ить вам шевалье д'Эрбле, который, как вы сами слышали, жела- ет почтительнейше приветствовать ваше преосвященство. И он отодвинулся, чтобы Мазарини мог предстать изумленному взору Ара- миса. - О! О! - еле вымолвил Арамис. - Кардинал! Славная добыча! Эй, сюда, друзья! Лошадей! Лошадей! Прискакало несколько всадников. - Черт возьми! - сказал Арамис. - Стало быть, и я пригодился на что-нибудь. Монсеньер, позвольте засвидетельствовать вам мое почтение! Пари держу, что это дело рук Портоса. Кстати, я чуть было не забыл... - И с этими словами он отдал шепотом какое-то приказание одному из всадни- ков. - Мне кажется, благоразумнее будет тронуться в путь, - сказал д'Ар- таньян. - Но я жду одного человека... одного друга Атоса. - Друга? - спросил Атос. - Да вот и сам он мчится галопом через кусты. - Господин граф! Господин граф! - закричал юный голос, от которого Атос радостно вздрогнул. - Рауль! Рауль! - воскликнул граф де Ла Фер. И молодой человек, забыв свою обычную почтительность, бросился отцу на шею. - Видите, господин кардинал, ведь правда, жаль разлучать людей, кото- рые любят друг друга так, как мы! Господа, - продолжал Арамис, обращаясь к остальным всадникам, число которых с каждой минутой увеличивалось, - господа, составьте почетный конвой его преосвященству, ему угодно ока- зать нам милость, разделив наше общество. Надеюсь, вы ему будете за это признательны. Портос, не теряйте монсеньера из виду. И Арамис, подъехав к д'Артаньяну и Атосу, которые что-то обсуждали, стал беседовать с ними. - В путь! - сказал д'Артаньян после краткого совещания. - Куда мы поедем? - спросил Портос. - К вам, дорогой друг, в Пьерфон: ваш прекрасный замок достоин того, чтобы оказать гостеприимство его преосвященству. К тому же он расположен отлично: ни слишком близко, ни слишком далеко от Парижа; оттуда нетрудно будет поддерживать сношения со столицей. Пожалуйте, монсеньер. Вы будете там жить, как и подобает королю. - Свергнутому королю, - прибавил Мазарини жалобно. - Военная фортуна капризна, - сказал Атос. - Но будьте уверены, мы не станем злоупотреблять положением. - Да, но мы им воспользуемся, - сказал д'Артаньян. Всю ночь похитители ехали с быстротой и неутомимостью былых лет. Ма- зарини, мрачный и задумчивый, покорился своей участи. К рассвету проскакали без остановки двенадцать миль. Многие всадники выбились из сил, несколько лошадей пало. - Нынешние лошади не стоят прежних. Все вырождается, - сказал Портос. - Я послал Гримо в Даммартен, - сказал Арамис, - он должен привести пять свежих лошадей; одну для его преосвященства и четыре для нас. Глав- ное - не надо оставлять монсеньера; остальная часть отряда присоединится к нам после. Только бы проехать Сен-Дени, дальше уже нет опасности. Действительно, вскоре Гримо привел пять лошадей. Владелец поместья, к которому он обратился, оказался другом Портоса и, не пожелав даже взять денег за лошадей, предоставил их даром; через десять минут отряд сделал остановку в Эрменонвиле; но четыре друга помчались дальше, конвоируя Ма- зарини. В полдень они въехали в ворота замка Портоса. - Ах! - сказал Мушкетон, ехавший все время молча рядом с д'Ар- таньяном. - Поверите ли, сударь, в первый раз с тех пор, как мы покинули Пьерфон, я дышу свободно. И он пустил лошадь в галоп, чтобы предупредить слуг о приезде г-на дю Валлона и его друзей. - Нас четверо, - сказал д'Артаньян своим друзьям, - мы установим оче- редь; каждый из нас по три часа будет караулить монсеньера. Атос осмот- рит замок; его нужно хорошенько укрепить на случай осады; Портос будет заботиться о продовольствии, а Арамис - наблюдать за гарнизоном. Иначе говоря, Атос будет старший инженер, Портос - главный интендант, а Арамис - комендант крепости. Тем временем Мазарини устроили в самых лучших покоях замка. - Господа, - сказал он, водворившись в них, - вы, я надеюсь, не наме- рены долгое время держать в тайне мое местопребывание. - Нет, монсеньер, - ответил д'Артаньян, - напротив, мы очень скоро объявим, что вы у нас в плену. - Тогда ваш замок подвергнется осаде. - Мы имеем это в виду. - Что же вы сделаете? - Будем защищаться. Если бы покойный кардинал Ришелье был жив, он бы рассказал вам одну неплохую историю про бастион Сен-Жерве, где мы про- держались вчетвером с четырьмя слугами и дюжиной покойников против целой армии. - Такие вещи удаются только раз и больше не повторяются. - Да нам теперь и нет надобности быть такими героями. Завтра дано бу- дет знать парижской армии, а послезавтра она будет здесь. Сражение ра- зыграется не под Сен-Дени или Шарантоном, а у Компьена или ВиллеКотре. - Принц побьет вас, как всегда бил. - Возможно, монсеньер; но перед сражением мы перевезем ваше преосвя- щенство в другой замок нашего друга дю Валлона, - у него три таких, как этот. Мы не желаем подвергать опасностям войны ваше преосвященство. - Я вижу, - сказал Мазарини, - мне придется согласиться на капитуля- цию. - До осады? - Да, условия, может быть, будут легче. - О монсеньер! Вы увидите, наши условия будут умеренны. - Ну, говорите, что у вас за условия? - Отдохните сперва, монсеньер, а мы подумаем. - Мне отдых не нужен. Мне надо знать, нахожусь я в руках друзей или врагов. - Друзей, монсеньер, друзей! - Тогда скажите сейчас, чего вы от меня хотите, чтобы я знал, возмож- но ли между нами соглашение. Говорите, граф де Ла Фер. - Монсеньер, для себя мне требовать нечего, но я многого бы потребо- вал для Франции. Поэтому я уступаю слово шевалье д'Эрбле. Атос поклонился, отошел в сторону и, облокотившись на камни, остался простым зрителем этого совещания. - Говорите же вы, господин д'Эрбле, - сказал кардинал. - Чего вы же- лаете? Говорите прямо, без обиняков: ясно, кратко и определенно. - Я открою свои карты, - сказал Арамис. - Я вас слушаю, - сказал Мазарини. - У меня в кармане программа условий, предложенных вам вчера в Сен-Жермене депутацией нашей партии, в которой участвовал и я. - Мы же почти договорились по всем пунктам, - сказал Мазарини. - Пе- рейдемте к вашим личным условиям. - Вы полагаете, они у нас есть? - сказал Арамис с улыбкой. - Я думаю, не все вы так бескорыстны, как граф де Ла Фер, - сказал Мазарини, делая поклон в сторону Атоса. - Ах, монсеньер, в этом вы правы, - сказал Арамис, - и я счастлив, что вы воздаете наконец должное графу. Граф де Ла Фер натура возвышен- ная, стоящая выше общего уровня, выше низменных желаний и человеческих страстей: это гордая душа старого закала. Он совершенно исключительный человек. Вы правы, монсеньер, мы его не стоим, и мы рады присоединиться к вашему мнению. - Бросьте, Арамис, смеяться надо мной, - сказал Атос. - Нет, дорогой граф, я говорю то, что думаю, и то, что думают все, кто вас знает. Но вы правы, не о вас теперь речь, а о монсеньере и его недостойном слуге, шевалье д'Эрбле. - Итак, чего же вы желаете, кроме тех общих условий, к которым мы еще вернемся? - Я желаю, монсеньер, чтобы госпоже де Лонгвиль была дана в полное и неотъемлемое владение Нормандия и, кроме того, пятьсот тысяч ливров. Я желаю, чтобы его величество король удостоил ее чести быть крестным отцом сына, которого она только что произвела на свет; затем, чтобы вы, мон- сеньер, после крещенья, на котором будете присутствовать, отправились поклониться его святейшеству папе. - Иными словами, вам угодно, чтобы я сложил с себя звание министра и удалился из Франции? Чтобы я сам себя изгнал? - Я желаю, чтобы монсеньер стал папой, как только откроется вакансия, и намерен просить у него тогда полной индульгенции для себя и своих дру- зей. Мазарини сделал не поддающуюся описанию гримасу. - А вы, сударь? - спросил он д'Артаньяна. - Я, монсеньер, - отвечал тот, - во всем согласен с шевалье д'Эрбле, кроме последнего пункта. Я далек от желания, чтобы монсеньер покинул Францию, напротив, я хочу, чтобы он жил в Париже. Я желаю, чтобы он от- нюдь не сделался папой, а остался первым министром, потому что монсеньер великий политик. Я даже буду стараться, насколько это от меня зависит, чтобы он победил Фронду, но с тем условием, чтобы он вспоминал изредка о верных слугах короля и сделал капитаном первого же свободного полка муш- кетеров того, кого я назову ему. А вы, дю Валлон? - Да, теперь ваша очередь, дю Валлон, - сказал Мазарини. - Говорите. - Я, - сказал Портос, - желаю, чтобы господин кардинал почтил дом, оказавший ему гостеприимство, возведя его хозяина в баронское досто- инство, а также чтобы он наградил орденом одного из моих друзей. - Вам известно, что для получения ордена надо чемнибудь отличиться? - Мой друг сделает это. Впрочем, если будет необходимо, монсеньер укажет способ, как это можно обойти. Мазарини закусил губу: удар был не в бровь, а в глаз. Он отвечал су- хо: - Все это между собой плохо согласуется, не правда ли, господа? Удов- летворив одного, я навлеку на себя неудовольствие остальных. Если я ос- танусь в Париже, я не могу быть в Риме; если я сделаюсь папой, я не могу остаться министром; а если я не буду министром, я не могу сделать госпо- дина д'Артаньяна капитаном, а господина дю Валлона бароном. - Это правда, - сказал Арамис. - Поэтому, так как я в меньшинстве, я беру назад свое предложение относительно путешествия в Рим и отставки монсеньера. - Так я остаюсь министром? - спросил Мазарини. - Вы остаетесь министром, это решено, монсеньер, - сказал д'Артаньян. - Вы нужны Франции. - Я отказываюсь от своих условий, - сказал Арамис. - Его преосвя- щенство остается министром и даже фаворитом ее величества, если он сог- ласится сделать то, что мы просили для самих себя и для Франции. - Заботьтесь только о себе, - сказал Мазарини, - и предоставьте Фран- ции самой договориться со мной. - Нет, нет, - возразил Арамис, - фрондерам нужен письменный договор; пусть монсеньер соблаговолит его составить, подписать при нас и обя- заться в самом тексте договора выхлопотать его утверждение у королевы. - Я могу отвечать только за себя, - сказал Мазарини, - и не могу ру- чаться за королеву. А если ее величество откажет? - О, - сказал д'Артаньян, - вам хорошо известно, что королева ни в чем не может вам отказать. - Вот, монсеньер, - сказал Арамис, - проект, составленный депутацией фрондеров; потрудитесь его внимательно прочесть. - Я его знаю, - сказал Мазарини. - Тогда подпишите. - Подумайте о том, господа, что подпись, данная при таких обстоя- тельствах, может быть признана вынужденной насилием. - Вы заявите, что она была дана вами добровольно. - А если я откажусь подписаться? - Тогда вашему преосвященству придется пенять на себя за последствия отказа. - Вы осмелитесь поднять руку на кардинала? - Подняли же вы руку, монсеньер, на мушкетеров ее величества! - Королева отомстит за меня! - Не думаю, хотя в желании у нее, пожалуй, не будет недостатка. Но мы поедем в Париж вместе с вами, ваше преосвященство, а парижане за нас вступятся. - Какая, вероятно, сейчас тревога в Рюэе и в СенЖермене! - сказал Арамис. - Все спрашивают друг у друга: где кардинал? Что сталось с ми- нистром? Куда исчез любимец королевы? Как ищут монсеньера по всем углам и закоулкам! Какие идут толки! Как должна ликовать Фронда, если она уз- нала уже об исчезновении Мазарини! - Это ужасно! - прошептал Мазарини. - Так подпишите договор, монсеньер, - сказал Арамис. - Но если я подпишу, а королева его не утвердит? - Я беру на себя отправиться к ее величеству, - сказал д'Артаньян, - и получить ее подпись. - Берегитесь, - сказал Мазарини, - вы можете не встретить в Сен-Жер- мене того приема, какого считаете себя вправе ожидать. - Пустяки! - сказал д'Артаньян. - Я устрою так, что мне будут рады; я знаю средство. - Какое? - Я отвезу ее величеству письмо, в котором вы извещаете, что финансы окончательно истощены. - А затем? - спросил Мазарини, бледнея. - А когда увижу, что ее величество совершенно растеряется, я провожу ее в Рюэй, сведу в оранжерею и покажу некий механизм, которым сдвигается одна кадка. - Довольно, - пробормотал кардинал, - довольно. Где договор? - Вот он, - сказал Арамис. - Видите, как мы великодушны, - сказал д'Артаньян. - Мы могли бы мно- гое сделать, владея этой тайной. - Итак, подписывайте, - сказал Арамис, подавая кардиналу перо. Мазарини встал, прошел несколько раз по комнате с видом скорее задум- чивым, чем подавленным. Потом остановился и сказал: - А когда я подпишу, какую гарантию вы дадите мне? - Мое честное слово, - сказал Атос. Мазарини вздрогнул, обернулся, посмотрел на благородное, честное лицо графа де Ла Фер, потом взял перо и сказал: - Мне этого достаточно, граф. И подписал. - А теперь, господин д'Артаньян, - добавил он, - приготовьтесь ехать в Сен-Жермен и отвезти от меня письмо королеве. XLVIII ПЕРО И УГРОЗА ИНОГДА ЗНАЧАТ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ШПАГА И ПРЕДАННОСТЬ У д'Артаньяна была своя мифология; он верил, что на голове случая растет только одна прядь волос, за которую можно ухватиться, и не такой он был человек, чтобы пропустить случай, не поймав его за вихор. Он обеспечил себе быстрое и безопасное путешествие, выслав вперед, в Шан- тильи, сменных лошадей, чтобы добраться до Парижа в пять или шесть ча- сов. Но перед самым отъездом он рассудил, что нелепо умному и опытному человеку гнаться за неверным, а верное оставлять позади себя. "В самом деле, - подумал он, уже готовясь сесть на лошадь, чтобы отп- равиться в свое опасное путешествие, - Атос со своим великодушием - нас- тоящий герой из романа. Портос - превосходный человек, но легко поддает- ся чужому влиянию. На загадочном лице Арамиса ничего не прочтешь. Как проявит себя каждый из этих трех характеров, когда меня не будет, чтобы их соединить между собой, что получится - освобождение кардинала, быть может?.. Но освобождение кардинала - крушение всех наших надежд, единственной пока награды за двадцатилетний труд, перед которым подвиги Геркулеса - работа пигмея". И он отправился к Арамису. - Дорогой мой шевалье д'Эрбле, - сказал он ему, - вы воплощение Фрон- ды. Не доверяйте Атосу, который не хочет устраивать ничьих личных дел, даже своих собственных. Еще больше не доверяйте Портосу, так как, стара- ясь угодить графу, на которого он смотрит как на земное божество, он мо- жет помочь ему устроить бегство Мазарини, если тот догадается распла- каться или разыграть из себя рыцаря. Арамис улыбнулся своей тонкой и вместе с тем решительной улыбкой. - Не бойтесь, - сказал он, - в числе условий есть лично мной постав- ленные. Я работаю не для себя, а для других, и для меня вопрос самолю- бия, чтобы эти другие выиграли. "Отлично, - подумал д'Артаньян, - тут я могу быть спокоен". Он пожал руку Арамису и отправился к Портосу. - Друг мой, - сказал он ему, - вы столько поработали вместе со мной для устройства нашего благосостояния, что с вашей стороны было бы большой глупостью отказаться от плодов нашего труда, поддавшись влиянию Арамиса, хитрость которого (между нами будь сказано, не всегда лишенная эгоизма) хорошо вам известна, или влиянию Атоса, человека благородного и бескорыстного, но при этом ко всему равнодушного: он уже ничего больше не хочет для себя и потому не понимает, что другие могут чего-нибудь хо- теть. Что скажете вы, если тот пли другой предложат вам отпустить Маза- рини? - Я скажу им, что нам стоило слишком большого труда овладеть им, что- бы отпустить его так легко. - Браво, Портос! Вы правы, мой Друг, потому что, отпустив его, вы ли- шитесь баронства, которое у вас в руках, не говоря уже о том, что Маза- рини, чуть только выйдет на свободу, сейчас же велит вас повесить. - Вы так думаете? - Я в этом уверен. - В таком случае я скорее все сокрушу, чем дам ему улизнуть. - Правильно! Вы понимаете, что, устраивая наши дела, мы меньше всего заботились о делах фрондеров, которые, кстати сказать, смотрят на поли- тику не так, как мы с вами, старые солдаты. - Не беспокойтесь, дорогой друг, - сказал Портос, - я посмотрю, как вы сядете на лошадь, и буду смотреть вам вслед, пока вы не скроетесь из виду, а затем займу мой пост у дверей кардинала, возле той стеклянной двери, через которую видно все, что у него делается в комнате. Оттуда я буду следить за ним и при малейшем его подозрительном движении убью его. "Браво! - подумал про себя д'Артаньян. - Кажется, и с этой стороны за кардиналом будет хороший присмотр". Пожав руку владельцу Пьерфона, он пошел к Атосу. - Дорогой мой Атос, - сказал он ему, - я уезжаю. На прощанье скажу вам одно: вы хорошо знаете Анну Австрийскую; один только плен Мазарини обеспечивает мою жизнь. Если вы его выпустите, я погиб. - Только такое соображение, - сказал Атос, - может превратить меня в зоркого тюремщика. Я даю вам слово, д'Артаньян, что вы найдете Мазарини там, где вы его оставляете. "Вот это надежнее всех королевских подписей, - подумал д'Артаньян. - Теперь, имея слово Атоса, я могу уехать". И он уехал один, без другой охраны, кроме своей шпаги и записки Маза- рини в виде пропуска к королеве. Через шесть часов он был уже в Сен-Жер- мене. Об исчезновении Мазарини еще никому не было известно; о нем знала только Анна Австрийская, но она старательно скрывала от приближенных свое беспокойство. В комнате, где были заключены д'Артаньян и Портос, нашли двух солдат, связанных и с заткнутыми ртами. Их тотчас же освобо- дили от веревок, но они ничего не могли сказать, кроме того, что их схватили, связали и раздели. А что сделали д'Артаньян и Портос, выйдя из своей тюрьмы тем самым путем, каким попали туда солдаты, - об этом пос- ледние знали так же мало, как и остальные обитатели замка. Только один человек, Бернуин, знал немного больше, чем другие. Прож- дав своего господина до полуночи и видя, что он не возвращается, он ре- шился проникнуть в оранжерею. Первая дверь, забаррикадированная изнутри, уже возбудила в нем некоторые подозрения, которыми он, однако, ни с кем не поделился. Он осторожно пробрался между нагроможденной мебелью, затем вошел в коридор, в котором все двери оказались отпертыми. Отперта была также дверь комнаты Атоса и та, что вела в парк. Отсюда он уже просто пошел по следам, оставленным на снегу. Он заметил, что следы эти конча- лись у стены, но обнаружил их и по другую сторону ее. Дальше он заметил отпечатки лошадиных копыт, а еще немного дальше - следы целого конного отряда, удалявшиеся в направлении к Энгиену. Теперь у него не оставалось уже ни малейшего сомнения, что кардинал был похищен тремя пленниками, которые исчезли одновременно с ним. Он тотчас побежал в Сен-Жермен уве- домить обо всем королеву. Анна Австрийская приказала ему молчать, и Бернуин исполнил это прика- зание; она только рассказала обо всем принцу Конде, и тот отрядил пятьсот или шестьсот всадников, дав им приказание обыскать все окрест- ности и доставить в Сен-Жермен все подозрительные отряды, уделяющиеся от Рюэя, в каком бы направлении они ни ехали. А так как д'Артаньян не составлял отряда, потому что был один, и так как он не удалялся от Рюэя, а ехал в Сен-Жермен, то никто на него не об- ратил внимания, и его переезд совершился без помехи. Когда он въехал во двор старого замка, то первое лицо, которое наш посол увидал, был Бернуин собственной своей персоной. Стоя у дверей, он ждал вестей о своем исчезнувшем господине. При виде д'Артаньяна, въезжавшего верхом во двор, Бернуин протер гла- за, сам себе не веря. Но д'Артаньян дружески кивнул ему головой, сошел с лошади и, бросив поводья проходившему мимо лакею, с улыбкой подошел к камердинеру. - Господин д'Артаньян! - воскликнул тот, словно человек, говорящий во сне под влиянием кошмара. - Господин д'Артаньян! - Он самый, Бернуин! - Зачем вы пожаловали сюда? - Я привез вести о Мазарини, и самые свежие. - Что с ним? - Здоров, как вы и я. - Так с ним ничего не случилось плохого? - Ровно ничего. Он только почувствовал потребность прокатиться по Иль-де-Франсу и попросил нас, графа де Ла Фер, господина дю Валлона и меня, проводить его. Мы слишком ретивые слуги и не могли отказать ему в такой просьбе. Мы выехали вчера, и вот я прибыл сюда. - Вы здесь! - Его преосвященству понадобилось передать нечто секретное и строго личное ее величеству. Такое поручение можно доверить только человеку на- дежному, почему он и послал меня в Сен-Жермен. Итак, Бернуин, если вы желаете сделать приятное вашему господину, предупредите ее величество, что я прибыл, и поясните, по какому делу. Говорил ли д'Артаньян серьезно пли шутя, но он, очевидно, был сейчас единственным человеком, который мог успокоить Анну Австрийскую; поэтому Бернуин тотчас же отправился доложить ей об этом странном посольстве. Как он и предвидел, королева приказала ввести к ней д'Артаньяна. Д'Артаньян подошел к королеве со всеми знаками глубочайшего почтения. Не дойдя до нее трех шагов, он опустился на одно колено и передал ей послание. Это была, как мы уже сказали, маленькая записка, нечто вроде рекомен- дательного письма или охранной грамоты. Королева пробежала ее, узнала почерк кардинала, на этот раз немного дрожащий, и так как в письме ниче- го не говорилось о том, что, собственно, произошло, то она стала спраши- вать о подробностях. Д'Артаньян рассказал ей все с тем простодушным и наивным видом, кото- рый умел при известных обстоятельствах на себя напускать. Пока он говорил, королева смотрела на него со все возрастающим удив- лением. Она не понимала, как мог один человек задумать такое предприя- тие, а особенно - как у него хватало смелости рассказывать о нем ей, ко- торая, конечно, и желала и даже обязана была покарать его за это. - Как, сударь! - воскликнула королева, покраснев от негодования, ког- да д'Артаньян кончил свой рассказ. - Вы осмеливаетесь признаваться мне в вашем преступлении и рассказывать мне о своей измене? - Простите, но, мне кажется, или я дурно объяснился, или же ваше ве- личество не так поняли меня; здесь нет ни преступления, ни измены. Гос- подин Мазарини заключил нас в тюрьму, господина дю Валлона и меня, так как мы не могли поверить, что он послал нас в Англию только для того, чтобы спокойно глядеть, как будут рубить голову королю Карлу, зятю ваше- го покойного супруга, мужу королевы Генриетты, вашей сестры и гостьи; мы, конечно, сделали все от нас зависящее для спасения жизни этого нес- частного короля. Мы поэтому были убеждены, мой друг и я, что произошло какое-то недоразумение, жертвой которого мы стали, и нам необходимо было объясниться с его преосвященством. А объяснение это привело бы к жела- тельным результатам, только если бы оно совершилось спокойно, без вмеша- тельства посторонних. Вот почему мы отвезли господина кардинала в замок моего друга, и там мы объяснились. И вот, ваше величество, как мы дума- ли, так оно и было: произошла ошибка. Господин Мазарини предположил, что мы служили генералу Кромвелю, вместо того чтобы служить королю Карлу, что было бы крайне постыдным делом: это бросило бы тень на него и на ва- ше величество и было бы низостью, которая запятнала бы начинающееся царствование вашего сына. Мы представили кардиналу доказательства про- тивного, и эти доказательства я готов представить и вашему величеству, сославшись на свидетельство августейшей вдовы, которая плачет в Лувре, куда ваше величество изволили поместить ее. Доказательства эти удовлет- ворили его вполне; вот он и послал меня к вашему величеству поговорить с вами о награде, какой заслуживают люди, которых до сих пор плохо ценили и несправедливо преследовали. - Я слушаю вас и прямо любуюсь, - сказала Анна Австрийская. - Правда, мне редко случалось встречать подобную наглость. - Как видно, вы, ваше величество, так же заблуждаетесь относительно наших намерений, как было и с господином Мазарини, - сказал д'Артаньян. - Вы ошибаетесь, - сказала королева, - и чтобы доказать, как мало я заблуждаюсь относительно вас, я сейчас велю вас арестовать, а через час двинусь во главе армии освобождать моего министра. - Я уверен, что вы, ваше величество, не поступите так неосторожно, - сказал д'Артаньян, - прежде всего потому, что это было бы бесполезно и привело бы к очень тяжелым последствиям. Еще до того как его успеют ос- вободить, господин кардинал успеет умереть, и он в этом настолько уве- рен, что просил меня, в случае если я замечу такие намерения вашего ве- личества, сделать все возможное, чтобы отклонить вас от этого плана. - Хорошо! Я ограничусь тем, что велю вас арестовать. - И этого нельзя делать, ваше величество, потому что мой арест так же предусмотрен, как и попытка к освобождению господина кардинала. Если завтра в назначенный час я не вернусь, послезавтра утром кардинал будет препровожден в Париж. - Видно, что по своему положению вы живете вдали от людей и дел. В противном случае вы знали бы, что кардинал раз пять-шесть был в Париже, после того как мы из него выехали, и что он виделся с господином Бофо- ром, герцогом Бульонским, коадъютором и д'Эльбефом, и никому из них в голову не пришло арестовать его. - Простите, ваше величество, мне все это известно. Потому-то друзья мои и не повезут господина кардинала к этим господам: каждый из них преследует в этой войне свои собственные интересы, и кардинал, попав к ним, сможет дешево отделаться. Нет, они доставят его в парламент. Прав- да, членов этого парламента можно подкупить в розницу, но даже господин Мазарини недостаточно богат, что подкупить их гуртом. - Мне кажется, - сказала Анна Австрийская, бросая на д'Артаньяна взгляд, который у обычной женщины мы назвали бы презрительным, а у коро- левы - грозным, - мне кажется, вы мне угрожаете, мне, матери вашего ко- роля! - Ваше величество, - сказал д'Артаньян, - я угрожаю, потому что вы- нужден к этому. Я позволяю себе больше, чем следует, потому что я должен стоять на высоте событий и лиц. Но поверьте, ваше величество, так же верно, как то, что в груди у меня - сердце, которое бьется за вас, - вы были нашим кумиром, и - бог мой, разве вы этого не знаете? - мы двадцать раз рисковали жизнью за ваше величество. Неужели вы не сжалитесь и ваши- ми верными слугами, которые в течение двадцати лет оставались в тени, ни словом, ни вздохом не выдав той великой, священной тайны, которую они имели счастье хранить вместе с вами? Посмотрите на меня, - на меня, ко- торый говорит с вами, - на меня, которого вы обвиняете в том, что я воз- высил голос и говорю с вами угрожающе. Кто я?.. Бедный офицер без средств, без крова, без будущего, если взгляд королевы, которого я так долго ждал, не остановится на мне хоть на одну минуту. Посмотрите на графа де Ла Фер, благороднейшее сердце, цвет рыцарства: он восстал про- тив королевы, вернее, против ее министра, и он, насколько мне известно, ничего не требует. Посмотрите, наконец, на господина дю Баллона - вспом- ните его верную душу и железную руку: он целых двадцать лет ждал одного слова из ваших уст, - слова, которое дало бы ему герб, давно им заслу- женный. Взгляните, наконец, на ваш народ, который должен же что-нибудь значить для королевы, на ваш народ, который любит вас и вместе с тем страдает, который вы любите и который тем не менее голодает, который ни- чего иного не желает, как благословлять вас, и который иногда... Нет, я не прав: никогда народ ваш не будет проклинать вас, ваше величество. Итак, скажите одно слово - и всему настанет конец, мир сменит войну, слезы уступят место радости, горе - счастью. Анна Австрийская с удивлением увидела на суровое лице д'Артаньяна странное выражение нежности. - Зачем не сказали вы мне все это прежде, чем начали действовать? - сказала она. - Потому что надо было сначала доказать вашему величеству то, в чем вы, кажется, сомневались: что мы все же кое-чего стоим и заслуживаем не- которого внимания. - И, как я вижу, вы готовы доказывать это всякими средствами, не отс- тупая ни перед чем? - сказала Анна Австрийская. - Мы и в прошлом никогда ни перед чем не отступали, - зачем же нам меняться? - И вы, пожалуй, способны, в случае моего отказа и, значит, решимости продолжать борьбу, похитить меня самое из дворца и выдать меня Фронде, как вы хотите теперь выдать ей моего министра? - Мы никогда об этом не думали, ваше величество, - сказал д'Артаньян, со своим ребяческим гасконским задором. - Но если бы мы вчетвером решили это, то непременно бы исполнили. - Мне следовало это знать, - прошептала Анна Австрийская. - Это же- лезные люди. - Увы, - вздохнул д'Артаньян, - ваше величество только теперь начина- ет судить о нас верно. - А если бы я вас теперь наконец действительно оценила? - Тогда ваше величество по справедливости стали бы обращаться с нами не как с людьми заурядными. Вы увидели бы во мне настоящего посла, дос- тойного защитника высоких интересов, обсудить которые с вами мне было поручено. - Где договор? - Вот он. XLIX ПЕРО И УГРОЗА ИНОГДА ЗНАЧАТ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ШПАГА И ПРЕДАННОСТЬ (Продол- жение) Анна Австрийская пробежала глазами договор, поданный ей д'Артаньяном. - Здесь я вижу одни только общие условия: требования де Конти, Бофо- ра, герцога Бульонского, д'Эльбефа и коадъютора. Где же ваши? - Ваше величество, мы знаем себе пену, но не преувеличиваем своего значения. Мы решили, что наши имена не могут стоять рядом с столь высо- кими именами. - Но вы, я полагаю, не отказались от мысли высказать мне на словах ваши желания? - Я считаю вас, ваше величество, за великую и могущественную короле- ву, которая сочтет недостойным себя не вознаградить по заслугам тех, кто возвратит в СенЖермен его преосвященство. - Конечно, - сказала королева. - Говорите же. - Тот, кто устроил это дело (простите, ваше величество, что я начинаю с себя, но мне приходится выступить вперед, если не по собственному по- чину, то по общей воле всех других), чтобы награда была на уровне коро- левских щедрот, должен быть, думается мне, назначен командиром какой-ли- бо гвардейской части - например, капитаном мушкетеров. - Вы просите у меня место Тревиля! - Эта должность вакантна; вот уже год, как Тревиль освободил ее, и она до сих пор никем не замещена. - Но это одна из первых военных должностей при королевском дворе! - Тревиль был простым гасконским кадетом, как и я, ваше величество, и все же занимал эту должность в течение двадцати лет. - У вас на все есть ответ, - сказала Анна Австрийская. И, взяв со стола бланк патента, она заполнила его и подписала. - Это, конечно, прекрасная и щедрая награда, ваше величество, - ска- зал д'Артаньян, взяв его с поклоном. - Но все непрочно в этом мире, и человек, впавший в немилость у вашего величества, может завтра же поте- рять эту должность. - Чего же вы хотите еще? - спросила королева, краснея от того, что ее так хорошо разгадал этот человек, такой же проницательный, как и она са- ма. - Сто тысяч ливров, которые должны быть выплачены этому бедному капи- тану в тот день, когда его служба станет неугодна вашему величеству. Анна колебалась. - А ведь парижане обещали, по постановлению парламента, шестьсот ты- сяч ливров тому, кто выдаст им кардинала живого или мертвого, - заметил д'Артаньян, - живого - чтобы повесить его, мертвого - чтобы протащить его труп по улицам. - Вы скромны, - сказала на это Анна Австрийская, - вы просите у коро- левы только шестую часть того, что вам предлагает парламент. И она подписала обязательство на сто тысяч ливров. - Дальше? - сказала она. - Ваше величество, мой друг дю Валлон богат, и поэтому деньги ему не нужны. Но мне помнится, что между ним и господином Мазарини была речь о пожаловании ему баронского титула. Припоминаю даже, что это было ему обещано. - Человек без рода, без племени! - сказала Анна Австрийская. - Над ним будут смеяться. - Пусть смеются, - сказал д'Артаньян. - Но я уверен, что тот, кто над ним раз посмеется, второй раз уже не улыбнется. - Дадим ему баронство, - сказала Анна Австрийская. И она подписала. - Теперь остается еще шевалье, или аббат д'Эрбле, как вашему вели- честву больше нравится. - Он хочет быть епископом? - Нет, ваше величество, его удовлетворить легче. - Чего же он хочет? - Чтобы король соблаговолил быть крестным отцом сына госпожи де Лонг- виль. Королева улыбнулась. - Герцог де Лонгвиль - королевской крови, ваше величество, - сказал д'Артаньян. - Да, - сказала королева. - Но его сын? - Его сын... наверное, тоже, раз в жилах мужа его матери течет коро- левская кровь. - И ваш друг не просит ничего больше для госпожа де Лонгвиль? - Нет, ваше величество, так как он надеется, что его величество, бу- дучи крестным отцом этого ребенка, подарит матери не менее пятисот тысяч ливров, предоставив, конечно, при этом его отцу управление Нормандией. - Что касается управления Нормандией, то на это я могу согласиться; но вот относительно пятисот тысяч ливров не знаю, - ведь кардинал бесп- рестанно повторяет мне, что наша казна совсем истощилась. - С разрешения вашего величества мы вместе поищем денег и найдем их. - Дальше? - Дальше, ваше величество? - Да. - Это все. - Разве у вас нет четвертого товарища? - Есть, ваше величество: граф де Ла Фер. - Чего же он требует? - Он ничего не требует. - Ничего? - Ничего. - Неужели есть на свете человек, который, имея возможность требовать, ничего не требует? - Я говорю о графе де Ла Фер, ваше величество. Граф де Ла Фер - не человек. - Кто же он? - Граф де Ла Фер - полубог. - Нет ли у него сына, молодого родственника, племянника? Мне помнит- ся, Коменж говорил мне о храбром юноше, который вместе с Шатильоном при- вез знамена, взятые при Лансе. - Вы правы, ваше величество, у него есть воспитанник, которого зовут виконт де Бражелон. - Если дать этому молодому человеку полк, что скажет на это его опе- кун? - Он, может быть, согласится. - Только может быть? - Да, если ваше величество попросит его. - Это действительно странный человек! Ну что же, мы подумаем об этом и, может быть, попросим его. Довольны вы теперь? - Да, ваше величество. Но вы еще не подписали... - Что? - Самое главное: договор. - К чему? Я подпишу его завтра. - Я позволю себе доложить вашему величеству, что если ваше величество не подпишет этого договора сегодня, то после у нас, возможно, не найдет- ся для этого времени. Умоляю ваше величество написать под этой бумагой, написанной целиком, как вы видите, рукой Мазарини: "Я согласна утвердить договор, предложенный парижанами". Анна была захвачена врасплох. Отступить было некуда: она подписала договор. Но здесь оскорбленная гордость королевы бурно прорвалась наружу: она залилась слезами. Д'Артаньян вздрогнул, увидав эти слезы. С того времени королевы стали плакать, как обыкновенные женщины. Гасконец покачал головой. Слезы королевы, казалось, жгли ему сердце. - Ваше величество, - сказал он, становясь на колени, - взгляните на несчастного, который у ваших ног; он умоляет вас верить, что одного зна- ка вашей руки достаточно, чтобы сделать для него возможным все. Он верит в себя, верит в своих друзей; он хочет также верить и в свою королеву, и в доказательство того, что он ничего по боится и не хочет пользоваться случаем, он готов возвратить Мазарини вашему величеству без всяких усло- вий. Возьмите назад, ваше величество, бумаги с вашей подписью; если вы сочтете своим долгом отдать их мне, мы это сделаем. Но с этой минуты они ни к чему вас не обязывают. И д'Артаньян, не вставая с колен, со взглядом, сверкающим гордой сме- лостью, протянул Анне Австрийской все бумаги, которые добыл у нее с та- ким трудом. Бывают минуты (так как на свете не все плохое, а есть и хорошее), когда в самых черствых и холодных сердцах пробуждается, орошенное слеза- ми только что пережитого глубокого волнения, благородное великодушие, которою уже не могут заглушить расчет и оскорбленная: гордость, если его с самого начала не одолеет другое враждебное чувство. Анна переживала подобную минуту. Д'Артаньян, уступив собственному волнению, совпадавшему с тем, что происходило в душе королевы, совершил, сам того не сознавая, искуснейший дипломатический ход. И он тотчас же был вознагражден за свою ловкость и за свое бескорыстие - смотря по тому, что читателю угодно больше в нем оценить: ум или доброту сердца. - Вы правы, - сказала Анна, - я вас не знала. Вот бумаги, подписанные мною, я даю их вам добровольно. Ступайте и привезите ко мне скорее кар- динала. - Ваше величество, - сказал д'Артаньян, - двадцать лет тому назад (у меня хорошая память) за такой же портьерой в ратуше я имел честь поцело- вать одну из этих прекрасных рук. - Вот другая, - сказала королева, - и чтобы левая была не менее щед- ра, чем правая (с этими словами она сняла с пальца кольцо с бриллиан- том), возьмите это кольцо и носите его на память обо мне. - Ваше величество, - проговорил д'Артаньян, поднимаясь с колен, - у меня теперь только одно желание: чтобы первое ваше требование ко мне бы- ло требование пожертвовать жизнью. И той легкой походкой, которая лишь ему была свойственна, д'Артаньян вышел из кабинета королевы. "Я не понимала этих людей, - сказала про себя Анна Австрийская, про- вожая взором д'Артаньяна, - а теперь уже слишком поздно воспользоваться их услугами: через год король будет совершеннолетний". Пятнадцать часов спустя д'Артаньян и Портос привезли Мазарини к коро- леве и получили: один - свой патент на чин капитана мушкетеров, другой - свой диплом барона. - Довольны ли вы? - спросила Анна Австрийская. Д'Артаньян поклонился, но Портос нерешительно вертел в руках свой диплом, поглядывая на Мазарини. - Что еще? - спросил министр. - Монсеньер, недостает еще ордена... - Но, - сказал Мазарини, - вы же знаете, что для получения ордена нужны особые заслуги. - О, - сказал Портос, - я не для себя, монсеньер, просил голубую лен- ту. - А для кого же? - спросил Мазарини. - Для моего друга, графа де Ла Фер. - О, это другое дело, - сказала королева. - Он достаточно отличился. - Так он получит его? - Он его уже получил. В тот же день был подписал договор с парижанами; рассказывали, что кардинал безвыходно просидел у себя три дня, чтобы хорошенько его обсу- дить. Вот что получил каждый: Копти получил Данвилье и, доказав на деле свои военные способности, добился возможности остаться военным и не становиться кардиналом. Кроме того, пущен был слух о его женитьбе на одной из племянниц Мазарини; слух этот был благосклонно принят принцем, которому было все равно, на ком жениться, лишь бы жениться. Герцог Бофор вернулся ко двору, получив при этом все возмещения за нанесенные ему обиды и все почести, подобающие его рангу. Конечно, дали полное прощение всем, кто помогал его бегству. Кроме того, он получил чин адмирала, по наследству от своего отца, герцога Вандомского, и де- нежное вознаграждение за своп дома и замки, разрушенные по приказу Бре- тонского парламента. Герцог Бульонский получил имения, равные по ценности его Седанскому княжеству, возмещение доходов за восемь лет и титул принца для себя и своего рода. Герцогу де Лонгвилю было предложено губернаторство Пон-де-л'Арша, пятьсот тысяч ливров - его жене, а также было обещано, что его сына крестить будут юный король и молодая Генриетта Английская. Арамис выговорил при этом, что на церемонии будет служить Базен, а конфеты поставит Планше. Герцог д'Эльбеф добился выплаты сумм, которые должны были его жене, ста тысяч ливров для старшего сына и по двадцати пяти тысяч каждому из остальных. Один только коадъютор не получил ничего; ему, правда, было обещано похлопотать перед папой о предоставлении ему кардинальской шляпы, но он знал цену обещаниям королевы и Мазарини. В противоположность г-ну де Конти, он, не имея возможности стать кардиналом, принужден был оста- ваться военным. Поэтому, в то время как весь Париж ликовал по поводу возвращения ко- роля, которое было назначено на послезавтра, один Гонди среди общего ве- селья был в таком дурном расположении духа, что послал за двумя людьми, которых он призывал обыкновенно, когда на него нападала мрачность. Это были: граф де Рошфор и нищий с паперти св. Евстафия. Они явились к нему со своею обычной точностью, и коадъютор провел с ними часть ночи, L ИНОГДА КОРОЛЯМ БЫВАЕТ ТРУДНЕЕ ВЪЕХАТЬ В СТОЛИЦУ, ЧЕМ ВЫЕХАТЬ ИЗ НЕЕ Пока д'Артаньян и Портос отвозили кардинала в СоттЖермен, Атос и Ара- мис, расставшись с ни