е, с Вильфором; тот уже смотрит на него как на члена семьи. В каждом из экипажей, следовавших с процессией, шел примерно такой же разговор: удивлялись этим двум смертям, таким внезапным и последовавшим так быстро одна за другой, но никто не подозревал ужасной тайны, которую во время ночной прогулки д'Авриньи поведал Вильфору. После часа пути достигли кладбища; день был тихий, но пасмурный, что очень подходило к предстоявшему печальному обряду. Среди толпы, направ- лявшейся к семейному склепу, Шато-Рено узнал Морреля, приехавшего от- дельно в своем кабриолете; он шел один, бледный и молчаливый, по тропин- ке, обсаженной тисом. - Каким образом вы здесь? - сказал Шато-Рено, беря молодого капитана под руку. - Разве вы знакомы с Вильфором? Как же я вас никогда не встре- чал у него в доме? - Я знаком не с господином де Вильфор, - отвечал Моррель, - я был знаком с госпожой де Сен-Меран. В эту минуту их догнали Альбер и Франц. - Не очень подходящее место для знакомства, - сказал Альбер, - но все равно, мы люди не суеверные. Господин Моррель, разрешите представить вам господина Франца д'Эпине, моего превосходного спутника в путешествиях, с которым я ездил по Италии. Дорогой Франц, это господин Максимилиан Мор- рель, в лице которого я за твое отсутствие приобрел прекрасного друга. Его имя ты услышишь от меня всякий раз, когда мне придется говорить о благородном сердце, уме и обходительности. Секунду Моррель колебался. Он спрашивал себя, не будет ли преступным лицемерием почти дружески приветствовать человека, против которого он тайно борется. Но он вспомнил о своей клятве и о торжественности минуты; он постарался ничего не выразить на своем лице и, сдержав себя, покло- нился Францу. - Мадемуазель де Вильфор очень горюет? - спросил Франца Дебрэ. - Бесконечно, - отвечал Франц, - сегодня утром у нее было такое лицо, что я едва узнал ее. Эти, казалось бы, такие простые слова ударили по сердцу Морреля. Так этот человек видел Валентину, говорил с ней? В эту минуту молодому пылкому офицеру понадобилась вся его сила воли, чтобы сдержаться и не нарушить клятву. Он взял Шато-Рено под руку и быстро увлек его к склепу, перед которым служащие похоронного бюро уже поставили оба гроба. - Чудесное жилище, - сказал Бошан, взглянув на мавзолей, - это и лет- ний дворец и зимний. Придет и ваша очередь поселиться в нем, дорогой Франц д'Эпине, потому что скоро и вы станете членом семьи. Я же, в ка- честве философа, предпочел бы скромную дачку, маленький коттедж - вон там, под деревьями, и поменьше каменных глыб над моим бедным телом. Ког- да я буду умирать, я скажу окружающим то, что Вольтер писал Пирону. Еоrus [57] и все будет копчено... Эх, черт возьми, мужайтесь, Франц, ведь ваша жена наследует все. - Право, Бошан, - сказал Франц, - вы несносны. Вы - политический дея- тель, и политика приучила вас над всем смеяться и ничему не верить. Но все же, когда вы имеете честь быть в обществе обыкновенных смертных и имеете счастье на минуту отрешиться от политики, постарайтесь снова об- рести душу, которую вы всегда оставляете в вестибюле Палаты депутатов или Палаты пэров. - Ах, господи, - сказал Бошан, - что такое в сущности жизнь? Ожидание в прихожей у смерти. - Я начинаю ненавидеть Бошана, - сказал Альбер и отошел на несколько шагов вместе с Францем, предоставляя Бошану продолжать свои философские рассуждения с Дебрэ. Семейный склеп Вильфоров представлял собою белый каменный четыреху- гольник вышиною около двадцати футов; внутренняя перегородка отделяла место Сен-Меранов от места Вильфоров, и у каждой половины была своя входная дверь. В отличие от других склепов, в нем не было этих отвратительных, рас- положенных ярусами ящиков, в которые, экономя место, помещают покойни- ков, снабжая их надписями, похожими на этикетки; за бронзовой дверью глазам открывалось нечто вроде строгого и мрачного преддверья, отделен- ного стеной от самой могилы. В этой стене и находились те две двери, о которых мы только что гово- рили и которые вели к месту упокоения Вильфоров и Сен-Меранов. Тут родные могли на свободе предаваться своей скорби, и легкомыслен- ная публика, избравшая Пер-Лашез местом своих пикников или любовных сви- даний, не могла потревожить песнями, криками и беготней молчаливое со- зерцание или полную слез молитву посетителей склепа. Оба гроба были внесены в правый склеп, принадлежащий семье Сен-Меран; они были поставлены на заранее возведенный помост, который уже готов был принять свой скорбный груз; Вильфор, Франц и ближайшие родственники одни вошли в святилище. Так как все религиозные обряды были уже совершены снаружи и не было никаких речей, то присутствующие сразу же разошлись: Шато-Рено, Альбер и Моррель отправились в одну сторону, а Дебрэ и Бошан в другую. Франц остался с Вильфором. У ворот кладбища Моррель под каким-то предлогом остановился; он видел, как они вдвоем отъехали в траурной ка- рете, и счел это плохим предзнаменованием. Он вернулся в город, и хотя сидел в одной карсте с Шато-Рено и Альбером, не слышал ни слова из того, что они говорили. И действительно, в ту минуту, когда Франц хотел попрощаться с Вильфо- ром, тот сказал: - Когда я опять вас увижу, барон? - Когда вам будет угодно, сударь, - ответил Франц. - Как можно скорее. - Я к вашим услугам; хотите, поедем вместе? - Если это вас не стеснит. - Нисколько. Вот почему будущий тесть и будущий зять сели в одну карету, и Мор- рель, мимо которого они проехали, не без основания встревожился. Вильфор и Франц вернулись в предместье Сент-Оноре. Королевский прокурор, не заходя ни к кому, не поговорив ни с женой, ни с дочерью, провел гостя в свой кабинет и предложил ему сесть. - Господин д'Эпипе, - сказал он, - я должен вам нечто напомнить, и это, быть может, не так уж неуместно, как могло бы показаться с первого взгляда, ибо исполнение воли умерших есть первое приношение, которое надлежит возложить на их могилу. Итак, я должен вам напомнить желание, которое высказала третьего дня госпожа де Сен-Меран на смертном одре, а именно, чтобы свадьба Валентины ни в коем случае не откладывалась. Вам известно, что дела покойницы находятся в полном порядке; по ее завещанию к Валентине переходит все состояние Сен-Меранов; вчера нотариус предъявил мне документы, которые позволяют составить в окончательной форме брачный договор. Вы можете поехать к нотариусу и от моего имени попросить его показать вам эти документы. Наш нотариус - Дешан, площадь Бове, предместье Сент-Оноре. - Сударь, - отвечал д'Эпине, - мадемуазель Валентина теперь в таком горе, - быть может, она не пожелает думать сейчас о замужестве? Право, я опасаюсь... - Самым горячим желанием Валентины будет исполнить последнюю волю ба- бушки, - прервал Вильфор, - так что с ее стороны препятствий не будет, смею вас уверить. - В таком случае, - отвечал Франц, - поскольку их не будет и с моей стороны, поступайте, как вы найдете нужным; я дал слово и сдержу его не только с удовольствием, по и с глубокой радостью. - Тогда не к чему и откладывать, - сказал Вильфор. - Договор должен был быть подписан третьего дня, он совершенно готов; его можно подписать сегодня же. - Но как же траур? - нерешительно сказал Франц. - Будьте спокойны, - возразил Вильфор, - у меня в доме не будут нару- шены приличия. Мадемуазель де Вильфор удалится на установленные три ме- сяца в свое поместье Сен-Меран; я говорю в свое поместье, потому что оно принадлежит ей. Там, через неделю, если вы согласны на это, будет без всякой пышности, тихо и скромно, заключен гражданский брак. Госпожа де Сен-Меран хотела, чтобы свадьба ее внучки состоялась именно в этом име- нии. После свадьбы вы можете вернуться в Париж, а ваша жена проведет время траура со своей мачехой. - Как вам угодно, сударь, - сказал Франц. - В таком случае, - продолжал Вильфор, - я попрошу вас подождать пол- часа; к тому времени Валентина спустится в гостиную. Я пошлю за Дешаном, мы тут же огласим и подпишем брачный договор, и сегодня же вечером гос- пожа де Вильфор отвезет Валентину в ее имение, а мы приедем к ним через неделю. - Сударь, - сказал Франц, - у меня к вам только одна просьба. - Какая? - Я хотел бы, чтобы при подписании договора присутствовали Альбер де Морсер и Рауль де Шато-Рено; вы ведь знаете, это мои свидетели. - Их можно известить в полчаса. Вы хотите сами съездить за ними или мы пошлем кого-нибудь? - Я предпочитаю съездить сам. - Так я вас буду ждать через полчаса, барон, и к этому времени Вален- тина будет готова. Франц поклонился Вильфору и вышел. Не успела входная дверь закрыться за ним, как Вильфор послал предуп- редить Вален гину, что она должна через полчаса сойти в гостиную, потому что явятся нотариус и свидетели барона д'Эпине. Это неожиданное известие взбудоражило весь дом. Г-жа де Вильфор не хотела ему верить, а Валентину оно сразило, как удар грома. Она окинула взглядом комнату, как бы ища защиты. Она хотела спус- титься к деду, но на лестнице встретила Вильфора; он взял ее за руку и отвел в гостиную. В прихожей Валентина встретила Барруа и бросила на старого слугу пол- ный отчаяния взгляд. Через минуту после Валентины в гостиную вошла г-жа де Вильфор с ма- леньким Эдуардом. Было видно, что на молодой женщине сильно отразилось семейное горе; она была очень бледна и казалась бесконечно усталой. Она села, взяла Эдуарда к себе на колени и время от времени почти конвульсивным движением прижимала к груди этого ребенка, в котором, ка- залось, сосредоточилась вся ее жизнь. Вскоре послышался шум двух экипажей, въезжающих во двор. В одном из них приехал нотариус, в другом Франц и его друзья. Через минуту все были в сборе. Валентина была так бледна, что стали заметны голубые жилки на ее вис- ках и у глаз. Франц был сильно взволнован. Шато-Рено и Альбер с недоумением переглянулись; только что окончивша- яся церемония, казалось им, была не более печальна, чем предстоявшая. Госпожа де Вильфор села в тени, у бархатной драпировки, и, так как она беспрестанно наклонялась к сыну, трудно было понять по ее лицу, что происходило у нее на душе. Вильфор был бесстрастен, как всегда. Нотариус со свойственной служителям закона методичностью разложил на столе документы, уселся в кресло и, поправив очки, обратился к Францу: - Вы и есть господин Франц де Кенель барон д'Эпине? - спросил он, хо- тя очень хорошо знал его. - Да, сударь, - ответил Франц. Нотариус поклонился. - Я должен вас предупредить, сударь, - сказал он, - и делаю это от имени господина де Вильфор, что, узнав о предстоящем браке вашем с маде- муазель де Вильфор, господин Нуартье изменил намерение относительно сво- ей внучки и полностью лишил ее наследства, которое должно было к ней пе- рейти. Спешу добавить, - продолжал нотариус, - что завещатель имел право распорядиться только частью своего состояния, а распорядившись всем, открыл возможность оспаривать завещание, и оно будет признано недействи- тельным. - Да, - сказал Вильфор, - но я заранее предупреждаю господина д'Эпи- не, что, пока я жив, завещание моего отца не будет оспорено, потому что мое положение не позволяет мне идти на какой бы то ни было скандал. - Сударь, - сказал Франц, - я очень огорчен, что такой вопрос подни- мается в присутствии мадемуазель Валентины. Я никогда но интересовался размерами ее состояния, которое, как бы оно ни уменьшалось, все же го- раздо больше моего. Моя семья, желая породниться с господином де Вильфор, считалась единственно с соображениями чести; я же искал только счастья. Валентина едва заметно кивнула в знак благодарности, между тем как две молчаливые слезы скатились по ее щекам. - Впрочем, сударь, - сказал Вильфор, обращаясь к своему будущему зя- тю, - если не считать утраты некоторой доли ваших надежд, в этом неожи- данном завещании нет ничего лично для вас оскорбительного; оно объясня- ется слабостью рассудка господина Нуартье. Мой отец недоволен не тем, что мадемуазель де Вильфор выходит замуж за вас, а тем, что она вообще выходит замуж; он был бы так же огорчен браком Валентины с кем бы то ни было. Старость эгоистична, сударь, а мадемуазель де Вильфор отдавала господину Нуартье все свое время, чего баронесса д'Эпипе уже не сможет делать. Прискорбное состояние, в котором находится мой отец, не позволя- ет говорить с ним о серьезных делах, которых он по слабоумию не может понять. Я глубоко убежден, что в настоящую минуту он хоть и помнит, что его внучка выходит замуж, но успел забыть даже, как зовут того, кто дол- жен стать ему внуком. Едва Вильфор договорил и Франц ответил на его слова поклоном, как дверь гостиной открылась и появился Барруа. - Господа, - сказал он голосом необычно твердым для слуги, который обращается к своим хозяевам в столь торжественную минуту, - господин Ну- артье де Вильфор желает немедленно говорить с господином Францем де Ке- нель бароном д'Эпине. Он так же, как и нотариус, во избежание недоразумений, называл жениха полным титулом. Вильфор вздрогнул, г-жа до Вильфор спустила сына с колен, Валентина встала с места, бледная и безмолвная, как статуя. Альбер и Шато-Рено обменялись еще более недоумевающим взглядом, чем в первый раз. Нотариус взглянул на Вильфора. - Это невозможно, - сказал королевский прокурор, - к тому же господин д'Эпипо сейчас не может уйти из гостиной. - Господин Нуартье, мой хозяин, желает именно сейчас говорить с гос- подином Францем д'Эпине по очень важному делу, - с той же твердостью возразил Барруа. - Значит, дедушка Нуартье заговорил? - спросил Эдуард со своей обыч- ной дерзостью. Но эта выходка не вызвала улыбки даже у г-жи де Вильфор, настолько все были озабочены, настолько торжественна была минута. - Передайте господину Нуартье, что его желание не может быть исполне- но, - заявил Вильфор. - В таком случае господин Нуартье предупреждает, - возразил Барруа, - что он прикажет перенести себя в гостиную. Изумлению по было границ. На лице г-жи де Вильфор мелькнуло нечто вроде улыбки. Валентина невольно подняла глаза к потолку, как бы благодаря небо. - Валентина, - сказал Вильфор, - подите, пожалуйста, узнайте, что это за новая прихоть вашего дедушки. Валентина быстро направилась к двери, но Вильфор передумал. - Подождите, - сказал он, - я пойду с вами. - Простите, сударь, - вмешался Франц, - мне кажется, что раз господин Нуартье посылает за мной, то мне и следует исполнить его желание; кроме того, я буду счастлив засвидетельствовать ему свое почтение, потому что не имел еще случая удостоиться этой чести. - Ах, боже мой! - сказал Вильфор, видимо встревоженный. - Вам, право, незачем беспокоиться. - Извините меня, сударь, - сказал Франц тоном человека, решение кото- рого неизменно. - Я не хочу упустить этого случая доказать господину Ну- артье, насколько он неправ в своем предубеждении против меня, которое я твердо решил побороть, каково бы оно ни было, моей глубокой предан- ностью. И, не давая Вильфору себя удержать, Франц в свою очередь встал и пос- ледовал за Валентиной, которая уже спускалась по лестнице с радостью утопающего, в последнюю минуту ухватившегося рукой за утес. Вильфор пошел следом за ними. Шато-Рено и Морсер обменялись третьим взглядом, еще более недоумен- ным, чем первые два. XVIII. ПРОТОКОЛ Нуартье ждал, одетый во все черное, сидя в своем кресле. Когда все трое, кого он рассчитывал увидеть, вошли, он взглянул на дверь, и камердинер тотчас же запер ее. - Имейте в виду, - тихо сказал Вильфор Валентине, которая не могла скрыть своей радости, - если господин Нуартье собирается сообщить вам что-нибудь такое, что может воспрепятствовать вашему замужеству, я зап- рещаю вам понимать его. Валентина покраснела, по ничего не ответила. Вильфор подошел к Нуартье. - Вот господин Франц д'Эпино, - сказал он ему, - вы послали за ним, и он явился по вашему зову. Разумеется, мы ужо давно желали этой встречи, и я буду очень счастлив, если она вам докажет, насколько было необосно- ванно ваше противодействие замужеству Валентины. Нуартье ответил только взглядом, от которого по телу Вильфора пробе- жала дрожь. Потом он глазами подозвал Валентину. В один миг, благодаря тем способам, которыми она всегда пользовалась при разговоре с дедом, она нашла слово "ключ". Затем она проследила за взглядом паралитика; взгляд остановился на ящике шкафчика, который стоял между окнами. Она открыла этот ящик, и действительно там оказался ключ. Она достала его оттуда, и глаза старика подтвердили, что он требовал именно этого; затем взгляд паралитика указал на старинный письменный стол, уже давно заброшенный, где, казалось, могли храниться разве только старые ненужные бумажки. - Я должна открыть бюро? - спросила Валентина. - Да, - показал старик. - Открыть ящики? - Да. - Боковые? - Нет. - Средний? - Да. Валентина открыла его и вынула оттуда связку бумаг. - Вам это нужно, дедушка? - сказала она. - Нет. Валентина стала вынимать все бумаги подряд; наконец, в ящике ничего не осталось. - Но ящик уже совсем пустой, - сказала она. Глазами Нуартье показал на словарь. - Да, дедушка, понимаю, - сказала Валентина. И она снова начала называть одну за другой буквы алфавита; на "С" Ну- артье остановил ее. Она стала перелистывать словарь, пока не дошла до слова "секрет". - Так ящик с секретом? - спросила она. - Да. - А кто знает этот секрет? Нуартье перевел взгляд на дверь, в которую вышел слуга. - Барруа? - сказала она. - Да, - показал Нуартье. - Надо его позвать? - Да. Валентина подошла к двери и позвала Барруа. Между тем на лбу у Вильфора от нетерпения выступил пот, а Франц сто- ял, остолбенев от изумления. Старый слуга вошел в комнату. - Барруа, - сказала Валентина, - дедушка велел мне взять из этого шкафчика ключ, открыть стол и выдвинуть вот этот ящик; оказывается, ящик с секретом; вы его, очевидно, знаете; откройте его. Барруа взглянул на старика. - Сделайте это, - сказал выразительный взгляд Нуартье. Барруа повиновался; двойное дно открылось, и показалась пачка бумаг, перевязанная черной лентой. - Вы это и требуете, сударь? - спросил Барруа. - Да, - показал Нуартье. - Кому я должен передать эти бумаги? Господину де Вильфор? - Нет. - Мадемуазель Валентине? - Нет. - Господину Францу д'Эпине? - Да. Удивленный Франц подошел ближе. - Мне, сударь? - сказал он. - Да. Франц взял у Барруа бумаги и, взглянув на обертку, прочел: "После моей смерти передать моему другу, генералу Дюрану, который, со своей стороны, умирая, должен завещать этот пакет своему сыну, с наказом хранить его, как содержащий чрезвычайно важные бумаги". - Что же я должен делать с этими бумагами, сударь? - спросил Франц. - Очевидно, чтобы вы хранили в таком же запечатанном виде, - сказал королевский прокурор. - Нет, нет, - быстро сказали глаза Нуартье. - Может быть, вы хотите, чтобы господин д'Эпипо прочитал их? - сказа- ла Валентина. - Да, - сказали глаза старика. - Видите, барон, дедушка просит вас прочитать эти бумаги, - сказала Валентина. - В таком случае сядем, - с досадой сказал Вильфор, - что займет не- которое время. - Садитесь, - показал глазами старик. Вильфор сел, по Валентина только оперлась на кресло деда, и Франц ос- тался стоять перед ними. Он держал таинственный пакет в руке. - Читайте, - сказали глаза старика. Франц развязал обертку, и в комнате наступила полная тишина. При об- щем молчании он прочел: - "Выдержка из протоколов заседания клуба бонапартистов на улице Сен-Жак, состоявшегося пятого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого го- да". Франц остановился. - Пятое февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года! В этот день был убит мой отец! Валентина и Вильфор молчали; только глаза старика ясно сказали: чи- тайте дальше. - Ведь мой отец исчез как раз после того, как вышел из этого клуба, - продолжал Франц. Взгляд Нуартье по-прежнему говорил: читайте. Франц продолжал: - "Мы, нижеподписавшиеся, Луп-Жак Борепэр, подполковник артиллерии, Этьец Дюшамнн, бригадный генерал, и Клод Лешарпаль, директор управления земельными угодьями, заявляем, что четвертого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года с острова Эльба было получено письмо, поручавшее вни- манию и доверию членов бонапартистского клуба генерала Флавиена де Ке- нель, состоявшего на императорской службе с тысяча восемьсот четвертого года по тысяча восемьсот пятнадцатый год и потому, несомненно, преданно- го наполеоновской династии, несмотря на пожалованный ему Людовиком Во- семнадцатым титул барона д'Эпине, по названию его поместья. Вследствие сего генералу де Кенель была послана записка с приглашени- ем на заседание, которое должно было состояться на следующий день пятого февраля. В записке не было указано ни улицы, ни номера дома, где должно было происходить собрание; она была без подписи, по в пой сообщалось, что если генерал будет готов, то за ним явятся в девять часов вечера. Заседания обычно продолжались от девяти часов вечера до полуночи. В девять часов президент клуба явился к генералу; генерал был готов; президент заявил ему, что он может быть введен в клуб лишь с тем услови- ем, что ему навсегда останется неизвестным место собраний и что он поз- волит завязать себе глаза и даст клятву но пытаться приподнять повязку. Генерал де Кенель принял это условие и поклялся честью, что по будет пытаться увидеть, куда его ведут. Генерал уже заранее распорядился подать свой экипаж; по президент объяснил, что воспользоваться им не представляется возможным, потому что нет смысла завязывать глаза хозяину, раз у кучера они останутся открыты и он будет знать улицы, по которым еде г. "Как же тогда быть?" - спросил генерал. "Я приехал в карете", - сказал президент. "Разве вы так уверены в своем кучере, что доверяете ему секрет, кото- рый считаете неосторожным сказать моему?" "Наш кучер - член клуба, - сказал президент, - нас повезет статс-сек- ретарь". "В таком случае, - сказал, смеясь, генерал, - нам грозит другое, - что он нас опрокинет". Мы отмечаем эту шутку, как доказательство того, что генерал никоим образом не был насильно приведен на заседание и присутствовал там по доброй воле. Как только они сели в карету, президент напомнил генералу его обеща- ние позволить завязать себе глаза. Генерал никак не возражал против этой формальности; для этой цели послужил футляр, заранее приготовленный в карете. Во время пути президенту показалось, что генерал пытается взглянуть из-под повязки; он напомнил ему о клятве. "Да, да, вы правы", - сказал генерал. Карета остановилась у одной из аллей улицы Сен-Жак. Генерал вышел из кареты, опираясь на руку президента, звание которого оставалось ему не- известно и которого он принимал за простого члена клуба; они пересекли аллею, поднялись во второй этаж и вошли в комнату совещаний. Заседание уже началось. Члены клуба, предупрежденные о том, что в этот вечер состоится нечто вроде представления повою члена, были в пол- ном сборе. Когда генерала довели до середины залы, ему предложил снять повязку. Он немедленно воспользовался предложением и был, по-видимому, очень удивлен, увидав так много знакомых лиц на заседании общества, о существовании которого он даже и по подозревал. Его спросили о его взглядах, по он ограничился ответом, что они долж- ны быть уже известны из писем с Эльбы... Франц прервал чтение. - Мой отец был роялистом, - сказал он, - его незачем было спрашивать об его взглядах, они всем были известны. - Отсюда и возникла моя связь с вашим отцом, дорогой барон, - сказал Вильфор, - легко сходишься с человеком, если разделяешь его взгляды. - Читайте дальше, - говорили глаза старика. Франц продолжал: - "Тогда взял слово президент и пригласил генерала высказаться обсто- ятельнее, но господин де Кенель ответил, что сначала желает узнать, чего от него ждут. Тогда генералу огласили то самое письмо с острова Эльба, которое ре- комендовало его клубу как человека, на чье содействие можно рассчиты- вать. Целый параграф этого письма был посвящен возможному возвращению с острова Эльба и обещал новое более подробное письмо по прибытии "Фарао- на" - судна, принадлежащего марсельскому арматору Моррелю, с капитаном, всецело преданным императору. Во время чтения этого письма генерал, на которого рассчитывали как на собрата, выказывал, наоборот, все признаки недовольства и явного отвра- щения. Когда чтение было окончено, он продолжал безмолвствовать, нахмурив брови. "Ну что же, генерал, - спросил президент, - что вы скажете об этом письме?" "Я скажу, - ответил он, - что слишком еще недавно приносил присягу королю Людовику Восемнадцатому, чтобы уже нарушать ее в пользу экс-импе- ратора". На этот раз ответ был настолько ясен, что убеждения генерала уже не оставляли сомнений. "Генерал, - сказал президент, - для нас не существует короля Людовика Восемнадцатого, как но существует эксимператора. Есть только его вели- чество император и король, насилием и изменой удаленный десять месяцев тому назад из Франции, своей державы". "Извините, господа, - сказал генерал, - возможно, что для вас и не существует короля Людовика Восемнадцатого, но для меня он существует: он возвел меня в баронское достоинство и назначил фельдмаршалом, и я никог- да не забуду, что обоими этими званиями я обязан его счастливому возвра- щению во Францию". "Сударь, - очень серьезно сказал, вставая, президент, - обдумывайте то, что вы говорите; ваши слова ясно показывают нам, что на острове Эльба на ваш счет ошиблись и ввели нас в заблуждение. Сообщение, сделан- ное вам, вызвано тем доверием, которое к вам питали, то есть чувством, для вас лестным. Оказывается, что мы ошибались; титул и высокий чин зас- тавили вас примкнуть к новому правительству, которое мы намерены сверг- нуть. Мы не будем принуждать вас оказать нам содействие; мы никого не зовем в свои ряды против его совести и воли, но мы принудим вас посту- пить, как подобает благородному человеку, даже если это и не соот- ветствует вашим намерениям". "Вы считаете это благородным - знать о вашем заговоре и не раскрыть его! А я считаю это сообщничеством. Как видите, я еще откровеннее вас..." - Отец, отец, - сказал Франц, прерывая чтение, - теперь я понимаю, почему они тебя убили! Валентина невольно посмотрела на Франца: молодой человек был поистине прекрасен в своем сыновнем порыве. Вильфор ходил взад и вперед по комнате. Нуартье следил глазами за выражением лица каждого и сохранял свой строгий и полный достоинства вид. Франц снова взялся за рукопись и продолжал: - "Сударь, - сказал президент, - вас пригласили явиться на заседание, вас не силой сюда притащили; вам предложили завязать глаза, вы на это согласились. Изъявляя согласие на оба эти предложения, вы отлично знали, что мы занимаемся не укреплением трона Людовика Восемнадцатого, иначе нам незачем было бы так заботливо скрываться от полиции. Знаете, это бы- ло бы слишком просто - надеть маску, позволяющую проникнуть в чужие тай- ны, а затем снять эту маску и погубить тех, кто вам доверился. Нет, нет, вы сначала откровенно скажите нам, за кого вы стоите: за случайного ко- роля, который в настоящее время царствует, или за его величество импера- тора". "Я роялист, - отвечал генерал, - я присягал Людовику Восемнадцатому, и я останусь верен своей присяге". Эти слова вызвали общий ропот, и по лицам большинства членов клуба было видно, что они хотели бы заставить господина д'Эпине раскаяться в его необдуманном заявлении. Президент снова встал и водворил тишину. "Сударь, - сказал он ему, - вы слишком серьезный и слишком рассуди- тельный человек, чтобы не давать себе отчета в последствиях того положе- ния, в котором мы с вами очутились, и самая ваша откровенность подсказы- вает нам те условия, которые мы должны вам поставить: вы поклянетесь честью никому ничего не сообщать из того, что вы здесь слышали". Генерал схватился за эфес своей шпаги и воскликнул: "Если уж говорить о чести, то прежде всего не преступайте ее законов и ничего силой не на- вязывайте!" "А вы, сударь, - продолжал президент со спокойствием, едва ли не бо- лее грозным, чем гнев генерала, - советую вам, оставьте в покое вашу шпагу". Генерал обвел присутствующих взглядом, в котором выразилось некоторое беспокойство. Все же он не сдавался; напротив, он собрал все свое му- жество. "Я не дам вам такой клятвы", - сказал он. "В таком случае, сударь, - спокойно ответил президент, - вам придется умереть". Господин д'Эпине сильно побледнел; он еще раз окинул взглядом окружа- ющих; некоторые члены клуба перешептывались и искали под своими плащами оружие. "Генерал, - сказал президент, - не беспокойтесь; вы находитесь среди людей чести, которые испробуют все средства убедить вас, прежде чем при- бегнуть к крайности; но с другой стороны, вы сами это сказали, вы нахо- дитесь среди заговорщиков; у вас в руках наша тайна, и вы должны нам ее возвратить". Многозначительное молчание последовало за этими словами; генерал ни- чего не ответил. "Заприте двери", - сказал тогда президент. Мертвое молчание продолжалось и после этих слов. Тогда генерал выступил вперед и, делая над собой страшное усилие, сказал: "У меня есть сын. Находясь среди убийц, я обязан подумать о нем". "Генерал, - ответил с достоинством председатель собрания, - один че- ловек всегда может безнаказанно оскорбить пятьдесят; это привилегия сла- бости. Но он напрасно пользуется этим правом. Советую вам, генерал, пок- лянитесь и не оскорбляйте нас". Генерал, снова укрощенный превосходством председателя собрания, мину- ту колебался, наконец, подойдя к столу президента, он спросил: "Какова формула клятвы?" "Вот она: "Клянусь честью некогда но открывать кому бы то ни было то, что я ви- дел и слышал пятого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года, между девятью и десятью часами вечера, и заявляю, что заслуживаю смерти, если нарушу эту клятву". Генерала, видимо, охватила нервная дрожь, которая в течение нес- кольких секунд мешала ему что-либо ответить; наконец, превозмогая явное отвращение, он произнес требуемую клятву, по так тихо, что его с трудом можно было расслышать; поэтому некоторые из членов потребовали, чтобы он повторил ее, более громко и отчетливо, что и было исполнено. "Теперь я хотел бы удалиться, - сказал генерал, - свободен ли я нако- нец?" Президент встал, выбрал трех членов собрания, которые должны были ему сопутствовать, и сел с генералом в карету, предварительно завязав ему глаза. В числе этих трех членов находился и тот, который исполнял роль кучера. Остальные члены клуба молча разошлись. "Куда вам угодно, чтобы мы отвезли вас?" - спросил президент. "Куда хотите, лишь бы я был избавлен от вашего присутствия", - отве- тил господин д'Эпине. "Сударь, - сказал на это президент, - берегитесь, вы больше не в соб- рании, вы теперь имеете дело с отдельными людьми; не оскорбляйте их, ес- ли по желаете, чтобы вас заставили отвечать за оскорбление". Но вместо того чтобы попять эти слова, господин д'Эпине ответил: "В своей карете вы так же храбры, как и у себя в клубе, по той причи- не, сударь, что четверо всегда сильнее одного". Президент приказал остановить карсту. Они находились как раз в том месте набережной Орм, где есть лестница, ведущая вниз к реке. "Почему вы здесь остановились?" - спросил господин д'Эпине. "Потому, сударь, - сказал президент, - что вы оскорбили человека, и этот человек не желает сделать ни шагу дальше, не потребовав у вас за- конного удовлетворения". "Еще один способ убийства", - сказал, пожимая плечами, генерал. "Потише, сударь, - отвечал президент, - если вы не желаете, чтобы я счел вас самого одним из тех людей, о которых вы только что говорили, то ость трусом, делающим себе щит из собственной слабости. Вы один, и один будет биться с вами; вы при шпаге, у меня в трости тоже есть шпага; у вас нет секунданта, - один из этих господ будет вашим секундантом. Те- перь, если вам угодно, вы можете спять повязку". Генерал немедленно сорвал платок с глаз. "Наконец-то я узнаю, с кем имею дело", - сказал он. Дверца кареты открылась; все четверо вышли..." Франц снова прервал чтение. Он вытер холодный пот, выступивший у него на лбу; страшно было видеть, как бледный и дрожащий сын читает вслух не- известные доныне подробности смерти своего отца. Валентина сложила руки, словно молясь. Нуартье смотрел на Вильфора с непередаваемым выражением гордости и презрения. Франц продолжал: - "Это было, как уже сказано, пятого февраля. В последние дни стоял мороз градусов в пять-шесть, лестница вся обледенела; генерал был высок и тучен, и президент, спускаясь к реке, предоставил ему ту сторону лест- ницы, где были перила. Оба секунданта следовали за ним. Было совсем темно, пространство между лестницей и рекой было мокрое от снега и инея, и перед ними текла река, черная, глубокая, кое-где пок- рытая плывущими льдинами. Один из секундантов сходил за фонарем на угольную барку, и при свете этого фонаря осмотрели оружие. Шпага президента, обыкновенный клинок, какие носят в тросточке, была на пять дюймов короче шпаги его противника и без чашки. Генерал д'Эпине предложил раздать шпаги по жребию; но президент отве- тил, что это он вызвал его и, делая вызов, имел в виду, что каждый будет действовать своим оружием. Секунданты не хотели с этим соглашаться; президент заставил их замол- чать. Фонарь поставили на землю; противники стали по обе его стороны; пое- динок начался. В свете фонаря шпаги казались двумя молниями. Люди же были едва вид- ны, настолько было темно. Генерал считался одним из лучших фехтовальщиков во всей армии. Но он сразу же встретил такой натиск, что отступил; отступая, он упал. Секунданты думали, что он убит; но его противник, зная, что не ранил его, подал ему руку, чтобы помочь подняться. Это обстоятельство, вместо того чтобы успокоить генерала, еще больше раздражило его, и он в свою очередь бросился на противника. Но его противник не отступал ни на шаг и парировал его выпады. Трижды генерал отступал и трижды снова пытался атаковать. На третий раз он снова упал. Все думали, что он опять поскользнулся; однако, видя, что он не вста- ет, секунданты подошли к нему и пытались поставить его на ноги; но тот, кто подхватил его, почувствовал под рукой что-то теплое и мокрое. Это была кровь. Генерал, впавший в полуобморочное состояние, пришел в себя. "А, - сказал он, - против меня выпустили наемного убийцу, какого-ни- будь полкового учителя фехтования?" Президент, ничего ему не ответив, подошел к тому из секундантов, ко- торый держал фонарь, и, засучив рукав, показал на своей руке две сквоз- ных раны; затем, распахнув фрак и расстегнув жилет, обнажил бок, в кото- ром также зияла рана. А между тем он не испустил даже вздоха. У генерала д'Эпине началась агония, и через пять минут он умер..." Франц прочел эти последние слова таким глухим голосом, что их едва можно было расслышать; потом он умолк и провел рукой по глазам, точно сгоняя с них туман. Но после минутного молчания он продолжал: - "Президент вложил шпагу в тросточку и вновь поднялся по лестнице; кровавый след на снегу отмечал его путь. Не успел он еще дойти до верха лестницы, как услышал глухой всплеск воды: это секунданты бросили в реку тело генерала, удостоверившись в его смерти. Таким образом, генерал пал в честном поединке, а не в западне, как могли бы уверять. В удостоверение чего мы подписали настоящий протокол, дабы установить истину, из опасения, что может наступить минута, когда кто-либо из участников этого ужасного события будет обвинен в предумышленном убийстве или в нарушении законов чести. Подписано: Борепэр, Дюшампи, Лешарпалъ". Когда Франц окончил это столь тягостное для сына чтение, Валентина, бледнея от волнения, вытерла слезы, а Вильфор, дрожащий и забившийся в угол, пытаясь отвратить бурю, умоляюще посмотрел на безжалостного стар- ца. - Сударь, - сказал д'Эпине, обращаясь к Нуартье, - вам известны все подробности этого ужасного происшествия, вы заверили его подписями ува- жаемых лиц; и раз вы, по-видимому, интересуетесь мною, хотя этот интерес и проявился пока только в том, что вы причинили мне страдание, не отка- жите мне в последнем одолжении: назовите имя президента клуба, чтобы я знал, наконец, кто убил моего отца. Вильфор, совершенно растерянный, искал ручку двери. Валентина, раньше всех угадавшая, каков будет ответ старика, и не раз видевшая на его предплечье следы двух ударов шпагой, отступила на шаг. - Во имя неба, мадемуазель, - сказал Франц, обращаясь к своей невес- те, - поддержите мою просьбу, чтобы я мог узнать имя человека, который сделал меня сиротою в двухлетнем возрасте! Валентина стояла молча и не шевелясь. - Послушайте, - сказал Вильфор, - верьте мне, не будем продолжать этой тяжелой сцены; к тому же имена скрыты умышленно. Мой отец и сам не знает, кто был этот президент, а если и знает, то не сможет вам этого передать; в словаре нет собственных имен. - Какое несчастье! - воскликнул Франц. - Только одна надежда, которая поддерживала меня, пока я читал, и дала мне силы дочитать до конца, я надеялся по крайней мере узнать имя того, кто убил моего отца! Сударь, сударь, - воскликнул он, обращаясь к Нуартье, - ради бога, сделайте все, что можете... умоляю вас, попытайтесь указать мне, дать мне понять... - Да! - ответили глаза Нуартье. - Мадемуазель! - воскликнул Франц. - Ваш дедушка показал, что он мо- жет назвать... этого человека... Помогите мне... вы понимаете его... Нуартье посмотрел на словарь. Франц с нервной дрожью взял его в руки и назвал одну за другой вес буквы алфавита вплоть до Я. На этой будто старик сделал утвердительный знак. - Я? - повторил Франц. Палец молодою человека скользил по словам, но на каждом слове Нуартье делал отрицательный знак. Валентина закрыла лицо руками. Тогда Франц вернулся к местоимению "я". - Да, - показал старик. - Вы! - воскликнул Франц, и волосы его стали дыбом. - Вы, господин Нуартье? Это вы убили моего отца? - Да, - отвечал старик, величественно глядя ему в лицо. Франц без слов упал в кресло. Вильфор открыл дверь и выбежал из комнаты, потому что ему страстно хотелось задавить ту искру жизни, которая еще тлела в неукротимом сердце старика. XIX. УСПЕХИ КАВАЛЬКАНТИ СЫНА Тем временем г-н Кавальканти-отец отбыл из Парижа, чтобы вернуться на свой пост, но не в войсках его величества императора австрийского, а у рулетки луккских минеральных вод; он был одним из ее самых ревностных почитателей. Само собой разумеется, что он с самой добросовестной точностью увез с собой до последнего гроша всю сумму, назначенную ему в награду за его путешествие и за ту величавость и торжественность, с которыми он играл роль отца. После его отъезда Андреа получил все документы, удостоверяющие, что он действительно имеет честь быть сыном маркиза Бартоломео и маркизы Оливы Корспнари. Таким образом, он уже более пли менее твердо стоял на якоре в парижс- ком обществе, которое так легко принимает иностранцев и относится к ним не сообразно с тем, что они есть, а сообразно с тем, чем они желают быть. Да и что требуется в Париже от молодого человека? Уметь кое-как гово- рить, прилично одеваться, смело играть и расплачиваться золотом. Разумеется, к иностранцу предъявляют еще меньше требований, чем к па- рижанину. Итак, недели через две Андреа занимал уже недурное положение; его именовали графом, считали, что у него пятьдесят тысяч ливров годового дохода, и говорили о несметных богатствах его отца, зарытых будто бы в каменоломнях Саравеццы. Некий ученый, при котором упомянули о последнем обстоятельстве как о непреложном факте, заявил, что видел названные каменоломни, и это прида- ло огромный вес не вполне еще обоснованным утверждениям; отныне они при- обрели осязательную достоверность. Так обстояли дела в том кругу парижского общества, куда мы ввели на- ших читателей, когда однажды вечером Монте-Кристо заехал с визитом к господину Данглару. Самого Данглара не было дома, но баронесса принима- ла, и графа спросили, доложить ли о нем; он изъявил согласие. Со времени обеда в Отейло и последовавших за ним событий г-жа Данглар не могла без нервной дрожи слышать имя