик, - сказала Лисси Вэг, - что когда острый приступ лихорадки проходит, чувствуется всегда большая слабость и в то же время некоторое облегчение... - Значит, ты начинаешь выздоравливать! - воскликнула Джовита Фолей. - Завтра все пройдет! - Начинаю выздоравливать?.. Уже?.. - прошептала больная, пытаясь улыбнуться. - Да... уже... и, когда доктор вернется, он, наверно, скажет, что ты можешь встать! - Но ты должна сознаться, Джовита, что мне правда очень не везет! - Не везет?.. Тебе?! - Да, мне... И судьба очень ошиблась, не выбрав тебя на мое место! Завтра ты была бы уже в Аудиториуме... и могла бы в тот же день выехать... - Чтобы я уехала, оставив тебя в таком состоянии?.. Никогда! - Я сумела бы тебя заставить! - К тому же не в этом дело, - ответила Джовита Фолей, - не я пятая участница партии, не я будущая наследница покойного Гиппербона... это все ты! Обдумай все хорошенько, моя дорогая!.. Ведь ничто не будет потеряно, если мы отложим наш отъезд на сорок восемь часов... У нас еще останется целых тринадцать дней на путешествие, а в тринадцать дней можно проехать от одного конца Соединенных Штатов до другого! Лисси Вэг не хотелось ответить, что ее болезнь могла продлиться неделю и больше - кто знает, может быть, даже больше двух недель, - и она удовольствовалась только тем, что сказала: - Обещаю тебе, Джовита, выздороветь как можно скорее. - Я большего и не прошу! А сейчас довольно болтать, не утомляй себя, постарайся немного заснуть... а я посижу здесь, около тебя... - Ты кончишь тем, что сама заболеешь... - Я?.. Будь спокойна... И к тому же у нас очень хорошие соседи, которые меня всегда заменили бы в случае надобности... Спи спокойно, моя Лисси! Пожав руку своей подруге, Лисси перевернулась на другой бок и тотчас уснула. Если что беспокоило и раздражало Джовиту Фолей, так это то, что после полудня на улице перед их домом началось необычайное для этого квартала оживление. Уличный шум был так велик, что мог бы разбудить Лисси Вэг, спавшую на девятом этаже дома. По тротуарам взад и вперед шагали любопытные. Деловые с виду люди останавливались перед домом Э 19 и о чем-то друг у друга осведомлялись. Одна за другой подъезжали кареты и после небольшой остановки мчались дальше, к городским кварталам. - Как-то она сейчас? - спрашивали одни. - Ей хуже, - отвечали другие. - Говорят, тяжелая форма лихорадки. - Нет, тиф... - Ах, бедная барышня!.. Некоторым людям правда не везет! - Но ведь она - одна из "семи" матча Гиппербона. - Нечего сказать, большое преимущество, если им нельзя воспользоваться! - Если бы даже Лисси Вэг и была в состоянии сесть в поезд, разве она могла бы перенести все трудности, связанные со столькими переездами? - Прекрасно сможет... если партия закончится всего в несколько ходов... Это вполне возможно! - А если она продлится еще месяц? - Никогда нельзя полагаться на случай... И тысяча подобных же замечаний. Само собой разумеется, что многие любопытные, быть может держатели пари, и, без сомнения, газетные репортеры явились в тот день на квартиру к Джовите Фолей. Но, несмотря на настойчивые требования принять их, она отказала всем. Отсюда целый ряд противоречивых известий, или преувеличенных, или с начала до конца фальшивых, о болезни Лисси Вэг, известий, которые очень быстро распространились по городу. Но Джовита Фолей не сдавалась и ограничивалась тем, что, подходя к окну, проклинала все усиливающийся уличный гул. Она сделала исключение только для одной из служащих дома "Маршалл Филд", которой дала самые успокоительные сведения: "Катар горла... легкая простуда"... Около пяти часов вечера, когда уличный шум опять усилился, она высунулась из окна и среди одной группы людей, очевидно очень взволнованных, узнала... кого? Годжа Уррикана! Его сопровождал человек лет сорока, по виду матрос, широк оплечий, сильный, подвижной, жестикулировавший не переставая. Казалось, он был еще более бешеного темперамента, чем страшный коммодор. Разумеется, не из участия к своей молоденькой партнерше Годж Уррикан явился в этот день на Шеридан-стрит и стоял под ее окнами, с которых не сводил глаз. И это в то время, как его компаньон, что прекрасно видела Джовита Фолей, демонстративно грозил кому-то кулаком с видом человека, который не в силах долее сдерживаться. И когда в окружавшей его толпе разнеслось известие, что болезнь Лисси Вэг не представляла ничего серьезного: - Какой болван это сказал? - проревел он. Тот, кто принес это известие, разумеется, не пожелал себя назвать, боясь неприятных последствий. - Плохо... ей очень плохо!.. - объявил коммодор Уррикан. - Все хуже и хуже, - добавил его компаньон, и если кто-нибудь попробует утверждать противное... - Послушай, Тюрк, держи себя в руках! - Чтобы я держал себя в руках?! - заревел Тюрк, ворочая глазами, как разъяренный тигр. - Это легко вам, мой коммодор, который, как известно, самый терпеливый из людей! Но мне... слушать подобного рода разговоры!.. Это выводит меня из себя... А когда я вне себя... - Хорошо... А теперь довольно! - приказал Годж Уррикан, дергая за руку своего компаньона с такой силой, точно хотел ее оторвать. После этих нескольких фраз можно было прийти к заключению - многие сочли бы это невероятным, - что на свете существовал человек, по сравнению с которым коммодор Годж Уррикан казался ангелом кротости. Во всяком случае, если оба эти субъекта явились сюда, то только в надежде получить плохие известия и удостовериться в том, что в матче Гиппербона будут участвовать всего только шесть партнеров. Так именно думала Джовита Фолей, с трудом удерживаясь, чтобы не выйти на улицу. Ей хотелось поступить с этими двумя субъектами так, как они того заслуживали, хотя бы она и рисковала быть растерзанной этим страшным зверем в человеческом образе. Короче говоря, в результате всех этих обстоятельств все газеты, появившиеся около шести часов вечера, оказались переполненными самыми странными противоречиями. Согласно одним сообщениям, здоровье Лисси Вэг окрепло благодаря заботам врача и ее отъезд ни на один день не будет отложен. Согласно другим, хотя болезнь и не представляла ничего серьезного, вес же мисс Вэг потребуется некоторое время для отдыха и она не сможет отправиться в путешествие раньше конца недели. Газеты "Чикаго Глоб" и "Чикаго Ивнинг Пост", расположенные к девушке, оказались особенно пессимистичными: в них сообщалось о консилиуме светил науки... о необходимости операции... "Мисс Вэг сломала себе руку", - извещала первая газета. "Ногу", - утверждала вторая. А нотариус Торнброк, исполнитель завещания покойного, получил поддельное письмо, подписанное именем Джовиты Фолей, в котором ему сообщали, что пятая партнерша отказывалась от своей доли наследства. Что же касается газеты "Чикаго Мэйл", редакторы которой разделяли симпатии и антипатии коммодора Уррикана, то эта газета без всяких колебаний объявила, что Лисси Вэг в этот день между четырьмя часами сорока пятью минутами и четырьмя часами сорока семью минутами пополудни скончалась. Когда эти новости дошли до Джовиты Фолей, с ней едва не сделалось дурно; к счастью, доктор Пью во время своего вечернего визита до некоторой степени ее успокоил. - Нет!.. Это только обыкновенный бронхит, - повторял он. - Никаких симптомов страшного воспаления или еще более страшного отека легких нет. До сих пор по крайней мере... Достаточно будет нескольких дней спокойствия и отдыха... - Но скольких же именно?! - Может быть, семи или восьми. - Семи или восьми?! - При условии, чтобы больная не подвергалась ни малейшему сквозному ветру. - Семь или восемь дней!.. - повторяла несчастная Джовита Фолей, ломая руки. - И притом - если не произойдет никаких серьезных осложнений... Ночь прошла беспокойно. Снова появилась лихорадка- приступ, который продолжался до самого утра и вызвал сильнейшую испарину. Но боль в горле уменьшилась, и откашливание постепенно становилось менее затруднительным. Джовита Фолей не ложилась спать. Бесконечные часы провела она у изголовья своей больной подруги. Какая сиделка могла бы сравниться с ней в заботах, в рвении и во внимании? Впрочем, она никому не уступила бы своего места. На следующий день после небольшого недомогания и возбуждения, обычных по утрам, Лисси Вэг снова заснула. Было 9 мая, и в этот день в зале театра Аудиториум должно было состояться пятое метание игральных костей матча Гиппербона. Джовита Фолей отдала бы десять лет своей жизни, чтобы там быть. Но оставить больную! Нет... об этом нечего было и думать. Случилось так, что Лисси Вэг скоро проснулась и, подозвав к себе подругу, сказала: - Милая Джовита, попроси нашу соседку прийти сюда заменить тебя около меня. - Ты хочешь, чтобы... - Я хочу, чтобы ты отправилась в Аудиториум... Ведь туда надо к восьми часам, не так ли? - Да - к восьми... Ну вот... через двадцать минут ты вернешься... Мне приятно, что ты там будешь... и так как ты веришь в мою удачу... "Еще бы!" - вскричала бы Джовита Фолей тремя днями раньше, но в этот день она так не сказала. Она только поцеловала больную в лоб и предупредила соседку, почтенную особу, которая тотчас же пришла и уселась у изголовья постели. Потом Джовита сбежала с лестницы и, сев в первую попавшуюся карету, велела ехать к Аудиториуму. Было без двадцати восемь, когда Джовита Фолей подошла к дверям зала, уже переполненного публикой. Ее тотчас узнали и засыпали вопросами: - Как себя чувствует мисс Лисси Вэг? - Вполне хорошо, - заявила она и попросила, чтобы ее пропустили к эстраде, что было тотчас исполнено. Так как известие о смерти молодой девушки появилось уже во многих утренних газетах, то некоторые из присутствующих удивились, что ее самая близкая подруга была в этой толпе и даже не в трауре. Вез десяти минут восемь председатель и члены "Клуба Чудаков", сопровождаемые нотариусом Торнброком, с неизменными алюминиевыми очками на носу, появились на эстраде и уселись вокруг стола. Карта штатов была разложена перед нотариусом. Около кожаного футляра лежали две игральные кости. Еще пять минут, и на стенных часах зала пробьет ровно восемь. Внезапно громовой голос прервал тишину, которая водворилась не без труда. Этот голос нельзя было не узнать: так гудеть мог только голос коммодора. Годж Уррикан попросил слова, ему необходимо было сделать одно маленькое замечание, что и было ему разрешено. - Мне кажется, господин председатель, - сказал он, повышая голос по мере того, как развивалась фраза, - мне кажется, что для того, чтобы неуклонно и точно исполнить волю покойного, лучше было бы не приступать к этому пятому метанию костей, так как пятая партнерша не в состоянии... - Да!, да!.. - проревели некоторые из группы, окружавшей Годжа Уррикана, и громче всех других проревел голос страшного человека, сопровождавшего накануне коммодора и стоявшего под окнами Джовиты Фолей. - Молчать, Тюрк!.. Молчать! - приказал коммодор Уррикан, точно он обращался к собаке. - Чтобы я замолчал!.. - Тотчас же! Под мечущим искры взглядом Уррикана Тюрк замолчал, и коммодор продолжал: - Если я делаю это предложение, то только потому, что имею самое серьезное основание предполагать, что пятая партнерша не может выехать ни сегодня, ни завтра... - Ни даже через неделю! - закричал один из присутствующих, сидевших в зале. - Ни через неделю, ни через две недели, ни через месяц, - подтвердил коммодор Уррикан, - и это потому, что сегодня утром, в пять часов сорок семь минут, она умерла! Сдержанный шепот прокатился по залу, но его покрыл женский голос, отчетливо произнесший: - Это ложь! Ложь! Ложь!.. Потому что я, Джовита Фолей, всего двадцать пять минут тому назад оставила Лисси Вэг живой и выздоравливающей. Новый взрыв криков и протестов раздался из группы Уррикана. После формального заявления коммодора поведение Лисси Вэг доказывало, что она не желала считаться ни с какими требованиями приличий! Разве она не должна была умереть, раз он категорически заявил о ее смерти? Тем не менее считаться со словами Годжа Уррикана теперь было трудно. А бешеный субъект продолжал настаивать, лишь несколько изменив свои аргументы. Вот что он заявил: - Пусть будет так... пятая партнерша не умерла, но в то же время ей все не лучше!.. Ввиду создавшегося положения я прошу, чтобы моя очередь подвинулась и чтобы то метание костей, которое произойдет через несколько минут, было бы для шестого партнера, который, таким образом, должен будет занимать с этих пор пятое место. Новый гром криков и топот в ответ на это требование Годжа Урикана - это неистовствовали его единомышленники, вполне достойные плавать под его флагом. В конце концов нотариусу Торнброку удалось усмирить эту беснующуюся компанию, и когда снова водворилась тишина: - Предложение Годжа Уррикана, - сказал он, - основано на неверном понимании воли завещателя и находится в полном противоречии с правилами благородной игры Северо-Американских Соединенных Штатов. Каково бы ни было состояние здоровья пятой партнерши, даже в том случае, если бы оно ухудшилось и ее пришлось бы вычеркнуть из числа живых, все равно мой долг, долг исполнителя завещания покойного Уильяма Гиппербона, требует, чтобы мы приступили к тиражу, назначенному на девятое мая для мисс Лисси Вэг. Через две недели, если она не окажется на своем посту, останется ли она в живых или нет, все равно, она будет лишена своих прав, и партия будет продолжаться при участии не семи, а шести партнеров. Последовали бурные протесты Годжа Уррикана. Голосом, полным негодования, он заявлял, что если кто-нибудь и понимал неверно волю завещателя, то это сам нотариус Торнброк, хотя его и поддерживали члены "Клуба Чудаков". Произнося эти столь грозные слова, коммодор был красен от гнева, но его красное лицо казалось бледным рядом с совершенно багровой физиономией его компаньона. Вот почему Годж Уррикан чувствовал, что ему необходимо удержать Тюрка около себя, чтобы предотвратить какое-нибудь несчастье. - Куда ты? - спросил он, остановив его в тот момент, когда Тюрк пытался от него ускользнуть. - Туда, - ответил Тюрк, указывая кулаком на эстраду. - Зачем? - Затем чтобы схватить этого Торнброка за шиворот и выбросить вон, как какую-нибудь морскую свинью... - Сюда, Тюрк!.. Сюда!.. - скомандовал Годж Уррикан. И присутствующие услышали в груди Тюрка нечто похожее на глухое рычание, какое издает плохо укрощенный дикий зверь, готовый броситься на своего укротителя. Пробило восемь часов, глубокая тишина водворилась в зале. Тогда нотариус Торнброк, может быть, немного более обычного взволнованный, правой рукой взял пустой футляр, левой положил в него игральные кости и потряс ими, то подымая футляр, то опуская его. Послышался легкий стук маленьких костяшек, ударившихся о стенки футляра, и когда их выбросили, они подкатились к самому краю стола. Нотариус Торнброк пригласил Джорджа В. Хиггинботама и его коллег проверить выброшенное число очков и звучным голосом произнес: - Девять, из шести и трех. Счастливое число, так как пятый партнер одним скачком попадал в двадцать шестую клетку, штат Висконсин. ^TГлава двенадцатая - ПЯТАЯ ПАРТНЕРША^U - О, дорогая Лисси, какой счастливый... какой изумительный удар костей!.. - восторженно вскричала Джовита Фолей. Она быстро вошла в комнату, забыв в эту минуту о том, что могла взволновать больную, которая, может быть, отдыхала. Но Лисси Вэг не спала. Все еще очень бледная и слабая, она разговаривала с пожилой женщиной, сидевшей около ее постели. После того как нотариус Торнброк объявил о числе выпавших очков, Джовита Фолей покинула Аудиториум, оставив присутствующих предаваться своим размышлениям, а Годжа Уррикаиа - донельзя взбешенным тем, что не на его долю выпал такой счастливый удар. - Какое же число выбросили кости? - спросила Лисси Вэг, слегка приподнимаясь на подушках. - Девять, милочка, девять, из шести и трех, что отсылает нас сразу в двадцать шестую клетку! - А эта клетка? - Штат Висконсин... город Милуоки, в двух часах... всего только в двух часах езды скорым поездом! Действительно, для начала партии лучшего нельзя было и желать. - Нет... нет! - продолжала восторженная особа. - Я прекрасно знаю, что девять очков, из пяти и четырех, отослали бы нас прямехонько в пятьдесят третью клетку... А эта клетка... посмотри на карту... ведь это Флорида!.. Представляешь себе нас, отправляющихся во Флориду? Можно сказать, на самый край света! И, разгоряченная, красная, взволнованная, она обмахивалась картой, как веером. - Ты безусловно права, - ответила Лисси Вэг. - Флорида - это действительно слишком уж далеко... - Все удачи, дорогая моя, тебе, тебе одной, - повторяла Джовита Фолей, - а все неудачи другим. - Будь немного повеликодушнее, Джовита. - Если хочешь, могу исключить из их числа Макса Реаля, так как ты желаешь ему всяких благ... - Без сомнения... - Но вернемся к делу, Лисси... Двадцать шестая клетка! Ты должна отдать себе ясный отчет в том преимуществе, которое это нам доставит!.. До сих пор первым был этот журналист Гарри Т. Кембэл, но он только еще добрался до двенадцатой клетки, тогда как мы!.. Еще тридцать семь очков... всего только тридцать семь очков... и мы достигнем цели! Ее несколько разочаровало, что Лисси Вэг, казалось, не разделяла ее энтузиазма. - У тебя такой вид, точно ты не рада!.. - вскричала она. - Рада, Джовита, рада!.. Мы отправимся в Висконсин, в город Милуоки! - О, у нас еще есть время, дорогая моя Лисси!.. Это не завтра и даже не послезавтра!.. Через пять или шесть дней, когда ты совсем поправишься... Может быть, даже через пятнадцать, если так будет нужно! Только бы нам быть на месте двадцать третьего в полдень... - В таком случае все к лучшему, раз ты довольна. - Довольна ли я, моя дорогая? Я настолько же довольна, насколько недоволен коммодор... Этот отвратительный человек хотел сделать так, чтобы ты оказалась вне конкурса... Хотел заставить нотариуса Торнброка предоставить этот пятый удар ему, коммодору, под предлогом, что ты все равно не смогла бы им воспользоваться... Что ты должна будешь лежать в течение нескольких недель. Он дошел до того, что заявил, что тебя нет больше на свете... О, этот отвратительный морской волк!.. Ты знаешь, я ведь никому не желаю зла, но этот коммодор! Я от души желаю ему заблудиться в "лабиринте", свалиться в "колодец", заплесневеть в "тюрьме", быть вынужденным платить всякие штрафы - простые, двойные и тройные, одним словом, желаю всех тех неприятностей, которые выпадают в этой игре на долю неудачников! А если бы ты слышала, как нотариус ему ответил! О, этот очаровательный нотариус! Мне хотелось его расцеловать! Оставляя в стороне некоторую долю преувеличения, свойственную молодой девушке, нужно признать, что Джовита Фолей была права. Эти выброшенные девять очков, составленные из шести и трех, означали один из лучших ходов, какие только возможны в начале игры, так как это не только давало Лисси Вэг возможность обогнать первых четырех партнеров, но и оставляло ей достаточно времени для полного выздоровления. Действительно, штат Висконсин находится рядом со штатом Иллинойс, от которого его отделяет на юге только сорок вторая параллель. На западе его границу составляет река Миссисипи, на востоке - озеро Мичиган, западным берегом которого он является, и на севере - частично озеро Верхнее. Его столица - Мадисон; Милуоки -его метрополия. Построенный на берегу озера менее чем в двухстах милях от Чикаго, этот город часто, быстро и регулярно сносится со всеми торговыми центрами Иллинойса. Итак, день 9 мая, грозивший большими неприятностями, начинался очень счастливо. Правда, волнение, которое испытала больная, несколько ухудшило ее состояние, и когда пришел доктор медицины Пью, он нашел ее немного более нервной, чем накануне. Приступы кашля, иногда очень резкие, сопровождались общей слабостью и небольшим повышением температуры. Ничего нельзя было, однако, предпринять нового, так как прежде надо было закончить принимать уже начатые лекарства. - Отдых... главное, отдых, - повторял доктор Джо-вите Фолей, которая его провожала. - Я вам очень советую, мисс, устранять от больной всякое волнение... пусть она остается одна, пусть больше спит... - Скажите, доктор, ее состояние вас сейчас не очень беспокоит? - спросила Джовита Фолей, чувствуя себя во власти новых опасений. - Нет... Повторяю: это только бронхит, который еще не кончился... Ничего угрожающего со стороны легких, ничего со стороны сердца... Главное, берегите ее от сквозного ветра... Да, еще нужно, чтобы она себя поддерживала питанием, насильно заставляя себя почаще что-нибудь есть - бульон, молоко... - Но, доктор... Скажите, если не произойдет каких-нибудь серьезных осложнений... - Которые всегда лучше предвидеть... - Да, я знаю... То можно ли надеяться, что наша больная поправится через неделю? Доктор ничего не ответил и только наклонил голову, что не было особенно успокоительно. Джовита Фолей, достаточно взволнованная, согласилась не оставаться подолгу в комнате Лисси Вэг и сидела в своей, оставив дверь между ними полуоткрытой. Разложив на столе карту благородной игры Американских Соединенных Штатов и свой путеводитель, она принялась изучать штат Висконсин, его климат, нравы его жителей, и все это в таких подробностях, точно она собиралась оставаться там всю жизнь. Газеты Союза, как и надо было ожидать, поместили на своих страницах отчет о пятом метании игральных костей. Во многих из них говорилось об инциденте с Урриканом, причем одни поддерживали претензии неистового коммодора, другие их осуждали. Но большинство все же было настроено против него. Нет! Он не имел никакого основания требовать, чтобы ему предоставили право воспользоваться результатом этого метания игральных костей; и все одобряли нотариуса Торнброка, который применил правила, изложенные в завещании, во всей их строгости. К тому же, что бы ни говорил Годж Уррикан, Лисси Вэг не умерла и умирать не собиралась. Это вызвало в публике естественный подъем симпатий к больной, которая в глазах всех сделалась теперь более интересной, хотя все-таки трудно было думать, чтобы она могла вынести до конца всю тяжесть таких переездов. Что же касается ее болезни, то это не было даже настоящим бронхитом, и через сутки все должно было пройти. Но тем не менее, так как читатели газеты всегда очень требовательны ко всяким информациям, бюллетень о состоянии здоровья пятой партнерши печатался два раза в день - утром и вечером, так как если бы дело шло о здоровье какой-нибудь принцессы крови. День 9 мая не принес никаких изменений в состоянии больной, и оно не ухудшилось ни в следующую ночь, ни в день 10 мая, что заставило Джовиту Фолей сделать заключение, что одной недели будет совершенно достаточно для того, чтобы поставить больную на ноги. И к тому же, если бы даже ее выздоровление потребовало десяти, одиннадцати, двенадцати, даже тринадцати, даже пятнадцати дней, все равно, раз дело шло лишь о коротком, всего двухчасовом переезде... Только бы обе они явились 23-го числа в полдень в Милуоки, как того требовал устав матча Гиппербона! А если бы понадобился потом маленький отдых, то отдохнуть можно было бы в метрополии. Ночь с 10-го на 11-е прошла довольно спокойно. Приступов озноба у Лисси Вэг почти уже не было, и были все основания думать, что лихорадка закончилась. Кашель оставался еще довольно сильным, но хрипов становилось все меньше, дыхание делалось все свободнее, так что никаких новых осложнений ожидать было уже нельзя. Когда на следующее утро Джовита Фолей вошла в комнату больной, Лисси, видимо, чувствовала себя значительно бодрее. Перед тем Джовиты Фолей не было дома в течение часа. Но куда она уходила? Об этом она ни слова не сказала даже соседке, которая ничего по этому поводу не могла сообщить мисс Вэг. Едва только Джовита Фолей вошла в комнату своей подруги, как, не успев даже снять шляпу, поспешила к постели больной и крепко ее поцеловала, причем лицо у нее было такое оживленное, глаза блестели так хитро и весело, что Лисси не могла не спросить: Да что с тобой сегодня? - Ничего, дорогая моя... ничего... это только потому, что у тебя сегодня гораздо более здоровый вид, моя дорогая, и потом, погода такая чудная!.. Это майское солнце... все эти лучи, которые точно вдыхаешь, точно пьешь... О, если бы ты могла хоть часок посидеть у окошка... вместо лекарства принять хорошую дозу солнца!.. Я уверена, что это сразу тебя бы, вылечило, но... нельзя позволять себе никаких неосторожных поступков, чтобы не произошли осложнения... Но куда же ты уходила, Джовита? Куда уходила? Прежде всего в магазин "Маршалл Филд", чтобы сообщить о твоем здоровье... Наши патроны ежедневно об этом осведомляются, и мне хотелось их поблагодарить! - Ты хорошо сделала, Джовита! Они были очень добры, разрешив нам такой продолжительный отпуск... А когда он кончится... Все выяснено, все выяснено, моя дорогая, они никого не возьмут на наше место. - Ну а потом? - Потом? Что потом? - Ты нигде больше не была? - Где я еще была? Казалось, что Джовита Фолей не решалась ответить на этот вопрос. Но долго она не в состоянии была выдержать. И ей помогла Лисси Вэг, спросив: - Ведь сегодня, кажется, одиннадцатое мая, не правда ли? - Одиннадцатое, моя дорогая, - ответила Джовита восторженным тоном, - и если бы не этот твой бронхит, то вот уже два дня, как мы могли бы жить в гостинице в этом очаровательном городе Милуоки... - Но в таком случае, - прервала ее Лисси Вэг, - если сегодня одиннадцатое, то значит, шестое метание игральных коетей уже было... - Разумеется! - А это значит... - Это значит... Нет, знаешь, ничто никогда не доставляло мне такого удовольствия... Никогда! Нет, подожди, я должна тебя поцеловать!.. Я не хотела тебе все это рассказывать, потому что тебе нельзя волноваться... но я не могу, это выше моих сил! - Но говори же, Джовита... - Представь себе, милочка, ведь он тоже получил девять очков... но составленные из четырех и пяти. - Кто - он? - Коммодор Уррикан. - Да? Но мне кажется, что это еще лучше... - Да, лучше, потому что он сразу попадает в пятьдесят третью клетку, значительно опережая всех других... Но, с другой стороны, это очень нехорошо... И Джовита Фолей предалась неудержимым проявлениям радости, настолько же шумным, насколько и необъяснимым. - Но почему же это нехорошо? - спросила Лисси Вэг. - Потому что коммодор отослан к черту на кулички. - К черту на кулички? - Да!.. В самую глубину Флориды! Таков был действительно результат тиража этого утра, о котором с видимым удовольствием объявил нотариус Торнброк, все еще сердитый на Годжа Уррикана. Как же был принят этот результат самим коммодором? Он был, видимо, страшно взбешен, и возможно, что ему пришлось принять серьезные меры, чтобы удержать Тюрка от какой-нибудь совсем уж дикой выходки. Но по этому поводу Джовита Фолей ничего не могла сказать, так как она немедленно, после того как стало известно число выброшенных очков, покинула зал Аудиториума. - Вглубь Флориды! - повторяла она. - В самую глубь Флориды... дальше чем за две тысячи миль отсюда! Но эта новость не взволновала больную в такой степени, как того опасалась Джовита Фолей. Ее доброе сердце заставило ее, скорее, пожалеть коммодора. - Так вот как ты это воспринимаешь! - воскликнула ее так легко возбуждающаяся подруга. - Да... бедный коммодор! - тихо прошептала Лисси Вэг. День прошел недурно, хотя настоящее выздоровление еще не наступило. Во всяком случае, не было уже больше оснований бояться тех серьезных осложнений, которые осторожный врач всегда предвидит. Начиная со следующего дня, с 12 мая, Лисси Вэг начала есть с большим аппетитом и почувствовала себя немного крепче. Хотя лихорадка совершенно исчезла, ей не сразу было позволено вставать с постели, и время для обеих тянулось необыкновенно долго, особенно для Джовиты Фолей. Она часто сидела в комнате больной, и разговор - не в форме диалога, а скорее в форме монолога - бывал порой очень оживлен. А о чем стала бы говорить Джовита Фолей, как не об этом штате Висконсин, по ее словам, самом красивом, самом интересном из всех штатов Союза! С путеводителем в руках, она болтала не переставая. И если Лисси Вэг, задержанная болезнью, могла пробыть там не более нескольких часов, то она, Джовита Фолей, во всяком случае, уже успела изучить его так хорошо, как если бы провела там несколько недель. - Представь себе, моя дорогая, - говорила она восторженным тоном, - представь себе, что раньше этот штат назывался Месконсин, по имени реки, протекающей там, и что нигде в мире нет страны, которая могла бы с ним сравниться. На севере до сих пор еще видны остатки старых сосновых лесов, покрывавших когда-то всю его территорию. В нем имеются лечебные источники, превосходящие даже источники штата Вирджиния, и я уверена, что если бы твой бронхит... - Но, - заметила Лисси Вэг, - разве же мы сейчас едем не в Милуоки