встретили, однако, - по крайней мере в это утро. Не держался ли он в стороне нарочно?.. Или ему казалось неприличным идти выслушивать благодарность, которую он заслужил своим поведением? Достоверно лишь одно: что он оставался на борту "Мориши", очень задумчивый, хмурый. После того как Герман Патерн сообщил ему о здоровье юноши, никто не мог добиться от Хелло и четырех слов. Однако Жак Хелло и Жан увиделись после обеда. Первый, несколько смущенный, - сержант Мартьяль прикусил себе ус, наблюдая его, - взял протянутую ему руку, но не пожал ее с обычной простотой. Эта встреча случилась у Мирабаля. Жак Хелло был здесь со своим рекомендательным письмом. Что касается сержанта Мартьяля и Жана, то их привело сюда желание получить указания, касающиеся полковника Кермора. Мирабаль не скрыл своего удовольствия видеть путешественников. Он заявил, что отдает себя в полное их распоряжение и сделает все возможное, чтобы быть им полезным. Симпатия, которую он проявлял по отношению к путешественникам, сказывалась в его предложениях, в той поспешности, с какой он давал всякие разъяснения. Он видел доктора Крево во время его проезда... Он вспоминал Шаффаньона и был счастлив, что мог оказать ему услугу... Он был готов сделать то же самое для Жака Хелло и Германа Патерна... для сержанта Мартьяля и его племянника, которые могли рассчитывать на него при всяких обстоятельствах. Юноша объяснил мотивы, которые привели его в Венесуэлу, и это лишь увеличило симпатию к нему Мирабаля. Помнил ли старик, что полковник Кермор был 14 лет назад в городе Сан-Фернандо?.. Ответ не мог удовлетворить юношу. Мирабаль не помнил ничего о полковнике с таким именем и о его пребывании в Сан-Фернандо. На лице Жана появилось выражение глубокого горя, и на глазах показались слезы. - Господин Мирабаль, - спросил тогда Жак Хеллоу - давно ли вы здесь?.. - Больше сорока лет, - ответил старик. - Я оставлял Сан-Фернандо лишь очень редко и на короткие промежутки. Если бы такой путешественник, как полковник Кермор, провел здесь несколько дней, то я, конечно, видел бы его... беседовал бы с ним. Наш город не настолько велик, чтобы иностранец мог в нем остаться незамеченным, и я знал бы о его пребывании. - Ну а если... он хотел остаться неизвестным? - На этот счет я ничего не могу вам сказать, - ответил Мирабаль. - Разве у него были основания к этому?.. - Да, - оказал Жан, - мой отец покинул Францию четырнадцать лет назад, и его друзья узнали о его отъезде лишь гораздо позже. Мой дядя... сержант Мартьялъ... и тот не был посвящен в планы своего полковника. - Конечно, нет! - воскликнул старый солдат. - Потому что я сумел бы помешать ему. - А вы, мое дорогое дитя? - спросил Мирабаль. - Я не жил тогда в доме отца, - ответил Жан с некоторым смущением. - Моя мать и я были в колониях, и когда мы возвращались во Францию, она погибла во время бури... Я... я был спасен, и несколько лет спустя, когда я вернулся в Бретань, мой отец уже покинул Нант... и мы не знаем, что с ним сталось. Очевидно, в жизни юноши была какая-то тайна, которую уже предчувствовал Жак Хелло. Но так как он не считал себя вправе допрашивать его, то держался крайне сдержанно. Не мог подлежать сомнению лишь тот факт, что полковник Кермор уже оставил страну, когда вернулся его сын, и что сержант Мартьяль - был ли он родственником или нет - не знал, куда он уехал. - Но вы все-таки имеете, - сказал Мирабаль, - серьезные основания думать, мое дорогое дитя, что ваш отец был в Сан-Фернандо? - Не только серьезные, сударь, но фактические. - Какие же? - Письмо из Сан-Фернандо, написанное моем отцом, им подписанное и полученное одним из его друзей в тысяча восемьсот семьдесят девятом году. - Да, это действительно серьезный факт. Но, может быть, - прибавил Мирабаль, - существует другой город того же названия в Венесуэле, к востоку от Ориноко? Например, Сан-Фернандо на Апуре? - Письмо пришло из Сан-Фернандо на Атабапо и имело почтовый штемпель от двенадцатого апреля тысяча восемьсот семьдесят девятого года. - Почему же, мое дорогое дитя, вы не взялись тотчас же за исполнение вашего плана? - Потому что мой дядя и я узнали об этом письме всего три месяца назад. Друг, которому оно было адресовано, никому не должен был сообщать в нем, и только после его смерти мы получили это письмо от семьи покойного. А если бы я был вблизи отца, когда он уезжал, он остался бы!.. Мирабаль, глубоко тронутый, привлек к себе Жана и поцеловал его. Что мог он сделать, чтобы прийти ему на помощь? Один только факт был очевиден: что полковником Кермором было написано письмо, помеченное 12 апреля 1879 года, и что письмо было отправлено из Сан-Фернандо на Атабапо. - И все-таки, - сказал Мирабаль, - я не могу ничего припомнить... ничего... хотя я и был в то время в Сан-Фернандо. - Как! - воскликнул юноша. - Ведь мой отец проезжал здесь!.. Он должен был пробыть здесь некоторое время... Не мог же он не оставить никаких следов!.. И он зарыдал, потеряв, по-видимому, после этих безотрадных утверждений Мирабаля после днюю надежду. - Не отчаивайтесь, Жан, - заметил Жак Хелло, тоже еле сдерживавший свое волнение. На этот раз он не сказал: "Мой дорогой Жан". - Конечно, полковник Кермор мог быть в Сан-Фернандо, и Мирабаль мог не знать об этом. Старик поднял голову. - Другие лица, может быть, знали его... - продолжал Жак Хелло. - Мы будем искать... мы расспросим. Повторяю вам, Жан, не надо отчаиваться. Сержант Мартьяль молчал. Он смотрел на юношу. Он, казалось, повторял ему то, что не раз говорил перед отъездом: "Ты увидишь, мое бедное дитя, что мы сделаем лишь бесполезное путешествие!.." - Наконец, - прибавил Мирабаль в заключение, - так как возможно, что я лишь случайно ничего не знал о полковнике Керморе, я предприму поиски. Я справлюсь у жителей Сан-Фернандо. Я тоже уверяю вас, что не нужно отчаиваться. Что ваш отец был в Сан-Фернандо, это не подлежит сомнению. Но под своим ли именем он путешествовал? Да! Оставалось еще это предположение, в общем, довольно возможное, хотя трудно было объяснить себе, зачем бы полковник стал скрывать свое имя и свое звание. - Может быть, - заметил Жак Хелло, - полковник Кермор хотел проехать Сан-Фернандо неузнанным! - С какой целью? - спросил Мирабаль. - Мой отец перенес большие несчастья, - ответил юноша, сердце которого сильно билось. - После смерти моей матери он думал, что остался один на свете. - А вы, мое дорогое дитя?.. - Он думал, что я умер... - ответил Жан. Сержант Мартьяль не переставал ворчать в своем углу. Очевидно, такого рода допрос не совсем ему нравился. Это касалось таких подробностей, которые он всегда хотел держать в полной тайне. Ни Мирабаль, ни Жак Хелло не настаивали. В конце концов, было ясно, что полковник Кермор, испытавший много горя, счел нужным уехать тайно, - настолько тайно, что его старый товарищ по оружию ничего об этом не знал. Таким образом, не было ничего невероятного в том, что он переменил имя, не желая, чтобы когда-нибудь открыли место, где он доканчивал свою разбитую столькими испытаниями жизнь. Сержант Мартьяль и юноша после этого откланялись Мирабалю и ушли, оба глубоко опечаленные. Старик все же обещал им, что он узнает все, что ему удастся, о полковнике Керморе, и не было сомнения, что он сдержит это обещание. Вернувшись в гостиницу, сержант Мартъяль и Жан не выходили больше в этот день. На другой день, по совету Мигуэля, Жан имел свидание с губернатором... Генерал ничего не мог сообщить ему о его отце. Он находился в Сан-Фернандо всего 5 лет. Но если он не мог дать никаких указаний юноше, зато он охотно согласился помочь Мирабалю в его розысках. В этот второй день дело не продвинулось ни на шаг. Сержант Мартьяль не переставал сердиться!.. Приехать так далеко, испытать столько опасностей - и все напрасно!.. Как мог он быть настолько слабохарактерным, чтобы согласиться на это путешествие? Как мог он быть настолько податливым, чтобы предпринять его?.. Тем не менее он решил не упрекать Жана, так как это значило бы увеличить его горе, а он видел его и без того удрученным и погруженным в отчаяние... Жак Хелло со своей стороны тоже занимался собиранием сведений. Его поиски были тщетны. Вернувшись на "Моришу", он предался такой скорби, что Герман Патерн начал бояться за него. Его друг, такой словоохотливый, такой общительный, обладавший таким ровным характером, едва отвечал на вопросы. - Что с тобой?.. - спросил его Герман Патерн. - Ничего. - Ничего!.. Иногда это значит: все... Конечно, положение этого бедного юноши очень печально, я согласен с этим. Но ты не должен забывать ради этого своей цели... - Своей цели!.. - Полагаю, что министр народного просвещения послал тебя на Ориноко не для поисков полковника Кермора... - Почему бы нет?.. - Послушай, Жак!.. Будем говорить серьезно... Тебе удалось спасти сына полковника Кермора... - Сына!.. - воскликнул Жак Хелло. - А!.. Сына!.. Нет, Герман, может быть!.. Да!.. Быть может, лучше было бы, чтобы Жан погиб, если ему не суждено отыскать своего отца... - Я не понимаю, Жак... - Есть вещи, в которых ты ничего не понимаешь! - Благодарю! Герман Патерн решил не расспрашивать больше своего товарища. Он невольно задавал себе вопрос, что бы могло значить это все усиливающееся чувство расположения Жака Хелло к молодому Кермору. На следующий день, когда Жан с сержантом Мартьялем пришли к Мирабалю, этот последний собирался вместе с Жаком Хелло отдать им визит. Из опроса жителей Сан-Фернандо вытекало, что, действительно, 12 лет назад какой-то иностранец останавливался в городе. Был ли этот иностранец француз?.. Никто не мог этого сказать, так как он, по-видимому, имел основания сохранять самое строгое инкогнито. Жану показалось, что это был проблеск света в таинственной истории. Не отдавая себе отчета в причинах, он твердо поверил вдруг в то, что этот иностранец был его отец. - А когда этот иностранец оставил Сан-Фернандо, Мирабаль, - спросил он, - было ли известно, куда он направился?.. - Да, мое дитя... Он направился в область верхнего Ориноко. - И с тех пор... никаких известий? - Что с ним сталось - это неизвестно. - Может быть, это можно узнать, - сказал Жак Хелло, - обследовав ту часть реки? - Это было бы очень опасной экспедицией, - заметил Мирабаль, - и решаться на нес, имея такие шаткие указания... Сержант Мартьяль подтвердил жестом опасения, выраженные Мирабалем. Жан помолчал, но по его решительному виду, по блеску его глаз видно было твердое намерение продолжать экспедицию, как опасна она ни была, и, не оставляя своих планов, идти до конца. Мирабаль хорошо понял это, когда Жан сказал ему: - Благодарю вас, господин Мирабаль, благодарю также и вас, Хелло, за все, что вы сделали... В то время, когда мой отец был здесь, в городе видели иностранца... Это совпадает с тем временем, когда отец писал свое письмо из Сан-Фернандо. - Конечно... Но заключать отсюда, что это был полковник Кермор, все-таки рискованно... - заметил старик. - Почему? - воскликнул Жак Хелло. - Разве нет шансов, что это окажется именно он? - Ну... так как этот иностранец отправился в область верхнего Ориноко, - сказал Жан, - то и я отправлюсь туда... - Жан... Жан!.. - воскликнул сержант Мартьяль, бросившись к юноше. - Отправлюсь! - повторил Жан тоном, в котором чувствовалась непоколебимая решимость. Затем, обернувшись к Мирабалю, он спросил: - Есть ли на верхнем Ориноко какие-нибудь городки, какие-нибудь деревни, куда я мог бы направиться и где мог бы получить сведения о... моем отце? - Деревни?.. Их имеется несколько: Гуачапана, Эсмеральда... есть и другие... По моему мнению, однако, если возможно напасть на следы вашего отца, мое дорогое дитя, то за истоками Ориноко... в миссии Санта-Жуана. - Мы уже слышали об этой миссии, - ответил Жак Хелло. - Давно ли она существует?.. - Она основана вот уже несколько лет, - ответил Мирабаль, - и я полагаю, что она находится на пути к процветанию. - Это испанская миссия?.. - Да, во главе ее стоит испанский миссионер... отец Эсперанте. - Как только наши приготовления к путешествию будут закончены, - объявил Жан, - мы отправимся в Санта-Жуану... - Мое дорогое дитя, - сказал старик, - я не могу скрыть от вас, что по течению верхнего Ориноко вас ожидают большие опасности, трудности, лишения, что вы можете попасть в руки индейцев, которые мстят европейцам за их вторжение и отличаются большой жестокостью... или шайки квивасов, которыми командует теперь беглый каторжник из Кайенны... - Я не задумаюсь идти навстречу этим опасностям, чтобы отыскать моего отца. Этим ответом юноши окончилось свидание. Мирабаль понял, что ничто не могло бы остановить Жана. Он пойдет до конца, как сказал. Сержант Мартьяль в отчаянии поплелся за Жаном, который провел весь остальной день на "Галлинетте". Когда Жак Хелло остался один с Мирабалем, последний указал ему, каким бесчисленным опасностям подвергался сын полковника Кермора, имея лишь старого солдата в качестве проводника. - Если вы имеете какое-либо влияние на него, господин Хелло, - прибавил он, - отговорите его от этого плана, который основан на таких недостоверных фактах... Помешайте его отправлению. - Ничто не остановит его, - сказал Жак Хелло. - Я знаю его... ничто! Жак Хелло вернулся на "Моришу" более озабоченный, чем когда-либо; он не ответил даже на вопросы своего товарища. Сидя на корме фальки, Жак Хелло следил за Вальдесом и двумя другими матросами, которые приготовляли пирогу к дальнему путешествию. Ее надо было совершенно разгрузить, чтобы осмотреть дно и затем произвести полный ремонт, необходимый после последнего перехода и крушения на берегу Сан-Фернандо. Жак Хелло наблюдал также и за Жаном, который следил за этой работой. Может быть, юноша ждал, чтобы Жак Хелло заговорил с ним... сказал ему что-нибудь о трудности его планов... попытался отговорить его... Но Жак Хелло оставался нем и неподвижен. Погруженный в свои размышления, он, казалось, был охвачен какой-то одной мыслью... одной из тех, которые, как гвоздь, сидят в голове... которые жгут мозг. Наступил вечер. Около восьми часов вечера Жан собрался уходить в гостиницу. - Добрый вечер, Хелло!.. - сказал он. - Добрый вечер... Жан... - ответил Жак Хелло, который поднялся на ноги с таким видом, как будто хотел последовать за юношей. Жан шел, не поворачивая головы, и на расстоянии ста шагов скрылся за хижинами. Сержант Мартьяль стоял на берегу, очень взволнованный принятым решением. Наконец он решился и подошел к "Морише". - Господин Хелло, - пробормотал он, - я хочу сказать вам два слова. Жак Хелло тотчас вышел на берег и подошел к старому солдату. - Что вы хотите от меня, сержант? - спросил он. - Если бы вы были так любезны... уговорить моего племянника, который, может быть, вас послушает... не предпринимать этого путешествия. Жак Хелло пристально посмотрел на сержанта Мартьяля. Затем после некоторого колебания он ответил: - Я не буду уговаривать его, потому что это было бы бесполезно, вы сами знаете это... и даже при условии, если вы согласитесь... я принял решение... - Какое? - Решение сопровождать Жана... - Вы?.. Сопровождать моего племянника?.. - Который совсем не ваш племянник, сержант! - Его?.. Сына полковника?.. - Не сына... а дочь... дочь полковника Кермора!.. ^TЧАСТЬ ВТОРАЯ^U ^TГлава первая - НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПРОШЛОМ^U Около 8 часов утра 2 октября пироги "Галлинетта" и "Мориша", пройдя правым рукавом Атабапо, поднимались при благоприятном северо-западном ветре вверх по течению верхнего Ориноко. После вчерашнего разговора между сержантом Мартьялем и Жаком Хелло сержант не мог отказать молодому человеку в разрешении сопровождать их - "племянника" и его самого - до миссии Санта-Жуана. Теперь секрет Жанны Кермор был известен ее спасителю и - конечно, в этом не могло быть сомнения - должен был вскоре стать известным и Герману Патерну. Трудно было бы скрыть это, а принимая во внимание обстоятельства, в которых должна была совершиться вторая часть путешествия, это становилось даже желательным. Но этот секрет, так хорошо хранившийся до того, оба молодых человека должны были скрыть от Мигуэля, Фелипе, Варинаса, Мирабаля и губернатора провинции. По возвращении, если бы поиски увенчались успехом, сам полковник Кермор мог бы представить этим лицам свою дочь. Было условлено также, что ни Вальдес, ни Паршаль и никто из матросов пирог не будет посвящен в последние события. В общем, можно было только похвалить сержанта Мартьяля, что он выдал Жанну за своего племянника Жана в надежде обойти некоторые трудности путешествия, и лучше было оставаться при раз принятом благоразумном решении. Описывать удивление, растерянность, а затем гнев старого солдата, когда Жак Хелло сообщил ему свое открытие, что Жан Кермор был Жанной Кермор, - было бы излишне, так как это легко себе представить. Точно так же незачем останавливаться на вполне понятном смущении молодой девушки, которое она испытала, увидев после этого вновь Жака Хелло и Германа Патерна. Оба поспешили уверить ее в своем уважении к ней, преданности и своей скромности. Впрочем, обладавшая решительным характером девушка скоро овладела собой. - Для вас я Жан... всегда Жан, - сказала она, протягивая руку обоим соотечественникам. - Всегда, сударыня, - ответил Герман Патерн, отвешивая ей поклон. - Да, Жан, мой дорогой Жан, - ответил Жак Хелло, - так я буду называть вас до тех пор, пока мы не вручим Жанну Кермор ее отцу. Нечего и говорить, что Герман Патерн не счел нужным делать замечаний по вопросу об этом путешествии, которое должно было продолжаться до истоков Ориноко, а может быть, и дальше. Лично он был даже доволен этим обстоятельством, так как оно давало ему возможность значительно пополнить его гербарий растениями флоры верхнего Ориноко. Он мог, таким образом, отлично выполнить свою задачу натуралиста, и, конечно, министр народного просвещения не мог бы решительно ничего сказать против того, что экспедиция зашла так далеко. Что касается Жанны Кермор, то она была глубоко тронута тем, что Жак Хелло и Герман Патерн решили прийти ей на помощь и, подвергаясь всем опасностям этой экспедиции, сопровождать ее до миссии Санта-Жуана, что, несомненно, увеличивало шансы успеха ее предприятия. Сердце девушки было переполнено благодарностью к Жаку Хелло, который спас ей жизнь и не оставил ее одну в этом путешествии. Конечно, Жак Хелло объявил Герману Патерну: - Ты понимаешь, ведь не могли же мы бросить мадемуазель Кермор!.. - Я понимаю все, мой дорогой Жак! - ответил Герман Патерн. - Даже и то, что ты считаешь недоступным моему пониманию... Ты думал спасти юношу, а спас молодую девушку: таков факт. Очевидно, нам невозможно расстаться с этой интересной особой! - Я сделал бы то же самое и для Жана Кермора! Конечно... Я не мог бы допустить, чтобы он подверг себя таким опасностям, и не разделить их с ним!.. Это был мой долг. Долг нас обоих, Герман, помочь ему до конца... - Ну еще бы! - сказал Герман Патерн самым серьезным тоном. Вот что молодая Кермор рассказала своим двоим соотечественникам. Родившись в 1829 году и имея, следовательно, теперь 63 года, полковник Кермор женился в 1859 году на креолке с острова Мартиника. Первые два ребенка от этого брака умерли в раннем детстве. Жанна их не знала, но ей известно, что родители ее после этого оставались неутешными. Полковник Кермор в 41 год уже получил этот чин. Служивший солдатом, потом капралом, наконец, сержантом - Мартьяль был слугой этого офицера, который спас ему жизнь в сражении при Сольферино. Впоследствии они оба совершили поход против пруссаков. За две или три недели до объявления войны 1870 года семейные дела заставили г-жу Кермор отправиться на Мартинику. Там родилась Жанна. Узнав об этом среди ужасных испытаний войны, полковник страшно обрадовался рождению ребенка. Если бы служба не удержала его, он поехал бы к жене и дочери на Антильские острова и вместе с ними вернулся во Францию. Не желая ждать конца войны, когда мужу можно будет приехать к ней, г-жа Кермор решила вернуться одна, так как ей хотелось скорее свидеться с ним. В мае 1871 года она села в Сен-Пьере на английский пароход "Нортон", шедший в Ливерпуль. С г-жой Кермор ехала креолка - кормилица ее дочери; девочке в это время было всего несколько месяцев. Г-жа Кермор намерена была оставить эту кормилицу при себе в качестве горничной по возвращении в Бретань, в Нант, где она жила до своего отъезда. В ночь на 24 мая в Атлантическом океане во время сильного тумана "Нортон" столкнулся с испанским пароходом "Виго" из Сантандера. "Нортон" пошел почти тотчас же ко дну, увлекая с собой пассажиров и экипаж; спаслось лишь 5 пассажиров и 2 человека из команды; оказать помощь "Виго" не смог. Г-жа Кермор не успела даже выйти из своей каюты, находившейся на том борту, которым "Нортон" столкнулся с "Виго"; кормилица погибла тоже, хотя она и успела выбежать с ребенком на палубу. Каким-то образом благодаря самоотверженности одного из матросов "Нортона", которому удалось доплыть до "Виго", ребенок был спасен, После гибели "Нортона" испанский пароход, который повредил себе носовую часть, но машины которого остались целы, спустил шлюпки, но поиски его оказались тщетными, и он должен был пойти в ближайший порт на Антильские острова, куда и прибыл через восемь дней. Отсюда те несколько пассажиров, которые спаслись на "Виго", вновь отправились на родину. Среди пассажиров "Виго" находились богатые колонисты, родом из Гаваны - муж и жена Эредиа, которые пожелали взять на свое попечение маленькую Жанну. Был ли у нее какой-нибудь родственник, этого узнать не удалось. Один из спасенных матросов утверждал, правда, что мать этой девочки, француженка, была на "Нортоне", но он не знал ее имени, и узнать его не удалось, так как в конторе пароходства оно записано не было... Жанна, удочеренная семьей Эредиа, была отвезена в Гавану. Здесь, после тщетных попыток узнать фамилию ее родителей, они воспитали ее. Ей дали имя Жуана. Очень способная от природы, девочка отлично училась и выучилась говорить по-французски и по-испански. От нее не скрыли ее прошлого, и поэтому она постоянно стремилась мыслью во Францию, где, может быть, находился ее отец, который горевал о ней и не надеялся ее когда-либо увидеть. Что касается полковника Кермора, то легко себе представить, как велико было его горе, когда он узнал о гибели жены и дочери. В тревогах войны 1871 года он знал только, что г-жа Кермор решила выехать с Мартиники, но не знал, что она села на "Нортон". Он узнал об этом одновременно с известием о крушении этого парохода. Напрасно он старался найти какие-нибудь следы. Все его поиски привели лишь к окончательному убеждению, что жена и дочь погибли вместе с большинством пассажиров и экипажа парохода. Горе полковника Кермора было безгранично. Он потерял одновременно и горячо любимую жену, и крошку дочь, которую ни разу даже не поцеловал. Впечатление от этого двойного несчастья было так сильно, что одно время можно было опасаться за его рассудок. Во всяком случае, он серьезно заболел, и если бы не заботы о нем старого солдата, сержанта Мартьяля, род Керморов, вероятно, прекратился бы. После выздоровления полковник долго еще не мог окончательно поправиться. Он решил уйти со службы и в 1873 году подал в отставку. Ему был тогда всего 41 год, и он находился еще в полной силе. С этого времени полковник Кермор жил совсем уединенно, в скромном деревенском домике в Шантенэ на Луаре, около Нанта. Он не принимал никого из друзей. Единственным его товарищем был сержант Мартьяль, который покинул службу одновременно с ним. Два года спустя полковник Кермор исчез. Под предлогом путешествия он покинул Нант, и сержант Мартьяль напрасно ждал его возвращения. Половину своего состояния - десяток тысяч франков годовой ренты - он оставил своему товарищу по оружию, который получил их от нотариуса семьи. Другую же половину состояния полковник увез с собой... Куда?.. Это должно было остаться тайной. "Завещание" в пользу сержанта Мартьяля сопровождалось такой запиской: "Прощаюсь с честным солдатом, с которым хочу разделить мое добро. Пусть он не пытается разыскивать меня: это будет напрасным трудом. Я умер для него, для моих друзей, для всего мира, как умерли те существа, которых я любил больше всего на свете..." И больше ничего. Сержант Мартьяль не хотел верить в невозможность увидеть когда-нибудь полковника. Им были предприняты шаги, чтобы узнать, в какие страны поехал полковник коротать свою разбитую жизнь, вдали от всех тех, кто знал его и с кем он навеки простился... Между тем маленькая девочка росла в семье, которая приняла ее. Двенадцать лет прошло прежде, чем Эредиа удалось собрать кое-какие сведения относительно родителей ребенка. Наконец они узнали, что матерью Жанны была одна из пассажирок "Нортона", г-жа Кермор, и что муж этой дамы, полковник Кермор, еще жив. Жанне было тогда двенадцать лет, и она обещала сделаться прелестной девушкой. Образованная, серьезная, проникнутая глубоким чувством долга, она обладала редкой энергией, мало свойственной ее возрасту и полу. Эредиа не сочли возможным скрыть от нее полученные ими сведения, и начиная с этого дня ее мысль направилась исключительно в одну сторону. Какой-то внутренний инстинкт звал ее на поиски отца. Это настроение овладело ею совершенно, эта мысль не оставляла ее ни на минуту. Как ни была она счастлива в этом доме, где на нее смотрели точно на родную дочь и где она провела свое детство, - теперь она жила исключительно надеждой вернуться к полковнику Кермору... Стало известно, что он поселился в Бретани, около своего родного города Нанта... Навели справки о том, живет ли он еще там... Точно громом поразило девушку известие, что ее отец исчез уже несколько лет назад! Тогда дочь Кермора уговорила своих нареченых родителей отпустить ее в Европу... Она решила ехать во Францию... в Нант... искать следы своего отца... Ей казалось, что там, где чужие люди ничего не могли узнать, она, руководимая дочерним инстинктом, может что-нибудь сделать. Эредиа согласились отпустить ее, хотя и не надеялись на какой-либо успех ее предприятия. Дочь Кермора оставила Гавану и после счастливого переезда через океан прибыла в Нант, здесь она нашла одного только сержанта Мартьяля, который продолжал оставаться в полном неведении относительно того, что сталось с полковником. Пусть читатель сам судит о том волнении, которое испытал старый солдат, когда порог дома в Шантенэ переступила эта девушка-ребенок, которую считали погибшей на "Нортоне". Он не хотел верить - и должен был поверить. Лицо Жанны напоминало ему черты ее отца, его глаза, его выражение - все, что только может быть передано по наследственности как в физическом отношении, так и в чертах характера. Неудивительно, что он принял молодую девушку с восторгом. Но к этому времени надежду разузнать, в какие страны уехал полковник влачить свое печальное существование, он окончательно уже потерял... Что касается Жанны, то она решила не покидать больше отцовского дома. Состояние, которое получил сержант Мартьяль и которое он передал девушке, они должны были, по мысли последней, употребить на новые поиски. Тщетно семья Эредиа настаивала на возвращении дочери Кермора к ним. Пришлось примириться с этой разлукой. Жанна благодарила своих воспитателей за все, что они для нее сделали. Ее сердце было переполнено благодарностью к этим людям, которых ей долго, конечно, не суждено было увидеть. Но для нее полковник Кермор был жив, и, может быть, ее уверенность имела некоторые основания, так как ни сержант Мартьяль и никто из друзей полковника в Бретани не получали вестей о его смерти... Девушка решила поэтому искать и... найти отца... Хотя отец и дочь никогда не видели друг друга, но между ними была какая-то связь, ничем не разрушимая! Молодая девушка осталась, таким образом, в Шантенэ с сержантом Мартьялем. Последний сообщил ей, что через несколько дней после ее рождения в Сен-Пьере на Мартинике она получила имя Жанна, которое и было им восстановлено вместо полученного ею в семье Эредиа. Поселившись с сержантом, девушка принялась за поиски, решив не пренебрегать ни малейшими указаниями, которые могли навести ее на след полковника Кермора. Но к кому обратиться? Разве сержант Мартьяль не перепробовал всех средств, чтобы получить какие-либо указания относительно полковника?.. Подумать только, что полковник Кермор покинул родину лишь вследствие уверенности, что он совершенно одинок на свете!.. Если бы он знал, что его дочь, спасшаяся во время кораблекрушения, ждала его дома! Так прошло несколько лет. Ни один луч не осветил тайны. И, конечно, эта тайна продолжала бы окутывать судьбу полковника Кермора, если бы неожиданно не обнаружился следующий факт. Как читатель помнит, в 1879 году в Нант прибыло письмо, подписанное полковником. Это письмо пришло из Сан-Фернандо на Атабапо, из Южной Америки. Адресованное нотариусу семьи Керморов, оно касалось совершенно частного дела формального характера, но в то же время должно было храниться в самой строгой тайне. Когда Жанна была еще на Мартинике и когда никто еще не знал, что она - дочь полковника, этот нотариус умер. Только 7 лет спустя письмо было найдено в бумагах покойного, где оно пролежало 13 лет. В это время наследники нотариуса, которые знали историю Жанны Кермор, ее жизнь с сержантом Мартьялем и попытки найти какие-либо документы, относящиеся к ее отцу, поспешили сообщить ей об этом письме. Жанна Кермор была уже в то время взрослой. Со времени пребывания ее, можно бы сказать, под "материнским крылом" старого товарища отца по оружию, образование, полученное ею в семье Эредиа, было пополнено серьезным и солидным изучением всего, что рекомендуется современной педагогикой. Можно представить себе, что чувствовала девушка и какие желания она испытала, когда в ее руки попал этот документ! Это была уверенность, что полковник Кермор в 1879 году находился в Сан-Фернандо, Если было неизвестно, что сталось с ним с тех пор, то, во всяком случае, имелось указание - так долго ожидаемое указание! - которое позволяло сделать первые шаги к поискам. Было послано письмо губернатору Сан-Фернандо, затем было послана еще несколько писем. Ответы все были одинаковы: никто не знал полковника Кермора, никто не помнил, чтобы он приезжал в этот город... При этих условиях не было ли наиболее целесообразным отправиться лично в Сан-Фернандо? Конечно! И вот молодая девушка решила ехать в область верхнего Ориноко. Дочь Кермора оставалась в постоянной переписке с семьей Эредиа. Она сообщила приемным родителям о своем решении отправиться туда, где она, может быть, могла найти последние следы своего отца, и они, несмотря на трудности подобного путешествия, могли лишь одобрить ее решение. Но из того, что Жанна Кермор выработала такой план, следовало ли, что сержант Мартьяль захочет следовать ему?.. Не откажет ли он в своем согласии?.. Не воспротивится ли исполнению того, что Жанна считала своим долгом?.. Не постарается ли помешать ей из боязни тех трудностей и опасностей, которые ожидали девушку в этих отдаленных областях Венесуэлы?.. Ведь приходилось ехать за несколько тысяч километров!.. - И, однако, мой добрый Мартьяль должен был согласиться, - сказала Жанна, заканчивая этот рассказ, который открыл глаза обоим молодым людям на тайну ее прошлого. - Да!.. Он согласился, и это было необходимо, не правда ли, мой старый друг?.. - Я должен раскаяться в этом, - ответил cержант, - так как, несмотря на столько предосторожностей... - ...наш секрет обнаружился! - добавила молодая девушка, улыбаясь. - И вот теперь я уже больше не твой племянник... И ты не мой дядюшка! Впрочем, Хелло и Патерн не расскажут об этом никому... Не правда ли, Хелло?.. - Никому, сударыня! - Пожалуйста, без "сударыня", Хелло! - поспешила заметить Жанна Кермор. - Не надо привыкать называть меня так... Вы кончите тем, что выдадите себя. Нет... Жан!.. Только Жан!.. - Да... Жан... совсем коротко... и даже - наш дорогой Жан... для разнообразия, - сказал Герман Патерн. - Теперь, Хелло, вы можете уяснить себе, чего требовал от меня Мартьяль... Он сделался моим дядюшкой, а я его племянником... Я оделась в мужской костюм, обрезала себе волосы и в таком виде села в Сен-Назере на пароход, идущий в Каракас. Я говорила по-испански как на своем родном языке - это могло оказать мне большую пользу во время путешествия, - и вот я в городе Сан-Фернандо!.. Когда я найду своего отца, мы вернемся в Европу через Гавану... Мне очень хочется, чтобы он посетил эту самоотверженную семью, которая заменила его дочери... которой мы оба обязаны такой благодарностью!.. На глазах Жанны Кермор показались слезы, но она овладела собой и прибавила: - Нет, дядюшка, нет, не надо жаловаться на то, что наш секрет раскрылся... надо радоваться тому, что на нашем пути встретились два преданных друга... От имени моего отца я благодарю вас за все, что вы уже сделали... и за все, что вы решили сделать еще!.. Она пожала руку Жаку Хелло и Герману Патерну, которые ответили ей таким же дружеским рукопожатием. На другой день молодые люди, сержант Мартьяль и Жан - это имя будет сохранено за ним, пока того будут требовать обстоятельства, - распрощались с Мигуэлем, Фелипе и Варинасом, которые приготовлялись к обследованию Гуавьяре и Атабапо. Прощаясь с ними и пожелав им всякого успеха, Мигуэль сказал юноше: - Может быть, вы застанете нас здесь по вашем возвращении, мое дорогое дитя, если я и мои товарищи не сможем столковаться. Наконец, получив напутствия губернатора, который дал им рекомендательные письма к комиссарам главнейших прибрежных городов, и простившись с Мирабалем, Жак Хелло и Герман Патерн, Жан и сержант Мартьяль сели в пироги. Обойдя скалы, которые возвышаются при слиянии Гуавьяре и Атабапо, лодки достигли Ориноко и исчезли из виду, поднимаясь вверх по течению по направлению к востоку. ^TГлава вторая - ПЕРВЫЙ ПЕРЕХОД^U "Галлинетта" и "Морита" находились под командой рулевых Паршаля и Вальдеса, как и раньше, со дня отплытия из Кайкары. Относительно продолжения путешествия с Парша л ем и его людьми у Жака Хелло и Германа Патерна никаких затруднений не вышло. Приглашенные на неопределенное время, эти отважные люди готовы были отправиться к истокам Ориноко или по другим притокам реки, безразлично, лишь бы они были уверены, что получат хорошее вознаграждение. Что касается Вальдеса, то с ним пришлось заключать новое условие... Этот индеец должен был доставить сержанта Мартьяля и его племянника лишь до Сан-Фернандо. Они и не могли заключить иного условия, так как находились в зависимости от указаний, которые надеялись получить в этом городе. Вальдес был уроженцем Сан-Фернандо, где он и жил, и, получив условленную плату от сержанта Мартьяля, рассчитывал на подходящий случай, чтобы спуститься по реке с какими-нибудь пассажирами или торговцами. Сержант Мартьяль и Жан были очень довольны расторопным и ловким Вальдесом и с сожалением расставались с ним на время второй, и наиболее трудной части экспедиции. Поэтому они предложили ему остаться на пироге "Галлинетта". Вальдес охотно согласился на это. Но из девяти человек его экипажа у него оставалось всего пять, так как четверо должны были остаться для сбора каучука, который составляет здесь главную доходную статью туземцев. К счастью, рулевой нашел взамен этих людей трех марикитаросов и одного испанца, так что экипаж "Галлинетты" был пополнен. Марикитаросы, принадлежавшие к индейским племенам, живущим на восточной территории, - отличные лодочники. К тому же те, которые были наняты, знали реку на протяжении нескольких сот километров выше Сан-Фернандо. Что касается испанца по имени Жиро, прибывшего дней 15 назад в город, то он, по его словам, искал случая добраться в Санта-Жуану, где рассчитывал поступить на службу в миссию. Узнав, что сын полковника Кермора решил отправиться в Санта-Жуану и проведав о цели его путешествия, Жиро поспешил предложить себя в качестве гребца. Вальдес, которому не хватало одного человека, принял его предложение. Этот испанец казался смышленым малым, хотя жесткие черты его лица и испытующий, горящий взгляд его глаз не располагали в его пользу. К тому же он имел мрачный характер и был малообщителен. Следует заметить, что рулевые Вальдес и Паршаль уже поднимались по реке до Рио-Маваки, одного из левых притоков, находящегося в 350 километрах от гор Паримы, откуда берет свое начало Ориноко. Нелишне обратить также внимание на то, что пироги, употребляемые на верхнем Ориноко, обыкновенно бывают иной, более легкой конструкции, чем на среднем течении реки. Но "Галлинетта" и "Мориша", имевшие небольшие размеры, оказались пригодными для этого путешествия. Их тщательно осмотрели, проконопатили и вообще привели в полную готовность. В октябре воды реки, несмотря на засуху, еще не спали окончательно, глубина Ориноко была достаточна для обеих фальк, и менять их на другие лодки не стоило, тем более что пассажиры в течение больше чем двухмесячного пребывания в пути привыкли к ним. В то время, когда Шаффаньон совершал свое замечательное путешествие, существовала только очень неточная карта Коддаци, которую французскому путешественнику во многих отношениях пришлось исправить. Таким образом, на эту вторую часть своей экспедиции путешественники должны были вооружиться картой Шаффаньона. Ветер был попутный и довольно свежий. Обе пироги, подняв паруса, шли довольно быстро, почти рядом. Сидевшим на носу гребцам работать не приходилось. Погода стояла хорошая, только изредка по небу неслись с запада небольшие облака. В Сан-Фернандо фальки были снабжены сушеным мясом, овощами, консервами, табаком и предметами для обмена: ножами, топориками, бусами, зеркальцами, материями, а также платьем, одеялами и боевыми припасами. Это было необходимо, так как выше города достать что-либо, кроме провизии, было очень трудно. Что же касается продовольствия, то "гаммерлесс" Жака Хелло и карабин сержанта Мартьяля могли в этом отношении доставить все нужное с избытком. Рыбная ловля обещала тоже хорошую добычу, так как в многочисленных "рио", впадающих в реку, рыбы множество. Вечером, около пяти часов, обе пироги, шедшие все время под хорошим ветром, пристали к верховью острова Мина, почти напротив Мавы. К запасам провизии прикасаться не пришлось, так как были убиты две морские свинки. На другой день, 4 октября, путешествие продолжалось при тех же условиях. Пройдя по прямому направлению этой части реки, называемой индейцами Нубэ, около 20 километров, "Галлинетта", и "Мориша" остановились у подножия странных по виду скал Пьедра-Пинтада. Герман Патерн напрасно пытался разобрать надписи этой "раскрашенной горы", частично залитой водой. Разливы дождливого периода поддерживали здесь уровень воды выше обыкновенного. Большей частью путешествующие по водам верхнего Ориноко сходят на ночь на берег. Расположившись лагерем под деревьями, они подвешива