- Они... - возвестил я. Капитан Год и Фокс показались по правую сторону дороги. Они несли на руках Гуми, лежавшего неподвижно, и приблизились к заднему вагону. - Убит! - крикнул Банкс. - Нет, только оглушен ударом, раздробившим в его руках ружье; у него парализована левая нога, - ответил капитан Год. - И то слава Богу! - сказал полковник Мунро. - Спасибо, Банкс! - прибавил капитан, без ваших свистков мы бы не отыскали стоянку. - В путь, в путь! - закричал Банкс. Год и Фокс прыгнули на поезд, а Гуми, потерявшего сознание, уложили в его каюту. - Какое давление показывает манометр? - спросил Банкс, подойдя к машинисту. - Около пяти атмосфер, - ответил механик. - В путь! В путь! - повторил Банкс. Было половина одиннадцатого. Банкс и Сторр отправились в башню, открыли регуляторы, пар наполнил цилиндры, послышалось пыхтение локомотива, и поезд двинулся тихим ходом при тройном свете пожара, молнии и электрических фонарей. Капитан Год рассказал в нескольких словах свой приключения. Ни он, ни его товарищи не встретили даже следов добычи. Благодаря приближению грозы темнота наступила быстрее, чем они ожидали. Первый удар грома застал их уже на расстоянии трех миль от лагеря. Они хотели вернуться тотчас, но, несмотря на все старания набрести на дорогу, только путались в чаще бананов, не находя никакой руководящей нити. Гроза скоро усилилась. Находясь вне фокуса электрического света фонарей, они не могли направиться прямо к паровому дому. Дождь и град пронизывали листву, под сводами которой они не находили защиты. Внезапно раздался громовой удар одновременно с продолжительной молнией, Гуми упал к ногам капитана и Фокса. От ружья, бывшего у него в руках, остался один приклад. Ствол, курок - словом, все металлические части были оторваны. Товарищи думали, что он убит, но, к счастью, ошиблись; одна левая нога, хотя и не задетая непосредственно молнией, была парализована. Несчастный не мог ступить, пришлось поднять его на руки. Он просил, чтобы его бросили и пришли за ним после. Но товарищи не согласились и понесли его, взяв один за плечи, другой за ноги. Около двух часов бродили они на авось по темному лесу, останавливаясь, сбиваясь и не находя дороги к паровому дому. Наконец свистки направили их к "Железному великану". Через четверть часа все трое добрались до места стоянки. Между тем поезд хотя и бежал исправно по ровной и широкой лесной дороге, но не удалялся от догонявшего пожара. Ветер изменил направление, как это часто бывает во время грозы, и увеличивал опасность. Он дул теперь не сбоку, а нам в спину и ускорял горение. Банкс это видел, да если бы и не видел, то чувствовал бы по зловещему движению воздуха. Усилили ход машины, хотя это было опасно по неизвестной дороге, тем не менее машина, вследствие глубоких рытвин, промытых ливнем, не могла идти полным ходом, как этого желал инженер. Около половины двенадцатого последовал опять оглушительный удар грома. Мы вообразили, что Сторр и Банкс убиты на башне, откуда они управляли ходом машины. Но это несчастье миновало нас. Молния ударила в нашего слона, повредив ему кончик уха. По счастью, это нимало не попортило машину, и, по-видимому, лишь раззадорило вашего слона, который в ответ на удар громапринялся усиленно трубить. - Ура! - кричал капитан Год. - Ура! Обыкновенный слон свалился бы под ударом. Тебе же все нипочем, ничто тебя не остановит! Ура, железный слон, ура! В течение получаса поезд удерживал постоянное расстояние между собой и пожаром. Боясь столкновения с неожиданным препятствием, Банкс не пускал машину скорее, чем это было нужно, для того чтобы уберечься от огня. С веранды, где мы поместились с полковником Мунро и капитаном, мы видели громадные скачущие тени, пробегавшие мимо нас. Наконец показались хищники! Капитан Год из предосторожности достал ружье, могло случиться, что испуганные звери бросятся на поезд, думая найти в нем убежище. Действительно, один огромный тигр пустился на эту приманку, но, сделав гигантский прыжок, повис, ущипленный за шею двумя молодыми бананами. Ветер нагнул в это мгновение центральное дерево, и боковые побеги, натянувшись, как канаты, задушили зверя. - Бедное животное! - вздохнул Фокс. - Да, - заметил с негодованием капитан, - хищники созданы для того, чтобы гибнуть от одной ружейной пули! Бедное животное! В самом деле, судьба издевалась над капитаном. Пока он искал тигров, они прятались, а когда перестал их искать, они мчались мимо него, вне выстрела, или дохли как мыши, попавшие в мышеловку. Шальные вихри, крутившиеся во всех направлениях, перекинули, однако, огонь дальше, и мы очутились между двумя пожарами. Но если молния и гром становились реже и дождь мало-помалу ослабевал, то ветер по-прежнему свирепствовал неистово. Во что бы то ни стало нужно было ускорить ход поезда, рискуя даже наткнуться на препятствия или попасть в глубокую промоину. Банкс отважился на этот решительный шаг с удивительным хладнокровием, но во все время не отрывал глаз от оконного стекла башни и не отнимал руки от регулятора. Дорога пролегала между двумя огненными стенами, но казалась свободной. Нужно было пройти. Банкс смело пустил поезд со скоростью от шести до семи миль в час. Я думал, что мы сложим тут наши головы, особенно в одном переходе, где дорога суживалась на пространстве пятидесяти метров. Колеса завизжали по горячим углям, устилавшим почву, и удушливая гарь спирала дыхание. Мы проехали! Наконец, к двум часам ночи, мерцание удалявшейся грозы осветило окраину леса. За нами расстилалась обширная огненная панорама. Пожар должен был прекратиться не ранее как уничтожив все до последнего дерева. На рассвете поезд наконец остановился, гроза рассеялась, и мы сделали привал. Слона подвергли тщательному осмотру. Конец уха был пробит в нескольких местах, и края отверстий были вогнуты внутрь. Под подобным ударом всякое другое животное упало бы замертво, а поезд сделался жертвой огня! В шесть часов утра, позавтракав на скорую руку, мы пустились снова в путь и в полдень стали лагерем в окрестности Реваха. ^TГлава тринадцатая - ПОДВИГИ КАПИТАНА ГОДА^U Вторую половину дня 6 июня и следующую ночь мы провели на привале спокойно. После продолжительного утомления и многих опасностей мы заслужили этот отдых. Перед нами теперь уже не лежали богатые равнины королевства Ауд. Паровой дом проходил по территории Рохилкенда, местности довольно плодородной, но изрезанной оврагами, или "нуллахами". Поверхность Барельи, главного города этой обширной береговой полосы, образующей квадрат в пятьдесят пять миль, усеяна чудесными манговыми деревьями и густыми тростниковыми зарослями, постепенно уступающими место обработанным полям. Эта местность была центром восстания после взятия Осла и служила театров действия одного из походов сэра Коллина Кэмпбелла; тут колонна Уольноля понесла в начале неудачу, где погиб один из приятелей сэра Эдварда Мунро, полковник шотландского 93-го полка, отличившийся в двух штурмах Лакнау. Для нашего способа путешествовать условия этой местности представляли выгоды. Ровные и широкие дороги, мелкие, с отлогими берегами реки, протекающие между двумя главными реками, идущими с севера, - все способствовало легкому выполнению этой части нашего маршрута. Нам оставалось пройти лишь несколько сотен километров до первых холмов, соединяющих равнину с горами Непала. Только теперь, с приближением периода дождей, следовало дорожить Временем. Муссон, дующий с северо-востока на юго-запад в течение первых месяцев года, уже переместился. Дожди гораздо сильнее на окраинах, чем в центре полуострова, и начинаются позднее благодаря тому, что тучи уже в истощенном виде достигали Средней Индии. Кроме того, направление их несколько изменяется высокой цепью гор, производящих нечто вроде атмосферического водоворота. На Малабарском берегу муссон начинается в мае; в средних и северных провинциях он становится ощутим несколькими неделями позднее, в июне. Теперь же стоял уже июнь, следовательно, наше дальнейшее путешествие должно было совершаться при этих особенных, хотя и предвиденных обстоятельствах. Прежде всего я должен сказать, что со следующего же дня нашему честному Гуми, так грубо обезоруженному молнией, стало лучше. Паралич левой ноги был только временный. От него не осталось и следа, но тем не менее мне казалось, что Гуми сохранил недобрую память о грозе. Охота капитана Года, в сопровождении Фана и Блана, 6-го и 7-го числа шла удачнее. Ему удалось застрелить пару антилоп, называемых туземцами "нилью". , Они же именуются у индусов голубыми быками, хотя гораздо правильнее было бы называть их оленями, так как у них несравненно больше сходства с последними, чем с египетским богом - Аписом. Однако же утверждают, что у некоторых из этих красивых животных с прямыми острыми рожками шерсть действительно принимает голубоватый цвет - цвет, в котором природа отказала четвероногим. Но антилопы все-таки были не то, о чем мечтал капитан, у которого из головы не выходили хищники. Однако "нилью" хотя и не хищный, но очень опасный зверь, и если ранен, он легко бросается на охотника. Но пули капитана и Фокса сразу уложили этих двух чудесных животных. Они были подстрелены как бы на лету. Впрочем, Фокс и глядел на них как на пернатую дичь. Зато Паразар был совсем другого мнения, а превосходное филе, поданное им к нашему столу, заставило и нас присоединиться к нему. С нашей стоянки, устроенной рядом с небольшой деревушкой под Рохилкендол, мы двинулись в путь на рассвете 8 июня. Наш поезд шел умеренным ходом по дорогам, размытым дождем. Кроме того, вода в ручьях начинала подниматься, и переправа нескольких бродов отняла много времени. Во всяком случае, мы опоздали не более как на одни или двое суток. Мы были уверены, что до конца июня достигнем гористой местности, где предполагалось прожить в нашем паровом доме несколько месяцев летнего сезона. Следовательно, с этой стороны заботиться было не о чем. Восьмого июня капитану Году пришлось пережить неудачу. Дорога проходила по густой бамбуковой заросли, какие часто окружают селения, выглядывающие оттуда, точно цветы из корзины. Это не были настоящие джунгли в том смысле, какой придается этому термину индусами. Так они называют бесплодную сухую степь, поросшую сероватым кустарником. Напротив, мы находились в обработанной равнине, покрытой болотистыми квадратами рисовых полей. Руководимый Сторром железный слон плавно шел вперед, выпуская красивые клубы белого дыма, расстилавшегося по придорожным бамбукам. Внезапно какое-то животное с необычайной ловкостью прыгнуло на шею нашему слону. - Чита, чита! - крикнул механик. Капитан Год, услыхав этот возглас, выбежал на балкон, захватив с собой ружье, всегда бывшее у неге под рукой и наготове. - Чита! - воскликнул и он в свою очередь. - Стреляйте! - закричал я ему. - Поспею! - отозвался капитан Год, прицеливаясь. Чита, род леопарда, водящийся в Индии, немного меньше тигра, но почти так же опасен благодаря своему проворству, гибкости спины и силе мускулов. Полковник Мунро, Банкс и я, стоя на веранде, наблюдали за ним, ожидая выстрела капитана. Очевидно, леопард был введен в заблуждение видом слона. Он отважно кинулся на него, но там, где думал найти живое мясо, в которое можно было бы запустить зубы и когти, он встретил одно железо, недоступное ни зубам, ни когтям. Взбешенный ошибкой, он цеплялся за длинные уши искусственного животного и готовился уже соскочить обратно на землю, когда увидел нас. Капитан Год держал его под прицелом своего ружья, как охотник, желающий попасть в зверя в надлежащее место и в надлежащий момент. Леопард вытянулся и зарычал. Без сомнения, он чуял опасность, но бежать не хотел. Быть может, он выжидал только удобной минуты, чтобы прыгнуть на веранду. Действительно, он скоро пополз по голове слона, обхватив лапами хобот, заменявший трубу, и поднялся почти до отверстия, из которого клубился дым. - Стреляйте, Год! - повторил я. - Поспею, -снова ответил капитан, не спуская глаз с леопарда, и прибавил, обращаясь ко мне: - Вы никогда не стреляли по чите? - Никогда... - Хотите попробовать? - Капитан, - сказал я, - мне не хотелось бы лишать вас хорошего выстрела. - В этом выстреле для охотника нет ничего заманчивого! Берите ружье и цельтесь через впадину слонового плеча. Если вы дадите промах, я покончу с ним. - Хорошо! Фокс, присоединившийся к обществу, подал мне двухствольный карабин. Я взвел курок, навел дуло на указанную впадину и выстрелил. Зверь, слегка задетый, сделал гигантский скачок и перелетев через башню механика, опустился на первую крышу парового дома. Капитан Год, несмотря на всю охотничью сноровку, не успел перехватить его по пути. - К делу, Фокс, к делу! - воскликнул он. И бегом они пустились с веранды на башню. Леопард, расхаживавший взад и вперед, вдруг перепрыгнул на крышу второго дома. В ту минуту, когда капитан Год готовился уже спустить курок, животное сделало второй скачок вниз и, быстро встав на ноги, скрылось в джунглях. - Стоп, стоп! - закричал Банкс механику, мигом остановившему машины. Капитан и Фокс прыгнули на дорогу и бросились в заросли догонять читу. Прошло несколько минут. Мы прислушивались не без волнения. Но выстрелов не было, и охотники вернулись с пустыми руками. - Исчез! - воскликнул капитан Год. - Да и на траве нет ни малейшего следа крови. - Моя вина, - заметил я капитану. - Лучше бы вы сами стреляли в читу! Тогда ему не уйти. - Вы, однако, попали, - сказал капитан, - в этом я убежден, но не попали в надлежащее место. - Не ему суждено сделаться моим тридцать восьмым или вашим сорок первым! - заметил Фокс, видимо смущенный. - Ба! - возразил с напускной небрежностью Год, чита не тигр! В противном случае, милый Моклер, я не уступил бы вам. - Пойдемте есть, друзья мои, - пригласил полковник Мунро, - Завтрак готов, и он утешит вас... - Тем более, - вставил Мак-Нейль, - что виноват во всем Фокс. - Я виноват? - спросил денщик, очень удивленный этим неожиданным заключением. - Конечно, ты, Фокс, - продолжал сержант. - Карабин, поданный тобой господину Моклеру, был заряжен дробью. И Мак-Нейль показал нам второй патрон, вынутый им из ружья, служившего мне для выстрела. Действительно, в нем оказалась только маленькая дробь. - Фокс! - возгласил капитан Год, - Что угодно, капитан? - Двое суток гауптвахты. Фокс отправился в свою каюту с твердым решением не показываться никому на глаза в течение двух дней. Он был пристыжен своей ошибкой. На следующий день, 9 июня, капитан Год, Гуми и я отправились бродить по равнине, пользуясь сроком, назначенным для остановки. Целое утро шел дождь, но к полудню небо немного прояснилось и можно было рассчитывать на несколько часов хорошей погоды. На этот раз Год позвал меня на охоту в качестве охотника за дичью. Он отправился бродить по окраинам рисовых полей с ружьем и собаками, заботясь об интересах нашего продовольствия. Паразар поручил доложить капитану, что кладовая опустела и он ожидает от его чести, что его честь примет меры к пополнению запасов. Капитан Год покорился, и мы отправились в путь, вооружась простыми охотничьими ружьями. В течение двух часов весь результат наших странствований состоял в том, что мы спугнули нескольких куропаток и зайцев, но на такое расстояние, что при всем усердии собак пришлось отказаться от преследования. Капитан Год находился в самом дурном расположении духа. К тому же в обширной равнине, где не было ни джунглей, ни кустарников и попадались на каждом шагу деревни и фермы, он не мог рассчитывать встретить какого-нибудь хищника в вознаграждение за вчерашний промах. Он отправился на охоту, желая пополнить запасы продовольствия, и думал, как примет его Паразар, если он вернется с пустой сумкой. Однако же вины с нашей стороны не было. До четырех часов нам не представилось ни одного случая разрядить ружья. - Положительно, не везет, друг мой, - сказал Год. - Уезжая из Калькутты, я наобещал вам диковинных охот, а какое-то постоянное несчастье, в котором я ровно ничего понять не могу, мешает мне сдержать слово! - Не отчаивайтесь, капитан. Если я сожалею об этом, то скорее из-за вас, чем из-за себя!.. Мы вознаградим себя за все в горах Непала. - Да, в первых возвышенностях Гималаев условия будут выгоднее. Знаете, Мокдер, я готов держать пари, что наш поезд со всеми его вычурностями и пыхтением, и в особенности с железным слоном, пугает проклятых зверей. Этот леопард, нужно отдать ему справедливость, был шальной. Вероятно, голод замучил его до смерти, если он бросился на нашего слона, и заслуживал вполне, чтобы его уложили на месте! Негодяй Фокс! Никогда я не забуду ему этого. Скажите, который час? - Около пяти. - Уже пять, а мы все еще не разбили ни одного пистона! - Нас ждут домой не ранее семи. Выть может, к тому времени... - Нет, счастье против нас, - воскликнул капитан, - а счастье на охоте - половина дела! - Настойчивость тоже идет в счет, - возразил я. - Давайте условимся не возвращаться в лагерь с пустыми руками? - Браво, - воскликнул Год. - Умрем, но сдержим слово! - По рукам. - Видите ли, Моклер, я готов лучше принести домой летучую мышь или белку, чем прийти без ничего. Капитан Год, Гуми и я находились в таком состоянии, что обрадовались бы всякой добыче. Охота продолжалась с упорством, достойным лучшей участи. Но казалось, что самые наивные пичужки и те понимали наши замыслы. Ни одна не допускала нас к себе на расстояние выстрела. Мы шатались то по одной стороне дороги, то по другой, вдоль рисовых полей, то возвращались вспять, чтобы не уйти далеко от стоянки, но все было напрасно. В половине седьмого заряды наши были еще целы. Я взглядывал украдкой на капитана Года. Он шел, стиснув зубы, на лбу легла между бровями глубокая складка, обнаруживая сдерживаемый гнев. Он бормотал сквозь зубы какие-то безвредные угрозы. Очевидно, истощив терпение, он способен был разрядить ружье в какую-нибудь неодушевленную цель, в дерево или камень: ружье жгло ему руки. Это было заметно. Он то нес его в руке, то вскидывал на ремень или невольным движением поднимал приклад к лицу. Гуми тоже поглядывал на него. - Капитан помешается, если это продлится, - сказал он, качая головой, - Да, - ответил я, - охотно бы я дал тридцать шиллингов за самого паршивого домашнего голубя, которого подсунула бы ему теперь в жертву благодетельная рука! Но ни за тридцать шиллингов, ни за сумму вдвое или втрое больше, негде было бы достать самую дешевую дичь. Кругом нас все было пусто: фермы и деревни скрылись из виду. Шутки в сторону; будь малейшая возможность, я, кажется, не задумываясь, послал бы Гуми купить какую-нибудь птицу, хоть бы ощипанного цыпленка, чтобы только найти исход досаде несчастного капитана. Между тем вечерело. Через час наступление сумерек должно было прекратить наше бесплодное скитание. Мы дали себе слово не возвращаться с пустыми ягдташами, но чтобы не заночевать в поле, приходилось подчиниться судьбе. К тому же небо хмурилось, предвещая дождливую ночь, а наше отсутствие должно было беспокоить полковника Мунро и Банкса. Капитан Год, расширив глаза и окидывая взглядом дорогу направо и налево, как испуганная птица, шел шагах в десяти впереди, по направлению далеко не приближавшему нас к паровому дому. Я только что намеревался прибавить шаг и убедить его бросить борьбу против преследующей нас неудачи, когда услыхал отчетливый шелест крыльев. Я оглянулся. Беловатая масса медленно поднималась над кустарником. Живо, не дав времени обернуться капитану, я приложился к прикладу и выстрелил два раза. Странная дичь тяжело опустилась у окраины поля. Фан одним прыжком полетел к птице, ухватил ее в зубы я принес капитану. - Наконец-то! - воскликнул Год. - Ну если и теперь Паразар не будет доволен, пусть сам лезет в свой котел! - Съедобна ли по крайней мере дичь? - поинтересовался я. - Конечно... за неимением лучшей, - пояснил капитан. - Ваше счастье, Моклер, никто не видел, как вы выстрелили, -сказал Гуми. - Да что же я сделал предосудительного? - Убили павлина, а их убивать запрещено, птица считается священной во всей Индии. - Черт побери всех священных птиц и всех, кто освящал их! - воскликнул капитан Год. - Птица убита и будет съедена... Мы съедим ее благоговейно, если так нужно, а все-таки съедим! Со времени похода Александра Великого в Индию, когда эта птица была завезена на полуостров, павлин считается священным на земле браминов. Индусы превратили ее в эмблему богини Саравасти, покровительницы рождений и браков. Законом положены наказания за истребление этих представителей куриной породы. Экземпляр, радовавший сердце капитана Года, был великолепный, с темно-зелеными крыльями, блестевшими металлическим отливом и окаймленными золотым ободком. Пушистый, красиво очерченный хвост ниспадал шелковистым веером. - В путь! В путь! - крикнул капитан. - Завтра Паразар накормит нас жареным павлином назло всем браминам Индии! Хотя павлин только претенциозный цыпленок, а все-таки блюдо, артистически убранное его нарядными перьями, будет эффектно за нашим столом. - Наконец вы довольны, мой милый капитан. - Доволен... вами - не собой, милый мой друг, моя несчастная полоса все еще не кончилась, и нужно ее переупрямить. - Ну-с, трогайтесь в путь. И мы отправились обратно к нашему кочевью, от которого ушли, вероятно, на расстояние миль трех. По дороге, извивавшейся среди густой заросли бамбуков, мы шагали гуськом - капитан впереди, за ним следом я, а Гуми с павлином сзади. Солнце не село, но было скрыто густыми облаками, и приходилось отыскивать дорогу в полутьме. Внезапно из соседней чащи, по правую сторону дороги, раздалось Мощное рычание, которое так поразило меня, что я невольно остановился. Капитан Год схватил мою руку. - Тигр! - сказал он и не мог удержаться, чтобы не выругаться. - Какая скверность! - воскликнул он. - Ружья-то наши заряжены одной дробью! Это была совершенная правда. Ни у Гумиу ни у меня не было с собой необходимых патронов. Вдобавок мы не успели бы даже зарядить наших ружей. Десять минут после того, как раздался рев, зверь выскочил из чащи и одним прыжком очутился в двадцати шагах от нас, на краю дороги. Это был величественный тигр из вида, называемого индусами "людоедами" - "mean cater" - отличающегося самой свирепой кровожадностью и ежегодно губящего сотни жертв. Положение было крайнее. Я смотрел на тигра, впился в него глазами и чувствовал, как ружье дрожит в моих руках. Ростом он был от девяти до десяти футов длины, а мех ярко-оранжевого цвета, с белыми и черными полосами. Он смотрел прямо на нас. Его кошачьи глаза блестели в полусвете. Хвостом он лихорадочно бил землю, подбирался и обмахивался, словно приготовляясь к разбегу. Год не потерял хладнокровия. Он целился в тигра, бормоча с непередаваемым выражением: - Как подумаешь только, что надо стрелять в тигра дробью! Если я не попаду ему прямо в глаз, то мы все... Он не успел договорить. Тигр приближался, не вскачь, а мелкими шажками... Гуми, припав на колено за спиной Года, тоже прицеливался, хотя ружье его было тоже заряжено мелкой дробью. Что касается меня, то мое ружье было просто разряжено. Я хотел достать патрон из сумки. - Не шевелитесь! - шепнул мне капитан на ухо. - Вы можете испугать тигра и заставить его прыгнуть, а этого делать не следует! Мы стояли не шевелясь. Тигр медленно подходил. Голова, которой он тряс перед этим, не двигалась. Глаза смотрели неподвижно, но как бы исподлобья. Громадная полуоткрытая пасть, опущенная к земле, казалось, вдыхала запах почвы. Скоро между страшным чудовищем и капитаном осталось не более десяти шагов расстояния. Год твердо стоял на ногах, неподвижный как статуя, он сосредоточил все свои силы во взгляде. Ужас предстоящей борьбы даже не заставил его сердце биться сильнее. Я думал с минуту, что тигр прыгнет. Он подступил еще шагов на пять. Мне пришлось напрячь всю энергию, чтобы не крикнуть Году: "Стреляйте же!" Но, как сказал капитан, у нас оставалось одно спасение - выстрел прямо в глаз, а для этого необходимо было стрелять в упор. Тигр еще шагнул три раза и присел для скачка... Раздался громкий выстрел, а за ним второй. Второй выстрел произошел в теле животного; прыгнув два или три раза, с болезненным ревом, тигр повалился на землю бездыханный. - Чудо! - воскликнул капитан Год. - Мое ружье было заряжено пулей, и вдобавок разрывной! Ну, на этот раз спасибо Фоксу. Спасибо! - Да может ли это быть! - воскликнул я. - Глядите! - Опустив ружье, капитан вынул из левого дула патрон и показал его мне. Оказалось, пуля. Все объяснилось. У капитана были двухствольный карабин и двухствольное ружье одного калибра. Фокс по ошибке зарядил карабин дробью, а охотничье ружье разрывной пулей. И если эта ошибка спасла накануне жизнь леопарда, то сегодня она оказала ту же услугу нам. - Да, - заметил капитан Год, - никогда я не бывал так близко к смерти! Через полчаса мы были дома. Год позвал Фокса и рассказал ему о случившемся. - Капитан, - сказал денщик, - это доказывает, что вместо двух дней ареста я заслужил четыре: я ошибся дважды. - Я того же мнения, - отвечал капитан, - но так как благодаря твоей ошибке я застрелил сорок первого, то, по моему мнению, следует подарить тебе за это гинею... - А по-моему - принять ее, - ответил Фокс, опуская в карман золотую монету. Таковы были подробности, сопровождавшие встречу капитана с его сорок первым тигром. Вечером 12 июня наш поезд останавливался вблизи незначительного городка, а на следующий день мы двинулись в путь к горам Непала, от которых нас отделяло расстояние всего в сто пятьдесят километров. ^TГлава четырнадцатая - ОДИН НА ТРОИХ^U Через несколько дней мы должны были достигнуть первых возвышенностей северных областей Индии, которые идут от уступа к уступу, от холма к холму, от горы к горе, вершины которой самые высокие на земном шаре. Погода стояла дождливая, но температура - средняя и сносная. Как ни был тяжел наш поезд, дорога хорошо выдерживала широкие его колеса; если они врезались слишком глубоко в каком-нибудь овраге, Сторр прибавлял пару и без труда устранял препятствие. До сих пор мы только могли благодарить за этот способ передвижения. Перед нашими глазами беспрерывно менялись картины, открывались новые горизонты, и теперь это была уже не та громадная равнина, расстилающаяся по берегам Ганга до территории Ауда и Рохилькенда. Вершины Гималайских гор образовывали на севере гигантскую кайму, на которую наталкивались тучи, гонимые юго-западным ветром. Мы продвигались к границе Тибета, обработанных полей виднелось гораздо менее, местность, по которой мы проезжали, становилась все более дикой. Пальмы исчезли и заменились великолепными бананами и группами бамбуков, ветви которых раскидывались серпом на сто футов выше земли. Тут также виднелись магнолии с большими цветами, наполнявшими воздух благоуханием, великолепные клены, разнообразных видов дубы, каштановые деревья, громадные сосны, похожие на панданусы; небольшие, но очень яркие герани, рододендроны, лавры, грядами расположенные вдоль дороги. Изредка показывались деревни с соломенными или бамбуковыми хижинами, две или три фермы, но при приближении к горам мы все реже и реже встречали людей. В продолжение шести дней июня дождь шел беспрерывно, у нас не было и полдня затишья, и поэтому мы принуждены были оставаться в гостиной парового дома и разгонять скуку курением, разговорами и игрой в вист. К величайшему неудовольствию капитана Года, это время было полным отдыхом для ружей, но два открытых шлема, которые он сделал в один вечер, возвратили ему его обычное хорошее расположение духа. - Тигра можно убить всегда, а шлем - дело нешуточное, а главное - редкое. На такое справедливое и так ясно выраженное предложение отвечать было нечего. 17 июня мы остановились у бенгало, специально предназначенного для путешественников. Погода несколько прояснилась, и железный слон, сильно потрудившийся в эти четыре дня, требовал если не отдыха, то по крайней мере некоторой заботы. Поэтому мы условились провести здесь половину дня и следующую ночь. Бенгало, или караван-сарай, на больших дорогах полуострова представляет собой четырехугольник из невысоких зданий с башенками, окружающих внутренний двор, что придает ему совершенно восточный оттенок. Прислуга в этих сараях состоит из "бгисти" или водовоза, повара, этого благодетеля тех нетребовательных путешественников, которые доводьствуются яйцами и цыплятами, и "кансами" поставщика провизии. Сторож сарая - "пеон" - агент компании, которой в большинстве случаев принадлежат эти заведения. Главный же надзор за ними поручается инженеру округа. В этих заведениях существует довольно странное, но строго соблюдаемое правило: всякий путешественник может занимать сарай в течение двадцати четырех часов; если же он желает остаться далее, должен получить позволение от инспектора, и если такового не имеется, первый приезжий англичанин иди индус может потребовать уступки места. Понятно, как только мы приехали, железный слон произвел свой обычный эффект. Тем не менее я должен сознаться, что занимавшие сарай смотрели на него скорее с презрением - презрением, выказываемым так сильно, что вряд ли оно могло быть искренним. Правда, мы имели дело не с простыми смертными, путешествующими ради удовольствия или торговыми целями. Речь идет не об английском офицере, отправлявшемся в гарнизон на непальскую границу, не об индо-станском купце, ведущем свой караван в афганские степи за Лахор или Пешавар. Это был не кто иной, как принц Гуру-Синг, сын независимого гузератского раджи, путешествующий е большим великолепием по северу Индийского полуострова. Этот принц занимал не только три или четыре залы в сарае, но и все службы, которые были устроены так, что могли поместить всю его свиту. Я никогда еще не видел путешествующего раджу. Поэтому, как только мы устроили нашу стоянку на четверть мили от сарая, на берегу небольшой речки под тенью великолепных панданусов, я вместе с капитаном Годом и Банксом отправились посмотреть стоянку принца Гуру-Синга. Сын раджи не может переезжать с места на место в единственном числе, и если есть люди, которым я не завидую, то это те, которые не могут пошевелиться, не приведя тотчас в движение несколько сот человек. Лучше быть простым пешеходом с котомкой на спине, с палкой в руке, с ружьем за плечами, чем принцем, путешествующим по Индии со всем церемониалом, который налагает на него его звание. - Это не человек переезжает из одного города в другой, - сказал мне Банкс, - а целое местечко, переменяющее свои географические условия. - Я предпочитаю паровой дом, - ответил я, - и ни за что не поменялся бы с сыном раджи. - Легко может быть, - возразил капитан, - и принц предпочел бы наш подвижной дом всем этим громоздким дорожным принадлежностям. - Ему стоит только сказать слово, а главное, заплатить что следует, - закричал Банкс, - и я ему устрою паровой дворец! Но в ожидании его заказа посмотрим его кочевье. В свите принца насчитывалось не менее пятисот человек! Под большими деревьями в равнине были симметрично, как палатки в большом лагере, расставлены до двухсот повозок; в одних запряжены быки, в других буйволы, кроме того три великолепных слона, несших на спине необыкновенно богатые паланкины и двадцать верблюдов, приведенных из западных стран Индостана. В караване не было недостатка ни в чем: ни в музыкантах, услаждавших слух его светлости, ни в баядерках, очаровывавших его глаза, ни в фокусниках, развлекавших его в праздные часы. Триста носильщиков и двести алебардщиков дополняли личный состав прислуги, жалованье которой истощило бы всякий кошелек, кроме кошелька независимого индийского раджи. Музыканты с бубнами, цимбалами, тамтамами принадлежали к той школе, которая заменяет звуки шумом. Между фокусниками были заговорщики змей, которые своими заговорами прогоняют и привлекают пресмыкающихся, очень искусные в упражнениях саблями акробаты, танцующие на слабо натянутом канате с пирамидой глиняных горшков на голове и в обуви из буйловых рогов, и, наконец, те фокусники, которые по желанию зрителей могут старые змеиные шкуры превращать в ядовитых кобр. Баядерки принадлежали к классу тех хорошеньких женщин, которыми так дорожат для вечеров или отелей, где они исполняют двойную роль певиц и танцовщиц. Очень прилично одетые, одни в кисею, вышитую золотом, другие в юбки со складками и в шарфах, которые они раскидывают в танцах, эти балерины были богато разукрашены дорогими браслетами на руках, золотыми перстнями на руках и ногах и серебряными погремушками на икрах. В таком наряде они с грацией и удивительной ловкостью исполняют знаменитые танцы. Я надеялся, что мне придется восхищаться ими по собственному приглашению раджи. Затем, в составе караванной прислуги было несколько мужчин, женщин и детей, имевших неведомое назначение. Мужчины были закутаны в длинную полосу материи, называемую "доти" , или в рубашки "ангарка"" и в длинное белое платье "дзкама", что составляет крайне живописный костюм. На женщинах было "чоли", нечто вроде кофт с короткими рукавами, и "сари", которую они заворачивают вокруг талии, а конец кокетливо набрасывают на голову Индусы, растянувшись под деревьями в ожидании обеда, курили папиросы, завернутые в зеленый лист, или "гаркули", нечто вроде черноватого варенья, составленного из табака, патоки и опиума. Другие жевали смесь листьев бетеля, арекового семени и гашеной извести, смесь, способствующую пищеварению и крайне полезную в жарком индийском климате. Все эти люди, привыкшие к движению каравана, жили согласно и высказывали одушевление только в часы празднества и в этом отношении напоминали театральных фигурантов, впадающих в полнейшую апатию, когда они сходят со сцены. Тем не менее; как только мы подошли к каравану, индусы поспешили, кланяясь до земли, приветствовать нас словом "салам". Большая часть кричала: "Сахиб! Сахиб!", что значит: "Господин! Господин!" В свою очередь мы отвечали им дружелюбными знаками. Я надеялся, что принц Гуру-Синг даст в нашу честь один из тех праздников, на которые раджи не скупятся. Большой двор бенгало, предназначенный для празднеств, показался мне прекрасно приспособленным для тайцев баядерок, чар колдунов, шуток акробатов. Я сообщил мою мысль товарищам, но они, разделяя со мной желание, не поверили его осуществлению. - Гузератский раджа, - сказал мне Банкс, - независим, он с трудом покорился после подавления восстания, во время которого его поведение было по меньшей мере двусмысленно. Он не любит англичан, и сын его ничего не сделает ради нашего удовольствия* - Ну, мы обойдемся и без его почестей! - ответил капитан Год, презрительно пожав плечами. Так и вышло, нас даже не допустили осмотреть внутренности сарая. Может быть, принц Гуру-Синг ждал официального визита полковника. Но сэр Эдвард Мунро ничего не ждал от принца и потому не беспокоился. Мы вернулись в паровой дом и сделали честь превосходному обеду Паразара, главную основу которого составляли консервы, так как несколько дней скверная погода не допускала мысли об охоте; впрочем, наш повар был человек искусный, и под его опытной рукой мясо и овощи в консервах сохранили свою свежесть и свой природный вкус. Что бы ни говорил Банкс, но в течение всего вечера я ждал приглашения. Капитан Год подсмеивался над моим пристрастием к балетам на открытом воздухе, а благодаря нелюбезности принца надежды мои не оправдались. На следующий день, 18 июня, все было готово, чтобы с рассветом двинуться дальше. В пять часов Калуф начал разводить пары, а мы отправились побродить па берегу реки; Через полчаса; когда пары были уже разведены, мы увидели, что к нам приближается группа индусов. Человек пять или шесть в богатых белых одеждах, шелковых туниках, в чалмах с золотой вышивкой, а за ними двенадцать человек стражи, вооруженной мушкетами и саблями. Один из этих солдат нес венок из золотых листьев, что показывало присутствие какого-нибудь важного лица. И действительно, в группе находился сам принц Гуру-Синг, человек лет тридцати пяти, с надменным лицом, потомок легендарных раджей. Принц, как будто не примечая нас, сделал несколько шагов вперед и приблизился к гигантскому слону, которого Сторр приготовлялся уже двинуть в путь, и начал осматривать чудище не без некоторого любопытства. - Кто сделал эту мащину? - спросил он у Сторра. Машинист указал на инженера, стоявшего в нескольких шагах. - Это вы? - обратился к Банксу принц, едва шевеля губами, но, по-видимому, свободно объясняясь на английском языке. - Да, я, - ответил Банкс. - Если не ошибаюсь, это была фантазия покойного бутанского раджи, как мне говорили. Банкс сделал утвердительный знак. - К чему делать механического слона, когда имеешь в своем распоряжении живых? - продолжал принц, пожимая плечами. - Вероятно, потому, - ответил Банкс, - что этот слон сильнее всех тех, которые были в употреблении покойного раджи. - Сильнее! - презрительно произнес Гуру-Синг, выпятив губу. - Гораздо сильнее! - Ни один из ваших, - вмешался капитан Год, сильно недовольный обращением раджи, - ни один из ваших не в состоянии сдвинуть ногу этого слона, если он того не захочет. - Как вы сказали? - спросил принц. - Мой друг уверяет, -ответил инженер, - и я подтверждаю это, что нашего слона не могут сдвинуть десять пар лошадей, а три ваших слона, запряженных вместе, не заставят его продвинуться ни на один шаг. - Я этому положительно не верю, - ответил принц. - Напрасно, заметил капитан Год. - И если ваша светлость захочет уплатить мне что следует, я готов сделать вам слона, который будет иметь силу двадцати слонов, выбранных между самыми лучшими в ваших конюшнях. - Это только так говорится, - сухо заметил Гуру-Синг. - И делается, - прибавил Банкс. Принц начал волноваться. Очевидно, он нелегко сносил противоречия. - Опыт можно сделать здесь же? - спросил он после минутного размышления. - Можно, - ответил инженер. - И даже сделать из этого опыта значительное пари, если вы не побоитесь проиграть, как, без сомнения, побоялся бы ваш слон, если бы ему пришлось бороться с моими. - Стальной гигант побоится! Кто смеет утверждать это? - вскричал капитан Год. - Я, - ответил Гуру-Синг. - А какое пари предлагаете вы, ваша светлость? - спросил инженер, скрестив руки. - Четыре тысячи рупий! Это составляло около десяти тысяч франков, ставка была значительна, и я видел, что Банкс, несмотря на свою уверенность, не хотел рисковать подобной суммой. - Вы отказываетесь! - сказал принц, который легко мог бросить четыре тысячи рупий на мимолетную прихоть. - Я держу ваше пари! - вмешался полковник Мунро; подойдя к нам, он вставил только эти, имевшие свою цену слова. - Полковник Мунро держит пари в четыре тысячи рупий?