ерь открылась. Все тот же человек вошел в келью и положил перед ним обычную пищу. Оставшись один, Сергей Ладко попытался двинуть освобожденными членами. Сначала это оказалось невозможно. Остававшиеся неподвижными в течение долгой недели, его руки и кисти были точно парализованы. Мало-помалу способность движения вернулась к ним и постепенно усиливалась. После часа усилий он мог уже кое-как работать руками и развязал ноги. Он был свободен или, по крайней мере, сделал первый шаг к свободе. Второй - это было выбраться наружу через окно, которое он теперь мог достать и через которое он видел если не берег, скрытый темнотой, то дунайскую воду. Обстоятельства ему благоприятствовали. Ночь была темна. Кто поймает его в такую ночь, когда ничего не видно в десяти шагах? Впрочем, в каюту вернутся только завтра. Когда заметят его исчезновение, будет уже поздно. Серьезная трудность, более чем трудность, - физическая невозможность остановила первую попытку. Достаточно просторное для гибкого, тонкого юноши, окно оказалось слишком узким, чтобы пропустить мужчину в цвете лет и одаренного такими достойными зависти плечами, как у Сергея Ладко. И он, напрасно истощив силы, должен был признать препятствие непреодолимым и, задыхаясь, упал обратно в каюту. Неужели ему не суждено выйти отсюда? Он долго созерцал темный квадрат ночи в неумолимом окне, потом, решившись на новые усилия, снял одежду и яростным порывом устремился в зияющее отверстие, решив прорваться во что бы то ни стало. У него текла кровь, трещали кости, но сначала одно плечо, потом рука прошли, и косяк окна уперся в его левое бедро. К несчастью, правое плечо тоже застряло, да так, что каждое новое усилие оказывалось бесполезным. Одна часть тела освободилась и висела над рекой, а другая оставалась в плену; бока Сергея Ладко были так стиснуты, что он нашел положение невыносимым. Если бежать таким образом оказалось невозможно, следовало искать другие средства. Может быть, ему удастся вырвать один из косяков окна и расширить отверстие? Однако для этого надо вернуться в тюрьму, а Ладко понял, что и это невыполнимо. Он не мог двигаться ни вперед, ни назад и, если не позовет на помощь, неизбежно принужден будет оставаться в этой мучительной позе. Напрасно он бился, Все было бесполезно. Он попался в ловушку. Сергей Ладко перевел дыхание, когда необычный шум шагов заставил его задрожать. Приближалась новая грозная опасность; произошло то, чего не случалось за время его пребывания в тюрьме: у двери остановились, шарили ключом у замочной скважины, вставили ключ... Движимый отчаянием, лоцман напряг мускулы в сверхчеловеческом усилий. Тем временем ключ повернулся в замке... щелкнул пружиной... оставалось только толкнуть дверь. ИМЕНЕМ ЗАКОНА Открыв дверь, Стрига в нерешительности остановился на пороге. В келье было совершенно темно. Он ничего не видел, кроме смутно вырисовывающегося на более темном фоне прямоугольника окна. Где-то в углу валяется пленник, но его не различишь. - Титча! - нетерпеливо позвал Стрига. - Свету! Титча поспешил принести фонарь, дрожащий свет которого осветил каюту. Два человека обежали ее быстрым взглядом, удивленно посмотрели друг на друга. Каюта была пуста. На полу обрывки веревок, небрежно брошенная одежда; и никаких следов пленника. - Ты объяснишь мне... - начал Стрига. Вместо ответа Титча бросился к окну и провел пальцем по косяку. - Удрал, - сказал он, показывая окровавленный палец. - Удрал! - с проклятием повторил Стрига. - Но недавно, - продолжал Титча. - Кровь еще свежая. Впрочем, не прошло и двух часов, как я приносил ему еду. - И ты ничего не заметил в то время? - Совершенно ничего. Он был связан, как сосиска. - Дурак, - заворчал Стрига. Титча, раскрыв руки, ясно выразил этим жестом, что он не понимает, как произошло бегство, и что, во всяком случае, не считает себя виноватым. Стрига этим не удовлетворился. - Да, дурак, - повторил он яростно, вырвал фонарь из рук компаньона и провел им по каюте. - Надо было почаще посещать пленника и не доверять видимости... Ага! Смотри на этот кусок железа, отполированный трением. Это им он перетер веревку... Ему понадобились на это дни и дни... И ты не заметил ничего!.. Можно ли быть таким ослом! - Когда ты кончишь? - возразил Титча, в свою очередь рассердившись. - Что я тебе, собака?.. Раз уж тебе так нужен был этот Драгош, сторожил бы его сам! - Я хотел сделать лучше, - сказал Стрига. - Но прежде всего, Драгоша ли мы тут держали? - Так кто же это по-твоему? - А я знаю? Я вправе предполагать все, раз ты так выполняешь поручения. Ты его узнал, когда схватил? - Не могу сказать, что узнал, - сознался Титча, - потому что он сидел спиной... - Эх!.. - Но я прекрасно узнал лодку. Это та самая, которую ты мне показывал в Вене. Уж в этом-то я уверен. - Лодка!.. Лодка!.. Наконец, каков он был, твой пленник? Высокий? Сергей Ладко и Иван Стрига были совершенно одинакового роста. Но человек лежащий кажется, неизвестно почему, гораздо выше стоящего, а Титча видел лоцмана только распростертым на полу тюрьмы. Вот почему он без всяких колебаний ответил: - На голову выше тебя! - Это не Драгош! - пробормотал Стрига, который знал, что он выше сыщика. Он раздумывал несколько мгновений, потом спросил: - Походил он на кого-нибудь из твоих знакомых? - Моих знакомых? - возразил Титча. - Ничуть!.. - Например, не смахивал ли он на Ладко? - С чего ты взял? - вскричал Титча. - За каким чертом Драгош будет смахивать на Ладко? - А если нашим пленником был не Драгош? - Тем более он не мог быть Ладко, которого я знаю достаточно, черт побери, чтобы не ошибиться. - Отвечай на мои вопросы, - настаивал Стрига. - Походил он на Ладко? - Ты бредишь, - протестовал Титча. - Прежде всего, у Ладко есть борода, а у пленника не было. - Бороду можно сбрить, - заметил Стрига. - Я не спорю... А потом, пленник носил очки. Стрига пожал плечами. - Брюнет он или блондин? - Брюнет, - убежденно ответил Титча. - Ты в этом уверен? - Вполне! - Тогда это не Ладко!.. - снова проворчал Стрига. - Это должен быть Илиа Бруш... - Какой Илиа Бруш? - Рыболов. - Ба! - воскликнул ошеломленный Титча. - Но если пленник не был ни Ладко, ни Драгошем, неважно, что он выбрался на свободу. Стрига, не отвечая, приблизился, в свою очередь, к окну. Осмотрев следы крови, он перевесился наружу и напрасно пытался рассмотреть что-нибудь в темноте. - Давно ли он скрылся? - спросил он вполголоса. - Не больше двух часов, - ответил Титча. - Ну, тогда он далеко! - вскричал Стрига, с трудом подавляя гнев. После момента раздумья он прибавил: - Сейчас делать нечего. Ночь слишком темна. Птичка улетела, доброго пути! А мы пустимся в путь перед рассветом, чтобы как можно скорее оставить позади Белград. Мгновение он оставался в задумчивости, потом, не говоря ни слова, оставил каюту и вошел в противоположную. Титча навострил уши. Сначала он не слышал ничего; но скоро через закрытую дверь до него донеслись постепенно усиливающиеся раскаты голоса. С презрением пожав плечами, Титча пошел спать. Стрига неверно рассуждал о бесполезности немедленных поисков. Может быть, эти поиски и не были бы напрасны, так как беглец ушел недалеко. Услышав скрип ключа в замке, Сергей Ладко, отчаянно рванувшись, преодолел препятствие. Под яростным усилием мускулов сначала плечо, потом бедро проскочили; он проскользнул сквозь узкое окошко, как стрела, и упал головой в дунайскую воду, которая бесшумно расступилась и сомкнулась над ним. Когда он вынырнул на поверхность, течение уже отнесло его от места падения. Мгновение спустя он был за кормой шаланды, перед ним лежал свободный путь. Ладко не колебался. Он решил дать потоку отнести себя подальше. Когда он будет вне досягаемости, он быстро поплывет к одному из берегов. Правда, он явится туда голым, и это создаст большие трудности, но у него не было выбора. Самое важное - удалиться от плавучей тюрьмы, где он провел такие тягостные дни. А на берегу будет видно. Внезапно перед ним во мраке возникла небольшая темная масса другого судна. Каково же было его волнение, когда он узнал свою баржу, которая шла за шаландой на буксире! Он инстинктивно уцепился за руль и на мгновение замер неподвижно. В ночной тишине он услышал звук голосов. Без сомнения, спорили об обстоятельствах его бегства. Он ждал, высунув только голову из темной воды, скрывавшей его своим непроницаемым покровом. Голоса усилились, потом стихли, и вновь наступило молчание. Сергей Ладко медленно взобрался на баржу и исчез в каюте. Там, насторожившись, он продолжал слушать. Он не услышал ничего, никакого шума вокруг. В каюте ночная тьма была еще гуще. Ничего не видя, Сергей Ладко шарил, как слепой, чтобы узнать знакомые предметы. Казалось, здесь ничего не тронули. Вот рыболовные снасти. На гвозде все еще висит шапка из меха выдры, которую он сам повесил. Направо его кушетка; налево - та, на которой так долго спал господин Йегер... Но почему открыты сундуки? Их, значит, взломали?.. Невидимые во мраке, его руки неуверенно перебирали скромное имущество... Нет, у него ничего не взяли. Белье и одежда лежали в том порядке, как он их оставил; даже нож оказался на обычном месте... Открыв этот нож, Сергей Ладко пополз на животе к носу лодки. Как он передвигался! Уши настороже, глаза напряженно впиваются во тьму, дыхание замирает при каждом всплеске воды... Не меньше десяти минут потратил он, прежде чем добрался до цели. Потом схватил канат и перерезал его одним взмахом. Перерезанная веревка шлепнулась в воду с большим шумом. Ладко с бьющимся сердцем снова упал в баржу. Невозможно, чтобы не услышали падения каната в такой глубокой тишине... Нет... Ничто не движется... Лоцман, мало-помалу выпрямляясь, заметил, что он уже далеко от своих врагов. В самом деле, освободившись, баржа поплыла по течению, и через мгновение ее и стоявшую на якоре шаланду разделила непроницаемая стена мрака. Когда Сергей Ладко был достаточно далеко, чтобы не бояться погони, он взял весло, и несколько ударов быстро увеличили расстояние. Только тогда он заметил, что дрожит, и решил одеться. Решительно ничто не было тронуто в его сундуке, и он без труда нашел белье и необходимую одежду. Потом схватил весло и принялся яростно грести. Где он был? Он не имел ни малейшего представления. Ничто не указывало, в каком направлении шло судно, на котором он был заточен. Поднималась или спускалась по реке его плавучая тюрьма, он не знал. Во всяком случае, теперь он снова поплывет вниз, потому что там Рущук и Натча. Если его увезли назад, он наверстает время усиленной работой рук, вот и все. Он решил грести всю ночь, чтобы как можно дальше удалиться от неведомых врагов. Он мог рассчитывать еще на семь часов темноты. За семь часов можно проплыть много. Когда настанет день, он остановится отдохнуть в первом попавшемся городке. Сергей Ладко сильно греб минут двадцать, когда среди ночи раздался кряк, заглушенный расстоянием. Что он выражал - радость, гнев или ужас? Ничего нельзя было сказать об этом смутном отдаленном крике. И, однако, как ни был слаб голос, долетевший к нему издалека, он наполнил сердце лоцмана неясной тревогой. Где он слышал такой голос?.. Еще немного, и он поклялся бы, что это голос Натчи... Он перестал грести и прислушивался к глухим звукам ночи. Крик не повторился. Пространство оставалось немым вокруг баржи, которая плыла, увлекаемая течением. Натча!.. Только это имя было у него в голове... Сергей Ладко движением плеч отбросил эту навязчивую идею и принялся за работу. Время шло. Около полуночи на правом берегу смутно обрисовались дома. Это была деревня Шланкамент; Ладко миновал ее, не узнав. Несколько часов спустя, на рассвете, показалось другое поселение, Нове Бановице. Он и его не узнал и тоже проехал мимо. Заря разгоралась, а берега опять стали пустынными. Лишь только начало светать, Сергей Ладко поспешил исправить недостатки в своей маскировке, которые появились в результате долгого заточения. Через несколько минут его волосы снова сделались черными от корней до кончиков, бритва снесла отросшую бороду, а пропавшие очки были заменены новыми. Сделав это, он принялся грести с неистощимой бодростью. Время от времени он бросал взгляд назад, но не видел ничего подозрительного. Очевидно, враги остались далеко. Когда он покончил с неотложными заботами, ощущение завоеванной безопасности позволило ему снова подумать о странности его положения. Кто были враги, от которых ему удалось бежать? Чего они от него хотели? Почему держали так долго в своей власти? Столько вопросов, и он не мог на них ответить. Но кто бы ни были эти враги, он должен, во всяком случае, бояться их в будущем, и эта забота осложнит его путешествие, если только он, несмотря на опасность такого поступка, не попросит защиты полиции от неизвестных похитителей в первом же встречном городе. Какой это будет город? Он не знал, и ничто не давало ему указаний на пустынных берегах, где далеко одна от другой лепились бедные деревушки. Только около восьми часов утра опять же на правом берегу обрисовались на небе высокие колокольни, а на горизонте показался отдаленный город. Сергей Ладко привскочил от радости. Он хорошо знал эти места. Ближе к нему был Землин, последний придунайский город Австро-Венгерской империи; вдали виднелся Белград, сербская столица, тоже расположенная на правом берегу после внезапного изгиба реки, при впадении Савы. Итак, во время заточения он продолжал спускаться по реке, плавучая тюрьма приблизила его к цели, и, не подозревая об этом, он проделал более пятисот километров. Сейчас Землин - это спасение. Если понадобится, он найдет там помощь и покровительство. Но решится ли он просить помощи? Если он пожалуется, если расскажет о своем необъяснимом приключении, не начнется ли розыск, первой жертвой которого станет он сам? Быть может, пожелают узнать, кто он такой, куда направляется и, возможно, им удастся узнать имя, которое он поклялся не открывать, что бы ни случилось. Так и не приняв решения, Сергей Ладко ускорил ход своего суденышка. На колокольнях города пробило половину девятого, когда он привязал лодку к кольцу набережной. Он навел в барже порядок и снова занялся решением проблемы: говорить или молчать. Наконец, он решил воздержаться. Принимая во внимание все, лучше хранить молчание, отдохнуть в каюте, в чем он очень нуждался, и удалиться из Землина незамеченным, как туда явился. В этот момент четыре человека показались на набережной и остановились перед баржей. Эти люди спрыгнули в нее, и один из них, приблизившись к Сергею Ладко, смотревшему на него с удивлением, спросил: - Ваше имя Илиа Бруш? - Да, - ответил лоцман, с беспокойством глядя на чиновника. Этот последний приоткрыл свое одеяние, чтобы показать шарф, окрашенный в государственные цвета Венгрии, опоясывавший его талию. - Именем закона я вас арестую! - сказал он, кладя руку на плечо лоцмана. СЛЕДСТВЕННАЯ КОМИССИЯ Карл Драгош не помнил, чтобы в продолжение своей деятельности он занимался делом, столь богатым неожиданными инцидентами и столь загадочным, как дело дунайской банды. Невероятная подвижность неуловимой банды, внезапность ее ударов имели в себе что-то необычайное. И вдобавок, ее атаман, только что выслеженный, сделался недосягаемым и, казалось, смеялся над мандатами на его арест, разосланными по всем направлениям! Сначала можно было подумать, что он просто испарился. Никаких следов ни в верхнем, ни в нижнем течении реки. В частности, будапештская полиция, несмотря на усиленные розыски, ничего не могла открыть. И, однако, он должен был миновать Будапешт, потому что его видели 31 августа у Дюны Фольдвар, на девяносто километров ниже венгерской столицы. Не зная, что роль рыболова в это время разыгрывал Иван Стрига, которому шаланда обеспечивала верное убежище, Карл Драгош не мог ничего понять. В следующие дни его присутствие было замечено в Шекшарде, Вуковаре, Черевиче, Карловице. Илиа Бруш не скрывался. Далекий от этого, он объявлял свое имя всякому, кто хотел его знать, и даже иногда продавал несколько фунтов рыбы. Правда, другие очень удивлялись, заставая его за покупкой рыбы, что было достаточно странно. Так называемый рыболов показывал, во всяком случае, дьявольскую ловкость. Полиция, предупреждаемая о его появлении, очень спешила и всегда появлялась слишком поздно. Напрасно бороздили реку по всем направлениям, ни малейшего следа баржи не обнаруживалось; казалось, она буквально улетучивалась. Карл Драгош приходил в отчаяние, узнавая о постоянных неудачах своих подчиненных. Неужели дичь ускользнет у него из рук? Две вещи можно было утверждать наверняка. Первая - так называемый лауреат продолжал спускаться по реке. Вторая - он, по-видимому, избегал городов, где опасался полиции. Карл Драгош приказал удвоить бдительность во всех сколько-нибудь значительных городах ниже Будапешта: в Мохаче, Апатине и Нейзаце, а свою штаб-квартиру устроил в Землине. Эти города стали барьерами на пути беглеца. К несчастью, казалось, что этот последний смеется над всеми препятствиями, нагроможденными перед ним. Сначала его присутствие заметили ниже Будапешта, затем оно было констатировано, но всегда слишком поздно, ниже Мохача, Апатина и Нейзаца. Драгош, кипя гневом и сознавая, что ставит последнюю карту, собрал настоящую флотилию. По его приказу более тридцати судов крейсировали день и ночь в окрестностях Землина. Уж очень ловок будет противник, если сумеет прорвать эту плотную преграду. Но как ни были остроумны эти распоряжения, они не имели бы ни малейшего успеха, если бы Сергей Ладко остался пленником в шаланде Стриги. К счастью для спокойствия Драгоша, этого не случилось. При таких условиях прошел день 6 сентября, и ничего нового не было замечено; Драгош 7-го утром собирался отправиться к флотилии, как вдруг прибежал агент. Преступника арестовали и повели в землинскую тюрьму. Он поспешил в прокуратуру. Агент был прав. Чересчур знаменитый Ладко, действительно, был под замком. Новость мгновенно распространилась и взволновала весь город. Только об этом и говорили, и на набережной целый день толпы народа торчали перед баржей известного преступника. Зеваки не обратили никакого внимания на судно, которое три часа спустя прошло мимо Землина. Это судно, самым невинным образом спускавшееся по реке, было шаландой Стриги. - Что случилось в Землине? - спросил Стрига у своего верного Титчи, заметив оживление на набережной. - Уж не бунт ли? Он взял зрительную трубу, которую отнял от глаз после внимательного всматривания. - Дьявол меня забери, Титча, - вскричал он, - если это не лодка нашего молодчика! - Ты думаешь? - спросил Титча, овладев трубой. - Надо все разузнать, - объявил очень взволнованный Стряга. - Я отправлюсь на берег. - Чтоб тебя схватили? Драгош - хитрец! Если это его баржа, значит, Драгош в Землине. Ты бросишься в пасть волку. - Ты прав, - согласился Стрига, исчезая в рубке. - Я приму свои меры. Через четверть часа он явился мастерски "камуфлированный", если позволительно употребить здесь это выражение, заимствованное из жаргона, общего для воров и полицейских. Бороду он сбрил и заменил фальшивыми бакенбардами, волосы спрятал под париком, широкая повязка закрывала один глаз, он с трудом опирался на палку, как человек, едва оправившийся от тяжкой болезни. - Ну? - спросил он не без гордости. - Великолепно! - восхитился Титча. - Слушай, - сказал Стрига. - Пока я буду в Землине, продолжайте ваш путь. На два-три лье ниже Белграда остановитесь и ждите меня. - Когда ты рассчитываешь вернуться? - Не беспокойся об этом и скажи Огулу, чтобы он перевез меня на берег в челноке. В это время шаланда уже миновала Землин. Высадившись на берег достаточно далеко от города, Стрига направился к нему большими шагами. Но, подойдя к окраине, заковылял и, смешавшись с толпой, наполнявшей набережную, жадно прислушивался к разговорам. Ему недолго пришлось ждать, чтобы войти в куре дела. Никто среди этих оживленных групп не говорил о Драгоше. Не слышно было ничего и об Илиа Бруше. Рассуждали только о Ладко. О каком Ладко? Не о лоцмане из Рущука, имя которого использовал для своих целей Стрига, но о том воображаемом Ладко, каким его создали газетные статьи, о Ладко-злодее, о Ладко-пирате, то есть о нем самом, Стриге. Это его собственный арест служил темой всеобщих разговоров. Он ничего не мог понять. По-видимому, полиция допустила ошибку, арестовав невинного вместо виновного, и в этом не было ничего удивительного. Но как была связана эта ошибка, понятная ему лучше всякого другого, с присутствием лодки, которую его шаланда вела на буксире еще накануне? Без сомнения, можно подумать, что Стрига проявил слабость, интересуясь этой стороной вопроса. Существенно было то, что вместо него преследовали другого. Пока подозревают этого, не подумают заняться им самим. Это главный пункт. Остальное его не касается. Все было бы верно, если бы у Стриги не нашлось своих причин осведомиться на этот счет. Судя по всему, можно было думать, что его пленник и хозяин баржи были одним лицом. Но кто же тогда был незнакомец, находившийся в заключении на шаланде и после этого так любезно заместивший ее владельца в когтях полиции? Понятно, Стрига не покинет Землина, пока не разберется в этом вопросе. Ему пришлось вооружиться терпением. Господин Изар Рона, которому поручили это дело, казалось, не собирался быстро заняться следствием. Три дня протекло, прежде чем он подал признаки жизни. Такое предварительное ожидание составляло часть его системы. По его мнению, лучше всего было выдержать виновного в одиночестве. Одиночество - великий разрушитель нравственной стойкости, и несколько дней секретной камеры превосходно обезоружат противника, которого судья увидит перед собой. Господин Изар Рона через двое суток после ареста объяснил свои идеи Карлу Драгошу, который пришел за информацией. Сыщику поневоле пришлось одобрить теорию своего начальника. - Ну, а все-таки, господин судья, - рискнул он спросить, - когда вы рассчитываете устроить первый допрос? - Завтра. - Тогда я зайду завтра вечером, чтобы узнать результаты... Я думаю, бесполезно напоминать, на чем основываются наши предположения? - Бесполезно, - заверил господин Рона. - Я помню наши предыдущие разговоры, а, впрочем, мои записи очень подробны. - Вы все-таки позволите мне, господин судья, напомнить вам о моем желании, которое я осмеливаюсь высказать? - О каком желании? - Чтобы обо мне не упоминалось в этом деле, по крайней мере, до нового решения. Как я вам докладывал, обвиняемый знает меня только под именем Йегера. Это еще может пригодиться. Очевидно, когда он предстанет перед судом, придется открыть мою подлинную фамилию. Но до этого еще не дошло, и, чтобы удобнее разыскивать виновников, не следует предварять события. - Это решено, - обещал судья. В камере, где его заключили, Сергей Ладко дожидался, пока им займутся. Последовавшее за предыдущим приключением новое несчастье, такое же непостижимое, не сломило его бодрости. Не пытаясь оказать ни малейшего сопротивления в момент ареста, он позволил отвести себя в тюрьму, после того как напрасно задавал вопросы. Чем он, впрочем, рисковал? Этот арест обязательно должен оказаться ошибкой, которая выяснится при допросе. К несчастью, первый допрос странно откладывался. Сергей Ладко, помещенный в строжайшую одиночку, день и ночь оставался в камере, куда время от времени сторож бросал беглый взгляд через "глазок", просверленный в двери. Повинуясь приказу господина Изара Рона, этот сторож, быть может, надеялся заметить возрастающие результаты метода изоляции. Во всяком случае, он не получил удовлетворения. Протекали часы и дни, а в позе заключенного ничто не показывало изменения его настроения. Сидя на табуретке, опершись руками на колени, с опущенными глазами и холодным лицом, он сохранял почти абсолютную неподвижность, не выказывая никаких признаков нетерпения. С первой же минуты Сергей Ладко решил быть спокойным, и ничто не могло его взволновать. Но, по мере того как шло время, он начинал сожалеть о плавучей тюрьме, которая, по крайней мере, приближала его к Рущуку. Наконец, на третий день - это уже было 10 сентября - дверь открылась, и его пригласили выйти из камеры. Окруженный четырьмя солдатами со штыками наперевес, он проследовал по длинному коридору, спустился по нескончаемой лестнице, потом пересек улицу, по которой прошел во Дворец Правосудия, построенный против тюрьмы. Улица кишела народом, теснившимся позади наряда полицейских агентов. Когда показался узник, из толпы донеслись свирепые выкрики ненависти к страшному преступнику, который так долго оставался безнаказанным. Каковы бы ни были чувства Сергея Ладко, подвергшегося таким незаслуженным оскорблениям, он их не показал. Твердым шагом он вошел во дворец и после нового ожидания, наконец, очутился перед судьей. Господин Изар Рона, маленький, тщедушный человечек, белокурый, с редкой бородкой, с желчным цветом лица, был чиновником с грубыми манерами. Оперируя смелыми утверждениями, резкими отрицаниями, он нападал на противника внезапно, более желая внушить страх, чем вызвать доверие. Конвоиры вышли по знаку судьи. Стоя посреди комнаты, Сергей Ладко ждал, когда судья соблаговолит начать допрос. В углу писарь приготовился вести протокол. - Садитесь, - приказал господин Рона брюзгливым тоном. Сергей Ладко повиновался. Чиновник продолжал: - Ваше имя? - Илиа Бруш. - Местожительство? - Салька. - Профессия? - Рыболов. - Вы лжете, - заявил судья, устремив взор на обвиняемого. Легкая краска покрыла лицо Сергея Ладко, а глаза его блеснули. Но он принудил себя к спокойствию. - Вы лжете, - повторил господин Рона. - Вас зовут Ладко. Ваше местожительство - Рущук. Лоцман задрожал. Итак, его настоящее имя стало известно. Как это могло случиться? А судья, от которого волнение подсудимого не ускользнуло, продолжал резким голосом: - Вы обвиняетесь в трех простых ограблениях, в девятнадцати грабежах со взломом, совершенных при отягчающих обстоятельствах, в трех убийствах и шести покушениях на убийство, и все эти преступления совершены умышленно в течение менее чем трех лет. Что вы можете на это сказать? Ошеломленный лоцман слушал этот невероятный перечень. Как! Путаница, которой он опасался, узнав от господина Йегера о существовании своего зловещего однофамильца, все-таки произошла. А если так, зачем же ему соглашаться, что он Сергей Ладко? Перед этим у него была мысль во всем признаться и просить судью не выдавать его туркам. Сейчас он понял, что такое признание было бы скорее вредным, чем полезным. Ведь именно его, Сергея Ладко из Рущука, а не кого другого, обвиняют в этой ужасной цепи преступлений. Без сомнения, назвав свое настоящее имя, он добьется, что его невиновность будет доказана. Но сколько на это уйдет времени? Нет, лучше играть до конца роль рыболова Илиа Бруша, потому что это имя человека, ни в чем не замешанного. - Вы ошибаетесь, - заявил твердо лоцман. - Меня зовут Илиа Бруш, и я живу в Сальке. Вы легко можете в этом убедиться. - Это будет сделано, - сказал судья, беря бумагу. - А пока вы должны узнать некоторые из обвинений, которые на вас тяготеют. Сергей Ладко стал внимательнее. Это его заинтересовало. - На данный момент, - начал судья, - мы оставим в стороне главные преступления, в которых вас обвиняют, и займемся самыми свежими, совершенными во время вашего путешествия, закончившегося арестом. Переведя дыхание, господин Рона продолжал: - Ваше присутствие впервые было замечено в Ульме. Мы считаем, что там и началось ваше путешествие. - Простите, сударь, - живо перебил Сергей Ладко. - Мое путешествие началось значительно раньше Ульма, потому что я завоевал два первых приза на рыболовном конкурсе в Зигмарингене, и я начал спускаться по реке из Донауэшингена. - В самом деле, верно, - согласился судья, - что некий Илиа Бруш был провозглашен лауреатом зигмарингенского конкурса, устроенного "Дунайской лигой", и что этого Илиа Бруша видели в Донауэшингене. Но или вы явились в Зигмаринген под вымышленной фамилией, или подменили указанного Илиа Бруша в то время, когда он плыл из Донауэшингена в Ульм. Этот пункт мы в свое время выясним, будьте уверены. Сергей Ладко с глазами, широко раскрытыми от удивления, слушал, как во сне, эти фантастические умозаключения. Еще немного, и воображаемого Илиа Бруша внесут в список его жертв! Не желая отвечать, он презрительно пожал плечами, а судья, устремив на него пристальный взгляд, внезапно спросил: - Что вы делали в Вене 25 августа у еврея Симона Клейна? Сергей Ладко невольно задрожал во второй раз. Знали даже и это посещение! Правда, в нем не было ничего предосудительного, но признаться - это означало открыть свою подлинную личность, и раз он уже решил все отрицать, нужно до конца идти по этому пути. - У Симона Клейна? - переспросил он, точно не понимая. - Вы отпираетесь? - молвил господин Рона. - Я этого ожидал. Так я вам скажу, что, отправляясь к еврею Симону Клейну, - говоря это, судья приподнялся на кресле, чтобы придать своим словам сокрушительную силу, - вы шли туда, чтобы условиться с постоянным укрывателем вашей шайки. - Моей шайки!.. - повторил остолбеневший лоцман. - Да, ведь верно, - иронически согласился судья, - вы не понимаете, что я хочу сказать, вы не участник банды, вы не Ладко, а безобидный рыболов-удильщик Илиа Бруш. Но, если вы в самом деле Илиа Бруш, почему вы скрываетесь? - Я скрываюсь?.. - запротестовал Сергей Ладко. - Черт побери! - вскричал господин Изар Рона. - А для чего же, в таком случае, вы прячете под темными очками свои глаза, самые лучшие на свете, - да, кстати, потрудитесь их снять, эти очки! Зачем вы красите в черный цвет свои белокурые волосы?.. Сергей Ладко был уничтожен. Полиция знала все, и сеть чем дальше, тем плотнее окружала его; как будто не замечая его смущения, господин Рона продолжал атаку: - Ну, ну! Вы сбавили прыть, приятель! Вы не знали, что нам столько известно... Но я продолжаю. В Ульме вы взяли пассажира? - Да, - ответил Сергей Ладко. - Его имя? - Господин Йегер. - Правильно. Не можете ли вы сказать, что случилось с этим господином Йегером? - Я этого не знаю. Он покинул баржу почти у впадения Ипеля. Я был очень удивлен, не найдя его, когда возвратился к барже. - Возвратившись, говорите вы. А куда вы уходили? - В деревушку в окрестностях, чтобы достать подкрепительного для моего пассажира. - Он был болен? - Очень болен. Перед этим он чуть не утонул. - И это вы его спасли, я думаю? - А кто же это мог быть, если не я? - Гм!.. - сказал судья, немного смущенный. Потом он овладел собой. - Вы рассчитываете, без сомнения, растрогать меня этой историей о спасении? - Я? - запротестовал Ладко. - Вы допрашиваете, я отвечаю. Вот и все. - Хорошо, - подытожил Изар Рона. - Но скажите, до этого случая вы никогда не покидали вашу баржу, как я полагаю? - Один раз, чтобы побывать у себя в Сальке. - Можете вы точно сказать мне дату этой отлучки? - Почему же нет, только немного подумаю. - Я вам помогу. Не случилось ли это в ночь на двадцать девятое августа? - Возможно. - Вы это не отрицаете? - Нет. - Вы в этом признаетесь? - Если хотите. - Итак, мы договорились... Салька находится на левом берегу Дуная, как мне кажется? - спросил господин Рона с простодушным видом. - Да. - И, кажется, было темно в ночь на двадцать девятое августа? - Очень темно. Была ужасная погода. - Это и объясняет вашу ошибку. По вполне понятному заблуждению, вы, думая причалить к левому берегу, высадились на правом. - На правом берегу? Господин Изар Рона внезапно встал и, смотря обвиняемому прямо в глаза, произнес: - Да, на правом берегу, прямо против виллы графа Хагенау! Сергей Ладко напрасно перебирал свои воспоминания. Хагенау? Он не знал этого имени. - Вы очень упорны, - объявил судья, обманутый в попытке запугать допрашиваемого. - Вы, понятно, в первый раз услышали имя графа Хагенау, и если в ночь на двадцать девятое августа его вилла была ограблена, а сторож Христиан Хоэль серьезно ранен, это все произошло без вашего ведома. Где, к черту, у меня голова? Как можете вы знать о преступлениях, совершенных неким Ладко? Ладко, кой дьявол! Ведь это не ваше имя! - Мое имя Илиа Бруш, - заявил лоцман, голосом менее уверенным, чем в первый раз. - Прекрасно, превосходно! Это решено! Но тогда, если вы не Ладко, почему вы скрылись после совершения этого преступления, чтобы нарушить инкогнито, - и очень скромно при том! - только на весьма приличном расстоянии от виллы Хагенау? Почему вы, прежде так открыто демонстрировавший свою персону, не были замечены ни в Будапеште, ни в Нейзаце, ни в другом сколько-нибудь значительном городе? Почему вы забросили роль рыболова до такой степени, что даже иногда покупали рыбу в деревнях, где соизволили останавливаться? Все это было китайской грамотой для несчастного лоцмана. Ведь он исчез против своей воли. После той ночи на 29 августа разве не был он все время пленником? При таких условиях что удивительного, если он исчез? Напротив, удивительно, что есть люди, которые обратили на это внимание. Но это заблуждение полиции, по крайней мере, легко рассеять. Достаточно чистосердечно рассказать о непонятном приключении, жертвой которого он стал. Может быть, правосудие окажется более проницательным и распутает темное дело. Решив все это рассказать, Сергей Ладко нетерпеливо ожидал, когда господин Рона позволит ему вставить слово. Но судья несся на всех парах. Теперь он ходил по кабинету из угла в угол и бросал в лицо обвиняемому поток аргументов, которые считал неотразимыми. - Если вы не Ладко, - продолжал он с возрастающей горячностью, - как это получилось, что после ограбления виллы Хагенау, совершенного, по несчастной случайности, как раз в то время, когда вы покидали вашу баржу, произошло воровство - да, простое воровство! - в деревне Шушек в ночь на шестое сентября, именно в ту ночь, которую вы должны были провести против этой деревни? Если, наконец, вы не Ладко, зачем находился в вашей лодке портрет, подаренный мужу вашей женой Натчей Ладко? Господин Рона целил метко, и его последний аргумент имел поразительный эффект. Уничтоженный лоцман опустил голову, и по его лицу катились крупные капли пота. А судья продолжал еще громче: - Если вы не Ладко, почему этот портрет исчез в тот день, когда вы почувствовали, что вам грозит опасность? Этот портрет был в вашем сундуке, в сундуке у правого борта. Его там больше нет. Его присутствие вас обвиняло; его отсутствие вас приговаривает. Что вы на это скажете? - Ничего, - глухо пробормотал Ладко. - Я совершенно не понимаю, что со мной происходит. - Прекрасно поймете, если захотите! Прервем на время наш интересный разговор. Вас отведут обратно в камеру, где вы можете предаваться размышлениям... А пока подведем итоги сегодняшнему допросу. Вы заявляете: 1. Вас зовут Илиа Бруш. 2. Вы получили приз на конкурсе в Зигмарингене. 3. Проживаете в Сальке. 4. Ночь с 28 на 29 августа вы провели у себя в Сальке. Все это будет проверено. Со своей стороны я заявляю: 1. Ваше имя - Ладко. 2. Ваше местожительство - Рущук. 3. В ночь с 28 на 29 августа с помощью многочисленных сообщников вы ограбили виллу Хагенау и вы виновны в покушении на убийство сторожа Христиана Хоэля. 4. Вам приписывается воровство в ночь с 5 на 6 сентября в Шушеке, жертвой которого стал некий Келлерман. 5. Вы обвиняетесь в других многочисленных грабежах и убийствах, совершенных в придунайских областях. Начато расследование этих преступлений. Вызваны свидетели, будут устроены очные ставки... Подпишете протокол допроса?.. Нет?.. Как хотите!.. Стража, увести обвиняемого! Чтобы вернуться в тюрьму, Сергею Ладко снова пришлось пройти через толпу и услышать враждебные выкрики. Народный гнев, казалось, еще увеличился за время долгого допроса, и полиция с трудом охраняла заключенного. В первых рядах ревущей толпы стоял Стрига. Он пожирал глазами узника, так предупредительно занявшего его место. Но он не узнал этого человека, бритого, с черными волосами, в темных очках, и поставленная перед ним загадка не разрешилась. Стрига задумчиво удалился вместе с толпой, когда закрылись двери тюрьмы. Решительно, он не знал арестованного. Это не был, во всяком случае, ни Драгош, ни Ладко. А если так, то какое ему дело до Илиа Бруша или всякого другого? Кто бы ни был обвиняемый, важно, что он отвлек внимание правосудия, и у Стриги не было больше причин задерживаться в Землине. И он решил завтра же отправиться на свою шаланду. Но утром чтение газет заставило его изменить свои намерения. Дело Ладко велось в строгом секрете, и потому печать настоятельно стремилась разведать тайну. Ей это удалось. Жатва сведений была очень обильна. В самом деле, газеты излагали достаточно подробно первый допрос и сопровождали отчеты комментариями, неблагоприятными для обвиняемого. Вообще, журналисты удивлялись упорству, с которым этот последний старался представиться простым рыболовом Илиа Брушем из маленького городка Салька. Какой интерес держаться подобной системы защиты, хрупкость которой очевидна? По сведениям прессы, господин Изар Рона уже послал в Грон следственную комиссию. Вскоре в Сальку отправится чиновник и произведет розыск, который разобьет все утверждения обвиняемого. Илиа Бруша будут искать и найдут... если он существует, что очень сомнительно. Эта новость изменила проекты Стриги. Пока он продолжал чтение, странная мысль пришла ему в голову и вполне сложилась, когда он кончил читать. Конечно, очень хорошо, что правосудие схватило невиновного. Но будет еще лучше, если оно его не выпустит. А что для этого нужно? Представить им Илиа Бруша во плоти и крови и тем самым уличить в обмане настоящего Илиа Бруша, заточенного в Землине. Это обвинение добавится к тем, которые уже привели к аресту, и, может быть, окажется достаточно веским для его решительного обвинения, к большой пользе подлинного преступника. Стрига немедленно оставил город, но не вернулся на шаланду. Наняв экипаж, он отправился на железную дорогу, и поезд помчал его на север, к Будапешту. В это время Сергей Ладко в привычной неподвижности считал часы. С первого свидания с судьей он вернулся, испуганный важностью предъявленных ему обвинений. Со временем он сумеет доказать свою невиновность. Но надо вооружиться терпением, так как обстоятельства, видимо, сложились против него, а правосудие не руководится логикой, когда возводит сооружение из гипотез. Все-таки от простых подозрений до формальных доказательств далеко. А таких доказательств против него никогда не будет. Единственным свидетелем, которого он мог бояться, и только потому, что тот знал тайну его имени, был еврей Симон Клейн. Но Симон Клейн из чувства профессиональной честности, вероятно, не согласится его признать. Впрочем, захотят ли устраивать очную ставку с его старым венским посредником? Разве судья не объявил, что он прикажет произвести расследование в Сальке? Результат его будет превосходным, и заключенный получит свободу. Прошло несколько дней, в продолжение которых Сергей Ладко возвращался к этим мыслям с лихорадочной настойчивостью. Салька недалеко, я не нужно столько времени для розысков. Только на седьмой день после первого допроса его снова ввели в кабинет господина Изара Рона. Судья сидел за столом и, казалось, был очень занят. Он оставил лоцмана стоять