сти визита Шторица. Свидание происходило в этом самом кабинете, Вильгельм Шториц говорил с упрямством и настойчивостью. Доктор Родерих выразил ему свое крайнее изумление, что он решился прийти и возобновить попытку, по поводу которой уже получил самый решительный отказ. Вильгельм Шториц стоял на своем, был раздражен и заявил, что ему нет дела до помолвки мадемуазель Миры с моим братом, что он ее любит и что она должна принадлежать ему или никому. - Негодяй! Нахал! - вскричал капитан Гаралан. - Он осмелился это сказать. Жаль, меня тут не было, я бы вышвырнул его за дверь. Я подумал: если эти два человека встретятся, непременно выйдет история, которой так боится доктор Родерих. - Тогда я встал и сказал, что не желаю больше с ним разговаривать, - продолжал доктор. - Свадьба Миры решена, и через несколько дней она состоится. - Не бывать этому никогда, - объявил Вильгельм Шториц. - Милостивый государь, не угодно ли вам выйти вон! - сказал я, указывая ему на дверь. Всякий другой на его месте ушел бы сейчас же. Но он остался. Сбавив тон, он попробовал добиться кротостью того, чего не мог достичь угрозой. Просил хотя бы только отложить свадьбу. Я подошел к камину, чтобы позвонить лакею. Он схватил меня за руку и, забывшись в гневе, стал говорить так громко, что, я думаю, на улице было слышно. К счастью, жена и дочь еще не возвращались. В конце концов Шториц все-таки ушел, но наговорил при этом массу самых нелепых угроз и заявил, что Мире никогда не быть женой Марка. Такие препятствия возникнут, что брак окажется невозможным. Шторицы располагают сверхъестественным могуществом и не замедлят пустить его в ход против дерзкой семьи, которая осмелилась отвергнуть Вильгельма Шторица. Он яростно распахнул дверь кабинета и быстро прошел мимо нескольких больных, дожидавшихся в галерее. Я, по правде сказать, был очень смущен. Ни одного слова не было сказано об этой сцене ни госпоже Родерих, ни Мире, ни Марку. Решено было их не тревожить. Кроме того, я боялся со стороны Марка какой-нибудь выходки вроде той, какую грозился устроить капитан Гаралан. Впрочем, последний сдался, в конце концов на доводы отца и обещал ничего пока не предпринимать. - Хорошо, - сказал он. - Я, так и быть, не пойду наказывать этого негодяя. Но если он сам ко мне явится? Если он предпримет что-нибудь против Марка? Если он выступит в роли зачинщика? Доктор Родерих не знал, что сказать на это. Беседа наша кончилась. Решили ждать. Если Шториц не перейдет от слов к делу, то об инциденте никто не узнает. Что может сделать этот злобный чудак? Как он может помешать свадьбе? Оскорбить Марка при встрече и этим заставить его выйти с ним на дуэль? Или предпримет какое-нибудь насилие против мадемуазель Миры? Но как же он проберется в дом к Родерихам? Ведь его теперь не приказано принимать. Не может же он выломать дверь. Да, наконец, доктор Родерих не задумается обратиться в полицию, которая сумеет укротить расходившегося немца. На прощание доктор еще раз попросил сына не связываться со Шторицем, и надобно сказать правду: капитан Гаралан очень неохотно подтвердил свое обещание. Между тем мадам Родерих, Мира и Марк вернулись домой. Разумеется, меня оставили завтракать, так что прогулку в окрестности Рача я отложил до следующего дня. Чтобы объяснить свое присутствие в кабинете доктора Родериха, я придумал что-то довольно правдоподобное, так что у Марка не появилось никаких подозрений. Завтрак прошел, по обыкновению, очень приятно. Когда все встали из-за стола, Мира мне сказала: - Генрих, раз уж вы у нас, вы должны остаться на весь день. - А моя прогулка? - Мы прогуляемся вместе. - Я хотел совершить дальнюю прогулку... - И мы пройдемся далеко... - Но пешком... - Да, пешком. Но зачем же непременно далеко? Я уверена, вы еще не были на острове Свендор. - Я туда завтра собирался. - Пойдемте сегодня. В обществе обеих дам и Марка я побывал на острове Свендор, обращенном в общественный парк с боскетами, хижинами и всякого рода увеселениями. Но я мало интересовался прогулкой. Мысли мои были далеко. Это не укрылось от Марка, и мне пришлось ему дать несколько уклончивых ответов. Быть может, я боялся встречи с Вильгельмом Шторицем? Нет, я гораздо больше думал о тех словах, которые он сказал доктору Родериху: "Такие препятствия возникнут, что брак окажется невозможным"... "Шторицы располагают сверхъестественным могуществом". Что это значит? Следует ли относиться к этим словам серьезно? Я решил поговорить с доктором Родерихом, как только представится удобный случай. Прошло два дня. Я начал успокаиваться. Вильгельма Шторица не было видно, хотя он из города не уезжал. В доме на бульваре Текели жили. Я видел, как лакей Герман выходил из него. Потом еще как-то в окне бельведера показалась фигура самою Шторица: он стоял и смотрел на дом Родерихов. В ночь с 17 на 18 мая произошло следующее событие. В городском соборе оказалось разорванным в клочья и брошенным на пол вывешенное на стене объявление о предстоящем браке Миры Родерих с Марком Видалем. Дверь в собор была заперта, а между тем в него кто-то проник. Беду было легко поправить: повесили новое объявление. Но через час, среди белого дня, оно снова оказалось сорванным. Три раза в этот день, 18 мая, чья-то невидимая рука срывала объявление, но виновного так и не удалось обнаружить. Кончилось все тем, что устроили около стенки для таких объявлений решетку. О глупой выходке поговорили недолго и забыли. Но доктор Родерих, капитан Гаралан и я обратили на нее серьезное внимание. Для нас было ясно, что начинается война, которую объявил нам Вильгельм Шториц. ^TГЛАВА СЕДЬМАЯ^U Кто мог сделать подобную гадость, если не тот единственный человек, которому она могла быть выгодна? Не была ли она началом обещанной травли семьи Родерихов? Доктор Родерих был немедленно уведомлен о происшествии сыном, который поспешил вслед за тем в гостиницу "Темешварская". Нетрудно себе представить, в каком бешенстве был капитан Гаралан. - Это все он, все этот мерзавец! - говорил капитан. - Не знаю, как он это устроил, но этим одним он, конечно, не ограничится. Только я ему не позволю ничего больше, нет! - Будьте хладнокровны, дорогой Гаралан, - сказал я, - и не делайте неосторожных шагов. Как бы нам не повредить делу. - Любезный Видаль, мы и так уж все время были чересчур осторожны. И это к добру не привело. Если бы отец мне сообщил обо всем своевременно, прежде чем этот негодяй успел выйти из нашего дома, то мы бы тогда же от него избавились навсегда. - И все-таки, мой дорогой, я убежден, что вам не следует лезть напролом. - А если он будет продолжать в том же духе? - Мы всегда успеем обратиться в полицию. Подумайте о вашей матушке и о сестре. - Но ведь они же все равно узнают. - Им можно не говорить. И Марку также. После свадьбы будет ясно, как с этим быть. - После свадьбы? - возразил капитан Гаралан. - А если тогда будет уже поздно? Тем временем в доме Родерихов мать и дочь спокойно хлопотали о предстоящем званом вечере. Им хотелось, чтобы все было как можно лучше. Не хотелось ударить лицом в грязь. У доктора были только друзья, врагов не было, поэтому пришлось разослать массу приглашений. В доме Родерихов должны были сойтись на нейтральной почве представители аристократии, магистратуры и администрации. Сам губернатор, связанный с доктором личной дружбой, уже принял приглашение и сообщил, что непременно приедет. В приемных комнатах Родерихов свободно могли поместиться полтораста гостей. Ужин предполагалось накрыть в галерее под конец вечера. Никто, думаю, не удивится, если я скажу, что вопрос о туалете невесты обсуждался очень серьезно и что Марк в качестве художника принимал горячее участие в этих дебатах. К тому же Мира была мадьярка, а мадьяры всякого пола и возраста придают громадное значение туалету. Любовь к нарядам у них в крови, как любовь к танцам и пению. Ожидалась вообще выставка блестящих дамских туалетов и мужских костюмов, так что вечер у Родерихов должен был удаться на славу. Я как-то остановился у одного из окон, выходящих на набережную Батьяни, и, к своему неудовольствию, увидел Вильгельма Шторица. Конечно, тут он оказался не случайно. Он шел но набережной очень медленно и с опущенной толовой. Поравнявшись с домом Родерихов, он выпрямился и кинул на него взгляд-о, какой злобный взгляд! Мимо дома он прошелся несколько раз, так что мадам Родерих обратила на него внимание и сказала мужу. Тот ее успокоил несколькими словами, но о недавнем визите не сказал ничего. Когда мы с Марком, выйдя от Родерихов, шли к себе в гостиницу, этот человек встретился с нами на Мадьярской площади. Увидев моего брата, он вдруг остановился в нерешительности, как бы собираясь к нам подойти. Но не подошел, а стоял и только глядел на Марка глазами, в которых сверкали молнии. Марк сделал вид, что не замечает его, и мы прошли мимо. Когда он остался в нескольких шагах позади нас, Марк меня спросил: - Ты обратил внимание на этого субъекта? - Да, Марк, обратил. - Это Вильгельм Шториц, о котором я тебе говорил. - Я знаю. - Ты разве его знаешь? - Капитан Гаралан мне его показывал уже не один раз. - Я думал, его нет в Раче. - А между тем он здесь. Вероятно, уезжал, но вернулся. - Впрочем, это не важно. - Разумеется, не важно. На самом же деле я находил, что Вильгельму Шторицу не мешало бы куда-нибудь убраться, и что нам без него было бы гораздо спокойнее. В десять часов вечера начали приезжать гости. У подъезда останавливались кареты, залы наполнялись. Доктор с женой и дочерью встречали гостей у входа в галерею, ослепительно сверкавшую всеми зажженными люстрами. Вот приехал губернатор. В теплых, сердечных выражениях принес он свои поздравления симпатичной семье, наговорил комплиментов Мире и любезностей Марку. Впрочем, поздравления и благопожелания сыпались на помолвленных со всех сторон. Собрались городские власти, офицеры, товарищи капитана Гаралана, который, несмотря на свою озабоченность, рассыпался в любезностях перед гостями. Блестящие туалеты дам мешались с мундирами военных и парадными костюмами штатских. Публика прохаживалась по залам и галерее. В кабинете доктора гости любовались выставленными подарками. Все подарки моего брата выделялись художественным вкусом. В большой гостиной на одном из консолей лежал приготовленный для подписания брачный контракт, а на другом - флердоранжевый с розами букет и рядом с ним, на бархатной подушке, брачный венок для невесты - по мадьярскому обычаю. Программа вечера состояла из трех отделений: концерта, бала и, в промежутке между ними, акта подписания контракта. Танцы должны были начаться часов около двенадцати, так что многие из гостей жалели, почему не раньше. Повторяю: венгры и венгерки безумно любят танцы, без танцев они и веселья не признают. Впрочем, они и музыку очень любят, а концертная программа была в этот вечер превосходная. Играл замечательный цыганский оркестр, прославивший себя в то время повсюду в Венгрии, но еще ни разу до сих пор не игравший в Раче. В назначенный час музыканты со своим капельмейстером появились в зале и заняли отведенное для них место. Венгры очень любят музыку, но на свой лад. В противоположность немцам они не столько исполнители, сколько слушатели. В особенности они любят слушать свою национальную музыку, и это слушание для них не забава, а серьезное занятие. Оркестр состоял из двенадцати музыкантов и капельмейстера. Им предстояло играть веселенькие венгерские мотивчики - танцы, военные песни, марши. Мечтательной немецкой музыки мадьяры не любят. Для свадебного вечера можно было бы остановиться и на несколько ином, более подходящем к случаю выборе пьес, но в Венгрии очень большое значение имеют традиции, и собравшихся гостей необходимо было услаждать только национальной музыкой. Цыгане были в народных костюмах - все смуглые, с черными как смоль курчавыми волосами шапкой, густыми черными бровями и черными огненными глазами. Из-под ярко-красных губ сверкали у всех ослепительно белые, острые зубы. Оркестр имел огромный успех. Гости в тишине выслушивали внимательно каждую пьесу, а потом разражались аплодисментами и одобрительными восклицаниями. Я тоже слушал с удовольствием. Что касается Марка, то он, на мой взгляд, занимался не столько оркестром, сколько своим счастьем, сидя возле сияющей Миры Родерих. Но вот программа исчерпана. Аплодисменты смолкли. Капельмейстер встал, за ним поднялись музыканты. Доктор Родерих сердечно поблагодарил их, гости наговорили им комплиментов, и они на время удалились. Приступили к подписанию контракта, что совершилось торжественно и серьезно. Гости разбились на группы. Лакеи разносили на подносах фрукты и прохладительные напитки. Все шло хорошо. Ничего неприятного до сих пор не случилось. Если я вначале несколько тревожился, то теперь успокоился почти совсем. Госпоже Родерих я не жалел комплиментов цо поводу блистательно удавшегося вечера. - Благодарю вас, мсье Видаль, - сказала она, - я очень рада, что моим гостям весело. Но, по правде сказать, я смотрю только на вашего брата и на мою дочь. Как они счастливы! - Сударыня, этим счастьем они обязаны вам, - заметил я. - Родителям остается только радоваться на счастье своих детей. И вдруг по какой-то странной ассоциации мне вспомнился Вильгельм Шториц... Почему так? Между тем капитан Гаралан о нем больше не думал, как мне казалось. Молодой человек казался веселым, беззаботным. Многие барышни с удовольствием заглядывались на него. Он в городе был общим любимцем. - Любезный капитан, - сказал я, когда он проходил мимо меня, - если конец вечера будет соответствовать началу... - О, конечно! - вскричал он. - Музыка хорошо, а танцы еще лучше. - Ну, в танцах француз мадьяру не уступит. Вы знаете, мне ваша сестра обещала второй вальс. - Почему не первый? - Как - почему? Да первый по всем правилам и традициям должен танцевать с ней Марк. Что же, вы хотели бы меня с ним поссорить? - Правда ваша, дорогой Видаль. Жених и невеста всегда открывают бал. Цыганский оркестр снова появился и занял свое место. В кабинете доктора были расставлены карточные столы для не танцующих солидных людей. Оркестр начал наигрывать в ожидании, когда капитан Гаралан подаст сигнал к танцам. Вдруг со стороны галереи через открытую дверь донесся из сада звучный и сильный голос. Голос пел что-то странное, без мелодии, без ритма. Начавшие было составляться пары остановились. Все прислушались. Что это? Сюрприз, нарочно придуманный? Ко мне подошел капитан Гаралан. - Что это такое? - спросил он. - Не знаю, - отвечал я с тревогой в голосе. - Откуда это пение? С улицы? - Кажется, нет, не с улицы. Действительно, голос доносился из сада, а не с улицы. Тот, кто пел, как будто даже подходил к галерее, собираясь войти в дом. Капитан Гаралан схватил меня за руку, и мы побежали в сад. На галерее из гостей было человек двенадцать. Гости, уходившие в сад во время антракта, давно вернулись. Остальные были в зале и в гостиных. Кроме того, в галерее находились музыканты, но все они сидели на своих местах за пюпитрами. Капитан Гаралан вышел на крыльцо. Я последовал за ним. Мы осмотрели весь освещенный сад. Там никого не было. В эту минуту к нам подошли Родерихи, муж и жена, и доктор сказал несколько слов своему сыну. Тот ответил отрицательным жестом. Но голос продолжал петь и все приближался. Подошли Марк под руку с Мирой. Подходили другие гости. Дамы расспрашивали госпожу Родерих, но та не знала ничего сама. - Я узнаю! - вскричал капитан Гаралан, опять выходя на крыльцо и сходя в сад. За ним пошли я, доктор Родерих и кое-кто из прислуги. Вдруг голос умолк, и как раз в ту минуту, когда певец, казалось, уже дошел до самой галереи. Сад обыскали, обшарили каждый кустик; это было нетрудно сделать при яркой иллюминации. Никого не нашли! Вероятно, это пел какой-нибудь человек, проходивший по бульвару Текели... Впрочем, едва ли. Так поздно по этому бульвару никто не ходит. На всех улицах было темно. Мерцал только вдали слабый свет в бельведере дома Шторица. Когда мы вернулись в дом, гости набросились на нас с расспросами, но поскольку мы ничего не могли ответить, любопытство утихло. Вскоре подали сигнал к началу танцев. Пары опять составились. - А у вас и дамы нет? - улыбнулась мне Мира. - Есть, но только на второй тур, - сказал я, - и эта дама вы. - Мы не заставим тебя долго ждать, Генрих, - сказал Марк. Увы! Он ошибся. Мне долго пришлось дожидаться вальса, обещанного мне Мирой. Да, по правде сказать, я его и до сих пор все еще жду... Оркестр заканчивал прелюдию, как вдруг голос послышался опять, и на этот раз на самой середине гостиной. Смущение гостей перешло в общее негодование, когда все расслышали, что голос поет "Песню ненависти" Фридриха Марграда, получившую большое распространение только благодаря своему ругательному содержанию. Это был вызов мадьярскому патриотизму, явное глумление, открытое оскорбление. Голос пел посреди комнаты, а певца не было видно. Певец был тут, несомненно, тут, но оставался недоступным для зрения. Гости выбежали в зал и на галерею. Произошла некоторая паника. В особенности напугались дамы. Сверкая глазами, капитан Гаралан шел по гостиной, готовясь схватить того, кого не мог видеть. Голос допел песню и умолк. Тут я увидел: да не я один, а человек, по крайней мере сто это увидели и не поверили глазам... Кто-то невидимый хватает с этажерки невестин букет, рвет его, бросает цветы на пол и топчет их ногами! Потом хватает контракт, разрывает его в клочья и разбрасывает по паркету! Тут уж испугались решительно все. Каждому захотелось уйти подальше от такой чертовщины. Я спрашивал себя: не сошел ли я с ума и не мерещится ли мне все это? Ко мне подошел капитан Гаралан и в бешенстве проговорил, весь бледный от гнева: - Это Вильгельм Шториц! Это его штуки! Какой Вильгельм Шториц? Где? В уме ли капитан Гаралан? Если он в уме, то, значит я сам скоро с ума сойду. Ведь я все это видел: как рвали букет, как изорвали подписанный брачный контракт. А теперь вижу, как невидимая рука хватает с подушки невестин венок и уносит в зал, на галерею, в сад, и венок исчезает. - Нет, уж это слишком! - вскричал капитан Гаралан, бросаясь из гостиной в зал и оттуда на галерею. Вихрем пронесся он через зал и выбежал на бульвар Текели. Я побежал за ним. Один за другим добежали мы до дома Шторица, где по-прежнему виднелся слабый свет только в бельведере. Капитан схватился обеими руками за решетчатые ворота и с силой начал их трясти. Не отдавая себе отчета, что делаю, я стал помогать капитану, но решетка была крепкая, и из наших усилий ничего не вышло. Несколько минут мы напрятали силы, не помня себя от бешенства. Вдруг одна половина ворот со скрипом повернулась на петлях... Капитан Гаралан обвинил Вильгельма Шторица совершенно напрасно. Вильгельм Шториц из своего дома никуда не выходил. Он стоял перед нами собственной персоной и отпирал нам ворота на отчаянный стук. ^TГЛАВА ВОСЬМАЯ^U На другой день с утра по всему городу разнесся слух о происшествии, случившемся на балу у Родерихов. Никто не хотел верить, что это происшествие действительно имело место, а не померещилось только испуганной публике. Между тем факты были налицо, только для них не имелось подходящего объяснения. Нечего говорить, что после всего случившегося бал пришлось прекратить. Марк и Мира чрезвычайно огорчились. Букет истоптан, контракт изорван, венок украден!.. И это накануне свадьбы! Дурное предзнаменование. Весь день перед домом Родерихов собирались любопытные, толпясь у закрытых окон нижнего этажа. Простонародье, по большей части женский пол, стекались на набережную Батьяни. Разговоров было много. Строились самые чудовищные предположения. На дом Родерихов поглядывали с опаской. В этот день никто из семьи Родерихов не вышел на свою обычную прогулку. Госпожа Родерих заболела от потрясения, а Мира осталась при матери, нуждавшейся в покое и заботливом уходе. В восемь часов ко мне в номер пришел Марк и привел доктора Родериха и капитана Гаралана. Нам нужно было обсудить необходимые мероприятия, и удобнее было сделать это не в доме Родерихов, а на нейтральной почве. Мы с братом вернулись домой в эту ночь вместе, а утром он уже успел сбегать к Родерихам, проведать их, причем уговорил доктора и капитана идти с ним ко мне, чтобы переговорить обо всем по секрету. Мы сразу же приступили к беседе. - Генрих, - сказал Марк, - я распорядился никого не принимать. Здесь нас никто не может слышать, здесь мы совершенно одни в комнате. Мой брат был в ужасном состоянии. Лицо осунулось, побледнело. От прежнего счастливого, жизнерадостного выражения не оставалось и следа. Я даже находил, что он расстроился больше, чем оправдывали обстоятельства. Доктор Родерих делал над собой заметные усилия, чтобы сдерживаться, но его сын даже и не пытался овладеть собой: губы его были плотно сжаты, брови нахмурены, глаза как-то странно блуждали. Я дал себе слово быть хладнокровным за всех. Первым моим вопросом было: как чувствуют себя госпожа Родерих и Мира? - Они были вчера обе очень потрясены, - ответил доктор, - и еще нескоро придут в норму. Впрочем, Мира держится молодцом: взяла себя в руки и старается успокоить мать, которую все это потрясло гораздо сильнее. Я надеюсь, моя жена тоже скоро оправится, если подобные сцены больше не повторятся. - Неужели вы думаете, доктор, что они могут повториться? - сказал я. - Мне кажется, такого случая больше не представится. - Как знать? - возразил доктор Родерих. - Поэтому я и хочу, чтобы свадьба состоялась как можно скорее. Я начинаю верить тем угрозам, которые мне сделаны... Фразы своей доктор не докончил, но мы с Гараланом поняли, что хотел он сказать. Марк, не знавший о последних шагах Шторица, по-видимому, не расслышал или не обратил внимания. У капитана Гаралана был свой собственный взгляд, но он его не высказывал, а ждал, чтобы сначала я высказал свое мнение. - Скажите, мсье Видаль, что вы обо всем этом думаете? - задал мне вопрос доктор Родерих. Я полагал, мне следует представиться скептиком, не придающим большого значения подобным странностям. Лучше сделать вид, что не находишь в них ничего необыкновенного, хотя и не знаешь, чем их объяснить. Все-таки, если сказать правду, вопрос доктора меня затруднял. - Знаете, господин Родерих, - отвечал я, - в моих глазах все это не заслуживает чересчур большого внимания. Просто скверная шутка какого-нибудь злостного мистификатора. В толпу гостей замешался мистификатор, устроил чревовещание - это штука, вы сами знаете, очень простая и старая. Капитан Гаралан быстро повернулся ко мне и посмотрел мне прямо в глаза, как бы стараясь прочесть в них то, что я действительно думаю. Его взгляд говорил ясно: "Мы здесь не для того, чтобы отыгрываться на подобных объяснениях". Доктор Родерих возразил: - Извините, мсье Видаль, но я не могу допустить, что это только фокус, шутка. Тут нечто иное. - Иного объяснения, доктор, я придумать не могу. В противном случае придется допустить сверхъестественное, какую-нибудь чертовщину. - Почему чертовщину? Почему непременно сверхъестественное? - возразил капитан Гаралан. - Вполне естественное, но только такое, чего мы не знаем, что для нас еще тайна. - Почему же вы не хотите допустить, что слышанный нами голос принадлежал чревовещателю? - отстаивал я свое мнение. Доктор Родерих покачал головой, решительно отказываясь принять это объяснение. - Повторяю: чревовещатель легко мог проникнуть в дом незаметно и спеть "Песню ненависти", чтобы раздразнить мадьярский патриотизм, - сказал я. Конечно, это было допустимое объяснение, в особенности если отбросить существование сверхъестественного. Но доктор Родерих тут же задал мне вопрос: - Прекрасно, мсье Видаль. Допустим, к нам в дом забрался озорник-чревовещатель, хотя я так не думаю. Ну-с, а как же букет, контракт и венок? Как вы эти факты объясните? Действительно, тут мое объяснение не годилось. С другой стороны, ведь бывают очень ловкие фокусники... Капитан Гаралан прибавил к словам своего отца: - Говорите же, любезный Видаль! Неужели ваш чревовещатель и букет раздергал, и контракт разорвал на мелкие клочки, и свадебный венок утащил на глазах у всех? Неужели это все он? Я молчал. - Или, может быть, вы думаете, что у всех была галлюцинация? - продолжал он, волнуясь. - Нет, конечно. Галлюцинации не было. Все происшедшее видели по крайней мере сто человек. После паузы, которую я не собирался прерывать, доктор продолжил: - Посмотрим на вещи так, как они есть, и не будем себя обманывать. Перед нами факты, которые нельзя ни объяснить естественным образом, ни отрицать. Поищем не озорника, а человека, которому это было выгодно, которому необходимо было устроить нам эту пакость. Поищем врага. Это была правильная постановка вопроса. - Врага? - удивился Марк. - Да какой же может быть здесь у нас с вами враг, господин Родерих? Вы разве знаете такого? - Знаем, - сказал капитан Гаралан. - Это отвергнутый жених Миры, сватавшийся за нее прежде вас. - Вильгельм Шториц? - Вильгельм Шториц. Марку рассказали то, чего он еще не знал. Он услышал от доктора о недавнем визите Шторица, о его домогательствах, о новом ему отказе и о его угрозах. Все это, разумеется, вполне оправдывало возникшие у всех подозрения против него. - И вы до сих пор ничего мне не говорили! - вскричал Марк. - Только теперь, когда Мире грозит опасность, вы наконец сообщаете мне все это!.. Господа, это нехорошо. Сейчас я пойду к этому Шторицу и потребую... - Марк, предоставь это нам, - остановил его капитан Гаралан. - Негодяем осквернен дом моего отца... - И оскорблена моя невеста! - отвечал Марк, теряя всякую сдержанность. Обоих ослеплял гнев. Положим, Вильгельм Шториц собирался мстить Родерихам, но ведь его участие во вчерашних событиях не подтверждалось никакими фактами. Нельзя же было обвинить его на основании одних предположений и сказать: "Вы были вчера среди гостей. Вы пропели оскорбительную "Песню ненависти". Вы изорвали букет и контракт. Вы похитили венок невесты", - ведь Шторица никто не видел, решительно никто. Далее - разве мы не застали его дома? Разве он не самолично отворил нам ворота? Правда, он очень долго не отворял их, так что если он был в доме Родерихов, то имел достаточно времени прибежать оттуда домой, но ведь это же опять-таки одни предположения. Наконец, как же бы он пробежал это расстояние не будучи узнанным мною и капитаном Гараланом? Все эти факты я представил собравшимся и попросил их принять мои соображения. Доктор Родерих встал на мою сторону. Но капитан Гаралан и Марк ничего не хотели слушать и объявили, что сейчас же пойдут на бульвар Текели. Наконец мне удалось прийти к такому соглашению с ними. - Друзья мои, - сказал я, - идите лучше в ратушу, а не к Шторицу. Пойдемте вместе. Расскажем все начальнику полиции. Объясним ему, какие чувства питает Шториц по отношению к Родерихам, какие он выдвигал угрозы по адресу Марка и Миры. Сообщим ему и о том, как Шториц хвастался своим "сверхъестественным могуществом". Начальнику полиции самому виднее будет, какие меры окажется нужным принять против подозрительного иностранца. В самом деле, было гораздо лучше обратиться в полицию. Если Марк и Гаралан отправятся сами к Шторицу, их могут ведь и не принять, а вламываться силой в чужой дом они не имеют права. Но полиция может войти и без разрешения. Да, конечно, лучше было обратиться в полицию. Условились, что Марк вернется в дом к Родерихам, а мы с доктором и капитаном отправимся в городское полицейское управление. Была половина одиннадцатого. Весь город уже знал о событиях, случившихся накануне. Когда мы входили в ратушу, все, кто нас видел, сразу же догадались, зачем мы туда идем. Доктор велел доложить о себе начальнику полиции, который немедленно пригласил нас в свой кабинет. Генрих Штепарк был невысокого роста, но энергичный, с пытливым взглядом умных, проницательных глаз. Полицейское чутье у него было замечательно развито, это он доказывал уже во многих случаях. Можно было заранее сказать, что в деле Родерихов он употребит все усилия для раскрытия истины. Но только будет ли в его власти раскрыть ее, если факты окажутся слишком неправдоподобными, даже исключающими всякую вероятность? Обо всех происшествиях начальник полиции оказался уже осведомлен вполне основательно, за исключением тех подробностей, которые были известны только доктору, капитану и мне. - Я ожидал вашего посещения, господин Родерих, - сказал Штепарк, - и если бы вы ко мне не пожаловали, я бы сам к вам явился. Я узнал, что у вас в доме прошлой ночью произошли странные вещи, перепугавшие всех ваших гостей. Испуг передался всему городу, и я должен констатировать факт, что наш Рач волнуется. Спокойствие в городе нарушено. По этому вступлению мы догадались, что проще всего будет подождать вопросов господина Штепарка и отвечать на них. - Прежде всего, доктор, я спрошу вас вот о чем: не возбудили ли вы против себя в ком-либо ненависти, желания отомстить и нет ли между этой ненавистью и свадьбой мадемуазель Миры Родерих какой-нибудь связи? - Кажется, так. - Кто же этот человек? - Вильгельм Шториц, - сказал капитан Гаралан. Штепарк, по-видимому, нисколько не удивился. Тут доктор Родерих рассказал все, что ему было известно про Шторица, и закончил описанием своего последнего свидания с ним, когда тот разразился уже известными читателю угрозами. - Так, так, - заметил Штепарк. - А начал он с того, что сорвал объявление в соборе. И сделал это совершенно незаметно. Мы согласились с этим мнением, но от нашего единодушия дело вперед не двигалось. Все-таки феномен так и оставался без объяснения, если не допустить во всем этом участия какого-нибудь колдовства. Полиция с нечистой силой в борьбу не вступает, она действует только в сфере реального и хватает за ворот только людей, состоящих из плоти и крови. Привидений и призраков она под арест не берет. Кто сорвал объявление, кто разорвал букет и контракт, кто утащил венок невесты, тот должен иметь телесный облик и, разумеется, его можно и должно схватить и посадить в тюрьму. Господин Штепарк нашел, что против Шторица имеются основательные подозрения. - Этот субъект всегда казался мне очень подозрительным, - сказал он. - Живет он как-то странно и неизвестно на какие средства. Почему он покинул свою родину - Шпремберг? Почему он, будучи прусским немцем, поселился среди мадьяр, которые немцев не любят? Держит одного слугу, старика немца, и никому нет доступа в его дом на бульваре Текели. Почему так? Все это очень, очень подозрительно. - Что же вы думаете делать, господин Штепарк? - спросил капитан Гаралан. - Хочу сделать внезапный обыск у него в доме, не найдем ли мы там какое-нибудь доказательство или хотя бы указание на факт причастности Шторица к происшествиям. - А даст ли губернатор разрешение на обыск? - спросил доктор Родерих. - Ведь без его разрешения нельзя обойтись. - Полагаю, разрешение будет дано. Ведь этот иностранец угрожал вашей семье. - Губернатор сам вчера был на балу, - заметил я. - Я знаю это, господин Видаль, и он уже вызывал меня к себе по поводу событий, очевидцем которых ему самому пришлось быть. - Как же он их объясняет? - Никак. Он теряется в догадках. - Но если он узнает, что тут замешан Вильгельм Шториц... - ...тогда он еще больше будет стараться в выяснении дела. Подождите меня здесь, господа. Я сейчас отправлюсь к губернатору и через полчаса возвращусь с разрешением произвести обыск в доме Шторица. - Мы хотим тоже быть при обыске, - сказал капитан Гаралан. - Я ничего против этого не имею, - отвечал Штепарк. - И господин Видаль может присутствовать, если ему угодно. - Вы отправляйтесь на обыск, господа, - сказал доктор Родерих, - а мне пора домой. После обыска приходите прямо к нам и расскажите о результатах. - Будет не только обыск, а последует, чего доброго, и арест, - заметил Штепарк. Он отправился к губернатору, а доктор ушел к себе домой. Мы с капитаном Гараланом остались в кабинете начальника полиции. Итак, мы скоро переступим порог таинственного дома. Где в эту минуту находится его хозяин? Если он дома - сможет ли сдержать себя капитан Гаралан, когда его увидит? Штепарк вернулся через полчаса с разрешением от губернатора на обыск и с предписанием принять все меры, какие после того окажутся необходимыми. - Не угодно ли вам, господа, выйти отсюда прежде меня? - сказал начальник полиции. - Вы идите вперед, я пойду по одной стороне улицы, агенты мои - по другой, и мы сойдемся у дома Шторица. Хорошо? - Хорошо, - ответил капитан Гаралан. Мы вдвоем вышли из ратуши и пошли по набережной Батьяни. ^TГЛАВА ДЕВЯТАЯ^U Наши три группы шли разными дорогами. Погода была пасмурная. По небу быстро неслись к востоку серые пухлые облака. С пронзительным криком летели против ветра парами аисты и журавли. Дождя не было, но он мог хлынуть каждую минуту, и притом проливной. Прохожие встречались редко, но все-таки, если бы мы шли вместе, на нас бы обращали внимание. Поэтому господин Штепарк отлично сделал, что распорядился разбить нас на группы. Капитан Гаралан молчал всю дорогу. Я продолжал опасаться, что он не сдержит себя и совершит насилие над Шторицем. Поэтому я даже сожалел, что Штепарк позволил нам присутствовать при обыске. Через четверть часа мы дошли до того угла набережной и бульвара, где стоял дом Родерихов. В нижнем этаже не было открыто ни одного окна. Окна в спальнях мадам Родерих и Миры также были закрыты. Какой контраст с вчерашним оживлением! Капитан Гаралан постоял, поглядел на опущенные занавески, вздохнул и погрозил кулаком, но не сказал ни слова. Завернув за угол, мы пошли по бульвару Текели и остановились у дома Шторица. У ворот уже прохаживался, заложив руки в карманы, начальник полиции. Вскоре подошли и его агенты. С ними находился приглашенный слесарь. Окна в доме были закрыты, по всегдашнему обыкновению. Даже в бельведере были опущены все занавеси, так что внутри ничего не было видно. - Кажется, никого нет, - сказал я Штепарку. - Сейчас мы узнаем, - ответил он. - Но будет странно, если в доме никого не окажется. Вон там, налево, виден дым из трубы. Действительно, над крышей дома вилась струя дыма. - Если хозяина нет, - прибавил Штепарк, - то лакей, во всяком случае, должен быть налицо, а нам решительно все равно, кто бы нас ни впустил. Лично я даже был бы рад, если бы Шторица в доме не оказалось, ввиду присутствия с нами капитана Гаралана. Пусть бы даже Шторица совсем не было в Раче! Начальник полиции громко постучал молотком в доску, вмонтированную в решетку. Мы стали ждать, чтобы кто-нибудь вышел и отворил ворота. Прошла минута. Никто не вышел. Штепарк опять постучал. - Должно быть, тут все оглохли? - пробормотал он. Подождав еще немного, он сказал слесарю: - Действуй! Слесарь выбрал из связки инструменты, вложил в защелку. И ворота легко отворились. Мы все вошли во двор. Четверо агентов пошли с нами, а двое остались у ворот. Крыльцо в три ступени вело к дверям, которые также были заперты. Господин Штепарк два раза постучал в них своей палкой. Ответа не было. Из дома не доносилось ни малейшего шороха. Слесарь взошел на крыльцо и вложил в замок одну из своих отмычек. Можно было ожидать, что замок повернут на несколько поворотов и что, кроме того, дверь заперта изнутри на задвижки. Увидев полицию, Шториц мог сделать все это, чтобы ее задержать. Ничуть не бывало. Замок легко поддался, и дверь сразу же открылась. - Войдемте, - сказал Штепарк. Коридор освещался решетчатым окошком, устроенным над входной дверью, и кроме того, в него проникал свет через стекла другой двери, которая вела в сад. Начальник полиции ступил несколько шагов по коридору и громким голосом спросил: - Есть здесь кто-нибудь? Тишина. Он повторил вопрос. Опять никто не ответил. В доме не слышно было ни звука. Только в одной из боковых комнат нам послышался как будто легкий шорох. Но, вероятно, мы ошиблись. Господин Штепарк прошел по коридору дальше. Я шел за ним, а за мной капитан Гаралан. Один из агентов остался на крыльце. Мы отворили дверь и окинули взглядом сад. Он был окружен высоким каменным забором и занимал площадку в три тысячи шагов в квадрате. В середине находилась лужайка с некошеной травой, почти уже увядшей. Вокруг дома шла извилистая аллея часто посаженных молодых деревьев. Вдоль забора виднелись старые большие деревья. На всем лежал отпечаток неряшливой запущенности. Сад осмотрели, но никого в нем не нашли, хотя на дорожках заметны были свежие следы. Окна дома со стороны сада были все закрыты ставнями, кроме одного, крайнего в первом этаже. Этим окном освещалась лестница. - Обитатели дома, по-видимому, ушли ненадолго и должны скоро вернуться, - сказал начальник полиции. - Впрочем, может быть, они держались все время начеку и скрылись куда-нибудь перед самым нашим приходом. - Вы думаете, они узнали о нашем посещении? - возразил я. - Едва ли. Нет, скорее, по-моему, можно ожидать, что они вот-вот вернутся. Штепарк с сомнением покачал головой. - А дым из трубы? - напомнил я. - Ведь это значит, что где-нибудь топится печь. - Поищем, где она топится, - сказал начальник полиции. Убедившись, что в саду и во дворе никого нет, господин Штепарк предложил нам войти в дом. Дверь в коридор заперли на ключ. В коридор выходили четыре комнаты. В одной из них, окнами в сад, была кухня. В другой находилась только лестница на следующий этаж и на чердак. Осмотр начали с кухни. Один из агентов открыл окно и отодвинул ставни с узким прорезом, пропускавшим очень мало света. Обстановка кухни оказалась самой простой. Чугунная плита, по бокам два деревянных шкафа, посередине стол, два плетеных стула и две некрашеные скамьи. По стенам висела незатейливая посуда и кухонная утварь. В углу тикали часы с недавно подтянутыми гирями. Плита топилась. В ней тлел уголь, от которого и шел дым, виденный нами. - Кухня есть, - сказал я, - ну а где же повар? - И его господин? - прибавил капитан Гаралан. - Будем искать дальше, - ответил Штепарк. Остальные комнаты нижнего этажа также подверглись обыску. Одна из них, гостиная, была обставлена мебелью старинной работы с немецкой обивкой, полинялой и потертой. На каминной доске стояли старые некрасивые часы, все в пыли. Они давно уже не ходили. В одном из простенков, напротив окна, висел в овальной раме большой портрет. На раме было написано: Отто Шториц. На полотне была подпись неизвестного художника, но работа была талантливая, кисть сильная, краски смелые. Капитан Гаралан не мог отвести глаз от этого холста. Лицо Отто Шторица произвело и на меня очень сильное впечатление. Чему это приписать? Собственному известному настроению или влиянию обстановки? Как бы то ни было, в этой заброшенной старой гостиной знаменитый ученый представлялс