ркестр из виол. У некоторых знатных горожан имеются инструменты с золотыми струнами и серебряными смычками. Мы узнаем, наконец, как путешествовали по дорогам "веселой Англии". Мастера-суконщики скачут верхами, товарищи-подмастерья передвигаются по способу пешего хождения. Иногда есть возможность воспользоваться лошадьми только что организованной королевской почты. В важных случаях, например, в момент смерти Елизаветы 1603 г., курьеры ухитряются проделать по 300 километров в день. Пути сообщения шекспировской Англии впервые раскрываются перед нами во всех своих деталях в истории странствий славных ремесленников Томаса Делонэ. А по пути он не упускает случая познакомить нас с излюбленными своими героями по всей территории старого Лондона: следуя за женой Сеттона в ее разъездах провинциалки по столице, мы посещаем кварталы ювелиров и мануфактуристов, суконщиков и башмачников, рыбопромышленников и ткачей. Промышленная и торговая топография Лондона во всю ширь развертывается перед нами среди приключений и неожиданностей одной веселой поездки. Таков культурно-бытовой материал этих старых романов. И после того как мы проникли вслед за старинными героями Делонэ во все эти кривые улицы и переулки, дома, гостиницы, лавки, таверны, после того, что мы побывали у Джека, Томаса, Ричарда, Печи, слышали, как беседуют в мастерских их товарищи и помощники, сопровождали их жен в кладовые, кухни, на рынок, иногда в церковь и - странное исключение - никогда в театр; после того, что мы воочию ознакомились с их одеждой и мебелью, трапезами и обычаями, - мы получаем такое полное и осязательное ощущение народной жизни в эпоху Шекспира, словно огромные сокровищницы затерянных документов были внезапно найдены и обнародованы во всем свое объеме. VI.  Более того: перед нами картина социальной жизни Англии в эпоху Возрождения и незаменимое изображение ее оживленного производственного быта. Это громадное целое, созданное из сырых кусков жизни, непосредственно вырванных из довольно сложного экономического состояния трудовой Англии шекспировской эпохи. По своей точности и полноте она превышает любой подлинный документ. Здесь фактические материалы и точные выводы научных исследований предстают перед нами во всей своей жизненности. По ним мы воспринимаем во всем его конкретном значении переход старинных корпораций, еще хранящих на себя следы семейного быта, к новым формам большой индустрии. Романы Делонэ раскрывают перед нами целую толпу рабочих, незаметно переходящих от цеховых организаций к фабрикам. Делонэ - зритель и художник этого перелома. Со всей непосредственной свежестью и беззаботной правдивостью народного сказочника он воспроизводит почти бессознательно громадное экономическое движение нового времени в его живом, стихийном устремлении. И наконец, за всеми этими фактами и образами, эпизодами и картинами смиренный художник старинных ремесл раскрывает нам свое учение о социальном равенстве. Прелестная притча иллюстрирует праведную и мудрую мораль ткача. Когда Генрих VIII проезжает через Беркшир, Джек выстраивает тридцать своих лучших мастеров по пути короля, в открытом поле, перед муравьиной кучей. Король удивлен и осведомляется об этой группе людей. Джек отвечает, что он - князь муравьев и защищает своих подданных от роя ленивых бабочек. Он не может оставить свой пост. Пусть король подойдет к нему. Генрих, смеясь, приближается. Джек сообщает королю, что муравьи, собравшись на митинг, постановили изгнать кузнечиков и гусениц, "которые не только ведут праздную жизнь, но живут трудом других". Они особенно ненавидят мотылька, этого "торжественного бездельника", хотя никто не смеет сказать это ему, боясь его золотого одеяния. Но они сумеют себя защитить от него. Премьер-министр короля кардинал Уольсей узнает себя в этом портрете и приходит в ярость. Он заявляет Генриху, что. все суконщики - тщеславные наглецы, отказывающие королю в малейшей поддержке для ведения внешних войн. Но король берет сторону Джека и предлагает ему изложить подробно жалобу его цеха. Мастер из Ньюбери организует ткачей и суконщиков всего королевства для совместного выступления и протеста. Характерна и другая сцена. Джек отказывается от дворянского титула, предложенного ему королем: "Я умоляю вашу милость предоставить мне право жить попрежнему среди моих простолюдинов, как и подобает бедному суконщику, ибо большую радость доставляет мне возможность давать беднякам источники существования, чем получать праздные и пустые звания. Я стремлюсь только защищать трудолюбивых муравьев и рабочих пчел..." VII.  Таков Томас Делонэ, основатель производственного романа, Пьер Амп XVI века - одна из любопытнейших и наименее известных фигур шекспировской Англии. Это был единственный романист старой Европы, взявший в качестве господствующей темы своего повествования труд и трудящихся. Широко и свободно он ввел в роман пестрые эпизоды торговых площадей и рабочих мастерских, заполнив сцену своей эпопеи характерными обликами новых героев - ремесленников и крестьян. Делонэ был их первым изобразителем. В истории европейского искусства он отважился сделать из ремесл тему для романа, одновременно превращая роман в одно из своих смиренных ремесл. Любовно заинтересованный широким производственным движением своей страны и своей эпохи, он оставил нам описательные страницы, которые могут служить превосходным материалом для хозяйственной истории новой Европы, сохраняя при этом все качества выразительной и яркой живописи. Он дал в них выпуклые типы представителей различных цехов и внутри каждой корпорации зачертил характерные фигуры руководителей и учеников, мастеров и подмастерьев. Развернув картину рабочих мастерских в их движении и действии, он показал нам, какие нравы, мысли и правила корпоративной этики слагались вокруг станков и верстаков старого Лондона. И взвешивая разнообразные свойства его художнического дела, необходимо признать, что этот писатель-ткач одинаково заслуживает нашего признания и благодарности как превосходный труженик романа и как первый романист труда. Леонид Гроссман. Забавная история Джона Уинчкомба, прозванного в его молодые годы Джеком из Ньюбери, достойного и славного суконщика Англии, повествующая о его жизни, любовных похождениях, а также о его добрых деяниях и великом дружелюбии, и каким образом он постоянно доставлял работу пятистам беднякам для наибольшей выгоды государства. (Полное заглавие "Джека из Ньюбери" по титульному листу десятого издания романа, Лондон, 1626.) ПРЕДИСЛОВИЕ.  Всем славным работникам английского сукна желаю я счастья в этой жизни, благосостояния, братского содружества. Между всеми ручными ремеслами страны ни одно не может сравниться с самым славным, самым выгодным и самым, необходимым ремеслом суконщика. Оно столь же выгодно, сколь занимающиеся им достойны всяческой похвалы и поддержки. Многие люди, разумные и догадливые, хорошенько поразмыслив об этом вопросе, щедро вносили средства свои на процветание и поддержку этой чудесной промышленности, которая давала и дает возможность прокормить несколько тысяч бедняков. Вам, достопочтенные суконщики, я посвящаю мой грубый труд, который лежит перед вами. Он извлекает из-под пыли забвения достойного и славного человека по имени Джон Уинчкомб, по прозвищу Джек из Ньюбери. Жизнь и любовь его я изложил кратко, смиренно и просто, дабы лучше быть понятым теми, ради которых я взял на себя труд составить его жизнеописание, т. е. благонамеренными суконщиками Англии, которые смогут убедиться, каким почетом и признанием пользовались некогда члены их корпорации. Если вы примете мое произведение благосклонно, мое желание исполнено, и мой труд достаточно вознагражден. Но если ваше благородное великодушие ответит на мои надежды, то оно также побудит меня представить вам давние и забытые истории Томаса из Рэдинга, Джорджа из Глучейстера, Ричарда из Ворчейстера, Вильяма из Салюсбери и многих других, бывших среди самых почетных членов не шей ассоциации, людей очень известных и достойных. Пока же оставляю вас на волю всевышнего, да поможет он преуспеянию и благоденствию промышленности суконщиков Англии. Ваш смиренно готовый к услугам Т. Д. ГЛАВА ПЕРВАЯ.  Весьма приятная история о Джоне Уинчкомбе, по прозвищу Джек из Ньюбери, начинающаяся с рассказа о его любви и забавах. Во времена Генриха VIII, короля весьма благородного и доблестного, жил в Ньюбери, в графстве Берк, некто Джон Уинчкомб, рабочий по выделке тонкого сукна. Это был парень с веселым нравом, большой балагур, очень любимый богатыми и бедными. Особенно его ценили за то, что всегда он был весьма щедр и не стягивал никогда шнурков своего кошеля. Он был такой веселый товарищ, что стар и млад одинаково называли его Джеком из Ньюбери. Всюду находились у него знакомые, и лишь только в кармане его заводилась крона, как он находил случай истратить ее. Однако же он всегда старался быть прилично одетым и не предавался пьянству. Несмотря на свой веселый нрав и забавное балагурство, он умел вести себя так скромно, что все местные дворяне искали его общества. После нескольких лет такой славной жизни бедному, но всеми уважаемому Джеку довелось быть свидетелем смерти своего хозяина. Вдова покойного была женщина немолодая, но приветливая и с хорошим состоянием. Она вполне доверяла Джеку и поручала ему управление своими рабочими в течение целых трех лет. Он проявил такое усердие и старательность, что дела процветали великолепно. В течение всей недели ничто не могло его; отвлечь от работы. Однажды несколько молодых шалопаев стали над ним издеваться. - Какая-нибудь чортова баба, - сказал один из них, - наверное, волшебством приковала его к станку. Нужно быть зачарованным, чтобы так прилепиться к мастерской. - Я не буду оспаривать, - сказал Джек. - Но подождите только шесть дней и пять ночей. Очарование будет нарушено. Я надену свое праздничное платье и угощу вас за ваши старания кружкою пива. - Я дам голову на отсечение, - сказал другой, - что Джек не сможет оторваться от юбки своей хозяйки так же, как саламандра не может обойтись без огня. - А ты, - возразил Джек, - ты, как сельдь, вынутая из соленой воды; ты перестаешь существовать, как только оторвешься от вина. - Ну, Джек, довольно шутить. Пойдем-ка с нами хотя бы всего на минутку... - Да, на минутку! И чтобы не заставлять тебя врать, я лучше вовсе не двинусь с места. Ну, прощайте! Они ушли, но еще раз десять приходили его совращать; когда же увидели, что он не поддается соблазну, оставили его в покое. Каждое воскресенье и каждый праздник он проводил с ними днем несколько часов и был весел, как зяблик. У него было всегда порядочно денег, и часто у него занимали по мелочам. Но никогда не случалось, чтобы ему вернули хотя одно пенни. У него вошло в привычку никогда не иметь больше двенадцати пенни в кармане. Когда они бывали истрачены, он весело возвращался к себе, напевая: Мерси, но уже время собрать свои пожитки. Что за друг без денег? - Несчастный болван. Двенадцать пенсов - тю-тю! - что ни воскресенье. Но ведь это двадцать шиллингов в год. Это слишком, пожалуй, для подмастерья, А еще шикнешь, богатство - прощай! Нынче потратил, - завтра трудись и вернешь Но горе тому, кто зачерпнул из недели! Самые почтенные в городе люди обратили внимание на благоразумие Джека и весьма его одобряли. Хозяйка его радовалась, что у нее слуга, столь послушный и внимательный к интересам дома. Никогда не было у нее подмастерья более кроткого и исполнительного. Примером своим Джек приносил столько же пользы, как и трудом своим и усердием. Убедившись в его необыкновенной добродетели, вдова ласково обходилась с молодым подмастерьем и стала часто приходить поболтать с ним, когда он оставался один. Она стала ему рассказывать о своих женихах, об их предложениях, подарках и о той сильной любви, которую они к ней питали. Также спрашивала она его мнения относительно этих женихов. Когда Джек почувствовал себя доверенным этой дамы, он подумал про себя, что, верно, его благословили боги, и, угадав по нити, что ткань должна быть хороша, начал сам задавать ей вопросы. - Я всего лишь ваш слуга. Я не имею права вмешиваться в ваши дела и особенно в ваши любовные дела. Но раз вам захотелось об этом говорить, скажите мне, пожалуйста, имена ваших женихов и чем они занимаются. - Хорошо, - сказала она. - Возьми подушку и сядь поближе ко мне. - Спасибо, хозяйка, - сказал он, - но право на подушку надо ведь заслужить. - Ты мог бы его заслужить, но бывают солдаты, которым никогда не суждено иметь орденов. Джек ответил: - Вы ободряете меня. Я никогда не пытал счастья у девушек, потому что они боятся, у женщин, потому что у них есть мужья, ни у вдов, потому что опасаюсь их презрения. - Тот, кто боится женщин, не мужчина, - сказала она. - Прими себе за правило, что все на свете лишь видимость. Но вернемся к нашему разговору. Первый из моих женихов живет в Уолингфорде. Это кожевник с хорошим состоянием. Имя его Крафт. Он приятный из себя, прилично себя ведет, вдовец и очень уважаем своими соседями, у него порядочно земли и прекрасный, хорошо меблированный дом, детей у него нет, и он очень меня любит. - Тогда вам следовало бы согласиться. - Ты думаешь? Ну, я другого мнения. И по двум причинам: во-первых, он стар, и мне было бы противно его любить. Кроме того, есть кто-то ближе ко мне, кого я больше люблю. -- Обилие благ не мешает, - сказал Джек. - Но товар предлагаемый стоит на десять процентов меньше, чем товар, на который есть спрос. А кто же ваш второй жених? - Джек, - сказала она, - может быть, мне и не следует выдавать моих поклонников, но я знаю твою скромность. Ты ведь сохранишь мою тайну? Другой - старый холостяк. Он портной и живет в Хенгерфорде. Это, мне кажется, была бы хорошая партия. У него порядочные денежные сбережения, и он проявляет ко мне большую привязанность. Сложен он так, что наверняка всякому понравится. - Наверно, - сказал Джек, - раз он вам нравится. - Нет-нет! Мои глаза беспристрастны. Я могу ошибиться, но если он не обманывает меня какими-нибудь портновскими ухищрениями, он достоин хорошей супруги, и сам своею особой и по своему положению. - Тогда, сударыня... - сказал Джек. - Ведь вы уверены, что будете хорошей супругой. Вы уверены также и в нем. Лучшего выбора вам не сделать. - Да. Но тут тоже, Джек, - сказала она, - есть две причины, которые меня удерживают. Одна из них та, что ведь холостяки привыкли бегать и вряд ли могут остепениться. Другая же та, что есть кто-то ближе ко мне, кого я больше люблю. - Кто же это? - спросил Джек. - Третий мой жених - священник в Слинхомлэнде, у него богатый приход. Это святой человек и очень всеми любимый. Меня он обожает. - Вы, наверное, были бы очень счастливы с ним, сударыня, - сказал Джек. - Единственной вашей заботой было бы варить ему суп и служить богу. - Нет-нет, Джек, тело и душа не могут быть в согласии. Он так много времени посвящал бы своим книгам, что совсем забросил бы постель. Целый месяц работы для одной проповеди! А жену свою он забывал бы на целый год. - Одно слово, сударыня, в его защиту. Это слуга церкви, ваш собственный сосед, и в глубине души ведь вы его любите. Не так уже поглощен он своими книгами и преисполнен святого духа, что не имеет свободной минутки подумать о женщинах - у себя дома или еще где-нибудь. - Я так не думаю, Джек. Да потом есть кто-то ближе ко мне, кого я больше люблю. - Неудивительно, что вы такая разборчивая, у вас очень большой выбор. Но кто же тот счастливец, которого вы избрали? - Джек, - сказала она, - тот, кто не может сохранить тайны, недостоин ее знать. Мой избранник... Мой избранник должен остаться неизвестным. Это Господин моей Любви, Владыка моих Желаний. Ни кожевник, ни портной, ни священник не стоят его мизинца. Его присутствие сохраняет мое здоровье. Его нежные улыбки радуют мое сердце. Его слова - это божественная музыка для моих ушей. - Так знаете, сударыня, - сказал Джек, - для здоровья вашего тела, для радости вашего сердца и для услады ваших ушей не ждите больше. Поцелуйте его постелите ему постель рядом с вашей и перевенчайтесь завтра же утром. - Я вижу, - сказала она, - что ты одобряешь все, что тебе ни скажешь. По-твоему, я могу выйти замуж за кого бы то ни было, лишь бы выйти. Но я с тобой не согласна. Я не хотела бы, чтобы ты принадлежал другой, если бы не любила эту другую, как самое себя. - Спасибо на добром слове, сударыня. Но для молодого человека, не имеющего порядочного заработка, было бы безумием обзавестись женою. И мне лучше остаться холостяком. Женитьба причиняет много горя, когда ей сопутствует бедность. Очень трудно найти верную жену. Молодые девушки ветрены, а пожилые особы ревнивы. Одни приносят бесчестье, другие - мучения. - Но, Джек, непостоянство молодых является плодом их каприза, в то время как ревность женщин зрелых имеет в основе своей не что иное, как любовь. Следовательно, нужно переносить ее с терпением. - Нет, сударыня, - ответил Джек, - многие ревновали и безо всякой причины. Их подозрительная природа оскорбляется при малейшем намеке, взгляде, улыбке и даже еще чем-нибудь меньшим. Я знаю женщину, которая хотела покончить с собой, увидав, что рубашка ее мужа сохнет на заборе рядом с рубашкой ее служанки. - Это правда, есть женщины, одержимые таким бешенством, но другие жалуются не без основания. разве бывают когда-нибудь основания к такой ревности? - Да, клянусь пречистой девой! Если женщина способна во всех отношениях обеспечить счастье своего мужа как может она видеть без слез, что муж ею пренебрегает, что он бывает весел только с другими, что он развлекается вне дома с утра до полудня, а с полудня до вечера, вечером же, когда приходит спать и приближается к ней, действует столь плачевным образом, что внушает ей отвращение, а не радость? Можно ли осудить ее за недовольство? И у животных даже ревность является нестерпимым горем. Я когда-то слышала от своей бабушки, что баран, вожак стада, предпочитал одну из своих овец всем прочим. Видя, что пастух, Кратес, минуя всякие законы природы, мерзостно злоупотреблял ею, он не смог перенести этого оскорбления и стал искать случая отомстить ему. Однажды он нашел пастуха спящим в поле и бросился на него с такой силой, что ударом своих изогнутых рогоз разбил ему череп. Если баран не может перенести такого оскорбления, как же ты хочешь, чтобы женщина этому безропотно покорилась? - Если бы всех тех, кто - наставляет рога, преследовали рогатые животные, было бы меньше рогоносцев в Ньюбери... Но это чересчур серьезный разговор. Прекратим же нашу беседу. Я спою вам старую песенку, и затем мы пойдем обедать. _- Я боюсь жениться на красивой девушке. - Из боязни иметь голову Актеона. - Брюнетка часто надменна. - Маленькая женщина шумлива. - Высокая и стройная - она, говорят, склонна к лени. - Итак, красива иль нет, велика иль мала - все они имеют свои недостатки, но худший из них - худший, это, наверное, ревность. - Ведь ревность не только жестока и разрушительна, когда проявляется. - Но она горит на самом дне сердца, как огонь в аду. - Она кормит подозрения без основания. - Она насилует и разрушает все законы разума. - И никто так от нее не страдает, как тот, кто сам питает ее. - Да сохранит меня бог днем и ночью. - От этого ужасного кошмара, глупого и опустошительного! - Изо всех позорных болезней. - Самая секретная - это ревность. - Дай бог, чтобы все женщины были избавлены от этого демона!_ - Браво, Джек! Твоя песнь не говорит правды, но какой у тебя красивый голос! В наших желудках уже звонит час обеда. Оставим же эту тему, хотя и с сожалением, и пойдем сядем за стол. Она позвала своих людей. И они весело пообедали. После этого хозяйка решила развлечься и пошла погулять со своей соседкой. В это время Джек поднялся в свою комнату и стал размышлять о своем положении. Он догадывался о любви хозяйки и о том состоянии, в котором она находилась. Он думал об ее имуществе: дом - хорошо оборудованный, обученные люди и все, что нужно; для дела. Нельзя было упускать этого случая. Подобного ему никогда уже больше не представится. Но, с другой стороны, вдова была гораздо старше его: она долго была его хозяйкой. Ей трудно будет стерпеть, что бывший подмастерье станет управлять ею; может из этого выйти и плохое дело. Боясь всяческих осложнений, он решил молчать и выжидать, и он лег спать, а на другой день с утра, как только встал, принялся за работу, - будто ничего и не было. Хозяйка его, вернувшись, узнала, что Джек уже лег. Она плохо спала эту ночь. Очень рано она услыхала, как он поет за своим станком. Она встала пораньше, принарядилась, вошла в мастерскую, села там и принялась за работу. - Добрый день, хозяйка, - сказал Джек. - Как в поживаете? - Очень хорошо, слава богу, - сказала она, - но я видела волнующие меня сны. Мне казалось, что две горлицы отправились вместе в поле, они будто хотели беседовать и не собирали зерен. Они долго кивали друг другу головками, а затем начали клевать своими маленькими хорошенькими клювами рассеянные всюду зерна, которые оставила рука сеятеля. Когда они насытились, новая горлица села на то же самое место. Одна из первых двух подошла к ней, но когда она вернулась к своей прежней подруге, ее уже не было. С тревогой стала она искать ее между высокого жнивья и наткнулась на спящую свинью, которая так ее напугала, что она обмерла. Когда я увидала, что лапки ее подкашиваются, а крылышки бьются в судороге, меня охватила жалость, и я побежала, чтобы ей помочь. Но, приблизившись к ней, я увидала в своей руке свое собственное сердце. Оно было глубоко пронзено стрелой, и кровь струилась по ней и падала, как падают капли серебристой росы на зелень луга. Я стала плакать горькими слезами. Через мгновение я увидала женщину в венце; она была, как королева. Она сказала мне, что сердце мое скоро умрет, если я не достану жира от этой свиньи, дабы смазать раны. Я бросилась бежать с кровавым сердцем в руках за этим гнусным животным, но оно, испустив противное хрюканье, быстро исчезло. Тогда я вернулась к себе и увидела, что свинья гуляет среди станков. Тут я и проснулась немного позже полуночи, вся в поту и в очень плохом состоянии. Ты не мог не слышать моих стонов. - Клянусь честью, я ничего не слышал, я чересчур крепко спал. - Спасибо, - сказала она. - Можно так умереть ночью, и ты не придешь посмотреть, что случилось. Впрочем, можешь успокоиться, Джек. Ты и не мог бы войти. Дверь в мою комнату была заперта на ключ. Но это для меня: урок. У меня не будет больше ключа и никакого запора, кроме щеколды, до тех пор, пока я не выйду замуж. - Так, значит, хозяйка, вы хоть и не можете решиться, а все-таки выходите замуж? - Конечно, - ответила она, - если ты мне в этом не помешаешь. - Я? Да ни в каком случае. Я скорее помогу вам в этом всеми своими силами. - Не будь дерзким; этого совсем не нужно. Наши соседи и так говорят, что я уже дала слово тебе. - А хотя бы и так, - сказал Джек, - все равно не нужно было бы ни скрывать, ни отказываться. Все чересчур хорошо знают, что я недостоин вас. - Остановимся на этом, - сказала она внезапно. - Подбери свои челноки, мне уже пора итти на рынок. Они не возобновляли разговора целых два или три дня. В это время она строила всякие планы, чтобы осуществить свое желание и завладеть Джеком. Много различных намерений и хитростей приходило ей в голову, но ни на чем она не могла остановиться. И посему стала она такой печальной и сосредоточенной, как все девяти сибилл, вместе взятых. Целых три недели, или даже целый месяц, пребывала она в этой меланхолии. В день святого Варфоломея был базар в городе, и она увидела, как ее Джек подарил пару перчаток какой-то хорошенькой девушке, и та приняла их с нежной улыбкой и поблагодарила его поцелуем. Вдова возымела от этого страшную ревность, но из осторожности сдержалась и прошла мимо них незамеченная. Неподалеку от них встретила она одного из своих женихов, портного, очень веселого и принаряженного, тот предложил ей выпить с ним. Пока она заставляла себе упрашивать, подошла одна знакомая кумушка, и они все вместе пошли в таверну. Никогда еще портной не удостаивался от нее такой благосклонности. Она была весела любезна. Увядав ее в таком хорошем расположении, он заказал еще бутылку вина и возобновил свое предложение. Вдова терпеливо его выслушала и мягко ответила, что, принимая во внимание его долгую привязанность, его любезности, подарки, а также ту внимательность, которую он только что ей оказал, она не хочет сразу ему отказать. - Но таверна, - сказала она, - неподходящее место для того, чтобы прийти к какому-нибудь соглашению. Могу ли я пригласить вас к себе в четверг? Я вас хорошо приму и открою вам свои намерения. Портной удостоился даже чести коснуться губ вдовы. Он расплатился и ушел. Едва только успел скрыться портной, как она встретила кожевника. Хотя он и был уже очень немолод, но молодцевато с ней раскланялся и в свою очередь предложил ей выпить; отказаться было трудно. Он настаивал так сильно, что вдова позвала опять свою кумушку, и они отправились все вместе. Старик заказал самое хорошее вино, самые лучшие блюда и приветствовал вдову весьма дружественным образом. Едва только они уселись, как пришла компания музыкантов, одетых во все коричневое; они приподняли свои картузы и предложили сыграть серенаду. Вдова сделала знак, что не надо, они и без того уже достаточно веселы. - Пустяки, - сказал старик, - посмотрим, приятели, что вы умеете изобразить. Сыграйте-ка мне "Начало света" {Название хоровой деревенской песни, которую поют вокруг майского дереза, сопровождая пение пляской.}. - Бог мой, - сказала вдова, - вам бы думать о конце. - Что такое? Начало света, сударыня, это сотворение детей. Если я этого не смогу делать, прогоните меня из кровати как неспособного и пошлите за церковным сторожем. Едва он это проговорил, как священник из Спина просунул в дверь голову в своей четырехуголке {Такой головной убор носило духовенство во времена Тюдоров.}. Увидев за столом вдову, он извинился и вошел. Она сказала: - За неимением церковного сторожа, вот и сам священник. Если он вам нужен... - Прекрасно, - сказал кожевник, - таким образом нам не нужно будет далеко итти, чтобы нас повенчали. - Сударь, - сказал священник, - я сделаю все наилучшим образом там, где это надлежит. - Что вы хотите сказать? - спросил кожевник. - Да то, что сам хочу на ней жениться, - сказал священник. - Увы, - сказала вдова, - ласточка не делает еще весны, а встреча - свадьбы. Я наткнулась на вас случайно, и ничего не принесла для свадьбы. - Я предполагал, однакоже, - сказал кожевник, - что вы пришли с глазами, чтобы видеть, с языком, чтобы говорить, с ушами, чтобы слышать, с руками, чтобы трогать, и с ногами, чтобы ходить. - Я принесла свои глаза, - сказала она, - чтобы различать цвета, свой язык, чтобы отвечать "нет" на вопросы, которых я не люблю, свои уши, чтобы отличить лесть от истинной дружбы, и свои ноги, чтобы убежать от тех, кто хочет причинить мне зло. - Итак, - сказал священник, - раз вы остаетесь здесь, значит, никто из нас вам не противен. - Сохрани меня бог опорачивать моих друзей, - сказала вдова, - а я вас всех считаю за таковых. - Но есть разного рода друзья, - сказал священник. - Это верно. Вас я люблю за ваше положение, кожевника - за его учтивость, остальных - за приятную компанию. - Этого недостаточно, - сказал священник. - Дабы не было никаких сомнений, выпейте-ка за того, кого предпочитает ваше сердце. - Как, - сказал кожевник, - вы, значит, надеетесь на ее любовь? - Конечно, как и всякий другой! - В таком случае садитесь-ка с нами. Вы разделяете мое желание и должны разделить с нами угощенье. Итак, сударыня, ради бога, сделайте так, как того хочет господин священник. - Вы в таком добром расположении, - сказала вдова, - что мне хочется удовлетворить вашу просьбу, только бы мой выбор не вызвал ссоры, и мне действительно было бы дано разрешение обнаружить, кого я предпочитаю. - Да, - сказал священник, - кто бы это ни был, я буду удовлетворен. - И я также, - сказал кожевник. - Так вот, - сказала она, - этот кубок красного подслащенного вина я пью за сына музыканта. - Как! Разве вы его любите больше всех! - сказал священник. - Я люблю больше всего тех, кто не спорит, когда с ними расплачиваешься. - Нет-нет, вдова, - сказали они, - мы хотим, чтобы вы выпили за того, кого больше всего любите, имея в виду замужество. - Ах, - сказала вдова, - вы должны были бы сказать это раньше, ведь совершенно неприлично для женщины публично сознаваться в своей тайной привязанности. Если хотите говорить о свадьбе, приходите тот и другой ко мне в следующий четверг. Вы будете желанными, гостями и, кроме того, узнаете о моих намерениях. Благодарю вас, господа, и до свидания. Уплатив за угощение и расплатившись с музыкантами, они все вместе ушли, - кожевник - к себе в Уилингфорд, священник - в Спин, а вдова - к себе домой, где с обычной степенностью принялась за свои дела. В следующий четверг она разукрасила свой дом и сама нарядилась в лучшее платье. Портной, отнюдь не забывая своего обещания, прислал вдове хорошую, жирную свинью и гуся. Священник, обладая также хорошей памятью, велел отнести к ней пару толстых кроликов и каплуна. Кожевник пришел сам с хорошей бараньей ногой и полдюжиной цыплят. Он захватил с собою, кроме того, галлон вина и полфунта лучшего сахара. Вдова получила всю эту провизию и дала ее приготовить своей кухарке. Когда наступил час обеда, все было накрыто и приготовлено достаточно прилично. Наконец, пришли гости, и вдова встретила их самым приветливым образом. Священник и кожевник, увидав портного, спрашивали себя, что же он-то тут делает. Портной в свою очередь изумлялся их присутствию здесь. Пока они так, пристально и недружелюбно, разглядывали друг друга, вдова, наконец, вышла из кухни; на ней было великолепное платье с длинным шлейфом, все усеянное серебром, на голове белый чепчик с длинными концами из тончайшего кружева, фартук на ней был белый, как падающий снег. Тогда весьма скромно. она сделала им реверанс и попросила их сесть. Но так как они стали соперничать друг перед другом в учтивости, вдова с улыбкой взяла священника за руку и сказала ему: - Сударь, как высшей духовной особе вам надлежит занять за столом лучшее место; прошу вас сесть там, где стоит скамейка. Вам, сударь, - сказала она кожевнику, - как человеку зрелых лет, богатому опытом, надлежит оказывать больше чести, чем молодым людям, эти холостяки далеко еще уступают вам в вашей степенности. Садитесь же с этой стороны стола, рядом со священником. Подойдя затем к портному, она сказала: - Молодой человек, хотя вы пришли и последним, но я так же вам рада, как если бы вы были первым. Ваше место определяется само собой, возьмите подушку и садитесь. Теперь же, - прибавила она, - чтобы дополнить стол и следовать пословице: "Без четырех углов изба не стоит", я, если вы позволите, позову одну кумушку, чтобы занять пустое место. - Охотно, - сказали они. В ответ на эти слова она привела старуху, у которой едва ли оставался один целый зуб во рту, и посадила ее рядом с портным. После этого люди вдовы внесли все блюда в определенном порядке. Джек первый прислуживал за столом. Вдова села на конце стола между священником и кожевником, который весьма учтиво отрезал кусок мяса, в то время как Джек ей подавал. Когда они уже некоторое время просидели за столом и достаточно поели, вдова наполнила хрустальный стакан красным вином и выпила за всю компанию. Священник отплатил ей тем же, и все проделали то же в порядке занимаемых ими мест. Но когда они пили, чара всегда проходила, не останавливаясь, перед самым носом старухи, и она, в конце концов, сказала шутя: - Я вкусно поела с вами, что же касается вина, то я не могу его похвалить. - Увы, милая кумушка, - сказала вдова, - я вижу, что никто еще не выпил за твое здоровье. - По правде говоря, да, - сказала старуха. - Духовные особы думают о кроликах, пожилые - о вкусных цыплятах, а молодые люди так увлекаются свининой, что старая свинья, твердая курица или седая кроличиха совсем им не подходят. Я это теперь замечаю: было бы иначе, на меня обратили бы больше внимания. - Послушай, старуха, - сказал священник, - возьми-ка ножку каплуна и заткни себе клюв. - Клянусь святой Анной, не смею. - Но почему? - спросил священник. - Очень просто, я не хочу, чтобы вы вернулись домой на костыле. Портной сказал: - Тогда съешь кусочек гусятины. - Избави меня бог, - сказала старуха, - оставьте гусыню с гусятами: у вас молодой желудок, ешьте ее сами, и да принесет это вам пользу, прекрасный молодой человек. - У старухи почти нет зубов, - сказал кожевник, - кусок нежного цыпленка подойдет ей лучше всего. - Если бы у меня было столько зубов, сколько у тебя способности к браку, я давно бы умерла с голода. На эти слова вдова от души рассмеялась, мужчины же были так смущены, что не проронили больше ни слова. По окончании обеда вдова и ее гости встали из-за стола, и после веселой беседы вдова приказала своему слуге Джеку принести ей кружку свежего пива, что он и исполнил. Тогда вдова сказала: - Господа, я благодарю вас от всей души за ваши подарки и любезности. В награду за ваши милости, благосклонность и дружбу я пью за ваше здоровье и позволяю вам уйти, когда вам захочется. При этих словах женихи переглянулись так кисло, будто откусили от зеленого яблока. Портной приосанился в своей шерстяной куртке и, надвинув шляпу на ухо, воскликнул: - Вы ведь знаете, прелестная вдова, зачем я здесь! Уже давно я надеюсь получить вашу руку, а сегодня вы мне обещали сказать ваше последнее слово. - Это правда, - сказала она, - я это обещала. За вашу любовь большое спасибо. Вы можете уйти, когда вам угодно. - Вы не будете моею? - сказал портной. - Увы, - сказала вдова, - вы пришли слишком поздно. - Милый друг, - сказал кожевник, - молодые люди должны предоставлять старшим первую очередь. Зачем был бы я здесь, если бы вдова захотела тебя? Определенный отказ - вот отплата дерзкому влюбленному, но мне, прекрасная вдова, что ответишь ты мне? - сказал кожевник. - Сударь, - сказала она, - если вы так торопитесь, я очень хочу, чтобы вы взяли себе жену возможно скорее. - Назначь сама день, - сказал кожевник. - Ну, что же, тотчас же, как найдете охотницу выйти за вас, но на меня не рассчитывайте, я уже обещала. - Теперь, кожевник, - сказал священник, - вы становитесь в один ряд с портным, ведь вдова предназначается для меня. - Господин священник, - сказала она, - многие бегут до конца и, однако, не выигрывают. Не моя вина, если ваша надежда напрасна. Кроме того, ведь духовенство стало вступать в брак очень недавно, а что касается меня, я не люблю верхушки горшка. - Как, - сказал портной, - все это ваше пиршество свелось к тому, что вы так с нами со всеми разделались? Никогда еще не потратил я более глупо свиньи и гуся, когда я вошел сюда, я подумал, что священник приглашен вдовой, чтобы нас соединить, этот веселый кожевник - чтобы быть свидетелем, и старуха для той же цели. Иначе я не позволил бы ей так надо мной надсмеяться. - А я, - сказал кожевник, - зная, что ты портной, думал, что тебя позвали снять мерку для наших свадебных одеяний. - Как мы все хорошо попались, - сказал священник, - мы пришли дураками, а уходим болванами. - Это зависит от того, как посмотреть на это дело, - сказала вдова. - Я думала, что окончательный ответ возбудит вражду между вами, и потому я решила, что лучше покончить с этим у себя и разом, чем к этому возвращаться несколько раз в каких-то грязных трактиpax. Что касается провизии, то ведь я ее не просила, вы уже получили от нее свою долю, а если вы считаете нужным забрать с собой остатки, то откройте ваши торбы, я вам туда все положу. - Нет, - ответили они, - мы потеряли даром время, но не потеряли нашей благопристойности. Оставьте это все у себя. Пусть бог нам пошлет большего счастья, а вам того, чего желает ваше сердце. Вслед за этим все они ушли. Вдова была очень рада избавиться от своих гостей, когда Джек стал ужинать вместе с другими, она подошла к нему, села на стул рядом с ним и сказала: - Вы видели, дети мои, что ваша бедная хозяйка могла бы выбрать себе сегодня мужа, если бы этого хотела. Все эти люди весьма способны любить и предоставить ей приличное существование. - Это правда, - сказал Джек, - дай бог только, чтобы вы не отвернулись сами от своего счастья. - Не знаю, - сказала она, - может, это и так, виновата в этом моя глупая страсть. Так прошло время без всяких новых происшествий от святого Варфоломея до Рождества. Тут начал свирепствовать такой страшный холод, что все текущие округ города реки покрылись толстым слоем льда. Вдова была очень огорчена, что ей приходилось все еще спать одной. Однажды в холодный зимний вечер она разожгла сильный огонь и послала за своим слугой Джеком; она приготовила кресло и подушку и усадила его, затем велела принести полштофа лучшего вина; оба они сели ужинать. Когда наступило время ложиться спать, она шутя заставила служанку снять с него башмаки и панталоны {Это было во времена Елизаветы традиционное приглашение к любви.}. Затем она уложила Джека в кровать его хозяина, которая находилась в лучшей комнате и окружена была весьма хорошими занавесками. От всех этих ухаживаний он почувствовал себя благородным господином и скоро заснул на этой мягкой постели, как и подобает человеку после трудового дня и хорошего ужина. Около полуночи вдова, у которой сильно прозябли ноги, скользнула, чтобы их согреть, в кровать Джека. Когда он почувствовал, что кто-то приподнимает его одеяло, он спросил: - Кто там? - Это я, добрый мой Джек, - сказала вдова. - Ночь так холодна, а стены моей комнаты так тонки, что я положительно погибаю в своей постели. Я подумала, что лучше прийти сюда, чем подвергать опасности мое здоровье. Я хочу испытать твою любовь и занять маленькое место рядом с тобой. Джек, как добрый молодой человек, не захотел ни в чем ей отказать. И они провели остаток ночи в одной кровати. На следующее утро она встала очень рано, оделась и сказала Джеку, чтобы он поскорее принес ей факел, так как у ней была спешная работа на это утро. Джек послушался; она приказала ему нести факел перед собою, и они пошли в часовню святого Варфоломея, где сэр Джон, священник, с причетником и церковным сторожем их уже поджидали. - Джек, - сказала она, - войдем в часовню, прежде чем итти дальше, я хочу помолиться святому Варфоломею, чтобы лучше преуспевать в своих делах. Когда они вошли, священник, сле