, как это делает Валентина по отношению к господину Нуартье, - сказала г-жа де Вильфор. - Впрочем, не позже чем через месяц они приедут в Па- риж, и Валентине после такого оскорбления не к чему будет вечно сидеть с Нуартье, как она сидела до сих пор. Граф благосклонно внимал нестройным голосам оскорбленного самолюбия и обманутой корысти. - Я заранее прошу вас простить мне то, что я скажу, - заметил Мон- те-Кристо после краткого молчания, - но мне кажется, что если господин Нуартье и лишает наследства мадемуазель де Вильфор, виновную в том, что она хочет выйти замуж за человека, отца которого он ненавидел, то он не может сделать подобного упрека нашему милому Эдуарду. - Ведь правда, граф? - воскликнула г-жа де Вильфор с непередаваемым выражением. - Правда, это несправедливо, чудовищно несправедливо? Бедный Эдуард такой же внук господина Нуартье, как и Валентина, а между тем, если бы она не выходила замуж за Франца д'Эпине, Нуартье оставил бы ей все свое состояние. Наконец, Эдуард - носитель родового имени, и все же Валентина, даже если дед лишит ее наследства, окажется втрое богаче, чем он. Монте-Кристо не произносил ни слова и только внимательно слушал. - Знаете, граф, - сказал Вильфор, - не будем больше говорить об этих семейных неурядицах. Да, правда, мое состояние пойдет на увеличение до- ходов бедных, а в наше время они-то и являются настоящими богачами. Да, мой отец лишил меня законных надежд, и притом без всякой моей вины; но я поступлю, как человек здравомыслящий, как человек благородный. Я обещал господину д'Эпине доходы с этого капитала - и он их получит, даже если мне ради этого придется пойти на самые тяжкие лишения. - А все-таки, - возразила г-жа де Вильфор, неотступно возвращаясь к преследовавшей ее мысли, - может быть, лучше посвятить д'Эпине в эту неприятную историю, чтобы он сам возвратил данное ему слово? - Это было бы большим несчастьем! - воскликнул Вильфор. - Большим несчастьем? - переспросил Монте-Кристо. - Разумеется, - сказал несколько спокойнее Вильфор, - расстроившийся, даже из-за денежных недоразумений, брак бросает тень на невесту; кроме того, всякие старые слухи, которым я хотел положить конец, возникнут снова. Но нет, этого не будет. Господин д'Эпине, если он честный чело- век, сочтет себя еще более связанным тем, что Валентина лишена нас- ледства, иначе вышло бы, что им руководила только алчность; нет, этого не может быть. - Я думаю так же, - сказал Монте-Кристо, пристально глядя на г-жу Вильфор, - будь я настолько другом господина де Вильфор, чтобы иметь право давать советы, я сказал бы: так как Франц д'Эпине должен, по-види- мому, скоро вернуться, надо повести это дело так, чтобы оно уже не могло расстроиться; словом, я бы начал борьбу, которая может окончиться только к чести господина де Вильфор. Этот последний встал, видимо очень обрадованный; жена его слегка поб- леднела. - Отлично, - сказал Вильфор, - именно это я хотел услышать, и я вос- пользуюсь вашим советом, - добавил он, подавая руку Монте-Кристо. - Итак, прошу всех в этом доме считать, что то, что здесь произошло сегод- ня, не имеет никакого значения: наши планы остаются неизменными. - Сударь, - сказал граф, - смею вас уверить, что как бы ни был несп- раведлив свет, он оценит вашу решимость; ваши друзья будут гордиться ва- ми, а господин д'Эпине, даже если бы ему пришлось взять мадемуазель де Вильфор без всякого приданого, хотя это и не так, будет счастлив всту- пить в семью, где умеют подняться до такого самопожертвования, чтобы сдержать свое слово и исполнить свой долг. С этими словами граф встал и собрался уходить. - Вы нас покидаете, граф? - сказала г-жа де Вильфор. - Я принужден это сделать, сударыня, я заехал только напомнить вам ваше обещание быть у меня в субботу. - Неужели вы могли думать, что мы забудем? - Вы слишком добры, сударыня, господин де Вильфор занят такими важны- ми и подчас неотложными делами... - Мой муж дал слово, граф - сказала г-жа де Вильфор, - а вы могли убедиться, что он верен ему даже в том случае, когда он многое теряет от этого, здесь же он может быть только в выигрыше. - Обед состоится в вашем доме на Елисейских Полях? - спросил Вильфор. - Нет, - отвечал Монте-Кристо, - тем ценнее ваша самоотверженность: это будет за городом. - За городом? - Да. - Где же? В окрестностях Парижа? - У самых ворот, полчаса езды от заставы: в Отейле. - В Отейле! - воскликнул Вильфор. - Да, правда, жена говорила мне, что вы живете в Отейле, ей ведь оказали помощь в вашем доме. А в каком месте Отейля? - На улице Фонтен. - На улице Фонтен? - продолжал Вильфор сдавленным голосом. - Какой номер? - Двадцать восемь. - Так это вам продали дом маркиза де Сен-Меран? - воскликнул Вильфор. - Маркиза де Сен-Меран? - спросил Монте-Кристо. - Разве этот дом при- надлежал маркизу де СенМеран? - Да, - отвечала г-жа де Вильфор, - и можете себе представить, граф, какая странность... - Что именно? - Вы согласны, что это прелестный дом, не правда ли? - Очаровательный. - А мой муж никогда не соглашался поселиться в нем. - Право, сударь, - сказал Монте-Кристо, - это предубеждение, которого я не могу понять. - Я не люблю Отейля, - с усилием ответил королевский прокурор. - Но, надеюсь, я не буду столь несчастлив, - с беспокойством сказал Монте-Кристо, - чтобы эта антипатия лишила меня удовольствия видеть вас у себя. - Нет, граф... я надеюсь... поверьте, я сделаю все возможное, - про- бормотал Вильфор. - Нет, я не принимаю никаких отговорок, - отвечал Монте-Кристо. - В субботу, в шесть часов, я жду вас, и если вы не приедете, то, знаете, я могу подумать... что с этим домом, уже двадцать лет необитаемым, связано нечто зловещее, какая-нибудь кровавая легенда. - Я приеду, граф, приеду, - поспешно заявил Вильфор. - Благодарю вас, - сказал Монте-Кристо. - А теперь разрешите откла- няться. - В самом деле, граф, вы сказали, что принуждены покинуть нас, - ска- зала г-жа де Вильфор, - и даже как будто собирались сказать, почему именно, но как раз заговорили о другом. - Право, сударыня, - сказал Монте-Кристо, - я боюсь сознаться вам, куда я еду. - Все равно, скажите. - Я, как настоящий ротозей, собираюсь поехать посмотреть на одну вещь, о которой я нередко мечтал целыми часами. - Что же это такое? - Телеграф. - Телеграф? - повторила г-жа де Вильфор. - Да, телеграф. Мне иногда приходилось, в яркий день, видеть на краю дороги, на пригорке, эти вздымающиеся кверху черные суставчатые руки, похожие на лапы огромного жука, и, уверяю вас, я всегда глядел на них с волнением. Я думал о том, что эти странные знаки, так четко рассекающие воздух и передающие за триста лье неведомую волю человека, сидящего за столом, другому человеку, сидящему в конце линии за другим столом, выри- совываются на серых тучах или голубом небе только силою желания этого всемогущего властелина; и я думал о духах, сильфах, гномах - словом, о тайных силах, - и смеялся. Но у меня никогда не являлось желания поближе рассмотреть этих огромных насекомых с белым брюшком и тощими черными ла- пами, потому что я боялся найти под их каменными крыльями маленькое че- ловеческое существо, очень важное, очень педантичное, напичканное наука- ми, каббалистикой или колдовством. Но в одно прекрасное утро я узнал, что всяким телеграфом управляет несчастный служака, получающий в год ты- сячу двести франков и созерцающий целый день не небо, как астроном, не воду, как рыболов, не пейзаж, как праздный гуляка, а такое же насекомое с белым брюшком и черными лапами, своего корреспондента, находящегося за четыре или пять лье от него. Тогда мне стало любопытно посмотреть вблизи на эту живую куколку, на то, как она из глубины своего кокона играет с соседней куколкой, дергая одну веревочку за другой. - И вы едете туда? - Я еду туда. - На какой телеграф? Министерства внутренних дел или Обсерватории? - Ни в коем случае; там я встречу людей, которые пожелают растолко- вать мне то, чего я не хочу знать, и станут насильно объяснять мне тай- ну, которой сами не понимают. Черт возьми, я хочу сохранить свои иллюзии относительно насекомых; достаточно того, что я утратил иллюзии относи- тельно людей. Так что я не поеду ни на телеграф министерства внутренних дел, ни на телеграф Обсерватории. Мне нужен телеграф на вольном воздухе, чтобы увидеть без прикрас бедного малого, окаменевшего в своей башенке. - Хоть вы и знатный вельможа, но очень странный человек, - сказал Вильфор. - Какую линию вы посоветуете мне осмотреть? - Ту, где сейчас идет самая усиленная работа. - Отлично. Значит, испанскую? - Конечно. Хотите письмо от министра, чтобы вам объяснили... - Нет, нет, - сказал Монте-Кристо, - наоборот, я же говорю, что ниче- го не хочу понимать. С той минуты, как я что-нибудь пойму, телеграф пе- рестанет существовать для меня и останется только знак, посланный госпо- дином Дюшателем или господином де Монталиве и переданный байоннскому префекту в виде двух греческих слов. А я хочу оставить во всей их чисто- те насекомое с черными лапами и страшное слово и сохранить все мое к ним почтение. - Так поезжайте, потому что через два часа совсем стемнеет, и вы ни- чего не увидите. - Вы меня пугаете! Который из них всего ближе? - На дороге в Байонну? - Да, хотя бы на дороге в Байонну. - Шатильонский. - А после Шатильонского? Кажется, на башне Мольери. Благодарю вас, до свидания! В субботу я скажу вам о своих впечатлени- ях. В дверях граф столкнулся с нотариусами, которые только что лишили Ва- лентину наследства и уходили, очень довольные тем, что составили акт, делающий им немалую честь. IV. СПОСОБ ИЗБАВИТЬ САДОВОДА ОТ СОНЬ, ПОЕДАЮЩИХ ЕГО ПЕРСИКИ Не в тот же вечер, как он говорил, а на следующее утро граф Мон- те-Кристо выехал через заставу Анфер, направился по Орлеанской дороге, миновал деревню Лина, не останавливаясь около телеграфа, который, как раз в то время, когда граф проезжал мимо, двигал своими длинными, тощими руками, и доехал до башни Монлери, расположенной, как всем известно, на самой возвышенной точке одноименной долины. У подножия холма граф вышел из экипажа и по узенькой круговой тропин- ке, шириной в полтора фута, начал подниматься в гору; дойдя до вершины, он оказался перед изгородью, на которой уже зеленели плоды, сменившие розовые и белые цветы. Монте-Кристо принялся искать калитку и не замедлил ее найти. Это была деревянная решетка, привешенная на ивовых петлях и запирающаяся пос- редством гвоздя и веревки. Граф тотчас же освоился с этим механизмом, и калитка отворилась. Граф очутился в маленьком садике в двадцать шагов длиной и двенадцать шириной; с одной стороны он был окаймлен той частью изгороди, в которой было устроено остроумное приспособление, описанное нами под названием калитки, а с другой примыкал к старой башне, обвитой плющом и усеянной желтыми левкоями и гвоздиками. Никто бы не сказал, что эта башня, вся в морщинах и цветах, словно бабушка, которую пришли поздравить внуки, могла бы поведать немало ужас- ных драм, если бы У нее нашелся и голос в придачу к тем грозным ушам, которые старая пословица приписывает стенам. Через садик можно было пройти по дорожке, посыпанной красным песком и окаймленной бордюром и многолетнею толстою букса, чьи оттенки привели он в восхищение взор Делакруа, нашего современного Рубенса. Дорожка эта имела вид восьмерки и заворачивала, переплетаясь, так что на прост- ранстве двадцати шагов можно было сделать прогулку в целых шестьдесят. Никогда еще Флоре, веселой и юной богине добрых латинских садовников, не служили так старательно и так чистосердечно, как в этом маленьком сади- ке. В самом деле, на двадцати розовых кустах, составлявших цветник, не было ни одного листочка со следами мушки, ни одной жилки, обезображенной зеленой тлей, которая опустошает и пожирает растения на сырой почве. А между тем в саду было достаточно сыро; об этом говорили черная, как са- жа, земля и густая листва деревьев. Впрочем, естественную влажность быстро заменила бы искусственная, благодаря врытой в углу сада бочке со стоячей водой, где на зеленой ряске неизменно пребывали лягушка и жаба, которые, вероятно, из-за несоответствия характеров, постоянно сидели друг к другу спиной на противоположных сторонах круга. При всем том на дорожках не было ни травинки, на клумбах ни одного сорного побега; ни одна модница не холит и не подрезает так тщательно герани, кактусы и рододендроны в своей фарфоровой жардиньерке, как это делал хозяин садика, пока еще незримый. Закрыв за собой калитку и зацепив веревку за гвоздь, Монте-Кристо ос- тановился и окинул взглядом все это владение. - По-видимому, - сказал он, - телеграфист держит садовников или сам страстный садовод. Вдруг он наткнулся на что-то, притаившееся за тачкой, наполненной листьями; это что-то с удивленным восклицанием выпрямилось, и Мон- те-Кристо очутился лицом к лицу с человечком лет пятидесяти; человечек был занят собиранием земляники, которую он раскладывал на виноградных листьях. У него было двенадцать виноградных листьев и почти столько же ягод земляники. Поднимаясь, старичок едва не уронил ягоды, листья и тарелку. - Собираете урожай? - сказал, улыбаясь, МонтеКристо. - Простите, сударь, - ответил старичок, поднося руку к фуражке, - я, правда, не наверху, но я только что сошел оттуда. - Не беспокойтесь из-за меня, мой друг, - сказал граф, - собирайте ваши ягоды, если это еще не все. - Осталось еще десять, - сказал старичок, - видите, вот одиннадцать, а у меня их двадцать одна, на пять больше, чем в прошлом году. И не уди- вительно, весна в этом году стояла теплая, а землянике, сударь, если что нужно, так это солнце. Вот почему вместо шестнадцати, которые были в прошлом году, у меня теперь, как видите, одиннадцать уже сорванных, две- надцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать... Боже мой, двух не хватает! Они еще вчера были, сударь, они были здесь, я в этом уверен, я их пересчитал. Это, наверное, сынишка тетки Симон напроказничал; я видел, как он шнырял здесь сегодня утром! Маленький негодяй, красть в саду! Видно, он не знает, чем это может кон- читься! - Да, это не шутка, - сказал Монте-Кристо. - Но надо принять во вни- мание молодость преступника и его желание полакомиться. - Разумеется, - отвечал садовод, - но от этого не легче. Однако еще раз прошу вас извинить меня, сударь; может быть, я заставляю ждать на- чальника? И он боязливо разглядывал графа и его синий фрак. - Успокойтесь, мой друг, - сказал граф, со своей улыбкой, которая, по его желанию, могла быть такой страшной и такой доброжелательной и кото- рая на этот раз выражала одну только доброжелательность, - я совсем не начальник, явившийся вас ревизовать, а просто путешественник; меня прив- лекло сюда любопытство, и я начинаю даже сожалеть о своем приходе, так как вижу, что отнимаю у вас время. - Мое время недорого стоит, - возразил, грустно улыбаясь, старичок. - Правда, оно казенное, и мне не следовало бы его расточать; но мне дали знать, что я могу отдохнуть час (он взглянул на солнечные часы, ибо в садике при монлерийской башне имелось все что угодно, даже солнечные ча- сы), видите, у меня осталось еще десять минут, а земляника моя поспела, и еще один день... К тому же, сударь, поверите ли, у меня ее поедают со- ни. - Вот чего бы я никогда не подумал, - серьезно отвечал Монте-Кристо, - сони - неприятные соседи, раз уж мы не едим их в меду, как это делали римляне. - Вот как? Римляне их ели? - спросил садовод. - Ели сонь? - Я читал об этом у Петрония, - ответил граф. - Неужели? Не думаю, чтобы это было вкусно, хоть и говорят: жирный, как соня. Да и не удивительно, что они жирные, раз они спят весь божий день и просыпаются только для того, чтобы грызть всю ночь. Знаете, в прошлом году у меня было четыре абрикоса; один они испортили Созрел у меня и гладкокожий персик, единственный, правда, - это большая редкость, - ну так вот, сударь, они у него сожрали бок, повернутый к стене, чудный персик, удивительно вкусный! Я никогда такого не ел. - Вы его съели? - спросил Монте-Кристо. - То есть оставшуюся половину, понятно. Это было восхитительно. Да, эти господа умеют выбирать лакомые куски. Совсем как сынишка тетки Си- мон, он уж, конечно, выбрал не самые плохие ягоды! Но в этом году, - продолжал садовод, - будьте спокойны, такого не случится, хотя бы мне пришлось караулить всю ночь, когда плоды начнут созревать. Монте-Кристо услышал достаточно. У каждого человека есть своя страсть, грызущая ему сердце, как у каждого плода есть свой червь, страстью телеграфиста было садоводство. Монте-Кристо начал обрывать виноградные листья, заслонявшие солнце, и этим покорил сердце садовода. - Вы пришли посмотреть на телеграф, сударь? - спросил он. - Да, если, конечно, это не запрещено вашими правилами. - Отнюдь не запрещено, - отвечал садовод, - ведь в этом нет никакой опасности: никто не знает и не может знать, что мы передаем. - Мне действительно говорили, - сказал граф, - что вы повторяете сиг- налы, которых сами не понимаете. - Разумеется, сударь, и я этим очень доволен, - сказал, смеясь, те- леграфист. - Почему же? - Потому что таким образом я не несу никакой ответственности. Я маши- на, и только, и раз я действую, то с меня ничего больше не спрашивают. "Черт побери, - подумал Монте-Кристо, - неужели я натолкнулся на че- ловека, который ни к чему не стремится? Тогда мне не повезло". - Сударь, - сказал садовод, бросив взгляд на свои солнечные часы, - мои десять минут подходят к концу, и я должен вернуться на место. Не же- лаете ли подняться вместе со мной? - Я следую за вами. И Монте-Кристо вошел в башню, разделенную на три этажа; в нижнем на- ходились кое-какие земледельческие орудия - заступы, грабли, лейки, сто- явшие у стен, - это было его единственное убранство. Второй этаж представлял обычное или, вернее, ночное жилье служащего; тут находилась скудная домашняя утварь, кровать, стол, два стула, камен- ный рукомойник да пучки сухих трав, подвешенные к потолку, граф узнал душистый горошек и испанские бобы, чьи зерна старичок сохранял вместе со стручками; все это он, с усердием ученого ботаника, снабдил соответству- ющими ярлычками. - Скажите, сударь, много ли времени требуется, чтобы изучить телег- рафное дело? - спросил МонтеКристо. - Долго тянется не обучение, а сверхштатная служба. - А сколько вы получаете жалованья? - Тысячу франков, сударь. - Маловато. - Да, но, как видите, дают квартиру. Монте-Кристо окинул взглядом комнату. - Не хватает только, чтобы он дорожил своим помещением, - пробормотал он. Поднялись в третий этаж, - тут и помещался телеграф Монте-Кристо рассмотрел обе железные ручки, с помощью которых чиновник приводил в движение машину. - Это чрезвычайно интересно, - сказал Монте-Кристо, - но в конце кон- цов такая жизнь должна вам казаться скучноватой. - Вначале, оттого что все время приглядываешься, сводит шею, но через год-другой привыкаешь, а потом ведь у нас бывают часы отдыха и свободные дни. - Свободные дни? - Да. - Какие же? - Когда туман. - Да, верно. - Это мои праздники; в такие дни я спускаюсь в сад и сажаю, подрезаю, подстригаю, обираю гусениц, в общем, время проходит незаметно. - Давно вы здесь? - Десять лет да пять лет сверхштатной службы, так что всего пятнад- цать. - А от роду вам... - Пятьдесят пять. - Сколько лет надо прослужить, чтобы получить пенсию? - Ах, сударь, двадцать пять лет. - А как велика пенсия? - Сто экю. - Бедное человечество! - пробормотал Монте-Кристо. - Что вы сказали, сударь? - спросил чиновник. - Я говорю, что все это чрезвычайно интересно. - Что именно? - Все, что вы мне показываете... И вы совсем ничего не понимаете в ваших сигналах? - Совсем ничего. - И никогда не пытались понять? - Никогда; зачем мне это? - Но ведь есть сигналы, относящиеся именно к вам? - Разумеется. - Их вы понимаете? - Они всегда одни и те же. - И они гласят?.. - "Ничего нового"... "У вас свободный час"... или: "До завтра"... - Да, это сигналы невинные, - сказал граф. - Но посмотрите, кажется, ваш корреспондент приходит в движение? - Да, верно; благодарю вас, сударь. - Что же он вам говорит? Что-нибудь, что вы понимаете? - Да, он спрашивает, готов ли я. - И вы отвечаете?.. - Сигналом, который указывает моему корреспонденту справа, что я го- тов, и в то же время предлагает корреспонденту слева в свою очередь при- готовиться. - Остроумно сделано, - сказал граф. - Вот вы сейчас увидите, - с гордостью продолжал старичок, - через пять минут он начнет говорить. - Значит, у меня в распоряжении целых пять минут, - заметил Мон- те-Кристо, - это больше, чем мне нужно. Дорогой мой, - сказал он, - раз- решите задать вам один вопрос? - Пожалуйста. - Вы любите садоводство? - Страстно. - И вам было бы приятно иметь сад я две десятины место площади в двадцать футов? - Сударь, я обратил бы его в земной рай. - Вам плохо живется на тысячу франков? - Довольно плохо, но как-никак я справляюсь. - Да, но садик у вас жалкий. - Вот это верно, садик невелик. - И к тому же населен сонями, которые все пожирают. - Да, это мой бич. - Скажите, что, если бы, на вашу беду, вы отвернулись в ту минуту, когда задвигается ваш корреспондент справа? - Я бы не видел его сигналов. - И что случилось бы? - Я не мог бы их повторить. - И тогда? - Тогда меня оштрафовали бы за то, что я по небрежности не повторил их. - На сколько? - На сто франков. - На десятую часть годового жалованья; недурно! - Что поделаешь! - сказал чиновник. - Это с вами случалось? - спросил Монте-Кристо. - Однажды случилось, сударь, когда я делал прививку на кусте желтых роз. - Ну, а если бы вам вздумалось что-нибудь переменить в сигналах или передать другие? - Тогда другое дело; тогда меня сместили бы и я лишился бы пенсии. - В триста франков? - Да, сударь, в сто экю; так что, вы понимаете, я никогда не сделаю ничего подобного. - Даже за сумму, равную вашему пятнадцатилетнему жалованью? Ведь об этом стоит подумать, как вы находите? - За пятнадцать тысяч франков? - Да. - Сударь, вы меня пугаете. - Ну, вот еще! - Сударь, вы хотите соблазнить меня? - Вот именно. Понимаете, пятнадцать тысяч франков! - Сударь, позвольте мне лучше смотреть на моего корреспондента спра- ва. - Напротив, не смотрите на него, а посмотрите на это. - Что это? - Как? Вы не знаете этих бумажек? - Кредитные билеты! - Самые настоящие; и их здесь пятнадцать. - А чьи они? - Ваши, если вы пожелаете. - Мои! - воскликнул, задыхаясь, чиновник. - Ну да, ваши, в полную собственность. - Сударь, мой корреспондент справа задвигался. - Ну, и пусть себе. - Сударь, вы отвлекли меня, и меня оштрафуют. - Это вам обойдется в сто франков; вы видите, что в ваших интересах взять эти пятнадцать тысяч франков. - Сударь, мой корреспондент справа теряет терпение, он повторяет свои сигналы. - Не обращайте на него внимания и берите. Граф сунул пачку в руку чиновника. - Но это еще не все, - сказал он. - Вы не сможете жить на пятнадцать тысяч франков. - За мной остается еще мое место. - Нет, вы его потеряете; потому что сейчас вы дадите не тот сигнал, который вам дал ваш корреспондент. - О, сударь, что вы мне предлагаете? - Детскую шалость. - Сударь, если меня к этому не принудят... - Я именно и собираюсь вас принудить. И Монте-Кристо достал из кармана вторую пачку. - Тут еще десять тысяч франков, - сказал он, - с теми пятнадцатью, которые у вас в кармане, это составит двадцать пять тысяч. За пять тысяч вы приобретете хорошенький домик и две десятины земли; остальные двад- цать тысяч дадут вам тысячу франков годового дохода. - Сад в две десятины! - И тысяча франков дохода. - Боже мой, боже мой! - Да берите же! И Монте-Кристо насильно вложил в руку чиновника эти десять тысяч франков. - Что я должен сделать? - Ничего особенного. - Но все-таки? - Повторите вот эти сигналы. Монте-Кристо достал из кармана бумагу, на которой были изображены три сигнала и номера, указывавшие порядок, в котором их требовалось пере- дать. - Как видите, это не займет много времени. - Да, но... - Уж теперь у вас будут гладкокожие персики и все что угодно. Удар попал в цель: красный от возбуждения и весь в поту, старичок проделал один за другим все три сигнала, данные ему графом, несмотря на отчаянные призывы корреспондента справа, который, ничего не понимая в происходящем, начинал думать, что любитель персиков сошел с ума. Что касается корреспондента слева, то тот добросовестно повторил его сигналы, которые в конце концов были приняты министерством внутренних дел. - Теперь вы богаты, - сказал Монте-Кристо. - Да, - сказал чиновник, - но какой ценой? - Послушайте, друг мой, - сказал Монте-Кристо, - я не хочу, чтобы вас мучила совесть: поверьте, клянусь вам, вы никому не сделали вреда и только содействовали божьему промыслу. Чиновник разглядывал кредитные билеты, ощупывал их, считал; он то бледнел, то краснел; наконец, он побежал в свою комнату, чтобы выпить стакан воды, но, не успев добежать до рукомойника, потерял сознание сре- ди своих сухих бобов. Через пять минут после того, как телеграфное сообщение достигло ми- нистерства внутренних дел, Дебрэ приказал запрячь лошадей в карету и помчался к Дангларам. - У вашего мужа есть облигации испанского займа? - спросил он у баро- нессы. - Еще бы! Миллионов на шесть. - Пусть он продает их по любой цепе. - Это почему? - Потому что Дон Карлос бежал из Буржа и вернулся в Испанию. - Откуда вам это известно? - Да оттуда, - сказал, пожимая плечами, Дебрэ, - откуда мне все из- вестно. Баронесса не заставила себя упрашивать, она бросилась к мужу; тот бросился к своему маклеру и велел ему продавать по какой бы то ни было цене. Когда увидели, что Данглар продает, испанские бумаги тотчас упали. Данглар потерял на этом пятьсот тысяч франков, но избавился от всех сво- их облигаций. Вечером в "Вестнике" было напечатано: "Телеграфное сообщение. Король Дон Карлос, несмотря на установленный за ним надзор, тайно скрылся из Буржа и вернулся в Испанию через каталонскую границу. Барсе- лона восстала и перешла на его сторону". Весь вечер только и было разговоров, что о предусмотрительности Данг- лара, успевшего продать свои облигации, об удаче этого биржевика, поте- рявшего всего лишь пятьсот тысяч франков в такой катастрофе. А те, кто сохранил свои облигации или купил бумаги Данглара, считали себя разоренными и провели прескверную ночь. На следующий день в "Официальной газете" было напечатано: "Вчерашнее сообщение "Вестника" о бегстве Дон Карлоса и о восстании в Барселоне ни на чем не основано. Король Дон Карлос не покидал Буржа, и на полуострове царит полное спокойствие. Поводом к этой ошибке послужил телеграфный сигнал, неверно понятый вследствие тумана". Облигации поднялись вдвое против той цифры, на которую упали. В общей сложности, считая убыток и упущение возможной прибыли, это составило для Данглара потерю в миллион. - Однако! - сказал Монте-Кристо Моррелю, находившемуся у него в то время, когда пришло известие о странном повороте на бирже, жертвой кото- рого оказался Данглар. - За двадцать пять тысяч франков я сделал откры- тие, за которое охотно заплатил бы сто тысяч. - В чем же заключается ваше открытие? - спросил Максимилиан. - Я нашел способ избавить одного садовода от сонь, которые поедали его персики. V. ПРИЗРАКИ По внешнему виду в отейльском доме не было никакой роскоши, ничего такого, чего можно было бы ожидать от жилища, предназначенного велико- лепному графу МонтеКристо. Но эта простота объяснялась желанием самого хозяина: он строго распорядился ничего не менять снаружи; чтобы в этом убедиться, достаточно было взглянуть на внутреннее убранство. В самом деле, стоило только переступить порог, как картина сразу менялась. Убранством комнат и той быстротой, с которой все было сделано, Бер- туччо превзошел самого себя. Как некогда герцог Антенский приказал выру- бить в одну ночь целую аллею, которая мешала взору Людовика XIV, так Бертуччо в три дня засадил совершенно голый двор, и прекрасные тополя и клены, привезенные вместе с огромными глыбами корней, затеняли главный фасад дома, перед которым, на месте булыжника, заросшего травой, раски- нулась лужайка, устланная дерном; пласты его, положенные не далее как утром, образовали широкий ковер; на нем еще блестели после поливки капли воды. Впрочем, все распоряжения исходили от графа; он сам передал Бертуччо план, где были указаны количество и расположение деревьев, которые сле- довало посадить, и размеры и форма лужайки, которая должна была заменить булыжник. В таком виде дом стал неузнаваем, и сам Бертуччо уверял, что не узна- ет его в этой зеленой раме. Управляющий не прочь был бы кстати изменить коечто и в саду, но граф строго запретил что бы то ни было там трогать. Бертуччо вознаградил себя тем, что обильно украсил цветами прихожую, лестницы и камины. Поистине управляющий был одарен необыкновенной способностью выполнять приказания, а хозяин - чудесным умением заставить себе служить. И вот дом, уже двадцать лет никем не обитаемый, еще накануне такой мрачный и печальный, пропитанный тем затхлым запахом, который можно назвать запа- хом времени, в один день принял живой облик, наполнился теми ароматами, которые любил хозяин, и даже тем количеством света, которое он предпочи- тал; едва вступив в него, граф находил у себя под рукой свои книги и оружие, перед глазами - любимые картины, в прихожих - преданных ему со- бак и любимых певчих птиц; весь этот дом, проснувшийся от долгого сна, словно замок спящей красавицы, жил, пел и расцветал, подобно тем жили- щам, которые давно нам милы и в которых, если мы имеем несчастье их по- кинуть, мы невольно оставляем частицу нашей души. По двору весело сновали слуги: одни - занятые в кухнях и бегавшие по только что починенным лестницам с таким видом, как будто они всегда жили в этом доме; другие - приставленные к сараям, где экипажи, размещенные по номерам, стояли словно уже полвека, и к конюшням, где лошади, жуя овес, отвечали ржаньем своим конюхам, которые разговаривали с ними го- раздо почтительнее, чем иные слуги со своими хозяевами. Библиотека помещалась в двух шкафах, вдоль двух стен, и содержала около двух тысяч томов; целое отделение было предназначено для новейших романов, - и появившийся накануне уже стоял на месте, красуясь в своем красном с золотом переплете. По другую сторону дома, против библиотеки, была устроена оранжерея, полная редких растений в огромных японских вазах; посередине оранжереи, чарующей глаз и обоняние, стоял бильярд, словно час тому назад покинутый игроками, оставившими шары дремать на зеленом сукне. Только одной комнаты не коснулся волшебник Бертуччо. Она была распо- ложена в левом углу второго этажа, и в нее можно было войти по главной лестнице, а выйти по потайной; мимо этой комнаты слуги проходили с любо- пытством, а Бертуччо с ужасом. Ровно в пять часов граф, в сопровождении Али, подъехал к отейльскому дому. Бертуччо ждал его прибытия с тревожным нетерпением; он надеялся услышать похвалу и в то же время опасался увидеть нахмуренные брови. Монте-Кристо вышел из экипажа, прошел по всему дому и обошел сад, не проронив ни слова и ничем не выказав ни одобрения, ни недовольства. Только войдя в свою спальню, помещавшуюся в конце, противоположном запертой комнате, он указал рукой на маленький шкафчик из розового дере- ва, на который обратил внимание уже в первое свое посещение. - Он годится только для перчаток, - заметил он. - Совершенно верно, ваше сиятельство, - ответил восхищенный Бертуччо, - откройте его: в нем перчатки. В других шкафчиках точно так же оказалось именно то, что граф и ожи- дал в них найти: флаконы с духами, сигары, драгоценности. - Хорошо! - сказал он наконец. И Бертуччо удалился, осчастливленный до глубины души, настолько вели- ко и могущественно было влияние этого человека на все окружающее. Ровно в шесть часов у подъезда раздался конский топот. Это прибыл верхом на Медеа наш капитан спаги. Монте-Кристо, приветливо улыбаясь, ждал его в дверях. - Я уверен, что я первый, - крикнул ему Моррель, - я нарочно спешил, чтобы побыть с вами хоть минуту вдвоем, пока не соберутся остальные. Жю- ли и Эмманюель просили меня передать вам тысячу приветствий. А знаете, у вас здесь великолепно! Скажите, граф, ваши люди хорошо присмотрят за мо- ей лошадью? - Не беспокойтесь, дорогой Максимилиан, они знают свое дело. - Ведь ее нужно хорошенько обтереть. Если бы вы видели, как она нес- лась! Настоящий вихрь! - Еще бы, я думаю, лошадь, стоящая пять тысяч франков! - сказал Мон- те-Кристо тоном отца, говорящего со своим сыном. - Вы о них жалеете? - спросил Моррель со своей открытой улыбкой. - Я? Боже меня упаси! - ответил граф. - Нет. Мне было бы жаль только, если бы лошадь оказалась плоха. - Она так хороша, дорогой граф, что Шато-Рено, первый знаток во Фран- ции, и Дебрэ, пользующийся арабскими конями министерства, гонятся за мной сейчас и, как видите, отстают, а за ними мчатся по пятам лошади ба- ронессы Данглар, которые делают не более не менее как шесть лье в час. - Так, значит, они сейчас будут здесь? - спросил Монте-Кристо. - Да. Да вот и они. И действительно, у ворот, немедленно распахнувшихся, показались взмы- ленная пара и две тяжело дышащие верховые лошади. Карета, описав круг, остановилась у подъезда, в сопровождении обоих всадников. Дебрэ мигом соскочил с седла и открыл дверцу кареты. Он подал руку баронессе, которая, выходя, сделала движение, не замеченное никем, кроме Монте-Кристо. Но от взгляда графа ничто не могло укрыться; он заметил, как при этом движении мелькнула белая записочка, столь же незаметная, как и самый жест, и с легкостью, говорившей о привычке, перешла из руки г-жи Данглар в руку секретаря министра. Вслед за женой появился банкир, такой бледный, как будто он выходил не из кареты, а из могилы. Быстрым, пытливым взглядом, понятным одному только Монте-Кристо, г-жа Данглар окинула двор, подъезд и фасад дома; затем, подавляя легкое вол- нение, которое, несомненно, отразилось бы на ее лице, если бы это лицо было способно бледнеть, она поднялась по ступеням, говоря Моррелю: - Сударь, если бы вы были моим другом, я спросила бы вас, не продади- те ли вы вашу лошадь. Моррель изобразил улыбку, больше похожую на гримасу, и взглянул на Монте-Кристо, как бы умоляя выручить его из затруднительного положения. Граф понял его. - Ах, сударыня, - сказал он, - почему не ко мне относится ваш вопрос? - Когда имеешь дело с вами, граф, - отвечала баронесса, - чувствуешь себя не вправе что-либо желать, потому что тогда наверно это получишь. Вот почему я и обратилась к господину Моррелю. - К сожалению, - сказал граф, - я могу удостоверить, что господин Моррель не может уступить свою лошадь: оставить ее у себя - для него вопрос чести. - Как так? - Он держал пари, что объездит Медеа в полгода. Вы понимаете, баро- несса, если он расстанется с ней до истечения срока пари, то он не только проиграет его, но будут говорить еще, что он испугался. А капитан спаги, даже ради прихоти хорошенькой женщины, - хотя это, на мой взгляд, одна из величайших святынь в нашем мире, - не может допустить, чтобы о нем пошли такие слухи. - Вы видите, баронесса, - сказал Моррель, с благодарностью улыбаясь графу. - Притом же, мне кажется, - сказал Данглар, с насильственной улыбкой, плохо скрывавшей его хмурый тон, - у вас и так достаточно лошадей. Было не в обычае г-жи Данглар безнаказанно спускать подобные выходки, однако, к немалому удивлению молодых людей, она сделала вид, что не слы- шит, и ничего не ответила. Монте-Кристо, у которого это молчание вызвало улыбку, ибо свиде- тельствовало о непривычном смирении, показывал баронессе две исполинские вазы китайского фарфора, на них извивались морские водоросли такой вели- чины и такой работы, что, казалось, только сама природа могла создать их такими могучими, сочными и хитроумно сплетенными. Баронесса была в восхищении. - Да в них можно посадить каштановое дерево из Тюильри! - сказала она. - Как только ухитрились обжечь эти громадины? - Сударыня, - сказал Монте-Кристо, - разве можем ответить на это мы, умеющие мастерить статуэтки и стекло тоньше кисеи? Это работа других ве- ков, в некотором роде создание гениев земли и моря. - Вот как? И к какой примерно эпохе они относятся? - Этого я не знаю; я слышал только, что какой-то китайский император велел построить особую обжигательную печь; в этой печи обожгли, одну за другой, двенадцать таких ваз. Две из них лопнули в огне; десять ос- тальных спустили в море на глубину трехсот саженей. Море, зная, что от него требуется, обволокло их своими водорослями, покрыло кораллами, вре- зало в них раковины; на невероятной глубине все это спаяли вместе два столетия, потому что император, который хотел проделать этот опыт, был сметен революцией, и после него осталась только запись, свидетельствую- щая о том, что вазы были обожжены и спущены на морское дно. Через двести лет нашли эту запись и решили извлечь вазы. Водолазы в особо устроенных приспособлениях начали поиски в той бухте, куда их опустили; но из деся- ти ваз нашли только три; остальные были смыты и разбиты волнами. Я люблю эти вазы; я воображаю иногда, что в глубину их с удивлением бросали свой тусклый и холодный взгляд таинственные, наводящие ужас, бесформенные чу- дища, каких могут видеть только водолазы, и что мириады рыб укрывались в них от преследования врагов. Между тем Данглар, равнодушный к редкостям, машинально обрывал один за другим цветы великолепного померанцевого дерева; покончив с померан- цевым деревом, он перешел к кактусу, но кактус, не столь покладистый, жестоко уколол его. Тогда он вздрогнул и протер глаза, словно просыпаясь от сна. - Барон, - сказал ему, улыбаясь, Монте-Кристо, - вам, любителю живо- писи и обладателю таких прекрасных произведений, я не смею хвалить свои картины. Но все же вот два Гоббемы, Пауль Поттер, Мирис, два Герарда Доу, Рафаэль, Ван-Дейк, Сурбаран и дватри Мурильо, которые достойны быть вам представлены. - Позвольте! - сказал Дебрэ. - Вот этого Гоббему я узнаю. - В самом деле? - Да, его предлагали Музею. - Там, кажется, нет ни одного Гоббемы? - вставил Монте-Кристо. - Нет, и, несмотря на это, Музей отказался его приобрести. - Почему же? - спросил Шато-Рено. - Ваша наивность очаровательна; да потому, что у правительства нет для этого средств. - Прошу прощенья! - сказал Шато-Рено. - Я вот уже восемь лет слышу это каждый день и все еще не могу привыкнуть. - Со временем привыкнете, - сказал Дебрэ. - Не думаю, - ответил Шато-Рено. - Майор Бартоломео Кавальканти, виконт Андреа Кавальканти! - доложил Батистен. В высоком черном атласном галстуке только что из магазина, гладко выбритый, седоусый, с уверенным взглядом, в майорском мундире, украшен- ном тремя звездами и пятью крестами, с безукоризненной выправкой старого солдата, - таким явился майор Бартоломео Кавальканти, уже знакомый нам нежный отец. Рядом с ним шел, одетый с иголочки, с улыбкой на губах, виконт Андреа Кавальканти, точно так же знакомый нам почтительный сын. Моррель, Дебрэ и Шато-Рено разговаривали между собой: они поглядывали то на отца, то на сына и, естественно, задерживались на этом последнем, тщательнейшим образом изучая его. - Кавальканти! - проговорил Дебрэ. - Звучное имя, черт побери! - сказал Моррель. - Да, - сказал Шато-Рено, - это верно. Итальянцы именуют себя хорошо, по одеваются плохо. - Вы придираетесь, Шато-Рено, - возразил Дебрэ, - его костюм отлично сшит и совсем новый. - Именно это мне и не правится. У этого господина такой вид, будто он сегодня в первый раз оделся. - Кто такие эти господа? - спросил Данглар у Монте-Кристо. - Вы же слышали: Кавальканти. - Это только имя, оно ничего мне не говорит. - Да, вы ведь не разбираетесь в нашей итальянской знати; сказать "Ка- вальканти", значит сказать - вельможа. - Крупное состояние? - спр