тем показывалось жаркое солнце и приходилось прятаться в каюты. В общем, ветер был слабый, прерывистый и недостаточный для освежения раскаленной атмосферы. В реку, в особенности с левой стороны, впадало множество безымянных притоков, русла которых должны были высохнуть в период засухи. Не раз путешественники встречали лодки с пиароанцами, занимающими правый берег этой части Ориноко. Эти индейцы доверчиво подходили к пирогам и предлагали свои услуги тянуть бечеву. Их охотно нанимали, платя за это кусками материи, бусами и сигаретами. Индейцы эти - хорошие гребцы, и их охотно берут для переправы через пороги. Таким образом, флотилия пристала к деревне Августино с целым конвоем лодок. Расположена эта деревня на правом берегу реки. Шаффаньон ничего не говорит о ней потому, что во время его путешествия ее не существовало. К тому же индейцы мало оседлы. Как они бросают сделанную из коры лодку, переправившись через реку, так же оставляют они и хижину, выстроенную ими на несколько дней вместо палатки. В деревне было около 40 хижин цилиндрической или цилиндро-конической формы, а число ее жителей достигало 200 человек. Высадившись на берег, Мигуэль и его товарищи могли бы подумать, что в Августино нет ни детей, ни женщин. Произошло это потому, что женщины и дети, как обыкновенно при приближении иностранцев, убежали в лес. На берегу показался один из пиароанцев, высокого роста, лет сорока, крепкого сложения, с длинными волосами, выжженными на лбу, с веревочными браслетами на ногах, под коленями и у щиколоток. Этот туземец разгуливал вдоль берега, окруженный десятком других индейцев, которые оказывали ему известные знаки почтения. Это был кептэн - начальник деревни, построивший ее. Мигуэль, сопровождаемый другими пассажирами, приблизился к кептэну, который говорил по-венесуэльски. - Будьте гостями, - сказал тот, протягивая путешественникам руку. - Мы прибыли всего на несколько часов, - ответил Мигуэль, - и рассчитываем отправиться в дальнейший путь завтра с рассветом. - На это время, - сказал пиароанец, - ты можешь отдохнуть в наших хижинах... Они к твоим услугам. - Спасибо, кептэн, - ответил Мигуэль, - мы посетим тебя. Но из-за одной ночи не стоит сходить с лодок. - Как тебе будет угодно. - Твоя деревня очень красива, - продолжал Мигуэль, поднимаясь на берег. - Да... она только недавно построена и будет процветать, если ей окажет поддержку губернатор Сан-Фернандо. Я думаю, что иметь лишнюю деревню по течению Ориноко будет полезно президенту республики... - Мы сообщим ему после нашего возвращения, - ответил Мигуэль, - что кептэн... - Карибаль, - сказал индеец. - ...кептэн Карибаль, - продолжал Мигуэль, - может рассчитывать, что мы поддержим его интересы как перед губернатором Сан-Фернандо, так и в Каракасе, у президента. Мигуэль и его товарищи последовали за индейцами в деревню, находившуюся на расстоянии ружейного выстрела от берега. Жак Хелло и его друг Жан шли рядом впереди сержанта Мартьяля. - Ваш путеводитель, книга нашего соотечественника, дорогой Жан, - сказал Жак Хелло, - дает, вероятно, о пиароанцах точные сведения, и вы должны знать о них больше нас... - Там говорится, - ответил юноша, - что эти индейцы невоинственны. Большую часть времени они проводят в глубине отдаленных лесов бассейна Ориноко. Нужно думать, что они захотели попробовать новой жизни, на берегу реки... - Судя по всему, дорогой Жан, их начальник уговорил их построить в этом месте деревню. Венесуэльское правительство хорошо сделает, поддержав это начинание. И если несколько миссионеров поселятся в Августино, эти пиароанцы станут более цивилизованными. - Миссионеры!.. Да... эти люди могли бы, может быть, чего-нибудь достигнуть среди индейских племен... если бы они действовали иначе. Жак Хелло заметил: - Но, дорогой Жан, об этих вещах люди не думают, когда они молоды... - О!.. Я стар... - ответил Жан, лицо которого слегка покраснело. - Стары... в семнадцать лет?.. - Семнадцать лет без двух месяцев и девяти дней, - подтвердил сержант Мартьяль, который вмешался в разговор. - Я нахожу, что стариться тебе нечего, племянник... - Извините, дядюшка, я себя не буду больше старить, - ответил Жан, который не мог удержаться от улыбки. Хижина начальника была выстроена под великолепной купой деревьев. Крышей служили ей пальмовые ветви, поднимавшиеся кверху цилиндрической кроной, над которой красовался букет цветов. Единственная дверь вела в единственную комнату диаметром пять метров. Обстановка сводилась к самому необходимому: корзинам, одеялам, столу, нескольким грубо сделанным сиденьям и к самым простым принадлежностям хозяйства индейцев: лукам, стрелам и различным инструментам. Эта хижина была только законченной постройкой; еще накануне совершалась церемония освещения ее - церемония изгнания злого духа. Когда путешественники вышли из хижины кептэна Карибаля, население Августино собралось уже поголовно. Женщины и дети, успокоенные и созванные отцами, братьями и мужьями, вернулись в деревню. Они ходили от одной хижины к другой, отдыхали под деревьями, спускались к реке, где стояли фальки. Герман Патерн заметил, что женщины обладали правильными чертами лица, были небольшого роста, хорошо сложены. Пиароанцы приступили к обычной меновой торговле, практикуемой ими с путешественниками и торговцами, которые едут вверх или вниз по Ориноко. Они предлагали свежие овощи, сахарный тростник, платаносы из породы бананов, которыми индейцы питаются обыкновенно в сушеном или консервированном виде во время своих путешествий. Вместо этого пиароанцы получили пачки сигар, которые они очень любят, кожи, ожерелья и, казалось, остались очень довольны "щедростью" иностранцев. Все это, однако, заняло не больше часа. До заката оставалось еще достаточно времени для охотников, чтобы попытать счастья в соседних с Августино лесах. Предложение поохотиться было сделано Жаком Хелло и Мигуэлем, но воспользовались им только они сами. Варинас и Фелипе, Жан Кермор и сержант Мартьяль остались, кто в лодках, кто на берегу или в деревне, предоставив охотникам возможность настрелять пекари, оленей, голубей и уток, которым всегда были рады на лодках. Итак, Жак Хелло, Мигуэль и Герман Патерн, с его гербарием, углубились в чащу пальм, тыквенных деревьев и моришалей, расположенную за полями сахарного тростника и маниоки. Бояться заблудиться было нечего, так как охота предполагалась вблизи Августино. Разве только охотничья страсть увлекла бы охотников вглубь леса. Впрочем, это оказалось излишним. В первый же час Мигуэль убил морскую свинку, а Жак Хелло - оленя. Донести этих животных до лодок было довольно трудной задачей. Может быть, они сделали лучше, если бы взяли с собой одного или двух индейцев. Но они отправились одни, не желая беспокоить гребцов, занятых починкой мелких неисправностей пирог. При таких условиях они оказались на расстоянии трех километров от деревни, когда повернули назад, неся: Мигуэль - свою морскую свинку, а Жак Хелло и Герман Патерн - оленя. На расстоянии пяти-шести ружейных выстрелов от Августино они остановились, чтобы передохнуть. Было очень жарко, и воздух плохо циркулировал под густым навесом деревьев. В тот момент, когда они только улеглись у подножия пальмы, с правой стороны от них с силой зашевелились ветки густого кустарника. - Внимание! - сказал Жак Хелло, вставая и обращаясь к своим товарищам. - Это какой-нибудь хищник. - У меня два заряда в ружье... - ответил Мигуэль. - Будьте наготове, а я тем временем заряжу свое ружье, - заметил Жак Хелло. Ему нужно было всего несколько секунд, чтобы зарядить свой "гаммерлесс". Ветви кустарника больше, однако, не шевелились. Тем не менее, прислушиваясь, охотники смогли различить звук учащенного дыхания и глухого рычания, причина которых была ясна. - Это, должно быть, крупное животное, - сказал Патерн, двинувшись вперед. - Оставайся тут... оставайся!.. - сказал ему Жак Хелло. - Мы, вероятно, имеем дело с ягуаром или пумой... Но с четырьмя пулями, которые его ожидают.,. - Берегитесь... берегитесь!.. - воскликнул Мигуэль. - Кажется, я вижу длинную морду, которая высовывается из-за ветвей... - Ну, кто бы ни был обладатель этой морды... - ответил Жак Хелло. И он сделал два выстрела. Тотчас же таща раздвинулась под сильным напором, раздался рев, и огромная масса бросилась из кустов. Раздались еще два выстрела. Мигуэль в свою очередь разрядил карабин. На этот раз животное упало на землю, издавая последний предсмертный крик. - Э!.. Да это всего только тапир! - воскликнул Герман Патерн. - Право, он не стоил ваших четырех зарядов. Однако, если это безобидное животное и не стоило выстрелов с точки зрения защиты, то стоило с точки зрения гастрономической. Итак, вместо пумы или ягуара, которые являются самыми опасными хищниками Экваториальной Америки, охотники имели дело лишь с тапиром. Это крупное животное с рыжей шерстью, сероватой на голове и на шее, и с гривой, которая составляет принадлежность самца. Это животное, скорее ночное, чем дневное, живет в чаще, а также в болотах. Его нос представляет собой маленький подвижный хобот, оканчивающийся пятачком, и придает ему внешний вид кабана или даже свиньи, имеющей размеры осла. В общем, бояться нападения этого животного нечего. Оно питается исключительно фруктами и овощами, и самое большое, что оно может сделать, - это опрокинуть охотника! Однако сожалеть о сделанных четырех выстрелах из карабинов не следовало; если бы удалось перенести этого тапира к пирогам, экипажи их сумели бы им воспользоваться. Но когда животное упало на землю, Мигуэль и его товарищи не заметили крика индейца, который следил за ними из чащи и который после выстрелов бросился со всех ног бежать по направлению к деревне. Охотники взвалили оленя и морскую свинку к себе на плечи и опять тронулись в путь, намереваясь послать за тапиром нескольких гребцов. Когда они пришли в Августино, население деревни было объято ужасом и гневом. Мужчины и женщины окружали своего начальника. Кептэн Карибаль был, казалось, взволнован не меньше своих подчиненных. Когда показались Герман Патерп, Мигуэль и Жак Хелло, то они были встречены ужасными криками, криками ненависти и мщения. Что случилось?.. Откуда эта перемена?.. Не готовились ли пиароанцы к нападению на пироги?.. Жак Хелло и его два спутника скоро успокоились, увидя, что к ним идут навстречу Жан, сержант Мартьяль, Фелипе и Варинас. - В чем дело? - спросил он их. - Вальдес, который был в деревне, - ответил Жан, - видел индейца, который вышел из леса, подбежал к кептэну и сказал ему, что вы убили... - ...морскую свинку... оленя... которых мы несем... - ответил Мигуэль. - И еще тапира?.. - Да, тапира, - ответил Жак Хелло, - Но что же дурного в убийстве тапира?.. - К пирогам... к пирогам! - крикнул сержант Мартьяль. В самом деле, население, по-видимому, готовилось к нападению. Эти индейцы, такие миролюбивые, такие гостеприимные, такие услужливые, пришли теперь буквально в бешенство. Некоторые из них вооружились луками и стрелами. Их крики все усиливались. Они готовы были броситься на иностранцев. Если бы даже кептэн Карибаль и захотел удержать их, это ему было бы очень трудно, так что опасность увеличивалась с каждой секундой. Неужели же все это произошло только потому, что охотники убили тапира?.. Исключительно только поэтому, и было очень жаль, что перед их уходом Жан не предупредил их, основываясь на своем путеводителе, чтобы они не трогали это животное. По-видимому, тапир в глазах этих индейцев, склонных ко всяким предрассудкам и верящих в переселение душ, является священным животным. Они не только верят в духов, но смотрят на тапира как на одного из своих предков, одного из самых заслуженных и чтимых предков пиароанцев. Душа индейца, когда он умирает, поселяется, по их верованиям, в теле тапира. Таким образом, одним тапиром меньше - это значит одним жилищем меньше для пиароанских душ, которые должны бесконечно путешествовать в пространстве за неимением жилища. Отсюда это безусловное запрещение покушаться на жизнь животного, предназначенного для этой почетной роли. Когда одно из таких животных убито, гнев пиароанцев может заставить их решиться на самую жестокую расправу. Тем не менее ни Мигуэль, ни Жак Хелло не хотели расстаться с оленем и морской свинкой, убийство которых не влекло никакой ответственности. Прибежавшие гребцы схватили их туши, и все направились к пирогам. Население следовало за ним, раздражаясь все больше и больше. Кептэн не пытался умерить их гнев, скорее напротив. Он шел впереди и потрясал своим луком. Негодование туземцев дошло до крайнего предела, когда тело тапира было принесено четырьмя гребцами на носилках из ветвей. В это время пассажиры достигли лодок, плетенки которых были достаточной защитой против стрел индейцев, не имеющих огнестрельного оружия. Жак Хелло заставил Жана быстро взойти на "Раллинетту", прежде чем сержант Мартьяль успел позаботиться об этом, и посоветовал юноше спрятаться в каюте. Затем он бросился в сопровождении Германа Патерна к "Морише". С другой стороны, Мигуэль, Варинас и Фелипе нашли себе прибежище на "Марипаре". Экипажи стали на свои места и приняли все меры, чтобы скорее отплыть на середину реки. Чалки были отданы в тот самый момент, когда град стрел посыпался на пироги, которые удалялись при помощи шестов, чтобы выйти из образованной мысом заводи. Пока лодки не выбрались на быстрину, они могли двигаться очень медленно, рискуя получить второй залп стрел индейцев, выстроившихся вдоль берега. Первый залп никого не задел. Большинство стрел перелетело через лодки, за исключением нескольких, которые вонзились в плетенку кают. Приготовив ружья, Мигуэль и его два товарища, Жак Хелло, Герман Патерн и сержант Мартьяль разместились на носах и кормах трех пирог. Раздалось шесть выстрелов с промежутками в несколько секунд; за первым залпом последовал второй. Семь или восемь индейцев упали ранеными, а двое пиароанцев, скатившись с берега, исчезли в воде. Этого было более чем достаточно, чтобы обратить в бегство перепуганное население деревни, которое в полном беспорядке, с криками вернулось в Августино. Не рискуя больше подвергнуться нападению, фальки обогнули мыс и, пользуясь ветром, пересекли реку наискось. Было шесть часов вечера, когда "Моргала", "Марипар" и "Галлинетта" остановились на ночь у левого берега, где, можно было надеяться, они были ограждены от какого-нибудь нападения. - Скажи, однако, Жак, - спросил Герман Патерн, - что же будут делать пиароанцы со своим тапиром?.. - Они похоронят его со всеми почестями, подобающими такому священному животному! - Как бы не так... Жак!.. А держу пари, что они его съедят, и хорошо сделают, потому что нет ничего вкуснее изжаренного на углях филе тапира! ^TГлава четырнадцатая - ЧУБАСКО^U С рассветом, когда еще последние звезды блестели на западном горизонте, пассажиры были разбужены приготовлениями к отъезду. Все давало надежду, что это будет последний переход. До Сан-Фернандо оставалось всего пятнадцать километров. Мысль лечь спать в тот же вечер в настоящей комнате, с настоящей кроватью была чрезвычайно привлекательна. К этому времени путешественники насчитывали 31 день пути от Кайкары и столько же ночей, во время которых приходилось довольствоваться простыми циновками. Что же касается времени, проведенного в Урбане и в деревнях Атур и Мэпюр под крышей хижин и на индейеких ложах, то, конечно, это не имело ничего общего с комфортом не только гостиницы, но даже постоялого двора, меблированного по-европейски. Без сомнения, город Сан-Фернандо должен был в этом отношении вполне удовлетворить путешественников, Когда Мигуэль и его товарищи вышли из своих кают, фальки были уже на середине реки. Они шли довольно скоро под напором северо-восточного ветра. К несчастью, некоторые признаки, хорошо известные гребцам Ориноко, заставляли опасаться, что под этим ветром не удастся пройти 15 километров. Пироги все шли рядом. Обернувшись к "Галлинетте", Жак Хелло обратился к Жану. - Вы хорошо себя чувствуете сегодня утром, дорогой Жан? - спросил он его, делая приветственный знак рукой. - Благодарю вас, Хелло, - ответил юноша. - А вы, сержант Мартьяль? - Мне кажется, я чувствую себя не хуже, чем всегда, - счел достаточным ответить старый солдат. - Это видно... это видно, - продолжал Жак Хелло добродушным тоном. - Я надеюсь, что мы все в отличном здоровье прибудем сегодня вечером в Сан-Фернандо... - Сегодня вечером?.. - повторил, с сомнением покачав головой, Вальдес. В это время Мигуэль, наблюдавший небо, вмешался в разговор. - Разве вы не довольны погодой, Вальдес? - сказал он. - Не очень... С юга идут тучи, и их вид мне очень не нравится. - А этот ветер их не отгонит?,. - Если он продлится... может быть... Но если он спадет... как я боюсь... Видите ли, это грозовые тучи, а они часто идут против ветра. Жак Хелло осмотрел горизонт и, по-видимому, согласился с мнением рулевого "Галлинетты". - Пока что, - сказал он, - будем пользоваться ветром и пройдем столько, сколько возможно... - Постараемся, - ответил Вальдес. В течение утра пироги особенно задерживались. Они могли пользоваться ветром, чтобы побороть довольно сильное течение между берегами, поросшими густым лесом. Благодаря ветру лодки, обойдя скалы Нерикава, хотя и с большими усилиями, переправились через порог Ахи, проходы в котором в это время года были еще достаточно глубоки, чтобы дать возможность лавировать среди многочисленных рифов. Опасность заключалась в том, что какая-либо из пирог, захваченная неожиданно течением, могла быть брошена на камни, где неминуемо разбилась бы... Подобная катастрофа чуть не случилась с "Мори-шей". Подхваченная со страшной силой течением, она едва не была брошена на острие огромной скалы. Впрочем, если бы это и случилось, "Галлинетта" и "Марипар" могли, конечно, спасти пассажиров и груз с "Мориши". В этом случае Жак Хелло и его товарищ должны были бы сесть на одну из двух лодок, и, конечно, вполне естественно было бы, чтобы соотечественников приняла "Галлинетта". Вот обстоятельство, которое было бы крайне неприятно, чтобы не сказать больше, сержанту Мартьялю. Впрочем, гостеприимство, которое пришлось бы предложить обоим французам, продолжалось бы всего несколько часов. Счастливо избегнув опасностей порога Ахи, лодочники так же удачно прошли и порог Кастиллито - последний, затруднявший плавание по реке ниже Сан-Фернандо. После завтрака, около полудня, Жак Хелло уселся на носу "Мориши" курить свою сигару. К своему неудовольствию, он должен был убедиться, что Вальдес не ошибся в предположениях. Ветер стихал, и повисшие паруса не могли даже бороться с силой течения. Только изредка, под легким дуновением набегавшего ветра, пироги продвигались на несколько десятков метров. Было очевидно, что состояние атмосферы скоро нарушится. К югу серые тучи, испещренные темными пятнами, точно шкура хищника, закрывали горизонт. Солнце, которое находилось в зените, скоро должно было исчезнуть за этой густой сеткой паров. - Тем лучше! - сказал Герман Патерн, щеки которого горели и были покрыты потом. - Тем хуже! - ответил Жак Хелло. - Лучше было бы растаять в испарине, чем быть под страхом грозы в этой части реки, где я не вижу никакого убежища. - Больше нельзя дышать, - сказал Фелипе. - Если ветер спадет, мы задохнемся... - Знаете, что показывает термометр внутри каюты? - спросил Варинас, - Тридцать семь градусов! Если он еще хоть малость поднимется, мы подойдем к точке кипения. - Мне никогда не было так жарко! - ответил Мигуэль, отирая лоб. Искать убежища в каютах было невозможно. На корме пирог можно было хоть немного дышать - правда, горячим, точно выходящим из печи воздухом. "Галлинетта", "Марипар" и "Мориша" добрались, однако, к трем часам до большого острова, обозначенного на карте под названием Аманамени, покрытого густым лесом и окаймленного скалами. При помощи бечевы гребцам удалось подняться по рукаву, где течение было слабее, до южной оконечности острова. Солнце к этому времени исчезло за облаками, которые, казалось, готовы были нагромоздиться одно на другое. Продолжительные раскаты грома громыхали на юге. Первые молнии бороздили скопившиеся тучи, которые готовы были разорваться. С севера не было ни малейшего дуновения. Гроза надвигалась, простирая свои широкие крылья от востока до запада. Скоро все небо должно было закрыться тучами. Не рассеются ли эти тучи, не разразившись грозой?.. Это было возможно, но самый доброжелательный метеоролог не мог бы надеяться на это в данном случае. Из осторожности паруса были убраны, тем более что все равно они были бесполезны. Из осторожности также гребцы убрали рангоут, положив его вдоль лодок. Как только фальки начали дрейфовать, экипаж лодок взялся за шесты и старался изо всех сил, какие можно было употребить в этой душной атмосфере, удерживать фальки против течения. После острова Аманамени достигли острова Гваяртивари, не меньшей величины. Около его довольно пологих берегов удалось несколько подняться вверх. В общем, пироги шли, таким образом, быстрее, чем на шестах, и только так они смогли обогнуть верхнюю часть острова. Пока шедшие с бечевой отдыхали, чтобы приняться затем за шесты, Мигель подплыл к "Морише" и спросил: - На каком еще расстоянии мы находимся от Сан-Фернандо?.. - В трех километрах, - отвечал Жак Хелло, который только что перед этим справлялся с картой. - Ну так надо пройти эти три километра после обеда, - объявил Мигуэль. И. обратившись к гребцам, закричал громким голосом: - Друзья мои, еще последнее усилие - и мы будем в Сан-Фернандо до вечера! Лодки находились наискось от Гуавьяре, устье которого рассекает левый берег Ориноко, если только не Ориноко бороздит правый берет Гуавьяре, как это должно было бы оказаться в случае победы Варипаса над Мигуэлем и Фелипе. Нечего удивляться поэтому, если защитник Гуавья-е, с биноклем в руках, бросал жадные взоры на его широкое русло, через которое выливались глинистые и желтоватые воды его любимой реки. Ничего не было удивительного также в том, что Фелипе, когда его пирога проходила мимо этого устья, с видом презрения спросил ироническим тоном, хотя и знал, в чем дело. - Что это за ручей? Хорош "ручей", по которому суда могут ходить на протяжении 1000 километров, притоки которого орошают огромную территорию, тянущуюся до самых Анд, который выливает из своего устья 3200 кубических метров воды в секунду!.. Однако на презрительный вопрос Фелипе никто не ответил, не имел времени ответить. Или, лучше сказать, ответом на него было только одно слово, вырвавшееся у гребцов всех трех лодок: - Чубаско!.. Чубаско! Таково было индейское название того шквала, который появился на горизонте. Это чубаско неслось на реку, точно лавина. И - это может показаться странным, необъяснимым для тех, кто незнаком с этим явлением венесуэльских льяносов, - оно разразилось с северо-запада. За мгновение до этого атмосфера была спокойная, даже более чем спокойная: она была тяжелая, гнетущая. Тучи, насыщенные электричеством, заволокли небо, и вместо того, чтобы разразиться с юга, буря разразилась на противоположной части горизонта. Ветер встретил почти над головой путешественников все эти массы пара, развеял их, нагромоздил другие, наполненные градом и дождем, и они опрокинулись как раз на то место, где смешиваются воды рек. Сначала чубаско отнесло лодки от устья Гуавьяре, затем не только удержало их против течения, без помощи шестов, но потащило по направлению к Сан-Фернандо. Если бы шторм не подвергал их большой опасности, то пассажирам оставалось бы только радоваться, что они движутся в этом направлении. К сожалению, чубаско чаще всего оканчиваются несчастьями. Кто не был сам очевидцем их, тот не может себе представить их разрушительной силы. Они сопровождаются страшным ливнем, смешанным с градом, который пробивает плетенку лодочных кают. Услышав крики: "Чубаско! Чубаско!" - пассажиры спрятались в каюты. Так как в предвидении этого "собачьего удара", по выражению мапойосов, паруса были сняты и мачты убраны, то "Марипар", "Мориша" и "Галлинетта" смогли устоять против первого натиска вихря. Однако эти предосторожности не устранили опасности, которая заключалась не только в том, что лодки могли опрокинуться. Подхваченные ветром, заливаемые волнами, точно в океане, фальки налетали друг на друга, рискуя треснуть или же разбиться о рифы правого берега. Пассажиры могли высадиться на берег, но весь их груз неминуемо погиб бы. Лодки метались по взволнованной поверхности реки. Управлять ими было невозможно, и рулевые тщетно пытались сделать это при помощи кормовых весел. Фальки кружились, сталкиваясь с заливавшими их громадными валами, и, несомненно, затонули бы, если бы гребцы не отливали воду и если бы на помощь к ним не пришли в этом пассажиры. Вообще эти плоскодонные лодки, сделанные для плавания по спокойной воде, ни по конструкции, ни по форме не могут выдержать подобных ударов, и большая часть их во время частых в жаркое время года чубаско погибает в водах среднего Ориноко. В этом месте река очень широка. Ее русло от южной оконечности острова Гваяртивари расширяется так, что его можно принять за обширное озеро, закругленное к востоку, напротив устья Гуавьяре, который является как бы сужающимся заливом этого озера. Таким образом, буря может разыгрываться здесь совершенно свободно, тем более что прибрежные льяносы не имеют в этом месте ни гор, ни лесов, которые могли бы умерить ее силу. Лодка, застигнутая на воде такой бурей, не имеет даже возможности бежать от нее, как делают в море корабли, и ее единственное спасение - выброситься на берег. Лодочники хорошо знали это и ничего не могли сделать, чтобы предупредить катастрофу. Поэтому они думали о том, чтобы спастись самим, а это возможно было сделать, лишь бросившись на камни. Один из них сказал: - Это называется потерпеть крушение в порту! На борту "Галлинетты" сержант Мартьяль старался быть спокойным. Если бы он был один, если бы ему пришлось бояться лишь за себя, то он нашел бы в себе мужество солдата, видавшего всякие виды! Но Жан... дитя, за которым он согласился следовать в это опасное путешествие, - как спасти его, если пирога утонет раньше, чем достигнет берега?.. Сержант Мартьяль не умел плавать. А если бы даже и умел, что смог бы он сделать среди этих бушующих вод, уносимых молниеносным течением?.. Конечно, он бросится в воду, и если ему не удастся спасти юношу, то он погибнет вместе с ним!.. Жан сохранил все свое хладнокровие, тогда как у сержанта Мартьяля оно исчезло. Выйдя из каюты, юноша держался на корме... Он видел опасность, не скрывая ее от себя... И его губы шептали имя отца... Однако был человек, который следил за ним, хотя юноша и не замечал этого. В то время как пироги, точно бешеные, метались то в одну сторону, то в другую, то вместе, то разъединенные волнами, Жак Хелло не спускал глаз с Жана. Когда фальки сближались борт о борт, рискуя разбиться, он думал лишь о том, чтобы крикнуть юноше ободряющее слово. Нужны ли, однако, были эти слова человеку, который вовсе не собирался дрожать перед смертельной опасностью?.. - Еще две минуты - и мы будем на берегу!.. - сказал Герман Патерн, стоявший на носу "Мориши". - Будем готовы... - ответил Жак Хелло отрывисто, - будем готовы спасать других! Левый берег Ориноко находился всего в 200 метрах. Сквозь дождь и град можно было разглядеть белую от пены покрывавших его волн извилистую линию. Через несколько мгновений лодки должны были очутиться на берегу. Сила чубаско возрастала, и пироги, поставленные боком, прыгали среди воля, которые их заливали с одного конца до другого. Раздался удар. "Мориша" ударилась о "Галланетту". Этот удар был так силен, что "Гадлинетта" зачерпнула воду всем бортом. Однако она не опрокинулась. Вдруг раздался ужасный крик, резко выделившийся среди грохота бури. Этот крик издал сержант Мартьялъ. В момент удара Жан был выброшен в клокочущие воды. - Дитя мое!.. Дитя мое!.. - повторял старый солдат. Сержант Мартьяль совсем потерял голову и не в силах был двинуться с места. Он собирался броситься в воду, но что мог он сделать? Жак Хелло удержал его сильной рукой, потом толкнул в глубь лодки. Хелло находился тут потому, что он прыгнул на "Галлинетту", чтобы находиться около юноши, ближе к нему, в случае если придется его спасать... И в тот момент, когда Жан исчез под водой, он услышал, как сержант Мартьяль выкрикнул имя... Да!.. Другое имя... Это было не имя Жана... - Предоставьте это дело мне! - сказал он. - Вы не можете помешать мне! - воскликнул сержант Мартьяль. - Вы не умеете плавать... вы погибнете оба! А я... я спасу вашего... племянника! И Жак Хелло бросился в реку. Все это было сказано и сделано в несколько секунд. Пять-шесть взмахов рук позволили Жаку доплыть до Жана, который, вынырнув несколько раз на поверхность, готов был окончательно погрузиться. Жак схватил его поперек тела, поднял ему голову, которую он старался держать над водой, и дал течению тащить себя к берегу. - Мужайтесь... мужайтесь!.. - повторял он. Жан с закрытыми глазами, лишившись чувств, не мог ни слышать, ни понимать его... Пироги были в 20 метрах сзади. Вальдес удерживал сержанта Мартьяля, обезумевшего от отчаяния. Жак Хелло, поддерживавший юношу, еле виднелся в волнах. Поток нес их обоих к берегу. Фальки следовали за ними, и по счастливой случайности, вместо того чтобы оказаться выброшенными на камни, они были подняты волной и вынесены на песчаную косу, где и остановились, не потерпев серьезных повреждений. В тот же миг и Жак Хелло вышел из воды. В его руках безжизненно висело тело потерявшего сознание Жана. Положив его на землю и приподняв ему слегка голову, Жак Хелло начал приводить его в чувство... Никто не погиб во время этой бури: ни когда пироги ударялись одна о другую, ни когда они были выброшены на берег. Мигуэль и его товарищи, выскочив из "Марипара", поспешили к Жаку Хелло, который стоял на коленях около юноши. Герман Патерн бежал тоже. Экипажи оттаскивали лодки от прибоя. Сержант Мартьяль подошел в тот момент, когда Жан, открыв глаза, взглянул на своего спасителя. - Дитя мое... дитя мое!.. - воскликнул он. - Мартьяль... мой добрый Мартьяль! - пробормотал Жан. Затем глаза его закрылись, благодарно взглянув на того, кто рисковал из-за него своей жизнью. В пятистах метрах влево виднелись первые дома Сан-Фернандо, куда надо было спешить без промедления. Жак Хелло хотел взять опять на руки юношу, но сержант Мартьяль сказал ему: - Если я не умею плавать, то я умею по крайней мере ходить... сударь... и у меня хватит сил нести мое дитя. Это была вся его благодарность молодому человеку. После этого, взяв Жана на руки, сопровождаемый Мигуэлем и его двумя товарищами, Жаком Хелло и Германом Патерном, Мартьяль пошел по береговой дорожке, которая вела в город. ^TГлава пятнадцатая - САН-ФЕРНАНДО^U Атабапо и Гуавьяре при впадении в Ориноко - пусть читатель примет до поры до времени эту гипотезу - разделяются друг от друга полуостровом. Русла этих двух притоков огибают полуостров, одно - с востока, другое - с запада, а его оконечность направляется к северу. Здесь образуется тот узел, который Элизе Реклю правильно считает "истинным гидрографическим центром всей области, лежащей между Антильским морем и Амазонкой", Сан-Фернандо занимает восточный берег этого полуострова и окаймляется в то же время правым берегом Атабапо. Впадает ли этот приток непосредственно в Ориноко или составляет только рукав Гуавьяре? Вопрос этот еще не решен. Может быть, он решится наконец новыми спорами и исследованиями Мигуэля, Варинаса и Фелипе. Маленький городок, который основал Солано в 1757 году, расположен на 237 метров выше уровня моря. Если какой-нибудь город может достигнуть большого значения в будущем, так это именно Сан-Фернандо, В самом деле, около этого географического пункта сосредоточивается пять судоходных путей сообщения: Атабапо ведет в Бразилию, и Амазонку, проходя через Гавиту по бассейну Рио-Негро; верхнее Ориноко ведет к восточным областям Венесуэлы, а среднее Ориноко - к северным областям; Иринида течет к юго-западным территориям; Гуавьяре течет по колумбийской территории. Между тем, хотя Сан-Фернандо и испускает, точно звезда, лучи из этой испаноамериканской провинции, он не воспользовался, по-видимому, этими лучами для самого себя. Он был всего лишь большой деревней в 1887 году, в то время, когда Шаффаньон останавливался в нем, прежде чем предпринять свою экспедицию к истокам Ориноко. Конечно, его население сейчас было многочисленнее, чем семь лет назад, но рост города все-таки очень незначителен. Жителей в Сан-Фернандо самое большее 500-600 человек. Они строят суда, торгуют каучуком, плодами, особенно - плодами пальмы пирьюаго. Из этого города отправился в 1882 году доктор Крево, сопровождаемый Лежанном, чтобы подняться по Гуавьяре. Эта экспедиция должна была прибавить еще одну жертву в список современных исследователей, погибших ради торжества науки. Население Сан-Фернандо состоит из нескольких семейств белых и некоторого числа негров и индейцев, причем последние большей частью принадлежат к племени банивасов. Власть президента республики и конгресса представлена здесь губернатором, который располагает небольшим числом солдат. Они главным образом предназначаются для полицейской службы и усмирения разбойничьих банд, которые бродят по берегам Ориноко и его притоков. Но иногда они пускаются в ход и против индейцев. Хотя дома в Сан-Фернандо заслуживают лишь названия хижин, но среди них есть и такие, где можно найти известный комфорт. Мигуэль, Фелипе и Варинас нашли себе приют у губернатора. Можно было опасаться, что жилище его превратится в арену такого спора, который сделает его более или менее необитаемым. Впрочем, Мигуэль и его товарищи были лишь в преддверии серьезного спора. Прежде чем заводить его, надо было побывать на местах, сделать наблюдения за и против. Вопрос вызывал необходимость внимательного изучения устьев всех трех рек, довольно продолжительного пребывания у притоков Атабапо и Гуавьяре, может быть, даже тщательного обследования их течений на расстоянии нескольких километров. В настоящий момент защитники этих притоков нуждались в отдыхе после более чем шестинедельного путешествия по течению нижнего и среднего Ориноко. Сержант Мартьяль и Жан Кермор в ожидании новых указаний, которые позволили бы им предпринять дальнейшие поиски, занялись подыскиванием подходящей гостиницы - если возможно, недалеко от порта. Что касается Жака Хелло и Германа Патерна, то они предпочли не покидать своей пироги. Привыкшие к этой плавучей квартире, они чувствовали себя здесь лучше, чем где бы то ни было. "Мориша" доставила их в Сан-Фернандо; она же должна была доставить их обратно в Кайкару, когда кончится их научная миссия. Излишне говорить, что, как только утих чубаско, лодочники поспешили доставить все фальки в порт Сан-Фернандо. Это было сделано в тот же вечер, так как чубаско проходит обычно в два-три часа. Пироги пострадали немного от ударов во время переправ через пороги и когда их выбросило на берег. Впрочем, все эти аварии были легкими, и их нетрудно и недолго было исправить. К тому же времени на это было достаточно и для "Марипара", и для "Мориши", так как их пассажиры должны были пробыть довольно долго в Сан-Фернандо. А что же "Галлинетта"?.. Ее судьбу должны были решить обстоятельства. Если бы Жан напал на следы полковника Кермора, то он рассчитывал, не теряя ни одного дня, вновь пуститься в дорогу. Его товарищи по путешествию, живо заинтересованные в планах юноши, решили общими усилиями помочь ему собрать новые указания. Благодаря содействию Мигуэля и его двух товарищей помощь губернатора была обеспечена. Жак Хелло и Герман Патерн тоже готовы были сделать все возможное, чтобы помочь своим соотечественникам. У них было рекомендательное письмо к очень радушному жителю города, белому, Мирабалю, которому было 68 лет и о котором Шаффаньон говорил с живейшим чувством благодарности в своем рассказе об экспедиции к истокам Ориноко. Оба француза - вернее, четыре француза - должны были встретить самый лучший прием в этой радушной и гостеприимной семье. Впрочем, прежде чем рассказывать о том, что предприняли путешественники в Сан-Фернандо, нужно сообщить, как совершился их переход в город после столкновения пирог. Как читатель помнит, сержант Мартьяль нес Жана на руках. Варинас, Фелипе и Мигуэль шли впереди, а сзади следовали Жак Хелло и Герман Патерн. Последний уверял, что ночь сна вернет юноше все его силы. Он имел предосторожность взять с собой аптечку, а что касается ухода, то, конечно, в нем недостатка быть не могло. С другой стороны, все такой же неприятный и непонятный, сержант Мартьяль не переставал держаться поодаль от Патерна, и когда последний захотел подойти, он проворчал: - Хорошо, хорошо!.. Мой племянник дышит так же, как вы или я... и нам ничего не надо; как только "Галлинетта" будет в порту... - Через несколько часов, - заметил Жак Хелло, который знал от Вальдеса и Паршаля, что пироги прибудут в город до ночи. - Это хорошо, - сказал сержант Мартьяль. - Только бы нам найти хорошую постель в Сан-Фернандо... Кстати... благодарю вас, что спасли ребенка! Очевидно, он решил, что по крайней мере должен хоть в этой короткой и простой форме выразить свою благодарность. Но каким странным тоном он произнес это и каким подозрительным взглядом посмотрел на Жака Хелло... Последний ответил лишь поклоном головы и отстал на несколько шагов. Таким образом потерпевшие крушение добрались до города, где, по указанию Мигуэия, сержант Мартьяль смог нанять две комнаты, в одной из которых Жан мог быть устроен удобнее, чем в каюте "Галлинетты". Герман Патерн несколько раз в течение вечера - но без товарища, который не ходил с ним, - приходил узнавать о здоровье юноши. Единственный ответ, который он получил, заключался в кратком сообщении, что все идет как нельзя лучше и что могут обойтись без его услуг, за которые его благодарят. Правда, молодой Кермор спал спокойно, а как только пирога остановилась в порту, Вальдес принес чемодан с платьем, которое сержант Мартьяль приготовил на завтра. На другой день, когда Герман Патерн явился в качестве доктора и друга, его приняли только как друга, не без ворчания дядюшки. И действительно, во врачебных услугах не было нужды: отдохнув от усталости прошлого дня, Жан чувствовал себя совершенно здоровым. - Я же вам говорил, что все хорошо! - объявил еще раз Мартьяль. - Я обязан жизнью Хелло, - сказал Жан, - и когда я его увижу... Я не знаю, как я смогу выразить ему... - Он только исполнил свой долг, - ответил Герман Патерн. - Хорошо, хорошо, - пробурчал сержант Мартьяль, - когда мы встретим вашего друга Хелло? Его не