Кардинал подошел к нему и пальцем коснулся его плеча. На этот раз д'Артаньян вздрогнул, проснулся и, придя в себя, сразу вскочил на ноги, как солдат, готовый к бою. - Я здесь. Кто меня зовет? - Я, - сказал Мазарини с самой приветливой улыбкой. - Прошу извинения, ваше преосвященство, - сказал д'Артаньян, - но я так устал... - Излишне просить извинения, - сказал Мазарини, - вы устали на моей службе... Милостивый тон министра привел д'Артаньяна в восхищение. - Гм... - процедил он сквозь зубы, - неужели справедлива пословица, что счастье приходит во сне? - Следуйте за мной, сударь, - сказал Мазарини. - Так, так! - пробормотал д'Артаньян. - Рошфор держал слово; только куда же он, черт возьми, делся? Он всматривался во все закоулки кабинета, но Рошфора не было нигде. - Господин д'Артаньян, - сказал Мазарини, удобно располагаясь в крес- ле, - вы всегда казались мне храбрым я славным человеком. "Возможно, - подумал д'Артаньян, - но долго же он собирался сказать мне об этом". Это, однако, не помешало ему низко поклониться Мазарини в ответ на комплимент. - Так вот, - продолжал Мазарини, - пришло время использовать ваши способности и достоинства. В глазах офицера, как молния, сверкнула радость, но тотчас же погас- ла, так как он еще не знал, куда гнет Мазарини. - Приказывайте, монсеньер, - сказал он, - я рад повиноваться вашему преосвященству. - Господин д'Артаньян, - продолжал Мазарини, - в Прошлое царствование вы совершали такие подвиги... - Вы слишком добры, монсеньер, вспоминая об этом. Правда, я сражался не без успеха... - Я говорю не о ваших военных подвигах, - сказал Мазарини, - потому что, хотя они и доставили вам славу, они превзойдены другими. Д'Артаньян прикинулся изумленным. - Что же вы не отвечаете?.. - сказал Мазарини. - Я ожидаю, монсеньер, когда вы соблаговолите объяснить мне, о каких подвигах вам угодно говорить. - Я говорю об одном приключении... Да вы отлично знаете, что я хочу сказать. - Увы, нет, монсеньер! - ответил в совершенном изумлении д'Артаньян. - Вы скромны, тем лучше! Я говорю об истории с королевой, об алмазных подвесках, о путешествии, которое вы совершили с тремя вашими друзьями. "Вот оно что! - подумал гасконец. - Уж не ловушка ли это? Надо дер- жать ухо востро". И он изобразил на своем лице такое недоумение, что ему позавидовали бы Мопдори и Бельроз, два лучших актера того времени. - Отлично! - сказал, смеясь, Мазарини. - Браво! Недаром мне сказали, что вы именно такой человек, какой мне нужен. Ну, что бы вы сделали для меня? - Все, монсеньер, что вы мне прикажете, - ответил д'Артаньян. - Сделали бы вы для меня то, что когда-то сделали для некоей короле- вы? "Положительно, - мелькнуло в голове д'Артаньяна, - он хочет заставить меня проговориться. Но мы поборемся, Не хитрее же он Ришелье, черт побе- ри!" - Для королевы, монсеньер? Я не понимаю. - Вы не понимаете, что мне нужны вы и ваши три друга? - Какие три друга, монсеньер? - Те, что были у вас в прежнее время. - В прежнее время, монсеньер, - ответил д'Артаньян, - у меня было не трое, а полсотни друзей. В двадцать лет всех считаешь друзьями. - Хорошо, хорошо, господин офицер, - сказал Мазарини. - Скрытность - прекрасная вещь. Но как бы вам сегодня не пожалеть об излишней скрытнос- ти. - Пифагор заставлял своих учеников пять лет хранить безмолвие, мон- сеньер, чтобы научить их молчать, когда это нужно. - А вы хранили его двадцать лет. На пятнадцать лет больше, чем требо- валось от философа-пифагорейца, и это кажется мне вполне достаточным. Сегодня вы можете говорить - сама королева освобождает вас от вашей клятвы. - Королева? - спросил д'Артаньян с удивлением, которое на этот раз было непритворным. - Да, королева! И доказательством того, что я говорю от ее имени, служит ее повеление показать вам этот алмаз, который, как ей кажется, вам известен и который она выкупила у господина Дезэссара. И Мазарини протянул руку к лейтенанту, который вздохнул, узнав кольцо, подаренное ему королевой на балу в городской ратуше. - Правда! - сказал д'Артаньян. - Я узнаю этот алмаз, принадлежавший королеве. - Вы видите, что я говорю с вами от ее имени. Отвечайте же мне, не разыгрывайте комедии. Я вам уже сказал и снова повторяю: дело идет о ва- шей судьбе. - Действительно, монсеньер, мне совершенно необходимо позаботиться о своей судьбе. Вы, ваше преосвященство, так давно не вспоминали обо мне! - Довольно недели, чтобы наверстать потерянное. Итак, вы сами здесь, ну а где ваши друзья? - Не знаю, монсеньер. - Как, не знаете? - Не знаю; мы давно расстались, так как они все трое покинули военную службу. - Но где вы их найдете? - Там, где они окажутся. Это уж мое дело. - Хорошо. Ваши условия? - Денег, монсеньер, денег столько, сколько потребуется на наши предп- риятия. Я слишком хорошо помню, какие препятствия возникали иной раз пе- ред нами из-за отсутствия денег, и не будь этого алмаза, который я был вынужден продать, мы застряли бы в пути. - Черт возьми! Денег! Да к тому же еще много! - сказал Мазарини. - Вот чего вы захотели, господин офицер. Знаете ли вы, что в королевской казне пет денег? - Тогда сделайте, как я, монсеньер: продайте королевские алмазы; по, верьте мне, не стоит торговаться: большие дела плохо делаются с малыми средствами. - Хорошо, - сказал Мазарини, - мы постараемся удовлетворить вас. "Ришелье, - подумал д'Артаньян, - уже дал бы мне пятьсот пистолей за- датку". - Итак, вы будете мне служить? - Да, если мои друзья на то согласятся. - Но в случае их отказа я могу рассчитывать на вас? - В одиночку я еще никогда ничего не делал путного, - сказал д'Ар- таньян, тряхнув головой. - Так разыщите их. - Что мне сказать им, чтоб склонить их к службе вашему преосвя- щенству? - Вы их знаете лучше, чем я. Обещайте каждому в зависимости от его характера. - Что мне пообещать? - Если они послужат мне так, как служили королеве, то моя благодар- ность будет ослепительна. - Что мы будем делать? - Все, потому что вы, по-видимому, способны на все. - Монсеньер, доверяя людям и желая, чтобы они доверяли нам, надо ос- ведомлять их лучше, чем это делает ваше преосвященство... - Когда наступит время действовать, - прервал его Мазарини, - будьте покойны, вы все узнаете. - А до тех пор? - Ждите и ищите ваших друзей. - Монсеньер, их, может быть, нет в Париже, это даже весьма вероятно. Мне придется путешествовать. Я ведь только бедный лейтенант, мушкетер, а путешествия стоят дорого. - В мои намерения не входит, - сказал Мазарини, - чтобы вы появлялись с большой пышностью, мои планы нуждаются в тайне и пострадают от слишком большого числа окружающих вас людей. - И все же, монсеньер, я не могу путешествовать на свое жалованье, так как мне задолжали за целых три месяца; а на свои сбережения я путе- шествовать не могу, потому что за двадцать два года службы я копил только долги. Мазарини задумался на минуту, словно в нем происходила сильная борьба; потом, подойдя к шкафу с тройным замком, он вынул оттуда мешок и взвесил его на руке два-три раза, прежде чем передать д'Артаньяну. - Возьмите, - сказал он со вздохом, - это на путешествие. "Если тут испанские дублоны или хотя бы золотые экю, - подумал д'Ар- таньян - то с тобой еще можно иметь дело"". Он поклонился кардиналу и опустил мешок в свой просторный карман. - Итак, решено, - продолжал кардинал, - вы едете... - Да, монсеньер. - Пишите мне каждый день, чтобы я знал, как идут ваши переговоры. - Непременно, монсеньер. - Отлично. Кстати, как зовут ваших друзей? - Как зовут моих друзей? - повторил д'Артаньян, не решаясь довериться кардиналу вполне. - Да. Пока вы ищете, я наведу справки, со своей стороны, и, может быть, кое-что узнаю. - Граф де Ла Фер, иначе Атос; господин дю Валлон, или Портос, и ше- валье д'Эрбле, теперь аббат д'Эрбле, иначе Арамис. Кардинал улыбнулся. - Младшие сыновья древних родов, - сказал он, - поступившие в мушке- теры под вьмышленными именами, чтобы не компрометировать своих семей! Длинная шпага и пустой кошелек, - нам это знакомо. - Если, бог даст, эти шпаги послужат вам, монсеньер, - отвечал д'Ар- таньян, - то осмелюсь пожелать, чтобы Кошелок вашего преосвященства стал полегче, а их бы потяжелел, потому что с этими тремя людьми и со мной в придачу вы, ваше преосвященство, перевернете вверх дном всю Францию и даже всю Европу, если вам будет угодно. - В хвастовстве гасконцы могут потягаться с итальянцами, - сказал, смеясь, Мазарини. - Во всяком случае, - сказал д'Артаньян, улыбаясь так же, как карди- нал, - они превзойдут их в бою на шпагах. И он вышел, получив отпуск, который тут же был ему выписан и подписан самим Мазарини. Едва очутившись во дворе, он подошел к фонарю и поспешно заглянул в мешок. - Серебро! - презрительно проговорил он. - Так я и думал! Ах, Мазари- ни, Мазарини, ты мне не доверяешь, - тем хуже для тебя, это принесет те- бе несчастье. Между тем кардинал потирал себе руки от удовольствия. - Сто пистолей, - пробормотал он, - сто пистолей! Сто пистолей - и я владею тайной, за которую Ришелье заплатил бы двадцать тысяч экю! Но считая этою алмаза, - прибавил он, бросая любовные взгляды на перстень, который оставил у себя, вместо тою чтобы отдать даАртаньяну, - не считая этого алмаза, который стоит самое меньшее десять тысяч ливров. И кардинал прошел в свою комнату, чрезвычайно довольный вечером, ко- торый принес ему такой отличный барыш; уложил перстень в ларец, напол- ненный брильянтами всех сортов, потому что кардинал имел слабость к дра- гоценным камням, и позвал Бернуина, чтобы тот раздел его, не думая больше ни о криках на улице, ни о ружейных выстрелах, все еще гремевших в Париже, хотя было уже около полуночи. Д'Артаньян в это время шел на Тиктонскую улицу, где он жил в гостини- це "Козочка". Скажем в нескольких словах, почему д'Артаньян остановил свой выбор на этом жилище. VI Д'АРТАНЬЯН В СОРОК ЛЕТ Увы, с тех пор, как мы в нашем романе "Три мушкетера" расстались с д'Артаньяном на улице Могильщиков, "N 12, произошло много событий, а главное - прошло много лет. Не то чтобы д'Артаньян не умел пользоваться обстоятельствами, но сами обстоятельства сложились не в пользу д'Артаньяна. В пору, когда он жил одной жизнью со своими друзьями, он был молод и мечтателен. Это была од- на из тех тонких, впечатлительных натур, которые легко усваивают себе качества других людей. Атос заражал его своим гордым достоинством, Пор- тос - пылкостью, Арамис - изяществом. Если бы д'Артаньян продолжал жить с этими тремя людьми, он сделался бы выдающимся человеком. Но Атос пер- вый его покинул, удалившись в свое маленькое поместье близ Блуа, достав- шееся ему в наследство; вторым ушел Портос, женившийся на своей проку- рорше; последним ушел Арамис, чтобы принять рукоположение и сделаться аббатом. И д'Артаньян, всегда представлявший себе свое будущее нераз- дельным с будущностью своих трех приятелей, оказался одинок и слаб; он но имел решимости следовать дальше путем, на котором, по собственному ощущению, он мог достичь чего-либо только при условии, чтобы каждый из его друзей уступал ему, если можно так выразиться, немного электрическо- го тока, которым одарило их небо. После производства в лейтенанты одиночество д'Артаньяна только углу- билось. Он не был таким аристократом, как Атос, чтобы пред ним могли открыться двери знатных домов; он не был так тщеславен, как Портос, чтоб уверять других, будто посещает высшее общество; не был столь утончен, как Арамис, чтобы пребывать в своем природном изяществе и черпать его в себе самом. Одно время пленительное воспоминание о г-же Бонасье вносило в душу молодого человека некоторую поэзию, по, как и все на свете, это тленное воспоминание мало-помалу изгладилось: гарнизонная жизнь роковым образом влияет даже на избранные натуры. Из двух противоположных элемен- тов, образующих личность д'Артаньяна, материальное начало мало-помалу возобладало, и потихоньку, незаметно для себя, д'Артаньян, не видевший ничего, кроме казарм и лагерей, не сходивший с копя, стал (не знаю, как это называлось в ту пору) тем, что в наше время называется "настоящим служакой". Он не потерял природной остроты ума. Напротив, эта острота ума, может быть, даже увеличилась; по крайней мере, грубоватая оболочка сделала ее еще заметнее. Но он направил свой ум не на великое, а на самое малое в жизни, на материальное благосостояние, благосостояние на солдатский ма- нер, иначе говоря, он хотел иметь лишь хорошее жилье, хороший стол и хо- рошую хозяйку. И все это д'Артаньян нашел уже шесть лет тому назад на Тиктонской улице, в гостинице под вывеской "Козочка". С первых же дней его пребывания в этой гостинице хозяйка ее, краси- вая, свежая фламандка, лет двадцати пяти или шести, влюбилась в него не на шутку. Легкому роману сильно мешал непокладистый муж, которого д'Ар- таньян раз десять грозился проткнуть насквозь шпагой. В одно прекрасное утро этот муж исчез, продав потихоньку несколько бочек вина и захватив с собой деньги и драгоценности. Все думали, что он умер; в особенности настаивала на том, что он ушел из этого мира, его жена, которой очень улыбалась мысль считаться вдовой. Наконец, после трех лет связи, которую д'Артаньян не собирался порывать, находя с каждым годом все больше при- ятности в своем жилье и хозяйке, тем более что последняя предоставляла ему первое в долг, хозяйка эта возымела вдруг чудовищную претензию сде- латься его женою и предложила д'Артаньяну на ней жениться. - Ну уж нег! - ответил д'Артаньян. - Двоемужие, милая? Нет! Нет! Это невозможно. - Но он умер, я уверена. - Он был очень неподатливый малый и вернется, чтобы отправить нас на виселицу. - Ну что ж, если он вернется, вы его убьете; вы такой храбрый и лов- кий. - Ого, голубушка! Это просто другой способ попасть на виселицу! - Значит, вы отвергаете мою просьбу? - Еще бы! Прекрасная трактирщица была в отчаянии. Она хотела бы признать д'Ар- таньяна не только мужем, по и богом: он был такой красивый мужчина и та- кой лихой вояка! На четвертом году этого союза случился поход во Франш-Конте. Д'Ар- таньян был назначен тоже и стал готовиться в путь. Тут начались великие страдания, неутешные слезы, торжественные клятвы в верности; все это, разумеется, со стороны хозяйки. Д'Артаньян был слишком великодушен, что- бы не пообещать ничего, и потому он обещал сделать все возможное для ум- ножения славы своего имени. Что до храбрости д'Артаньяна, то она нам уже известна. Он за нее и поплатился: наступая во главе своей роты, он был ранен в грудь навылет пулей и остался лежать на поле сражения. Видели, как он падал с лошади, но не видели, чтобы он поднялся, и сочли его убитым; а те, кто надеялся занять его место, на всякий случай уверяли, что он убит в самом деле. Легко верится тому, во что хочешь верить, ведь в армии, начиная с диви- зионных генералов, желающих смерти главнокомандующему, и кончая солдата- ми, ждущими смерти капрала, всякий желает чьей-нибудь смерти. Но д'Артаньян был не такой человек, чтобы дать себя убить так просто. Пролежав жаркое время дня без памяти на поле сражения, он пришел в себя от ночной прохлады, добрался кое-как до деревни, постучался в двери луч- шего дома и был принят, как всегда и всюду принимают французов, даже ра- неных: его окружили нежной заботливостью и вылечили. Здоровее, чем раньше, он отправился в одно прекрасное утро в путь, во Францию, а потом В Париж, а как только попал в Париж, - на Тиктонскую улицу. Но в своей комнате д'Артаньян нашел дорожный мешок с мужскими вещами и шпагу, прислоненную к стене. "Он возвратился! - подумал д'Артаньян. - Тем хуже Я тем лучше". Само собой разумеется, что д'Артаньян имел в виду мужа. Он навел справки: лакей новый, новая служанка; хозяйка ушла гулять. - Одна? - спросил д'Артаньян. - С барином. - Так барин вернулся? - Конечно, - простодушно ответила служанка. "Будь у меня деньги, - сказал себе д'Артаньян, - я ушел; но у меня их нет, нужно остаться и, последовав совету моей хозяйки, разрушить брачные планы этого неугомонного загробного жителя". Едва он кончил свой монолог (который доказывает, о в важных случаях жизни монолог - вещь самая тественная), как поджидавшая у дверей служан- ка закричала: - А вот и барыня возвращается с барином! Д'Артаньян выглянул тоже и увидал вдали, на углу онмартрской улицы, хозяйку, которая шла, опираясь на руку огромного швейцарца, шагавшего развалистой походкой и приятно напомнившего Портоса его старому другу. "Это и есть барин? - сказал про себя д'Артаньян, - он, по-моему, очень вырос". И д'Артаньян уселся в зале на самом видном месте. Хозяйка, войдя, сразу заметила его и вскрикнула. По ее голосу д'Артаньян заключил, что ему рады, Поднялся, бросился к ней и нежно поцеловал. Швейцарец с недоумением смотрел на бледную как полотно хозяйку. - Ах! Это вы, сударь! Что вам угодно? - спросила она в величайшем волнении. - Этот господин ваш родной брат? Или двоюродный? - спросил д'Ар- таньян, разыгрывая свою роль без малейшего смущения. Не дожидаясь ответа, он кинулся обнимать швейцарца, который отнесся к его объятиям очень холодно. - Кто этот человек? - спросил он. Хозяйка в ответ только всхлипывала. - Кто этот швейцарец? - спросил д'Артаньян. - Этот господин хочет на мне жениться, - едва выговорила хозяйка в промежутке между двумя вздохами. - Так ваш муж наконец умер? - А фам какое тело? - вмешался швейцарец. - Мне до этого большое тело, - ответил д'Артаньян, передразнивая его, - потому что вы не можете жениться без моего согласия, а я... - А фы? - спросил швейцарец. - А я этого согласия не дам, - сказал мушкетер. Швейцарец покраснел, как пион; на нем был красивый мундир с золотым шитьем, а д'Артаньян был закутан в какой-то серый плащ; швейцарец был шести футов роста, а д'Артаньян не больше пяти. Швейцарец чувствовал се- бя дома, и д'Артаньян казался ему незваным гостем. - Убередесь ли фы одсюда? - крикнул швейцарец, сильно топнув ногой, как человек, который начинает сердиться всерьез. - Я? Как бы не так! - ответил д'Артаньян. - Не позвать ли кого-нибудь? - сказал слуга, который не мог понять, как это такой маленький человек оспаривает место у такого большого. - Эй, ты! - крикнул д'Артаньян, приходя в ярость и хватая парня за ухо. - Стой на месте и не шевелись, не то я тебе уши оборву. А что до вас, блистательный потомок Вильгельма Телля, то вы сейчас же увяжете в узелок ваши вещи, которые мешают мне в моей комнате, и живо отправитесь искать себе квартиру в другой гостинице. Швейцарец громко расхохотался. - Мне уходидь? - сказал он. - Это бочему? - А, отлично! - сказал д'Артаньян. - Я вижу, вы понимаете по-фран- цузски. Тогда пойдемте погулять со мной. Я вам растолкую остальное. Хозяйка, знавшая, что д'Артаньян мастер своего дела, начала плакать и рвать на себе волосы. Д'Артаньян обернулся к заплаканной красотке. - Тогда прогоните его сами, сударыня, - сказал он. - Па! - ответил швейцарец, который не сразу уразумел предложение, ко- торое ему сделал д'Артаньян. - Па! А фы кто такой, чтоб бредлагадь мне идти гулять с фами? - Я лейтенант мушкетеров его величества, - сказал д'Артаньян, - и, значит, я - ваше начальство. Но так как дело тут не в чинах, а в праве на постой, то обычай вам известен: едем за приказом; кто первый вернет- ся, за тем и будет квартира. Д'Артаньян увел швейцарца, не слушая воплей хозяйки, сердце которой, в сущности, склонялось к прежнему любовнику; но она была бы не прочь проучить этого гордеца-мушкетера, оскорбившего ее отказом жениться. Противники направились прямо к Монмартрскому рву. Когда они пришли, уже стемнело. Д'Артаньян вежливо попросил швейцарца уступить ему жилье и больше не возвращаться; тот отрицательно мотнул головой и обнажил шпагу. - В таком случае вы будете ночевать здесь, - сказал д'Артаньян. - Это скверный ночлег, но я не виноват, вы его сами выбрали. При этих словах он тоже обнажил шпагу и скрестил ее со шпагой против- ника. Ему пришлось иметь дело с крепкой рукой, но его ловкость одолевала любую силу. Шпага швейцарца не сумела отразить шпаги мушкетера. Швейца- рец был дважды ранен. Из-за холода он не сразу заметил раны, но потеря крови и вызванная ею слабость внезапно принудили его сесть на землю. - Так! - сказал д'Артаньян. - Что я вам говорил? Вот вам и досталось, упрямая голова. Радуйтесь еще, если отделаетесь двумя неделями. Оставай- тесь тут, я сейчас пришлю с лакеем ваши вещи. До свидания. Кстати, сове- тую поселиться на улице Монторгейль, в "Кошке с клубком": там отлично кормят, если только там еще прежняя хозяйка. Прощайте. Очень довольный, он вернулся домой и в самом деле послал слугу отнес- ти пожитки швейцарцу, который все сидел на том же месте, где оставил его д'Артаньян, и не мог прийти в себя от нахальства противника. Слуга, хозяйка и весь дом преисполнились к д'Артаньяну таким благого- вением, с каким отнеслись бы разве только к Геркулесу, если бы он снова явился на землю для свершения своих двенадцати подвигов. Но, оставшись наедине с хозяйкой, д'Артаньян сказал ей: - Теперь, прекрасная Мадлен, вам известно, чем отличается швейцарец от дворянина. Вы-то сами воли себя как трактирщица. Тем хуже для вас, так как из-за вашего поведения вы теряете мое уважение и своего посто- яльца. Я выгнал швейцарца, чтобы проучить вас, но жить я здесь не стану, я не квартирую у тех, кого презираю. Эй, малый, отнеси мой сундук в "Бочку Амура" на улицу Бурдоне. До свидания, сударыня. Произнося эти слова, д'Артаньян был, вероятно, и величествен и трога- телен. Хозяйка бросилась к его ногам, просила прощения и своей нежностью принудила его задержаться. Что сказать еще? Вертел крутился, огонь тре- щал, прекрасная Мадлен рыдала; д'Артаньян сразу почувствовал соединенное действие голода, холода и любви; он простил, а простив - остался. Вот почему д'Артаньян жил на Тиктонской улице в гостинице "Козочка". VII Д'АРТАНЬЯН В ЗАТРУДНИТЕЛЬНОМ ПОЛОЖЕНИИ, НО ОДИН ИЗ НАШИХ СТАРЫХ ЗНА- КОМЫХ ПРИХОДИТ ЕМУ НА ПОМОЩЬ Итак, д'Артаньян в раздумье шел к себе домой, с удовольствием унося кошелек кардинала Мазарини и мечтая о прекрасном алмазе, который некогда принадлежал ему и теперь на мгновенье сверкнул перед ним на пальце пер- вого министра. "Если бы этот алмаз когда-нибудь снова попал мне в руки, - думал он, - я бы не сходя с места превратил его в деньги и купил маленькое по- местье возле отцовского замка; замок этот довольно приятное обиталище, но не имеет при себе никаких угодий, кроме сада величиной с кладбище Из- биенных Младенцев; затем я величественно дожидался бы, пока какая-нибудь богатая наследница, соблазненная моей внешностью, предложит мне вступить с ней в брак; потом у меня появилось бы три мальчугана: из первого я сделал бы важного барина вроде Атоса, из второго - храброго солдата вро- де Портоса, а из третьего - изящного аббата вроде Арамиса. Право, это было бы куда лучше той жизни, какую я веду; но, на беду мою, господин де Мазарини жалкий скряга и не поступится этим алмазом в мою пользу". Что сказал бы д'Артаньян, если бы знал, что королева вручила Мазарини алмаз для передачи ему! Выйдя на Тиктонскую улицу, он застал там большое волнение; множество народу столпилось возле его дома. - Ого, - сказал он, - уж не горит ли гостиница "Козочка" или не вер- нулся ли и впрямь муж прекрасной Мадлен? Оказалось, ни то, ни другие; подойдя ближе, д'Артаньян увидел, что толпа собралась не перед его домом, а перед соседним. Раздавались крики, люди бегали с факелами, и при свете этих факелов д'Артаньян разглядел мундиры. Он спросил, что случилось. Ему ответили, что какой-то горожанин с дюжиной друзей напал на каре- ту, ехавшую под конвоем кардинальской гвардии, но явилось подкрепление, и горожане обратились в бегство. Их предводитель скрылся в соседнем до- ме, и теперь этот дом обыскивают. В молодости д'Артаньян непременно бросился бы туда, где были солдаты, и стал бы помогать им против горожан, но такой пыл давно уже остыл в нем; к тому же у него в кармане было сто пистолей, полученных от карди- нала, и он не хотел подвергать их разным случайностям, вмешавшись в тол- пу. Он пошел в гостиницу без дальнейших расспросов. Бывало, д'Артаньян всегда желал все знать; теперь он всякий раз считал, что знает уже дос- таточно. Его встретила красотка Мадлен. Она его не ожидала, так как д'Артаньян сказал ей, что проведет ночь в Лувре, и обласкала его за это непредви- денное появление, которое пришлось тем более кстати, что она очень боя- лась смятения на улице и теперь не располагала швейцарцем для охраны. Она хотела завязать с д'Артаньяном разговор, рассказать обо всем слу- чившемся; но он велел подать ужин к себе в комнату и принести туда бу- тылку старого бургундского. Прекрасная Мадлен была у него вышколена по-военному, - иначе говоря, исполняла все по первому знаку; а так как д'Артаньян на этот раз собла- говолил говорить, то его приказание было выполнено вдвое скорее обычно- го. Д'Артаньян взял ключ и свечу и поднялся в свою комнату; чтобы не сок- ращать доходов хозяйки, он удовлетворился комнаткой в верхнем этаже. Уважение, которое мы питаем к истине, вынуждает нас даже сказать, что эта комната помещалась под самой крышей и рядом с водосточным желобом. Д'Артаньян удалялся в эту комнату, как Ахиллес в свой шатер, когда хотел наказать прекрасную Мадлен своим презрением. Прежде всего он спрятал в старый шкафчик с новым замком свой мешок, содержимое которого он не собирался пересчитывать, чтобы узнать, какую оно составляет сумму; через минуту ему подали ужин и бутылку вина, он отпустил слугу, запер дверь и сел за стол. Все это было сделано д'Артаньяном вовсе не для того, чтобы предаться размышлениям, как мог бы предположить читатель, - просто он считал, что только делая все по очереди - можно делать все хорошо. Он был голоден - он поужинал; потом лег спать. Д'Артаньян не принадлежал к тем людям, которые полагают, что ночь - добрая советчица: ночью Д'Артаньян спал. Наоборот, именно по утрам он бывал бодр, сообразителен, и ему приходили в голову самые лучшие реше- ния. Размышлять по утрам он уже давно не имел повода, но спал ночью всегда. На рассвете он проснулся, живо, по-военному, вскочил с постели и за- шагал по комнате, соображая: "В сорок третьем году, за полгода примерно до смерти кардинала, я по- лучил письмо от Атоса. Где это было?.. Где же?.. Ах, это было при осаде Безансона. Помню, я сидел в траншее. Что он мне писал? Будто поселился в маленьком поместье, - да, именно так, в маленьком поместье. Но где? Я как раз дочитал до этих слов, когда порыв ветра унес письмо. Следовало мне тогда броситься за ним, хотя ветер пес его прямо в поле. Но моло- дость - большой недостаток... для того, кто уже не молод. Я дал моему письму улететь к испанцам, которым адрес Атоса был ни к чему, так что им следовало прислать мне письмо обратно. Итак, бросим думать об Атосе. Пе- рейдем к Портосу... Я получил от него письмо; он приглашал меня на большую охоту в своих поместьях в сентябре тысяча шестьсот сорок шестого года. К несчастью, я был тогда в Беарне по случаю смерти отца; письмо последовало за мной, но я уже уехал из Беарна, когда оно пришло. Тогда оно отправилось по моим следам и чуть не нагнало меня в Монмеди, опоздав всего на несколько дней. В апреле оно попало наконец в мои руки, но так как шел уже апрель тысяча шестьсот сорок седьмого года, а приглашение было на сентябрь ты- сяча шестьсот сорок шестого года, то я не мог им воспользоваться. Надо отыскать это письмо: оно должно лежать вместе с моими актами на именье". Д'Артаньян открыл старый сундучок, стоявший в углу комнаты, наполнен- ный пергаментами, относившимися к землям д'Артаньяна, которые уже с лиш- ком двести лет как вышли из владения его предков, и вскрикнул от радос- ти. Он узнал размашистый почерк Портоса, а под ним несколько строчек ка- ракуль, начертанных сухой рукой его достойной супруги. Д'Артаньян не стал терять времени попусту на перечитыванье письма, содержание которого он знал, а прямо обратился к адресу. Адрес был: "Замок дю Валлон". Портос и не подумал дать более точные указания. В своей надменности он думал, что весь свет должен знать замок, которому он дал свое имя. - Проклятый хвастун! - воскликнул Д'Артаньян. - Он нисколько не пере- менился! А мне именно с него-то и следовало бы начать ввиду того, что он, унаследовав от Кокнара восемьсот тысяч ливров, не нуждается в деньгах. Эх, самого-то лучшего у меня и не будет! Атос так пил, что, на- верное, совсем отупел. Что касается Арамиса, то он, конечно, погружен в свое благочестие. Д'Артаньян еще раз взглянул на письмо. В нем была приписка, в которой значилось следующее: "С этой же почтой пишу нашему достойному другу Арамису в его монас- тырь". - В его монастырь? Отлично. Но какой монастырь? Их двести в одном Па- риже. И три тысячи во Франции. К тому же он, может быть, поступая в мо- настырь, в третий раз изменил свое имя? Ах, если бы я был силен в богос- ловии, если б я мог только вспомнить предмет его тезисов, которые он так рьяно обсуждал в Кревкере с кюре из Мондидье и настоятелем иезуитского монастыря, я бы уже смекнул, какой доктрине он отдает предпочтение, и вывел бы отсюда, какому святому он мог себя посвятить. А не пойти ли мне к кардиналу и не спросить ли у него пропуск во всевозможные монастыри, даже женские? Это действительно мысль, и, может быть, тудато он и уда- лился, как Ахиллес. Да, по это значит с самого начала признаться в своем бессилии и с первого шага уронить себя во мнении кардинала. Сановники бывают довольны только тогда, когда ради них делают невозможное. "Будь это вещь возможная, - говорят они нам, - я бы и сам это сделал". И са- новники правы. Но не будем торопиться и разберемся толком. От него я то- же получил письмо, от милого друга, и он даже просил меня оказать ему какую-то услугу, что я и выполнил. Да. Но куда же я девал это письмо? Подумав немного, д'Артаньян подошел к вешалке, где висело его старое платье, и стал искать свой камзол 1648 года, а так как наш д'Артаньян был парень аккуратный, то камзол оказался на крючке. Порывшись в карма- нах, он вытащил бумажку: это было письмо Арамиса. "Господин д'Артаньян, - писал Арамис, - извещаю вас, что я поссорился с одним дворянином, который назначил поединок сегодня вечером на Коро- левской площади; так как я - духовное лицо и это дело может повредить мне, если я сообщу о ном кому-нибудь другому, а не такому верному другу, как вы, то я прошу вас быть моим секундантом. Войдите на площадь с новой улицы Святой Екатерины и под вторым фона- рем вы встретите вашего противника. Я с моим буду под третьим. Ваш Арамис" На этот раз даже не было прибавлено: "до свидания". Д'Артаньян пытался припомнить события: он отправился на поединок, встретил там указанного противника, имени которого он так и не узнал, ловко проткнул ему шпагой руку и подошел к Арамису, который, окончив уже свое дело, вышел к нему навстречу из-под третьего фонаря. - Готово, - сказал Арамис. - Кажется, я убил наглеца. Ну, милый друг, если вам встретится надобность во мне, вы знаете - я вам всецело предан. И, пожав ему руку, Арамис исчез под аркой. Выходило, что Д'Артаньян знал о местопребывании Арамиса столько же, сколько и о местопребывании Атоса и Портоса, и дело начинало казаться ему очень затруднительным, как вдруг ему послышалось, будто в его комна- те разбили стекло. Он сейчас же вспомнил о своем мешке и бросился к шкафчику. Он не ошибся: в ту минуту, как он входил в комнату, какой-то человек влезал в окно. - А, негодяй! - закричал д'Артаньян, приняв его за вора и хватаясь за шпагу. - Сударь! - взмолился этот человек. - Ради бога, вложите шпагу в нож- ны и не убивайте меня, не выслушав. Я не вор, вовсе нет! Я честный и за- житочный буржуа, у меня собственный дом. Меня зовут... Ай! Может ли быть? Нет, я не ошибаюсь, вы господин д'Артаньян. - Это ты, Планше? - вскричал лейтенант. - К вашим услугам, - ответил Планше, сияя, - если только я еще го- жусь. - Может быть, - сказал д'Артаньян. - Но какого черта ты лазишь в семь часов утра по крышам, да еще в январе месяце? - Сударь, - сказал Планше, - надо вам знать... хотя, в сущности, вам, пожалуй, этого и знать не надо. - Что такое? - переспросил д'Артаньян. - Но сперва прикрой окно поло- тенцем и задерни занавеску. Планше повиновался. - Ну, говори же! - сказал д'Артаньян, когда тот исполнил приказание. - Сударь, скажите прежде всего, - спросил осторожно Планше, - в каких вы отношениях с господином до Рошфором? - В превосходных! Еще бы! Он теперь один из моих лучших друзей! - А! Ну тем лучше! - Но что общего имеет Рошфор с подобным способом входить в комнату? - Видите ли, сударь... Прежде всего нужно вам сказать, что господин де Рошфор в... Планше замялся. - Черт возьми, - сказал д'Артаньян. - Я отлично знаю, что он в Басти- лии. - То есть он был там, - ответил Планше. - Как так был? - вскричал д'Артаньян. - Неужели ему посчастливилось бежать? - Ах, сударь, - вскричал, в свою очередь, Планше, - если это, по-ва- шему, счастье, то все обстоит благополучно. В таком случае нужно вам сказать, что вчера, повидимому, за господином де Рошфором присылали в Бастилию... - Черт! Я это отлично знаю, потому что сам ездил за ним. - Но, на его счастье, не вы отвозили его обратно; потому что, если бы я узнал вас среди конвойных, то поверьте, сударь, что я слишком уважаю вас, чтобы... - Да кончай же, скотина! Что такое случилось? - А вот что. Случилось, что на Скобяной улице, когда карета господина де Рошфора пробиралась сквозь толпу народа и конвойные разгоняли граж- дан, поднялся ропот, арестант подумал, что настал удобный момент, сказал свое имя и стал звать на помощь. Я был тут же, услышал имя графа де Рош- фора, вспомнил, что он сделал меня сержантом Пьемонтского полка, и зак- ричал, что этот узник - друг герцога Бофора. Тут все сбежались, остано- вили лошадей, оттеснили конвой. Я успел отворить дверцу, Рошфор выскочил из кареты и скрылся в толпе. К несчастью, в эту минуту проходил патруль, присоединился к конвойным, и они бросились на нас. Я отступил к Тиктонс- кой улице, они за мной, я вбежал в соседний дом, его оцепили, обыскали, но напрасно - я нашел в пятом этаже одну сочувствующую нам особу, кото- рая спрятала меня под двумя матрацами. Я всю ночь или около того оста- вался в своем тайнике и, подумав, что вечером могут возобновить поиски, на рассвете спустился по водосточной трубе, чтобы отыскать сначала вход, а потом и выход в каком-нибудь доме, который бы не был оцеплен. Вот моя история, и, честное слово, сударь, я буду в отчаянии, если она вам не по вкусу. - Нет, напротив, - сказал д'Артаньян, - право же, я очень рад, что Рошфор на свободе. Но ты понимаешь, что, попадись ты теперь в руки коро- левских солдат, тебя без пощады повесят? - Как не понимать? Черт возьми! - воскликнул Планше. - Именно это ме- ня и беспокоит, и вот почему я так обрадовался, что нашел вас; ведь если вы захотите меня спрятать, то никто этого не сделает лучше вашего. - Да, - сказал д'Артаньян. - Я, пожалуй, не против, хоть и рискую ни много ни мало, как моим чином, если только дознаются, что я укрываю мя- тежника. - Ах, сударь, вы же знаете, что я рискнул бы для вас жизнью. - Ты можешь даже прибавить, что не раз рисковал ею, Планше. Я забываю только то, что хочу забыть. Ну а об этом я хочу помнить. Садись же и стой спокойно; я вижу, ты весьма выразительно поглядываешь на остатки моего ужина. - Да, сударь, потому что буфет соседки оказался небогат сытными веща- ми, и я с полудня съел всего лишь кусок хлеба с вареньем. Хоть я и не презираю сладостей, когда они подаются вовремя и к месту, ужин показался мне все же чересчур легким. - Бедняга! - сказал д'Артаньян. - Ну, ешь, ешь! - Ах, сударь, вы мне вторично спасаете жизнь. Планше уселся за стол и принялся уписывать за обе щеки, как в доброе старое время, на улице Могильщиков. Д'Артаньян прохаживался взад и вперед по комнате, Придумывая, какую бы пользу можно было извлечь из Планше в данных обстоятельствах. Тем временем Планше добросовестно трудился, чтобы наверстать упущенное вре- мя. Наконец он испустил тот удовлетворенный вздох голодного человека, ко- торый свидетельствует, что, заложив прочный фундамент, он собирается сделать маленькую передышку. - Ну, - сказал д'Артаньян, полагавший, что настало время приступить к допросу, - начнем по порядку: известно ли тебе, где Атос? - Нет, сударь, - ответил Планше. - Черт! Известно ли тебе, где Портос? - Тоже пет. - Черт! Черт! А Арамис? - Ни малейшего понятия. - Черт! Черт! Черт! - Но, - сказал Планше лукаво, - мне известно, где находится Базен. - Как! Ты знаешь, где Базен? - Да, сударь. - Где же он? - В соборе Богоматери. - А что он делает в соборе Богоматери? - Он там причетник. - Базен причетник в соборе Богоматери! Ты в этом уверен? - Вполне уверен. Я его сам видел и говорил с ним. - Он, наверное, знает, где его господин! - Разумеется. Д'Артаньян подумал, потом взял плащ и шпагу и направился к двери. - Сударь, - жалобно сказал Планше. - Неужели вы меня покинете? Поду- майте, мне ведь больше не на кого надеяться. - Но здесь не станут тебя искать, - сказал д'Артаньян. - А если сюда кто войдет? - сказал осторожный Планше. - Никто не ви- дел, как я вошел, и ваши домашние примут меня за вора. - Это правда, - сказал д'Артаньян. - Слушай, знаешь ты какое-нибудь провинциальное наречие? - Лучше того, сударь, я знаю целый язык, - сказал Планше, - я говорю по-фламандски. - Где ты, черт возьми, выучился ему? - В Артуа, где я сражался два года. Слушайте: "Goeden morgen, myn heer! Ik ben begeeray te weeten the ge sond hects omstand". - Что это значит? - "Добрый день, сударь, позвольте осведомиться о состоянии вашего здоровья". - И это называется язык! - сказал д'Артаньян. - Но все равно, это очень кстати. Он подошел к двери, кликнул слугу и приказал позвать прекрасную Мад- лен. - Что вы делаете, сударь, - вскричал Планше, - вы хотите доверить тайну женщине! - Будь покоен, она не проговорится. В эту минуту явилась хозяйка. Она вбежала с радостным лицом, надеясь застать д'Артаньяна одного, но, заметив Планше, с удивлением отступила. - Милая хозяюшка, - сказал д'Артаньян, - рекомендую вам вашего брата, только что приехавшего из Фландрии; я его беру к себе на несколько дней на службу. - Моего брата! - сказала ошеломленная хозяйка. - Поздоровайтесь же со своей сестрой, master Петер. - Wilkom, zuster! - сказал Планше. - Goeden day, hroer! [5] - ответила удивленная хозяйка. - Вот в чем дело, - сказал д'Артаньян, - этот человек ваш брат, кото- рого вы, может быть, и не знаете, но зато знаю я; он приехал из Амстер- дама; я сейчас уйду, а вы должны его одеть; когда я вернусь, примерно через чае, вы мне его представите, и по вашей рекомендации, хотя он не знает ни слова по-французски, я возьму его к себе в услужение, так как ни в чем не могу вам отказать. Понимаете? - Вернее, я догадываюсь, чего вы желаете, и этого с меня достаточно, - сказала Мадлен. - Вы чудная женщина, хозяюшка, и я полагаюсь на вас. Сказав это, д'Артаньян подмигнул Планше и отправился в собор Богома- тери. VIII О РАЗЛИЧНОМ ДЕЙСТВИИ, КАКОЕ ПОЛУПИСТОЛЬ МОЖЕТ ИМЕТЬ НА ПРИЧЕТНИКА И НА СЛУЖКУ Д'Артаньян шел по Новому мосту, радуясь, что снова обрел Планше. Ведь как ни был он полезен доброму малому, но Планше был ему самому гораздо полезней. В самом деле, ничто не могло быть ему приятнее в эту минуту, как иметь в своем распоряжении храброго и сметливого лакея. Правда, по всей вероятности, Планше недолго будет служить ему; но, возвратясь к своему делу на улице Менял, Планше будет считать себя обязанным д'Ар- таньяну за то, что тот, скрыв его у себя, спас ему жизнь, а д'Артаньяну было очень на руку иметь связи в среде горожан в то время, когда они со- бирались начать войну с двором. У него будет свой человек во вражеском лагере. А такой умница, как д'Артаньян, умел всякую мелочь обратить себе во благо. В таком настроении, весьма довольный судьбой и самим собой, д'Ар- таньян подошел