и стала искать задвижку; секунду спустя окно открылось, и появился человек. Он был один. - Вот смелый мошенник, - прошептал граф. В эту минуту Али тихонько тронул его за плечо, он обернулся; Али по- казывал ему на то окно в спальне, которое выходило на улицу. Монте-Кристо сделал три шага по направлению к этому окну; он знал изумительную чуткость своего верного слуги. И действительно, он увидел, что от ворот напротив отделился человек и, взобравшись на тумбу, стара- ется разглядеть, что происходит в доме. - Так, - сказал он, - их двое: один действует, а другой сторожит. Он дал знак Али не спускать глаз с человека на улице и вернулся к то- му, который забрался в будуар. Взломщик уже вошел в комнату и осторожно двигался, вытянув руки впе- ред. Наконец он, по-видимому, освоился с обстановкой; в будуаре были две двери, и он обе запер на задвижки. Когда он подходил к той, которая вела в спальню, Монте-Кристо поду- мал, что он собирается войти, и взялся за один из пистолетов; но он ус- лышал лишь шорох задвижки, скользящей в медных петлях. Это была мера предосторожности, и только; ночной посетитель, не зная, что граф позабо- тился снять скобу, мог теперь чувствовать себя как дома и совершенно спокойно приниматься за работу. Взломщик неторопливо вытащил из своего широкого кармана какой-то предмет, поставил его на столик, затем подошел к секретеру, нащупал за- мок и заметил, что, вопреки его ожиданиям, ключа нет. Но взломщик был человек предусмотрительный и все предвидел. Граф ус- лышал характерное звяканье: так звякает связка отмычек в руках слесаря, пришедшего отпереть испорченный замок. Воры прозвали их "соловьями", ве- роятно потому, что им доставляет удовольствие слушать, как они поют по ночам, со скрипом поворачиваясь в замке. - Да это просто вор, - разочарованно пробормотал Монте-Кристо. Но в темноте человек не мог подобрать подходящего инструмента. Тогда он прибег к помощи того предмета, который он поставил на столик; он на- жал пружину, и тотчас же луч света, правда слабый, по все же достаточный для того, чтобы видеть, осветил его руки и лицо. - Вот оно что! - негромко воскликнул Монте-Кристо, изумленно отступая на шаг. - Да ведь это... Али поднял топорик. - Стой на месте, - шепотом сказал ему Монте-Кристо, - и положи топор; оружие нам больше не понадобится. Затем он прибавил несколько слов, еще понизив голос, потому что при вырвавшемся у него изумленном возгласе, хоть и еле слышном, взломщик встрепенулся и застыл в позе античного точильщика. Выслушав графа, Али на цыпочках отошел от него, подошел к стене алькова и снял с вешалки черное одеяние и треугольную шляпу. Тем време- нем Монте-Кристо быстро сбросил с себя сюртук, жилет и сорочку; при све- те тонкого луча, пробивавшегося через щель в филенке, можно было разли- чить на груди у графа гибкую и тонкую кольчугу, каких во Франции, где больше не страшатся кинжалов, уже никто не носит после Людовика XVI, ко- торый боялся быть заколотым и которому вместо этого отрубили голову. Эта кольчуга тотчас же скрылась под длинной сутаной, как волосы графа - под париком с тонзурой; надетая поверх парика треугольная шляпа окон- чательно превратила графа в аббата. Между тем взломщик, не слыша больше ни звука, снова выпрямился и, по- ка Монте-Кристо совершал свое превращение, подошел к секретеру, замок которого начал уже потрескивать под его "соловьем". - Ладно, ладно, несколько минут ты еще повозишься? - прошептал граф, по-видимому полагаясь на какойто секрет в замке, неизвестный взломщику, несмотря на всю ею опытность. И он подошел к окну. Человек, который взобрался на тумбу, теперь слез с нее и шагал взад и вперед по улице; но странное дело: вместо того чтобы следить за прохожи- ми, которые могли появиться либо со стороны Елисейских Полей, либо со стороны предместья Сент-Оноре, он, по-видимому, интересовался лишь тем, что происходило в доме графа, и всячески старался увидеть, что творится в будуаре. Монте-Кристо вдруг хлопнул себя по лбу, и на его губах появилась мол- чаливая усмешка. Он подошел к Али. - Стой здесь в темноте, - тихо сказал он ему, - и что бы ты ни услы- шал, что бы ни произошло, не выходи отсюда и не показывайся, пока я тебя не кликну по имени. Али кивнул головой. Тогда Монте-Кристо достал из шкафа зажженную свечу и, выбрав минуту, когда вор был всецело поглощен замком, тихонько открыл дверь, стараясь, чтобы свет падал на его лицо. Дверь открылась так тихо, что вор ничего не услышал. Но, к его вели- кому изумлению, комната неожиданно осветилась. Он обернулся. - Добрый вечер, дорогой господин Кадрусс! - сказал Монте-Кристо. - Что это вы делаете здесь в такой поздний час? - Аббат Бузони! - воскликнул Кадрусс. И, не понимая, каким путем очутился здесь этот странный посетитель, раз он закрыл обе двери, он выронил связку отмычек и замер, как в столб- няке. Граф стал между Кадруссом и окном, отрезав таким образом перепуганно- му вору единственный путь отступления. - Аббат Бузони! - повторил Кадрусс, оторопело глядя на графа. - Да, аббат Бузони! - сказал Монте-Кристо, - он самый, и я очень рад, что вы меня узнали, дорогой господин Кадрусс; это доказывает, что у вас хорошая память, потому что, если я не ошибаюсь, мы не виделись уже лет десять. Это спокойствие, эта ирония, этот властный тон внушили Кадруссу такой ужас, что у него закружилась голова. - Аббат! - бормотал он, стискивая руки и стуча зубами. - Итак, мы решили обокрасть графа Монте-Кристо? - продолжал мнимый аббат. - Господин аббат, - прошептал Кадрусс, тщетно пытаясь проскользнуть мимо графа к окну, - господин аббат, я сам не знаю... поверьте... кля- нусь вам... - Вырезанное стекло, - продолжал граф, - потайной фонарь, связка от- мычек, наполовину взломанный секретер - все это говорит само за себя. Кадрусс беспомощно озирался, ища угол, куда бы спрятаться, или щель, через которую можно было бы улизнуть. - Я вижу, вы все тот же, господин убийца, - сказал граф. - Господин аббат, раз вы все знаете, вы должны знать, что это не я, это Карконта; это и суд признал: ведь меня приговорили только к галерам. - Разве вы уже отбыли свой срок, что опять стараетесь туда попасть? - Нет, господин аббат, меня освободил один человек. - Этот человек оказал обществу большую услугу. - Но я обещал... - сказал Кадрусс. - Итак, вы бежали с каторги? - прервал его МонтеКристо. - Увы, - ответил перепуганный Кадрусс. - Рецидив при отягчающих обстоятельствах?.. За это, если не ошибаюсь, полагается гильотина. Тем хуже, диаволо, как говорят остряки у меня на родине. - Господин аббат, я поддался искушению... - Все преступники так говорят. - Нужда... - Бросьте, - презрительно сказал Бузони, - человек в нужде просит ми- лостыню, крадет булку с прилавки, но не является в пустой дом взламывать секретер. А когда ювелир Жоаннес отсчитал вам сорок пять тысяч франков за тот алмаз, который вы от меня получили, и вы убили его, чтобы завла- деть и алмазом и деньгами, вы это тоже сделали из нужды? - Простите меня, господин аббат, - сказал Кадрусс, - вы меня уже спасли однажды, спасите меня еще раз. - Не имею особого желания повторять этот опыт. - Вы здесь один, господин аббат? - спросил Кадрусс, умоляюще склады- вая руки. - Или у вас тут спрятаны жандармы, готовые схватить меня? - Я совсем один, - сказал аббат, - и я готов сжалиться над вами, и, хотя мое мягкосердечие может привести к новым бедам, я вас отпущу, если вы мне во всем признаетесь. - Господин аббат, - воскликнул Кадрусс, делая шаг к Монте-Кристо, - вот уж поистине вы мой спаситель. - Вы говорите, что вам помогли бежать с каторги? - Это правда, верьте моему слову, господин аббат! - Кто? - Один англичанин. - Как его звали? - Лорд Уилмор. - Я с ним знаком; я проверю, не лжете ли вы. - Господин аббат, я говорю чистую правду. - Так этот англичанин вам покровительствовал? - Не мне, а молодому корсиканцу, с которым мы были скованы одной цепью. - Как звали этого молодого корсиканца? - Бенедетто. - Это только имя. - У него не было фамилии, это найденыш. - И этот молодой человек бежал вместе с вами? - Да. - Каким образом? - Мы работали в Сен-Мандрие, около Тулона. Вы знаете Сен-Мандрие? - Знаю. - Ну так вот, пока все спали, от полудня до часу... - Полуденный отдых у каторжников! Вот и жалей их после этого! - ска- зал аббат. - А как же, - заметил Кадрусс. - Нельзя все время работать, мы не со- баки. - К счастью для собак, - сказал Монте-Кристо. - Пока остальные отдыхали, мы немного отошли в сторону, перепилили наши кандалы напильником, который нам передал этот англичанин, и удрали вплавь. - А что сталось с этим Бенедетто? - Не знаю. - Вы должны это знать. - Нет, право, не знаю. Мы с ним расстались в Гиере. И чтобы придать больше весу своим уверениям, Кадрусс приблизился еще на шаг к аббату, который продолжал стоять на месте с тем же спокойным и вопрошающим видом. - Вы лжете, - властно сказал аббат Бузони. - Господин аббат!.. - Вы лжете! Этот человек по-прежнему ваш приятель, может быть, и со- общник. - Господин аббат! - На какие средства вы жили с тех пор, как бежали из Тулона? Отвечай- те. - Как придется. - Вы лжете! - в третий раз возразил аббат еще более властным тоном. Кадрусс с ужасом посмотрел на графа. - Вы жили, - продолжал тот, - на деньги, которые он вам давал. - Да, правда, - сказал Кадрусс. - Бенедетто стал сыном знатного вельможи. - Как же он может быть сыном вельможи? - Побочным сыном. - А как зовут этого вельможу? - Граф Монте-Кристо, хозяин этого дома. - Бенедетто - сын графа? - сказал Монте-Кристо, в свою очередь изум- ленный. - Да, по всему так выходит. Граф нашел ему подставного отца, граф да- ет ему четыре тысячи франков в месяц, граф оставил ему по завещанию пятьсот тысяч франков. - Вот оно что! - сказал мнимый аббат, начиная догадываться, в чем де- ло. - А какое имя носит пока этот молодой человек? - Андреа Кавальканти. - Так это тот самый молодой человек, которого принимает у себя мой друг граф Монте-Кристо и который собирается жениться на мадемуазель Данглар? - Вот именно. - И вы это терпите, несчастный! Зная его жизнь и лежащее на нем клей- мо? - Ас какой стати я буду мешать товарищу? - спросил Кадрусс. - Верно, это уж мое дело предупредить господина Данглара. - Не делайте этого, господин аббат! - Почему? - Потому что вы этим лишили бы нас куска хлеба. - И вы думаете, что для того, чтобы сохранить двум негодяям кусок хлеба, я стану участником их плутней, сообщником их преступлений? - Господин аббат! - умолял Кадрусс, еще ближе подступая к нему. - Я все скажу. - Кому? - Господину Данглару. - Черта с два! - воскликнул Кадрусс, выхватывая нож и ударяя графа в грудь. - Ничего ты не скажешь, аббат! К полному изумлению Кадрусса, лезвие не вонзилось в грудь, а отскочи- ло. В тот же миг граф схватил левой рукой кисть Кадрусса и сжал ее с та- кой силой, что нож выпал из его онемевших пальцев и злодей вскрикнул от боли. Но граф, не обращая внимания на его крики, продолжал выворачивать ему кисть до тех пор, пока он не упал сначала на колени, а затем ничком на пол. Граф поставил ногу ему на голову и сказал: - Следовало бы размозжить тебе череп, негодяй. - Пощадите, пощадите! - кричал Кадрусс. Граф снял ногу. - Вставай! - сказал он. Кадрусс встал на ноги. - Ну и хватка у вас, господин аббат! - сказал он, потирая онемевшую руку. - Ну и силища! - Молчи! Бог дает мне силу укротить такого кровожадного зверя, как ты Я действую во имя его, помни это, негодяй. И если я щажу тебя в эту ми- нуту, то только для того, чтобы содействовать промыслу божию. - Уф! - пробормотал Кадрусс, с трудом приходя в себя. - Вот тебе перо и бумага. Пиши то, что я тебе продиктую. - Я не умею писать, господин аббат. - Лжешь; бери перо и пиши. Кадрусс покорно сел и написал: "Милостивый государь, человек, которого вы принимаете у себя и за ко- торого намереваетесь выдать вашу дочь, - беглый каторжник, бежавший вместе со мной с Тулонской каторги; он значился под N 59, а я под N 58. Его звали Бенедетто; своего настоящего имени он сам не знает, потому что он никогда не знал своих родителей". - Подпишись! - продолжал граф. - Вы хотите погубить меня? - Если бы я хотел погубить тебя, глупец, я бы отправил тебя в поли- цию; к тому же, когда эта записка попадет по адресу, тебе, по всей веро- ятности, уже нечего будет опасаться; подписывайся. Кадрусс подписался. - Пиши: Господину барону Данглару, банкиру, улица Шоссе-д'Антен. Кадрусс надписал адрес. Аббат взял записку в руки. - Теперь уходи, - сказал он. - Каким путем? - Каким пришел. - Вы хотите, чтобы я вылез в это окно? - Ты же влез в него. - Вы замышляете что-то против меня, господин аббат? - Дурак, что же я могу замышлять? - Почему вам не выпустить меня через ворота? - Зачем будить привратника? - Господин аббат, скажите мне, что вы не желаете моей смерти. - Я хочу того, чего хочет господь. - Но поклянитесь, что вы не убьете меня, пока я буду спускаться. - Какой же ты трусливый дурак! - Что вы со мной сделаете? - Об этом тебя надо спросить. Я пытался сделать из тебя счастливого человека, а ты стал убийцей! - Господин аббат, - сказал Кадрусс, - попытайтесь в последний раз. - Хорошо, - сказал граф - Ты знаешь, что я всегда держу свое слово? - Да, - сказал Кадрусс. - Если ты вернешься к себе домой цел и невредим... - Кого же мне бояться, кроме вас? - Если ты вернешься домой цел и невредим, покинь Париж, покинь Фран- цию, и, где бы ты ни был, до тех пор, пока ты будешь вести честную жизнь, ты будешь получать от меня небольшое содержание; ибо, если ты вер нешься домой цел и невредим, то... - То?.. - спросил дрожащий Кадрусс. - То я буду считать, что господь простил тебя, и я тоже тебя прощу. - Вы меня до смерти пугаете - пробормотал, отступая, Кадрусс. - Теперь уходи! - сказал граф, указывая Кадруссу на окно. Кадрусс, еще не вполне успокоенный этим обещанием, вылез в окно и поставил ногу на приставную лестницу. Там он замер, весь дрожа. - Теперь слезай, - сказал аббат, скрестив руки. Кадрусс, наконец, уразумел, что с этой стороны ему ничего не грозит, и стал спускаться. Тогда граф подошел к окну со свечой в руке, так что с улицы можно бы- ло видеть, как человек спускается из окна, а другой ему светит. - Что вы делаете, господин аббат? - сказал Кадрусс. - А если пат- руль... И он задул свечу. Затем он продолжал спускаться; но совершенно успокоился лишь тогда, когда ступил на землю. Монте-Кристо вернулся в свою спальню и, окинув быстрым взглядом сад и улицу, увидел сначала Кадрусса, который, спустившись в сад, обошел его и приставил лестницу в противоположном конце ограды, для того чтобы пере- лезть не там, где он влезал. Потом, взглянув опять на улицу, он увидал, как поджидавший человек побежал по улице в ту же сторону, что и Кадрусс, и остановился как раз за тем углом, где тот собрался перелезть. Кадрусс медленно поднялся по лестнице и, добравшись до последних пе- рекладин, посмотрел через ограду, чтобы убедиться в том, что улица без- людна. Не было видно ни души, не слышно было ни малейшего шума. Часы Дома Инвалидов пробили час. Тогда Кадрусс уселся верхом на ограду и, подтянув к себе лестницу, перекинул ее через стену; затем принялся снова спускаться, или, вернее, стал съезжать по продольным брусьям с ловкостью, доказывающей, что это упражнение ему не внове. Но, начав съезжать вниз, он не мог уже остановиться. Хоть он и уви- дел, уже на полпути, как из-за темного угла выскочил человек; хоть он и увидел, уже касаясь земли, как тот замахнулся на него рукой, - но раньше, чем он успел принять оборонительное положение, эта рука с такой яростью ударила его в спину, что он выпустил лестницу с криком: - Помогите! Тут же он получил новый удар в бок и упал. - Убивают! - закричал он. Противник вцепился ему в волосы и нанес ему третий удар в грудь. На этот раз Кадрусс хотел снова крикнуть, но издал только стон, исте- кая кровью, тремя потоками струившейся из трех ран. Убийца, увидав, что жертва больше не кричит, приподнял его голову за волосы; глаза Кадрусса были закрыты, рот перекошен. Убийца счел его мертвым, отпустил его голову и исчез. Тогда Кадрусс, поняв, что он ушел, приподнялся на локте и из послед- них сил крикнул хриплым голосом: - Убили! Я умираю! Помогите, господин аббат, помогите! Этот жуткий крик прорезал ночную тьму. Открылась дверь потайной лест- ницы, затем калитка сада, и Али и его хозяин подбежали с фонарями. VI. ДЕСНИЦА ГОСПОДНЯ Кадрусс все еще звал жалобным голосом: - Господин аббат, помогите! помогите! - Что случилось? - спросил Монте-Кристо. - Помогите! - повторил Кадрусс. - Меня убили. - Мы идем, потерпите. - Все кончено! Поздно! Вы пришли смотреть, как я умираю. Какие удары! Сколько крови! И он потерял сознание. Али и его хозяин подняли раненого и перенесли его в дом. Там Мон- те-Кристо велел Али раздеть его и увидел три страшные раны. - Боже, - сказал он, - иногда твое мщение медлит; но тогда оно еще более грозным нисходит с неба. Али посмотрел на своего господина, как бы спрашивая, что делать дальше. - Отправляйся в предместье Сент-Оноре к господину де Вильфор, коро- левскому прокурору, и привези его сюда. По дороге разбуди привратника и пошли его за доктором. Али повиновался и оставил мнимого аббата наедине с Кадруссом, все еще лежавшим без сознания. Когда несчастный снова открыл глаза, граф, сидя в нескольких шагах от него, смотрел на него с выражением угрюмого сострадания и, казалось, беззвучно шептал молитву. - Доктора, доктора, - простонал Кадрусс. - За ним уже пошли, - ответил аббат. - Я знаю, это бесполезно, меня не спасти, но, может быть, он подкре- пит мои силы, и я успею сделать заявление. - О чем? - О моем убийце. - Так вы его знаете? - Еще бы не знать! Это Бенедетто. - Тот самый молодой корсиканец? - Он самый. - Ваш товарищ? - Да. Он дал мне план графского дома, надеясь, должно быть, что я убью графа и он получит наследство или что граф меня убьет и тогда он от меня избавится. А потом он подстерег меня на улице и убил. - Я послал сразу и за доктором и за королевским прокурором. - Он опоздает, - сказал Кадрусс, - я чувствую, что вся кровь из меня уходит. - Постойте, - сказал Монте-Кристо. Он вышел из комнаты и вернулся с флаконом в руках. Глаза умирающего, страшные в своей неподвижности, во время его от- сутствия ни на секунду не отрывались от двери, через которую, он чувствовал, должна была явиться помощь. - Скорее, господин аббат, скорее! - сказал он. - Я сейчас потеряю сознание. Монте-Кристо подошел к раненому и влил в его синие губы три капли жидкости из флакона. Кадрусс глубоко вздохнул. - Еще... еще... - сказал он. - Вы возвращаете мне жизнь. - Еще две капли, и вы умрете, - ответил аббат. - Что же никто не идет? Я хочу назвать убийцу! - Хотите, я напишу за вас заявление? Вы его подпишете. - Да... да... - сказал Кадрусс, и глаза его заблестели при мысли об этом посмертном мщении. Монте-Кристо написал: "Я умираю от руки убийцы, корсиканца Бенедетто, моего товарища по ка- торге в Тулоне, значившегося под N 59". - Скорее, скорее! - сказал Кадрусс. - А то я не успею подписать. Монте-Кристо подал Кадруссу перо, и тот, собрав все свои силы, подпи- сал заявление и откинулся назад. - Остальное вы расскажете сами, господин аббат, - сказал он. - Вы скажете, что он называет себя Андреа Кавальканти, что он живет в гости- нице Принцев, что... боже мой, я умираю! И Кадрусс снова лишился чувств. Аббат поднес к его лицу флакон, и ра- неный снова открыл глаза. Жажда мщения не оставила его, пока он лежал в обмороке. - Вы все расскажете, правда, господин аббат? - Все это, конечно, и еще многое другое. - А что еще? - Я скажу, что он, вероятно, дал вам план этого дома в надежде, что граф убьет вас. Я скажу, что он предупредил графа письмом; я скажу, что, так как граф был в отлучке, это письмо получил я и что я ждал вас. - И его казнят, правда? - сказал Кадрусс. - Его казнят, вы обещаете? Я умираю с этой надеждой, так мне легче умереть. - Я скажу, - продолжал граф, - что он явился следом за вами, что он все время вас подстерегал; что, увидав, как вы вылезли из окна, он забе- жал за угол и там спрятался. - Так вы все это видели? - Вспомни мои слова: "Если ты вернешься домой цел и невредим, я буду считать, что господь простил тебя, и я тоже тебе прощу". - И вы не предупредили меня? - воскликнул Кадрусс, пытаясь припод- няться на локте. - Вы знали, что он меня убьет, как только я выйду отсю- да, и вы меня не предупредили? - Нет, потому что в руке Бенедетто я видел божье правосудие, и я счи- тал кощунством противиться воле провидения. - Божье правосудие! Не говорите мне о нем, господин аббат. Вы лучше всех знаете, что, если бы оно существовало, некоторые люди были бы нака- заны. - Терпение, - сказал аббат голосом, от которого умирающий затрепетал, - терпение! Кадрусс, пораженный, взглянул на графа. - К тому же, - сказал аббат, - господь милостив ко всем, он был ми- лостив и к тебе. Он раньше всего отец, а затем уже судия. - Так вы верите в бога? - сказал Кадрусс. - Если бы я имел несчастье не верить в него до сих пор, - сказал Мон- те-Кристо, - то я поверил бы теперь, глядя на тебя. Кадрусс поднял к небу сжатые кулаки. - Слушай, - сказал аббат, простирая руку над раненым, словно повеле- вая ему верить, - вот, что сделал для тебя бог, которого ты отвергаешь в твой смертный час: он дал тебе здоровье, силы, обеспеченный труд, даже друзей - словом, такую жизнь, которая удовлетворила бы всякого человека со спокойной совестью в естественными желаниями. Что сделал ты, вместо того чтобы воспользоваться этими дарами, которые бог столь редко посыла- ет с такой щедростью? Ты погряз в лености и пьянстве и, пьяный, предал одного из своих лучших друзей. - Помогите! - закричал Кадрусс. - Мне нужен не священник, а доктор; быть может, мснв раны не смертельны, я не умру, меня можно снасти! - Ты ранен смертельно, и не дай я тебе этой жидкости, ты был бы уже мертв. Слушай же! - Страшный вы священник! - прошептал Кадрусс. - Вместо того чтобы утешать умирающие вы лишаете их последней надежды! - Слушай, - продолжал аббат, - когда ты предал своего друга, бог, еще не карая, предостерег тебя; ты впал в нищету, ты познал голод. Половину той жизни, которую ты мог посвятить приобретению земных благ, ты преда- вался зависти. Уже тогда ты думал о преступлении, оправдывал себя в собственных глазах нуждою. Господь явил тебе чудо, из моих рук даровал тебе в твоей нищете богатство, несметное для такого бедняка, как ты. Но это богатство, нежданное, негаданное, неслыханное, кажется тебе уже не- достаточным, как только оно у тебя в руках; тебе хочется удвоить его. Каким же способом? Убийством. Ты удвоил его, и господь отнял его у тебя и поставил тебя перед судом людей. - Это не я, - сказал Кадрусс, - не я хотел убить еврея, это Карконта. - Да, - сказал Монте-Кристо. - И господь в бесконечном своем милосер- дии не покарал тебя смертью, которой ты по справедливости заслуживал, но позволил, чтобы твои снова тронули судей, и они оставили тебе жизнь. - Как же! И отправили меня на вечную каторгу! Хороша милость! - Эту милость, несчастный, ты, однако, считал милостью, когда она бы- ла тебе оказана. Твое подлое сердце, трепещущее в ожидании смерти, заби- лось от радости, услышав о твоем вечном позоре, потому что ты, как и все каторжники, сказал себе: с каторги можно уйти, а из могилы нельзя. И ты оказался прав; ворота тюрьмы неожиданно раскрылись для тебя. В Тулон приезжает англичанин, который дал обет избавить двух людей от бесчестия; его выбор падает на тебя и на твоего товарища; на тебя сваливается с не- ба новое счастье, у тебя есть и деньги и покой, ты можешь снова зажить человеческой жизнью, - ты, который был обречен на жизнь каторжника; тог- да, несчастный, ты искушаешь господа в третий раз. Мне этого мало, гово- ришь ты, когда на самом деле у тебя было больше, чем когда-либо раньше, и ты совершаешь третье преступление, ничем не вызванное, ничем не оправ- данное. Терпение господне истощилось. Господь покарал тебя. Кадрусс слабел на глазах. - Пить, - сказал он, - дайте пить... я весь горю! Монте-Кристо подал ему стакан воды. - Подлец Бенедетто, - сказал Кадрусс, отдавая стакан, - он-то вывер- нется. - Никто не вывернется, говорю я тебе... Бенедетто будет наказан! - Тогда и вы тоже будете наказаны, - сказал Кадрусс, - потому что вы не исполнили свой долг священника... Вы должны были помешать Бенедетто убить меня. - Я! - сказал граф с улыбкой, от которой кровь застыла в жилах умира- ющего. - Я должен был помешать Бенедетто убить тебя, после того как ты сломал свой нож о кольчугу на моей груди!.. Да, если бы я увидел твое смирение и раскаяние, я, быть может, и помешал бы Бенедетто убить тебя, но ты был дерзок и коварен, и я дал свершиться воле божьей. - Я не верю в бога! - закричал Кадрусс. - И ты тоже не веришь в не- го... ты лжешь... лжешь!.. - Молчи, - сказал аббат, - ты теряешь последние капли крови, отце ос- тавшиеся в твоем теле... Ты не веришь в бога, а умираешь, пораженный его рукой! Ты не веришь в бога, а бог ждет только одной молитвы, одного сло- ва, одной слезы, чтобы простить... Бог, который мог так направить кинжал убийцы, чтобы ты умер на месте, бог дал тебе эти минуты, чтобы раска- яться... Загляни в свою душу и покайся! - Нет, - сказал Кадрусс, - нет, я ни в чем не раскаиваюсь. Бога пет, провидения нет, есть только случай. - Есть провидение, есть бог, - сказал Монте-Кристо. - Смотри: вот ты умираешь, в отчаянии отрицая бога, а я стою перед тобой, богатый, счаст- ливый, в расцвете сил, и возношу молитвы к тому богу, в которого ты пы- таешься не верить и все же веришь в глубине души. - Но кто же вы? - сказал Кадрусс, устремив померкнувшие глаза на гра- фа. - Смогри внимательно, - сказал Монте-Кристо, беря свечу и поднося ее к своему лицу. - Вы аббат... аббат Бузони... Монте-Кристо сорвал парик и встряхнул длинными черными волосами, так красиво обрамлявшими его бледное лицо. - Боже, - с ужасом сказал Кадрусс, - если бы не черные волосы, я бы сказал, что вы тот англичанин, лорд Уилмор. - Я не аббат Бузони и не лорд Уилмор, - отвечал Монте-Кристо. - Вгля- дись внимательнее, вглядись в прошлое, в самые давние твои воспоминания. В этих словах графа была такая магнетическая сила, что слабеющие чувства несчастного ожили в последний раз. - В самом деле, - сказал он, - я словно уже где-то видел вас, я вас знал когда-то. - Да, Кадрусс, ты меня видел, ты меня знал. - Но кто же вы наконец? И почему, если вы меня знали, вы даете мне умереть? - Потому что ничто не может тебя спасти, Кадрусс, раны твои смер- тельны. Если бы тебя можно было спасти, я увидел бы в этом последний знак милосердия господня, и я бы попытался, клянусь тебе могилой моего отца, вернуть тебя к жизни и раскаянию. - Могилой твоего отца! - сказал Кадрусс, в котором вспыхнула послед- няя искра жизни, и приподнялся, чтобы взглянуть поближе на человека, ко- торый произнес эту священнейшую из клятв. - Да кто же ты? Граф не переставал следить за ходом агонии. Он повял, что эта вспышка - последняя; он наклонился над умирающим и остановил на нем спокойный и печальный взор. - Я... - сказал он ему на это, - я... И с его еле раскрытых губ слетело имя, произнесенное так тихо, словно он сам боялся услышать его. Кадрусс приподнялся на колени, вытянул руки, отшатнулся, потом сложил ладони и последним усилием воздел их к небу: - О боже мой, боже мой, - сказал он, - прости, что я отрицал тебя; ты существуешь, ты поистине отец небесный и судья земной! Господи боже мой, я долю не верил в тебя! Господи, прими душу мою! И Кадрусс, закрыв глаза, упал навзничь с последним криком и последним вздохом. Кровь сразу перестала течь из ран. Он был мертв. - Один! - загадочно произнес граф, устремив глаза на труп, обезобра- женный ужасной смертью. Десять минут спустя прибыл доктор и королевский прокурор, приведенные - один привратником, другой Али, и были встречены аббатом Бузони, молив- шимся у изголовья мертвеца. VII. БОШАН В Париже целых две недели только и говорили что об этой дерзкой по- пытке обокрасть графа. Умирающий подписал заявление, в котором указывал на некоего Бенедетто, как на своего убийцу. Полиции было предписано пус- тить по следам убийцы всех своих агентов. Нож Кадрусса, потайной фонарь, связка отмычек и вся его одежда, иск- лючая жилет, которого нигде не нашли, были приобщены к делу; труп был отправлен в морг. Граф всем отвечал, что все это произошло, пока он был у себя в Отей- ле, и что, таким образом, он знает об этом только со слов аббата Бузони, который, по странной случайноети, попросил у него позволения провести эту ночь у него в доме, чтобы сделать выписки из некоторых редчайших книг, имеющихся в его библиотеке. Один только Бертуччо бледнел каждый раз, когда при нем произносили имя Бенедетто; по никто не интересовался цветом лица Бертуччо. Вильфор, призванный надето преступления, пожелал сам заняться делом и вел следствие с тем страстным рвением, с каким он относился ко всем уго- ловным делам, которые вел лично. Но прошло уже три недели, а самые тщательные розыски не привели ни к чему; в обществе уже начали забывать об этом покушении и об убийстве во- ра его сообщником и занялись предстоящей свадьбой мадемуазель Данглар и графа Андреа Кавальканти. Этот брак был почти уже официально объявлен, и Андреа бывал в доме банкира на правах жениха. Написали Кавальканти-отцу; тот весьма одобрил этот брак, очень жалел, что служба мешает ему покинуть Парму, где он сейчас находится, и изъявил согласие выделить капитал, приносящий полтораста тысяч ливров годового дохода. Было условлено, что три миллиона будут помещены у Данглара, который пустит их в оборот; правда, нашлись люди, выразившие молодому человеку свои сомнения в устойчивом положении дел его будущего тестя, который за последнее время терпел на бирже неудачу за неудачей; но Андреа, преис- полненный высокого доверия и бескорыстия, отверг все эти пустые слухи и был даже настолько деликатен, что ни слова не сказал о них барону. Недаром барон был в восторге от графа Андреа Кавальканти. Что касается мадемуазель Эжени Данглар, - в своей инстинктивной нена- висти к замужеству, она была рада появлению Андреа, как способу изба- виться от Морсера; но когда Андреа сделался слишком близок, она начала относиться к нему с явным отвращением. Быть может, барон это и заметил: но так как он мог приписать это отв- ращение только капризу, то сделал вид, что не замечает его. Между те и выговоренная Бошаном отсрочка приходила к концу. Кстати, Морсер имел возможность оценить по достоинству совет Монте-Кристо, кото- рый убеждал его дать делу заглохнуть; никто не обратил внимания на га- зетную заметку, касавшуюся генерала, и никому не пришло в голову узнать в офицере, сдавшем Янинский замок, благородного графа, заседающего в Па- лате пэров. Тем не менее Альбер считал себя оскорбленным, ибо не подлежало сомне- нию, что оскорбительные для него строки были помещены в газете преднаме- ренно. Кроме того, поведение Бошана в конце их беседы оставило в его Ду- ше горький осадок. Поэтому он лелеял мысль о дуэли, настоящую причину которой, если только Бошан на это согласился бы, он надеялся скрыть даже от своих секундантов. Бошана никто не видел с тех пор, как Альбер был у пего; всем, кто о нем осведомлялся, отвечали, что он на несколько дней уехал. Где же он был? Никто этого не знал. Однажды утром Альбера разбудил камердинер и доложил ему о приходе Бо- шана. Альбер протер глаза, велел попросить Бошана подождать внизу, в ку- рительной, быстро оделся и спустился вниз. Он застал Бошана шагающим из угла в угол. Увидав его, Бошан остано- вился. - То, что вы сами явились ко мне, не дожидаясь сегодняшнего моего по- сещения, кажется мне добрым знаком, - сказал Альбер. - Ну, говорите ско- рей, могу ли я протянуть вам руку и сказать: Бошан, признайтесь, что вы были неправы, и останьтесь моим другом. Или же я должен просто спросить вас: какое оружие вы выбираете? - Альбер, - сказал Бошан с печалью в голосе, изумившей Морсера, - прежде всего сядем и поговорим. - Но мне казалось бы, сударь, что прежде чем сесть, вы должны дать мне ответ? - Альбер, - сказал журналист, - бывают обстоятельства, когда всего труднее - дать ответ. - Я вам это облегчу, сударь, повторив свой вопрос: берете вы обратно свою заметку, да или нет? - Морсер, так просто не отвечают: да или нет, когда дело касается чести, общественного положения, самой жизни такого человека как гене- рал-лейтенант граф до Морсер, пэр Франции. - А что же в таком случае делают? - Делают то, что сделал я, Альбер. Говорят себе: деньги, время и уси- лия не играют роли, когда дело идет о репутации и интересах целой семьи. Говорят себе: мало одной вероятности, нужна уверенность, когда идешь биться на смерть с другом. Говорят себе: если мне придется скрестить шпагу или обменяться выстрелом с человеком, которому я в течение трех лет дружески жал руку, то я по крайней мере должен знать, почему я это делаю, чтобы иметь возможность явиться к барьеру с чистым сердцем и спо- койной совестью, которые необходимы человеку, когда он защищает свою жизнь. - Хорошо, хорошо, - нетерпеливо сказал Альбер, - но что все это зна- чит? - Это значит, что я только что вернулся из Янины. - Из Янины? Вы? - Да, я. - Не может быть! - Дорогой Альбер, вот мой паспорт; взгляните на визы: Женева, Милан, Венеция, Триест, Дельвино, Янина. Вы, надеюсь, поверите полиции одной республики, одного королевства и одной империи? Альбер бросил взгляд на паспорт и с изумлением посмотрел на Бошана. - Вы были в Янине? - переспросил он. - Альбер, если бы вы были мне чужой, незнакомец, какой-нибудь лорд, как тот англичанин, который явился несколько месяцев тому назад требо- вать у меня удовлетворения и которого я убил, чтобы избавиться от него, вы отлично понимаете, я не взял бы на себя такой труд; но мне казалось, что из уважения к вам я обязан это сделать. Мне потребовалась неделя, чтобы доехать туда, неделя на возвращение; четыре дня карантина и двое суток на месте, - это и составило ровно три недели. Сегодня ночью я вер- нулся, и вот я у вас. - Боже мой, сколько предисловий, Бошан! Почему вы медлите и не гово- рите того, чего я жду от вас! - По правде говоря, Альбер... - Можно подумать, что вы не решаетесь. - Да, я боюсь. - Вы боитесь признаться, что ваш корреспондент обманул вас? Бросьте самолюбие, Бошан, и признавайтесь; ведь в вашей храбрости никто не усом- нится. - Совсем не так, - прошептал журналист, - как раз наоборот... Альбер смертельно побледнел; он хотел что-то сказать, но слова замер- ли у него на губах. - Друг мой, - сказал Бошан самым ласковым голосом, - поверьте, я был бы счастлив принести вам мои извинения и принес бы их от всей души; но, увы... - Но что? - Заметка соответствовала истине, друг мой. - Как! этот французский офицер... - Да. - Этот Фернан? - Да. - Изменник, который выдал замки паши, на службе у которою состоял... - Простите меня за то, что я должен вам сказать, мой друг; этот чело- век - ваш отец! Альбер сделал яростное движение, чтобы броситься на Бошана, но тот удержал его, не столько рукой, сколько ласковым взглядом. - Вот, друг мой, - сказал он, вынимая из кармана бумагу, - вот дока- зательство. Альбер развернул бумагу; это было заявление четырех именитых граждан Янины, удостоверяющее, что полковник Фернан Мондего, полковник-инструк- тор на службе у визиря Али-Тебелина, выдал янинский замок за две тысячи кошельков. Подписи были заверены консулом. Альбер пошатнулся и, сраженный, упал в кресло. Теперь уже не могло быть сомнений, фамилия значилась полностью. После минуты немого отчаяния он не выдержал, все его тело напряглось, из глаз брызнули слезы. Бошан, с глубокой скорбью глядевший на убитого горем друга, подошел к нему. - Альбер, - сказал он, - теперь вы меня понимаете? Я хотел лично все видеть, во всем убедиться, надеясь, что все разъяснится в смысле, бла- гоприятном для вашего отца, и что я смогу защитить его доброе имя. Но, наоборот, из собранных мною сведений явствует, что этот офицер-инструк- тор Фернан Мондего, возведенный Али-пашой в звание генерал-губернатора, не кто иной, как граф Фернан до Морсер; тогда я вернулся сюда, помня, что вы почтили меня своей дружбой, и бросился к вам. Альбер все еще полулежал в кресле, закрыв руками лицо, словно желая скрыться от дневного света. - Я бросился к вам, - продолжал Бошан, - чтобы сказать вам: Альбер, проступки наших отцов в наше беспокойное время но бросают тени на детей. Альбер, немногие прошли через все революции, среди которых мы родились, без того, чтобы их военный мундир или судейская мантия не оказались за- пятнаны грязью или кровью. Никто на свете теперь, когда у меня все дока- зательства, когда ваша тайна в моих руках, не может заставить меня при- нять вызов, который ваша собственная совесть, я в этом уверен, сочла бы преступлением; по то, чего вы больше не в праве от меня требовать, я вам добровольно предлагаю. Хотите, чтобы эти доказательства, эти разоблаче- ния, свидетельства, которыми располагаю я один, исчезли навсегда? Хоти- те, чтобы эта страшная тайна осталась между вами и мной? Доверенная моей чести, она никогда не будет разглашена. Скажите, вы этого хотите, Альбер? Вы этого хотите, мой друг? Альбер бросился Бошану на шею. - Мой благородный друг! - воскликнул он. - Возьмите, - сказал Бошан, подавая Альберу бумаги. Альбер судорожно схватил их, сжал их, смял, хотел было разорвать; но, подумав, что, быть может, когда-нибудь ветер поднимет уцелевший клочок и коснется им его лба, он подошел к свече, всегда зажженной для сигар, и сжег их все, до последнего клочка. - Дорогой, несравненный Друг! - шептал Альбер, сжигая бумаги. - Пусть все это забудется, как дурной сон, - сказал Бошан, - пусть все это исчезнет, как эти последние искры, бегущие по почерневшей бума- ге, пусть все это развеется, как этот последний дымок, вьющийся над безгласным пеплом. - Да, да, - сказал Альбер, - и пусть от всего этого останется лишь вечная дружба, в которой я клянусь вам, мой спаситель. Эту дружбу будут чтить паши дети, она будет служить мне вечным напоминанием, что честью моего имени я обязан вам. Если бы кто-нибудь узнал об этом, Бошан, гово- рю вам, я бы застрелился; или нет, ради моей матери я остался бы жить, но я бы покинул Францию. - Милый Альбер! - промолвил Бошан. Но Альбера быстро оставила эта внезапная и несколько искусственная радость, и он впал в еще более глубокую печаль. - В чем дело? - спросил Бошан. - Скажите, что с вами? - У меня что-то сломалось в душе, - сказал Альбер. - Знаете, Бошан, не так легко сразу расстаться с тем уважением, с тем доверием, с той гордостью, которую внушает сыну незапятнанное имя отца. Ах, Бошан! Как я встречусь теперь с отцом? Отклоню лоб, когда он приблизит к нему губы, отдерну руку, когда он протянет мне свою?.. Знаете, Бошан, я несчастней- ший из людей. Несчастная моя матушка. - Если она знала об этом, как она должна была страдать! - Крепитесь, мой друг! - сказал Бошан, беря его за руки. - Но каким образом попала та заметка в вашу газету? - воскликнул Альбер. - За всем этим кроется чья-то ненависть, какой-то невидимый враг. - Тем более надо быть мужественным, - сказал Бошан. - На вашем лице не должно быть никаких следов волнения; носите это горе в себе, как туча несет в себе погибель и смерть, роковую тайну, которую никто не видит, пока не грянет гроза. Друг, берегите ваши силы для той минуты, когда она грянет. - Разве вы думаете, что это не конец? - в ужасе спросил Альбер. - Я ничего не думаю, но в конце концов все возможно. Кстати... - Что такое? - спросил Альбер, видя, что Бошан колеблется. - Вы все еще считаетесь женихом мадемуазель Данглар? - Почему вы меня спрашиваете об этом сейчас? - Потому что, мн