е кажется, вопрос о том, состоится этот брак или нет, связан с тем, что нас сейчас занимает. - Как! - вспыхнул Альбер, - вы думаете, что Данглар... - Я вас просто спрашиваю, как обстоит дело с вашей свадьбой. Черт возьми, не выводите из моих слов ничего другого, кроме того, что я в них вкладываю, и не придавайте им такого значения, какого у них нет! - Нет, - сказал Альбер, - свадьба расстроилась. - Хорошо, - сказал Бошан. Потом, видя, что молодой человек снова опечалился, он сказал: - Знаете, Альбер, послушайтесь моего совета, выйдем на воздух; прока- тимся по Булонскому лесу в экипаже или верхом; это вас успокоит; потом заедем куда-нибудь позавтракать, а после каждый из нас пойдет по своим делам. - С удовольствием, - сказал Альбер, - но только пойдем пешком, я ду- маю, мне будет полезно немного утомиться. - Пожалуй, - сказал Бошан. И друзья вышли и пешком пошли по бульвару. Дойдя до церкви Мадлен, Бошан сказал: - Слушайте, - раз уж мы здесь, зайдем к графу Монте-Кристо, он разв- лечет вас; он превосходно умеет отвлекать людей от их мыслей, потому что никогда ни о чем не спрашивает; а, по-моему, люди, которые никогда ни о чем не спрашивают, самые лучшие утешители. - Пожалуй, - сказал Альбер, - зайдем к нему, я его люблю. VIII. ПУТЕШЕСТВИЕ Монте-Кристо очень обрадовался, увидев, что молодые люди пришли вмес- те. - Итак, я надеюсь, все кончено, разъяснено, улажено? - сказал он. - Да, - отвечал Бошан, - эти нелепые слухи сами собой заглохли; и ес- ли бы они снова всплыли, я первый ополчился бы против них. Не будем больше говорить об этом. - Альбер вам подтвердит, - сказал граф, - что я ему советовал то же самое. Кстати, - прибавил он, - вы застали меня за неприятнейшим заняти- ем. - А что вы делали? - спросил Альбер. - Приводили в порядок свои бума- ги? - Только не свои, слава богу! Мои бумаги всегда в образцовом порядке, ибо у меня их нет. Я разбирал бумаги господина Кавальканти. - Кавальканти? - переспросил Бошан. - Разве вы не знаете, что граф ему покровительствует? - сказал Альбер. - Вы не совсем правы, - сказал Монте-Кристо, - я никому не покрови- тельствую, и меньше всего Кавальканти. - Он женится вместо меня на мадемуазель Данглар, каковое обстоя- тельство, - продолжал Альбер, пытаясь улыбнуться, - как вы сами понимае- те, дорогой Бошан, повергает меня в отчаяние. - Как! Кавальканти женится на мадемуазель Данглар? - спросил Бошан. - Вы что же, с неба свалились? - сказал Монте-Кристо. - Вы, журна- лист, возлюбленный Молвы! Весь Париж только об этом и говорит. - И это вы, граф, устроили этот брак? - спросил Бошан. - Я? Пожалуйста, господин создатель новостей, не вздумайте распрост- ранять подобные слухи! Бог мой! Чтобы я да устраивал чей-нибудь брак? Нет, вы меня не знаете; наоборот, я всячески противился этому; я отка- зался быть посредником. - Понимаю, - сказал Бошан, - из-за нашего друга Альбера? - Только не из-за меня, - сказал Альбер. - Граф не откажется подтвер- дить, что я, наоборот, давно просил его расстроить эти планы. Граф уве- ряет, что не его я должен благодарить за это; пусть так, мне придется, как древним, воздвигнуть алтарь неведомому богу. - Послушание, - сказал Монте-Кристо, - это все так далеко от меня, что я даже нахожусь в натянутых отношениях и с тестем и с женихом; и только мадемуазель Эжени, которая, по-видимому, не имеет особой склон- ности к замужеству, сохранила ко мне добрые чувства в благодарность за то, что я не старался заставить ее отказаться от дорогой ее сердцу сво- боды. - И скоро эта свадьба состоится? - Да, невзирая на все мои предостережения. Я ведь не знаю этого моло- дого человека; говорят, он богат и из хорошей семьи; но для меня все это только "говорят". Я до тошноты повторял это Данглару, но он без ума от своего итальянца. Я счел даже нужным сообщить ему об одном обстоя- тельстве, по-моему, еще более важном: этого молодого человека не то под- менили, когда он был грудным младенцем, не то его украли цыгане, не то его где-то потерял его воспитатель, не знаю точно. Но мне доподлинно из- вестно, что его отец ничего о нем не знал десять с лишним лет. Что он делал эти десять лет бродячей жизни, бог весть. Но и это предостережение не помогло. Мне поручили написать майору, попросить его выслать докумен- ты: вот они. Я их посылаю Дангларам, но, как Пилат, умываю руки. - А мадемуазель д'Армильи? - спросил Бошан. - Она не в обиде на вас, что вы отнимаете у нее ученицу? - Право, не могу вам сказать; но, по-видимому, она уезжает в Италию. Госпожа Данглар говорила со мной о ней и просила у меня рекомендательных писем к итальянским импресарио; я дал ей записку к директору театра Вал- ле, который мне кое-чем обязан. Но что с вами, Альбер? Вы такой груст- ный; уж не влюблены ли вы, сами того не подозревая, в мадемуазель Данг- лар? Как будто нет, - сказал Альбер с печальной улыбкой. Бошан принялся рассматривать картины. - Во всяком случае, - продолжал Монте-Кристо, - вы не такой, как всегда. Скажите, что с вами? - У меня мигрень, - сказал Альбер. - Если так, мой дорогой виконт, - сказал Монте-Крито, - то я могу предложить вам незаменимое лекарство, которое мне всегда помогает, когда мне не по себе. - Какое? - спросил Альбер. - Перемену места. - Вот как? - сказал Альбер. - Да. Я и сям сейчас очень не в духе и собираюсь уехать. Хотите, пое- дем вместе? - Вы не в духе, граф, - сказал Бошан. - Почему? - Вам легко говорить; а вот посмотрел бы я на вас, если бы в вашем доме велось следствие! - Следствие? Какое следствие? - А как же, сам господин де Вильфор ведет следствие по делу о моем уважаемом убийце, - это какой-то разбойник, бежавший с каторги, по-види- мому. - Ах, да, - сказал Бошан, - я читал об этом в газетах. Кто это такой, этот Кадрусс? - Какой-то провансалец. Вильфор слышал о нем, когда служил в Марселе, а Данглар даже припоминает, что видел его. Поэтому господин королевский прокурор принял самое горячее участие в этом деле, оно, по-видимому, чрезвычайно заинтересовало и префекта полиции. Благодаря их вниманию, за которое я им как нельзя более признателен, мне уже недели две как приво- дят на дом всех бандитов, каких только можно раздобыть в Париже и его окрестностях, под тем предлогом, что это убийца Кадрусса. Если так будет продолжаться, через три месяца в славном французском королевстве не ос- танется ни одного жулика, ни одного убийцы, который не знал бы назубок плана моего дома. Мне остается только отдать им его в полное распоряже- ние и уехать куда глаза глядят. Поедем со мной, виконт! - С удовольствием. - Значит, решено? - Да, но куда же мы едем? - Я вам уже сказал, туда, где воздух чист, где шум убаюкивает, где, как бы ни был горд человек, он становится смиренным и чувствует свое ничтожество. Я люблю это уничижение, я, которого, подобно Августу, назы- вают властителем вселенной. - Но где же это? - На море, виконт. Я, видите ли, моряк: еще ребенком я засыпал на ру- ках у старого Океана и на груди у прекрасной Амфитриты; я играл его зе- леным плащом и ее лазоревыми одеждами; я люблю море, как возлюбленную, и если долго не вижу его, тоскую по нем. - Поедем, граф! - На море? - Да. - Вы согласны? - Согласен. - В таком случае, виконт, у моего крыльца сегодня будет ждать дорож- ная карета, в которой ехать так же удобно, как в кровати; в нее будут впряжены четыре лошади. Послушайте, Бошан, в моей карете можно очень удобно поместиться вчетвером. Хотите поехать с нами? Я вас приглашаю. - Благодарю вас, я только что был на море. - Как, вы были на море? - Да, почти. Я только что совершил маленькое путешествие на Борро- мейские острова. - Все равно, поедем! - сказал Альбер. - Нет, дорогой Морсер, вы должны понять, что, если я отказываюсь от такой чести, значит, это невозможно. Кроме того, - прибавил он, понизив голос, - сейчас очень важно, чтобы я был в Париже, хотя бы уже для того, чтобы следить за корреспонденцией, поступающей в газет. - Вы верный друг, - сказал Альбер, - да, вы правы; следите, наблюдай- те, Бошан, и постарайтесь открыть врага, который опубликовал это сообще- ние. Альбер и Бошан простились; в последнее рукопожатие они вложили все то, чего не могли сказал при постороннем. - Славный малый этот Бошан! - сказал Монте-Кристо, когда журналист ушел. - Правда, Альбер? - Золотое сердце, уверяю вас. Я очень люблю его. А теперь скажите, хотя в сущности мне это безразлично, - куда мы отравляемся? - В Португалию, если вы ничего по имеете против. - Чудесно. Мы там будем на лоне природы, правда? Ни общества, ни соседей? - Мы будем наедине с лошадьми для верховой езды, собаками для охоты и с лодкой для рыбной ловли, вот и все. - Это то, что мне надо; я предупрежу свою мать, а затем я к вашим ус- лугам. - А вам разрешат? - спросил Монте-Кристо. - Что именно? - Ехать в Нормандию. - Мне? Да разве я не волен в своих поступках? - Да, вы путешествуете один, где хотите, это я знаю, ведь мы встрети- лись в Италии. - Так в чем же дело? - Но разрешат ли вам уехать с человеком, которого зовут граф Мон- те-Кристо? - У вас плохая память, граф. - Почему? - Разве я не говорил вам, с какой симпатией моя мать относится к вам? - Женщины изменчивы, сказал Франциск Первый; женщина подобна волне, сказал Шекспир; один был великий король, другой - великий поэт; и уж, наверно, они оба хорошо знали женскую природу. - Да, но моя мать не просто женщина, а Женщина. - Простите, я вас не совсем понял? - Я хочу сказать, что моя мать скупа на чувства, то уж если она ко- го-нибудь полюбила, то это на всю жизнь. - Вот как, - сказал, вздыхая, Монте-Кристо, - и вы полагаете, что она делает мне честь относиться ко мне иначе, чем с полнейшим равнодушием? - Я вам уже говорил и опять повторяю, - возразил Альбер, - вы, видно, в самом деле очень своеобразный, необыкновенный человек. - Полно! - Да, потому что моя матушка не осталась чужда тому, не скажу - любо- пытству, но интересу, который вы возбуждаете. Когда мы одни, мы только о вас и говорим. - И она советует вам не доверять этому Манфреду? - Напротив, она говорит мне: "Альбер, я уверена, что граф благородный человек; постарайся заслужить его любовь". Монте-Кристо отвернулся и вздохнул. - В самом деле? - сказал он. - Так что, вы понимаете, - продолжал Альбер, - она не только не восп- ротивится моей поездке, но от всего сердца одобрит ее, поскольку это согласуется с ее наставлениями. - Ну, так до вечера, - сказал Монте-Кристо. - Будьте здесь к пяти ча- сам; мы приедем на место в полночь или в час ночи. - Как? в Трепор? - В Трепор или его окрестности. - Вы думаете за восемь часов проехать сорок восемь лье? - Эго еще слишком долго, - сказал Монте-Кристо. - Да вы чародей! Скоро вы обгоните не только железную дорогу, - это не так уж трудно, особенно во Франции, - но и телеграф. - Но так как нам все же требуется восемь часов, чтобы доехать, не опаздывайте. - Не беспокойтесь, я совершенно свободен - только собраться в дорогу. - Итак, в пять часов. - В пять часов. Альбер вышел. Монте-Кристо с улыбкой кивнул ему головой и постоял молча, погруженный в глубокое раздумье. Наконец, проведя рукой по лбу, как будто отгоняя от себя думы, он подошел к гонгу и ударил по нему два раза. Вошел Бертуччо. - Бертуччо, - сказал Монте-Кристо, - не завтра, не послезавтра, как я предполагал, а сегодня в пять часов я уезжаю в Нормандию; до пяти часов у вас времени больше чем достаточно; распорядитесь, чтобы были предуп- реждены конюхи первой подставы; со мной едет виконт де Морсер. Ступайте. Бертуччо удалился, и в Понтуаз поскакал верховой предупредить, что карета проедет ровно в шесть часов. Конюх в Понтуазе послал нарочного к следующей подставе, а та в свою очередь дала знать дальше; и шесть часов спустя все подставы, расположенные по пути, были предупреждены. Перед отъездом граф поднялся к Гайде, сообщил ей, что уезжает, сказал - куда и предоставил весь дом в ее распоряжение. Альбер явился вовремя. Он сел в карету в мрачном настроении, которое, однако, вскоре рассеялось от удовольствия, доставляемою быстрой ездой. Альбер никогда не представлял себе, чтобы можно было ездить так быстро. - Во Франции нет никакой возможности передвигаться по дорогам, - ска- зал Монте-Кристо. - Ужасная вещь эта езда на почтовых, по два лье в час, этот нелепый закон, запрещающий одному путешественнику обгонять другого, не испросив на это его разрешения; какой-нибудь больной или чудак может загородить путь всем остальным здоровым и бодрым людям. Я избегаю этих неудобств, путешествуя с собственным кучером и на собственных лошадях. Верно, Али? И граф, высунувшись из окна, слегка прикрикивал на лошадей, а у них словно вырастали крылья; они уже не мчались - они летели. Карета проно- силась, как гром, по Королевской дороге, и все оборачивались, провожая глазами этот сверкающий метеор. Али, слушая эти окрики, улыбался, обна- жая свои белые зубы, сжимая своими сильными руками вожжи, и подзадоривал лошадей, пышные гривы которых развевались по ветру. Али, сын пустыни, был в своей стихии и, в белоснежном бурнусе, с черным лицом и сверкающи- ми глазами, окруженный облаком пыли, казался духом самума или богом ура- гана. - Вот наслаждение, которого я никогда не знал, - сказал Альбер, - наслаждение быстроты. И последние тучи, омрачавшие его чело, исчезали, словно уносимые встречным ветром. - Где вы достаете таких лошадей? - спросил Альбер. - Или вам их дела- ют на заказ? - Вот именно. Шесть лет тому назад я нашел в Венгрии замечательного жеребца, известного своей резвостью; я его купил уж не помню за сколько; платил Бертуччо. В тот же год он произвел тридцать два жеребенка. Мы с вами сделаем смотр всему потомству этого отца; они все как один, без единого пятнышка, кроме звезды на лбу, потому что этому баловню конского завода выбирали кобыл, как паше выбирают наложниц. - Восхитительно!.. Но скажите, граф, на что вам столько лошадей? - Вы же видите, я на них езжу. - Но ведь не все время вы ездите? - Когда они мне больше не будут нужны. Бертуччо продаст их; он ут- верждает, что наживет на этом тысяч сорок. - Но ведь в Европе даже короли не так богаты, чтобы купить их. - В таком случае он продаст их любому восточному владыке, который, чтобы купить их, опустошит свою казну и снова наполнит ее при помощи па- лочных ударов по пяткам своих подданных. - Знаете, граф, что мне пришло в голову? - Говорите. - Мне думается, что после вас самый богатый человек в Европе это гос- подин Бертуччо. - Вы ошибаетесь, виконт. Я уверен, если вывернуть карманы Бертуччо, не найдешь и гроша. - Неужели? - сказал Альбер. - Так ваш Бертуччо тоже чудо? Не заводите меня так далеко в мир чудес, дорогой граф, не то, предупреждаю, я перес- тану вам верить. - У меня нет никаких чудес, Альбер; цифры и здравый смысл - вот и все. Вот вам задача: управляющий ворует, но почему он ворует? - Такова его природа, мне кажется, - сказал Альбер, - он ворует пото- му, что не может не воровать. - Вы ошибаетесь: он ворует потому, что у него есть жена, дети, потому что он хочет упрочить положение свое и своей семьи, а главное, он не уверен в том, что никогда не расстанется со своим хозяином, и хочет обеспечить свое будущее. А Бертуччо один на свете; он распоряжается моим кошельком, не преследуя личного интереса; он уверен, что никогда не расстанется со мной. - Почему? - Потому что лучшего мне не найти. - Вы вертитесь в заколдованном кругу, в кругу вероятностей. - Нет, это уверенность. Для меня хороший слуга тот, чья жизнь и смерть в моих руках. - А жизнь и смерть Бертуччо в ваших руках? - спросил Альбер. - Да, - холодно ответил Монте-Кристо. Есть слова, которые замыкают беседу, как железная дверь. Именно так прозвучало "да" графа. Дальнейший путь совершался с такой же скоростью; тридцать две лошади, распределенные на восемь подстав, пробежали сорок восемь лье в восемь часов. В середине ночи подъехали к прекрасному парку. Привратник стоял у распахнутых ворот. Он был предупрежден конюхом последней подставы. Был второй час. Альбера провели в его комнаты. Его ждала ванна и ужин. Лакей, который ехал на запятках кареты, был к его услугам; Батис- тен, ехавший на козлах, был к услугам графа. Альбер принял ванну, поужинал и лег спать. Всю ночь его баюкал мелан- холичный шум прибоя. Встав с постели, он распахнул стеклянную дверь и очутился на маленькой террасе; впереди открывался вид на море, то есть на бесконечность, а сзади - на прелестный парк, примыкающий к роще. В небольшой бухте покачивался на волнах маленький корвет с узким ки- лем и стройным рангоутом; на гафеле развевался флаг с гербом Монте-Крис- то: золотая гора на лазоревом море, увенчанная червленым крестом; это могло быть иносказанием имени Монте-Кристо, напоминающего о Голгофе, ко- торую страсти Спасителя сделали горой более драгоценной, чем золото, и о позорном кресте, освященном его божественной кровью, но могло быть и на- меком на личную драму, погребенную в неведомом прошлом этого загадочного человека. Вокруг корвета покачивались несколько шхун, принадлежавших рыбакам соседних деревень и казавшихся смиренными подданными, ожидающими повеле- ний своего короля. Здесь, как и повсюду, где хоть на два дня останавливался Монте-Крис- то, жизнь была налажена с величайшим комфортом; так что она с первой же секунды становилась легкой и приятной. Альбер нашел в своей прихожей два ружья и все необходимые охотничьи принадлежности. Одна из комнат в первом этаже была отведена под хитроум- ные снаряды, которые англичане - великие рыболовы, ибо они терпеливы и праздны, - все еще не могут ввести в обиход старозаветных французских удильщиков. Весь день прошел в этих разнообразных развлечениях, в которых Мон- те-Кристо не имел себе равного: подстрелили в парке с десяток фазанов, наловили в ручье столько же форелей, пообедали в беседке, выходящей на море, и пили чай в библиотеке. К вечеру третьего дня Альбер, совершенно разбитый этим времяпрепро- вождением, казавшимся Монте-Кристо детской забавой, спал в кресле у ок- на, в то время как граф вместе со своим архитектором составлял план оранжереи, которую он собирался устроить в своем доме. Вдруг послышался стук копыт по каменистой дороге, и Альбер поднял голову: он посмотрел в окно и с чрезвычайно неприятным изумлением увидал на дороге своего ка- мердинера, которого он не взял с собой, чтобы не доставлять Монте-Кристо лишних хлопот. - Это Флорантен! - воскликнул он, вскакивая с кресла. - Неужели ма- тушка захворала? И он бросился к двери. Монте-Кристо проводил его глазами и видел, как он подбежал к камерди- неру и как тот, с трудом переводя дух, вытащил из кармана небольшой за- печатанный пакет. В этом пакете были газета и письмо. - От кого письмо? - быстро спросил Альбер. - От господина Бошана... - ответил Флорантен. - Так это Бошан прислал вас? - Да, сударь. Он вызвал меня к себе, дал мне денег на дорогу, достал мне почтовую лошадь и взял с меня слово, что я без промедлений доставлю вам пакет. Я сделал весь путь в пятнадцать часов. Альбер с трепетом вскрыл письмо. Едва он прочел первые строчки, как с его губ сорвался крик, и он, весь дрожа, схватился за газету. Вдруг в глазах у него потемнело, он зашатался и упал бы, если бы Фло- рантен не поддержал его. - Бедный юноша! - прошептал Монте-Кристо так тихо, что сам не мог ус- лышать своих слов. - Верно, что грехи отцов падают на детей до третьего и четвертого колена. Тем временем Альбер собрался с силами и стал читать дальше; потом, откинув волосы с вспотевшего лба, он скомкал письмо и газету. - Флорантен, - сказал он, - может ваша лошадь проделать обратный путь в Париж? - Это разбитая почтовая кляча. - Боже мой! А что было дома, когда вы уезжали? - Все было довольно спокойно; но когда я вернулся от господина Боша- на, я застал графиню в слезах; она послала за мной, чтобы узнать, когда вы возвращаетесь. Тогда я ей сказал, что еду за вами по поручению госпо- дина Бошана. Сперва она протянула было руку, словно хотела остановить меня, но, подумав, сказала: "Поезжайте, Флорантен, пусть он возвращает- ся". - Будь спокойна, - сказал Альбер, - я вернусь, и - горе негодяю!.. Но прежде всего - надо уехать. И он вернулся в комнату, где его ждал Монте-Кристо. Это был уже не тот человек; за пять минут он неузнаваемо изменился: голос его стал хриплым, лицо покрылось красными пятнами, глаза горели под припухшими веками, походка стала нетвердой, как у пьяного. - Граф, - сказал он, - благодарю вас за ваше милое гостеприимство, которым я был бы рад и дольше воспользоваться, но мне необходимо вер- нуться в Париж. - Что случилось? - Большое несчастье; разрешите мне уехать, дело идет о том, что мне дороже жизни. Не спрашивайте ни о чем, умоляю вас, но дайте мне лошадь! - Мои конюшни к вашим услугам, виконт, - сказал Монте-Кристо, - но вы измучаетесь, если проедете весь путь верхом, возьмите коляску, карету, любой экипаж. - Нет, это слишком долго; и я не боюсь усталости, напротив, она мне поможет. Альбер сделал несколько шагов, шатаясь, словно пораженный пулей, и упал на стул у самой двери. Монте-Кристо не видел этого второго приступа слабости; он стоял у ок- на и кричал: - Али, лошадь для виконта! Живее, он спешит! Эти слова вернули Альбера к жизни; он выбежал из комнаты, граф после- довал за ним. - Благодарю вас! - прошептал Альбер, вскакивая в седло. - Возвращай- тесь как можно скорее, Флорантен. Нужен ли какой-нибудь пароль, чтобы мне давали лошадей? - Вы просто отдадите ту, на которой скачете; вам немедленно оседлают другую. Альбер уже собирался пустить лошадь вскачь, но остановился. - Быть может, вы сочтете мой отъезд странным, нелепым, безумным, - сказал он. - Вы не знаете, как могут несколько газетных строк довести человека до отчаяния. Вот, прочтите, - прибавил он, бросая графу газету, - но только когда я уеду, чтобы вы не видели, как я краснею. Он всадил шпоры, которые успели прицепить к его ботфортам, в бока ло- шади, и та, удивленная, что нашелся седок, считающий, будто она нуждает- ся в понукании, помчалась, как стрела, пущенная из арбалета. Граф проводил всадника глазами, полными бесконечного сочувствия, и, только после того как он окончательно исчез из виду, перевел свой взгляд на газету и прочел: "Французский офицер на службе у Али, янинского паши, о котором гово- рила три недели тому назад газета "Беспристрастный голос" и который не только сдал замки Янины, по и продал своего благодетеля туркам, называл- ся в то время действительно Фернан, как сообщил наш уважаемый коллега; но с тех пор он успел прибавить к своему имени дворянский титул и назва- ние поместья. В настоящее время он носит имя графа де Морсер и заседает в Палате пэров". Таким образом, эта ужасная тайна, которую Бошан хотел так великодушно скрыть, снова встала, как призрак, во всеоружии, и другая газета, кем-то безжалостно осведомленная, напечатала на третий день после отъезда Альбера в Нормандию те несколько строк, которые чуть не свели с ума нес- частного юношу. IX. СУД В восемь часов утра Альбер, как вихрь, ворвался к Бошану. Камердинер был предупрежден и провел Морсера в комнату своего господина, который только что принял ванну. - Итак? - спросил Альбер. - Итак, мой бедный друг, - ответил Бошан, - я ждал вас. - Я здесь. Излишне говорить, Бошан, что я уверен в вашей доброте и благородстве и не допускаю мысли, что вы кому-нибудь рассказали об этом. Кроме того, вы меня вызвали сюда, это лишнее доказательство вашей друж- бы. Поэтому не станем терять времени на лишние разговоры; вы имеете представление о том, от кого исходит удар? - Я вам сейчас кое-что сообщу. - Да, но сначала вы должны изложить мне во всех подробностях, что здесь произошло. И Бошан рассказал подавленному горем и стыдом Альберу следующее. Заметка появилась третьего дня утром не в "Беспристрастном голосе", а в другой газете, к тому же правительственной. Бошан сидел за завтраком, когда увидел эту заметку; он помедля послал за кабриолетом и, не кончив завтрака, поспешил в редакцию. Хотя политические взгляды Бошана и были совершенно противоположны тем, которых придерживался редактор этой газеты, он, как случается под- час и даже нередко, был его закадычным другом. Когда он вошел, редактор держал в руках номер собственной галеты и с явным удовольствием читал передовую о свекловичном сахаре, им же, по-ви- димому, и сочиненную. - Я вижу у вас в руках номер вашей газеты, дорогой мой, - сказал Бо- шан, - значит, незачем объяснять, почему я к вам пришел. - Неужели вы сторонник тростникового сахара? - спросил редактор пра- вительственной газеты. - Нет, - отвечал Бошан, - этот вопрос меня нимало не занимает; я при- шел совсем по другому поводу. - А по какому? - По поводу заметки о Морсере. - Ах, вот что; правда, это любопытно? - Настолько любопытно, что это пахнет обвинением в диффамации, и еще неизвестно, каков будет исход процесса. - Отнюдь нет: одновременно с заметкой мы получили и все подтверждаю- щие ее документы, и мы совершенно уверены, что Морсер промолчит. К тому же мы оказываем услугу родине, изобличая негодяев, недостойных той чес- ти, которую им оказывают. Бошан смутился. - Но кто же вас так хорошо осведомил? - спросил он. - Ведь моя газета первая заговорила об этом, но была вынуждена умолкнуть за неимением до- казательств; между тем мы больше вашего заинтересованы в разоблачении Морсера, потому что он пэр Франции, а мы поддерживаем оппозицию. - Все очень просто; мы вовсе и не гонялись за сенсацией, она сама свалилась на нас. Вчера к нам явился человек из Янины с обличительными документами; мы не решались выступить с обвинением, но он заявил нам, что в случае нашего отказа статья появится в другой газете. Вы сами зна- ете, Бошан, что значит интересное сообщение; нам не хотелось упускать случая. Теперь удар нанесен; он сокрушителен и отзовется эхом во всей Европе. Бошан понял, что ему остается только склонить голову, и вышел в пол- ном отчаянии, решив послать гонца к Альберу. Но он не мог написать Альберу о событиях, которые разыгрались уже после отъезда гонца. В тот же день в Палате пэров царило большое возбуж- дение, охватившее всех членов обычно столь спокойного высокого собрания. Все явились чуть ли не раньше назначенного времени и толковали между со- бой о злосчастном происшествии, которое неизбежно должно было привлечь общественное внимание к одному из наиболее видных членов Верхней палаты. Одни вполголоса читали и обсуждали заметку, другие обменивались вос- поминаниями, которые подтверждали сообщенные факты. Граф де Морсер не пользовался любовью своих коллег. Как все выскочки, он старался поддер- жать свое достоинство при помощи крайнего высокомерия. Подлинные арис- тократы смеялись над ним; люди одаренные пренебрегали им; прославленные воины с незапятнанным именем инстинктивно его презирали. Графу грозила горькая участь искупительной жертвы. На него указал перст всевышнего, и все готовы были требовать заклания. Только сам граф де Морсер ничего не знал. Он не получал газеты, где было напечатано позорящее сообщение, и все утро писал письма, а потом испытывал новую лошадь. Итак, он прибыл в обычное время с высоко поднятой головой, надменным взглядом и горделивой осанкой, вышел из своей кареты, прошел по коридо- рам и вошел в залу, не замечая смущения курьеров и небрежных поклонов своих коллег. Когда Морсер вошел, заседание уже началось. Хотя граф, не зная, как мы уже сказали, о том, что произошло, держал- ся так же, как всегда, но выражение его лица и его походка показались всем еще более надменными, чем обычно, и его появление в этот день представилось столь дерзким этому ревниво оберегающему свою честь собра- нию, что все усмотрели в этом непристойность, иные - вызов, а кое-кто - оскорбление. Было очевидно, что вся палата горит желанием приступить к прениям. Изобличающая газета была в руках у всех, но, как всегда бывает, никто не решался взять на себя ответственность и выступить первым. Наконец один из самых почтенных пэров, открытый противник графа де Морсер, под- нялся на трибуну с торжественностью, возвещавшей, что наступила долгож- данная минута. Воцарилось зловещее молчание; один только Морсер не подозревал о при- чине того глубокого внимания, с которым на этот раз встретили оратора, не пользовавшегося обычно такой благосклонностью своих слушателей. Граф спокойно пропустил мимо ушей вступление, в котором оратор заяв- лял, что он будет говорить о предмете, столь серьезном, столь священном и жизненном для Палаты, что он просит своих коллег выслушать его с осо- бым вниманием. Но при первых же его словах о Янине и полковнике Фернане граф де Мор- сер так страшно побледнел, что трепет пробежал по рядам, и все при- сутствующие впились глазами в графа. Душевные раны незримы, но они никогда не закрываются; всегда мучи- тельные, всегда кровоточащие, они вечно остаются разверстыми в глубинах человеческой души. Среди гробовою молчания оратор прочитал вслух заметку. Раздался приг- лушенный ропот, тотчас же прекратившийся, как только обличитель вновь заговорил. Он начал с того, что объяснил всю тяжесть взятой им на себя задачи: дело идет о чести графа де Морсер, о чести всей Палаты, и ради того, чтобы оградить их, он и открывает прения, во время которых придет- ся коснуться личных, а потому всегда жгучих, вопросов. В заключение он потребовал назначить расследование и произвести его с возможной быстро- той, дабы в самом корне пресечь клевету и восстановить доброе имя графа де Морсер, отомстив за оскорбление, нанесенное лицу, так высоко стоящему в общественном мнении. Морсер был так подавлен, так потрясен этим безмерным и неожиданным бедствием, что едва мог пробормотать несколько слов, устремив на своих коллег помутившийся взор. Это смущение, которое, впрочем, могло иметь своим источником как изумление невинного, так и стыд виновного, вызвало некоторое сочувствие к нему. Истинно великодушные люди всегда готовы проявить сострадание, если несчастье их врага превосходит их ненависть. Председатель поставил вопрос на голосование, и было постановлено про- извести расследование. Графа спросили, сколько ему потребуется времени, чтобы приготовиться к защите. Морсер успел несколько оправиться после первого удара, и к нему вер- нулось самообладание. - Господа пэры, - ответил он, - что значит время, когда нужно отра- зить нападение неведомых врагов, скрывающихся в тени собственной гнус- ности; немедленно, громовым ударом должен я ответить на эту молнию, на миг ослепившую меня; почему мне не дано вместо словесных оправданий про- лить свою кровь, чтобы доказать моим собратьям, что я достоин быть в их рядах! Эти слова произвели благоприятное впечатление. - Поэтому я прошу, - продолжал Морсер, - чтобы расследование было произведено как можно скорее, и представлю Палате все необходимые доку- ченты. - Какой день угодно вам будет назначить? - спросил председатель. - С сегодняшнего дня я отдаю себя в распоряжение Палаты, - отвечал граф. Председатель позвонил. - Угодно ли Палате, чтобы расследование состоялось сегодня же? - Да, - был единодушный ответ собрания. Выбрали комиссию из двенадцати человек для рассмотрения документов, которые представит Морсер. Первое заседание этой комиссии было назначено на восемь часов вечера, в помещении Палаты. Если бы потребовалось нес- колько заседаний, то они должны были происходить там же, в то же время. Как только было принято это постановление, Морсер попросил разрешения удалиться: ему необходимо было собрать документы, давно уже подготовлен- ные им с присущей ему хитростью и коварством, ибо он всегда предвидел возможность подобной катастрофы. Бошан рассказал все это Альберу. Альбер слушал его, дрожа то от гнева, то от стыда; он не смел наде- яться, ибо после поездки Бошана в Янину знал, что отец его виновен, и не понимал, как мог бы он доказать свою невиновность. - А дальше? - спросил он, когда Бошан умолк. - Дальше? - повторил Бошан. - Да. - Друг мой, это слово налагает на меня ужасную обязанность. Вы непре- менно хотите знать, что было дальше? - Я должен знать, и пусть уж лучше я узнаю об этом от вас, чем от ко- го-либо другого. - В таком случае, - сказал Бошан, - соберите все свое мужество, Альбер; никогда еще оно вам не было так нужно. Альбер провел рукой по лбу, словно пробуя собственные силы, как чело- век, намеревающийся защищать свою жизнь, проверяет крепость своей кольчуги и сгибает лезвие шпаги. Он почувствовал себя сильным, потому что принимал за энергию свое ли- хорадочное возбуждение. - Говорите, - сказал он. - Наступил вечер, - продолжал Бошан. - Весь Париж ждал, затаив дыха- ние. Многие утверждали, что вашему отцу стоит только показаться, и обви- нение рухнет само собой; другие говорили, что ваш отец совсем не явится; были и такие, которые утверждали, будто видели, как он уезжал в Брюс- сель, а кое-кто даже справлялся в полиции, верно ли, что он выправил се- бе паспорт. Я должен вам сознаться, что сделал все возможное, чтобы уговорить од- ного из членов комиссии, молодого пэра, провести меня в залу. Он заехал за мной в семь часов и, прежде чем кто-либо явился, передал меня курьеру, который и запер меня в какой-то ложе. Я был скрыт за колонной и окутан полнейшим мраком; я мог надеяться, что увижу и услышу от слова до слова предстоящую ужасную сцену. Ровно в восемь все были в сборе. Господин де Морсер вошел с последним ударом часов. В руках у него бы- ли какие-то бумаги, и он казался вполне спокойным; вопреки своему обык- новению, держался он просто, одет был изысканно и строго и, по обычаю старых военных, застегнут на все пуговицы. Его появление произвело наилучшее впечатление: члены комиссии были настроены отнюдь не недоброжелательно, и кое-кто из них подошел к графу и пожал ему руку. Альбер чувствовал, что все эти подробности разрывают ему сердце, а между тем к его мукам примешивалась и доля признательности; ему хотелось обнять этих людей, выказавших его отцу уважение в час тяжелого испыта- ния. В эту минуту вошел курьер и подал председателю письмо. "Слово принадлежит вам, господин де Морсер", - сказал председатель, распечатывая письмо. - Граф начал свою защитительную речь, и, уверяю вас, Альбер, - про- должал Бошан, - она была построена необычайно красноречиво и искусно. Он представил документы, удостоверяющие, что визирь Янины до последней ми- нуты доверял ему всецело и поручил ему вести с самим султаном перегово- ры, от которых зависела его жизнь или смерть. Он показал перстень, знак власти, которым Алипаша имел обыкновение запечатывать свои письма и ко- торый он дал графу, чтобы тот по возвращении мог к нему проникнуть в лю- бое время дня или ночи, даже в самый гарем. К несчастью, сказал он, пе- реговоры не увенчались успехом, и когда он вернулся, чтобы защитить сво- его благодетеля, то нашел его уже мертвым. Но, - сказал граф, - перед смертью Али-паша, - так велико было его доверие, - поручил ему свою лю- бимую жену и дочь. Альбер вздрогнул при этих словах, потому что, по мере того как гово- рил Бошан, в его уме вставал рассказ Гайде, и он вспоминал все, что рассказывала прекрасная гречанка об этом поручении, об этом перстне и о том, как она была продана и уведена в рабство. - И какое впечатление произвела речь графа? - с тревогой спросил Альбер. - Сознаюсь, она меня тронула и всю комиссию также, - сказал Бошан. - Тем временем председатель стал небрежно проглядывать только что пе- реданное ему письмо; но с первых же строк оно приковало к себе его вни- мание; он прочел его, перечел еще раз и остановил взгляд на графе де Морсер. "Граф, - сказал он, - вы только что сказали нам, что визирь Янины по- ручил вам свою жену и дочь?" "Да, сударь, - отвечал Морсер, - но и в этом, как и во всем ос- тальном, меня постигла неудача. Когда я возвратился, Василики и ее дочь Гайде уже исчезли". "Вы знали их?" "Благодаря моей близости к паше и его безграничному доверию ко мне я не раз видел их". "Имеете ли вы представление о том, что с ними сталось?" "Да, сударь. Я слышал, что они не вынесли своего горя, а может быть и бедности. Я не был богат, жизнь моя вечно была в опасности, и я, к вели- кому моему сожалению, не имел возможности разыскивать их". Председатель нахмурился. "Господа, - сказал он, - вы слышали объяснение графа де Морсер. Граф, можете ли вы в подтверждение ваших слов сослаться на каких-нибудь свиде- телей?" "К сожалению, нет, - отвечал граф, - все те, кто окружал визиря и встречал меня при его дворе, либо умерли, либо рассеялись по лицу земли; насколько я знаю, я единственный из всех моих соотечественников пережил эту ужасную войну; у меня есть только письма Али-Тебелина, и я предста- вил их вам; у меня есть лишь перстень, знак его воли, вот он; у меня есть еще самое убедительное доказательство, а именно, что после аноним- ного выпада не появилось ни одного свидетельства, которое можно было бы противопоставить моему слову честного человека и, наконец, моя незапят- нанная военная карьера". По собранию пробежал шепот одобрения; в эту минуту, Альбер, не слу- чись ничего неожиданного, честь вашего отца была бы спасена. Оставалось только голосовать, но тут председатель взял слово. "Господа, - сказал он, - и вы, граф, были бы рады, я полагаю, выслу- шать весьма важного, как он уверяет, свидетеля, который сам пожелал дать показания; после всего того, что нам сказал граф, мы не сомневаемся, что этот свидетель только подтвердит полнейшую невиновность нашего коллеги. Вот письмо, которое я только что получил; желаете ли вы, чтобы я его вам прочел, или вы примете решение не оглашать его и не задерживаться на этом?" Граф де Морсер побледнел и так стиснул бумаги, что они захрустели под его пальцами. Комиссия постановила заслушать письмо; граф глубоко задумался и не выразил своего мнения. Тогда председатель огласил следующее письмо: "Господин председатель! Я могу представить следственной комиссии, призванной расследовать по- ведение генерал-лейтенанта графа де Морсер в Эпире и Македонии, самые точные сведения". Председатель на секунду замолк. Граф де Морсер побледнел; председатель окинул слушателей вопроси- тельным взглядом. "Продолжайте!" - закричали со всех сторон. Председатель продолжал: "Али-паша умер при мне, и на моих глазах протекли его последние мину- ты; я знаю, какая судьба постигла Василики и Гайде; я к услугам комиссии и даже прошу оказать мне честь и выслушать меня. Когда вам вручат это письмо, я буду находиться в вестибюле Палаты". "А кто этот свидетель, или, вернее, этот враг?" - спросил граф изме- нившимся голосом. "Мы это сейчас узнаем, - отвечал председатель. - Угодно ли комиссии выслушать этого свидетеля?" "Да, да!" - в один голос отвечали все. Позвали курьера. "Дожидается ли кто-нибудь в вестибюле?" - спросил председатель. "Да, господин председатель". "Кто?" "Женщина, в сопровождении слуги". Все переглянулись. "Пригласите сюда эту женщину", - сказал председатель. Пять минут спустя курьер вернулся; все глаза были обращены на дверь, и я также, - прибавил Бошан, - разделял общее напряженное ожидание. Позади курьера шла женщина, с головы до ног закутанная в покрывало. По неясным очертаниям фигуры и по запаху духов под этим покрывалом уга- дывалась молодая и изящная женщина. Председатель попросил незнакомку приоткрыть покрывало, и глазам при- сутствующих предстала молодая девушка, одетая в греческий костюм; она была необычайно красива. - Это она! - сказал Альбер. - Кто она? - Гайде. - Кто вам сказал? - Увы, я догадываюсь. Но продолжайте, Бошан, прошу вас. Вы видите, я спокоен и не теряю присутствия духа, хотя мы, вероятно, приближаемся к развязке. - Господин де Морсер глядел на эту девушку с изумлением и ужасом, - продолжал Бошан. - Слова, готовые слететь с этих прелестных губ, означа- ли для него жизнь или смерть; остальные были так удивлены и заинтересо- ваны появлением незнакомки, что спасение или гибель господина де Морсер уже не столь занимали их мысли. Председатель предложил девушке сесть, но она покачала го