торое  господин  де
Бовиль, бывший тюремный инспектор, направил ко мне от имени префекта по-
лиции?
   - Я самый, сударь.
   - Один из агентов парижской сыскной полиции?
   - Да, сударь, - ответил посетитель  с  некоторым  колебанием,  слегка
покраснев.
   Аббат поправил большие очки, которые закрывали ему не  только  глаза,
но и виски, и снова сел, пригласив посетителя сделать то же.
   - Я вас слушаю, сударь, - сказал аббат с  очень  сильным  итальянским
акцентом.
   - Миссия, которую я на себя взял, сударь, - сказал посетитель,  отче-
канивая слова, точно он выговаривал их с трудом, - миссия  доверительная
как для того, на кого она возложена, так и для того, к кому обращаются.
   Аббат молча поклонился.
   - Да, - продолжал незнакомец, - ваша  порядочность,  господин  аббат,
хорошо известна господину префекту полиции, и он обращается  к  вам  как
должностное лицо, чтобы узнать у вас нечто, интересующее  сыскную  поли-
цию, от имени которой я к вам явился. Поэтому мы надеемся, господин  аб-
бат, что ни узы дружбы, ни личные соображения не заставят вас утаить ис-
тину от правосудия.
   - Если, конечно, то, что вы желаете узнать, ни в чем  не  затрагивает
моей совести. Я священник, сударь, и тайна  исповеди,  например,  должна
оставаться известной лишь мне и божьему суду, а не мне и людскому право-
судию.
   - О, будьте спокойны, господин аббат, - сказал посетитель,  -  мы  во
всяком случае не потревожим вашей совести.
   При этих словах аббат нажал на край абажура так, что  противоположная
сторона приподнялась и свет полностью падал на  лицо  посетителя,  тогда
как лицо аббата оставалось в тени.
   - Простите, сударь, - сказал представитель  префекта  полиции,  -  но
этот яркий свет режет мне глаза.
   Аббат опустил зеленый колпак.
   - Теперь, сударь, я вас слушаю. Изложите ваше дело.
   - Я перехожу к нему. Вы знакомы с графом МонтеКристо?
   - Вы имеете в виду господина Дзакконе?
   - Дзакконе!.. Разве его зовут не Монте-Кристо?
   - Монте-Кристо название местности, вернее утеса, а вовсе не фамилия.
   - Ну что ж, как вам угодно; не будем спорить  о  словах  и  раз  Мон-
те-Кристо и Дзакконе одно и то же лицо...
   - Безусловно одно и то же.
   - Поговорим о господине Дзакконе.
   - Извольте.
   - Я спросил вас, знаете ли вы его?
   - Очень даже хорошо.
   - Кто он такой?
   - Сын богатого мальтийского судовладельца.
   - Да, я это слышал; так говорят; но вы понимаете,  полиция  не  может
довольствоваться тем, что "говорят".
   - Однако, - возразил, мягко улыбаясь, аббат, - если  то,  что  "гово-
рят", правда, то приходится этим довольствоваться и полиции,  точно  так
же, как и всем.
   - Но вы уверены в том, что говорите?
   - То есть как это, уверен ли я?
   - Поймите, сударь, что я отнюдь не сомневаюсь в вашей искренности;  я
только спрашиваю, уверены ли вы?
   - Послушайте, я знал Дзакконе-отца.
   - Вот как!
   - Да, и еще ребенком я не раз играл с его сыном на верфях.
   - А его графский титул?
   - Ну, знаете, это можно купить.
   - В Италии?
   - Повсюду.
   - А его богатство, такое огромное, опять-таки, как говорят...
   - Вот это верно, - ответил аббат, - богатство действительно огромное.
   - А каково оно по-вашему?
   - Да, наверно, сто пятьдесят - двести тысяч ливров в год.
   - Ну, это вполне приемлемо, - сказал посетитель, -  а  то  говорят  о
трех, даже о четырех миллионах.
   - Двести тысяч ливров годового дохода, сударь, как раз  и  составляют
капитал в четыре миллиона.
   - Но ведь говорят о трех или четырех миллионах в год!
   - Ну, этого не может быть.
   - И вы знаете его остров Монте-Кристо?
   - Разумеется; его знает всякий, кто из Палермо, Неаполя или Рима ехал
во Францию морем: корабли проходят мимо него.
   - Очаровательное место, как уверяют?
   - Это утес.
   - Зачем же граф купил утес?
   - Именно для того, чтобы сделаться графом. В Италии, чтобы быть  гра-
фом, все еще требуется владеть графством.
   - Вы, вероятно, что-нибудь слышали о юношеских приключениях господина
Дзакконе?
   - Отца?
   - Нет, сына.
   - Как раз тут я перестаю быть уверенным, потому что именно в  юношес-
кие годы я потерял его из виду.
   - Он воевал?
   - Кажется, он был на военной службе.
   - В каких войсках?
   - Во флоте.
   - Скажите, вы не духовник его?
   - Нет, сударь: он, кажется, лютеранин.
   - Как лютеранин?
   - Я говорю "кажется"; я не утверждаю этого. Впрочем, я думал, что  во
Франции введена свобода вероисповеданий.
   - Разумеется, и нас сейчас интересуют вовсе не его верования,  а  его
поступки; от имени господина префекта полиции я  предлагаю  вам  сказать
все, что вам о них известно.
   - Его считают большим благотворителем. За выдающиеся услуги,  которые
он оказал восточным христианам, наш святой отец папа сделал его  кавале-
ром ордена Христа, - эта награда обычно жалуется только высочайшим  осо-
бам. У него пять или шесть высоких орденов за услуги, которые он  оказал
различным государям и государствам.
   - И он их носит?
   - Нет, но он ими гордится; он говорит, что ему больше нравятся награ-
ды, жалуемые благодетелям человечества, чем те, которые даются  истреби-
телям людей.
   - Так этот господин - квакер?
   - Вот именно, это квакер, но, разумеется, без широкополой шляпы и ко-
ричневого сюртука.
   - А есть у него друзья?
   - Да, все, кто его знает, его друзья.
   - Однако есть же у него какой-нибудь враг?
   - Один-единственный.
   - Как его зовут?
   - Лорд Уилмор.
   - Где он находится?
   - Сейчас он в Париже.
   - И он может дать мне о нем сведения?
   - Очень ценные. Он был в Индии в одно время с Дзакконе.
   - Вы знаете, где он живет?
   - Где-то на Шоссе-д'Антен; но я не знаю ни улицы, ни номера дома.
   - Вы недолюбливаете этого англичанина?
   - Я люблю Дзакконе, а он его терпеть не может; поэтому мы с ним в хо-
лодных отношениях.
   - Как вы думаете, господин аббат, до этого  своего  приезда  в  Париж
граф Монте-Кристо когда-нибудь бывал во Франции?
   - Нет, сударь, это я могу сказать точно. Во Франции он никогда не был
и полгода тому назад обратился ко мне, чтобы собрать нужные  ему  сведе-
ния. Я, со своей стороны, не зная, когда сам буду в Париже,  направил  к
нему господина Кавальканти.
   - Андреа?
   - Нет, Бартоломео, отца.
   - Прекрасно, мне остается задать вам только один вопрос, и я  требую,
во имя чести, человеколюбия и религии, чтобы вы мне ответили без  обиня-
ков.
   - Я вас слушаю.
   - Известно ли вам, для чего граф Монте-Кристо купил дом в Отейле?
   - Разумеется, он мне это сам сказал.
   - Для чего же?
   - С целью устроить больницу для умалишенных, вроде той, которую осно-
вал в Палермо барон Пизапи. Вы знаете эту больницу?
   - Я слыхал о ней.
   - Это великолепное учреждение.
   И при этих словах аббат поклонился посетителю с видом человека, жела-
ющего дать понять, что он не прочь снова вернуться к прерванной работе.
   Понял ли посетитель желание аббата или он исчерпал все свои  вопросы,
по он встал.
   Аббат проводил его до дверей.
   - Вы щедро раздаете милостыню, - сказал посетитель, - и хотя вы  слы-
вете богатым человеком, я хотел бы предложить вам кое-что для ваших бед-
ных; угодно вам принять мое приношение?
   - Благодарю вас, сударь; но единственное, чем я дорожу на свете,  это
то, чтобы добро, которое я делаю, исходило от меня.
   - По все-таки...
   - Это мое непоколебимое решение. Но поищите, сударь,  и  вы  найдете.
Увы, на пути у каждого богатого столько нищеты!
   Аббат открыл дверь, еще раз поклонился; посетитель ответил на  поклон
и вышел.
   Экипаж отвез его прямо к Вильфору.
   Через час экипаж снова выехал со двора и на этот  раз  направился  на
улицу Фонтен-Сен-Жорж. У дома N 5 он остановился. Именно здесь жил  лорд
Уилмор.
   Незнакомец писал лорду Уилмору, прося о свидании, которое тот и  наз-
начил на десять часов вечера. Представитель господина  префекта  полиции
прибыл без десяти минут десять, и ему было сказано, что лорд Уилмор, во-
площенная точность и пунктуальность, еще не вернулся, но непременно вер-
нется ровно в десять часов.
   Посетитель остался ждать в гостиной.
   Эта гостиная ничем не отличалась от  обычных  гостиных  меблированных
домов. На камине - две севрские вазы нового производства; часы с амуром,
натягивающим лук; двустворчатое зеркало, и по сторонам его - две  гравю-
ры: на одной изображен Гомер, несущий своего поводыря, на другой - Вели-
зарий, просящий подаяния; серые обои с серым  рисунком;  мебель,  обитая
красным сукном с черными разводами, - такова была гостиная лорда  Уилмо-
ра.
   Она была освещена шарами из матового стекла, распространявшими  туск-
лый свет, как будто нарочно приноровленный к утомленному зрению предста-
вителя префекта полиции.
   После десятиминутного ожидания часы пробили десять;  на  пятом  ударе
открылась дверь, и вошел лорд Уилмор.
   Лорд Уилмор был человек довольно высокого роста, с редкими рыжими ба-
ками, очень белой кожей и белокурыми, с проседью, волосами. Одет он  был
с чисто английской эксцентричностью: на нем был синий  фрак  с  золотыми
пуговицами и высоким пикейным воротничком, какие носили в 1811 году, бе-
лый казимировый жилет и белые нанковые панталоны, слишком для  него  ко-
роткие и только благодаря штрипкам из той же материи не поднимавшиеся до
колен.
   Первые его слова были:
   - Вам известно, сударь, что я не говорю по-французски?
   - Я во всяком случае знаю, что вы не любите говорить на нашем  языке,
- отвечал представитель префекта полиции.
   - Но вы можете говорить по-французски, - продолжал лорд Уилмор, - так
как, хоть я и не говорю, но все понимаю.
   - А я, - возразил посетитель, переходя на другой язык,  -  достаточно
свободно говорю по-английски, чтобы  поддерживать  разговор.  Можете  не
стесняться, сударь.
   - О! - произнес лорд Уилмор с интонацией, присущей только  чистокров-
ным британцам.
   Представитель префекта полиции подал лорду  Уилмору  свое  рекоменда-
тельное письмо. Тот прочел его с истинно британской флегматичностью; за-
тем, дочитав до конца, сказал по-английски:
   - Я понимаю, отлично понимаю.
   Посетитель приступил к вопросам.
   Они почти совпадали с теми, которые были предложены аббату Бузони. По
лорд Уилмор, как человек, настроенный враждебно  к  графу  Монте-Кристо,
был не так сдержан, как аббат, и поэтому ответы получились гораздо более
пространные. Он рассказал о молодых годах МонтеКристо, который,  по  его
словам, десяти лет от роду поступил на службу к одному из маленьких  ин-
дусских властителей, вечно воюющих с Англией;  там-то  Уилмор  с  ним  и
встретился, и они сражались друг против друга. Во время этой войны Дзак-
коне был взят в плен, отправлен в Англию, водворен на  блокшив  и  бежал
оттуда вплавь. После этого начались его путешествия, его дуэли, его  лю-
бовные приключения. В Греции вспыхнуло восстание, и он вступил в гречес-
кие войска. Состоя там на службе, он нашел в Фессалийских горах серебря-
ную руду, но никому ни слова не сказал о своем открытии. После Наварипа,
когда греческое правительство упрочилось, он попросил  у  короля  Оттона
привилегию на разработку залежей и получил ее. Оттуда и пошло  его  нес-
метное богатство; по словам лорда Уилмора, оно приносит графу от  одного
до двух миллионов годового дохода, но тем не менее может неожиданно  ис-
сякнуть, если иссякнет рудник.
   - А известно вам, зачем он приехал во Францию? - спросил посетитель.
   - Он хочет спекулировать на железнодорожном строительстве,  -  сказал
лорд Уилмор, - кроме того, он опытный химик и очень  хороший  физик,  он
изобрел новый вид телеграфа и хочет ввести его в употребление.
   - Сколько приблизительно он расходует в год? - спросил  представитель
префекта полиции.
   - Не больше пятисот или шестисот тысяч, - сказал лорд  Уилмор,  -  он
скуп.
   Было ясно, что в англичанине говорит ненависть, и, не зная, что  пос-
тавить в упрек графу, он обвиняет его в скупости.
   - Известно ли вам что-нибудь относительно его дома в Отейле?
   - Да, разумеется.
   - Ну, и что же вы знаете?
   - Вы спрашиваете, с какой целью он купил его?
   - Да.
   - Так вот, граф - спекулянт и, несомненно, разорится на своих  опытах
и утопиях: он утверждает, что в Отейле, поблизости от дома,  который  он
купил, имеется минеральный источник, способный конкурировать с целебными
водами Баньерде-Люшона и Котре.  В  этом  доме  он  собирается  устроить
Badehaus, как говорят немцы. Он уже раза три перекопал свой  сад,  чтобы
отыскать пресловутый источник, но ничего не нашел, а потому, вы увидите,
в скором времени он скупит все окрестные дома. А так как я на него  зол,
то я надеюсь, что на своей железной дороге, на своем  электрическом  те-
леграфе или на своем ванном заведении он разорится. Я езжу за ним повсю-
ду и намерен насладиться его поражением, которое, рано или поздно, неми-
нуемо.
   - А за что вы на него злы? - спросил посетитель.
   - За то, - отвечал лорд Уилмор, - что, когда он был в Англии, он соб-
лазнил жену одного из моих друзей.
   - Но если вы на него злы, почему вы не пытаетесь отомстить ему?
   - Я уже три раза дрался с графом, - сказал англичанин, - в первый раз
на пистолетах, во второй раз на шпагах, в третий раз - на эспадронах.
   - И какой же был результат этих дуэлей?
   - В первый раз он раздробил мне руку; во второй раз он  проткнул  мне
легкое; а в третий нанес мне вот эту рану.
   Англичанин отвернул ворот сорочки, доходивший ему до ушей, и  показал
рубец, воспаленный вид которого указывал на его недавнее происхождение.
   - Так что я на него очень зол, - повторил англичанин, - и он умрет не
иначе, как от моей руки.
   - Но до этого, по-видимому, еще далеко, - сказал  представитель  пре-
фектуры.
   - О, - промычал англичанин, - я каждый день езжу в тир, а через  день
ко мне приходит Гризье.
   Это было все, что требовалось узнать посетителю, - вернее, все,  что,
по-видимому, знал англичанин. Поэтому агент встал, откланялся лорду Уил-
мору, ответившему с типично английской холодной вежливостью, и удалился.
   Со своей стороны, лорд Уилмор, услышав, как за ним  захлопнулась  на-
ружная дверь, прошел к себе в спальню, в мгновение ока избавился от сво-
их белокурых волос, рыжих бакенбардов, вставной челюсти и рубца, и снова
обрел черные волосы, матовый цвет  лица  и  жемчужные  зубы  графа  Мон-
те-Кристо.
   Правда, и в дом господина де Вильфор вернулся не  представитель  пре-
фекта полиции, а сам господин де Вильфор.
   Обе эти встречи несколько успокоили  королевского  прокурора,  потому
что хоть он и не узнал ничего особенно утешительного, но зато не узнал и
ничего особенно тревожного.
   Благодаря этому он впервые после отейльского обеда  более  или  менее
спокойно провел ночь.


        XIII. ЛЕТНИЙ БАЛ

   Стояли самые жаркие июльские дни, когда  в  обычном  течении  времени
настала в свой черед та суббота, на которую был назначен бал у Морсера.
   Было десять часов вечера; могучие деревья  графского  сада  отчетливо
вырисовывались на фоне неба, по которому,  открывая  усыпанную  звездами
синеву, скользили последние тучи - остатки недавней грозы.
   Из зал нижнего этажа доносились звуки музыки и возгласы пар,  кружив-
шихся в вихре вальса, а сквозь решетчатые ставни вырывались яркие  снопы
света.
   В саду хлопотал десяток слуг, которым хозяйка дома, успокоенная  тем,
что погода все более прояснялась, только что отдала  приказание  накрыть
там к ужину.
   До сих пор было неясно, подать ли ужин в  столовой  или  под  большим
тентом на лужайке. Чудное синее небо, все усеянное  звездами,  разрешило
вопрос в пользу лужайки.
   В аллеях сада, по итальянскому обычаю, зажигали разноцветные  фонари-
ки, а накрытый к ужину стол убирали цветами и  свечами,  как  принято  в
странах, где хоть сколько-нибудь понимают роскошь стола, - вид  роскоши,
который в законченной форме встречается реже всех остальных.
   В ту минуту, как графиня де  Морсер,  отдав  последние  распоряжения,
снова вернулась в гостиные, комнаты стали наполняться гостями. Их  прив-
лекло не столько высокое положение графа, сколько очаровательное гостеп-
риимство графини; все заранее были уверены,  что  благодаря  прекрасному
вкусу Мерседес на этом бале будет немало такого, о чем можно потом расс-
казывать и чему, при случае, можно даже подражать.
   Госпожа Данглар, которую глубоко встревожили описанные нами ранее со-
бытия, не знала, ехать ли ей к г-же де Морсер; но утром ее карета встре-
тилась с каретой Вильфора. Вильфор сделал знак, экипажи подъехали друг к
другу, и, наклонившись к окну, королевский прокурор спросил:
   - Ведь вы будете у госпожи де Морсер?
   - Нет, - отвечала г-жа Данглар, - я себя очень плохо чувствую.
   - Напрасно, -  возразил  Вильфор,  бросая  на  нее  многозначительный
взгляд, - было бы очень важно, чтобы вас там видели.
   - Вы думаете? - спросила баронесса.
   - Я в этом убежден.
   - В таком случае я буду.
   И кареты разъехались в разные стороны. Итак, г-жа Данглар явилась  на
бал, блистая не только своей природной красотой, но и  роскошью  наряда;
она вошла в ту самую минуту,  как  Мерседес  входила  в  противоположную
дверь.
   Графиня послала Альбера навстречу г-же Данглар. Он подошел к баронес-
се, сделал ей по поводу ее туалета несколько вполне заслуженных  компли-
ментов и предложил ей руку, чтобы провести ее туда, куда она пожелает.
   При этом Альбер искал кого-то глазами.
   - Вы ищете мою дочь? - с улыбкой спросила баронесса.
   - Откровенно говоря - да, - сказал Альбер, - неужели вы были так жес-
токи, что не привезли ее с собой?
   - Успокойтесь, она встретила мадемуазель де Вильфор и  пошла  с  ней;
видите, вот они идут следом за нами, обе в белых платьях, одна с букетом
камелий, а другая с букетом незабудок; но скажите мне...
   - Вы тоже кого-нибудь ищете? - спросил, улыбаясь, Альбер.
   - Разве вы не ждете графа Монте-Кристо?
   - Семнадцать! - ответил Альбер.
   - Что это значит?
   - Это значит, - сказал, смеясь, виконт, - что вы семнадцатая  задаете
мне этот вопрос. Везет же графу!.. Его можно поздравить... - А  вы  всем
отвечаете так же, как мне? - Ах, простите, я ведь вам так и не  ответил.
Не беспокойтесь, сударыня; модный человек у нас  будет,  он  удостаивает
нас этой чести.
   - Были вы вчера в Опере?
   - Нет.
   - А он там был.
   - Вот как? И этот эксцентричный человек снова выкинул что-нибудь ори-
гинальное?
   - Разве он может без этого? Эльслер танцевала в  "Хромом  бесе";  ал-
банская княжна была в полном восторге. После качучи граф продел букет  в
великолепное кольцо и бросил его очаровательной  танцовщице,  и  она,  в
знак благодарности, появилась с его кольцом в третьем акте.  А  его  ал-
банская княжна тоже приедет?
   - Нет, вам придется отказаться от удовольствия ее видеть; ее  положе-
ние в доме графа недостаточно ясно.
   - Послушайте, оставьте меня здесь и пойдите поздороваться с  госпожой
де Вильфор, - сказала баронесса, - я вижу, что она  умирает  от  желания
поговорить с вами.
   Альбер поклонился г-же Данглар и направился к г-же де Вильфор,  кото-
рая уже издали приготовилась заговорить с ним.
   - Держу пари, - прервал ее Альбер, - что я знаю, что вы мне скажете.
   - Да неужели?
   - Если я отгадаю, вы сознаетесь?
   - Да.
   - Честное слово?
   - Честное слово.
   - Вы собираетесь меня спросить, здесь ли граф Монте-Кристо или  прие-
дет ли он.
   - Вовсе нет. Сейчас меня интересует не он. Я хотела спросить, нет  ли
у вас известий от Франца?
   - Да, вчера я получил от него письмо.
   - И что он вам пишет?
   - Что он выезжает одновременно с письмом.
   - Отлично. Ну, а теперь о графе.
   - Граф приедет, не беспокойтесь.
   - Вы знаете, что его зовут не только Монте-Кристо?
   - Нет, я этого не знал.
   - Монте-Кристо - это название острова, а у него есть, кроме того, фа-
милия.
   - Я никогда ее не слышал.
   - Значит, я лучше осведомлена, чем вы: его зовут Дзакконе.
   - Возможно.
   - Он мальтиец.
   - Тоже возможно.
   - Сын судовладельца.
   - Знаете, вам надо рассказать все это вслух, вы имели бы огромный ус-
пех.
   - Он служил в Индии, разрабатывает серебряные рудники  в  Фессалии  и
приехал в Париж, чтобы открыть в Отейле заведение минеральных вод.
   - Ну и новости, честное слово! - сказал Морсер. - Вы мне разрешите их
повторить?
   - Да, но понемножку, не все сразу, и не говорите, что они исходят  от
меня.
   - Почему?
   - Потому что это почти подслушанный секрет.
   - Чей?
   - Полиции.
   - Значит, об этом говорилось...
   - Вчера вечером у префекта. Вы ведь понимаете, Париж взволновался при
виде этой необычайной роскоши, и полиция навела справки.
   - Само собой! Не хватает только, чтобы графа арестовали за  бродяжни-
чество, ввиду того что он слишком богат.
   - По правде говоря, это вполне могло бы случиться, если  бы  сведения
не оказались такими благоприятными.
   - Бедный граф! А он знает о грозившей ему опасности?
   - Не думаю.
   - В таком случае следует предупредить его. Я не премину это  сделать,
как только он приедет.
   В эту минуту к ним подошел красивый молодой брюнет с живыми глазами и
почтительно поклонился г-же де Вильфор.
   Альбер протянул ему руку.
   - Сударыня, - сказал Альбер, - имею честь представить вам Максимилиа-
на Морреля, капитана спаги, одного из наших славных, а главное,  храбрых
офицеров.
   - Я уже имела удовольствие  познакомиться  с  господином  Моррелем  в
Отейле, у графа Монте-Кристо, - ответила г-жа де Вильфор,  отворачиваясь
с подчеркнутой холодностью.
   Этот ответ, и особенно его тон, заставили сжаться сердце бедного Мор-
реля; но его ожидала награда: обернувшись, он увидал  в  дверях  молодую
девушку в белом; ее расширенные и, казалось, ничего не выражающие  глаза
были устремлены на него; она медленно подносила к губам букет незабудок.
   Моррель понял это приветствие и, с тем же выражением в глазах, в свою
очередь поднес к губам платок; и обе эти живые статуи, с учащенно бьющи-
мися сердцами и с мраморно-холодными  лицами,  разделенные  всем  прост-
ранством залы, на минуту забылись, вернее, забыли обо всем в этом  немом
созерцании.
   Они могли бы долго стоять так, поглощенные друг другом,  и  никто  не
заметил бы их забытья: в залу вошел граф Монте-Кристо.
   Как мы уже говорили, было ли то искусственное или природное  обаяние,
но где бы граф ни появлялся, он привлекал к себе всеобщее  внимание.  Не
его фрак, правда безукоризненного покроя, но простой и без  орденов;  не
белый жилет, без всякой вышивки; не панталоны, облегавшие  его  стройные
ноги, - не это привлекало внимание. Матовый цвет лица, волнистые  черные
волосы, спокойное и ясное лицо, глубокий и печальный взор, наконец пора-
зительно очерченный рот, так легко выражавший надменное презрение, - вот
что приковывало к графу все взгляды.
   Были мужчины красивее его, но не было ни одного столь  значительного,
если можно так выразиться. Все в нем изобличало глубину  ума  и  чувств,
постоянная работа мысли придала его чертам, взгляду и самым незначитель-
ным жестам несравненную выразительность и ясность.
   А, кроме того, наше парижское общество такое странное, что оно,  быть
может, и не заметило бы всего этого, если бы тут не скрывалась  какая-то
тайна, позлащенная блеском несметных богатств.
   Как бы то ни было, граф под огнем любопытных взоров и градом мимолет-
ных приветствий направился к г-же де Морсер; стоя перед камином, утопав-
шим в цветах, она видела в зеркале, висевшем напротив двери, как он  во-
шел, и приготовилась его встретить.
   Поэтому она обернулась к нему с натянутой улыбкой в ту самую  минуту,
как он почтительно перед ней склонился.
   Она, вероятно, думала, что граф заговорит с ней; он, со своей  сторо-
ны, вероятно, тоже думал, что она ему чтонибудь скажет; по оба они оста-
лись безмолвны, настолько, по-видимому, им  казались  недостойными  этой
минуты какие-нибудь банальные слова. И, обменявшись с ней поклоном, Мон-
те-Кристо направился к Альберу, который шел к нему навстречу с  протяну-
той рукой.
   - Вы уже видели госпожу де Морсер? - спросил Альбер.
   - Я только что имел честь поздороваться с ней, - сказал граф, - но  я
еще не видел вашего отца.
   - Да вот он, видите? Беседует о политике в  маленькой  кучке  больших
знаменитостей.
   - Неужели все эти господа - знаменитости? - сказал Монте-Кристо. -  А
я и не знал! Чем же они знамениты? Как вам известно, знаменитости бывают
разные.
   - Один из них ученый, вон тот, высокий и худой; он открыл  в  окрест-
ностях Рима особый вид ящерицы, у которой одним позвонком больше, чем  у
других, и сделал в Академии наук доклад об этом открытии. Сообщение  это
долго оспаривали, но в конце концов победа  осталась  за  высоким  худым
господином. Позвонок вызвал много шуму в ученом мире; высокий худой гос-
подин был всего лишь кавалером Почетного легиона, а теперь у  него  офи-
церский крест.
   - Что ж, - сказал Монте-Кристо, - по-моему, отличие вполне  заслужен-
ное, так что если он найдет еще один позвонок, то его могут сделать  ко-
мандором?
   - Очень возможно, - сказал Альбер.
   - А вот этот, который изобрел себе такой странный синий фрак,  расши-
тый зеленым, кто это?
   - Он не сам придумал так вырядиться; это  виновата  Республика:  она,
как известно, отличалась художественным вкусом и, желая облечь  академи-
ков в мундир, поручила Давиду нарисовать для них костюм.
   - Вот как, - сказал Монте-Кристо, - так этот господин - академик?
   - Уже неделя, как он принадлежит к этому сонму ученых мужей.
   - А в чем состоят его заслуги, его специальность?
   - Специальность? Он, кажется, втыкает кроликам булавки в голову, кор-
мит мареной кур и китовым усом выдалбливает спинной мозг у собак.
   - И поэтому он состоит в Академии паук?
   - Нет, во Французской академии.
   - Но при чем тут Французская академия?
   - Я вам сейчас объясню; говорят...
   - Что его опыты сильно двинули вперед науку, да?
   - Нет, что он прекрасно пишет.
   - Это, наверно, очень льстит самолюбию кроликов, которым он втыкает в
голову булавки, кур, которым он окрашивает кости в красный цвет,  и  со-
бак, у которых он выдалбливает спинной мозг.
   Альбер расхохотался.
   - А вот этот? - спросил граф.
   - Который?
   - Третий отсюда.
   - А, в васильковом фраке?
   - Да.
   - Это коллега моего отца. Недавно он  горячо  выступал  против  того,
чтобы членам Палаты пэров был присвоен мундир. Его речь по этому вопросу
имела большой успех; он был не в ладах с либеральной  прессой,  но  этот
благородный протест против намерений двора помирил его с  ней.  Говорят,
его назначат послом.
   - А в чем состоят его права на пэрство?
   - Он написал две-три комических оперы, имеет пятьшесть  акций  газеты
"Вею" и пять или шесть лет голосовал за министерство.
   - Браво, виконт! - сказал, смеясь, Монте-Кристо. - Вы  очаровательный
чичероне, теперь я попрошу вас об одной услуге.
   - О какой?
   - Вы не будете знакомить меня с этими господами, а если они  пожелают
познакомиться со мной, вы меня предупредите.
   В эту минуту граф почувствовал, что кто-то тронул  его  за  руку;  он
обернулся и увидел Данглара.
   - Ах, это вы, барон! - сказал он.
   - Почему вы зовете меня бароном? - сказал Данглар. -  Вы  же  знаете,
что я не придаю значения своему титулу. Не то, что вы, виконт;  ведь  вы
им дорожите, правда?
   - Разумеется, - отвечал Альбер, - потому что, перестань я быть викон-
том, я обращусь в ничто, тогда как вы свободно можете  пожертвовать  ба-
ронским титулом и все же останетесь миллионером.
   - Это, по-моему, наилучший титул  при  Июльской  монархии,  -  сказал
Данглар.
   - К несчастью, - сказал Монте-Кристо, - миллионер не есть пожизненное
звание, как барон, пэр Франции или академик; доказательством могут  слу-
жить франкфуртские миллионеры Франк и Пульман, которые только что обанк-
ротились.
   - Неужели? - сказал Данглар, бледнея.
   - Да, мне сегодня вечером привез это известие курьер;  у  меня  в  их
банке лежало что-то около миллиона, но меня вовремя предупредили, и я  с
месяц назад потребовал его выплаты.
   - Ах, черт, - сказал Данглар. - Они  перевели  на  меня  векселей  на
двести тысяч франков.
   - Ну, так вы предупреждены; их подпись стоит пять процентов.
   - Да, но я предупрежден слишком поздно, - сказал  Данглар.  -  Я  уже
выплатил по их векселям.
   - Что ж, - сказал Монте-Кристо, - вот еще двести тысяч франков, кото-
рые последовали...
   - Шш! - прервал Данглар, - не говорите об этом...  особенно  при  Ка-
вальканти-младшем, - прибавил банкир, подойдя ближе к Монте-Кристо, и  с
улыбкой обернулся к стоявшему невдалеке молодому человеку.
   Альбер отошел от графа, чтобы переговорить со своей матерью.  Данглар
покинул его, чтобы поздороваться с  Кавальканти-сыном.  Монте-Кристо  на
минуту остался один.
   Между тем духота становилась нестерпимой.
   Лакеи разносили по гостиным подносы, полные фруктов и мороженого.
   Монте-Кристо вытер платком лицо, влажное от пота, но отступил,  когда
мимо него проносили поднос, и не взял ничего прохладительного.
   Госпожа де Морсер ни на минуту не теряла МонтеКристо из виду. Она ви-
дела, как мимо него пронесли поднос, до которого он не  дотронулся;  она
даже заметила, как он отодвинулся.
   - Альбер, - сказала она, - обратил ты внимание на одну вещь?
   - На что именно?
   - Граф ни разу не принял приглашения на обед к твоему отцу.
   - Да, но он приехал ко мне завтракать, и этот завтрак был его  вступ-
лением в свет.
   - У тебя, это не то же, что у графа де Морсер, - прошептала Мерседес,
- а я слежу за ним с той минуты, как он сюда вошел.
   - И что же?
   - Он до сих пор ни к чему не притронулся.
   - Граф очень воздержанный человек.
   Мерседес печально улыбнулась.
   - Подойди к нему и, когда мимо  понесут  поднос,  попроси  его  взять
что-нибудь.
   - Зачем это, матушка?
   - Доставь мне это удовольствие, Альбер, - сказала Мерседес.
   Альбер поцеловал матери руку и подошел к графу.
   Мимо них пронесли поднос; г-жа де Морсер видела, как Альбер настойчи-
во угощал графа, даже взял блюдце с мороженым и предложил  ему,  но  тот
упорно отказывался.
   Альбер вернулся к матери; графиня была очень бледна.
   - Вот видишь, - сказала она, - он отказался.
   - Да, но почему это вас огорчает?
   - Знаешь, Альбер, женщины ведь странные создания. Мне было бы  прият-
но, если бы граф съел что-нибудь в моем доме, хотя  бы  только  зернышко
граната. Впрочем, может быть, ему не  нравится  французская  еда,  может
быть, у него какие-нибудь особенные вкусы.
   - Да нет же, в Италии он ел все, что угодно; вероятно,  ему  нездоро-
вится сегодня.
   - А потом, - сказала графиня, - раз он  всю  жизнь  провел  в  жарких
странах, он, может быть, не так страдает от жары, как мы?
   - Не думаю; он жаловался на духоту и спрашивал, почему, если уж  отк-
рыли окна, не открыли заодно и ставни.
   - В самом деле, - сказала Мерседес, - у меня  есть  способ  удостове-
риться, нарочно ли он от всего отказывается.
   И она вышла из гостиной.
   Через минуту ставни распахнулись; сквозь кусты  жасмина  и  ломоноса,
растущие перед окнами, можно было видеть весь сад, освещенный  фонарика-
ми, и накрытый стол под тентом.
   Танцоры и танцорки, игроки и беседующие радостно вскрикнули; их  лег-
кие с наслаждением впивали свежий воздух, широкими потоками  врывавшийся
в комнату.
   В ту же минуту вновь появилась Мерседес, бледнее прежнего, но  с  тем
решительным лицом, какое у нее иногда бывало. Она  направилась  прямо  к
той группе, которая окружала ее мужа.
   - Не удерживайте здесь наших гостей, граф, - сказала она. - Если  они
не играют в карты, то им, наверно, будет приятнее  подышать  воздухом  в
саду, чем задыхаться в комнатах.
   - Сударыня, - сказал галантный старый генерал, который  в  1809  году
распевал: "Отправимся в Сирию", - одни мы в сад не пойдем.
   - Хорошо, - сказала Мерседес, - в таком случае я подам вам пример.
   И, обернувшись к Монте-Кристо, она сказала:
   - Сделайте мне честь, граф, и предложите мне руку.
   Граф чуть не пошатнулся от этих простых  слов;  потом  он  пристально
посмотрел на Мерседес. Это был только миг, быстрый, как молния, но  гра-
фине показалось, что он длился вечность, так много  мыслей  вложил  Мон-
те-Кристо в один этот взгляд.
   Он предложил графине руку; она оперлась на нее, вернее,  едва  косну-
лась ее своей маленькой рукой, и они сошли вниз  по  одной  из  каменных
лестниц крыльца, окаймленной рододендронами и камелиями.
   Следом за ними, а также и по другой лестнице, с радостными возгласами
устремились человек двадцать, желающих погулять по саду.


        XIV. ХЛЕБ И СОЛЬ

   Госпожа де Морсер прошла со своим спутником под зеленые своды липовой
аллеи, которая вела к теплице.
   - В гостиной было слишком жарко, не правда ли, граф? - сказала она.
   - Да, сударыня, и ваша мысль открыть все двери и ставни -  прекрасная
мысль.
   Говоря эти слова, граф заметил, что рука Мерседес дрожит.
   - А вам не будет холодно в этом легком платье, с одним только газовым
шарфом на плечах? - сказал он.
   - Знаете, куда я вас веду? - спросила графиня, не отвечая на вопрос.
   - Нет, сударыня, - ответил Монте-Кристо, - по, как видите, я не  про-
тивлюсь.
   - К оранжерее, что виднеется там, в конце этой аллеи.
   Граф вопросительно взглянул на Мерседес, но она молча шла  дальше,  и
Монте-Кристо тоже молчал.
   Они дошли до теплицы, полной превосходных плодов,  которые  к  началу
июля уже достигли зрелости в этой температуре, рассчитанной на то, чтобы
заменить солнечное тепло, такое редкое у нас.
   Графиня отпустила руку Монте-Кристо и, подойдя  к  виноградной  лозе,
сорвала гроздь муската.
   - Возьмите, граф, - сказала ода с такой печальной улыбкой, что, каза-
лось, на глазах у нее готовы выступить слезы. - Я знаю, наш  французский
виноград не выдерживает сравнения с вашим сицилианским или кипрским,  но
вы, надеюсь, будете снисходительны к нашему бедному северному солнцу.
   Граф поклонился и отступил на шаг.
   - Вы мне отказываете? - сказала Мерседес дрогнувшим голосом.
   - Сударыня, - отвечал Монте-Кристо, - я смиренно прошу у  вас  проще-
ния, но я никогда не ем муската.
   Мерседес со вздохом уронила гроздь.
   На соседней шпалере висел чудесный персик, выращенный, как  и  виног-
радная лоза, в искусственном тепле оранжереи. Мерседес подошла к  барха-
тистому плоду и сорвала его.
   - Тогда возьмите этот персик, - сказала она.
   Но граф снова повторил жест отказа.
   - Как, опять! - сказала она с таким отчаянием в голосе, словно подав-
ляла рыдание. - Право, мне не везет.
   Последовало долгое молчание; персик, вслед за гроздью, упал на песок.
   - Знаете, граф, - сказала, наконец, Мерседес, с мольбой глядя на Мон-
те-Кристо, - есть такой трогательный арабский обычай:  те,  что  вкусили
под одной кровлей хлеба и соли, становятся навеки друзьями.
   - Я это знаю, сударыня, - ответил граф, - но мы во Франции,  а  не  в
Аравии, а во Франции не существует вечной дружбы, так же  как  и  обычая
делить хлеб и соль.
   - Но все-таки, - сказала графиня, дрожа и глядя прямо  в  глаза  Мон-
те-Кристо, и почти судорожно схватила обеими руками его руку, - все-таки
мы друзья, не правда ли?
   Вся кровь прихлынула к сердцу графа, побледневшего, как смерть, затем
бросилась ему в лицо и на несколько секунд заволокла его глаза  туманом,
как бывает с человеком, у которого кружится голова.
   - Разумеется, сударыня, -  отвечал  он,  -  почему  бы  нам  не  быть
друзьями?
   Этот тон был так далек от того, чего жаждала Мерседес, что она отвер-
нулась со вздохом, более похожим на стон.
   - Благодарю вас, - сказала она.
   И она пошла вперед.
   Они обошли весь сад, не проронив ни слова.
   - Граф, - начала вдруг Мерседес, после десятиминутной молчаливой про-
гулки, - правда ли, что вы много  видели,  много  путешествовали,  много
страдали?
   - Да, сударыня, я много страдал, - ответил МонтеКристо.
   - Но теперь вы счастливы?
   - Конечно, - ответил граф, - ведь никто не слышал, чтобы я  когда-ни-
будь жаловался.
   - И ваше нынешнее счастье смягчает вашу душу?
   - Мое нынешнее счастье равно моим прошлым несчастьям.
   - Вы не женаты?
   - Женат? - вздрогнув, переспросил Монте-Кристо. -  Кто  мог  вам  это
сказать?
   - Никто не говорил, но вас несколько раз видели в Опере с  молодой  и
очень красивой женщиной.
   - Это невольница, которую я купил в Константинополе, дочь князя,  ко-
торая стала моей дочерью, потому что на всем свете у меня нет ни  одного
близкого человека.
   - Значит, вы живете одиноко?
   - Одиноко.
   - У вас нет сестры... сына... отца?
   - Никого.
   - Как вы можете так жить, не имея ничего, что привязывает к жизни?
   - Это произошло не по моей вине, сударыня. Когда я жил на  Мальте,  я
любил одну девушку и должен был на ней жениться, но налетела война и ум-
чала меня от нее, как вихрь. Я думал, что  она  достаточно  любит  меня,
чтобы ждать, чтобы остаться верной даже моей могиле. Когда  я  вернулся,
она была уже замужем. Это обычная история каждого мужчины старше двадца-
ти лет. Быть может, у меня было более чувствительное сердце, чем у  дру-
гих, и я страдал больше, чем страдал бы другой на моем месте, вот и все.
   Графиня приостановилась, словно ей не хватило дыхания.
   - Да, - сказала она, - и эта любовь осталась лежать камнем  на  вашем
сердце... Любишь по-настоящему только раз в жизни... И  вы  не  виделись
больше с этой женщиной?
   - Никогда.
   - Никогда!
   - Я больше не возвращался туда, где она жила.
   - На Мальту?
   - Да, на Мальту.
   - Она и теперь на Мальте?
   - Вероятно.
   - И вы простили ей ваши страдания?
   - Ей - да.
   - Но только ей; вы все еще ненавидите тех, кто вас с ней разлучил?
   - Нисколько. За что мне их ненавидеть?
   Графиня остановилась перед Монте-Кристо; в руке она все  еще  держала
обрывок ароматной грозди.
   - Возьмите, - сказала она.
   - Я никогда не ем муската, сударыня, - ответил Монте-Кристо, как буд-
то между ними не было никакого разговора на эту тему.
   Графиня жестом, полным отчаяния, отбросила кисть винограда в  ближай-
шие кусты.
   - Непреклонный! - прошептала она.
   Монте-Кристо остался столь же невозмутим, как если бы этот упрек  от-
носился не к нему.
   В эту минуту к ним подбежал Альбер.
   - Матушка, - сказал он, - большое несчастье!
   - Что такое? Что случилось? - спросила графиня, выпрямляясь  во  весь
рост, словно возвращаясь от сна к действительности. - Несчастье, ты  го-
воришь? В самом деле, теперь должны начаться несчастья!
   - Приехал господин де Вильфор.
   - И что же?
   - Он приехал за женой и дочерью.
   - Почему?
   - В Париж прибыла маркиза де Сен-Меран и привезла известие, что  мар-
киз де Сен-Меран умер на пути из Марселя, на первой  остановке.  Госпожа
де Вильфор была так весела, что долго не могла  понять  и  поверить;  но
мадемуазель Валентина при первых же словах, несмотря на всю осторожность
ее отца, все угадала; этот удар поразил ее, как громом, и  она  упала  в
обморок.
   - А кем маркиз  де  Сен-Меран  приходится  мадемуазель  Валентине  де
Вильфор? - спросил граф.
   - Это ее дед по матери. Он ехал сюда, чтобы ускорить брак своей внуч-
ки с Францем.
   - Ах, вот как!
   - Теперь Францу придется подождать. Жаль, что маркиз де Сен-Меран  не
приходится также дедом мадемуазель Данглар!
   - Альбер, Альбер! Ну, что ты говоришь? -  с  нежным  упреком  сказала
г-жа де Морсер. - Он вас так уважает, граф, скажите ему, что так не сле-
дует говорить!
   Она отошла на несколько шагов.
   Монте-Кристо взглянул на нее так странно, с такой задумчивой  и  вос-
торженной нежностью, что она вернулась назад.
   Она взяла его руку, сжала в то же время руку сына и соединила их.
   - Мы ведь друзья, правда? - сказала она.
   - Я не смею притязать на вашу дружбу, сударыня, - сказал граф,  -  но
во всяком случае я ваш почтительнейший слуга.
   Графиня удалилась с невыразимой тяжестью на сердце; она не  отошла  и
десяти шагов, как граф увидел, что она поднесла к глазам платок.
   - У вас с матушкой вышла размолвка? - удивленно спросил Альбер.
   - Напротив, - ответил граф, - ведь она сейчас при вас сказала, что мы
друзья.
   И они вернулись в гостиную, которую только что покинула  Валентина  и
супруги де Вильфор.
   Моррель, понятно, вышел вслед за ними.


        XV. МАРКИЗА ДЕ СЕН-МЕРАН

   Действительно, в доме Вильфора  незадолго  перед  тем  произошла  пе-
чальная сцена.
   После отъезда обеих дам на бал, куда, несмотря на все старания и уго-
воры, г-же де Вильфор так и не удалось увезти мужа,  королевский  проку-
рор, по обыкновению, заперся у себя в кабинете, окруженный  кипами  дел;
количество их привело бы в ужас всякого другого, но в обычное  время  их
едва хватало на то, чтобы утолить его жажду деятельности.
   Но на этот раз дела были только предлогом, Вильфор заперся не для то-
го, чтобы работать, а для того, чтобы поразмыслить на  свободе;  удалив-
шись в свой кабинет и приказав не беспокоить его, если ничего важного не
случится, он погрузился в кресло и снова начал перебирать в памяти  все,
что за последнюю неделю переполняло чашу его мрачной  печали  и  горьких
воспоминаний.
   И вот, вместо того чтобы приняться за наваленные перед ним  дела,  он
открыл ящик письменного стола, нажал секретную пружину и вытащил  связку
своих личных записей; в этих драгоценных рукописях  в  строгом  порядке,
ему одному известным шифром были