дленно шли в банк Иохаузенов. Я их там буду ждать. Полицейские поспешно выбежали из участка, а несколько минут спустя майор Вердер шагал уже по направлению к банку Иохаузенов. Вот как случилось, что в суматохе, вызванной известием об убийстве, Транкель так и не получил причитавшихся ему за упущение по службе двадцати пяти плетей. 7. РАССЛЕДОВАНИЕ Спустя два часа после описанного происшествия по дороге в Пернов мчался экипаж - не телега, не почтовая карета, а дорожный экипаж Франка Иохаузена, запряженный тройкой почтовых, которых сменяли на каждой станции. Несмотря на быструю езду, было мало надежды прибыть раньше ночи в трактир "Сломанный крест". Поэтому путешественники решили остановиться в пути, за один перегон от места назначения, и рано утром добраться до корчмы. В карете ехали банкир, майор Вердер, доктор Гамин, призванный установить причину смерти Поха, следователь Керсдорф, которому было поручено расследовать это дело, и судебный писарь. Задние места в карете заняли двое полицейских. Скажем несколько слов о следователе Керсдорфе, поскольку другие персонажи уже известны читателю и появлялись в ходе нашего повествования. Следователю было лет около пятидесяти. Коллеги весьма ценили его, и он справедливо пользовался всеобщим уважением: можно было только восхищаться проницательностью и тонкостью, которые он проявлял при расследовании преступлений. Человек испытанной честности, он не поддавался ничьему влиянию, никакому давлению, откуда бы оно ни исходило. Политика никогда не диктовала ему решений. Этот человек был олицетворением закона. Малообщительный, замкнутей, он мало говорил и много думал. В предстоящем следствии сталкивались противоположные флюиды, как говорят физики, которые вряд ли удалось бы согласовать, если в дело вмешалась бы политика. Ведь с одной стороны выступали банкир Иохаузен и майор Вердер - оба немецкого происхождения, а с другой - славянин доктор Гамин. Следователя Керсдорфа, единственного из всех, не обуревали бушевавшие тогда в Прибалтийском крае страсти, порожденные национальной рознью. В пути беседу поддерживали - да и то лишь временами - только банкир и майор. Франк Иохаузен не скрывал глубокого сожаления по поводу смерти бедняги Поха. Он чрезвычайно ценил своего артельщика - человека исключительной честности и беззаветной преданности, служившего в банке уже многие годы. - Бедняжка Зинаида! - вздохнул он. - Как велико будет ее горе, когда она узнает об убийстве жениха!.. Да, на днях должна была состояться в Риге их свадьба, но банковского артельщика вместо церкви отвезут на кладбище! Что касается майора, то, хотя участь несчастной жертвы и не оставляла его равнодушным, все же мысль о поимке убийцы заботила его гораздо больше. До расследования на месте преступления, до ознакомления с обстоятельствами, при которых произошло убийство, ничего нельзя еще сказать. Возможно, найдутся какие-нибудь улики, какой-нибудь след, по которому можно будет направить поиски. В сущности майор Вердер склонен был приписывать убийство одному из разбойников, которыми кишела в то время часть Лифляндии. Поэтому он надеялся, что отряды полиции, ведущие розыск в окрестностях, изловят убийцу. Задача доктора Гамина ограничивалась освидетельствованием трупа Поха, установлением причин его смерти. Только после этого он выскажет свое мнение. Сейчас он был озабочен, вернее обеспокоен, совсем другим. В самом деле, накануне вечером, как обычно зайдя к учителю, он не застал его дома. От Ильки он узнал, что отец ее уехал. В этот день Николев, даже не повидавшись с дочерью перед отъездом, сообщил ей в записке, что на два-три дня уезжает из Риги. Куда он едет?.. Никаких объяснений на этот счет он не дал. Была ли эта поездка задумана им уже с вечера?.. Наверное, так как никаких писем после вчерашнего возвращения домой он не получал. А между тем накануне он ничего не сообщил о своем замысле ни дочери, ни доктору, ни консулу. Не показался ли он им особенно озабоченным в тот вечер? Пожалуй. Но разве спросишь у столь замкнутого человека, чем он встревожен? Верно лишь то, что ранним утром следующего дня, уведомив Ильку запиской, он безо всяких объяснений пустился в путь. Илька была сильно встревожена, да и доктор, покидая ее, разделял ее тревогу. Экипаж быстро мчался по дороге. Верховой, высланный вперед, отдавал распоряжения, чтобы свежие лошади ждали на каждой следующей станции. Таким образом путешественники не теряли времени, и если бы они выехали из Риги на три часа раньше, расследование могло бы начаться в тот же день. Воздух был сухой и слегка морозный. Буря, свирепствовавшая накануне, утихла, дул легкий северо-восточный ветер. Но на большой дороге все же гуляла вьюга, и лошадям приходилось трудно. На полпути путешественники сделали получасовой привал. Пообедав в скромной корчме, они тотчас же снова пустились в путь. Погруженные в свои мысли, они теперь ехали молча. Если не считать нескольких слов, которыми изредка перебрасывались Франк Иохаузен и майор, в экипаже царила полная тишина. Как ни быстро мчалась карета, пассажирам все казалось, что ямщик недостаточно гонит лошадей. Самый нетерпеливый из всех, майор, то и дело понукал ямщиков, ругал их, даже грозил им, когда лошади в гору замедляли шаг. Одним словом, когда экипаж въехал на последнюю станцию перед Перновым, пробило пять, Низко стоящее над горизонтом солнце должно было скоро скрыться, а до трактира "Сломанный крест" оставалось еще около десяти верст. - Господа, - сказал следователь Керсдорф, - наступит уже темнота, когда мы прибудем на место. Начинать в таких условиях расследование не очень-то удобно... Предлагаю отложить до завтрашнего утра... Да и не найдем мы приличных комнат в трактире "Сломанный крест". Переночуем лучше около станции в корчме... - Весьма разумное предложение, - отвечал доктор Гамин. - Если вдобавок выехать на заре... - Остановимся здесь, если только майор Вердер не имеет ничего против, - сказал тогда Франк Иохаузен. - Я не возражаю, но это задержит следствие, - ответил майор, которому не терпелось поскорей прибыть на место преступления. - Наверное к трактиру с утра приставлена стража? - спросил следователь. - Конечно, - ответил майор. - В депеше из Пернова сказано, что туда немедленно отправлен отряд полицейских с приказом не пускать никого и воспретить Крофу общаться с кем бы то ни было... - В таком случае, - заметил г-н Керсдорф, - задержка на одну ночь не повредит ведению следствия... - Так-то оно так, - возразил майор, - но за это время убийца успеет далеко уйти от трактира "Сломанный крест". Майор рассуждал как весьма опытный полицейский. Однако надвигалась ночь, и тени сумерек сгущались. Разумнее было подождать до утра. Итак, банкир и его спутники остановились в пристанционной корчме. Они здесь поужинали и кое-как устроились на ночь в отведенных им комнатах. На следующий день, 15 апреля, как только рассвело, экипаж выехал со станции и к семи часам подкатил к трактиру. Охранявшие его перновские полицейские встретили прибывших на крыльце. Кроф расхаживал по большой комнате корчмы. Прибегать к силе, чтобы удержать его в корчме, не пришлось. Зачем ему покидать свой дом?.. Наоборот. Разве не должен он обслуживать полицейских, подавать им все, в чем они будут нуждаться? Разве не обязан находиться в распоряжении следователя, который будет производить допрос?.. Чьи показания, как не его, могут быть так ценны при начале следствия? Полицейские строго наблюдали за тем, чтобы все внутри и вне дома, в комнатах и на большой дороге около трактира, оставалось в неприкосновенности. Крестьянам окрестных деревень было запрещено приближаться к дому, и даже сейчас с полсотни любопытных держались на почтительном расстоянии. Согласно данному обещанию, накануне в семь часов утра Брокс с каретником и ямщиком верхами вернулись в трактир. Кондуктор рассчитывал застать там Поха и незнакомца и, починив карету, повезти их дальше. Легко представить себе ужас, который обуял Брокса, когда он и трактирщик очутились перед трупом Поха, бедняги Поха, с таким нетерпением стремившегося обратно в Ригу, чтобы сыграть свадьбу! Оставив ямщика и каретника в корчме, кондуктор тотчас же вскочил на лошадь и поскакал в Перлов заявить в полицию. На место происшествия немедленно выехали полицейские, а майору Вердеру в Ригу отправили депешу. Что касается Брокса, то он решил вернуться в трактир, чтобы предоставить себя в распоряжение следователя, которому, вероятно, понадобятся его показания. Прибыв в корчму, следователь Керсдорф и майор Вердер сразу же приступили к делу. Они расставили снаружи полицейских - на дороге перед домом, позади дома, вдоль огорода и, немного правее, на опушке елового леса, - приказав не подпускать близко зевак. При входе в дом майора, доктора и г-на Иохаузена встретил трактирщик Кроф; он провел их в комнату, где лежал убитый банковский артельщик. При виде несчастного Поха г-н Иохаузен не мог совладать с волнением. Труп его старого служителя лежал здесь, перед ним, на кровати в том самом положении, в каком смерть застигла беднягу во время сна. В лице банковского артельщика не было ни кровинки, за сутки, прошедшие с момента убийства, тело его окоченело. Накануне в семь часов утра, заметив, что из комнаты Поха не доносится ни звука, Кроф, помня просьбу артельщика, не стал его будить; но когда через час приехал кондуктор, оба начали стучаться в дверь, запертую изнутри. Им никто не ответил. Тогда, весьма встревоженные, они взломали дверь и нашли еще теплый труп артельщика. На столике возле кровати лежала сумка с вензелем братьев Иохаузенов. Цепочка валялась на полу, и сумка была пуста. Пятнадцать тысяч рублей кредитными билетами, которые Пох вез в Ревель, исчезли. Первым делом доктор Гамин исследовал труп. Убитый потерял много крови. Красная лужа тянулась от кровати до двери. Рубашка Поха покоробилась от запекшейся крови. Примерно на уровне пятого ребра на ней виднелось отверстие, а на груди в этом месте довольно странной формы рана. Не могло быть сомнения, что она была нанесена шведским ножом. Эти ножи имеют пяти-шестидюймовое лезвие на деревянной ручке, стянутой на конце металлическим кольцом с защелкой. Это кольцо оставило по краям раны заметный след. Удар был нанесен с большой силой. Нож проткнул сердце и вызвал моментальную смерть. Причина убийства была ясна - ограбление: деньги, находившиеся в сумке Поха, исчезли. Но каким образом преступник проник в комнату?.. Видимо, через окно, выходившее на большую дорогу, раз дверь была заперта изнутри. Ведь трактирщику с помощью Брокса пришлось ее взломать. Можно будет убедиться в этом, осмотрев окно снаружи. Ясно только одно: Пох, как это показывают кровавые следы на подушке, положил под нее сумку, убийца пошарил там, вытащил ее окровавленной рукой и, вынув содержимое, бросил сумку на стол. Все это было установлено в присутствии трактирщика, который весьма толково отвечал на вопросы следователя. Прежде чем приступить к допросу, г-н Керсдорф и майор решили осмотреть дом с внешней стороны. Нужно было обойти корчму кругом и выяснить, не оставил ли там убийца каких-нибудь следов. В сопровождении доктора Гамина и г-на Иохаузена они вышли из дому. Кроф и прибывшие из Риги полицейские последовали за ними. Крестьян продолжали удерживать поодаль, на расстоянии тридцати шагов. В первую очередь подвергли тщательному осмотру окно комнаты, в которой произошло убийство. С первого взгляда заметили, что правый, и так уже ветхий, ставень был сорван при помощи какого-то рычага и державший его железный крючок вырван из подоконника. Земля была усеяна битым стеклом. Через разбитое окно убийца, вероятно, просунул руку и отодвинул шпингалет, который достаточно было повернуть для этого вокруг оси. Итак, не оставалось сомнения: убийца проник в комнату через это окно и, совершив преступление, бежал тем же способом. Что касается следов ног вокруг трактира, то их оказалось множество. Земля, размокшая от дождя, лившего в ночь с 13-го на 14-е, сохранила их отпечатки. Но следы эти скрещивались, находили один на другой и были столь различной формы, что не могли служить уликой. Это объяснялось тем, что накануне, еще до прибытия на место перновских полицейских, толпа любопытных кружила вокруг дома, и Кроф не сумел им помешать. Следователь Керсдорф и майор приступили тогда к осмотру окна комнаты, где ночевал незнакомец. На первый взгляд на нем не замечалось ничего подозрительного. Наглухо запертые ставни не открывались с ночи, то есть с тех пор, как незнакомец поспешно покинул трактир. Между тем на подоконнике, а также и на стене, виднелись царапины как будто от сапог человека, лезшего через окно. Установив это, следователь, майор, доктор и банкир вернулись в дом. Оставалось осмотреть комнату незнакомца, примыкавшую, как известно, к общей комнате трактира. У двери со вчерашнего дня поочередно дежурили полицейские. Комнату открыли, в ней стояла кромешная тьма. Майор Вердер сам подошел к окну, повернул деревянную задвижку, отворил окно и, отцепив укрепленный на подоконнике крючок, распахнул ставни. В комнате стало светло. Она была в том самом состоянии, в котором ее оставил незнакомец. Постель была не убрана, сальная свеча, собственноручно погашенная Крофом после ухода путешественника, почти выгорела, два деревянных стула стояли на своих обычных местах; все свидетельствовало о том, что порядок не был ничем нарушен; в печке, находившейся в глубине комнаты у продольной стены дома, оставалось немного золы и две давно потухшие головешки. Обыскали старый шкаф, но в нем ничего не нашли. Таким образом осмотр комнаты не дал никаких улик, если не считать царапин, замеченных снаружи на стене и на подоконнике. Это открытие могло иметь важное значение. Обыск закончили осмотром комнаты Крофа в пристройке со стороны огорода. Полицейские добросовестно обшарили задний двор, сарай и курятник, обследовали и огород до самой живой изгороди, убедившись, что в ней нет никакого пролома. Не оставалось сомнений, что убийца проник снаружи и влез в комнату своей жертвы через выходившее на большую дорогу окно, ставень которого был сорван. Покончив с обыском, следователь Керсдорф приступил к допросу трактирщика. Он устроился за столом в большой комнате; рядом с ним уселся судебный писарь. Майор Вердер, доктор Гамин и г-н Иохаузен, пожелавшие выслушать показания Крофа, разместились вокруг стола. Корчмарю предложили рассказать все, что он знает. - Господин следователь, - ясным, отчетливым голосом начал он, - позавчера вечером часов около восьми в трактир вошли два путника и попросили комнаты для ночлега. Один из них слегка хромал из-за несчастного случая с почтовой каретой, которая опрокинулась в двухстах шагах отсюда на большой дороге в Пернов. - Это был Пох, артельщик банка Иохаузенов?.. - Да... я узнал об этом от него самого... Он рассказал мне, как порывом ветра сбило с ног лошадь и как карета опрокинулась... Не будь у него повреждена нога, он отправился бы с кондуктором в Пернов... И дал бы бог, чтобы он это сделал!.. Кондуктора я в тот вечер не видел, он должен был вернуться на следующее утро, чтобы, починив карету, забрать Поха и его спутника. Так оно и случилось. - Пох не говорил вам, для чего он едет в Ревель?.. - спросил следователь. - Нет... Он просил подать ему ужин и поел с большим аппетитом... Было около девяти часов, когда он ушел в свою комнату и заперся изнутри на ключ и задвижку. - А другой путешественник? - Другой, - отвечал Кроф, - просил только дать ему комнату. Он не захотел поужинать с Похом и, уходя к себе, предупредил, что не будет дожидаться возвращения кондуктора, а в четыре часа утра уйдет пешком... - Вы не знали, кто он был? - Нет, господин следователь, и бедняга Пох тоже его не знал... За ужином он рассказал мне, что его спутник не произнес и двух слов за всю дорогу, отмалчивался, упрятав голову в капюшон, как будто боялся, что его узнают... Да я и сам не видел его лица и совершенно не мог бы описать его. - Были ли еще другие посетители в "Сломанном кресте", когда вошли эти два путешественника?.. - Да, человек шесть крестьян и дровосеков из окрестных деревень, а также полицейский унтер-офицер Эк со своим подчиненным... - Вот как! - заметил г-н Иохаузен. - Унтер-офицер Эк?.. Да ведь он, кажется, знал Поха?.. - Так и есть, они даже разговаривали во время ужина... - И все посетители потом ушли?.. - спросил следователь. - Да, так около половины девятого, - ответил Кроф. - Я запер за ними дверь на засовы и повернул ключ в замке. - Значит, снаружи никак нельзя было ее отпереть?.. - Никак, господин следователь. - Ни изнутри, без ключа?.. - Ни изнутри. - А утром дверь была по-прежнему заперта?.. - Да, по-прежнему. В четыре часа утра незнакомец вышел из своей комнаты... Я посветил ему фонарем... Он заплатил мне, сколько полагалось, один рубль... Как и накануне, он закутал голову капюшоном, и я не мог разглядеть его лица... Я отворил ему дверь и тотчас же запер за ним... - И он не сказал, куда идет?.. - Нет, не сказал. - А ночью вы не слышали никакого подозрительного шума?.. - Никакого. - По-вашему, Кроф, - спросил следователь, - убийство было уже совершено, когда этот путешественник уходил из трактира? - Думаю, что так. - А что вы делали после его ухода? - Я вернулся к себе и улегся на кровать, чтобы вздремнуть до утра, но так и не заснул... - Значит, если бы между четырьмя и шестью в комнате Поха раздался шум, вы бы, вероятно, услышали?.. - Безусловно, ведь наши комнаты смежные, хотя моя выходит на огород, и если бы между Похом и убийцей произошла борьба... - Да, это так, - сказал майор Вердер, - но борьбы не произошло, несчастный был сражен насмерть в своей постели ударом в самое сердце! Все было ясно. Несомненно, убийство совершено еще до ухода незнакомца. И все же полной уверенности быть не могло, так как между четырьмя и пятью утра еще темным-темно; в ту ночь ветер яростно бушевал, дорога была безлюдна, и какой-нибудь злоумышленник мог, никем не замеченный, вломиться в корчму. Кроф весьма уверенно продолжал отвечать на вопросы следователя. Очевидно, ему и в голову не приходило, что подозрения могут пасть на него. Впрочем, являлось вполне доказанным, что убийца забрался снаружи, выломал ставень и, разбив окно, открыл его; не менее очевидно и то, что, совершив убийство, он бежал с украденными им пятнадцатью тысячами рублей через то же окно. Затем Кроф рассказал, как он обнаружил убийство. Он встал в семь часов и расхаживал по большой комнате, когда кондуктор Брокс, оставив каретника и ямщика чинить карету, явился в корчму. Оба они вместе попытались разбудить Поха... Но на их зов он не откликнулся... Они постучались в дверь, - тоже никакого ответа... Тогда они выломали дверь и увидели перед собой труп. - Вы уверены, - спросил следователь Керсдорф, - что в этот час в нем не было уже и признака жизни?.. - Уверен, господин следователь, - ответил Кроф, явно взволнованный, несмотря на врожденную грубость. - Нет! Он был мертв. Брокс и я сам, мы все сделали, что только возможно, но безуспешно!.. Подумайте, такой удар ножом прямо в сердце!.. - А вы не нашли оружие, которым пользовался убийца?.. - Нет, господин следователь, он догадался захватить его с собой! - Вы утверждаете, - настойчиво повторил следователь, - что комната Поха была заперта изнутри? - Да, на ключ и на задвижку... - ответил Кроф. - Не только я, но и кондуктор Брокс сможет засвидетельствовать это... Потому-то нам и пришлось выломать дверь... - А Брокс после этого уехал?.. - Да, господин следователь, поспешно уехал. Он торопился в Пернов, чтобы заявить в полицию, откуда тотчас же прислали сюда двух полицейских. - Брокс не возвращался?.. - Нет, но должен вернуться нынче утром, так как думает, что следователю могут понадобиться его показания. - Хорошо, - сказал г-н Керсдорф, - вы свободны, но не покидайте корчмы и оставайтесь в нашем распоряжении... - К вашим услугам. В начале допроса Кроф назвал имя, фамилию, звание и возраст, и секретарь записал все это. Надо полагать, трактирщика еще вызовут на следствие. Между тем следователю сообщили, что Брокс прибыл в "Сломанный крест". Это был второй свидетель. Его показания имели такое же значение, как и показания Крофа, и, вероятно, не разойдутся с ними. Брокса попросили войти в большую комнату. По приглашению следователя он назвал фамилию, имя, отчество, возраст и род занятий. В ответ на требование следователя сообщить все, что ему известно о пассажире, которого он вез из Риги, о несчастном случае с каретой, о решении Поха и его спутника провести ночь в трактире "Сломанный крест", он подробно рассказал обо всем. Он подтвердил показания корчмаря о том, как было обнаружено убийство, и о том, что им пришлось выломать дверь, так как Пох не откликался на их зов. Причем он особенно подчеркивал одну достойную внимания подробность, - что в дороге банковский артельщик, может быть немного неосторожно, болтал о цели своей поездки в Ревель, то есть о поручении внести крупную сумму за счет банка Иохаузенов. - Нет сомнения, - добавил кондуктор, - что второй путешественник, а также ямщики, сменявшиеся на каждой станции, могли видеть сумку, и я даже предупреждал об этом Поха. На вопрос о втором пассажире, выехавшем с ним из Риги, Брокс ответил: - Не знаю, кто он такой, я не мог разглядеть его лица. - Он явился перед самым отправлением почтовой кареты?.. - Всего за несколько минут. - А заранее билета он не брал?.. - Нет, господин следователь. - Он ехал в Ревель?.. - Билет он купил до Ревеля, вот все, что я могу сказать. - Вы ведь условились, что утром вернетесь и почините карету?.. - Да, господин следователь, было решено, что Пох и его спутник выедут с нами. - А между тем на следующий день в четыре часа утра незнакомец ушел из "Сломанного креста". - Ну да, я был удивлен, когда Кроф объявил, что пассажира этого нет больше в корчме... - Что же вы подумали?.. - спросил г-н Керсдорф. - Я подумал, что он хотел остановиться в Пернове, а так как до города оставалось всего лишь двенадцать верст, то он решил отправиться пешком. - Если таково было его намерение, - заметил следователь, - странно, что он не отправился в Пернов еще накануне вечером, после поломки кареты... - Вот именно, господин следователь, - ответил Брокс, - это и мне пришло в голову. С допросом кондуктора было скоро покончено, и Броксу разрешили удалиться. Когда он вышел, майор Вердер сказал, обращаясь к доктору Гамину: - Вы закончили обследование тела убитого?.. - Да, майор, - ответил доктор. - Я совершенно точно установил место, форму и направление раны... - Вы уверены, что удар бил нанесен ножом? - Да, ножом, и защелка кольца оставила отпечаток на теле убитого, - убежденно ответил доктор Гамин. Возможно, в дальнейшем это послужит указанием для следствия. - Могу я, - спросил тогда Иохаузен, - отдать распоряжение о перевозке тела несчастного Поха в Ригу, где его будут хоронить?.. - Пожалуйста! - ответил следователь. - Значит, мы можем ехать?.. - спросил доктор. - Конечно, - ответил майор, - ведь здесь некого больше допрашивать. - Прежде чем уехать из корчмы, - сказал следователь Керсдорф, - я хотел бы вторично осмотреть комнату незнакомца... Возможно, мы что-нибудь упустили... В сопровождении трактирщика, готового отвечать на все их вопросы, следователь, майор, доктор и г-н Иохаузен вошли в комнату. Следователь хотел раскопать золу в печке, чтобы убедиться, не содержит ли она чего-нибудь подозрительного. Когда его взгляд упал на железную кочергу, стоявшую в углу возле очага, он взял ее в руки, осмотрел и обнаружил, что она сильно погнута. Не воспользовались ли ею как рычагом, чтобы выломать ставень комнаты Поха?.. Это казалось более чем вероятным. При сопоставлении этого факта с царапинами на подоконнике само собой напрашивалось заключение, которым следователь и поделился со своими спутниками по выходе из трактира, когда Кроф уже не мог их слышать: - Убийство могли совершить трое: либо злоумышленник, проникший с улицы, либо трактирщик, либо неизвестный постоялец, который провел ночь в этой комнате. Однако обнаруженная нами кочерга, которая послужит вещественным доказательством, и следы на подоконнике устраняют всякие сомнения. В самом деле, постоялец знал, что в сумке Поха находится значительная сумма. Открыв ночью окно своей комнаты, он вылез из него и, пользуясь кочергой как рычагом, выломал ставень второй комнаты, убил спящего банковского артельщика и, совершив ограбление, вернулся к себе. Оттуда он вышел в четыре часа утра, по-прежнему опустив на лицо капюшон... Вероятно, этот путешественник и есть убийца... На это нечего было возразить. Но кто был незнакомец и удастся ли установить его личность?.. - Господа, - сказал тогда майор Вердер, - очевидно, все произошло именно так, как нам только что объяснил господин следователь Керсдорф... Но при расследовании бывают всякие неожиданности, и лишние предосторожности не помешают... Я запру комнату путешественника, унесу с собой ключ, оставлю здесь двух полицейских и прикажу им не покидать корчму и следить за трактирщиком. Эти меры были одобрены, и майор отдал соответствующие распоряжения. Перед тем как сесть в карету, господин Иохаузен отвел в сторону следователя и сказал ему: - Есть кое-что, о чем я никому еще не говорил, господин Керсдорф, и о чем вам следует знать... - Что именно? - Дело в том, что у Поха было сто пятьдесят сторублевых кредитных билетов, связанных в пачку... [Русские государственные кредитные билеты выпускаются купюрами в 500, 100, 50, 25, 10 и 5 рублей, а также в 3 и 1 рубль. Эти бумажные купюры - почти единственные деньги, имеющие обращение в России. Курс государственных кредитных билетов поддерживается искусственно. Их выпуск регулируется отделом министерства финансов я поставлен под контроль кредитных учреждений империи, с участием двух советников из дворян и петербургского купечества. Бумажный рубль имел в это время стоимость около 2,75 франка, а серебряный рубль стоил 4 франка. Произведенная недавно в России денежная реформа достаточно известна (прим.авт.)] - И вы переписали их номера?.. - спросил следователь, продолжая о чем-то думать. - Да, как обычно. Эти номера я сообщу различным банкам в России и в провинциях... - Полагаю, что этого делать не следует, - ответил Керсдорф. - Ведь если вы поступите таким образом, это может дойти до грабителя. Он примет свои меры предосторожности, выедет за границу. Там он всегда сумеет найти банк, которому номера кредитных билетов будут неизвестны. Давайте предоставим ему свободу действий, и возможно, что он сам себя выдаст. Несколько минут спустя карета увозила следователя, писаря, банкира, майора Вердера и доктора Гамина. Два полицейских остались на страже в трактире "Сломанный крест". Им не ведено было отлучаться ни днем, ни ночью. 8. В ДЕРПТСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ Шестнадцатого апреля, на следующий день после следствия в трактире "Сломанный крест", в Дерпте, одном из главных городов Лифляндии, группа из пяти-шести студентов прохаживалась по двору университета, Казалось, они оживленно о чем-то беседуют. Туго перетянутые кожаными поясами, в кокетливо одетых набекрень ярких шапочках они шагали взад и вперед по двору, и песок похрустывал под их высокими сапогами. Один из студентов говорил: - Я-то уж позабочусь, чтобы нам подали самых свежих щук... Это щуки из Аа, выловленные нынче ночью... А "стремлингов" [маленькие рыбки, которых в маринованном виде очень любят жители Лифляндии (прим.авт.)] доставили рыбаки с Эзеля. Им за это дорого заплатили. Готов проломить голову всякому, кто посмеет утверждать, что они не восхитительны на вкус, особенно если запить их стаканчиком кюммеля! - А ты что скажешь, Зигфрид?.. - спросил старший из студентов. - Я позаботился о дичи, - ответил Зигфрид. - И тот, кто посмеет утверждать, что мои рябчики и глухари не объедение, будет иметь дело с вашим покорным слугой! - Я претендую на первый приз за окорока - сырой и запеченный, а также за "пурожены" [видимо, ошибка Жюля Верна]... - заявил третий студент. - Разрази меня гром на месте, если вы когда-либо едали лучшие пироги с мясом!.. Рекомендую тебе их особо, мой милый Карл... - Прекрасно, - ответил тот, кого назвали Карлом. - С такими вкусными блюдами мы достойно отметим праздник университета... Но при одном условии - присутствие этих московско-русских славян не должно помешать торжеству... - Ни за что не пустим ни одного из них!.. - воскликнул Зигфрид. - И так уже они начинают задирать нос... - Ну вот они и останутся с носом! - ответил Карл. - Пусть остерегается этот Иван, которого они хотят сделать своим вожаком, я сумею поставить его на место, если он посмеет мечтать сравняться с нами! Чувствую, что на днях мне придется посчитаться с ним. Не хотелось бы покидать университет, пока не заставлю его признать превосходство германцев, которых он так презирает... - Надо сбить спесь с него и с его друга ГоспОдина!.. - добавил Зигфрид, грозя кулаком куда-то в дальний конец двора. - Да, с ГоспОдина, как и со всех, кто лелеет мечту взять над нами верх! Они увидят, легко ли одолеть германскую нацию!.. - воскликнул Карл. - Немецкие слова _славен_ - славяне и _склавен_ - рабы - равнозначны, мы срифмуем их в одном из стихов нашего ливонского гимна и заставим их петь хором... - И петь в такт на немецком языке! - добавил Зигфрид под дружные "хох" [ура! (нем.)] своих товарищей. Читатель видит, что молодые люди старательно готовились к предстоящему торжественному банкету. Однако их особенно привлекала мысль затеять ссору, вероятно даже драку, со студентами славянского происхождения. Эти германцы были порядочными шалопаями, в особенности-Карл. Пользуясь своим именем и положением, он оказывал большое влияние на товарищей и мог толкнуть их на достойные сожаления выходки. Кто же этот Карл, пользовавшийся таким авторитетом у некоторой части университетской молодежи, кто этот смелый, но злопамятный и задиристый молодой человек?.. Высокого роста светлый блондин, с жестким взглядом и злым выражением лица, он всегда был вожаком и зачинщиком. Карл, сын банкира Франка Иохаузена, оканчивал в этом году университет. Еще каких-нибудь несколько месяцев - и он вернется в Ригу, где ему, естественно, Приготовлено теплое местечко в банке отца и дяди. А кто же такой Иван, по адресу которого ни Зигфрид, ни Карл не скупились на угрозы?.. Читатель, наверно, узнал в нем сына рижского учителя Дмитрия Николева. Иван мог положиться "на своего друга Господина, тоже славянина, как Карл Иохаузен на Зигфрида. Древний ганзейский город Дерпт основан русскими в 1150 году. Так принято считать, хотя некоторые историки относят его основание к знаменитому тысячному году, тому самому, в котором должно было произойти светопреставление. Но если и можно сомневаться относительно времени основания Дерпта, одного из живописнейших городов Прибалтийского края, то нет сомнения, что его знаменитый университет основан Густавом-Адольфом в 1632 году и реорганизован в том виде, как он существует и доныне, в 1812 году. По словам некоторых путешественников, Дерпт напоминает город современной Греции. Так и кажется, что его дома целиком перенесены из столицы короля Отгона. Дерпт не столько торговый, сколько студенческий город. Центром его является университет, делящийся на корпорации, или, вернее, на "нации", отнюдь несвязанные между собой прочными узами братства. Из предыдущего описания видно, что в Дерпте, как и в других городах Эстляндии, Лифляндии и Курляндии, неприязнь между славянами и германцами накалила страсти. Вследствие этого спокойствие воцаряется в Дерпте лишь во время университетских каникул, когда невыносимая летняя жара разгоняет студентов по домам, к их семьям. При большом количестве студентов - около девяти сот - требуется штат в семьдесят два преподавателя, ведущих различные предметы: физику, математику, литературу. Все это существует за счет довольно обременительного бюджета в двести тридцать четыре тысячи рублей в год. Таково же, с разницей в четыре тысячи, и число томов университетской библиотеки, одной из самых значительных и наиболее посещаемых в Европе. Однако Дерпт - в силу своего географического положения на скрещении главных дорог Прибалтийского края, в двухстах километрах от Риги и лишь в ста тридцати от Петербурга - все же не утратил полностью характера торгового города. Да и мог ли забыть Дерпт, что он был когда-то одним из самых цветущих ганзейских городов? Но как ни мало развита в нем теперь торговля, находится она целиком в германских руках. В общем, местное эстонское население состоит лишь из рабочих и слуг. Дерпт живописно расположен на холме, возвышающемся на южном берегу реки Эмбах. Длинные улицы соединяют три квартала города. Туристы приезжают осмотреть его обсерваторию, собор в византийском стиле, развалины готической церкви. Не без сожаления покидают они аллеи Дерптского ботанического сада, весьма ценимого знатоками. В университете, как и среди городского населения, в те годы преобладали германцы. На девятьсот студентов насчитывалось лишь около пятидесяти славян. Среди последних выделялся Иван Николев. Товарищи признавали его если не вожаком, то во всяком случае своим представителем во всех столкновениях, которые мудрому и осторожному ректору не всегда удавалось предотвратить. В то время как Карл Иохаузен с группой товарищей прохаживался по двору, обсуждая возможные столкновения на будущем торжестве, другая группа студентов, русских по духу и по рождению, в сторонке совещалась о том же. Среди этой группы выделялся студент лет восемнадцати, ростом выше среднего, крепкий для своего возраста, с живым и открытым взглядом. У него было красивое лицо, на щеках едва пробивалась бородка, а верхнюю губу уже украшали тонкие усики. При первом же знакомстве молодой человек располагал к себе, несмотря на строгое выражение лица - выражение вдумчивого, трудолюбивого, уже озабоченного мыслью о будущем студента. Иван Николев кончал второй курс университета. Его легко было узнать уже по одному только сходству с Илькой. Оба они отличались серьезным, рассудительным характером и были полны сознания долга, - особенно Иван, - может быть, в большей степени, чем это свойственно такому юному возрасту. Понятно поэтому то влияние, каким он пользовался среди товарищей благодаря ревностной защите славянского дела. Его друг Господин происходил из Ревеля, из богатой эстонской семьи. Хотя и на год старше Ивана Николева, он не отличался его серьезностью. Это был молодой человек, более склонный наносить, чем отражать, удары, жадный к развлечениям, увлекающийся спортом. Зато это был душа-парень, искренний друг, и Иван мог всецело положиться на него и на его преданность. О чем же могли беседовать эти двое молодых людей, как не о празднестве, волновавшем все без различия студенческие корпорации. По своему обыкновению, Господин давал волю врожденной горячности. Напрасно Иван старался его успокоить. - Эти германские варвары намереваются не допустить нас на свой банкет!.. - кричал Господин. - Они отказались принять наши взносы, чтобы лишить нас права участвовать в торжестве!.. Вот как! Им стыдно чокнуться с нами бокалами!.. Но последнее слово за нами, и их обед может окончиться еще до десерта! - Согласен, это бессовестно, - ответил Иван. - Однако стоит ли из-за этого затевать с ними ссору?.. Они заупрямились и хотят праздновать особняком - ну и пусть!.. Давайте и мы отпразднуем сами, без них. Это не помешает нам, дружище Господин, весело осушить бокалы во славу университета! Но пылкий Господин не хотел и слышать об этом. Допустить такое положение - значило отступить, и он выходил из себя, накаляясь от своих собственных слов. - Все это весьма разумно, Иван, - возражал он, - ты - воплощенный здравый смысл. Никто не сомневается, что ты столь же умен, как и храбр!.. Но, что касается меня, я вовсе не рассудителен и не хочу таким быть! Я смотрю на поведение Карла Иохаузена и его шайки как на оскорбительный вызов и не потерплю дольше... - Оставь ты его в покое. Господин, этого немца Карла! - ответил Иван Николаев. - Какое тебе дело до его слов и поступков! Еще несколько месяцев - и оба вы покинете университет, а если когда-нибудь и встретитесь, то вас уже не будет волновать вопрос о национальном происхождении. - Вполне вероятно, мудрый Нестор! - возразил Господин. - Завидное свойство - так владеть собой!.. Но уехать отсюда, не проучив Карла Иохаузена, как он того заслуживает, - этого я не мог бы себе простить! - Послушай, - сказал Иван Николев, - пусть хотя бы сегодня зачинщиками будем не мы. Незачем задирать их без повода... - Без повода?.. - воскликнул пылкий молодой человек. - У меня их десятки тысяч: лица его я не переношу, его поведение меня раздражает, звук его голоса мне противен. А разве не достаточный повод - пренебрежительный взгляд и высокомерный вид, который он на себя напускает? И товарищи еще поощряют его, признавая главой своей корпорации! - Все это не серьезно. Господин, - заявил Иван Николев, дружески беря товарища под руку. - Покуда с их стороны не будет прямого оскорбления, я не вижу никаких оснований для вызова!.. Вот если они оскорбят нас, будь уверен, дружище, я первый отвечу им!.. - И мы поддержим тебя, Иван! - отозвались окружавшие его молодые люди. - Все это я знаю, - заметил неугомонный Господин, - но неужели Иван не чувствует, что Карл хочет задеть лично его... - Что ты хочешь этим сказать?.. - Я хочу сказать, что если наш общий спор с этими германцами не выходит из рамок университета, то у Ивана Николева есть и другие счеты с Карлом Иохаузеном!.. Для Ивана не составляло секрета то, на что намекал Господин. О соперничестве Иохаузенов и Николевых в Риге знали все студенты университета: главы обеих семей должны вскоре столкнуться на выборах как противники; один из них, выдвинутый населением и поддерживаемый властями, должен сразить другого. Напрасно Господин, подчеркивая личные обстоятельства товарища, старался распространить спор отцов на сыновей. К сожалению, в пылу гнева он не мог уже сдержаться и переходил все границы. Тем не менее Иван сохранял спокойствие. Он побледнел, кровь отхлынула от лица и прилила к сердцу. Но сильная воля помогла ему совладать с собой. Он лишь бросил пылающий взгляд на противоположный конец двора, где гордо расхаживала группа Карла Иохаузена. - Не будем говорить об этом. Господин, - произнес он строго, слегка дрожащим голосом. - Я никогда не вмешивал имя господина Иохаузена в наши споры с Карлом. Дай бог, чтобы и Карл воздержался от каких-либо выпадов против моего отца, как и я не трогаю его отца!.. Если он будет невоздержан... - Прав Иван, а не ГоспОдин, - сказал один из студентов. - Нас не касается то, что происходит в Риге, займемся тем, что происходит в Дерпте. - Правильно, - одобрительно отозвался Иван Николев, желавший вернуться к первому вопросу. - Несмотря ни на что, не будем преувеличивать и подождем, как обернется дело... - Итак, Иван, - спросил один из студентов, - ты считаешь, что не стоит протестовать против выходки Карла Иохаузена и его товарищей, которые не допускают нас к участию в банкете?.. - Полагаю, если