блестящие глаза. Фиакр проехал Новый мост и с площади Дофина свернул во двор Арло; ед- ва кучер открыл дверцу, г-жа Данглар заплатила ему, бросилась к лестни- це, быстро по ней поднялась и вошла в зал Неслышных Шагов. Утром в здании суда всегда много дел и много занятых людей; а занятым людям некогда разглядывать женщин; и г-жа Данглар прошла весь зал Нес- лышных Шагов, привлекая к себе не больше внимания, чем десяток других женщин, ожидавших своих адвокатов. Приемная Вильфора была полна народу; но г-же Данглар даже не понадо- билось называть себя; как только она появилась, к ней подошел курьер, осведомился, не она ли та дама, которой господин королевский прокурор назначил прийти, и, после утвердительного ответа, провел ее особым кори- дором в кабинет Вильфора. Королевский прокурор сидел в кресле, спиной к двери, и писал. Он слы- шал, как открылась дверь, как курьер сказал: "Пожалуйте, сударыня", как дверь закрылась, и даже не шевельнулся; но едва замерли шаги курьера, он быстро поднялся, запер дверь на ключ, спустил шторы и заглянул во все углы кабинета. Убедившись, что никто не может ни подсмотреть, ни подслушать его, и, следовательно, окончательно успокоившись, он сказал: - Благодарю вас, что вы так точны, сударыня. И он подвинул ей кресло; г-жа Данглар села, ее сердце билось так сильно, что она едва дышала. - Давно уже я не имел счастья беседовать с вами наедине, сударыня, - сказал королевский прокурор, в свою очередь усаживаясь в кресло и пово- рачивая его так, чтобы очутиться лицом к лицу с г-жой Данглар, - и, к великому моему сожалению, мы встретились для того, чтобы приступить к очень тяжелому разговору. - Однако вы видите, я пришла по первому вашему зову, хотя этот разго- вор должен быть еще тяжелее для меня, чем для вас. Вильфор горько улыбнулся. - Так, значит, правда, - сказал он, отвечая скорее на собственные мысли, чем на слова г-жи Данглар, - значит, правда, что все наши поступ- ки оставляют на нашем прошлом след, то мрачный, то светлый! Правда, что наши шаги на жизненном пути похожи на продвижение пресмыкающегося по песку и проводят борозду! Увы, многие поливают эту борозду слезами! - Сударь, - сказала г-жа Данглар, - вы понимаете, как я взволнована, не правда ли? Пощадите же меня, прошу вас. В этой комнате, в этом кресле побывало столько преступников, трепещущих и пристыженных... и теперь здесь сижу я, тоже пристыженная и трепещущая!.. Знаете, мне нужно соб- рать всю свою волю, чтобы не чувствовать себя преступницей и не видеть в вас грозного судью. Вильфор покачал головой и тяжело вздохнул. - А я, - возразил он, - я говорю себе, что мое место не в кресле судьи, а на скамье подсудимых. - Ваше? - сказала удивленная г-жа Данглар. - Да, мое. - Мне кажется, что вы, с вашими пуританскими взглядами, преувеличива- ете, - сказала г-жа Данглар, и в ее красивых глазах блеснул огонек. - Чья пламенная юность не оставила следов, о которых вы говорите? На дне всех страстей, за всеми наслаждениями лежит раскаяние; потому-то Еванге- лие - извечное прибежище несчастных - и дало нам, бедным женщинам, как опору, чудесную притчу о грешной деве и прелюбодейной жене. И, призна- юсь, вспоминая об увлечениях своей юности, я иногда думаю, что господь простит мне их, потому что если не оправдание, то искупление, я нашла в своих страданиях. Но вам-то чего бояться? Вас, мужчин, всегда оправдыва- ет свет, а скандал окружает ореолом. - Сударыня, - возразил Вильфор, - вы меня знаете; я не лицемер, во всяком случае я никогда не лицемерю без оснований. Если мое лицо сурово, то это потому, что ею омрачили бесконечные несчастья; и если бы мое сердце не окаменело, как оно вынесло бы все удары, которые я испытал? Не таков я был в юности, не таков я был в день своего обручения, когда мы сидели за столом, на улице Гран-Кур, в Марселе. Но с тех пор многое пе- ременилось и во мне и вокруг меня; всю жизнь я потратил на то, что прео- долевал препятствия и сокрушал тех, кто вольно или невольно, намеренно или случайно стоял на моем пути и воздвигал эти препятствия. Редко слу- чается, чтобы то, чего пламенно желаешь, столь же пламенно не оберегали другие люди. Хочешь получить от них желаемое, пытаешься вырвать его у них из рук. И большинство дурных поступков возникает перед людьми под благовидной личиной необходимости; а после того как в минуту возбужде- ния, страха или безумия дурной поступок уже совершен, видишь, что ничего не стоило избежать его. Способ, которым надо было действовать, не заме- ченный нами в минуту ослепления, оказывается таким простым и легким; и мы говорим себе: почему я не сделал то, а сделал это? Вас, женщин, нап- ротив, раскаяние тревожит редко, потому что вы редко сами принимаете ре- шения; ваши несчастья почти никогда не зависят от вас, вы повинны почти всегда только в чужих преступлениях. - Во всяком случае, - отвечала г-жа Данглар, - вы должны признать, что если я и виновата, если это я ответственна за все, то вчера я понес- ла жестокое наказание. - Несчастная женщина! - сказал Вильфор, сжимая ее руку. - Наказание слишком жестокое, потому что вы дважды готовы были изнемочь под его тя- жестью, а между тем... - Между тем?.. - Я должен вам сказать... соберите все свое мужество, сударыня, пото- му что это еще не конец. - Боже мой! - воскликнула испуганная г-жа Данглар. - Что же еще? - Вы думаете только о прошлом; нет слов, оно мрачно. Но представьте себе будущее, еще более мрачное, будущее... несомненно, ужасное... быть может, обагренное кровью! Баронесса знала, насколько Вильфор хладнокровен; она была так испуга- на его словами, что хотела закричать, но крик замер у нее в горле. - Как воскресло это ужасное прошлое? - воскликнул Вильфор. - Каким образом из глубины могилы, со дна наших сердец встал этот призрак, чтобы заставить нас бледнеть от ужаса и краснеть от стыда? - Это случайность. - Случайность! - возразил Вильфор. - Нет, нет, сударыня, случайностей не бывает! - Да нет же; разве все это не случайность, хотя и роковая? Граф Мон- те-Кристо случайно купил этот дом, случайно велел копать землю. И разве не случайность, наконец, что под деревьями откопали этого несчастного младенца? Мой бедный малютка, я его ни разу не поцеловала, но столько слез о нем пролила! Вся моя душа рвалась к графу, когда он говорил об этих дорогих останках, найденных под цветами! - Нет, сударыня, - глухо промолвил Вильфор, - вот то ужасное, что я должен вам сказать: под цветами не нашли никаких останков, ребенка не откопали. Не к чему плакать, не к чему стонать, - надо трепетать! - Что вы хотите сказать? - воскликнула г-жа Данглар, вся дрожа. - Я хочу сказать, что граф Монте-Кристо, копая землю под этими де- ревьями, не мог найти ни детского скелета, ни железных частей ящичка, потому что там не было ни того, ни другого. - Ни того, ни другого? - повторила г-жа Данглар, в ужасе глядя на ко- ролевского прокурора широко раскрытыми глазами. - Ни того, ни другого! - повторила она еще раз, как человек, который старается словами, звуком собственного голоса закрепить ускользающую мысль. - Нет, нет, нет, - проговорил Вильфор, закрывая руками лицо. - Стало быть, вы не там похоронили несчастного ребенка? Зачем вы об- манули меня? Скажите, зачем? - Нет, там. Но выслушайте меня, выслушайте, и вы пожалеете меня. Двадцать лет, не делясь с вами, я нес это мучительное бремя, но сейчас я вам все расскажу. - Боже мой, вы меня пугаете! Но все равно, говорите, я слушаю. - Вы помните, как прошла та несчастная ночь, когда вы задыхались на своей постели в этой комнате, обитой красным штофом, а я, почти так же задыхаясь, как вы, ожидал конца. Ребенок появился на свет и был передан в мои руки недвижный, бездыханный, безгласный; мы сочли его мертвым. Госпожа Данглар сделала быстрое движение, словно собираясь вскочить. Но Вильфор остановил ее, сложив руки, точно умоляя слушать дальше. - Мы сочли его мертвым, - повторил он, - я положил его в ящичек, ко- торый должен был заменить гроб, спустился в сад, вырыл могилу и поспешно его закопал. Едва я успел засыпать его землей, как на меня напал корси- канец. Передо мной мелькнула чья-то тень, и словно сверкнула молния. Я почувствовал боль, хотел крикнуть, ледяная дрожь охватила мое тело, сда- вила горло... Я упал замертво и считал себя убитым. Никогда не забуду вашего несравненного мужества, когда, придя в себя, я подполз, полумерт- вый, к лестнице, и вы, сами полумертвая, спустились ко мне. Необходимо было сохранить в тайне ужасное происшествие; у вас хватило мужества вер- нуться к себе домой вместе с вашей кормилицей; свою рану я объяснил ду- элью. Вопреки ожиданию, нам удалось сохранить нашу тайну; меня перевезли в Версаль; три месяца я боролся со смертью; наконец я медленно стал возвращаться к жизни, и мне предписали солнце и воздух юга. Четыре чело- века несли меня из Парижа в Шалон, делая по шести лье в день. Госпожа де Вильфор следовала за носилками в экипаже. Из Шалона я поплыл по Соне, оттуда по Роне и спустился по течению до Арля; в Арле меня снова положи- ли на носилки, и так я добрался до Марселя. Мое выздоровление длилось полгода; я ничего не слышал о вас, не смел справиться, что с вами. Когда я вернулся в Париж, я узнал, что вы овдовели и вышли замуж за Данглара. О чем я думал с тех пор, как ко мне вернулось сознание? Все об одном, о трупике младенца. Каждую ночь мне снилось, что он выходит из могилы и грозит мне рукой. И вот, едва возвратясь в Париж, я осведомился; в доме никто не жил с тех пор, как мы его покинули, но его только что сдали на девять лет. Я отправился к съемщику, сделал вид, что мне очень не хочет- ся, чтобы дом, принадлежавший родителям моей покойной жены, перешел в чужие руки, и предложил уплатить неустойку за расторжение договора. С меня потребовали шесть тысяч франков; я бы готов был заплатить и десять и двадцать тысяч. Деньги были у меня с собой, и договор тут же расторг- ли; добившись этого, я поскакал в Отейль. Никто не входил в этот дом с той минуты, как я из него вышел. Было пять часов дня; я поднялся в красную комнату и стал ждать нас- тупления ночи. Пока я ждал там, все, что я целый год повторял себе в безысходной тревоге, представилось мне еще более грозным. Этот корсиканец объявил мне кровную месть; он последовал за мной из Нима в Париж, он спрятался в саду и ударил меня кинжалом. И этот корси- канец видел, как я рыл могилу, как хоронил младенца; он мог узнать, кто вы такая; быть может, он это узнал... Что, если он когданибудь заставит вас заплатить за сохранение ужасной тайны?.. Для него это будет самой сладкой местью, когда он узнает, что не убил меня своим кинжалом. Поэто- му необходимо было, на всякий случай, как можно скорее уничтожить все следы прошлого, уничтожить все его вещественные улики, достаточно того, что оно всегда будет живо в моей памяти. Вот для чего я уничтожил договор, для чего прискакал сюда и теперь ждал в этой комнате. Наступила ночь; я ждал, чтобы совсем стемнело; я сидел без света, от порывов ветра колыхались драпировки, и мне за ними мерещились притаивши- еся шпионы; я поминутно вздрагивал, за спиной у меня стояла кровать, мне чудились ваши стоны, и я боялся обернуться. В этом безмолвии я слышал, как бьется мое сердце; оно билось так сильно, что, казалось, моя рана снова откроется; наконец, один за другим замерли все звуки в селенье. Я понял, что мне больше нечего опасаться, что никто не увидит и не услышит меня, и я решился спуститься в сад. Знаете, Эрмина, я не трусливей других. Но когда я снял висевший у ме- ня на груди ключик от лестницы, который нам обоим был так дорог и кото- рый вы привесили к золотому кольцу, когда я открыл дверь и увидел, как длинный белый луч луны, скользнув в окно, стелется по витым ступеням, словно привидение, я схватился за стену и чуть не закричал; мне каза- лось, что я схожу с ума. Наконец, мне удалось овладеть собой. Я начал медленно спускаться; я не мог только побороть странную дрожь в коленях. Я цеплялся за перила, иначе я упал бы. Я добрался до нижней двери; за нею оказался заступ, прислоненный к стене. У меня был с собой потайной фонарь; дойдя до середины лужайки, я остановился и зажег его, потом пошел дальше. Был конец ноября, сад стоял оголенный, деревья, словно скелеты, про- тягивали длинные, иссохшие руки, опавшие листья и песок шуршали у меня под ногами. Такой ужас сжимал мое сердце, что, Подходя к рощице, я вынул из кар- мана пистолет и взвел курок. Мне все время мерещилось, что из-за ветвей выглядывает корсиканец. Я осветил кусты потайным фонарем; там никого не было. Я огляделся: я был совсем один; ни один звук не нарушал безмолвия, только сова кричала пронзительно и зловеще, словно взывая к призракам ночи. Я повесил фонарь на раздвоенную ветку, которую заметил еще в прошлом году как раз над тем местом, где я тогда выкопал могилу. За лето здесь выросла густая трава, а осенью никто ее не косил. Все же мне бросилось в глаза одно место, не такое заросшее; было очевидно, что я копал тогда именно здесь. Я принялся за работу. Наступила, наконец, минута, которой я ждал уже больше года! Зато как я надеялся, как старательно рыл, как исследовал каждый комок дерна, когда мне казалось, что заступ на что-то наткнулся! Ничего! А между тем я вырыл яму вдвое больше первой. Я подумал, что ошибся, не уз- нал места; я осмотрел местность, вглядывался в деревья, старался припом- нить все подробности. Холодный, пронизывающий ветер свистел в голых вет- вях, а с меня градом катился пот. Я помнил, что меня ударили кинжалом в ту минуту, когда я утаптывал землю на могиле; при этом я опирался рукой о ракитник; позади меня находилась искусственная скала, служившая скамьей для гуляющих; и, падая, я рукой задел этот холодный камень. И теперь ракитник был справа от меня и скала позади; я бросился на землю в том же положении, как тогда, потом встал и начал снова копать, расширяя яму. Ничего! Опять ничего! Ящичка не было. - Не было? - прошептала г-жа Данглар, задыхаясь от ужаса. - Не думайте, что я ограничился этой попыткой, - продолжал Вильфор, - нет. Я обшарил всю рощу; я подумал, что убийца, откопав ящичек и думая найти в нем сокровище, мог взять его и унести, а потом, убедившись в своей ошибке, мог снова закопать его; но нет, я ничего не нашел. Затем у меня мелькнула мысль, что он мог и не принимать таких мер предосторож- ности, а попросту забросить его куда-нибудь. В таком случае, чтобы про- должать поиски, мне надо было дождаться рассвета. Я вернулся в комнату и стал ждать. - О боже мой! - Как только рассвело, я снова спустился в сад. Первым делом я снова осмотрел рощу; я надеялся найти там какие-нибудь следы, которых мог не заметить в темноте. Я перекопал землю на пространстве в двадцать с лиш- ним футов и на два с лишним фута вглубь. Наемный рабочий за день не сде- лал бы того, что я проделал в час. И я ничего не нашел, ровно ничего. Тогда я стал искать ящичек, исходя из предположения, что его куда-ни- будь закинули. Это могло произойти по дороге к калитке; но и эти поиски оказались такими же бесплодными, и, скрепя сердце, я вернулся к роще, на которую тоже не питал больше никаких надежд. - Было от чего сойти с ума! - воскликнула г-жа Данглар. - Одну минуту я на это надеялся, - сказал Вильфор, - но это счастье не было дано мне. Все же я собрал все свои силы, напряг свой ум и спро- сил себя: зачем этот человек унес бы с собой труп? - Да вы же сами сказали, - возразила г-жа Данглар, - чтобы иметь в руках доказательство. - Нет, сударыня, этого уже не могло быть; труп не скрывают в течение целого года, его предъявляют властям и дают показания. А ничего такого не было. - Но что же тогда? - спросила, дрожа, Эрмина. - Тогда нечто более ужасное, более роковое, более грозное для нас: вероятно, младенец был жив и убийца спас его. Госпожа Данглар дико вскрикнула и схватила Вильфора за руки. - Мой ребенок был жив! - сказала она. - Вы похоронили моего ребенка живым! Вы не были уверены, что он мертв, и вы его похоронили! Госпожа Данглар выпрямилась во весь рост и стояла перед королевским прокурором, глядя почти с угрозой, стискивая его руки своими тонкими ру- ками. - Разве я мог знать? Ведь это только мое предположение, - ответил Вильфор; его остановившийся взгляд показывал, что этот сильный человек стоит на грани отчаяния и безумия. - Мое дитя, мое бедное дитя! - воскликнула баронесса, снова падая в кресло и стараясь платком заглушить рыдания. Вильфор пришел в себя и понял, что, для того чтобы отвратить от себя материнский гнев, ему необходимо внушить г-же Данглар тот же ужас, кото- рым охвачен он сам. - Ведь вы понимаете, что, если это так, мы погибли, - сказал он, вставая и подходя к баронессе, чтобы иметь возможность говорить еще ти- ше. - Этот ребенок жив, и кто-то знает об этом, кто-то владеет нашей тайной; а раз Монте-Кристо говорит при нас об откопанном ребенке, когда этого ребенка там уже не было, - значит, этой тайной владеет он. - Боже справедливый! Это твоя месть, - прошептала г-жа Данглар. Вильфор ответил каким-то рычанием. - Но ребенок, где ребенок? - твердила мать. - О, как я искал его! - сказал Вильфор, ломая руки. - Как я призывал его в долгие бессонные ночи! Я жаждал обладать королевскими сокровищами, чтобы у миллионов людей купить их тайны и среди этих тайн разыскать свою! Наконец однажды, когда я в сотый раз взялся за заступ, я в сотый раз спросил себя, что же мог сделать с ребенком этот корсиканец; ведь ребенок обуза для беглеца; быть может, видя, что он еще жив, он бросил его в реку? - Не может быть! - воскликнула г-жа Данглар. - Из мести можно убить человека, но нельзя хладнокровно утопить ребенка! - Быть может, - продолжал Вильфор, - он снес его в Воспитательный дом? - Да, да, - воскликнула баронесса, - конечно, он там! - Я бросился в Воспитательный дом и узнал, что в эту самую ночь, на двадцатое сентября, у входа был положен ребенок; он был завернут в поло- вину пеленки из топкого полотна; пеленка, видимо, нарочно была разорвана так, что на этом куске остались половина баронской короны и буква Н. - Так и есть, - воскликнула г-жа Данглар, - все мое белье было поме- чено так; де Наргон был бароном, это мои инициалы. Слава богу! Мой ребе- нок не умер. - Нет, не умер. - И вы говорите это! Вы не боитесь, что я умру от радости? Где же он? Где мое дитя? Вильфор пожал плечами. - Да разве я знаю! - сказал он. - Неужели вы думаете, что, если бы я знал, я бы заставил вас пройти через все эти волнения, как делают драма- турги и романисты? Увы, я не знаю. За шесть месяцев до того за ребенком пришла какая-то женщина и принесла другую половину пеленки. Эта женщина представила все требуемые законом доказательства, и ей отдали ребенка. - Вы должны были узнать, кто эта женщина, разыскать ее. - А что же я, по-вашему, делал? Под видом судебного следствия я пус- тил по ее следам самых ловких сыщиков, самых опытных полицейских аген- тов. Ее путь проследили до Шалона; там след потерялся. - Потерялся? - Да, навсегда. Госпожа Данглар выслушала рассказ Вильфора, отвечая на каждое событие то вздохом, то слезой, то восклицанием. - И это все? - сказала она. - И вы этим ограничились? - Нет, - сказал Вильфор, - я никогда не переставал искать, разузна- вать, собирать сведения. Правда, последние два-три года я дал себе неко- торую передышку. Но теперь я снова примусь еще настойчивей, еще упорней, чем когда-либо. И я добьюсь успеха, слышите; потому что теперь меня под- гоняет уже не совесть, а страх. - Я думаю, граф Монте-Кристо ничего не знает, - сказала г-жа Данглар, - иначе, мне кажется, он не стремился бы сблизиться с нами, как он это делает. - Людская злоба не имеет границ, - сказал Вильфор, - она безгранич- нее, чем божье милосердие. Обратили вы внимание на глаза этого человека, когда он говорил с нами? - Нет. - А вы когда-нибудь смотрели на него внимательно? - Конечно. Он очень странный человек, но и только. Одно меня порази- ло: за этим изысканным обедом, которым он нас угощал, он ни до чего не дотронулся, не попробовал ни одного кушанья. - Да, да, - сказал Вильфор, - я тоже заметил. Если бы я тогда знал то, что знаю теперь, я бы тоже ни до чего не дотронулся; я бы думал, что он собирается нас отравить. - И ошиблись бы, как видите. - Да, конечно; но поверьте, у этого человека другие планы. Вот почему я хотел вас видеть и поговорить с вами, вот почему я хотел вас предосте- речь против всех, а главное - против него. Скажите, - продолжал Вильфор, еще пристальнее, чем раньше, глядя на баронессу, - вы никому не говорили о нашей связи? - Никогда и никому. - Простите мне мою настойчивость, - мягко продолжал Вильфор, - когда я говорю - никому, это значит никому на свете, понимаете? - Да, да, я прекрасно понимаю, - сказала, краснея, баронесса, - ни- когда, клянусь вам! - У вас пет привычки записывать по вечерам то, что было днем? Вы не ведете дневника? - Нет. Моя жизнь проходит в суете; я сама ее не помню. - А вы не говорите во сне? - Я сплю, как младенец. Разве вы не помните? Краска залила лицо баронессы, и смертельная бледность покрыла лицо Вильфора. - Да, правда, - произнес он еле слышно. - Но что же дальше? - спросила баронесса. - Дальше? Я знаю, что мне остается делать, - отвечал Вильфор. - Не пройдет и недели, как я буду знать, кто такой этот Монте-Кристо, откуда он явился, куда направляется и почему он нам рассказывает о младенцах, которых откапывают в его саду. Вильфор произнес эти слова таким тоном, что граф вздрогнул бы, если бы мог их слышать. Затем он пожал руку, которую неохотно подала ему баронесса, и почти- тельно проводил ее до двери. Госпожа Данглар наняла другой фиакр, доехала до пассажа и по ту его сторону нашла свой экипаж и своего кучера, который, поджидая ее, мирно дремал на козлах. XI. ПРИГЛАШЕНИЕ В тот же день, примерно в то время, когда г-жа Данглар была на опи- санном нами приеме в кабинете королевского прокурора, на улице Эльдер показалась дорожная коляска, въехала в ворота дома N 27 и остановилась во дворе. Дверца коляски отворилась, и из нее вышла г-жа де Морсер, опираясь на руку сына. Альбер проводил мать в ее комнаты, тотчас же заказал себе ванну и ло- шадей, а выйдя из рук камердинера, велел отвезти себя на Елисейские По- ля, к графу МонтеКристо. Граф принял его со своей обычной улыбкой. Странная вещь: невозможно было хоть сколько-нибудь продвинуться вперед в сердце или уме этого че- ловека. Всякий, кто пытался, если можно так выразиться, насильно войти в его душу, наталкивался на непреодолимую стену. Морсер, который кинулся к нему с распростертыми объятиями, увидав его, невольно опустил руки и, несмотря на приветливую улыбку графа, ос- мелился только на рукопожатие. Со своей стороны, Монте-Кристо, как всегда, только дотронулся до его руки, не пожав ее. - Ну, вот и я, дорогой граф, - сказал Альбер. - Добро пожаловать. - Я приехал только час тому назад. - Из Дьеппа? - Из Трепора. - Ах, да, верно. - И мой первый визит - к вам. - Это очень мило с вашей стороны, - сказал МонтеКристо таким же без- различным тоном, как сказал бы любую другую фразу. - Ну, скажите, что нового? - Что нового? И вы спрашиваете об этом у меня, у приезжего? - Вы меня не поняли; я хотел спросить, сделали ли вы что-нибудь для меня? - Разве вы мне что-нибудь поручали? - сказал Монте-Кристо, изображая беспокойство. - Да ну же, не притворяйтесь равнодушным, - сказал Альбер. - Говорят, что существует симпатическая связь, которая действует на расстоянии; так вот, в Трепоре я ощутил такой электрический ток; может быть, вы ничего не сделали для меня, по во всяком случае думали обо мне. - Это возможно, - сказал Монте-Кристо. - Я в самом деле думал о вас, но магнетический ток, коего я был проводником, действовал, признаюсь, помимо моей воли. - Разве? Расскажите, как это было. - Очень просто. У меня обедал Данглар. - Это я знаю; ведь мы с матушкой для того и уехали, чтобы избежать встречи с ним. - Но он обедал в обществе Андреа Кавальканти. - Вашего итальянского князя? - Не надо преувеличивать. Андреа называет себя всего только виконтом. - Называет себя? - Вот именно. - Так он не виконт? - Откуда мне знать? Он сам себя так называет, так его называю я, так его называют другие, - разве это не все равно, как если бы он в самом деле был виконтом? - Оригинальные мысли вы высказываете! Итак? - Что итак? - У вас обедал Данглар? - Да. - И ваш виконт Андреа Кавальканти? - Виконт Андреа Кавальканти, маркиз - его отец, госпожа Данглар, Вильфор с женой, очаровательные молодые люди - Дебрэ, Максимилиан Мор- рель и... кто же еще? постойте... ах, да, Шато-Рено. - Говорили обо мне? - Ни слова. - Тем хуже. - Почему? Вы ведь, кажется, сами хотели, чтобы о вас забыли, - вот ваше желание и исполнилось. - Дорогой граф, если обо мне не говорили, то, стало быть, обо мне много думали, а это приводит меня в отчаяние. - Не все ли вам равно, раз мадемуазель Данглар не была в числе тех, кто о вас там думал? Да, впрочем, она могла думать о вас у себя дома. - О, на этот счет я спокоен; а если она и думала обо мне, то в том же духе, как я о ней. - Какая трогательная симпатия! - сказал граф. - Значит, вы друг друга ненавидите? - Видите ли, - сказал Морсер, - если бы мадемуазель Данглар была спо- собна снизойти к мучениям, которых я, впрочем, из-за нее не испытываю, и вознаградить меня за них, не считаясь с брачными условиями, о которых договорились наши семьи, то я был бы в восторге. Короче говоря, я счи- таю, что из мадемуазель Данглар вышла бы очаровательная любовница, но в роли жены, черт возьми... - Недурного вы мнения о своей будущей жене, - сказал, смеясь, Мон- те-Кристо. - Ну да, это немного грубо сказано, конечно, но зато верно. А эту мечту нельзя претворить в жизнь, - и для того, чтобы достичь известной цели, необходимо, чтобы мадемуазель Данглар стала моей женой, то есть жила вместе со мной, думала рядом со мной, пела рядом со мной, занима- лась музыкой и писала стихи в десяти шагах от меня, и все это в течение всей моей жизни. От всего этого я прихожу в ужас. С любовницей можно расстаться, но жена, черт возьми, это другое дело, с нею вы связаны нав- сегда, вблизи или на расстоянии, безразлично. А быть вечно связанным с мадемуазель Данглар, даже на расстоянии, об этом и подумать страшно. - На вас не угодишь, виконт. - Да, потому что я часто мечтаю о невозможном. - О чем же это? - Найти такую жену, какую нашел мой отец. Монте-Кристо побледнел и взглянул на Альбера, играя парой великолеп- ных пистолетов и быстро щелкая их курками. - Так ваш отец очень счастлив? - спросил он. - Вы знаете, какого я мнения о моей матери, граф: она ангел. Посмот- рите на нее: она все еще прекрасна, умна, как всегда, добрее, чем ког- да-либо. Мы только что были в Трепоре; обычно для сына сопровождать мать - значит, оказать ей снисходительную любезность или отбыть тяжелую по- винность; я же провел наедине с ней четыре дня, и, скажу вам, я чувствую себя счастливее, свежее, поэтичнее, чем если бы я возил в Трепор короле- ву Маб или Титанию. - Такое совершенство может привести в отчаяние; слушая вас, но на шутку захочешь остаться холостяком. - В этом все дело, - продолжал Альбер. - Зная, что на свете существу- ет безупречная женщина, я не стремлюсь жениться на мадемуазель Данглар. Замечали вы когда-нибудь, какими яркими красками наделяет наш эгоизм все, что нам принадлежит? Бриллиант, который играл в витрине у Марле или Фоссена, делается еще прекраснее, когда он становится нашим. Но если вы убедитесь, что есть другой, еще более чистой воды, а вам придется всегда носить худший, то, право, это пытка! - О, суетность! - прошептал граф. - Вот почему я запрыгаю от радости в тот день, когда мадемуазель Эже- ни убедится, что я всего лишь ничтожный атом и что у меня едва ли не меньше сотен тысяч франков, чем у нее миллионов. Монте-Кристо улыбнулся. - У меня уже, правда, мелькала одна мысль, - продолжал Альбер. - Франц любит все эксцентричное; я хотел заставить его влюбиться в мадему- азель Данглар. Я написал ему четыре письма, рисуя ее самыми заманчивыми красками, но Франц невозмутимо ответил: "Я, правда, человек эксцентрич- ный, но все же не настолько, чтобы изменить своему слову". - Вот что значит самоотверженный друг: предлагает другому в жены жен- щину, которую сам хотел бы иметь только любовницей. Альбер улыбнулся. - Кстати, - продолжал он, - наш милый Франц воз вращается; впрочем, вы его, кажется, не любите? - Я? - сказал Монте-Кристо, - помилуйте, дорогой виконт, с чего вы взяли, что я его не люблю? Я всех люблю. - В том числе и меня... Благодарю вас. - Не будем смешивать понятий, - сказал МонтеКристо. - Всех я люблю так, как господь велит нам любить своих ближних, - христианской любовью; но ненавижу я от всей души только некоторых. Однако вернемся к Францу д'Эпине. Так вы говорите, он скоро приедет? - Да, его вызвал Вильфор. Похоже, что Вильфору так же не терпится вы- дать замуж мадемуазель Валентину, как Данглару мадемуазель Эжени. Оче- видно, иметь взрослую дочь - дело не легкое; отца от этого лихорадит, и его пульс делает девяносто ударов в минуту до тех пор, покуда он от нее не избавится. - Но господин д'Эпине, по-видимому, не похож на вас; он терпеливо пе- реносит свое положение. - Больше того, Франц принимает это всерьез: он носит белый галстук и уже говорит о своей семье. К тому же он очень уважает Вильфоров. - Вполне заслуженно, мне кажется? - По-видимому, Вильфор всегда слыл человеком строгим, но справедли- вым. - Славу богу, - сказал Монте-Кристо, - вот по крайней мере человек, о котором вы говорите не так, как о бедном Дангларе. - Может быть, это потому, что я не должен жениться на его дочери, - ответил, смеясь, Альбер. - Вы возмутительный фат, дорогой мой, - сказал Монте-Кристо. - Я? - Да, вы. Но возьмите сигару. - С удовольствием. А почему вы считаете меня фатом? - Да потому, что вы так яростно защищаетесь и бунтуете против же- нитьбы на мадемуазель Данглар. А вы оставьте все идти своим чередом. Мо- жет быть, вовсе и не вы первый откажетесь от своего слова. - Вот как! - сказал Альбер, широко открыв глаза. - Да не запрягут же вас насильно, черт возьми! Но послушайте, виконт, - продолжал Монте-Кристо другим тоном, - вы всерьез хотели бы разрыва? - Я дал бы за это сто тысяч франков. - Ну, так радуйтесь. Данглар готов заплатить вдвое, чтобы добиться той же цели. - Правда? Вот счастье! - сказал Альбер, по лицу которого все же про- бежало легкое облачко. - Но, дорогой граф, стало быть, у Данглара есть для этого причины? - Вот она гордость и эгоизм! Люди всегда так - по самолюбию ближнего готовы бить топором, а когда их собственное самолюбие уколют иголкой, они вопят. - Да нет же! Но мне казалось, что Данглар... - Должен быть в восторге от вас, да? Но как известно, у Данглара пло- хой вкус, и он в еще большем восторге от другого... - От кого же это? - Да я не знаю; наблюдайте, следите, ловите на лету намеки и обращай- те все это себе на пользу. - Так, понимаю. Послушайте, моя мать... нет, вернее, мой отец хочет дать бал. - Бал в это время года? - Теперь в моде летние балы. - Будь они по в моде, графине достаточно было бы пожелать, и они ста- ли бы модными. - Недурно сказано. Понимаете, это чисто парижские балы; те, кто оста- ется на июль в Париже, - это настоящие парижане. Вы не возьметесь пере- дать приглашение господам Кавальканти? - Когда будет бал? - В субботу. - К этому времени Кавальканти-отец уже уедет. - Но Кавальканти-сын останется. Может быть, вы привезете его? - Послушайте, виконт, я его совсем не знаю. - Не знаете? - Нет; я в первый раз в жизни видел его дня четыре назад и совершенно за него не отвечаю. - Но вы же принимаете его? - Я - другое дело; мне его рекомендовал один почтенный аббат, кото- рый, может быть, сам был введен в заблуждение. Если вы пригласите его сами - отлично, а мне это неудобно; если он вдруг женится на мадемуазель Данглар, вы обвините меня в происках и захотите со мной драться; нако- нец, я не знаю, буду ли я сам. - Где? - У вас на балу. - А почему? - Во-первых, потому что вы меня еще не пригласили. - Я для того и приехал, чтобы лично пригласить вас. - О, это слишком любезно с вашей стороны. Но я, возможно, буду занят. - Я вам скажу одну вещь, и, надеюсь, вы пожертвуете своими занятиями. - Так скажите. - Вас просит об этом моя мать. - Графиня де Морсер? - вздрогнув, спросил МонтеКристо. - Должен вам сказать, граф, что матушка вполне откровенна со мной. И если в вас не дрожали те симпатические струны, о которых я вам говорил, значит, у вас их вообще нет, потому что целых четыре дня мы только о вас и говорили. - Обо мне? Право, вы меня смущаете. - Что ж, это естественно: ведь вы - живая загадка. - Неужели и ваша матушка находит, что я загадка? Право, я считал ее слишком рассудительной для такой игры воображения! - Да, дорогой граф, загадка для всех, и для моей матери тоже; загад- ка, всеми признанная и никем не разгаданная; успокойтесь, вы все еще ос- таетесь неразрешенным вопросом. Матушка только спрашивает все время, как это может быть, что вы так молоды. Я думаю, что в глубине души она при- нимает вас за Калиостро или за графа СенЖермен, как графиня Г. - за лор- да Рутвена. При первой же встрече с госпожой де Морсер убедите ее в этом окончательно. Вам это не трудно, ведь вы обладаете философским камнем одного и умом другого. - Спасибо, что предупредили, - сказал, улыбаясь, граф, - я постараюсь оправдать все ожидания. - Так что вы приедете в субботу? - Да, раз об этом просит госпожа де Морсер. - Это очень мило с вашей стороны. - А Данглар? - О! ему уже послано тройное приглашение; это взял па себя мой отец. Мы постараемся также заполучить великого д'Агессо [53], господина де Вильфор; но на это мало надежды. - Пословица говорит, что надежду никогда не следует терять. - Вы танцуете, граф? - Я? - Да, вы. Что было бы удивительного, если бы вы танцевали? - Да, в самом деле, до сорока лет... Нет, не танцую; но я люблю смот- реть на танцы. А госпожа де Морсер танцует? - Тоже нет; вы будете разговаривать, она так жаждет поговорить с ва- ми! - Неужели? - Честное слово! И должен сказать вам, что вы первый человек, с кото- рым моя матушка выразила желание поговорить. Альбер взял свою шляпу и встал; граф пошел проводить его. - Я раскаиваюсь, - сказал он, останавливая Альбера на ступенях подъезда. - В чем? - В своей нескромности. Я не должен был говорить с вами о Дангларе. - Напротив, говорите о нем еще больше, говорите почаще, всегда гово- рите, - но только в том же духе. - Отлично, вы меня успокаиваете. Кстати, когда возвращается д'Эпине? - Дней через пять-шесть, не позже. - А когда его свадьба? - Как только приедут господин и госпожа де СенМеран. - Привезите его ко мне, когда он приедет. Хотя вы и уверяете, что я его не люблю, но, право же, я буду рад его видеть. - Слушаю, мой повелитель, ваше желание будет исполнено. - До свидания! - Во всяком случае в субботу непременно, да? - Конечно! Я же дал слово. Граф проводил Альбера глазами и помахал ему рукой. Затем, когда тот уселся в свой фаэтон, он обернулся и увидел Бертуччо. - Ну, что же? - спросил граф. - Она была в суде, - ответил управляющий. - И долго там оставалась? - Полтора часа. - А потом вернулась домой? - Прямым путем. - Так. Теперь, дорогой Бертуччо, - сказал граф, - советую вам отпра- виться в Нормандию и поискать то маленькое поместье, о котором я вам го- ворил. Бертуччо поклонился, и так как его собственные желания вполне совпа- дали с полученным приказанием, он уехал в тот же вечер. XII. РОЗЫСКИ Вильфор сдержал слово, данное г-же Данглар, а главное самому себе, и постарался выяснить, каким образом граф Монте-Кристо мог знать о событи- ях, разыгравшихся в доме в Отейле. Он в тот же день написал некоему де Бовилю, бывшему тюремному инспек- тору, переведенному с повышением в чине в сыскную полицию. Тот попросил два дня сроку, чтобы достоверно узнать, у кого можно получить необходи- мые сведения. Через два дня Вильфор получил следующую записку: "Лицо, которое зовут графом Монте-Кристо, близко известно лорду Уил- мору, богатому иностранцу, иногда бывающему в Париже и в настоящее время здесь находящемуся; оно также известно аббату Бузони, сицилианскому свя- щеннику, прославившемуся на Востоке своими добрыми делами". В ответ Вильфор распорядился немедленно собрать об этих иностранцах самые точные сведения. К следующему вечеру его приказание было исполне- но, и вот что он узнал. Аббат, приехавший в Париж всего лишь на месяц, живет позади церкви Сен-Сюльпис, в двухэтажном домике; в доме всего четыре комнаты, две вни- зу и две наверху, и аббат - его единственный обитатель. В нижнем этаже расположены столовая, со столом, стульями и буфетом орехового дерева, и гостиная, обшитая деревом и выкрашенная в белый цвет, без всяких украшений, без ковра и стенных часов. Очевидно, в лич- ной жизни аббат ограничивается только самым необходимым. Правда, аббат предпочитает проводить время в гостиной второго этажа. Эта гостиная, или скорее библиотека, вся завалена богословскими книгами и рукописями, в которые он, по словам его камердинера, зарывается на це- лые месяцы. Камердинер осматривает посетителей через маленький глазок, проделан- ный в двери, и если лица их ему незнакомы или не нравятся, то он отвеча- ет, что господина аббата в Париже нет, чем многие и удовлетворяются, зная, что аббат постоянно разъезжает и отсутствует иногда очень долго. Впрочем, дома ли аббат или нет, в Париже он или в Каире, он неизменно помогает бедным, и глазок в дверях служит для милостыни, которую от име- ни своего хозяина неустанно раздает камердинер. Смежная с библиотекой комната служит спальней. Кровать без полога, четыре кресла и диван, обитые утрехтским бархатом, составляют вместе с аналоем всю ее обстановку. Что касается лорда Уилмора, то он живет на улице Фонтен-Сен-Жорж. Это один из тех англичан-туристов, которые тратят на путешествия все свое состояние. Он снимает меблированную квартиру, где проводит не более двух-трех часов в день и где лишь изредка ночует. Одна из его причуд состоит в том, что он наотрез отказывается говорить по-французски, хотя, как уверяют, пишет он пофранцузски прекрасно. На следующий день после того, как эти ценные сведения были доставлены королевскому прокурору, какойто человек, вышедший из экипажа на углу улицы Феру, постучал в дверь, выкрашенную в зеленовато-оливковый цвет, и спросил аббата Бузони. - Господин аббат вышел с утра, - ответил камердинер. - Я мог бы не удовольствоваться таким ответом, - сказал посетитель, - потому что я прихожу от такого лица, для которого все всегда бывают до- ма. Но будьте любезны передать аббату Бузони... - Я же вам сказал, что его нет дома, - повторил камердинер. - В таком случае, когда он вернется, передайте ему вот эту карточку и запечатанный пакет. Можно ли будет застать господина аббата сегодня в восемь часов вечера? - Разумеется, сударь, если только он не сядет работать; тогда это все равно, как если бы его не было дома. - Так я вернусь вечером в назначенное время, - сказал посетитель. И он удалился. Действительно, в назначенное время этот человек явился в том же эки- паже, но на этот раз экипаж не остановился на углу улицы Феру, а подъехал к самой зеленой двери. Человек постучал, ему открыли, и он во- шел. По той почтительности, с какой встретил его камердинер, он понял, что его письмо произвело надлежащее впечатление. - Господин аббат у себя? - спросил он. - Да, он занимается в библиотеке; но он ждет вас, сударь, - ответил камердинер. Незнакомец поднялся по довольно крутой лестнице, и за столом, поверх- ность которого была ярко освещена лампой под огромным абажуром, тогда как остальная часть комнаты тонула во мраке, он увидел аббата, в священ- нической одежде, с покрывающим голову капюшоном, вроде тех, что облекали черепа средневековых ученых. - Я имею честь говорить с господином Бузони? - спросил посетитель. - Да, сударь, - отвечал аббат, - а вы то лицо, ко