робно договорившись о необходимых мерах, которые бы помогли отряду Вольперга пробраться в крепость, Габриэль распрощался с адмиралом. Они условились о пароле и необходимых сигналах. Мартен-Герр ждал его в вестибюле ратуши. - Ну, вот и вы, монсеньер! - воскликнул бравый оруженосец. - Я целый час только и делаю, что выслушиваю похвалы виконту д'Эксмесу. Вы перевернули весь город вверх дном. Какой вы талисман привезли с собой, монсеньер, если в два счета изменили настроение сен-кантенцев? - Всего лишь одну решительную речь, Мартен, только и всего. Но разговоры есть разговоры, не больше. Теперь пора действовать. - Давайте же действовать, монсеньер, мне это еще больше по душе, чем пустые разговоры. Догадываюсь, что нам придется прогуляться за город под самым носом у неприятеля. Что ж, я готов! - Ты слишком торопишься, Мартен. Еще светло, надо дождаться сумерек, чтобы выбраться отсюда. В нашем распоряжении около трех часов. За это время мне надо кое-что сделать... - Габриэль чуть замялся, - кое-что уточнить... - Понимаю! Уточнить силы гарнизона! Или слабые места фортификаций. - Ничего-то ты не понимаешь, бедный мой Мартен, - вздохнул, улыбаясь, Габриэль. - Нет, об укреплениях и о войсках я знаю все, что хотел узнать... Меня занимает сейчас нечто... сугубо личное... - Скажите мне, что именно, и, если я могу вам быть чем-нибудь полезен... - Да, Мартен, можешь. Ты верный слуга и преданный друг, поэтому у меня нет от тебя секретов... Ты просто забыл, кого я ищу в этом городе... - Ах, простите, теперь вспомнил! - воскликнул Мартен. - Речь идет, монсеньер, об одной... бенедиктинке? Так?.. - Ты прав, Мартен. Что с нею сталось в этом городе? Признаться, я не решился спросить об этом у адмирала. Да и смог ли бы он ответить мне? Диана, полагаю, переменила имя, уйдя в монастырь. - Да, - заметил Мартен, - мне приходилось слышать, что имя у нее Хли... несколько языческое... - Как же нам быть? - проговорил Габриэль. - Лучше, пожалуй, сперва порасспросить вообще о монастыре бенедиктинок... - Правильно, - согласился Мартен-Герр, - а затем перейти от общего к частному, как выражался мой духовный отец, которого подозревали в склонности к протестантству. Ну что ж, я к вашим услугам. - Будем наводить справки порознь, Мартен, тогда шансы на успех у нас удвоятся. Будь ловок и скрытен, а главное, постарайся не напиться. - О, монсеньер, вы же знаете, что со времени отъезда из Парижа я возвратился к прежней трезвой жизни и пью только воду. - В добрый час! - сказал Габриэль. - Так встретимся через два часа здесь же. - Слушаюсь, монсеньер. И они расстались. Через два часа они опять встретились. Габриэль сиял, а Мартен имел довольно смущенный вид. Узнал он совсем немного. Оказывается, бенедиктинки пожелали разделить общую участь вместе с горожанками и теперь делали перевязки и ходили за ранеными; они с утра до вечера работали в разных лазаретах и только на ночь возвращались в обитель, вызывая у горожан чувство почтительного восхищения. Габриэль, по счастью, узнал больше. Получив от первого же прохожего те же сведения, что и Мартен-Герр, он спросил, как зовут настоятельницу монастыря. Ею оказалась сестра Моника, подруга Дианы де Кастро. Тогда Габриэль осведомился, где можно ее видеть. - В самом опасном месте, - ответили ему. Габриэль отправился в предместье д'Иль и действительно разыскал там аббатису. До нее уже дошли слухи о виконте д'Эксмесе, о его выступлении в ратуше и о цели его прибытия в Сен-Кантен. Она приняла его как королевского посланца и спасителя города. - Не удивляйтесь, мать аббатиса, что, явившись от имени короля, я попрошу вас рассказать мне о дочери его величества, герцогине де Кастро. Я тщетно высматривал ее среди встречавшихся мне монахинь. Надеюсь, она не больна? - Нет, господин виконт, - ответила настоятельница. - Но все же я велела ей не покидать сегодня обители и немного отдохнуть, так как она всех нас превзошла мужеством и самоотречением. Повсюду она поспевала, ко всему была готова. О, это достойная дочь французского народа! Но она пожелала скрыть свое положение, свой титул и будет вам признательна, господин виконт, за соблюдение ее достославного инкогнито. Она назвалась по имени нашего святого, сестрой Бенедиктой. Но наши раненые не знают латыни и называют ее "сестра Бени". - Это звучит не хуже, чем "госпожа герцогиня"! - воскликнул Габриэль, ощутив радостные слезы на глазах. - Итак, я смогу ее завтра повидать, если мне суждено вернуться. - Вы вернетесь, брат мой, - уверенно ответила настоятельница, - и где будут раздаваться самые громкие стоны, там вы и найдете сестру Бени. Теперь Габриэль был уверен, что он выйдет целым и невредимым из страшных опасностей предстоящей ночи. XXIX. МАРТЕН-ГЕРР СЛИШКОМ НЕЛОВОК Чтобы не заблудиться в незнакомых местах, Габриэль тщательно изучил план окрестностей Сен-Кантена. Под покровом надвигающейся ночи он беспрепятственно выбрался вместе с Мартен-Герром из города через плохо охраняемый врагом потайной ход. Одетые в темные плащи, они проскользнули, как тени, по рвам и через брешь в стене вышли в поле. Но самое трудное было еще впереди. Неприятельские отряды день и ночь рыскали по окрестностям осажденного города, и всякая встреча с ними могла оказаться роковой для наших воинов, переодетых в крестьянскую одежду. Малейшая задержка могла погубить весь разработанный план. Поэтому, когда они добрались через полчаса до развилки дорог, Габриэль остановился и задумался. Остановился и Мартен-Герр. Впрочем, ему-то обдумывать было нечего - это занятие он обычно предоставлял своему господину. Ведь он, Мартен-Герр, - только длань, а голова же - сам Габриэль, так полагал храбрый и преданный оруженосец. - Мартен, - заговорил Габриэль после недолгого размышления, - перед нами два пути. Оба они ведут к Анжимонскому лесу, где нас поджидает барон Вольперг. Если мы пойдем вместе, то можем и вместе попасть в плен. Если же пойдем разными дорогами, то шансы у нас удвоятся, как это было и при поисках госпожи де Кастро. Ступай же вот по этой дороге; она длиннее, но более надежна. На пути ты натолкнешься на лагерь валлонов [Валлоны - народ, проживающий на территории Бельгии, в то время подвластной королю Испании], где, вероятно, содержится в плену господин де Монморанси. Обойди лагерь, как мы это сделали прошлой ночью. Побольше самообладания и хладнокровия! Если тебя остановят, выдавай себя за анжимонского крестьянина; ты, мол, возвращаешься из лагеря испанцев, куда ходил сбывать съестные припасы. Постарайся подражать пикардийскому наречию. Но, главное, помни: лучше нахальство, чем нерешительность. Надо иметь самоуверенный вид. Если ты растеряешься, пиши пропало! - О, будьте спокойны, монсеньер! - подмигнул Мартен-Герр. - Не так-то я прост, как вам кажется, и без труда их одурачу. - Хорошо, Мартен. А я пойду вон той дорогой. Она короче, но опасней, потому что ведет прямо в Париж и находится под особым контролем. И если я не доберусь до назначенного места, пусть меня дольше получаса не ждут и не теряют драгоценного времени. Ведь ночью опасность не так велика, как вечером. Тем не менее посоветуй барону Вольпергу от моего имени быть крайне осторожным. Ты знаешь, как надо поступить: разделить отряд на три колонны и, по возможности, незаметнее подойти к городу с трех противоположных сторон. На успех всех трех колонн рассчитывать трудно. Но гибель одной, быть может, будет спасением для двух остальных. Ну вот и все, мой славный Мартен. Может, больше мы и не свидимся... Дай же мне руку, и храни тебя господь! - О, молю господа сохранить вас! - ответил Мартен. - Все-таки я надеюсь, что нынче вечером мы сыграем какую-нибудь ловкую штуку с этими треклятыми испанцами. - Я рад, что ты в таком расположении духа, Мартен. Так будь же здоров! Желаю тебе удачи и, главное, нахальства. - И я вам желаю удачи, монсеньер, и осторожности. Так расстались рыцарь и оруженосец. Поначалу у Мартена все шло гладко, и он, скрываясь в густом мраке, ловко избежал нескольких встреч с подозрительными личностями. Но, приближаясь к лагерю валлонов, Мартен-Герр очутился вдруг между двумя отрядами, пешим и конным. Грозный окрик: "Кто идет?" - не оставлял ни малейшего сомнения, что его заметили. "Ну, - подумал он, - теперь как раз пора пустить в ход свое нахальство". И, как бы осененный свыше необыкновенно удачной мыслью, он затянул во все горло чрезвычайно подходящую к этому случаю песню об осаде Меца: В пятницу, день всех святых, Не знали жители Меца, Куда от насевших на них Германских разбойников деться - Эй! Кто идет? - снова рявкнули из темноты; владелец этого грубого голоса говорил на каком-то непостижимом наречии. - Крестьянин из Анжимона, - ответил Мартен-Герр на столь же непонятном языке и продолжал путь, с еще большим усердием распевая свою песенку. - Эй, стой на месте и перестань горланить свою проклятую песню! Слышишь? - продолжал свирепый голос. Мартен-Герр мгновенно сообразил, что один против сотни он не боец, что от конных пешком не убежишь да и бегство его произведет на них самое дурное впечатление. И он остановился. В сущности, он был до известной степени рад случаю блеснуть своей ловкостью и хладнокровием. Габриэль, иной раз как будто сомневавшийся в нем, не имел бы впредь подобных оснований, если бы ему, Мартену, удалось выпутаться из такого трудного положения. Поэтому он постарался выглядеть как можно беспечнее. - Клянусь святым мучеником Кантеном! - ворчал он, приближаясь к отряду. - Что за бестолковщина задерживать бедного крестьянина, когда он торопится домой к ясене и детям в Анжимон! Ну, говорите, да живей, чего вам надобно от меня? - Чего нам надо? - спросил окликнувший его человек. - Допросить и обыскать тебя, ночной бродяга. Одежда-то на тебе крестьянская, а на деле ты, может быть, шпион. - Хо-хо! Допрашивайте, обыскивайте, - громко и неестественно рассмеялся Мартен-Герр. - Это мы сделаем в лагере. - В лагере? - повторил Мартен. - Ладно! Идем! Я желаю говорить с начальником. Это что ж такое? Останавливать бедняка крестьянина, который относил провиант вашим товарищам под стены Сен-Кантена и теперь идет домой? Будь я проклят, если еще раз туда пойду! Это я-то шпион! Я буду жаловаться начальнику, идем! - Ишь ты языкастый какой! - усмехнулся командир отряда. - Начальник - это я, приятель. И ты будешь иметь дело только со мной. Не думай, что мы разбудим генералов ради такого плута, как ты. - Нет, вы меня к генералам ведите! Я требую! - возразил скороговоркой Мартен-Герр. - Я должен им сказать, что так не хватают ни с того ни с сего кормильцев армии. Я ничего не сделал плохого. Я честный крестьянин из Анжимона. Я потребую возмещения, пускай-ка вас повесят. - Он, видно, уверен, что его зря обидели, - заметил один из всадников. - Ну конечно, - согласился начальник, - и я бы его отпустил, да больно уж знакомы и его голос и фигура... Марш вперед! В лагере все разъяснится. Мартен-Герр, конвоируемый двумя всадниками, не переставал всю дорогу сыпать проклятиями. Не умолк он и в ту минуту, когда его ввели в палатку. - Вот как вы себя ведете со своими союзниками! Ну ладно же! Поищите вы теперь овса для коней и муки для себя, я вам больше не поставщик!.. В этот миг начальник конного отряда поднес факел к самому лицу Мартен-Герра и даже попятился от изумления. - Дьявол мне свидетель, я не ошибся! - закричал он. - Это он и есть! Разве вы не узнаете этого негодяя? - Он! Он самый! - гневно поддакивали остальные солдаты, по очереди подходившие взглянуть на пленника. - Ну вот! Узнали меня наконец? - заговорил несчастный, начинавший не на шутку тревожиться. - Сами видите, что перед вами Мартен Корнулье из Анжимона... Теперь вы меня, слава богу, отпустите. - Отпустим тебя? Вор, свинья, висельник!.. - сжимая кулаки, сверкнул глазами начальник отряда. - Что такое? Что с тобой, приятель? - изумился Мартен-Герр. - Уж не перестал ли я вдруг быть Мартеном Корнулье? - Ты и не был никогда Мартеном Корнулье! Мы все тебя знаем и можем запросто изобличить во лжи. А ну-ка, друзья, скажите этому мошеннику, как его зовут, сорвите с него личину. - Это Арно дю Тиль! Это же мерзавец Арно дю Тиль! - повторил хором десяток голосов. - Арно дю Тиль? Это кто же такой? - спросил, бледнея, Мартен. - Да, отрекайся от самого себя, подлец! - воскликнул начальник. - Но вот, по счастью, десять человек могут опровергнуть твои враки. Неужто у тебя хватит наглости отрицать, что в день святого Лаврентия я взял тебя в плен и что ты состоял в свите коннетабля? - Да нет же, нет, я Мартен Корнулье! - бормотал Мартен, совершенно растерявшись. - Ты Мартен Корнулье? - переспросил начальник, презрительно смеясь. - Так ты не хочешь быть тем негодяем Арно дю Тилем, который посулил мне выкуп, снискал мое расположение, а прошлой ночью сбежал, захватив с собой и те небольшие деньги, что были при мне? Каналья! - Вы уверены, что не ошибаетесь? - пролепетал подавленный Мартен. - Вы могли бы все поклясться, что мое имя... Арно дю Тиль? Что в день святого Лаврентия этот бравый молодец взял меня в плен? Вы могли бы присягнуть, что это так? - Могли бы, могли! - энергично воскликнули солдаты. - Ну, так это меня не удивляет, - понурился Мартен-Герр, который, как мы помним, всегда городил вздор, когда заходила речь о раздвоении его личности. - Поистине это меня не удивляет. Я мог бы вам без конца повторять, что меня зовут Мартеном Корнулье, но раз я знаком вам как Арно дю Тиль, то я умолкаю, я больше не спорю, я примиряюсь со своею участью. Раз дело обстоит так, то я связан по рукам и ногам... Этого я не предвидел... Ну что ж, прекрасно, делайте со мною что угодно, уведите меня, заприте, свяжите! После этой покаянной речи бедняга сознался во всех своих грехах, в которых его обвиняли, и принял сыпавшиеся на его голову ругательства как воздаяние свыше за свои новые прегрешения. Только об одном он жалел - о том, что не успел выполнить поручение, с которым был послан к барону Вольпергу. Но кто мог бы предвидеть, что ему придется держать ответ за якобы новые злодеяния, которые обратят в ничто его прекрасное намерение блеснуть ловкостью и присутствием духа? "Утешает меня лишь то, - размышлял связанный Мартен-Герр, валяясь на сырой земле в темном чулане, - что Арно дю Тиль, быть может, вступает сейчас в Сен-Кантен с отрядом Вольперга. Но нет, это тоже пустая мечта. Судя по тому, что мне известно об этом мерзавце, вернее будет предположить, что теперь он вовсю мчится в Париж". XXX. ВОЕННЫЕ ХИТРОСТИ Хотя мечта Мартен-Герра казалась ему совершенно несбыточной, она тем не менее осуществилась. Когда Габриэль, миновав множество опасностей, вошел в лес, где ждал его барон Вольперг, первым, кого он увидел, был его оруженосец: - Мартен-Герр! - воскликнул Габриэль. - Он самый, монсеньер, - ухмыльнулся оруженосец. Но этому Мартен-Герру наглости было не занимать. - На сколько ты меня опередил? - спросил Габриэль. - Я здесь уже с час, монсеньер. - Да что ты?! Но, кажется, ты переоделся? Когда мы расставались три часа назад, на тебе был другой костюм. - Это верно. Я поменялся одеждой с одним повстречавшимся на пути крестьянином. - И у тебя не было ни одной неприятной встречи? - Ни одной. - Ну хорошо... - Если не возражаете, виконт, - сказал подошедший к ним барон, - мы выступим только через полчаса. Ведь еще нет и полуночи. Я считаю, что мы должны быть у Сен-Кантена около трех часов ночи. Кстати, в это время ослабевает и бдительность часовых. Вы согласны, виконт? - Согласен. И ваше мнение полностью совпадает с инструкциями господина Колиньи. Он будет ждать нас в три часа утра. К этому времени мы должны быть уже у города. Но дойдем ли мы до него, неизвестно... - Непременно дойдем, монсеньер, позвольте вас уверить в этом, - вмешался Арно-Мартен. - Проходя мимо лагеря валлонов, я хорошенько рассмотрел его расположение и проведу вас мимо него хоть с завязанными глазами. - Что за чудеса, Мартен? - воскликнул Габриэль. - Чего ты не успел за два часа! Отныне я буду полагаться не только на твою верность, но и на твою смекалку. - О, монсеньер, полагайтесь только на мое усердие, а главное - на мою скрытность. Выше этого мое честолюбие не метит. Случай и дерзость так благоприятствовали плутням пронырливого Арно, что с момента появления Габриэля этот обманщик имел полную возможность говорить лишь правду. И пока, уединившись, Вольперг и Габриэль обсуждали план экспедиции, негодяй тоже заканчивал разработку своего собственного плана, доверившись удивительному стечению обстоятельств, которое до сих пор всегда выручало его. На самом же деле произошло вот что. Вырвавшись из плена, Арно полтора суток бродил по окрестным лесам, не решаясь выйти из них, так как боялся снова очутиться в плену. Под вечер он разглядел в Анжимонском лесу следы конских копыт; по-видимому, тут прятались всадники, а коли они углубились в чащу, следовательно, это французы. Арно постарался к ним присоединиться, и это ему удалось. Первый же солдат Вольперга, поздоровавшийся с Арно, назвал его Мартен-Герром, и тот, разумеется, не отрекся от такого имени. Прислушиваясь ко всем разговорам, весь обратившись в слух, он вскоре узнал, что в эту же ночь сюда должен вернуться виконт д'Эксмес, отправившийся в Сен-Кантен, а вместе с виконтом и Мартен-Герр. Поэтому-то Арно и приняли за Мартена и, естественно, стали расспрашивать его о виконте. - Виконт придет, просто мы пошли разными дорогами, - отвечал он, и тотчас же сообразил, что непредвиденная встреча с Габриэлем сулит ему немало выгод. Во-первых, можно не заботиться о собственном пропитании в столь трудное время. Во-вторых, он знал, что пленного коннетабля Монморанси не столько угнетает позор поражения и плена, сколько мысль о своем ненавистном и всесильном теперь сопернике, герцоге де Гизе, обретшем полное доверие короля. Увязаться же за одним из друзей де Гиза значило бы приобщиться к источнику всех сведений, которые Арно дорого продавал коннетаблю. Наконец, Габриэль был личным врагом Монморанси, главной помехою для брака его сына Франциска и госпожи де Кастро. Но если вернется настоящий Мартен-Герр, размышлял Арно, то это может начисто расстроить такие прекрасные планы. Поэтому, дабы не раскрылся обман, нужно во что бы то ни стало подстеречь простака Мартена и устранить, а то и просто убить его. Какова же была его радость, когда виконт д'Эксмес вернулся один и сразу же признал в нем Мартен-Герра! Арно, как оказалось, сам того не ведая, сказал правду Вольпергу и его людям. Тогда уж он окончательно доверился своей звезде, полагая, что дьявол, покровитель его, вверг беднягу Мартена в плен к испанцам. Вскоре отряд Вольперга разделился на три колонны и двинулся в путь по трем разным направлениям. Колонна Габриэля осторожно миновала лагерь валлонов и вскоре оказалась под стенами Сен-Кантена, обложенного со всех сторон испанцами. Город, казалось, застыл в тревожном ожидании, ибо исход дерзкой операции Габриэля и Вольперга нес горожанам либо спасение, либо гибель. Поэтому адмирал уже в два часа ночи сам побывал в тех местах, где должны были пройти солдаты Вольперга, и приказал часовым быть начеку. Потом он взобрался на сторожевую башню и стал вглядываться и вслушиваться в ночную зловещую тишину. Но он ничего не услышал, ничего не увидел. До него доносился лишь глухой далекий шум у испанских подкопов да виднелись черные пятна лесных массивов и белеющие в темноте вражеские палатки. Тогда, не в силах совладать с беспокойством, адмирал решил направиться в самое опасное место, где должна была решиться судьба Сен-Кантена. Он сошел с башни и в сопровождении нескольких офицеров поскакал к бастиону де-ла-Рэн. Когда на церкви Капитула Каноников пробило три часа, со стороны болот Соммы раздался крик совы. - Слава богу! Это они! - воскликнул адмирал. По знаку Колиньи господин дю Брейль, губернатор Сен-Кантена, сложив руки рупором, ответил на сигнал, умело подражая крику орлана. Безмолвная тишина опустилась на землю. Напрягая слух, адмирал и его свита словно окаменели. Внезапно с той стороны, откуда донесся крик, прогремел мушкетный выстрел, и вслед за ним послышались стрельба, вопли и какой-то страшный гул... Первая колонна была обнаружена. - Сотней храбрецов стало меньше! - с горечью воскликнул адмирал. Быстро спустившись с насыпи, он снова сел на коня и, не сказав ни слова, поехал к бастиону Сен-Мартен, где поджидали другую колонну отряда Вольперга. Грызущая душу тревога не покидала адмирала. Гаспар де Колиньи напоминал игрока, поставившего на три карты все свое состояние. Первая ставка была бита. Что будет со второй? Увы! Такой же крик послышался за валами, такой же отклик прозвучал в городе. Затем - повторение прежней роковой сцены: выстрел часового, залпы, вопли раненых... - Двести мучеников! - глухо обронил Колиньи. И снова вскочил в седло. За две минуты домчался он до потайного хода в предместье. Там было тихо. "Конец, - подумал адмирал, - теперь неприятельский лагерь уже поднят на ноги. Тот, кто командует третьей колонной, должно быть, не рискнул подвергать ее смертельной опасности и отступил". Таким образом, этой третьей и последней возможности у игрока вообще не стало. У Колиньи даже мелькнула мысль, что третья колонна была застигнута вместе со второй и погибла в это же время. Горячие слезы отчаяния и ярости покатились по смуглым щекам адмирала. Через несколько часов горожане, узнав о последней неудаче, растеряются и снова потребуют сдать город. Да если бы город и не пожелал сдаться, при таком упадке духа первый же приступ откроет испанцам ворота Сен-Кантена и Франции. И ждать этого приступа, конечно, недолго... Как бы предвидя опасения Колиньи, стоявший подле него губернатор дю Брейль приглушенно крикнул: - Внимание! - И когда адмирал обернулся, он показал рукой на ров, по которому двигалась черная, безмолвная тень. - Друзья или враги? - тихо спросил дю Брейль. - Тише! - ответил адмирал. - Мы готовы ко всему. - Как бесшумно они идут! - продолжал губернатор. - Стука копыт совсем не слышно... Их, право, можно принять за привидения. И суеверный дю Брейль на всякий случай перекрестился. Колиньи же, человек бесстрашный, внимательно, до боли в глазах, вглядывался в черный немой отряд. Когда всадники были уже в каких-нибудь пятидесяти шагах, Колиньи сам закричал орланом. Ему ответил совиный крик. Тогда адмирал вне себя от радости кинулся к потайному ходу, распорядился тут же открыть ворота, и сто немых всадников в черных плащах на покрытых черными попонами лошадях въехали в город. Теперь можно было разглядеть, почему не слышно было стука копыт: копыта лошадей были обмотаны тряпками. Только благодаря этой уловке, придуманной уже после гибели двух первых колонн, третьей удалось избегнуть гибели. А придумал такую уловку не кто иной, как Габриэль. Эти сто солдат были, конечно, не слишком-то большой подмогой, и все же они могли отстоять в течение нескольких дней два самых опасных поста. Но самое главное - что прибытие их доставило огромную радость осажденным после столь унылого ряда неудач. Счастливая весть мгновенно распространилась по всему городу. Захлопали двери, засветились в окнах огни, и дружные рукоплескания провожали Габриэля и его солдат, проезжавших по улицам. - Нет, радость неуместна, - скорбно сказал Габриэль. - Вспомните о двухстах павших за валами. И он приподнимал шляпу, как бы салютуя мертвым героям, среди которых был, по-видимому, и доблестный Вольперг. - Да, - ответил Колиньи, - мы оплакиваем их и восхищаемся ими. Но как мне вас благодарить, господин д'Эксмес? Позвольте мне, по крайней мере, крепко обнять вас за то, что вы уже дважды спасли Сен-Кантен. Но Габриэль, пожимая ему руку, ответил: - Господин адмирал, вы мне скажете это через десять дней. XXXI. СЧЕТ АРНО ДЮ ТИЛЯ Адмирал отвез в ратушу Габриэля, падавшего с ног от усталости; за последние четыре дня он почти не спал. Колиньи отвел ему комнату рядом со своей, и Габриэль, кинувшись на постель, заснул так, словно ему не суждено было проснуться. И действительно, проснулся он только в пятом часу дня, да и то лишь потому, что Колиньи, войдя к нему в комнату, сам разбудил его. Днем неприятель пытался штурмовать город. Осажденные успешно отбросили его. Но штурм, очевидно, должен был на другой день повториться, и адмирал пришел посоветоваться с Габриэлем. Габриэль мигом вскочил с постели, готовый выслушать Колиньи. - Скажу только два слова своему оруженосцу, - обратился он к адмиралу, - а затем я весь в вашем распоряжении. - Пожалуйста, виконт, - ответил Колиньи. - Если бы не вы, на этой ратуше теперь уже развевался бы испанский флаг, а поэтому вы вправе считать себя здесь хозяином. Подойдя к двери, Габриэль позвал Мартен-Герра. Тот сразу прибежал на его зов. - Мартен, - сказал молодой человек, отведя его в сторону, - ты немедленно пройдешь в лазарет предместья д'Иль. Там спросишь не госпожу де Кастро, а настоятельницу бенедиктинок, досточтимую мать Монику, и попросишь ее предупредить сестру Бени, что виконт д'Эксмес явится к ней через час и заклинает ее подождать его. Ступай же, и пусть она знает, по крайней мере, что я сердцем с нею. - Это она узнает, монсеньер, - почтительно отозвался Мартен. Он действительно поспешил в лазарет предместья д'Иль и принялся ревностно искать повсюду сестру Монику. Наконец ему показали настоятельницу. - Ах, как я рад, мать настоятельница, что разыскал вас наконец! - обратился к ней хитрый плут. - Мой бедный господин был бы так огорчен, если бы мне не удалось исполнить поручение, с которым он послал меня к вам, а в особенности к госпоже де Кастро. - А кто вы, мой друг, и от чьего имени пришли? - спросила настоятельница, удивленная и огорченная тем, что Габриэль так плохо хранит доверенную ему тайну. - Я от виконта д'Эксмеса, - продолжал Арно-Мартен, прикидываясь добродушным простачком. - Вам, должно быть, известен виконт д'Эксмес. Весь город только о нем и говорит. - Ну разумеется, - ответила сестра Моника. - Мы усердно молились за него! Я имела честь еще вчера с ним познакомиться и рассчитывала свидеться с ним сегодня. - Он придет к вам, наш герой, придет, - захлебываясь, сказал Арно-Мартен. - Его задерживает господин Колиньи, а ему не терпится, и он меня послал вперед к вам и к госпоже де Кастро. Не удивляйтесь, матушка, что я произношу это имя. Двадцать раз испытав мою давнюю преданность, мой господин доверяет мне, как самому себе, и у него нет секретов от своего верного и честного слуги. Ума и сметки у меня только на то и хватает, чтобы его любить и защищать, клянусь мощами святого Кантена... Ах, простите, матушка, что я так поклялся в вашем присутствии! Я забылся, а привычка, знаете ли, и душевный порыв... - Пустое, пустое, - остановила его, улыбаясь, настоятельница. - Так господин д'Эксмес придет? Мы будем очень рады ему. Сестра Бени ждет не дождется его, чтобы расспросить о здоровье государя. - Хо-хо! - глупо рассмеялся Мартен. - Король прислал его в Сен-Кантен, это верно, но думаю, отнюдь не к госпоже Диане! - Что вы хотите этим сказать? - удивилась сестра Моника. - Только то, что я, преданнейший слуга виконта д'Эксмеса, поистине рад тому участию, какое вы принимаете в амурных делах монсеньера и госпожи де Кастро. - В амурных делах госпожи де Кастро? - ужаснулась настоятельница. - Разумеется, - сказал мнимый Мартен. - Не могла же госпожа Диана не довериться вам, своему единственному другу!.. - Она говорила мне вообще о своих душевных страданиях, но про грешную любовь, про виконта я не знала ничего, решительно ничего! - Ну да, ну да, вы запираетесь... из скромности, - продолжал Арно, кивая головой с понимающим видом. - Но право же, я нахожу ваше поведение просто превосходным... Во всяком случае, вы поступаете весьма смело. "Вот как? - подумали вы. - Король противится любви этих детей и не позволяет Диане встречаться с виконтом?.. В таком случае, я, святая и достойная женщина, восстану против монаршей воли и родительской власти и окажу несчастным влюбленным всяческую поддержку, помогу им видеться и возвращу им потерянную было надежду". Меня восхищает все, что вы делаете для них, матушка, поверьте мне! - О господи! - только и могла выговорить настоятельница, женщина робкая и совестливая. - Восстать против воли отца и государя! И мое имя, моя жизнь замешаны в такие любовные интриги! - Смотрите-ка, - сказал Арно, - вот уже мчится сюда и мой господин... Ему небось не терпится поблагодарить вас за такое милое посредничество и узнать, когда и как он сможет повидать свою любезную! Ха-ха!.. И в самом деле, к ним торопливо бежал Габриэль. Но прежде чем он подошел вплотную к настоятельнице, она жестом остановила его и, с достоинством выпрямившись, сказала: - Ни шага дальше и ни слова, господин виконт! Я знаю теперь, в качестве кого и с какими намерениями вы желали повидаться с госпожой де Кастро. Не надейтесь же, сударь, что я впредь буду содействовать начинаниям, вероятно, недостойным дворянина. Я не только не желаю с вами разговаривать, но, воспользовавшись своею властью, лишу Диану всякой возможности и всякого предлога видеть вас... Не глядя на остолбеневшего от изумления Габриэля, настоятельница холодно кивнула ему и удалилась, не дожидаясь его ответа. - Что это значит? - спросил озадаченно молодой человек своего мнимого оруженосца. - Я так же недоумеваю, как и вы, монсеньер, - ответил якобы в растерянности обрадованный Арно. - По правде говоря, мать настоятельница встретила меня не очень-то любезно и тут же объявила, будто бы ей известны все ваши намерения и что она будет всячески противиться их осуществлению... И добавила еще. что госпожа Диана вас больше не любит, если только вообще когда-нибудь любила... - Диана меня больше не любит? - побледнел Габриэль. - Но, может, это и к лучшему... Тем не менее я хочу увидать ее, хочу доказать ей, что я-то люблю ее по-прежнему и ни в чем перед нею не виновен. Ты непременно поможешь мне, Мартен, добиться этой последней нашей встречи. Я почерпну в ней мужество, необходимое для предстоящей борьбы. - Вы же знаете, монсеньер, - смиренно ответил Ар-но, - что я преданное орудие вашей воли и приложу все усилия, чтобы устроить это свидание. И хитрый мерзавец, посмеиваясь про себя, проводил обратно в ратушу огорченного Габриэля. Вечером, после объезда укреплений, мнимый Мартен-Герр очутился наконец один в своей комнате. Тогда он достал из-за пазухи какую-то бумагу и принялся читать ее с чувством глубокого удовлетворения. Это был: "Счет Арно дю Тиля господину коннетаблю де Монморанси со дня их непредвиденной разлуки (в каковой вошли услуги как общественные, так и личные). За то, что, пребывая в плену и будучи приведен к Филиберу-Эммануилу, посоветовал названному полководцу отпустить коннетабля без выкупа, в пользу чего выдвинул достойный довод, будто монсеньер почти не опасен для испанцев своей шпагой, но зато весьма полезен им как советник короля, - 50 экю. За то, что, хитростью вырвавшись из плена, сберег тем самым господину коннетаблю расходы по выкупу столь верного и ценного слуги, на которые господин коннетабль несомненно поскупился бы, - 100 экю. За то, что искусно провел по незнакомым тропам отряд, который господин виконт д'Эксмес вел в Сен-Кантен на помощь господину адмиралу Колиньи, возлюбленному племяннику господина коннетабля, - 20 ливров... " В счете был еще целый ряд таких же бесстыдно жадных пунктов, что и вышеприведенные. Шпион, поглаживая бороду, перечитывал их. Прочитав написанное, он взялся за перо и прибавил к перечню: "За то, что под именем Мартен-Герра поступил на службу к виконту д'Эксмесу, вывел оного как любовника госпожи де Кастро перед настоятельницей бенедиктинок и тем самым надолго разлучил этих двух влюбленных, что вполне соответствует интересам господина коннетабля. - 200 экю". "Это, право же, недорого, - подумал Арно, - и благодаря этой статье пройдут и другие. В итоге получается кругленькая сумма. Дело близится к тысяче ливров, и при некоторой изобретательности мы доведем ее до двух тысяч. А тогда, ей-богу, удалюсь от дел, женюсь, буду воспитывать детишек, заделаюсь членом приходского совета где-нибудь в провинции. Так осуществится мечта всей моей жизни". С такими добродетельными намерениями Арно улегся на постель и моментально заснул. На другой день Габриэль опять послал его искать Диану, и нетрудно догадаться, как исполнил он это поручение. Но около десяти утра неприятель пошел на яростный приступ, и пришлось бежать на валы. Габриэль, по своему обыкновению, показал там чудеса храбрости и вел себя так, словно был о двух головах. И в самом деле: ему надо было спасти две головы. А кроме того, он втайне надеялся, что Диана, быть может, услышит о его героических делах. XXXII. БОГОСЛОВИЕ Едва передвигая ноги от усталости, Габриэль возвращался вместе с Гаспаром де Колиньи в ратушу и вдруг услыхал, как двое прохожих упомянули имя сестры Бени. Оставив адмирала, он догнал этих людей и порывисто спросил, что слышали они об этой женщине. - Ничего не слышали, во всяком случае, не больше, чем вы, господин капитан, - ответил один из них. оказавшийся не кем иным, как Жаном Пекуа. - Мы с товарищем как раз и удивлялись, почему ее не видно было целый день. А ведь день-то был жаркий и раненых было больше чем достаточно... Ну ничего, скоро все разъяснится - через ночь ей дежурить в лазарете, а до сих пор ночные дежурства она не пропускала. Стало быть, завтра вечером мы ее непременно увидим. - Спасибо, друг, спасибо! - выпалил Габриэль, горячо пожимая руку изумленному Жану Пекуа. Гаспар де Колиньи слышал этот разговор и заметил, как обрадовался Габриэль. Однако он ничего не сказал ему. Только вернувшись домой и оставшись наедине с ним в своем кабинете, он заметил с лукавой усмешкой: - Я вижу, друг мой, вы принимаете живое участие в этой монахине, сестре Бени. - Такое же, как Жан Пекуа, - покраснел Габриэль, - такое же, как и вы, надо думать, господин адмирал. Вы, конечно, заметили, какое благотворное влияние оказывает она на раненых. - Ну для чего вы обманываете меня, друг мой? - грустно спросил адмирал. - Как мало вы еще меня знаете, если пытаетесь меня обмануть! - Как? Господин адмирал... - пробормотал растерявшийся Габриэль, - кто мог вам внушить... - ...что сестра Бени - Диана де Кастро? - спросил Колиньи. - И что вы ее любите? - Вы это знаете? - воскликнул ошеломленный Габриэль. - Неужели не знаю! - усмехнулся адмирал. - Ведь господин коннетабль приходится мне дядей, от него ничего не скрыто при дворе. Король рассказывает все госпоже де Пуатье, а та передает все услышанное господину Монморанси. И так как со всем этим делом связаны, по-видимому, крупные интересы нашей семьи, то мне сразу же приказано было держаться настороже и поддерживать планы моей знатной родни. Я еще и дня не пробыл в Сен-Кантене, как уже ко мне явился от дяди экстренный курьер. И вы думаете, что курьер этот привез мне сведения о передвижениях противника или о военных планах коннетабля? Ничуть не бывало! Пробившись через множество опасностей, он доставил мне письмо, в котором говорилось, что в Сен-Кантенской обители скрывается под вымышленным именем герцогиня де Кастро, дочь короля, и что мне надлежит внимательно следить за всеми ее поступками. Вот и все... Затем вчера меня вызвал к южному потайному ходу шпион господина Монморанси. Я надеялся, что он мне скажет от имени дяди, чтобы я бодрился, ждал от короля новых подкреплений и что мне лучше погибнуть в проломе стены, чем сдать Сен-Кантен. Но нет, я снова ошибся! Этому человеку поручено было предупредить меня, что виконт д'Эксмес, пробравшийся на днях в город, любит госпожу де Кастро и что сближение влюбленных могло бы нанести урон великим замыслам моего дяди. А поскольку я комендант Сен-Кантена, то мой долг - во что бы то ни стало отдалить друг от друга герцогиню Диану и Габриэля д'Эксмеса и, главное, препятствовать их свиданиям, тем самым содействуя возвеличению и усилению моего рода! Все это было сказано в тоне неприкрытой горечи. Но Габриэль понял только одно: его надеждам снова нанесен удар. - Значит, это вы донесли на меня настоятельнице, - запальчиво крикнул он, ослепленный гневом, - и, по-видимому, намерены во исполнение предначертаний вашего дяди отнять у меня всякую возможность отыскать Диану и встретиться с нею! - Замолчите, молодой человек! - воскликнул адмирал с непередаваемой гордостью. - Впрочем, я вас прощаю, - продолжал он спокойнее, - вас ослепляет страсть, и вы еще не знаете Гаспара де Колиньи. В этих словах и в самом тоне адмирала было столько благородства и доброты, что все подозрения Габриэля мгновенно улетучились. Ему стало стыдно за свою невоздержанность. - Простите! - сказал он, протягивая руку Гаспару. - Как мог я подумать, что вы причастны к подобного рода интригам! Еще раз простите меня, господин адмирал! - В добрый час, Габриэль, - ответил Колиньи. - Я действительно держусь в стороне от таких махинаций, я презираю и сами эти махинации, и тех, кто их затевает. Я вижу в них не славу, а позор нашей семьи. Я стыжусь их! Все это требует строгости к самому себе и справедливости к другим. - Да, я знаю, что вы человек чести, адмирал, - сказал Габриэль, - и горько раскаиваюсь, что на какое-то мгновение мог принять вас за одного из ненавистных мне бесчестных и бессовестных придворных. - Увы, - отозвался Колиньи, - эти низкие честолюбцы, эти несчастные, слепые паписты скорее достойны жалости. Впрочем, я забываю, что говорю не с одним из моих братьев по вере. Но все равно, вы достойны быть и рано или поздно будете нашим, Габриэль. Да, неравная борьба, в которой ваша любовь разобьется об интриги растленного двора, в конце концов приведет вас в наши ряды. - Мне было уже раньше известно, господин адмирал, что вы принадлежите к партии гугенотов [Гугеноты - сторонники кальвинистской веры, одной из разновидностей протестантской религии; протестанты выступали против католической религии и церкви], - заметил Габриэль, - и я умею уважать тех, кто подвергается гонениям. Но я чувствую, что моей верою неизменно будет вера Дианы. - Так что же? - ответил Гаспар де Колиньи, охваченный, подобно своим единоверцам, пылом проповедничества. - Если госпожа де Кастро исповедует веру в добродетели и в святые истины, то она - нашей веры. И вы тоже будете к ней принадлежать, ибо этот распутный двор, с которым вы неосторожно вступаете в борьбу, разобьет вас и вы захотите мщения. Неужели вы думаете, что господин де Монморанси, задавшись целью женить сына на королевской дочери, уступит вам такую богатую добычу? - Я, может, и не стану с ним бороться из-за нее. Только бы король был верен своему священному долгу... - Священному долгу! Разве существуют, Габриэль, такие обязательства для того, кто, повелев парламенту обсуждать в его присутствии вопрос о свободе совести, послал на костер Анн Дюбура [Анн Дюбур (1521-1559) - советник Парижского парламента (королевского суда). Склонялся к протестантской вере