и увидели гостиницу, о которой говорил Винтер. Лошадей покормили, не расседлывая; слуги сели ужинать, так как было уже поздно; господа, торопившиеся на судно, велели им прийти на прис- тань, запретив разговаривать с кем бы то ни было. Это запрещение каса- лось, конечно, только Блезуа, потому что для Гримо оно уже давно стало излишним. Атос и Арамис направились в гавань. Их запыленная одежда, а также из- вестная непринужденность в манерах и движениях, по которой всегда можно отличить людей, привыкших к путешествиям, привлекли внимание нескольких гуляющих. На одного из них, по-видимому, появление Арамиса и Атоса про- извело особенно сильное впечатление. Этот человек, на которого и они обратили внимание - по тем же причи- нам, по каким их самих замечали другие, одиноко ходил взад и вперед по дамбе. Увидя их, он уже не спускал с них глаз и, видимо, горел желанием заговорить с ними. Он был молод и бледен, с очень светлыми глазами, ко- торые, как глаза тигра, меняли цвет в зависимости от того, на кого взи- рали; его походка, несмотря на медленность и неуверенность при поворо- тах, была тверда и смела; одет он был во все черное и довольно ловко но- сил длинную шпагу. Выйдя на дамбу, Атос и Арамис остановились посмотреть на небольшую лодку, вполне снаряженную и привязанную к свае. - Это, без сомнения, наша, - сказал Атос. - Да - отвечал Арамис, - а вон то судно готовится к отплытию и, веро- ятно, отвезет нас по назначению. Только бы лорд Винтер не заставил себя ждать. Здесь оставаться совсем не весело: не видно ни одной женщины. - Тише, - произнес Атос, - нас слушают. Действительно, бледный молодой человек, который уже несколько раз проходил мимо двоих друзей, пока они рассматривали лодку, услышав имя лорда Винтера, остановился. Правда, это могло быть случайностью, так как лицо его сохраняло полное равнодушие. - Господа, - обратился он к ним, поклонившись очень вежливо и непри- нужденно, - простите мне мое любопытство, но вы, кажется, приехали из Парижа или, во всяком случае, не здешние? - Да, мы из Парижа, сударь, - ответил Атос так же вежливо. - Чем могу служить? - Не будете ли вы так добры сказать мне, сударь, - продолжал молодой человек, - правда ли, что кардинал Мазарини уже больше не министр? - Вот странный вопрос, - произнес Арамис. - Он и министр и не министр, - отвечал Атос. - Половина Франции ста- рается его прогнать, но разными интригами и обещаниями он привлек на свою сторону другую половину; это может продолжаться очень долго, как вы сами понимаете. - Итак, сударь, - сказал незнакомец, - он не бежал и не находится в тюрьме? - Нет, по крайней мере, в настоящее время. - Крайне вам признателен, господа, за вашу любезность, - произнес мо- лодой человек, отходя. - Что вы скажете об этом допросчике? - спросил Арамис. - Я скажу, что это либо скучающий провинциал, либо шпион, собирающий сведения. - И вы так отвечали ему? - Я не имел основания поступить иначе. Он был вежлив со мной, и я был вежлив с ним. - Но все же, если это шпион... - Что же может сделать шпион? Теперь не времена Ришелье, когда по од- ному подозрению запирались гавани. - Все-таки вы напрасно так отвечали ему, - сказал Арамис, провожая глазами молодого человека, фигура которого понемногу скрывалась за дюна- ми. - А вы, - возразил Атос, - забываете, что сами поступили еще более неосторожно, произнеся имя лорда Винтера. Разве вы не заметили, что этот молодой человек остановился имение тогда, когда услышал его имя? - Тем более следовало предложить ему идти своей дорогой, когда он об- ратился к вам. - То есть затеять ссору? Я опасаюсь ссор, когда меня где-нибудь ждут, - ведь и ссора может меня задержать. Кроме того, давайте-ка я вам кое в чем признаюсь: мне самому хотелось рассмотреть молодого человека побли- же. - Для чего? - Арамис, вы будете смеяться надо мной, Арамис, вы скажете, что я вечно твержу одно и то же, что мне мерещится со страху... - Но в чем же дело? - На кого похож этот молодой человек? - С какой стороны? С хорошей или с дурной? - спросил, смеясь, Арамис. - С дурной и настолько, насколько мужчина может иметь сходство с жен- щиной. - А, черт возьми! - воскликнул Арамис. - Вы заставляете меня призаду- маться. Нет, конечно, дорогой друг, вам не мерещится, и я сам вижу, что вы правы. Этот тонкий впалый рот, эти глаза, которые словно повинуются только рассудку, а не сердцу... Это какой-нибудь ублюдок миледи. - Вы смеетесь, Арамис? - Просто по привычке. Ибо, клянусь вам, я не более вашего хотел бы встретить этого змееныша на нашей дороге. - Вот и Винтер! - воскликнул Атос. - Отлично. Теперь недостает только наших лакеев, они что-то запазды- вают, - заметил Арамис. - Нет, - возразил Атос, - я уже вижу их. Они идут в двадцати шагах позади милорда. Я узнал Гримо по его длинным ногам и задранной вверх го- лове. Тони несет наши карабины. - Значит, мы отплываем в ночь? - спросил Арамис, оглядываясь на за- пад, где от солнца оставалось уже только золотистое облачко, понемногу таявшее в море. - Вероятно, - отвечал Атос. - Вот дьявол, - произнес Арамис, - я и днем-то недолюбливаю море, а ночью тем более. Этот шум волн, рев ветра, ужасная качка... Признаюсь, я предпочел бы сидеть сейчас в монастыре в Нуази. Атос улыбнулся своей печальной улыбкой, думая, очевидно, совсем о другом, и направился навстречу лорду Винтеру. Арамис последовал за ним. - Что же с вашим другом? - спросил Арамис. - Он похож на одного из тех грешников в дантовском аду, которым сатана свернул шеи и которые смотрят на свои пятки. Какого черта он все оглядывается? Заметив их тоже, лорд Винтер ускорил шаг и подошел к ним с необычай- ной поспешностью. - Что с вами, милорд? - спросил Атос. - Отчего вы так запыхались? - Нет, ничего, - отвечал лорд Винтер, - только когда я проходил мимо дюн, мне показалось... Он опять оглянулся. Атос посмотрел на Арамиса. - Однако едемте, - воскликнул лорд Винтер, - едемте, лодка, вероятно, уже ожидает нас, а вот и наше судно стоит на якоре. Видите вы его? Я хо- тел бы уже быть на борту. Он опять оглянулся. - Вы забыли что-нибудь? - спросил Арамис. - Нет, я просто озабочен. - Он видел его, - шепнул Арамису Атос. Тем временем они подошли к лестнице, у которой стояла лодка. Лорд Винтер велел сначала сойти слугам с оружием и носильщикам с багажом, а уж затем стал спускаться сам. В эту минуту Атос заметил человека, который шел по берегу параллельно дамбе и спешил к противоположному концу гавани, расположенному шагах в двадцати от них, как будто намереваясь оттуда следить за их отъездом. Хотя уже стемнело, Атосу все же показалось, что это тот самый чело- век, который обращался к нему с вопросами. "Ого, - подумал он про себя, - уж не шпион ли это в самом деле и не собирается ли он помешать нашему отъезду?" - Видимо, он замышляет что-то против нас, - сказал Атос. - Мы все-та- ки отчалим, а когда будем в открытом море, пусть пожалует к нам. С этими словами Атос вскочил в лодку, которая сразу отошла от причала и стала быстро удаляться под ударами весел четырех сильных гребцов. Молодой человек между тем продолжал идти по берегу, немного обгоняя лодку. Она должна была пройти по узкому проходу между концом дамбы, где находился только что засветившийся маяк, и скалой, торчавшей на берегу. Издали они видели, как молодой человек взбирался на эту скалу, чтобы оказаться над лодкой, когда она будет проходить мимо. - Решительно, этот молодой человек - шпион, - сказал Арамис Атосу. - Какой молодой человек? - спросил лорд Винтер, оборачиваясь к ним. - Да тот, который все ходил сзади, заговорил с нами и теперь ожидает нас вон там. Вы видите? Лорд Винтер посмотрел в ту сторону, куда указывал Арамис. Маяк ярко освещал проход, по которому они плыли, нависавшую скалу и на ней фигуру молодого человека, стоявшего с обнаженной головой и скрещенными руками. - Это он! - воскликнул лорд Винтер, хватая Атоса за руку. - Это он! Мне уже раньше показалось, что я узнал его, и я не ошибся. - Кто он? - спросил Арамис. - Сын миледи, - отвечал Атос. - Монах! - воскликнул Гримо. Молодой человек услышал эти слова. Можно было подумать, что он хочет броситься вниз, до того он свесился со скалы. - Да, это я, дядюшка! - крикнул он. - Я, сын миледи! Я, монах! Я, секретарь и друг Кромвеля! И я знаю теперь вас и ваших спутников! В лодке было три человека безусловно храбрых, в мужестве которых ник- то бы не усомнился. Но все же, услышав этот голос, увидев это лицо, они почувствовали, как дрожь пробежала по их спинам. А у Гримо волосы подня- лись дыбом и обильный пот выступил на лбу. - Ага, - сказал Арамис, - так это племянник, это монах, сын миледи, как он сам говорит! - Увы, да, - прошептал лорд Винтер. - Хорошо, подождите, - сказал Арамис. И с ужасным хладнокровием, появлявшимся у него в решительные минуты, он взял один из мушкетов, что держал Тони, зарядил его и прицелился в человека, стоявшего на скале, подобно ангелу тьмы. - Стреляйте! - крикнул Гримо вне себя. Атос схватил дуло карабина и не дал выстрелить. - Черт бы вас побрал! - вскричал Арамис. - Я так хорошо в него прице- лился. Я всадил бы ему пулю прямо в грудь. - Довольно того, что мы убили мать, - глухо произнес Атос. - Его мать была негодяйка, причинившая зло всем нам и нашим близким. - Да, но сын ничего нам не сделал. Гримо, привставший было, чтобы увидеть результат выстрела, махнул ру- кой и в отчаянье опустился на скамью. Молодой человек разразился хохотом. - А, так это вы! - крикнул он. - Это вы, теперь-то я вас знаю! Его резкий смех и грозные слова пронеслись над лодкой и, унесенные ветром, замерли в отдаленье. Арамис содрогнулся. - Спокойствие, - сказал Атос. - Что за черт! Или мы перестали быть мужчинами? - Ну нет, - возразил Арамис, - только ведь это истинный демон. Спро- сите дядю, не был ли я прав, собираясь освободить его от такого милого племянника? Винтер ответил только вздохом. - Все было бы кончено, - продолжал Арамис. - Право, Атос, я боюсь, что из-за вашего благоразумия я сделал порядочную глупость. Атос взял лорда Винтера под руку и, стараясь переменить разговор, спросил: - Когда мы прибудем в Англию? Но лорд Винтер не расслышал его слов и ничего не ответил. - Послушайте, Атос, - сказал Арамис, - может быть, еще не поздно? Смотрите, он все еще там. Атос нехотя обернулся: ему, очевидно, было тягостно смотреть на этого молодого человека. Действительно, тот все еще стоял на скале, озаренный светом маяка. - Но что он делает в Булони? - спросил рассудительный Атос, всегда доискивавшийся причин и мало заботившийся о следствиях. - Он следил за мной, он следил за мной, - сказал лорд Винтер, на этот раз услышав слова Атоса, так как они совпали с его мыслями. - Если бы он следил за вами, мой друг, - возразил Атос, - он знал бы о нашем отъезде; а, по всей вероятности, он, напротив, явился сюда раньше нас. - Ну, тогда я ничего не понимаю! - произнес англичанин, качая голо- вой, как человек, считающий бесполезной борьбу с сверхъестественными си- лами. - Положительно, Арамис, - сказал Атос, - мне кажется, что я напрасно удержал вас. - Молчите, - сказал Арамис, - я бы заплакал сейчас, если бы умел. Гримо что-то глухо ворчал, словно разъяренный зверь. В это время их окликнули с судна. Лоцман, сидевший у руля, ответил, и лодка подошла к шлюпу. В одну минуту пассажиры, их слуги и багаж были на борту. Капитан ждал только их прибытия, чтобы отойти. Едва они вступили на палубу, как судно снялось с якоря и направилось в Гастингс, где им предстояло высадиться. В эту минуту три друга невольно еще раз оглянулись на скалу, на кото- рой по-прежнему виднелась грозная тень. Затем, в ночной тишине, до них долетел угрожающий голос: - До свиданья, господа, увидимся в Англии! XLVII МЕССА ПО СЛУЧАЮ ПОБЕДЫ ПРИ ЛАНСЕ То оживление, которое королева Генриетта заметила во дворце и причину которого она тщетно пыталась разгадать, было вызвано ланской победой. Вестником этой победы принц Конде послал герцога Шатильона, немало ей содействовавшего; ему же было поручено развесить под сводами собора Бо- гоматери двадцать два знамени, взятых у лотарингцев и испанцев. Известие это имело самое важное значение: борьба с парламентом разре- шалась в пользу двора. Вводя без соблюдения должной формы налоги, вызы- вавшие протест парламента, правительство заявляло, что они необходимы для поддержания чести Франции, и сулило победы над неприятелем. А так как после битвы при Нордлингене не случалось ничего, кроме неудач, то парламенту легко было требовать объяснений у Мазарини по поводу этих по- бед, вечно обещаемых и все откладываемых на будущее. Но на этот раз ожи- дания сбылись, был одержан успех, и успех полный. Поэтому всем было яс- но, что двор празднует двойную победу: победу над внешним врагом и побе- ду над врагами внутренними. Даже юный король, получив это известие, воскликнул: - Ага, господа парламентские советники, послушаем, что вы скажете те- перь! За эти слова королева прижала к сердцу своего царственного сына, вы- сокомерный и своевольный нрав которого так хорошо соответствовал ее собственному. В тот же вечер был созван совет, на который пригласили: маршала де Ла Мельере и г-на де Вильруа, потому что они были мазаринистами; Шавиньи и Сегье, потому что они ненавидели парламент, а также Гито и Коменжа, по- тому что они были преданы королеве. Что было решено на этом совете, осталось тайной. Узнали только, что в ближайшее воскресенье в соборе Богоматери состоится торжественная месса по случаю победы при Лансе. Поэтому в следующее воскресенье парижане проснулись в веселом настро- ении. Благодарственная месса в те времена была большим событием; тогда не злоупотребляли такими торжественными церемониями, и они производили подобающее впечатление. Даже солнце, казалось, принимало участие в тор- жестве; оно ослепительно сверкало, золотя мрачные башни собора, уже пе- реполненного огромными толпами народа. Самые темные улицы старого города приняли праздничный вид, и вдоль набережных вытянулись длинные вереницы горожан, ремесленников, женщин и детей, направляющихся в собор Богомате- ри, подобно реке, текущей вспять к своим истокам. Лавки были пусты, дома заперты. Всякому хотелось посмотреть на моло- дого короля, на его мать и на пресловутого кардинала Мазарини, которого все до того ненавидели, что никто не хотел лишить себя случая на него полюбоваться. Полнейшая свобода царила среди этой бесчисленной народной массы. Вся- кие мнения высказывались открыто, и, если можно так выразиться, в народе трезвонили о бунте, а тысячи колоколов со всех церквей трезвонили о мес- се. Порядок в городе поддерживался самими горожанами. Ничьи угрозы не мешали единодушному проявлению всеобщей ненависти и не замораживали брань на устах. Все же около восьми часов утра полк гвардии королевы, под командой Гито и его помощника и племянника Коменжа, с трубачами и барабанщиками впереди, стал развертываться между Пале-Роялем и собором. Горожане, всегда падкие до военной музыки и блестящих мундиров, спокойно смотрели на этот маневр. Фрике нарядился в этот день по-праздничному, и под предлогом флюса, которым он мгновенно обзавелся, засунув за щеку бесчисленное количество вишневых косточек, получил от своего начальника Базена отпуск на целый день. Сначала Базен ему отказал: он был не в духе, вопервых, оттого, что Арамис уехал, не сказав ему куда, затем потому, что был вынужден прислу- живать на мессе по случаю победы, которой он сам никак не мог радо- ваться. Базен, как мы знаем, был фрондер, и если бы при подобном тор- жестве причетник мог отлучиться, как простой мальчик из хора, то Базен, конечно, обратился бы к архиепископу с той же просьбой, с какой обратил- ся к нему Фрике. Итак, сначала он отказал наотрез. Но тогда, на глазах у Базена, опухоль Фрике так выросла в объеме, что стала угрожать чести всего хора, который был бы, несомненно, опозорен таким уродством. Базен в конце концов, хотя и ворча, уступил. Едва выйдя из собора, Фрике вып- люнул всю свою опухоль и сделал в сторону Базена один из тех жестов, ко- торые обеспечивают за парижскими мальчишками превосходство над мальчиш- ками всего мира. Он, понятно, освободился и от своих обязанностей в трактире под предлогом, что ему надо прислуживать на мессе в соборе. Итак, Фрике был свободен, и, как мы уже сказали, он нарядился в самое роскошное свое платье. Главным украшением его особы была шапка, один из тех не поддающихся описанию колпаков, которые представляют нечто среднее между средневековым беретом и шляпой времен Людовика XIII. Этот замеча- тельный головной убор смастерила ему мать: по прихоти ли или за нехват- кой одинаковой ткани, она мало заботилась о подборе красок; и потому это чудо шляпочного искусства XVII века было с одной стороны желтое с зеле- ным, а с другой - белое с красным. Но Фрике, вообще любивший разнообра- зие в тонах, только гордился этим. Отделавшись от Базена, Фрике бегом направился к Пале-Роялю и прибежал туда как раз в ту минуту, когда из ворот дворца выходил гвардейский полк. Так как Фрике явился сюда для того, чтобы насладиться зрелищем и послушать музыку, то он сейчас же присоединился к музыкантам и начал маршировать рядом с ними, сначала изображая барабанный бой с помощью двух грифельных досок, затем подражая губами звукам трубы с искусством, которое не раз доставляло ему похвалу любителей подражательной музыки. Этого развлечения хватило от заставы Сержантов до Соборной площади, и Фрике все время испытывал истинное наслаждение. Но когда полк пришел на место и роты вошли в Старый город и, развернувшись, построились до само- го конца улицы Святого Христофора, вблизи улицы Кокатри, где жил совет- ник Брусель, Фрике вспомнил, что он еще не завтракал, и задумался над тем, куда бы ему направить свои стопы для выполнения этого важного акта в программе дня. По зрелом размышлении он решил поесть за счет советника Бруселя. Поэтому он пустился бегом, запыхавшись прибежал к дому советника и стал стучать в дверь. Ему отворила его мать, старая служанка Бруселя. - Что тебе надо, бездельник, - спросила она, - и почему ты не в собо- ре? - Я был там, мамаша Наннета, - ответил Фрике, - но я видел, что там происходят вещи, о которых следовало бы предупредить господина Бруселя. И с разрешения господина Базена - вы ведь знаете господина Базена, наше- го причетника? - я пришел сюда, чтобы поговорить с господином Бруселем. - Что же ты хочешь сказать господину Бруселю, обезьяна? - Я хочу поговорить с ним лично. - Этого нельзя: он работает. - Ну, я подожду, - сказал Фрике, которого это устраивало тем лучше, что он знал, как использовать свое время. С этими словами он быстро поднялся по ступеням крыльца, обогнав Нан- нету. - Что ж тебе надо наконец от господина Бруселя? - спросила она. - Я хочу сказать ему, - отвечал ей Фрике, крича во всю глотку, - что с той стороны идет целый гвардейский волк. А так как все говорят, что двор настроен против господина Бруселя, то я пришел предупредить, чтобы он был настороже. Брусель услышал слова юного плута и, растроганный таким усердием, спустился в нижний этаж; он действительно работал у себя в кабинете, во втором этаже. - Мой друг, - сказал он, - что нам за дело до гвардейского полка? Ты, верно, с ума сошел, что поднял такой переполох? Разве ты не знаешь, что эти господа всегда так делают и что по пути короля всегда выстраивают рядами этот полк? Фрике изобразил на своем лице удивление и начал мять в руках свою шапку. - Ничего нет удивительного, что вы это знаете, господин Брусель, вам ведь известно все, - сказал он, - но я, клянусь богом, ничего не знал и думал услужить вам. Не сердитесь на меня за это, господин Брусель. - Напротив, мой милый, напротив, твое усердие мне нравится. Наннета, - обратился Брусель к служанке, - достаньте-ка абрикосы, которые присла- ла нам госпожа де Лонгвиль из Нуази, и дайте полдюжины вашему сыну вмес- те с краюхой свежего хлеба. - Ах, благодарю вас, - воскликнул Фрике, - благодарю вас. Я как раз очень люблю абрикосы. Брусель прошел к своей жене и попросил подать ему завтрак. Было поло- вина десятого. Советник подошел к окну. Улица была совершенно пустынна, но издали доносился, подобно морскому прибою, глухой шум народа, толпы которого, волна за волной, затопляли площадь и улицы вокруг собора Бого- матери. Шум этот еще усилился, когда явился д'Артаньян с ротой мушкетеров и расположился у входа в собор, чтобы держать караул. Он предложил Портосу воспользоваться случаем посмотреть церемонию, и Портос приехал на лучшей из своих лошадей, в парадной форме, в качестве почетного мушкетера, ка- ким некогда был д'Артаньян. Сержант роты, старый солдат времен испанских войн, узнал в Портосе своего бывшего товарища и сообщил своим подчинен- ным о высоких заслугах этого великана, гордости прежних мушкетеров Тре- виля. Поэтому Портоса встретили не только радушно - на него смотрели с восхищением. В десять часов пушечный выстрел из Лувра возвестил о выезде короля. Позади гвардейцев, неподвижно стоявших с мушкетами в руках, толпа зако- лыхалась, как колышутся деревья, когда буйный вихрь склоняет и теребит их верхушки. Наконец в раззолоченной карете показался король с короле- вой. За ними следовали в десяти каретах придворные дамы, чины королевс- кого дома и весь Двор. - Да здравствует король! - закричали со всех сторон. Юный король важно выглянул из окна кареты, сделал довольно приветли- вое лицо и даже чуть приметно кивнул головой, что вызвало новые востор- женные крики толпы. Процессия подвигалась вперед очень медленно, и на переезд от Лувра к Соборной площади ей понадобилось около получаса. Здесь все прибывшие один за другим вошли под обширные своды сумрачного храма, и богослужение началось. В то время как члены двора занимали свои места в соборе, карета, ук- рашенная гербами Коменжа, выделилась из вереницы придворных экипажей и медленно отъехала в конец улицы Святого Христофора, совершенно безлюд- ной. Здесь четыре гвардейца и полицейский офицер, сопровождавшие эту тя- желовесную колымагу, вошли в нее, затем полицейский офицер опустил штор- ки и сквозь предусмотрительно проделанное отверстие стал глядеть вдоль улицы, словно поджидая кого-то. Все были заняты церемонией, так что ни карета, ни предосторожности, принятые сидевшими в ней, не привлекли ничьего внимания. Только зоркий глаз Фрике мог бы их заметить, но Фрике лакомился свои- ми абрикосами, примостившись на карнизе одного из домов в ограде собора. Оттуда он мог видеть короля, королеву и Мазарини, а мессу слушать так, как если бы он сам прислуживал в соборе. К концу богослужения королева, заметив, что Коменж стоит около нее, ожидая подтверждения приказа, данного перед отъездом из Лувра, сказала вполголоса: - Ступайте, Коменж, и да поможет вам бог. Коменж тотчас же вышел из собора и направился по улице Святого Хрис- тофора. Фрике, заметив такого великолепного офицера в сопровождении двух гвардейцев, из любопытства отправился за ними - тем охотнее что богослу- жение почти тотчас кончилось и король с королевой уже садились в карету. Как только Коменж показался в конце улицы Кокатри, сидевший в карете полицейский офицер сказал два слова кучеру. Тот тронул лошадей, и колы- мага подъехала к дому Бруселя. Как раз в ту же минуту к дверям подошел Коменж; он постучался. Фрике стоял за спиной Коменжа, поджидая, когда откроют дверь. - Ты что тут делаешь, плут? - спросил его Коменж. - Жду, чтобы войти к господину Бруселю, господин офицер, - ответил Фрике с тем простодушным видом, какой умеют принимать при случае парижс- кие мальчишки. - Значит, он здесь живет? - спросил Коменж. - Да, сударь. - А который этаж он занимает? - Весь дом, - отвечал Фрике, - это его дом. - Но где же он сам обыкновенно находится? - Работает он во втором этаже, а завтракает и обедает в нижнем. Сей- час он, вероятно, обедает, так как уже полдень. - Хорошо. В это время дверь отворили, и на вопрос Коменжа лакей ответил, что Брусель дома и сейчас действительно обедает. Коменж пошел вслед за лаке- ем, а Фрике пошел вслед за Коменжем. Брусель сидел за столом со своей семьей. Напротив него сидела его же- на, по обеим сторонам - две дочери, а в конце стола сын Бруселя, Лувьер; с ним мы уже познакомились, когда с советником случилось на улице нес- частье, после которого он уже успел вполне оправиться. Чувствуя теперь себя совершенно здоровым, он лакомился великолепными фруктами, прислан- ными ему г-жой де Лонгвиль. Коменж, удержав за руку лакея, собиравшегося уже открыть дверь и до- ложить о нем, сам отворил ее и застал эту семейную картину. При виде офицера Брусель немного смутился, но, так как тот ему вежли- во поклонился, он встал и ответил на поклон. Несмотря, однако, на эту обоюдную вежливость, на лицах женщин отрази- лось беспокойство. Лувьер побледнел и с нетерпением ожидал, чтобы офицер объяснился. - Сударь, - сказал Коменж, - я к вам с приказом от короля. - Отлично, сударь, - отвечал Брусель, - какой же это приказ? И он протянул руку. - Мне поручено арестовать вас, сударь, - сказал Коменж тем же тоном и с прежней вежливостью, - и если вам угодно будет поверить мне на слово, то вы избавите себя от труда читать эту длинную бумагу и последуете за мной. Если бы среди этих добрых людей, мирно собравшихся за столом, ударила молния, это произвело бы меньшее потрясение. Брусель задрожал и отступил назад. В те времена быть арестованным по немилости короля было ужасной вещью. Лувьер бросился было к своей шпаге, лежавшей на стуле в углу ком- наты, но взгляд Бруселя, сохранившего самообладание, удержал его от это- го отчаянного порыва. Госпожа Брусель, отделенная от мужа столом, зали- лась слезами, а обе молодые девушки бросились отцу на шею. - Идемте, сударь, - сказал Коменж. - Поторопитесь: надо повиноваться королю. - Но, сударь, - возразил Брусель, - я болен и не могу идти под арест в таком состоянии; я прошу отсрочки. - Это невозможно, - отвечал Коменж, - приказ ясен и должен быть ис- полнен немедленно. - Невозможно! - воскликнул Лувьер. - Берегитесь, сударь, не доводите нас до крайности. - Невозможно! - раздался крикливый голос в глубине комнаты. Коменж обернулся и увидел там Наннету, с метлой в руках. Глаза ее злобно горели. - Добрейшая Наннета, успокойтесь, - сказал Брусель, - прошу вас. - Быть спокойной, когда арестовывают моего хозяина, опору, защитника, отца бедняков? Как бы не так! Плохо вы меня знаете! Не угодно ли вам уб- раться? - закричала она Коменжу. Коменж улыбнулся. - Послушайте, сударь, - сказал он, - обращаясь к Бруселю, - заставьте эту женщину замолчать и следуйте за мной. - Заставить меня замолчать? Меня?! Меня?! - кричала Наннета. - Как бы не так! Уж не вы ли заставите? Руки коротки, королевский петушок. Мы сейчас посмотрим! Тут Наннета подбежала к окну, распахнула его и закричала таким прон- зительным голосом, что его можно было услышать с паперти собора: - На помощь! Моего хозяина арестовывают! Советпика Бруселя арестовы- вают! На помощь! - Сударь, - сказал Коменж, - отвечайте мне немедленно: угодно вам по- виноваться или вы собираетесь бунтовать против короля? - Я повинуюсь, я повинуюсь, сударь! - воскликнул Брусель, стараясь освободиться от объятий дочери и удерживая взглядом сына, всегда готово- го поступить по-своему. - В таком случае, - сказал Коменж, - велите замолчать этой старухе. - А! Старухе! - вскричала Наннета. И она принялась вопить еще сильнее, вцепившись обеими руками в переп- лет окна. - На помощь! Помогите советнику Бруселю! Его хотят арестовать за то, что он защищал народ! На помощь! Тогда Коменж схватил Наннету в охапку и потащил прочь от окна. Но в ту же минуту откуда-то с антресолей другой голос завопил фальцетом: - Убивают! Пожар! Разбой! Убивают Бруселя! Бруселя режут! Это был голос Фрике. Почувствовав поддержку, Наннета с новой силой принялась вторить ему. В окнах уже начали появляться головы любопытных. Из глубины улицы стал сбегаться народ, привлеченный этими криками, сначала по одному, по два человека, затем группами и, наконец, целыми толпами. Все видели ка- рету, слышали крики, но не понимали, в чем дело. Фрике выскочил из ант- ресолей прямо на крышу кареты. - Они хотят арестовать господина Бруселя! - закричал он. - В карете солдаты, а офицер наверху. Толпа начала громко роптать, подбираясь к лошадям. Два гвардейца, ос- тавшиеся в сенях, поднялись наверх, чтобы помочь Коменжу, а те, которые сидели в карете, отворили ее дверцы и скрестили пики. - Видите? - кричал Фрике. - Видите? Вот они! Кучер повернулся и так хлестнул Фрике кнутом, что тот завыл от боли. - Ах ты, чертов кучер, - закричал он, - и ты туда же? Погоди-ка! Он снова вскарабкался на антресоли и оттуда стал бомбардировать куче- ра всем, что попадалось под руку. Несмотря на враждебные действия гвардейцев, а может быть, именно вследствие их, толпа зашумела еще больше и придвинулась к лошадям. Самых буйных гвардейцы заставили отступить ударами пик. Шум все усиливался; улица не могла уже вместить зрителей, стекавшихся со всех сторон. Под напором стоящих позади пространство, отделявшее тол- пу от кареты и охраняемое страшными пиками солдат, все сокращалось. Сол- дат, стиснутых, точно живой стеной, придавили к ступицам колес и стенкам кареты. Повторные крики полицейского офицера: "Именем короля!" - не ока- зывали никакого действия на эту грозную толпу и только, казалось, еще больше раздражали ее. Внезапно на крик: "Именем короля! - прискакал всадник. Увидев, что военным приходится плохо, он врезался в толпу с шпагой в руках и оказал гвардейцам неожиданную помощь. Это был юноша лет пятнадцати - шестнадцати, бледный от гнева. Он, так же как и гвардейцы, спешился, прислонился спиной к дышлу, поставил перед собой лошадь как прикрытие, вынул из седельной кобуры два пистолета и, засунув их за пояс, начал наносить удары шпагой с ловкостью человека, привыкшего владеть таким оружием. В течение десяти минут этот молодой человек один выдерживал натиск толпы. Наконец появился Коменж, подталкивая вперед Бруселя. - Разобьем карету! - раздались крики в толпе. - Помогите! - кричала старая служанка. - Убивают! - вторил ей Фрике, продолжая осыпать гвардейцев всем, что ему попадало под руку. - Именем короля! - кричал Коменж. - Первый, кто подойдет, ляжет на месте! - крикнул Рауль и, видя, что его начинают теснить, кольнул острием своей шпаги какого-то верзилу, чуть было его не задавившего. Почувствовав боль, верзила с воплем отсту- пил. Это действительно был Рауль. Возвращаясь из Блуа, где - как он и обе- щал графу де Ла Фер - провел только пять дней, он решил взглянуть на торжественную церемонию и направился кратчайшим путем к собору. Но на углу улицы Кокатри толпа увлекла его за собой. Услышав крик: "Именем ко- роля! - и вспомнив завет Атоса, он бросился сражаться за короля, помо- гать его гвардейцам, которых теснила толпа. Коменж почти втолкнул в карету Бруселя и сам вскочил вслед за ним. В то же мгновение сверху раздался выстрел из аркебузы. Пуля прострелила шляпу Коменжа и раздробила руку одному из гвардейцев. Коменж поднял го- лову и сквозь дым увидел в окне второго этажа угрожающее лицо Лувьера. - Отлично, сударь, - крикнул Коменж, - я еще поговорю с вами! - И я также, сударь, - отвечал Лувьер, - еще посмотрим, кто из нас поговорит громче. Фрике и Наннета продолжали вопить; крики, звук выстрела, опьяняющий запах пороха произвели на толпу свое действие. - Смерть офицеру! Смерть! - загудела она. Толпа бросилась к карете. - Еще один шаг, - крикнул тогда Коменж, подняв шторки, чтобы все мог- ли видеть внутренность кареты, и приставив к груди Бруселя шпагу, - еще один шаг, и я заколю арестованного. Мне приказано доставить его живым или мертвым, я привезу его мертвым, вот и все. Раздался ужасный крик. Жена и дочери Бруселя с мольбой протягивали к народу руки. Народ понял, что этот бледный, но очень решительный на вид офицер поступит, как сказал. Угрозы продолжались, но толпа отступила. Коменж велел раненому гвардейцу сесть в карету и приказал другим зак- рыть дверцы. - Гони во дворец! - крикнул он кучеру, еле живому от страха. Кучер стегнул лошадей, те рванулись вперед, и толпа расступилась. Но на набережной пришлось остановиться. Карету опрокинули, толпа сбила с ног лошадей, смяла, давила их. Рауль, пеший, - он не успел вскочить на лошадь, - устал, так же как и гвардейцы, наносить удары плашмя и начал действовать острием своей шпа- ги, как они острием своих пик. Но это страшное, последнее средство только разжигало бешенство толпы. Там и сям начали мелькать дула мушке- тов и клинки рапир; раздалось несколько выстрелов, сделанных, без сомне- ния, в воздух, но эхо которых все же заставляло все сердца биться сильнее; из окон в солдат бросали чем попало. Раздавались голоса, кото- рые слышишь лишь в дни восстаний, показались лица, которые видишь только в кровавые дни. Среди ужасного шума все чаще слышались крики: "Смерть гвардейцам!", "В Сену офицера!" Шляпа Рауля была измята, лицо окровавле- но; он чувствовал, что не только силы, но и сознание начинает оставлять его; перед его глазами носился какой-то красный туман, и сквозь этот ту- ман он видел сотни рук, с угрозой протянутых к нему и готовых схватить его, упади он только. Коменж в опрокинутой карете рвал на себе волосы от ярости. Гвардейцы не могли подать никакой помощи, им приходилось защи- щаться самим. Казалось, все погибло и толпа вот-вот разнесет в клочья лошадей, карету, гвардейцев, приспешников королевы, а может быть, и са- мого пленника, как вдруг раздался хорошо знакомый Раулю голос, и широкая шпага сверкнула в воздухе. В ту же минуту толпа заколыхалась, расступи- лась, и какой-то офицер в форме мушкетера, все сбивая с ног, опрокиды- вая, нанося удары направо и налево, подскакал к Раулю и подхватил его как раз в тот момент, когда юноша готов был упасть. - Черт возьми! - вскричал офицер. - Неужели они убили его? В таком случае горе им! И он обернулся к толпе с таким грозным и свирепым видом, что самые ярые бунтовщики попятились, давя ДРУГ Друга, а многие покатились в Сену. - Господин д'Артаньян, - прошептал Рауль. - Да, черт побери! Собственной персоной и, кажется, к счастью для вас, мой юный друг! Эй, вы, сюда! - крикнул он, поднявшись на стременах и подняв шпагу, голосом и рукой подзывая поневоле отставших от него муш- кетеров. - Разогнать всех! Бери мушкеты, заряжай, целься! Услышав это приказание, толпа стала таять так быстро, что сам д'Ар- таньян не мог удержаться от гомерического смеха. - Благодарю вас, д'Артаньян, - сказал Коменж, высовываясь до половины из опрокинутой кареты. - Благодарю также вас, молодой человек. Ваше имя? Мне надо назвать его королеве. Рауль уже собирался ответить, но д'Артаньян поспешно шепнул ему на ухо: - Молчите, я отвечу за вас. Затем, обернувшись к Коменжу, сказал: - Не теряйте времени, Коменж, вылезайте из кареты, если можете, и ве- лите подать вам другую. - Но откуда же? - Черт подери, да возьмите первую, которую встретите на Новом мосту; сидящие в ней будут чрезвычайно счастливы, я полагаю, одолжить свою ка- рету для королевской службы. - Но, - возразил Коменж, - я не знаю... - Идите скорее, иначе через пять минут все это мужичье вернется со шпагами и мушкетами. Вас убьют, а вашего пленника освободят. Идите. Да вот как раз едет карета. Затем, снова наклонившись к Раулю, он шепнул: - Главное, не говорите вашего имени. Молодой человек посмотрел на него с удивлением. - Хорошо, я бегу за ней, - крикнул Коменж, - а если они вернутся, стреляйте. - Нет, ни в коем случае, - возразил д'Артаньян. - Наоборот, пусть никто и пальцем не шевельнет. Если сейчас сделать хоть один выстрел, за него придется слишком дорого расплачиваться завтра. Коменж, взяв четырех гвардейцев и столько же мушкетеров, побежал за каретой. Он высадил седоков и привел экипаж. Но когда пришлось переводить Бруселя из разбитой кареты в другую, на- род, увидев того, кого он называл своим благодетелем, поднял неистовый шум и снова надвинулся. - Проезжайте! - крикнул д'Артаньян. - Вот десять мушкетеров, чтобы сопровождать вас, а я оставлю себе двадцать, чтобы сдерживать толпу. По- езжайте, не теряя ни одной минуты. Десять человек к Коменжу! Десять человек отделились от отряда, окружили новую карету и помча- лись галопом. Когда карета скрылась, крики усилились. Более десяти тысяч человек столпились на набережной, на Новом мосту и в ближайших улицах. Раздалось несколько выстрелов. Один мушкетер был ранен. - Вперед! - скомандовал д'Артаньян, кусая усы. И с двадцатью мушкетерами он ринулся на всю эту массу парода, которая отступила в полном беспорядке. Один только человек остался на месте с аркебузой в руке. - А, - сказал этот человек, - это ты! Ты хотел убить его?! Погоди же! Он прицелился в д'Артаньяна, карьером несшегося на него. Д'Артаньян пригнулся к шее лошади. Молодой человек выстрелил, и пуля сбила перо на шляпе д'Артаньяна. Лошадь, мчавшаяся во весь опор, налете- ла на безумца, пытавшегося остановить бурю, и отбросила его к стене. Д'Артаньян круто осадил свою лошадь, и в то время как мушкетеры продол- жали атаку, он с поднятой шпагой повернулся к человеку, сбитому им с ног. - Ах, сударь! - воскликнул Рауль, вспомнив, что он видел молодого че- ловека на улице Кокатри. - Пощадите его: это его сын. Рука д'Артаньяна, готовая нанести удар, повисла в воздухе. - А, вы его сын? - сказал он. - Это другое дело. - Я сдаюсь, сударь, - произнес Лувьер, протягивая д'Артаньяну свою разряженную аркебузу. - Нет, нет, не сдавайтесь, черт возьми! Напротив, бегите, и как можно скорее. Если я вас захвачу, вас повесят. Молодой человек не заставил повторять этот совет. Он проскользнул под шеей лошади и исчез за углом улицы Генего. - Вы вовремя удержали мою руку, - сказал д'Артаньян Раулю, - не то ему пришел бы конец. И, право, узнав потом, кто он, я очень бы пожалел об этом. - Ах, сударь, - произнес Рауль, - позвольте мне поблагодарить вас не только за этого бедного парня, но и за себя: я сам был на волосок от смерти, когда вы подоспели. - Бросьте, бросьте, молодой человек, не утруждайте себя речами. И д'Артаньян достал из кобуры фляжку с испанским вином. - Глотните-ка вот этого, - сказал он Раулю. Рауль отхлебнул вина и собрался снова благодарить д'Артаньяна. - Дорогой мой, - возразил ему тот, - мы поговорим об этом после. Затем, видя, что мушкетеры очистили набережную от Нового моста до на- бережной Святого Михаила и возвращаются обратно, он поднял шпагу вверх, чтобы они ускорили шаг. Мушкетеры рысью подъехали к нему; тотчас же с другой стороны подъеха- ли те десять человек, которых он послал с Коменжем. - Ну, - произнес д'Артаньян, обращаясь к ним, - не случилось ли еще чего-нибудь? - Ах, сударь, - отвечал сержант, - опять поломка! Проклятая карета! Д'Артаньян пожал плечами. - Нет, проклятое дурачье, - сказал он. - Уж если выбираешь карету, так выбирай прочную, а карета, в которой хотят везти арестованного Бру- селя, должна выдержать десять тысяч человек. - Что прикажете, господин лейтенант? - Примите отряд и отведите его в казармы. - Значит, вы поедете один? - Конечно! Не думаете ли вы, что мне нужен конвой? - Но... - Отправляйтесь. Мушкетеры удалились, д'Артаньян остался вдвоем с Раулем. - Ну как, болит у вас что-нибудь? - спросил он. - Да, сударь. У меня голова тяжелая и словно в огне. - Что же такое с вашей головой? - сказал д'Артаньян, снимая с Рауля шляпу. - А, контузия. - Да, кажется, мне попали в голову цветочным горшком. - Канальи! - воскликнул д'Артаньян. - Но на вас шпоры? Вы были вер- хом? - Да, я сошел с лошади, чтобы защищать господина Коменжа, и ее кто-то захватил. Да вот и она. Действительно, в эту минуту показалась лошадь Рауля, на которой ска- кал галопом Фрике, размахивая своей четырехцветной шапкой и крича: - Брусель! Брусель! - Эй, стой, плут! - крикнул ему д'Артаньян. - Давай сюда лошадь. Фрике услышал, но сделал вид, что слова не дошли до него, и хотел продолжать свой путь. Д'Артаньян собирался было погнаться за ним, но потом решил не остав- ля