ктивная связь - соединяла сына полковника Кермора с сержантом Мартьялем. Поэтому, посмотрев на последнего, он спросил: - Вы его дядюшка? - Немножко... мальчик! - Значит, брат его отца? - Да, его брат, именно поэтому Жан - мой племянник. Ты понимаешь? Мальчик наклонил голову в знак того, что он понял. Погода стояла пасмурная. Подгоняемые юго-восточным ветром тучи неслись низко, угрожая дождем. За их серым пологом исчезла вершина Сьерр а-Паримы, а к югу сквозь деревья едва виднелась вершина пика Монуар. Жак Хелло бросил беспокойный взгляд в ту сторону, откуда дул ветер. Если бы разразился столь обычный в южных саваннах ливень, движение прекратилось и было бы трудно достичь Санта-Жуаны в назначенный срок. Маленький отряд двинулся в путь по той же тропинке, между Рио-Торридой и опушкой непроходимого леса. Шли в таком же порядке, как и накануне. Вальдес и Жак Хелло шли впереди отряда. Оба они в последний раз оглядели противоположный берег. Он был безлюден. Безлюдной казалась и раскинувшаяся влево чаща леса. Ни одного живого существа, если не считать шумно порхающих птиц, пение которых перемешивалось с криками ревунов, встречавших восход солнца. Все были полны надежды дойти до миссии в ближайшую ночь. Этого можно было достичь лишь усиленной ходьбой с короткой остановкой на завтрак. Приходилось, таким образом, ускорить шаг, и никто не жаловался на это. Под облачным небом температура стояла умеренная. Это было счастливое обстоятельство, так как берег не был защищен ни одним деревом. Время от времени Жак Хелло, которого пожирало беспокойство, оборачивался и спрашивал: - Мы не слишком скоро для вас идем, мой дорогой Жан? - Нет, Хелло, нет, - отвечала ему девушка. - Не беспокойтесь ни обо мне, ни о моем друге Гомо, у которого ноги молодого оленя. - Жан, - сказал Гомо, - если бы нужно было, я мог бы сегодня же вечером быть в Санта-Жуане... - Какой же ты скороход! - воскликнул Герман Патерн, который не отличался быстротой шага и иногда отставал. Жак Хелло относился к нему без всякого снисхождения. Он звал его, понукал, окрикивал: - Послушай, Герман!.. Ты отстаешь!.. Патерн отвечал: - Нам всего осталось идти час! - Откуда ты знаешь? И так как Герман Патерн действительно не знал, то ему оставалось только повиноваться. На мгновение Жаку Хелло пришли в голову последние слова молодого индейца: "Сегодня вечером я мог бы быть в Санта-Жуане". Значит, через шесть-семь часов Гомо был бы уже в Санта-Жуане. Не следовало ли воспользоваться этим благоприятным обстоятельством? Жак Хелло сообщил Вальдесу ответ мальчика. - Да... через шесть или семь часов, - сказал он, - отец Эсперанте был бы предупрежден, что наш маленький отряд направляется в Санта-Жуану, и послал бы, конечно, нам подкрепление... Он сам бы пошел нам навстречу... - В самом деле, - ответил Вальдес. - Но отпустить мальчика - значило бы лишиться проводника, а мне кажется, что он нужен нам, так как знает местность... - Вы правы, Вальдес! Гомо нам необходим, в особенности для перехода брода Фраскаэс... - Мы будем там в полдень. А раз мы перейдем брод, тогда посмотрим... - Да, посмотрим, Вальдес!.. Может быть, опасность именно у этого брода... А может быть, Жаку Хелло и его товарищам угрожала и более близкая опасность? Разве Жиро, обнаружив расположенный на правом берегу Торриды лагерь, не мог подняться по левому берегу с шайкой Альфаниза? И так как квивасы имели преимущество в несколько часов, то не перешли ли они уже брод Фраскаэс? И не спускаются ли теперь по правому берегу, где они должны встретиться с маленьким отрядом? Это предположение было очень вероятным. Однако в девять часов Вальдес, отходивший на несколько сот шагов в сторону, сообщил, что путь свободен. Что касается другого берега, то ничто не указывало на присутствие на нем квивасов. Жаку Хелло пришла тогда в голову мысль сделать привал здесь, и он спросил Гомо: - На каком расстоянии от брода мы находимся? - В двух часах пути, - ответил молодой индеец, который умел определять расстояние лишь по времени. - Сделаем привал, - скомандовал Жак Хелло, - и позавтракаем поскорее остатками провизии... Бесполезно разводить огонь. В действительности это значило бы выдать свое присутствие, но этот аргумент Жак Хелло оставил при себе. - Надо торопиться, друзья мои... надо торопиться! - повторил он. - Привал всего на четверть часа! Молодая девушка отлично понимала, что Жак Хелло чем-то сильно обеспокоен, но чем именно - она не знала. Конечно, она слышала, что квивасы бродили по территории, знала, что Жиро исчез, он она не могла предположить, чтобы испанец поднялся по Ориноко на "Галлинетте" лишь с целью присоединиться к Альфанизу, как не могла думать, что между Жиро и этим беглым каторжником существовали давнишние отношения. Несколько раз она готова была крикнуть: "Что случилось, Хелло?" Но молчала, надеясь на ум Жака Хелло, на его храбрость, преданность и желание как можно скорее достичь цели. Завтрак был окончен очень скоро. Герман Патерн, который охотно продолжал бы его, примирился с неизбежным. В девять часов с четвертью, завязав и взвалив на плечи мешки, путешественники двинулись опять в дорогу. Жак Хелло и Вальдес не переставали следить за другим берегом, не оставляя без внимания и того берега, по которому они шли сами. Ничего подозрительного не замечалось, Быть может, квивасы ожидали отряд у брода Фраскаэс? Около часа пополудни Гомо указал в нескольких стах шагах изгиб реки, который, повернув к востоку, скрывался за группой голых скал. - Там, - сказал он, - Там!.. - ответил Жак Хелло, сделав знак товарищам остановиться. Подойдя настолько, чтобы видеть русло Рио-Торриды, он убедился, что дно реки усеяно камнями и песком, между которыми текли лишь струйки воды, легко переходимые вброд. - Хотите, я пойду осмотрю окрестности брода? - предложил Вальдес Жаку Хелло. - Идите, Вальдес, но из осторожности не переходите на другую сторону и возвращайтесь тотчас же, как только убедитесь, что путь свободен. Вальдес пошел и через несколько минут исчез из виду за поворотом Торриды. Жак Хелло, Жан, сержант Мартьяль, Гомо и носильщики поджидали его, остановившись тесной группой на берегу. Герман Патерн уселся на землю. Как ни владел собой Жак Хелло, он не мог скрыть своего беспокойства. Гомо спросил его: - Почему мы не идем вперед? - Да, почему? - прибавил Жан. - И почему Вальдес пошел на рекогносцировку? Жак Хелло ничего не ответил. Он отделился от группы и сделал несколько шагов к реке, желая осмотреть левый берег. Прошло пять минут, - минут, которые кажутся часами. Жанна подошла к Жаку Хелло. - Отчего Вальдес не возвращается? - спросила она, стараясь поймать его взгляд. - Он должен сейчас вернуться, - ответил Жак Хелло. Прошло еще пять минут, потом еще. Никто не произнес ни слова... Вальдес имел достаточно времени, чтобы дойти до брода и вернуться, а его все не было. Между тем никто не слыхал ни крика, ничего, что могло бы возбудить тревогу. Жак Хелло имел столько хладнокровия, что выждал еще пять минут. Очевидно, идти по броду было не более опасно, чем оставаться на месте или повернуть назад. Если маленький отряд должен был ожидать нападения, то оно случилось бы и тут, и там. - Идем! - сказал наконец Жак Хелло. Он пошел впереди, а его товарищи - за ним, не говоря ни слова. Они поднялись вдоль берега на протяжении трехсот шагов и достигли поворота Рио-Торриды. В этом месте нужно было сойти к броду. Молодой индеец шагах в пяти впереди подполз к первым скалам, которые омывало течение. Вдруг на левом берегу, к которому шли Жак Хелло и его товарищи, раздались громкие крики. Около сотни квивасов сбежались со всех сторон и бросились через брод, потрясая оружием и издавая воинственные крики... Жак Хелло не успел даже выстрелить. Да и что могли сделать ружья Германа Патерна и сержанта Мартьяля? Что могли сделать револьверы гребцов против сотни людей, которые занимали подступы к броду? Жак Хелло и его товарищи, тотчас же окруженные со всех сторон, поставлены были в необходимость сдаться. Как раз в этот момент среди группы воюющих квивасов появился Вальдес. - Вальдес! - воскликнул Жак Хелло. - Эти негодяи взяли меня в западню!.. - ответил рулевой "Галлинетты". - А с кем мы имеем дело? - спросил Герман Патерн. - С шайкой квивасов... - ответил Вальдес. - И с ее атаманом! - перебил чей-то угрожающий голос. На берегу стоял человек рядом с двумя другими, так же, как и он, неиндейцами. - Жиро! - воскликнул Жак Хелло. - Называйте меня моим настоящим именем: Альфаниз. - Альфаниз! - повторил сержант Мартьяль. И его взгляд, так же как и взгляд Жака Хелло, с ужасом обратился на дочь полковника Кермора. Жиро и был тем самым Альфанизом, который бежал из Кайенны с тремя другими каторжниками, его товарищами по заключению. Заместив начальника квивасов, Мету Саррапиа, убитого при встрече шайки с венесуэльской полицией, испанец уже больше года бродил по саванне. Пять месяцев назад - читатель не забыл этого - квивасы решили возвратиться на территорию, лежащую к западу от Ориноко, откуда они были выгнаны колумбийскими войсками. Но прежде чем покинуть горную область Рораймы, их новый атаман хотел обследовать восточное побережье реки. Для этого он отделился от своей шайки и спустился по льяносам до Сан-Фернандо на Атабапо, пройдя через Кариду, где индеец барэ действительно видел его. В Сан-Фернандо он ждал случая, чтобы вернуться к источникам Орино- ко, когда пироги "Галлинетта" и "Мориша" готовились к отплытию в миссию Санта-Жуана. Альфаниз, известный под именем Жиро, заявив, что желает добраться до миссии, предложил свои услуги рулевому "Галлинетты", который нанимал себе экипаж, и, как уже известно, был им - на несчастье тех, кто отправлялся к верховьям реки, - принят. Имея, таким образом, возможность вернуться к квивасам, Альфаниз вместе с тем мог наконец осуществить и свою месть по отношению к полковнику Кермору. Действительно, он узнал, что юноша, ехавший на "Галлинетте" с сержантом Мартьялем, отправился на поиски отца, который своими показаниями дал суду возможность осудить его на вечные каторжные работы в остроге Кайенны. Представлялся редкий, едва ли не единственный случай завладеть юношей, а может быть, и полковником, если в миссии Санта-Жуана обнаружились бы его следы, и, во всяком случае, отомстить отцу посредством сына. Остальное известно. Встретив одного из сообщников в ночь, проведенную им на берегу в Янаме, Альфаниз бежал с пирог, как только они прибыли к пику Монуар. Затем, убив индейца, который отказывался стать его проводником, он поднялся вверх по течению Торриды, перешел брод Фраскаэс и присоединился к шайке квивасов... Теперь, завладев Жаком Хелло и его товарищами, этот негодяй рассчитывал захватить и их пироги на Ориноко. Кроме того, в его руках был сын, вернее - дочь полковника Кермора. ^TГлава одиннадцатая - МИССИЯ САНТА-ЖУАНА^U За тринадцать лет до начала этой истории в области, через которую протекает Рио-Торрида, не было ни одной деревни, ни одного поселка, ни одной плантации. Редко-редко появлялись здесь только индейцы, когда необходимость заставляла их перегонять скот. На поверхности этой территории были лишь обширные льняносы, плодородные, но не обработанные, непроходимые леса, болотистые равнины, залитые зимой избытком вод соседних рек. Из животного царства здесь встречались лишь хищники да обезьяны и дичь, не говоря, конечно, о насекомых, особенно о комарах. В сущности говоря, это была пустыня, куда не отваживались проникать ни купцы, ни промышленники Венесуэльской Республики. Такова была эта отдаленная часть Венесуэлы, когда иностранец-миссионер вступил во владение ею. Разбросанные на этой территории индейцы принадлежали большей частью к племени гуахарибосов. Обыкновенно они бродили по льяносам, в глубине лесов, к северу от правого берега Ориноко. Они имели только подобие хижин для жилья и лишь кору в виде одежды. Их пища состояла из корней, пальмовых почек, муравьев и лесных вшей; они не знали даже употребления маниокового хлеба, являющегося главной пищей в Центральной Америке. Они, казалось, стояли на первой ступени человеческого развития. Рост у них был маленький, сложение слабое, живот раздутый, как у землеедов. И действительно, зимой они часто бывали вынуждены от голода есть землю. Волосы у них были красноватые и длинные, до плеч; лицо, на котором наблюдатель мог бы заметить признаки смышлености, хотя и оставшиеся в недоразвитом состоянии, имело цвет более белый, чем у других индейцев, как то: квивасов, пиароанцев, баресов, марикитаросов и банивасов. Все, одним словом, подтверждало, что это - одна из самых низких по культурному уровню расовых разновидностей. Однако эти туземцы считались до такой степени страшными, что даже их соплеменники едва осмеливались проникать на занятую ими территорию, и их считали настолько склонными к грабежам и убийствам, что купцы Сан-Фернандо не поднимались выше Окамо и Маваки. Так установилась та ужасная репутация, которая сохранялась еще пять-шесть лет назад, когда Шаффаньон, пренебрегши страхом гребцов, решился продолжать свою эскпедицию по Ориноко до истоков этой реки. Встретив их у пика Монуар, он убедился, что возводимые против этих несчастных и безобидных индейцев обвинения обоснованы очень плохо. Уже в то время некоторые из них, собранные испанским миссионером, образовали первую ячейку миссии Санта-Жуана. Отец Эсперанте задумал обратить гуахарибосов в христианство, а попутно и использовать их труд для устройства плантаций. С этой целью он и поселился в самой глубине этих саванн Сьерра-Паримы. Здесь он решил основать деревню, которая с течением времени должна была обратиться в городок. Когда отец Эсперанте прибыл в эту пустыню, с ним был только один товарищ, по имени Анжелос, послушник иностранных миссий, которому было двадцать лет. Оба они основали, расширили, организовали миссию Санта-Жуана и создали обширное хозяйство. Привлекли к труду индейцев, образовав из них сплоченное население, которое ко времени настоящего рассказа исчислялось в тысячу человек, включая сюда и жителей соседних льяносов. Место для будущего городка миссионер избрал в пятидесяти километрах к северо-востоку от истоков Ориноко и в таком же расстоянии от устья Торриды. Выбор этот был удачен. Почва здесь необыкновенно плодородная; на ней растут самые полезные растения, как деревья, так и кусты. Тут можно было встретить и так называемый маринас, кора которого образует род естественного войлока, и банановые деревья, и платаны, и кофейное дерево, каучуковое дерево, какао, поля сахарного тростника, плантации табака и т. п. При небольшой затрате труда эти поля, вспаханные и засеянные, могли дать в изобилии маниоку, сахарный тростник и маис, который дает ежегодно четыре жатвы по "сам-четыреста". Это удивительное плодородие, которое от хороших способов обработки могло еще больше увеличиться, происходило оттого, что почва здесь была совсем девственная. Ничто не истощало ее естественной мощи. По ее поверхности протекали, даже летом, многочисленные ручьи и, впадая в Рио-Торриду зимой, вливали через нее обильные потоки воды в Ориноко. Первые постройки миссии расположились на левом берегу реки, которая стекает со склонов Рораймы. Постройки эти были не простыми хижинами, а настоящими домами, не уступавшими лучшим постройкам банивасов или марикитаросов. Урбана, Кайкара, Сан-Фернандо на Атабапо могли бы позавидовать этим крепким и удобным жилищам. Деревня находилась вблизи горной цепи, отделившейся от Сьерра-Паримы, первые склоны которой были очень удобны для здорового и приятного местожительства. Испанский язык здесь стал мало-помалу вытеснять собой местное наречие гуахарибосов. Кроме того, здесь жило около 50 белых, венесуэльцев по происхождению, явившихся, чтобы обосноваться в миссии, и хорошо принятых ее начальником. Все, что нужно было для создания этого поселения, из года в год привозилось по Ориноко. Вполне понятно, что известность миссии распространилась сначала до Сан-Фернандо, потом до Боливара и Каракаса. Не следует, однако, думать, что миссия Санта-Жуана никогда не подвергалась тяжелым испытаниям. Она выросла ценой непрерывного изнурительного труда индейцев. И сколько опасностей было вначале! Приходилось защищать деревню от других племен, которых тянуло сюда на грабежи и убийства, явившиеся, впрочем, естественным ответом на вторжение европейцев в эти искони свободные земли. Население миссии должно было отражать нападения, которые грозили разрушить все дело в зародыше. Чтобы противостоять бродящим около Ориноко индейским племенам, были предприняты самые решительные меры. Миссионер проявил себя как человек решительного действия. Все взрослые гуахарибосы были зарегистрированы, дисциплинированы, обучены владеть оружием. Безопасность миссии была обеспечена постоянным отрядом-сотней отличных стрелков, снабженных современными ружьями, при достаточном количестве патронов. Они обладали верным индейским глазом, и никакое нападение на миссию не имело шансов на успех. Доказательством этого явилось нападение на миссию Альфаниза с его сообщниками и шайкой квивасов год назад. Хотя они и были в одинаковом числе, когда отец Эсперанте дрался с ними во главе своего вооруженного отряда, однако квивасы понесли крупные потери, тогда как со стороны гуахарибосов почти не было жертв. Именно вследствие этой неудачи квивасы решили покинуть местность и вернуться на территорию, расположенную к западу от Ориноко, тем более что миссия Санта-Жуана была организована не только для защиты, но и для нападений. Выше было сказано о растениях, которые так сильно способствовали процветанию миссии Санта-Жуана. Однако это не был единственный источник ее богатства. К полям примыкали громадные равнины; на них паслись стада коров и быков, пропитание которых было обеспечено травой саванн и растительностью леса. Скот составлял крупную отрасль торговли, как, впрочем, и во всех провинциях Венесуэльской республики. Затем гуахарибосы имели известное количество лошадей, которые когда-то водились здесь в изобилии. Часть этих лошадей служила для перевозки и разведок гуахарибосов, которые очень быстро сделались отличными наездниками. Это обстоятельство позволяло делать частые рекогносцировки в окрестностях миссии и нападать на "сомнительные" племена. Отец Эсперанте был действительно таким, каким его описали Мирабаль, молодой Гомо, а также лже-Жиро. Его лицо, осанка, его движения показывали в нем человека действия, необычайной силы воли начальника, привыкшего командовать. Он обладал железной энергией. Его строгие глаза смотрели прямо и решительно. Хотя ему и перевалило за 60, но его высокая фигура, широкие плечи, развитая грудь и крепкие члены свидетельствовали о большой физической силе и выносливости. Какова была жизнь этого миссионера прежде, чем он стал начальником миссии, - этого никто не знал. Относительно своего прошлого он хранил абсолютное молчание. Но по той грусти, которая иногда набегала на его лицо, можно было понять, что он носил в себе какую-то тайну... Нужно заметить, что отец Эсперанте имел достойного сподвижника в лице своего помощника. Брат Анжелос был предан ему и имел право на значительную часть доходов этого предприятия. Вместе с ними в охране порядка в поселке принимали участие несколько индейцев, но их роль была, скорее, фиктивной. Вернее было бы сказать, что отец Эсперанте, будучи одновременно и мэром, и священником, исполнял все официальные обязанности в миссии. Со времени нападения квивасов ничто не беспокоило жителей Санта-Жуаны, и, казалось, нельзя было ожидать никаких нападений и в ближайшем будущем. Но вот около 8 часов вечера 1 ноября, на другой день после того, как Жак Хелло и его спутники попали в руки Альфаниза, в поселке стала замечаться если не паника, то по крайней мере беспокойство. На саванне, с юго-востока, был замечен молодой индеец, который бежал со всех ног, точно его преследовали. Несколько гуахарибосов вышли из своих жилищ. Как только молодой индеец заметил их, он закричал: - Эсперанте... отец Эсперанте!.. Минуту спустя брат Анжелос вводил его к миссионеру. Последний тотчас же узнал в нем мальчика, который прилежно посещал школу миссии, когда жил со своим отцом в Санта-Жуане. - Ты... Гомо? - сказал миссионер. Мальчик едва мог говорить. - Откуда ты? - Я убежал... с этого утра... я бежал, чтобы попасть сюда... Молодому индейцу не хватало дыхания. - Отдохни. Ты умираешь от усталости... Хочешь поесть? - Только после того, как я скажу вам, зачем я пришел сюда... Нужна помощь. - Помощь?.. - Квивасы там... в трех часах отсюда... в Сьерре... со стороны реки... - Квивасы! - воскликнул брат Анжелос. - И их начальник тоже... - прибавил Гомо. - И их начальник?.. - повторил отец Эсперанте. - Беглый каторжник Альфаниз? - Он присоединился к ним несколько дней назад и вчера вечером с шайкой напал на отряд путешественников, которых я вел к Санта-Жуане... - Путешественников, которые направлялись в миссию? - Да, отец! Путешественники - французы... - Французы?!.. Лицо миссионера покрылось внезапной бледностью, и глаза на мгновение закрылись. Он взял молодого индейца за руку, привлек к себе и, смотря на него, произнес голосом, который от невольного волнения дрожал: - Скажи все, что ты знаешь! Гомо продолжал: - Четыре дня назад в хижину, в которой мы жили с отцом около Ориноко, пришел человек... Он нас спросил, где находятся квивасы, и просил проводить его... Это были те самые, которые разрушили нашу деревню Сан-Сальвадор, которые убили мою мать... Мой отец отказался... и выстрелом из револьвера был убит... - Убит!.. - пробормотал брат Анжелос. - Да... Альфанизом... - Альфанизом!.. А откуда пришел он, этот негодяй? - спросил отец Эсперанте. - Из Сан-Фернандо. - А каким образом он поднялся по Ориноко? - В качестве гребца, под именем Жиро... На одной из двух пирог, которые везли этих путешественников... - Ты говоришь, что эти путешественники - французы?.. - Да, французы, которые не могли плыть дальше устья Рио-Торриды... Они оставили свои пироги у устья, и один из них, начальник, сопровождаемый рулевым одной из пирог, нашел меня в лесу, около тела моего отца... Они сжалились... увели меня с собой... они похоронили моего отца... Затем они предложили мне проводить их в Санта-Жуану... Мы отправились... и вчера, когда мы достигли Фраскаэса, на нас напали квивасы и взяли в плен... - И с тех пор?.. - спросил отец Эсперанте. - ...с тех пор квивасы направились в сторону Сьерры... и только сегодня утром я смог убежать... Миссионер слушал молодого индейца с чрезвычайным вниманием. Блеск его глаз показывал, какой гнев возбуждали в нем разбойники. - Ты верно говоришь, мое дитя, - спросил он в третий раз, - что эти путешественники - французы? - Да, отец! - Сколько же их было? - Четверо. - И с ними были... - ...рулевой одной из пирог, банивас, по имени Вальдес, и два гребца, которые несли их багаж... - Откуда они приехали?.. - Из Боливара, откуда они отправились два месяца назад с целью достичь Сан-Фернандо, а оттуда подняться по реке до Сьерра-Паримы. Отец Эсперанте, погруженный в свои размышления, на несколько мгновений замолчал. Затем он спросил: - Ты говорил о начальнике, Гомо? Значит, этот маленький отряд имеет начальника?.. - Да, это один из путешественников. - Как его зовут?.. - Жак Хелло. - У него есть товарищ? - Да, его зовут Герман Патерн; он занимается собиранием растений в саванне... - А кто два других путешественника? - Один молодой человек, который был со мной очень дружен... которого я очень люблю... Черты Гомо выразили самую живую благодарность. - Этого молодого человека, - прибавил он, - зовут Жан Кермор. Едва он произнес это имя, как миссионер поднялся с выражением крайнего удивления. - Жан Кермор? - повторил он. - Это его имя? - Да, Жан Кермор. - Этот молодой человек, говоришь ты, приехал из Франции с Хелло и Патерном? - Нет, отец, как мне рассказал мой друг Жан, они встретились по дороге на Ориноко, в деревне Урбана... - Они прибыли в Сан-Фернандо? - Да... и оттуда вместе отправились в миссию. - А что делает этот молодой человек? - Он ищет своего отца... - Своего отца? Ты говоришь: отца? - Да, полковника Кермора. - Полковника Кермора! - воскликнул миссионер. Тот, кто посмотрел бы в этот момент на отца Эспе-ранте, заметил бы, как его удивление сменилось чрезвычайным волнением. Несмотря на всю свою энергию и самообладание, отец Эсперанте в крайнем смущении, которого он не мог скрыть, шагал взад и вперед по комнате. Наконец, сделав над собой усилие, он успокоился и продолжал свои расспросы. - Зачем, - спросил он Гомо, - зачем Жан Кермор едет в Санта-Жуану? - В надежде получить здесь указания, которые помогут ему отыскать отца... - Значит, он не знает, где его отец? - Нет. Вот уже четырнадцать лет, как полковник Кермор покинул Францию, уехал в Венесуэлу, и его сын не знает, где он находится... - Его сын... его сын! - пробормотал миссионер, который тер себе лоб, точно стараясь что-то припомнить. Наконец он опять обратился к Гомо: - Что же, он отправился один... этот молодой человек... один в такое путешествие?.. - Нет. - Кто же сопровождает его?.. - Старый солдат. - Старый солдат?.. - Да, сержант Мартьяль... - Сержант Мартьяль! - повторил отец Эсперанте. На этот раз, если бы отец Анжелос не поддержал его, он упал бы как пораженный громом на пол. ^TГлава двенадцатая - В ПУТИ^U Колебаться в оказании помощи французам после столь определенных ответов молодого индейца было невозможно. Миссионер, если бы он знал, в каком направлении вести преследование, бросился бы в путь через саванну в этот же вечер. В самом деле, где сейчас находился Альфаниз? Около брода Фраскаэс? Нет! Судя по словам Гомо, он ушел оттуда на другой день после нападения. К тому же в его интересах было уйти подальше от Санта-Жуаны, углубиться в соседний лес саванны, а может быть, спуститься к устью Торриды, чтобы захватить пироги и их экипаж. Отец Эсперанте понял, что прежде, чем пускаться в путь, необходимо было выяснить положение. В 6 часов два индейца верхами были отправлены к броду Фраскаэс. Три часа спустя эти всадники вернулись обратно, не найдя никаких следов квивасов. Перешел ли Альфаниз реку, чтобы углубиться в западный лес или он спускался к Сьерра-Париме, чтобы подойти с левого берега к лагерю пика Монуар? Это было неизвестно, но это нужно было узнать, хотя бы пришлось потерять ночь. Два других индейца оставили миссию с приказанием осмотреть саванну в сторону истоков Ориноко, так как не могло быть, чтобы Альфаниз спустился прямо к реке. С рассветом эти два индейца, сделавшие конец в 25 километров, вернулись в Санта-Жуану. Они не нашли квивасов, но, во всяком случае, узнали от нескольких индейцев бравос, встреченных ими в саванне, что шайка направилась к Сьерра-Париме. Альфаниз, значит, хотел достичь истоков Ориноко, намереваясь напасть на лагерь Монуар. Таким образом, его можно было захватить у Сьерра-Паримы и избавить территорию от этого сброда каторжников. Солнце только что встало, когда отец Эсперанте покинул миссию. Его отряд состоял из сотни гуахарибосов, специально обученных владеть современным оружием. Эти храбрые люди знали, что они идут против квивасов, своих давнишних врагов, и не только для того, чтобы их рассеять, но и чтобы истребить их всех до одного. Около двадцати индейцев были верхами и охраняли телеги с провиантом на несколько дней. Поселок был оставлен под начальством брата Анжелоса, который через разведчиков должен был по возможности поддерживать сношения с экспедицией, Отец Эсперанте ехал верхом во главе своего отряда, одетый в более удобный костюм, чем миссионерское платье. На нем была полотняная каска, сапоги; у седла висел двухзарядный карабин, за поясом был револьвер. Он ехал молчаливый и задумчивый, нравственно потрясенный, стараясь скрыть свое волнение. Сообщения молодого индейца путались у него в голове. Он был точно слепой, который прозрел, но разучился видеть. Выйдя из Санта-Жуаны, отряд направился черев саванну к юго-востоку. Привыкшие к ходьбе индейцы шли быстрым шагом, не задерживая верховых. Почва постепенно понижалась; подъем ее начинался лишь с приближением к Сьерра-Париме. Эта болотистая местность, наполняющаяся водой лишь в дождливое время года, представляла теперь, вследствие сухой погоды, довольно твердую почву, что позволяло идти по ней, не делая обходов, Дорога шла под острым углом к той, по которой Гомо вел Жака Хелло и его спутников. Это был кратчайший путь от миссии к горным массивам Паримы. По некоторым признакам можно было 1заметить, что здесь недавно прошел значительный отряд, Гуахарибосы, таким образом, удалялись от Рио-Торриды, которая текла к юго-востоку... На их пути встречались маленькие притоки этой реки с левой стороны. Пересохшие, они не представляли никакого препятствия движению. Приходилось только избегать некоторых водоемов, наполненных стоячей водой. После получасовой остановки в полдень отец Эсперанте двинулся дальше: отряд так торопился, что около пяти часов гуахарибосы остановились у подножия гор Паримы, недалеко от того места, где поднимается гора, названная Шаффаньоном горой Фердинанда Лессепса. Тут замечены были следы недавно оставленного лагеря. Остывшая зола, остатки еды, смятая трава свидетельствовали, что какие-то люди здесь провели прошлую ночь. Таким образом, не могло оставаться сомнений, что квивасы Альфаниза - а значит, и пленники - направлялись к Ориноко. Во время привала, который продолжался час и дал возможность покормить лошадей, отец Эсперанте прохаживался в стороне от лагеря. Все его мысли сосредоточились на этих двух именах, которые произнес молодой индеец. - Сержант Мартьяль, - повторял он. - Сержант здесь и направляется в Санта-Жуану! Затем он переносился мыслью к Жану Кермору. Кто был этот юноша? У полковника не было сына! Нет! Гомо ошибся! Во всяком случае, там были пленные французы, соотечественники, которых нужно было освободить из рук квивасов! Отряд снова двинулся в путь и около шести часов достиг правого берега Ориноко, Эта часть Сьерры была покрыта старыми деревьями, которым суждено было пасть от собственной ветхости, так как никакой дровосек не пошел бы, конечно, с топором в эту отдаленную область. Место казалось совершенно пустынным. Ни одна пирога, никакая лодочка не могли бы подняться сюда в засуху, и фальки должны были остановиться на пятьдесят километров по течению ниже. Эти пятьдесят километров - если бы гуахарибосы были воодушевлены таким же рвением, как и их начальник, - могли быть пройдены за ночь, и отряд прибыл бы к лагерю пика Монуар с рассветом. Заблудиться было невозможно. Достаточно было идти вдоль правого берега реки, высохшие притоки которой не представляли препятствия. Отцу Эсперанте не нужно было даже спрашивать индейцев, хотят ли они сделать это усилие. Он встал и двинулся вперед. Всадники и пешеходы двинулись за ним. Ориноко, весьма узкое в своем начале, не превышало в этом месте нескольких метров ширины и текло между крутыми берегами из глины и скал. На этом протяжении, в пору сильных дождей, пирога могла подняться по течению, только пройдя несколько порогов, и притом ценой больших усилий. Около 8 часов вечера, с наступлением темноты, гуахарибосы перешли вброд Креспо, названный так на карте французским путешественником в честь президента Венесуэльской Республики. Солнце зашло на чистом небе, скрывшись за безоблачным горизонтом, и звезды должны были скоро поблекнуть при свете восходящего полного месяца. Пользуясь светлой ночью, гуахарибосы могли сделать быстрый и большой переход. Их не стесняли даже травянистые болота, в которых в темноте можно было завязнуть по пояс. На рассвете, около пяти часов утра, отец Эсперанте достиг поворота реки, в 12 километрах от устья Рио-Торриды. Меньше чем в три часа он мог добраться теперь до Паршаля и оставшихся у пирог гребцов. К юго-западу, на другом берегу Ориноко, виднелся пик Монуар, вершина которого освещалась первыми лучами солнца. Об отдыхе - хотя бы на час - не было и речи. Если квивасы направились вдоль реки, чтобы достичь лагеря, то были ли они еще там или, разграбив пироги, ушли в саванну?.. Кто знает, может быть, Альфаниз и решил привести в исполнение свой план: вернуться на западную территорию Венесуэлы, уведя с собой и пленников?.. Шли уже около часа, и отец Эсперанте, конечно, не сделал бы привала, не достигнув устья Торрмды, если бы около 6 часов утра не случилось одного происшествия. Молодой индеец шел по берегу шагах в пятидесяти впереди отряда. Он старался проследить путь квивасов. Вдруг он остановился, нагнулся к земле и крикнул. В этом месте, у основания дерева, лежал на земле человек - не то мертвый, не то заснувший. При крике Гомо отец Эсперанте погнал свою лошадь и немедленно догнал молодого индейца. - Это он... он! - кричал юноша. - Он? - воскликнул отец Эсперанте. Он спрыгнул на землю и подошел к лежавшему человеку. - Сержант... сержант Мартъяль! - воскликнул он. Старый солдат с простреленной грудью, может быть мертвый, лежал на этом месте, залитом кровью. - Мартьяль... Мартьяль!.. - повторял отец Эсперанте, из глаз которого текли крупные слезы. Он стал поднимать несчастного и наклонил свое лицо к его лицу, стараясь уловить признаки дыхания... Затем он произнес: - Он жив!.. Жив! В самом деле, сержант Мартьяль слабо вздохнул. В этот момент его рука поднялась и снова бессильно опустилась. Затем его глаза на секунду раскрылись, и он взглянул на миссионера... - Вы... полковник!.. Там... Альфаниз!.. И он потерял сознание, произнеся эту отрывистую фразу. Отец Эсперанте поднялся, охваченный страшным смущением, теряясь в мыслях и догадках. Сержант Мартьяль тут... но кто тот юноша, который отправился с ним на розыски своего отца и которого не было с ним?.. Почему оба они в этой отдаленной области Венесуэлы?.. Кто объяснит ему все эти непонятные вещи, если несчастный умрет, не сказав больше ни слова?.. Нет, он не умрет!.. Миссионер спасет его еще раз, как он уже спас его однажды на поле сражения... Он будет бороться со смертью... По его приказанию подъехала одна из телег, и сержант Мартьяль был уложен в нее на подстилку из травы. Ни глаза, ни губы его не открылись. Но слабое дыхание все же колебало его грудь. Движение вперед продолжалось. Отец Эсперанте держался около телеги, где лежал его старый товарищ по оружию, узнавший его после такой продолжительной разлуки, - сержант, оставленный им четырнадцать лет назад в Бретани, которую полковник Кермор покинул с мыслью никогда не вернуться!.. И вот он находит его здесь, в этом потерянном краю... раненого... может быть, рукой этого негодяя Альфаниза... "Итак, - думал он, - Гомо не ошибся, когда говорил о сержанте Мартьяле... Но что он хотел сказать?.. Этот ребенок... сын, в поисках своего отца... Сын... сын...". Обратившись к молодому индейцу, который шел рядом с ним, он сказал: - Этот солдат, как ты мне сказал, приехал сюда не один? С ним был юноша? - Да. Мой друг Жан... - И оба они направлялись в миссию? - Да, оба шли в миссию, чтобы найти полковника Кермора. - И этот юноша - сын полковника?. - Да, его сын. От таких определенных ответов сердце у отца Эсперанте забилось так, что готово было лопнуть. Оставалось ждать. Может быть, эта тайна разъяснится к вечеру... Напасть на квивасов, если они были в лагере пика Монуар, - несколько слов, сказанных сержантом, давали уверенность, что это было так, - вырвать у них пленников - все сосредоточилось на этой цели. Гуахарибосы пустились вперед беглым шагом, а телеги были оставлены сзади с достаточным прикрытием. Незадолго до восьми часов отец Эсперанте остановился, а гуахарибосы умерили шаг, достигнув обширной поляны, за которой начинался поворот. Напротив, на другом берегу возвышался пик Монуар. Вдоль правого берега не было видно никого. На реке не заметно было ни одной лодки. За поворотом реки поднимался вертикально столб дыма, так как ветра не было. Значит, в ста пятидесяти метрах, на левом берегу Торриды, был расположен какой-то лагерь. Это должен был быть лагерь квивасов, но в этом надо было убедиться. Несколько гуахарибосов поползли в кусты и минуты три спустя вернулись, сообщив, что этот лагерь действительно занят шайкой Альфаниза. Отряд отца Эсперанте собрался в глубине поляны. Телеги присоединились к нему, и та, которая везла сержанта Мартьяля, была поставлена в середину. Убедившись, что состояние больного не ухудшилось, полковник Кермор отдал распоряжение окружить Альфаниза и его шайку. Несколько минут спустя раздались страшные крики, смешавшиеся с ружейными выстрелами. Гуахарибосы налетели на Альфаниза прежде, чем он успел подумать о защите. Если численность обоих отрядов и была одинакова, то зато гуахарибосы были лучше вооружены и имели лучшего начальника. Оружие, которым располагал испанец, состояло из захваченных в пирогах нескольких револьверов, оставленных Жаком Хелло, и тех ружей и револьверов, которые были отобраны у пленников. Борьба не могла быть продолжительной. Захваченная врасплох шайка неминуемо должна была быть разбита. Большая часть квивасов бросилась в бегство после слабого сопротивления. Одни бросились в лес, другие побежали через почти пересохшую реку, чтобы достичь противоположной саванны, причем многие из них были смертельно ранены. В то же время Жак Хелло, Герман Патерн, Вальдес, Паршаль и гребцы пирог бросились на тех квивасов, которые их стерегли. Гомо первым подбежал к ним, крича: - Санта-Жуана... Санта-Жуана! Таким образом, вся борьба сосредоточилась в центре лагеря. Тут, окруженный своими сообщниками из Кайенны и квивасами, Алъфаниз защищался выстрелами из револьверов. Вследствие этого несколько гуахарибосов получили раны, к счастью неопасные. В этот момент отец Эсперанте бросился в окружавшую испанца группу. Жанна Кермор почувствовала непреодолимое влечение к миссионеру... Она хотела броситься к нему, не Жак Хелло удержал ее... Альфаниз, покинутый квивасами, которые издали наполняли воздух своими криками, еще сопротивлялся. Двое его товарищей по каторге были только что убиты около него. Отец Эсперанте оказался как раз против испанца и жестом остановил гуахарибосов, которые уже окружали его. Альфаниз отступил к берегу реки, держа в руке револьвер с несколькими зарядами. Среди наступившей тишины раздался могучий голос отца Эсперанте: - Альфаниз, это я! - сказал он. - Миссионер Санта-Жуаны! - воскликнул испанец. Подняв револьвер, он хотел уже выстрелить, но Жак Хелло схватил его за руку, и пуля пролетела мимо.